Обыкновенная жадность Незнанский Фридрих

1

Ресторан, избранный Виктором Александровичем Банниковым для прощального застолья, как выразился он сам по этому поводу, был по-настоящему шикарным. Он буквально слепил попавших сюда впервые посетителей своей поддельной античной роскошью, немедленно наводящей на мысль о поистине поднебесных ценах… Банников, следовавший чуть позади старых друзей через беломраморный холл и наблюдавший за ними исподтишка, усмехнулся про себя: оба они прореагировали на данное местечко вполне ожидаемо. Ромка, чувствующий себя не в своей тарелке заранее, едва влез в единственный «парадный» костюм, вышедший из моды лет пятнадцать назад, дернул плечом, шеей и подбородком одновременно: обширный нервный тик, вывезенный им из Чечни. Алешка, вполне пристойно прикинутый, улыбнулся своей фирменной ироничной улыбочкой, обретенной им еще в памятные школьные годы.

Наблюдать за ними дальше было не интересно – вот они, издержки многолетнего знакомства и дружбы! Да и возможность отсутствовала: когда метрдотель провел мужчин к столику, заказанному Виктором накануне, ему на правах хозяина застолья пришлось самому заняться обсуждением меню с моментально подскочившим официантом. И лишь после того, как бокалы с аперитивом очутились на хрустящей от собственной белизны скатерти, Банников оглядел своих сотрапезников еще раз. Все еще напряженно-неловкого Романа, подозрительно косящегося на «интеллигентское пойло», и вполне расслабившегося Алексея, спокойно пригубившего свой бокал, погруженного в какие-то размышления.

– Ну что? – Виктор улыбнулся: – Как говорится, легкой тебе дорожки, Рома?… Эй, Алеша, вернись!..

– А?… – Баканин поглядел на него более осмысленно и тоже улыбнулся. – Ты прав, меня и впрямь вдруг занесло далеконько… Все думаю: неужели выгорит?…

– А что, есть сомнения?

– Да как-то больно уж легко Леонид согласился… Не находишь?

Банников пожал плечами:

– Куда ж он денется с подводной лодки? Спасибо вон Ромке, сохранил бумаженцию… Я, кстати, Леньке в первом же разговоре сообщил, что расписка его жива-здорова и находится в надежном месте. Уж кто-кто, а он понимает: дойди дело до суда там, в Штатах, любой их суд присяжных вынесет решение в нашу пользу… Так зачем, спрашивается, ему дополнительная головная боль в виде оплаты судебных издержек, графологической экспертизы, – я уж не говорю об адвокате… В Америке адвокаты – самая дорогостоящая услуга.

– Да, спасибо Ромке… За тебя, Белецкий! – Алексей улыбнулся и приподнял свой бокал, с симпатией посмотрев на Романа.

– Да чего там… – Тот крякнул и потянулся наконец к аперитиву. Крупное, словно высеченное из грубой породы, лицо Романа моментально налилось краской. – Сохранил – и сохранил… Вообще-то, Марте спасибо, а не мне. Все мои школьные тетради хранит, записки, которыми на уроках перебрасывались, и вообще…

– Как она, кстати? – В голосе Алексея проскользнули сочувственные нотки, а Белецкий нахмурился:

– Все так же… Вот выгорит дело с Ленькой, тогда и разговор другой будет.

– А что доктора-то говорят? – поинтересовался Виктор. – Одной операции будет достаточно?

– Возможно, и вторая понадобится, – покачал головой Белецкий. – Но если дело выгорит…

– Да что ж вы, братцы, все «если» да «если»! – Виктор внезапно почувствовал, как внутри его всколыхнулось раздражение. – Уже выгорело, неужели не понятно?

– Цыплят по осени считают, – веско произнес Роман. Отхлебнул из своего бокала и поморщился: как большинство россиян, всем этим аперитивам и прочим «брэндям» он предпочитал нормальную водяру. Но, вероятно, в таких шикарных заведениях, в которое их приволок Витька (всегда был пижоном!), водяра не положена… Что ж, тем лучше. Напиваться он не собирался. Роман исподтишка оглядел лица друзей: не злятся ли на него?…

Конечно, по-хорошему лететь в Штаты должен был Витька. Однако и его, Романа Антоновича Белецкого, понять было можно: не хотелось отдавать в чужие руки, пусть даже в руки старого школьного товарища, эту, оказавшуюся столь важной, бумаженцию, до недавнего казавшуюся всего лишь памятью о детской, наивной игре в «страшные клятвы». И вдруг в одно мгновение сделавшуюся бесценной… Кто бы мог подумать?

– Слушай, насчет расписки… – прервал его размышления Банников. – Ты все сделал, как я сказал?

Белецкий молча кивнул.

– Смотри, даже ксерокопию в руки Леньке все-таки не отдавай… Я не к тому, что Славский может что-то предпринять, просто слышал, что женушка у него не в меру шустрая! Вряд ли она отнесется одобрительно к перспективе потерять три четверти своего состояния… Так что, Ромчик, будь, как говорится, осторожен, причем во всех отношениях!

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Белецкий.

– Черт их знает, этих америкашек, – вздохнул Виктор. – За свой капитал и придушить не постесняются, пожалуй… Что ни говори, а предусмотреть их психологию во всех деталях нам, русским, не дано…

– Я не русский, а хохол – это во-первых. – Роман поставил аперитив на стол, а рядом положил сжатые в увесистые кулаки ладони. – А вот это, чтоб ты, Витек, не сомневался, во-вторых… Неужели думаешь, что меня, старого «чеченца», можно вот так– запросто?… Да ежели что, их киллер еще в прицел глянуть не успеет, как я его шкурой почую!..

– Тихо-тихо, – вмешался молча слушавший их до этого момента Алексей. – Никто, Ром, и не покушается на твою воинскую честь… А ты, Виктор, видать, слегка спятил, если подозреваешь Леньку Славского в такого рода замашках!

– Кто говорил о Леньке? – Банников нахмурился. – Я, кажется, о его супруге речь вел, про которую мы с вами знаем только то, что она родилась и выросла на Лонг-Айленде…

– Вряд ли бы Славский взял в жены «кровавую Мэри», – усмехнулся Баканин. – Для этого самому нужно быть слабаком, а Ленька слабаком никогда не был и вряд ли стал им за прошедшее время.

– Пятнадцать лет прошло, – покачал головой Банников. – Пятнадцать, парни, даже не пять… Не забывайте: ведь проделал же он все это за нашими спинами, не удосужившись нам сообщить, а?… Между прочим, Алешка, несмотря на то что основная разработка программы была твоя… твоя! А наша – постольку-поскольку… Если уж совсем честно!

– Разрабатывали мы вместе, моей была идея. – Алексей опять улыбнулся: – И хрен бы я ее разработал без вас без всех…

– Все равно, меньше всех участвовал как раз Славский! – упрямо возразил Банников.

– Все хорошо, что хорошо кончается. – Роман убрал со стола свои пудовые кулаки, глянул в сторону бара, и взгляд его тут же слегка потеплел: на подносе двигавшегося явно в их сторону официанта высился графинчик с прозрачной как слеза жидкостью, не оставлявшей никаких сомнений в своей сути и качестве: высококлассная водяра, родная и близкая!

– Короче, – тоже бросив на официанта мимолетный взгляд, – завершил дискуссию Алексей Ба-канин, – все мы на самом деле молодцы. И ты, Витька, тоже не из последних: ни я, ни Ромка отродясь бы не засекли Славского, а вот ты…

– А я сделал это совершенно случайно, – мотнул головой Банников. – Вы вот меня за баб вечно поносите, а если б не моя последняя пассия, которой я письмецо намылился отправить… Если б я при этом еще и ее электронный адресок куда-то не запропастил… Словом, кабы не острая необходимость в мировой паутинке не образовалась именно на такой основе, так бы мы с вами и померли, ребятки, в нищете, а Ленчик наш, чего доброго, годиков через пять вошел бы в пятерку богатейших людей благословенной страны Америки…

– А что за пассия-то новая? – усмехнулся Роман.

– Моделька… Но еще и умная, а не только кра-соточка! И насладиться-то друг другом как следует не успели, как у нее – р-р-раз! – и контракт в Штаты… Так-то вот, ребятушки!

– Судьба! – иронично ухмыльнулся Алексей.

– И не только моя, как видишь, – заметил Виктор.

Официант к этому моменту уже успел переместить со своего подноса, нагруженного, по мнению Алексея, сверх всякой меры, принесенные разносолы на стол и бесшумно, как и полагается вышколенной обслуге, удалился.

– Ну а что касается нищеты, в которой мы якобы прозябаем, – продолжил Баканин, – то, судя по тому, что перед нами в данный момент находится, себя ты, Витек, к упомянутой категории причислил явно сгоряча!

Банников покачал головой:

– Все, друг мой Алеша, познается в сравнении… По некоторым разведданным, состояние господина Славского Леонида Ильича потихонечку приближается к миллиарду… Где уж нам, российским биз-несменишкам о таком мечтать?… Кстати, Ромка, нелишне бы еще раз перетереть все по Штатам, дабы ты там от неизбежной эйфории ничего не упустил.

– Да что там упускать-то? – Белецкий нетерпеливо поглядел на графин с водкой. – Дележ и есть дележ… По справедливости.

– А контракт насчет грядущих поступлений?…

– Само собой, – буркнул Роман.

– Как сказать, – вздохнул Банников. – Взять тебя… Ты вот полагаешь, что твоей доли, если все сложится, как нужно, вам с Мартой на всю оставшуюся жизнь хватит. Даже после двух операций… Алешка – тот вообще неизвестно что думает, поскольку мыслями своими с обществом не делится…

– Исключительно по причине их, то есть мыслей, полного отсутствия! – вставил Баканин. Но Виктор только рукой на него махнул:

– Да брось ты!.. Нет, я о чем? О том, что я единственный, кого упомянутое будущее волнует, – ваш покорный слуга! Поскольку, в отличие от вас, знаю, что такое бизнес… Особенно у нас, в России! И особенно если ты вознамерился свое дело расширить и поставить не на две ноги, а на все четыре! Вот тут-то и обнаружится, что сумма даже в четверть миллиарда проклятых американских рублей – тьфу! Так себе, почти что ничто…

– Витек, не зарывайся, – посоветовал Алексей, начавший собственноручно разливать водку. – Лично мне все это напоминает дележ шкуры неубитого медведя. Потому и мыслей особых, наличие которых ты у меня подозреваешь, нет. И чувство реальности происходящего, хоть убей, отсутствует…

– Ну почему? – неожиданно возразил ему Роман. – Я это насчет реальности… Просто тебя, Леш, жизнь не достала еще… Ты как родился сыном генерала, так и по сей день им остался. И жена у тебя тоже, говорят, генеральская дочка?

– «Он был титулярный советник, она – генеральская дочь…» – съехидничал Банников, подмигнув Алексею вполне добродушно.

– Дураки вы, – вздохнул тот. – Причем оба… Во-первых, Ромчик, когда я родился, мой папа никаким генералом не был, а если ничего не путаю, был он обыкновенным старлеем… Ну, может, и капитаном! Но главным в нашем семействе был вовсе не отец, а дед с маминой стороны!

– Тот самый академик, в наследство от которого тебе и достались мозги! – ухмыльнулся Банников.

– Против этого ничего не имею, – согласился Алексей. – Ну а что касается генеральского чина, то на данный момент отец уже два года как в отставке, и это вы тоже оба знаете! Так что главный кормилец у нас – я, собственной персоной! Поскольку отцовская пенсия, хоть и генеральская, а все же желать лучшего оставляет…

– В отличие от твоей должности, – скривился Роман и, не дожидаясь остальных, опрокинул в себя порцию водки.

– Ну, не такая уж она у меня великая и могучая: всего-то второй заместитель гендиректора, да еще и по техническим вопросам. И банк у нас, сами знаете, крупным не назовешь.

– А сумма оклада? – не отставал Роман.

– Может, хватит? – вмешался примолкший было Банников. – Давайте-ка лучше поговорим о других суммах. На мой взгляд, Алеша, куда более реальных, чем считаешь ты…

– А стоит? – Роман заметно оживился – то ли от водки, то ли после того, как услышал, что собой представляет реальное состояние господина Слав-ского, ныне гражданина США, а когда-то, в какой-то другой, порой кажущейся и вовсе сном жизни, закадычного школьного дружка, ближайшего из всей их дружной компашки «самых талантливых среди остальных просто одаренных», как шутили они. Четыре друга, четыре мушкетера, из которых на роль Портоса мог претендовать, несомненно, он, Роман Белецкий. А на д'Артаньяна – так же несомненно – Ленька Славский…

Да и к остальным классические характеры любимых героев прилеплялись довольно легко: спокойный, склонный к задумчивости Алешка, интеллигент черт знает в каком поколении (во всяком случае, по материнской линии) – несомненный граф де Ла Фер… Роль интригана Арамиса автоматически доставалась нынешнему бизнесмену Витьке Банникову.

Впрочем, великие планы на будущее были у всех четверых, и, надо сказать, совсем не зряшные. Не их вина, что со временем им не повезло: на переломе эпох, как правило, приличным людям везет редко… Правильно сказал кто-то умный, что на поверхности бурного потока революции так же, как и на поверхности любого потока, плавают в лучшем случае щепки, а в худшем – дерьмо… Отчего-то Роману это высказывание запомнилось, хотя и прозвучало оно при нем давным-давно, на самом исходе той, прежней жизни.

Не то чтобы он считал, что его собственная судьба уж точно вышла дерьмовой. Такого бывший «чеченец» Белецкий думать о себе никогда бы не позволил, хотя бы ради Марты – маленькой Мар-туси, любимой сестренки, чудом выжившей в жуткой автокатастрофе, убившей их родителей… Их – убившей, а Марту – искалечившей… И сколько же терпения, нежности и кротости должно быть в человеческой душе, если за столько лет этой жуткой полунеподвижности его драгоценная Беляночка ухитрилась не озлобиться, не возненавидеть все подряд – жизнь, людей, проклятую нищету, из которой они никак не могли выбиться… Не ту якобы нищету, о которой только что вещал Витька, завсегдатай этого плюшево-мраморного рестораниш-ки, обряженный в костюмчик от Версаче, никак не менее. А нищету настоящую, с которой Роман, к своему стыду и отчаянию, никак не мог достойно справиться.

Большая часть его заработка на задрипанной бензозаправке, пусть и не такого уж дрянного, но все же недостаточного, уходила на Мартусины лекарства, на экологически чистую – круглый год! – зелень, насыщенную живыми витаминами, на… Черт знает, на что еще. И операции, дорогие, зарубежные операции, способные поставить девочку на ноги, все отодвигались и отодвигались в будущее. И вот теперь это будущее, словно в сказочном сне, вдруг приблизилось… Настолько, что впервые за много лет Роман Антонович Белецкий решился взять деньги в долг у своих друзей на это столь важное для всех троих дело… Решился, потому что именно ему из всех троих будущее богатство нужнее, чем остальным…

Хотя, понаблюдав за друзьями, он не мог уже утверждать это с той же уверенностью, что и прежде. Витьку Банникова он до его звонка, положившего начало нынешней эпопее, не видел, пожалуй, года три, не меньше. Алешку – с полгода, точно. А судя по тому, что сумел приметить, у Витьки тоже какие-то свои проблемы, в деньжатах явно нуждается, хотя и не в таких, как он, Роман. Ему проблемы бизнеса были малопонятны, слишком далеко они находились от него. Что касается Алешки, то вот кто, пожалуй, почти не переменился за прошедшие годы. Главным в друге Баканине всегда было спокойствие и куча «непоняток»: вот, например, не понятно, какое значение для него имеют эти деньги, главное, имеют ли вообще какое-то значение или участвует он в данной операции «Ы» исключительно из чувства солидарности? Или потому, что Витек его уболтал? Не исключается и момент благородства: Лешка мог и ради Ромки с его Мартусей на это пойти. Ведь именно он, пожалуй, раз двадцать за эти годы предлагал Белецкому «взаймы» на операцию сестренке, прекрасно зная, что никакого заема не получится, поскольку отдавать долг будет нечем.

Роман вздохнул и с грустью, непривычной и для него совсем не характерной, вдруг подумал о том, как же на самом деле далеко друг от друга развела их судьба. О том, что, в сущности, за этим навороченным столом сегодня собрались люди малознакомые, чтоб не сказать – чужие друг другу.

– Белецкий, ты чего запечалился? – Виктор, как всегда, оказался наблюдательнее Алексея. – Ну-ка, ребятки, давайте по второй… Не стесняйтесь, ежели не хватит, повторим и раз, и еще раз!..

– Не гони лошадей, – притормозил его Алексей. – Ромке в полет буквально через несколько часов… Во сколько у тебя, Ром, кстати, рейс?

Белецкий посмотрел на часы и, подумав, кивнул:

– Ты прав, повторять не стоит: мне из дома надо будет сваливать в начале пятого утра.

– Такси заказал? – поинтересовался Виктор.

– Я что, по-твоему, дурак – еще и за заказ платить? Не-а, поймаю левака, их по Москве всю ночь навалом шастает.

– Откуда знаешь? – усмехнулся Банников. – Лично я вот что-то не замечал, чтоб шастали… Разве что у злачных местечек толпятся. И какого хрена ты экономишь?… Если не хватает, так и скажи, мы добавим!..

– Да хватает, на все хватает! – Роман нахмурился. – Просто я против лишних трат – привычка, знаешь ли. У нас в районе их всегда полно. Ну и хватит об этом. Скажи своему прислужнику, чтоб горячее нес, что ли… Мне еще домой за вещами и с Мартуськой попрощаться.

– Ну что ж… – неожиданно легко сдался Виктор. – Тогда – по предпоследней. Как говорится в таких случаях, легкого тебе, Ромка, пути!

2

Как Роман и предполагал, Мартуся проснулась сразу же, едва он, подремав пару часов, переступил порог своей комнаты с потрепанной спортивной сумкой в руках и двинулся на выход.

– Ромчик…

Белецкий развернулся и, покачав головой, подошел к сестре:

– И что б тебе не спать, а? Ведь договорились вчера…

– Не сердись. Лучше поцелуй меня на дорогу. – Марта улыбнулась и, подтянувшись на руках, оказалась в полусидячем положении.

Роман наклонился и нежно прикоснулся губами к бледной щеке сестры. Совсем рядом сверкнули лукавым огоньком ее темно-синие глаза, опушенные неожиданно-темными длинными ресницами, и он в который раз с горечью подумал о том, какая же Марта красавица, какой радостной и счастливой могла быть ее жизнь, если бы не проклятая катастрофа, приковавшая девушку к постели двенадцать лет назад… Ведь не только внешность – характер у его сестренки тоже из тех, какие называют счастливыми!

Со стороны кухни послышался шорох, потом тяжелые, немного шаркающие шаги, и в комнату вошла Анна Васильевна.

– Ну что, ребятки? – Она широко зевнула и ласково посмотрела на брата с сестрой. – Поехал, Ромочка?

– Поехал, Анна Васильевна.

С соседкой им повезло по-настоящему. Бывшая медсестра, близкая подруга их покойной матери, она бы и бесплатно взялась заменить Белецкого возле Мартуси на время его отсутствия. Другой вопрос, что сам Роман и слышать об этом не хотел. Денег, которые он взял взаймы у ребят, вполне хватило на оплату услуг Анны Васильевны.

– Ну и с Богом, – кивнула та. И, подумав, трижды перекрестила Романа, что-то беззвучно шепча про себя.

Спустя несколько минут Белецкий, легко сбежав по ступеням со второго этажа их хрущевки, выскочил из подъезда в сырую и холодную предрассветную тьму нынешнего ледяного марта и… тут же замер на месте: прямо перед ним стояло такси – словно на заказ… Ну и ну!

– Заказывали?… – Водительская дверца слегка приоткрылась, и перед Романом оказалась заспанная, хмурая физиономия довольно молодого мужика.

– Да нет, – усмехнулся Роман. – Вероятно, кто-то из соседей… А вы в какую сторону?

Мужик нахмурился и, не отвечая на его вопрос, пробубнил:

– Дом вроде тот… Шестая квартира, Белецкий, Шереметьево… Неужто спутал чего?

– Та-а-ак. – Роман ухмыльнулся. – Не иначе как Витькины штучки… Делать ему нечего! Ладно, поехали: Белецкий – это я, и в Шереметьево – тоже мне.

– Ну вот, чего тогда голову-то морочишь? – буркнул водила и, нырнув обратно в салон, открыл переднюю пассажирскую дверцу.

Роман, так и не погасив улыбку, кивнул, ощутив внезапный прилив уверенности в том, что все будет хорошо, все сложится так, как задумано! А значит, впереди действительно новая, совсем другая жизнь!..

Выпуск 1991 года их – одной из лучших в Москве специализированных математических школ – был совсем небольшим. Когда-то в этой параллели наличествовало два класса. Потом, после девятого, остался один – «слитый» из двух: некоторые ушли в другие школы, поскольку программа обучения оказалась не по силам, кто-то поступил в колледж. Ну а за последующие три года класс все сокращался и сокращался, и до финиша добрались в конечном счете всего четырнадцать человек. Как сказал директор в своей речи на торжественной части выпускного вечера: «…доказавшие, что они-то и есть по-настоящему одаренные, талантливые ребята с большим будущим». Директор вообще любил пышные фразы и парадные речи…

Четверо друзей, как обычно, сидели тогда в последнем ряду и, услышав про «большое будущее», трое из них почти одновременно покосились на Леньку Славского, глядевшего на директора так сосредоточенно, словно он вознамерился просверлить взглядом во лбу поздравителя дырку. Насчет упомянутого будущего, не только большого, но и светлого, у них имелись собственные сомнения и соображения… Рядом с Ромкой едва слышно вздохнул Алешка Баканин – русоволосый, крутолобый, с мягким взглядом карих глаз. И Белецкий, помнится, подумал тогда, что у Алексея, если по-честному, оснований вздыхать куда больше, чем у него и Витьки – неисправимого оптимиста и живчика.

Идея принципиально новой поисковой интернет-программы за полгода до выпускного вечера пришла именно в Алешкину светлую голову. Потому и название для нее придумать друзья предоставили ему. Думал Баканин недолго, «Роза» – так звали его покойную мать, которую сам он едва помнил, зато папа-генерал, ставший к тому моменту предметом беззлобных подкалываний со стороны друзей, вместе с жившим с ними дедом-академиком забыть так и не смогли. И программа, пока что существовавшая в виде Лешкиной идеи, была соответственно названа «ROZA».

А дальше? Дальше все они дружно взялись за дело, решив разработать ее, довести до ума и – и что? То-то и оно! И первым вслух об этом сказал даже не практичный Ромка, а сообразительный Витька:

– Знаете, мужики, – у Банникова уже успел прорезаться к тому моменту нынешний басок, – все это, конечно, гениально и здорово. Однако история, похоже, вырисовывается, как с не менее гениальным изобретением телевидения.

– А что там с телевидением? – удивился Ленька, периодически удивлявший друзей неожиданными пробелами в образовании.

– О господи, Славский… – Витька вздохнул и посмотрел на друга с сожалением. – Только ты и можешь этого не знать: по-настоящему телевидение было изобретено впервые в России, уральским самоучкой…

– Да о чем вы, ребята?! – перебил его Роман.

– Лично я – о том, что вряд ли нашей «Розочкой» в данный момент хоть кто-нибудь заинтересуется. Ты погляди, чего творится: людям жрать нечего, прилавки пустые, водку и ту по талонам дают… Ну или будут давать… Ну кому, на хрен, нужен сейчас Интернет, а?… Ты покажи мне хотя бы с десяток своих знакомых, у кого вообще есть комп!

– Прогресс – штука необратимая, Вить, – возразил Алешка. – Сейчас – да, согласен, это вряд ли… Но ведь не навсегда же в России этот развал утвердился, верно? Когда-нибудь все устаканится, и тогда…

– А если нет? – Банников завелся всерьез. – Да ты хоть понимаешь, какие это деньги, если в цивильной стране, а не в этой… «Кисло-сладко-горькой?!..» А у нас, чего доброго, еще и сопрут, оставив тебе шиш в кармане!.. И вообще: как известно, хорошо яичко ко Христову дню!

В комнате Виктора – они в тот день корпели над программой, собравшись у Банникова, – повисла пауза. Роман, который о деньгах тогда и вовсе не задумывался, растерянно переводил взгляд с нахмуренного лица Алешки на сердитое и озабоченное Витьки. И тут посреди тишины вдруг пискнул своим тенорком Славский:

– Мужики… Не хотел я раньше времени говорить…

Все трое уставились на Леньку, самого робкого и стеснительного из четверки, правда, отменного драчуна, коим он зарекомендовал себя еще в младших классах, вопросительно.

Тот покраснел, потом мотнул головой и выпалил на одном дыхании:

– В общем, в июне мы на три года того… в Штаты! Отца в Нью-Йоркский универс позвали, контракт уже того… Подписан, вот!..

Витька в ответ только присвистнул, Алексей молча прищурился, а Ромка приоткрыл от удивления рот. И надо сказать, все они поняли одновременно и сразу, что не на какие на три года, а, скорее всего, на веки вечные отбудет их друг Славский в далекую Америку. Папаша Леньки, Илья Абрамович Славский, был ученым с мировым именем, он и в советские годы успел поездить на всевозможные симпозиумы физиков-атомщиков по всему миру. Его Ленька всегда был «прикинут» лучше всех даже в их не самой бедной по контингенту учеников школе. И то, что Илья Абрамович давным-давно мечтал свалить из нищей и неспокойной России, ни для кого не было секретом. А уж теперь, когда в стране развал и ни до каких научных исследований никому здесь и вправду дела нет – не до жиру, быть бы живу, и говорить нечего!

– Ну и чего ты, спрашивается, краснеешь, как провинциальная девица? – хмыкнул Витька, как всегда, первым успевший прикинуть, что к чему. – Похоже, у русских гениев от перемены эпох судьба не меняется… Быть нашей «Розочке» реализованной, так же как и прочим гениальным открытиям, за океаном…

– Ты это о чем? – нахмурился Баканин.

– Значит, дорогие мои гении, идея такова… – Банников обвел глазами лица друзей и приступил к изложению идеи, которой в будущем (им тогда казалось, что совсем близком) суждено было определить судьбы всех четверых. Правда, не совсем так, а точнее, и совсем не так, как они предполагали в тот момент, когда после долгих споров и обсуждений пришли наконец к соглашению.

Лично для Ромки работа над основой «ROZA», отнимавшая время от подготовки к выпускным экзаменам, обошлась в два трояка в аттестате. Пусть и не по профилирующим дисциплинам, однако сыгравшим в самом ближайшем будущем с ним злую и роковую шутку: он, единственный из них всех, не сумел поступить в институт – не хватило как раз учитывавшегося в те годы среднего балла аттестата. В итоге же загремел в армию, да еще и не со своим призывом: Алешкин отец, тогда уже генерал, поспособствовал, как мог, другу сына – в том, что Роман рано или поздно поступит на физмат, никто тогда не сомневался… Кто же знал, что грянет в семье Белецких трагедия, после которой останется у Романа на руках сестренка-инвалид и об учебе придется забыть?…

Увы, и Мартуся не спасла своего старшего брата от призыва: тогда была еще жива родная тетка Белецких, сестра покойной матери. И к ним она переехала сразу после гибели сестры. Словом, в армию Белецкий не просто «загремел» не со своими одногодками, а угодил прямиком на первую чеченскую. Не помогли ни слезы тетушки Инны Ильиничны, обивавшей пороги военкомата, ни генеральские связи старшего Баканина: сам он в тот момент как раз и находился все в той же Чечне, а в его отсутствие упомянутые связи не сработали… С точки зрения районного военкоматовского начальства, Роман Антонович Белецкий был типичным злостным уклонистом и должен был теперь не просто исполнять свой гражданский долг, а еще и «вину» замаливать… Очередная, только что раскалившаяся горячая точка подходила для этих целей как нельзя лучше!

Свои военные годы вспоминать Роман не любил – в отличие от большинства сослуживцев. Однако и судьбу за то, что Чечня стала фактом его биографии, тоже не упрекал, несмотря на два ранения и одну контузию, после которой и был признан негодным к дальнейшему прохождению службы по категории «В». То есть в дальнейшем Белецкий подлежал возвращению в армейские ряды исключительно в случае прямого нападения некоего мифического врага на Россию… Собственно говоря, дембель к тому моменту большого значения для Романа уже не имел, поскольку позади у него остались почти все те же два года службы без каких-то полутора месяцев. Правда, последние полгода ему довелось провести в Ивановском госпитале, о чем вспоминать он не любил тоже и, бог весть почему, вдруг вспомнил сейчас, когда желтое такси мчало его в сторону Шереметьево-2 сквозь пустую предрассветную Москву…

Звонок в доме Белецких раздался примерно полчаса спустя после того, как началось путешествие Романа. Уснувшая наконец Мартуся его не услышала. Зато Анна Васильевна, не собиравшаяся больше укладываться и занявшаяся стиркой, несмотря на удивление, – кого это могло принести в такую рань? – открыла все-таки сразу, решив, что «принести», кроме соседей, рядом с которыми прожила почти сорок лет, не могло никого… И тут же отшатнулась от распахнутой двери: на пороге стоял совершенно незнакомый мужичонка. Не то чтобы амбал, но и не хлипкий. Женщина рефлекторно схватилась за сердце, однако незваный гость заговорил раньше, чем она успела всерьез испугаться:

– И сколько я еще ждать-то должен?! – На физиономии мужика читалось искреннее возмущение. – Двадцать минут жду, жду… У меня сегодня еще пять заказов в разных концах, и все за город!..

– Вы… кто?… – Анна Васильевна тяжело сглотнула, ничего не поняв из его возмущенного бормотания.

– Как это – кто? Таксист я… Белецкий Роман Антонович тут живет?… – На лице водителя мелькнула неуверенность.

– Т-тут…

– Заказывали?…

Анна Васильевна молча мотнула головой, а таксист в сердцах сплюнул, правда чисто условно.

– Шутнички их, твою мать… Может, ты, бабусь, не в курсе? Где сам-то?…

– Да уехал он, – пришла наконец в себя Анна Васильевна. – Уж минут сорок, как уехал, а такси мы отродясь не заказывали, сейчас тоже не заказывали, так что иди-ка ты, милый, по своим делам!..

Она в сердцах захлопнула двери перед носом продолжавшего возмущаться водителя и для верности накинула крючок, болтавшийся тут с незапамятных времен. После чего, покачав головой, вернулась в ванную к затеянной стирке, так и не поняв, с какой стати заявился к ним этот таксист: может, Рома и правда заказал его, а потом позабыл? Да нет, это вряд ли… Как ни крути, ни верти, а по всему видно – вышла обыкновенная ошибка.

Спустя еще час в глубине большой, богато обставленной квартиры в центре Москвы тоже раздался звонок. Только не в дверь: заливался долгими, настойчивыми звонками телефон. Квартира находилась в большом «сталинском» доме с толстыми стенами, поэтому хозяйка, принципиально не державшая аппарат в спальне, среагировала далеко не сразу. Но невидимый абонент, прекрасно знавший ее привычки, не отступал, и в итоге Софья Эдуардовна Соркина с тяжким стоном и огромным трудом приоткрыла тяжелые, набрякшие веки, толком не понимая, что именно ее разбудило.

С минуту она вслушивалась в настойчивые, длинные гудки, прежде чем, сообразив наконец, что к чему, продолжая постанывать и кряхтеть, начала выбираться из-под пухового немецкого одеяла.

– Соня? – Приятный мужской голос прозвучал в трубке прежде, чем она успела что-либо произнести. – Ты как – получила?

Сон слетел с женщины моментально и окончательно:

– Если ты имеешь в виду эти гроши, то – да, еще позавчера!

Софья Эдуардовна сразу же начала говорить на повышенных тонах и от этого закашлялась. В горле саднило то ли после вчерашнего вечера, то ли просто не следовало так напрягаться со сна. Но иначе она не могла, обида, вспыхнувшая сразу, как только ее двоюродный братец заговорил, охватила все существо женщины.

– Соня, ты не права, – мягко возразил он, – ты должна понять ситуацию, ты же знаешь…

Голос ее собеседника звучал так ясно и отчетливо, словно и не было между ними немереных тысяч километров суши и океана.

– Что – что я должна понять?! – теперь и она говорила отчетливо, ничуть не уменьшив напор. – Да я этих твоих сопляков еще двадцать лет назад во всяких видах видела! А ты хоть знаешь, что одна квартира, все еще, между прочим, ваша, стоит мне уже почти триста баксов, а?! Я что, по-твоему, на оставшиеся двести должна существовать?… Да ты хоть представляешь, что у нас тут с ценами творится? Да мне этих сраных грошей только и хватит, что на хлеб да воду, даже на лекарства не останется… Ты слышишь меня?!

– Слышу, Соня. – Мужской голос стал заметно холоднее. – Но и ты меня выслушай… Я понятия не имею, как вообще сказать обо всем Джине…

– Чхала я на твою Джину! – почти взвизгнула, перебивая, Софья Эдуардовна.

– Я же просил – выслушай. – Холод в интонациях кузена сделался настоящим льдом, и она примолкла. – Так вот… Посылать тебе прежнюю сумму я действительно не смогу по меньшей мере года два, а там видно будет… Ну, возможно, еще пару сотен накину, но это – все. Ты меня поняла?

– Я тебя еще в прошлый раз поняла. – Софья Эдуардовна всхлипнула, а он, услышав это, вздохнул и заговорил чуть мягче:

– Сонечка, уж кто-кто, но ты действительно должна понять, ты же всегда относилась к ребятам… м-м-м… я бы сказал, очень хорошо…

Женщина насторожилась, пытаясь понять, не издеваются ли над ней. Но мужчина продолжил абсолютно спокойно:

– Пойми, дело даже не в той, фактически детской, клятве. И даже не в чести и совести… – В этом месте она не сдержалась и фыркнула. – Можешь не ерничать, для меня эти понятия, как, возможно, это тебе ни удивительно, все еще живы! Но, чтобы ситуация стала тебе доступна, попробую выразиться на другом языке…

– Если ты имеешь в виду эту дурацкую расписку, то ты еще в прошлый раз говорил, – снова всхлипнула она, – и я тебе сразу ответила, что никакого значения она не имеет.

– А вот тут ты ошибаешься, – возразил он. – Еще как имеет, во всяком случае, у нас! Соня, я действительно накину две сотни, сегодня же… Нет, сегодня уже поздно, завтра мне ехать в аэропорт встречать Ромку…

– Ты что же, не можешь поручить кому-нибудь из своих секретуток? Ты же всегда…

– А вот теперь не могу! – нервно возразил он.

– Из-за Джины? – догадалась Софья Эдуардовна. – Ну почему ты позволяешь этой рыжей кошке соваться в твои дела?!

– Ты знаешь почему, – сухо ответил Леонид Ильич Славский и, распрощавшись, положил трубку.

Еще раз, уже чисто автоматически всхлипнув, женщина тяжело поднялась из глубокого кожаного кресла, сидя в котором разговаривала с кузеном: к своим нынешним сорока восьми годам когда-то изящная Сонечка-оторва, как ее частенько называли тогда подружки и дружки, превратилась в грузную, старую женщину, которой с одинаковым успехом можно было дать и пятьдесят, и порой даже все шестьдесят – например, в такие дни, как сегодняшний, после вчерашних возлияний в обществе старого приятеля, едва ли не единственного из Сониных знакомых, не побывавшего в ее постели.

И дело было вовсе не в том, что в любовники ей не годился он по молодости лет, уж это-то Сонечку не смущало никогда! Не годилась на упомянутую роль, увы, она сама… По крайней мере, в последние десять лет – точно.

Софья Эдуардовна вышла из кабинета, когда-то принадлежавшего отцу Леонида, и, миновав длинный коридор, вошла на кухню. Поморщившись при виде стола с остатками вчерашних посиделок и раковины, в которой высилась гора немытой посуды, она на ходу включила электрочайник и, открыв буфет, извлекла оттуда банку кофе. Софья Эдуардовна предпочитала растворимый вариант этого напитка. Не столько сообразуясь с собственными вкусами, сколько от непреодолимой лени, свойственной ее натуре.

Хлопотать вокруг мельницы, пусть и электрической, и джезвы означало для Соркиной совершать лишние движения, а значит, напрягаться. Вот чего она терпеть не могла всю жизнь, так это напрягаться! Софья Эдуардовна всякий и всяческий труд ненавидела столь глубоко и искренне, что за всю свою жизнь не работала ни одного дня…

С огромным трудом одолев в свое время школьную программу, она в семнадцать лет поняла, что на этом исчерпала все свои ресурсы целиком и полностью. И выход нашла самый простой и легкий, благо в юности была хороша той самой хрупкой и на вид абсолютно беззащитной красотой, на которую так падки мужчины среднего возраста… Нет, проституткой Сонечка, конечно, не стала, во всяком случае, формально. Однако как называть девушку, живущую исключительно за счет «друзей»-мужчин, периодически передающих очаровательную «оторвочку» друг другу, словно эстафетную палочку?…

Ее покойная мать и ныне здравствующая, правда, в далекой Америке, тетушка, Ленькина мать, Мария Константиновна Славская, оправдывали ее одной фразой: «До чего же нашей Сонюшке не везет!..» Предполагалось, что периодическая смена ее «друзей» обусловлена поисками подходящего мужа… Увы, неудачными. Мать и тетка и сами трудягами не были, но вот им в свое время действительно повезло на супругов: у одной был известный ученый, благодаря чему она и очутилась в Штатах. У другой после развода с Сониным отцом («Абсолютной бездарью!..») тоже ничего – парторг крупного московского завода… И только «нашей бедной девочке» так и не повезло.

Единственная удача – тетка, которая в свое время мечтала о дочери, а родила сына, обожала Сонечку всю жизнь куда больше, чем собственного ребенка. И уезжая из страны, рыдала в голос именно по племяннице, остававшейся в этой кошмарной России: ее муж, пожалуй, впервые в жизни проявил небывалую для него твердость и забирать с собой Соню, которую считал шлюхой, отказался категорически… Вот и Леонид вслед за ним не то что на ПМЖ, а и в гости-то единственную кузину ни разу за все годы не пригласил! Такой же урод, как его папашка… Если бы не тетя Маня, не видать бы ей никаких денег от них вообще, слали бы исключительно плату на квартиру, которую она для них «караулит» уже добрых пятнадцать лет!

Софья Эдуардовна равнодушно отхлебнула кофе и, присев на скрипучий венский стул, задумалась: позвонить или не позвонить тетке, чтобы настучать на сыночка и на всю эту идиотскую историю с дележом капитала?… Между прочим, капитала семейного!.. Конечно, есть несколько путей решения проблемы. Но «мирных» не так уж много: это она отлично поняла еще месяц назад, позвонив Витьке Банникову и попробовав того усовестить. Так звонить или не звонить?

За последние годы Сонечка привыкла жить, прямо скажем, на широкую ногу. Лучшие напитки, лучшая еда, дорогая машина, разумеется, иномарка. Хотя бы дважды в месяц салон красоты (впрочем, похоже, зряшная трата, только деньги берут), не говоря о докторах и дорогих лекарствах (это – острая необходимость, тут она сказала правду Леониду). Ну а как раз перед первым звонком Леонида она наконец решилась на пластическую операцию: собственная физиономия, возникавшая в зеркальном стекле, приводила ее в отчаяние! Хирургов и их ножей Соня боялась как огня, но тут – решилась… И вдруг – звонок: извольте учесть, ваше «пособие» сокращается втрое… Он что – спятил?!

Конечно, если б Леонид знал, сколько Софья Эдуардовна дерет со своих квартирантов за квартиру, оставшуюся от ее покойных родителей, возможно, он и раньше бы ужал свою кузину. Но знать ему об этом совсем-совсем не обязательно! Слава богу, в российских расценках братец не ориентируется. Однако вдруг да заинтересуется, если она все-таки настучит на него тетке?

Так ничего и не решив, Софья Эдуардовна допила свой кофе и, немного подумав, отправилась обратно в спальню. Уснуть, конечно, уже не получится, однако под подушкой у нее имелся захватывающий роман, вполне способный скрасить печально начавшееся утро. Впрочем, до того как начинать внутрисемейные разборки, следовало дождаться результатов тех мер, которые она еще месяц назад предприняла самостоятельно: не исключено, что паниковать ей пока что рано и ситуация рассосется прежде, чем достигнет своей кульминации…

3

Из окон его апартаментов старинного, по американским меркам, поместья, расположенного на Лонг-Айленде, был виден роскошный парк. «Роскошный» – это по здешним представлениям, а на взгляд Леонида – почти искусственный в своей прилизанной красоте. Поместье они с Джиной приобрели год назад – за сумму, о величине которой лучше всего было не думать, особенно сейчас, сегодня… И, в отличие от большинства своих соседей, поселились здесь постоянно.

Сейчас, в этот то ли поздний, то ли ранний час парк был не виден, лишь угадывался в заоконной полутьме. Но даже если бы день был в разгаре, Леонид Славский все равно не увидел бы его, несмотря на то что, стоя у окна своей спальни, производил впечатление человека, напряженно вглядывающегося в даль. На самом деле он был настолько глубоко погружен в свои мысли, что не только ничего не видел, но даже не слышал голоса своего камердинера, с должным почтением докладывающего ему о том, что личный лимузин господина «Слаффски» подан.

И на почтении, и на том, чтобы должности слуг в точности соответствовали староанглийскому «протоколу», настояла Джина, помешанная на Старом Свете: правда, не на современном, а, как подозревал Леонид, приблизительно времен королевы Виктории… Ни к чему этому он так и не сумел привыкнуть, как не привык и к своему американскому имени «Люк», которым его называла жена и близкие знакомые: «Леонид» и даже просто «Леня» для здешнего англоязычного народа являлось словом практически непроизносимым.

В своих личных апартаментах Славский ночевал редко, всякий раз долго и трудно изобретая предлог, под которым оставлял Джину на ночь одну, на ее половине особняка, к чему она относилась, несмотря на десятилетнее супружество, крайне болезненно. Впрочем, и здесь, в собственной спальне, жена его не отпускала из-под своего присмотра: прямо напротив кровати Леонида висел ее портрет, написанный несколько лет назад каким-то поляком с фамилией, которую Леонид так и не запомнил, несмотря на то что Джина уверяла, будто художник – чуть ли не мировая знаменитость и вообще гений. К живописи Славский был глубоко равнодушен, но одна деталь в памяти все же застряла: поляк работал в стиле гиперреализма. И едва глянув на портрет жены, он тогда понял, что ненавидит этот самый гиперреализм всей душой: Джина на полотне была не просто похожа на себя реальную – узкое длинноносое лицо, поджатые и оттого почти невидные губы, густые рыжие волосы до плеч. Художник, выписавший каждую деталь ее лица, каждую едва заметную морщинку и веснушку, ухитрился одновременно создать портрет, казалось, самой натуры Джины, передать каким-то чудом самое ненавистное для Леонида: не только его жену, но и потаенную суть их взаимоотношений…

Они познакомились, если это можно назвать знакомством, в первый же год приезда Славских в Штаты: Джина Кауфман была самой некрасивой и самой богатой студенткой университета, куда оба они поступили одновременно. На том, чтобы Леонид избрал специальность «Экономика и банковское дело», настоял его отец, преподававший на другом факультете. И таким образом, сам того не подозревая, определил дальнейшую судьбу сына.

Спустя полгода весь факультет знал, что Джина, дочь владельца целой сети ювелирных магазинов, опутавшей едва ли не все Штаты, до полного умопомрачения влюблена в «этого русского» и бегает за ним, словно собачка за хозяином. Сам Леонид почти никакого значения чувствам убийственно некрасивой, пусть и богатой, американки не придавал, разве что жалел эту нелепую рыжую девчонку и в редкие свободные часы снисходил до общения с ней. Джина была к тому же исключительно навязчивой особой. А что касается Леонида, то ему и вовсе было тогда не до романов: отчаянно скучавший по Москве, а более всего по оставленным там друзьям, Славский был намерен в первую очередь осуществить их общий проект. Не потому, что их договор оформлен почти документально, а потому, что надеялся таким образом и ребят перетащить сюда, за океан, где Леонида почти с самого начала преследовало чувство какого-то по-особому тоскливого одиночества.

Первое, что он сделал, – разместил на домене университета «Розочку» и… принялся ждать, когда же объявится покупатель на эту несомненно оригинальную, талантливейшую разработку… Увы! День шел за днем, неделя за неделей, а затем и месяц за месяцем, и – ничего не происходило. Совсем ничего! Как же так?… Поделиться своим недоумением Леониду было решительно не с кем: он очень быстро понял, что обзавестись в университете хотя бы каким-то подобием друзей невозможно: улыбчивые и приветливые американцы за своим «Хау-ду-ю-ду?…» прятали какое-то, с его точки зрения, просто нечеловеческое равнодушие к чужим проблемам, горестям, да и радостям тоже. Его попытки сблизиться с парой однокурсников привели к тому, что Леонида просто-напросто начали сторониться. Поведение Славского в глазах этих ребят выглядело, как минимум, странным: делиться с окружающими неприятностями здесь считалось чуть ли не нарушением элементарных приличий. А неприятности не замедлили объявиться.

Вскоре администрация университета попросила Славского закрыть сайт «ROZA», дабы не перегружать сеть. Своих денег, к тому же немалых, чтобы открыть собственный ресурс, у него, разумеется, не было и быть не могло. А отец, даже если бы у него они были, никогда в жизни на это не пошел. Впрочем, и у отца всего, что он зарабатывал, хватало разве что на более-менее достойное содержание семьи. Казалось, ситуация сложилась тупиковая: как выяснилось, не только в России, но и в Америке несомненно талантливая разработка никому не нужна. Так же, как и сам Славский с его проблемой не нужен никому, кроме… Конечно же, кроме Джины, продолжавшей таскаться за ним по пятам.

Поначалу преданный собачий взгляд девчонки его откровенно раздражал: ну что она, эта уродина, в нем такого нашла, чтобы превращать себя, а заодно и Леонида, чуть ли не в посмешище всего факультета?! Потом он как-то притерпелся, привык, а позже, когда затею с «Розочкой» постиг крах, Джина оказалась единственной, кто всерьез не просто сочувствовал Славскому, но и к самой идее программы отнесся всерьез. Он не заметил, как и когда начал делиться со своей рыжей обожательницей и всей этой историей, и собственным одиночеством, подолгу рассказывая Джине о московской жизни, о своих друзьях, по-настоящему талантливых, даже гениальных, о школьных годах – самых лучших в его жизни.

Джина слушала внимательно, заинтересованно, всякий раз удивляя его редкими, зато исключительно существенными вопросами. Спустя еще полгода, когда начался летний семестр – во время предшествовавших ему каникул Леонид с девушкой не виделись, – она буквально с первых минут встречи потрясла Славского своим предложением… Зная Джеремию Кауфмана со всей его прижимистостью, высокомерием и цинизмом как облупленного, Леонид и по сей день не мог понять, каким образом Джине удалось уломать своего отца, нынешнего тестя Славского, на то, что неизбежно должно было выглядеть в его глазах обыкновенной авантюрой.

Почему Джеремия пошел на это? Из любви к единственной дочери? Вряд ли!.. Никакой особой любви к ней со стороны папаши Славский за все прошедшие десять лет так и не приметил. Более того, Кауфман, мечтавший о сыне, наследнике его ювелирной империи, так и не простил ни жене, ни дочери того, что Джина родилась девчонкой, к тому же еще и некрасивой – к слову сказать, точной копией самого Джеремии.

А может быть, он заранее решил, что Славский, который наверняка окажется в итоге в ловушке, это единственная возможность выдать Джину замуж?

Был и еще один вариант: осторожный Кауфман за спинами молодых людей вполне мог обратиться к специалистам и проэкспертировать «ROZA», а мнение экспертов здесь решающее.

Да, Леонид мог тогда отказаться от предложенного Джиной заема в сто тысяч долларов на раскрутку программы, мог! И в то же время – не мог: где-то там, в Москве, свято верили в благословенную Американскую Мечту его друзья, потерю которых он ощущал в первые годы жизни в Штатах столь остро и болезненно. А сто тысяч, почти немыслимая для русского уха сумма, была как раз той, которой затем хватило на то, чтобы открыть собственный ресурс в поисковой системе «Googee», и теперь уже оставалось не только терпеливо ждать, но и проталкивать драгоценную «Розочку», привлекая к программе внимание специалистов всеми доступными способами…

Заем был дан Славскому ровно на два года. Успех пришел через четыре. К тому моменту почти три из них он был женат на Джине: если Джере-мия, ввязываясь в «авантюру», рассчитывал купить мужа для единственной дочери, он не ошибся. Если Джеремия, заручившись мнением экспертов, рассчитывал к тому же выдать Джину замуж выгодно, он тоже не ошибся. Конечно, Кауфман мог обеспечить не только дочь на всю оставшуюся жизнь, но и внуков, и правнуков. И у Джины свои деньги, разумеется, были – огромное состояние, доставшееся от матери, не считая теперь уже почти миллиарда, принесенного им с мужем «Розочкой».

Однако Джеремия, так и не заполучивший вожделенного наследника, желал иметь не просто зятя, а зятя, способного, когда его самого не станет, не просто сохранить, но и приумножить семейный капитал. Впрочем, жить Кауфман собирался еще долго, несмотря на свои семьдесят с хвостиком, и не сомневался в том, что внуков дождется, хотя десять лет брака его дочери ожидаемых результатов пока не дали. В крайнем случае Джина, несмотря на то что была не наследником, а всего лишь наследницей, голову на плечах имела: по прошествии времени ее отец не мог этого не признать. И деньги любила, умела приумножать ничуть не хуже Дже-ремии…

А вот зять его довольно быстро разочаровал: типичный «русский еврей» из тех, которых у них в Штатах справедливо считают «блаженненькими»! Спасибо Господу Богу, что хоть стихов не пишет, как некоторые, вообще литературой не балуется, – увлечение бесполезной словесностью отец Джины глубоко презирал. Впрочем, в бизнесе зять все равно мало что понимал! Хорошо хоть умной головы его дочери хватает и на дела мужа, и на то, чтобы вникать в дела отцовской корпорации! Жаль, что до сих пор она никого не родила, однако доктора уверяют, что с обоими супругами в этом отношении все в порядке, а время впереди еще есть…

– Миста Люк… – Леонид наконец услышал голос слуги и, слегка вздрогнув, отвернулся от окна. Пора было ехать в аэропорт, Ромкин самолет должен прибыть через два с половиной часа.

То, что к ее мужу прибывает в гости один из его легендарных московских друзей, Джина, конечно, знала. Но о том, что прилетит он не просто в гости, они друг с другом не обмолвились ни единым словом. Леонид просто-напросто так и не придумал, каким образом сказать об этом жене, а она… Когда-то, давным-давно, он рассказывал ей об истории программы «ROZA», кажется, и о соглашении между ним и ребятами тоже говорил. Однако, судя по тому, что Джина молчит, она давным-давно об этом успела забыть.

Леонид Ильич Славский глубоко вздохнул, кивнул камердинеру и шагнул вслед за ним к дверям, с горечью подумав о том нелегком разговоре, который предстоит им с Ромкой, возможно, даже сразу после первых объятий. Как-то Роман прореагирует на его предложение?… Все-таки пятнадцать лет прошло, целых пятнадцать лет!

Покидая роскошное поместье, с тем чтобы отправиться в аэропорт, Леонид не подозревал о двух вещах. Во-первых, о том, что его жена в этот момент не только не спала, но вообще не лежала в постели, а, вполне одетая для выхода из дома, задумчиво прогуливалась по своему будуару, ожидая, когда лимузин мужа покинет территорию поместья.

Во-вторых, о том, что об их соглашении, а главное, что основным автором «ROZA» является вовсе не ее супруг, она не забыла… Джина таких вещей не забывала никогда. В отличие от Леонида, никакого уныния она не испытывала, а пребывала в состоянии вполне делового подъема, характерного для миссис Слаффски на старте очередной затеваемой ею операции, связанной с бизнесом. Особенно когда речь шла о приумножении или тем более охране капитала.

Джина подошла к зеркалу, пристально взглянула на свое лицо, к некрасивости которого привыкла и даже успела с ней смириться. Сейчас, однако, упомянутая некрасивость сглаживалась особым, почти кошачьим блеском ее небольших зеленоватых глаз, отчего они казались и больше, и ярче. Улыбнувшись собственному отражению, она развернулась в сторону двери, ведущей из будуара в спальню: как раз вовремя, чтобы обнаружить входившую в нее пожилую негритянку – горничную, преданно служившую своей хозяйке последние восемь лет.

– Мистер Люк уехал, – сухо доложила та, на дух не переносившая Леонида. И слегка улыбнувшись, добавила: – Ваша машина, миссис Слаффс-ки, ждет вас, как и было приказано, со стороны нижней веранды, у эркера…

С точки зрения Виктора Александровича Банникова, его нынешняя секретарша Наталья была лучшей из череды своих предшественниц. Конечно же, он с ней спал, то бишь занимался любовью непосредственно в комнате отдыха, смежной с его кабинетом, а то и вовсе в самом кабинете, на длинном столе для заседаний, примыкавшем к рабочему.

И, вне всяких сомнений, лучшим из комплиментов, которые она слышала от своего шефа, если не считать смачного, почти отеческого поцелуя в финале соития, была двусмысленная фразочка из безграмотной попсовой песнюшки: «У меня мурашки от моей Наташки…» Тем не менее никаких попыток нарушения субординации и «протокола» в промежутках между совместными утехами за ней не числилось. Опять же – в отличие от ее предшественниц.

Тем более поразительным явлением было появление Наташи в его кабинете в самый разгар крайне неприятного делового разговора со вторым заместителем генерального без какого бы то ни было предупреждения. Дверь просто-напросто распахнулась, причем настежь, едва не стукнувшись об «евростену», и девушка возникла на пороге, бледная, с дрожащими губами, готовая разреветься…

– В чем дело?! – рявкнул и без того выведенный из себя Банников. Разговор со вторым замом действительно был пренеприятнейший: основной контракт, на который он возлагал огромные надежды и который должны были вот-вот подписать, явно пролетел, как фанера над Парижем… Гигантскому алюминиевому заводу из Сибири конкуренты предложили куда лучшие условия. Из таких, которые он позволить себе в последний год просто не мог…

– Пр-ростите… – У Наташи на глазах действительно показались слезинки. – Он… Он говорит, если я вас с ним не соединю, он м-меня ув-волит…

Виктор Александрович округлил брови и примерно секунду смотрел на девушку, ничего не понимая, потом нахмурился:

– Кто?

– Бакашин какой-то… Ой, нет, Баканин…

– Ч-черт… Спятил он, что ли?! – Виктор Александрович все еще зло поглядел на Наташу и нехотя буркнул: – Соедини…

Девушка моментально исчезла, на этот раз осторожно и бесшумно прикрыв за собой дверь, и почти сразу телефонный аппарат на столе Банникова ожил.

– У тебя что, пожар?! – Виктор Александрович не счел нужным поздороваться с Алексеем.

– Что-то вроде! – В голосе друга слышалась тревога. – Прости, если не вовремя, но мобильный ты отключил… Словом, Ромка пропал!

– То есть? – На лице Банникова отразилось недоумение. – Как это – пропал?

– Два часа назад звонил Славка из Штатов: Роман в Нью-Йорк не прилетел! Он вообще на этот рейс, как выяснилось, не регистрировался. Это уже я по своей инициативе выяснил!..

– Ты хочешь сказать, что после вчерашнего он просто-напросто проспал? Но я же специально, чтоб не было накладок, такси ему заказал… Слушай, что за черт?!

– Вот и я о том же!

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Дэвид Мэйн (р. 1963) – американский писатель, автор произведений на библейско-мифологические сюжеты....
Главный герой Эл Кеннер – изверг и серийный убийца, у которого IQ выше, чем у Эйнштейна, а жажда кро...
Маруся Климова – писательница, имеющая репутацию маргиналки, ницшеанки и декадентки. Ее книги неизме...
Австрийский писатель Леопольд фон Захер-Мазох создавал пьесы, фельетоны, повести на исторические тем...
Николай Павлович Анциферов (1889–1958) – блестяще образованный человек, историк, краевед, всю жизнь ...
Маилис де Керангаль – известный современный автор, лауреат многих литературных премий. Её роман «Чин...