Плавание на «Веге» Норденшельд Нильс Адольф Эрик

Введение

К новым открытиям // Судьбоносное совещание // Команда «Веги» // Королевская помощь // Суда экспедиции // Описание «Веги» // История вопроса // Научные перспективы // План экспедиции

Плаванию, которому посвящена эта книга, предшествовали два других морских путешествия, предпринятых мною из Швеции по западной части Сибирского ледовитого моря. Во время этих плаваний я достиг устья Енисея впервые в 1875 году на рыболовном судне «Prven» и второй раз в 1876 году на паровом судне «Ymer».

Основываясь на опыте этих двух плаваний и используя знания, приобретенные за это время, а также приняв во внимание прежние, в особенности русские, исследования северного побережья Азии, я полагал себя вправе считать установленным, что путь, которым я два года подряд свободно проходил до устья Енисея через Карское море, пользовавшееся такой дурной славой, вероятно свободен и на дальнейшем своем протяжении до Берингова пролива и что, таким образом, возможно плавание вокруг Старого Света.

Тут представлялась возможность новых важных открытий, и, естественно, я стал стремиться к ним. Ведь речь шла о разрешении географической проблемы – о северо-восточном пути в Китай и Японию, что в течение более трех столетий вызывало соревнование первейших торговых государств мира и отважнейших мореплавателей. А если понимать эту проблему как плавание вокруг Старго Света, то разрешение ее было желанной целью географов уже в течение тысячелетий.

Для выполнения этой задачи я вначале решил воспользоваться денежными средствами, предоставленными мне с целью продолжения исследований в Сибирском ледовитом море А. М. Сибиряковым[1] еще после моего возвращения из плавания 1876 года. Но для путешествия в таком масштабе, как рисовалось мне, и для столь продолжительного плавания предложенная Сибиряковым сумма, конечно, была недостаточна.

Ввиду этого я обратился к королю: не может ли предполагаемая мною морская экспедиция рассчитывать на поддержку из государственных средств. Король Оскар обещал в ближайшее время созвать совещание из шведских мореплавателей, доходивших до Енисея, при участии других лиц, так или иначе интересовавшихся нашими северными исследовательскими планами. На меня было возложено представить мотивированное заключение относительно льдов у северных берегов Сибири, в чем я так резко расходился с общепринятым мнением.[2]

Совещание это, которое можно считать днем рождения экспедиции на пароходе «Вега», состоялось в Стокгольме 26 января 1877 года и началось обедом, на котором среди присутствующих были: доктор Оскар Диксон, морской министр фон-Оттер, известный своими морскими путешествиями в арктических водах в 1868 и 1871 годах, доцент Чельман и д-р А. Стуксберг, первый из них – участник зимовки в Моссельбэй в 1872/73 году[3] и плавания в Енисей в 1875 году, а второй – участник плаваний в Енисей в 1875 и в 1876 годах, и доценты Яльмар Тель и А. Н. Лундстрем – оба участники экспедиции в Енисей в 1875 году.

После обеда был представлен план предполагаемой экспедиции, приблизительно в том виде, в котором он был потом опубликован на нескольких языках.[4] В оживленных прениях сталкивались мнения за и против моего проекта. Особенно подробно обсуждался вопрос о состоянии льдов и о морских течениях у мыса Челюскина.

В заключение король заявил, что он убежден в осуществимости экспедиции и готов оказать ей всяческое содействие. Крупнейший негоциант д-р Оскар Диксон обещал свое участие в больших расходах, которых потребует новая экспедиция. Это было уже шестое путешествие в моря дальнего севера,[5] в большей или меньшей степени финансируемое д-ром Диксоном. Д-р Диксон был в дальнейшем банкиром экспедиции на судне «Вега» и в значительных размерах авансировал суммы для расходов. По возвращении все издержки были поделены между королем, д-ром Диксоном и Сибиряковым.

Большое удовлетворение давало мне то, что в этом новом плавании в полярные моря ко мне присоединились в качестве руководителей зоологическими и ботаническими работами мои старые и испытанные друзья, известные в полярной литературе исследователи, доценты д-р Чельман и Стуксберг. Позднее в этом же году другой участник зимовки в 1872/73 году на Шпицбергене, капитан шведского флота А. Паландер, изъявил готовность сопровождать новую экспедицию в качестве капитана корабля. Я с радостью принял это предложение, так как хорошо знал по прежним своим путешествиям с капитаном Паландером его исключительные качества моряка и полярного исследователя. Наконец, к экспедиции присоединились: лейтенант итальянского флота Джакомо Бове, лейтенант датского флота А. Говгард, врач Э. Альмквист, русский поручик О. Нордквист и лейтенант шведского флота Э. Брузевиц, кроме того, 21 человек команды, список которой приводится далее.

Экспедиция в таком объеме, как предполагавшаяся, рассчитываемая приблизительно на двухлетний срок, на собственном судне, с многочисленным хорошо оплачиваемым экипажем, да еще и со значительным научным штабом, должна была, конечно, стоить очень дорого. Чтобы несколько сократить расходы, я подал 25 августа 1877 года просьбу королю, чтобы «Вегу», купленную между тем для экспедиции, было разрешено снарядить для выхода в море на военной верфи в Карлскроне, а также чтобы по примеру полярных экспедиций 1868 и 1872/73 годов[6] были предоставлены преимущества чинам военного флота, добровольно принявшим участие в экспедиции. Через морского министра 31 декабря 1877 года король разрешил оплачивать офицеров и матросов военного флота, добровольно участвующих в этой экспедиции, как состоящих на действительной военной службе; кроме того, король велел внести на рассмотрение народного представительства предложение о предоставлении этим лицам дополнительных окладов и некоторых преимуществ.

Оскар II – король Швеции в 1872–1907

Риксдаг в 1878 году отнесся к предложению правительства с щедростью, которой всегда отличались представители шведского народа, раз дело касалось научных целей. Было утверждено и представление президента Академии наук К. Ф. Верна о некоторых дополнительных преимуществах.

Я получил также разрешение взять из запасов флота в Карлскроне провиант, медикаменты, уголь, смазочное масло и вообще все необходимое для снаряжения, с обязательством уплаты в случае, если сумма превысит 10 000 крон; наконец, было дано разрешение, чтобы корабль экспедиции был снаряжен и приведен в полную готовность на военной верфи Карлскрона, но с условием, что экспедиция уплатит расходы, если они превысят 25 000 крон.

Вместе с тем моя просьба, чтобы купленный для экспедиции пароход «Вега» носил военный флаг, получила отказ военного министра в письме от 2 февраля 1875 года. На этом основании «Вегу» занесли в следующем марте месяце в общий регистр шведского мореходного общества.

«Вега», как будет видно из последующего описания, представляла собой довольно большое судно, которое перед выходом в море должно было принять значительный груз провианта и угля. Чтобы обеспечить экспедиции большую безопасность в первой части плавания, Сибиряков предоставил мне средства для постройки другого, меньшего судна – «Лена». Главным назначением его была река Лена. В начале путешествия «Лена» могла бы служить для «Веги» и посылочным судном, которое, если оказалось бы необходимым, можно было бы послать вперед для исследования льдов и фарватера. Я стал строить «Лену» на заводе в Мотале из шведской бессемеровской стали, главным образом по чертежам финского инженера Р. Рунеберга. Судно вполне соответствовало своему назначению.

Неожиданная возможность снабдить в пути суда углем представилась мне вследствие того, что одновременно с приготовлениями к плаванию «Веги» я получил предложение снарядить для А. М. Сибирякова два других судна – пароход «Фразер» и парусное судно «Экспресс», которые должны были доставить из Енисея в Европу грузы хлеба, а ввезти в Сибирь некоторые европейские товары. Товары эти не заполняли просторных трюмов «Экспресса», которыми поэтому можно было воспользоваться для погрузки запасов угля для трех пароходов. Это было особенно удобно потому, что «Вега» и «Лена», согласно нашему плану, должны были расстаться с «Экспрессом» и «Фразером» только в устье Енисея.

Далее я опишу плавание трех остальных судов, из которых каждое заслуживает известного места в летописях мореплавания. Здесь в беглом обзоре я только упомяну, какие четыре судна находились в моем распоряжении в начале морской экспедиции, описываемой в этой книге.

1. «Вега» под командой лейтенанта шведского флота А. Паландера обошла вокруг Азии и Европы.

2. «Лена» под командой шкипера зверобойных судов Христиана Иоганнесена – первое судно, достигшее из Атлантического океана реки Лены.

3. «Фразер» под командой капитана коммерческого флота Эмилия Нильсона.

4. «Экспресс» под командой капитана коммерческого флота Гундерсена; оба были первыми, доставившими в Европу груз хлеба с Енисея.[7]

При покупке «Веги» для экспедиции продавец сообщил о судне следующие данные:

«Паровое судно „Вега“ построено в Бремергафене в 1872/73 году из лучшего дуба для акционерной компании „Ледовитое море“ и под ее особым наблюдением. Компанией „Веритас“ признано перворазрядным на 12 лет. Размеры: 357 регистровых тонн или 299 тонн нетто. Оно построено применительно к рыбному и зверобойному промыслам в Северном ледовитом море и снабжено всем необходимым и принятым оборудованием. С бортами из дуба, судно кроме того имеет специальную ледовую обшивку. Она простирается от нижних болтов застрехи до высоты 1,2–1,5 метра от киля.

Размеры:

Длина по килю 37,6 метра

Длина по палубе 43,4,

Наибольшая ширина 8,4,

Глубина трюма 4,6,

Паровая машина в 60 сил системы Вольфа с поверхностным конденсатором лучшего качества. Требует в час около 0,27 куб. метра угля. Такелаж для хода под парусами в полном составе; мачты еловые, снасти из железной проволоки, марселя патентованные. Ход, маневрирование и управляемость рулем безупречны; под парусами судно делает от 9 до 10 узлов. При ходе под парами судно давало 7 1/2 узлов; вообще же ход под парами можно исчислять в 6–7 узлов. На судне находятся – мощная паровая лебедка, запасные рули и бинты. Затем весь нижний трюм наполнен плотно прилегающими ко дну и к бокам цистернами из железа для воды, чем усиливается крепость судна в случае напора льдов. Цистерны пригодны также для хранения провианта и каменного угля».[8]

Мы не имели причины не доверять описаниям,[9] но все же перед таким походом в северные моря, как тот, о котором здесь идет речь, было необходимо внимательнейшим образом осмотреть судно, убедиться, что все его разнообразные части в полном порядке, сделать изменения сообразно новому назначению судна и, наконец, снабдить его всем нужным для нашего научного штаба, который вместе с офицерами состоял из 9 человек. Работы эти были произведены на верфи Карлскрона под наблюдением капитана Паландера. Приборы и инструменты для научных работ своевременно приобретались в Стокгольме, причем множество инструментов для физических, астрономических и геологических исследований было получено заимообразно из Академии наук.

1. Крюйткамера

2. Инструментальный шкап

3. Диван кают-компании

4. Каюта лейтенанта Брусевица

5. Каюта лейтенантов Бове и Говгарда

6. Зимняя кладовая

7. Коридор

8. Каюта д-ра Струксберга и поручика Нордквиста

9. Кают-компании

10. Стол в кают-компании

11. Каюта д-ра Альмквиста

12. Каюта д-ра Гельмана

13. Камин

14. Каюта капитана Паландера

15. Каюта проф. Норденшельда

16. Коридор (трап в кают-компанию)

17. Уголь

18. Паровой котел

19. Продовольственный трюм

20. Каюта лоцмана (построена в Японии)

21. Каюта лейтенанта Бове (построена в Японии)

22. Каюта двух унтер-офицеров

23. Их столовая

24. Столярная мастерская (построена в Японии)

25. Помещение для собраний (построено в Японии)

26. Библиотека

27. Кладовая для кают-компании

28. Люк в продовольственный трюм

29. Люки в канатную

30. Люк в помещение для научных работ

31. Камбуз

32. Койки для экипажа в два ряда

33. Канатный ящик

34. Люк в продовольственную кладовую

35. Люк

36. Люк в подшкиперскую

37. Парусная

38. Запасы воды и угля

39. Машина

40. Погреб

41. Термометр

42. Штурвал

43. Компас

44–45. Световые люки в кают-компании

46. Бизань-мачта

47. Трап в кают-компанию

48. Трап в машину

49. Капитанский мостик

50. Дымовая труба

51. Шлюпка на шлюпбалках

52. Грот-мачта

53. Запасные стеньги

54. Грузовой люк

55. Паровой катер

56. Носовой люк

57. Птичник

58. Гальюны

59. Фок-мачта

60. Труба из камбуза

61. Трап в кубрик

62. Брашпиль

63. Шциль

64. Катбалки

Провиант для экспедиции приобретался отчасти на основании опыта зимовки 1872/73 года, отчасти по указаниям выдающегося врача названной экспедиции д-ра А. Энваля. Консервы, масло, мука были закуплены частью в Карлскроне, частью в Стокгольме и Копенгагене; часть корабельных сухарей изготовлена в Стокгольме (З. Викстремом), часть закуплена в Англии; свежий дозрелый картофель[10] был привезен с берегов Средиземного моря, огромное количество клюквенного экстракта было доставлено из Финляндии, а моченая морошка и одежда из оленьего меха – из Норвегии (через агента Эбельтофта) и т. д., – словом, ничто не было забыто, чтобы возможно лучше снарядить судно для достижения им его великой цели.

Это видно из нижеприводимого плана экспедиции.

Шведские полярные экспедиции последних десятилетий уже давно приобрели большое значение. Этому способствовали живое участие, с которым к ним относились как на родине, так и за пределами ее, значительность сумм, отпущенных государством и пожертвованных частными лицами, и, наконец, то, что эти путешествия явились практической школой более чем для тридцати шведских естествоиспытателей и дали важные научные и географические результаты, а шведскому государственному музею – такие материалы, что музей этот в области исследования Арктики стал самым богатым в мире. Многие сделанные этими экспедициями открытия и исследования имеют или обещают со временем приобрести практическое значение. Сюда относятся метеорологические и гидрографические труды экспедиций, а также практическое изучение моржового и тюленьего промыслов в полярных морях, открытие неизвестных прежде рыбных богатств у берегов Шпицбергена, обнаружение на Медвежьем острове и на Шпицбергене значительных залежей каменного угля и фосфатов, которые в будущем должны иметь большое экономическое значение для близлежащих стран, и прежде всего успешный проход двух последних экспедиций в устья великих сибирских рек Оби и Енисея,[11] что наконец привело к решению многовековой проблемы мореплавания.

1. Машинное отделение

2. Грузовые трюмы

3. Канатный ящик

4. Балластная цистерна

5. Кубрик

6. Угольные ямы

7. Каюта кочегара

8. Каюта машиниста

9. Продовольственный трюм

10. Каюта капитана

11. Каюта штурмана

12. Камбуз

13. Кладовая

14. Кают-компания

15. Шкапы

16. Машинный люк

17. Капитанский мостик

18. Люк в грузовой трюм

20. Брашпиль

21. Трап в машину

22. Трап в кубрик

23. Трап в каюту капитана, кают-компанию и проч.

Но именно эти, уже достигнутые результаты манят продолжать исследования, в особенности после того, как две последние экспедиции открыли как в научном, так и в практическом отношениях исключительно многообещающее поле для исследований, лежащее к востоку от устья Енисея. Еще в наши дни, в век телеграфа и пара, здесь встречаешь в научном смысле новую, до сих пор незатронутую изучением область. Да и весь необъятный океан, тянущийся по долготе на 90 градусов от устья Енисея, мимо мыса Челюскина – Promontorium Tabin древних географов – до острова Врангеля, никогда не разрезался килем морского судна, если не считать редких случаев берегового каботажа на малых или больших лодках, и никогда не видел пароходного дыма.

Такое положение дел и побуждает меня искать средств для экспедиции, возможно лучше снаряженной в научном и навигационном отношении, экспедиции, задачей которой будет географическое, гидрографическое и естественно-историческое исследование Северного ледовитого моря к востоку от Енисея, по возможности до Берингова пролива. Можно без преувеличения утверждать, что со времени знаменитого путешествия Кука по Тихому океану ни одной экспедиции не представлялось более обширного поля для открытий, если только ледовая обстановка позволит на оборудованном для этой цели пароходе проникнуть в это море. Чтобы судить об этом, необходимо кинуть беглый взгляд на уже сделанные попытки пройти тем путем, который является целью настоящей экспедиции.

Вероятно, Гетеборг будет той шведской гаванью, из которой выступит экспедиция. Время отплытия назначено на начало июля 1878 года. Путь прежде всего должен лежать вдоль западных берегов Норвегии, мимо Нордкапа и горла Белого моря до пролива Маточкин Шар на Новой Земле.

Открытие сэром Хьюгом Виллоуби и Ричардом Чанслером в 1553 году морского пути к этим областям было плодом первой морской экспедиции, отправленной Англией. Эта экспедиция сделала также первую попытку найти северо-восточный путь в Китай. Цель эта, правда, не была достигнута, но зато было открыто морское сообщение между Англией и Белым морем, что явилось поворотным пунктом не только в мореплавании Англии и России, но и в мировой торговле. Это стоило жертвы, которую принес сэр Хьюг Виллоуби, погибнув во время зимовки на Кольском полуострове вместе с экипажем своего судна. В наши дни этим путем безопасно и уверенно проходят тысячи судов.

По сведениям, имеющимся в настоящее время о состоянии льдов в Мурманском море,[12] – так называется на старых картах море между Колой и Новой Землей, – можно поздним летом плыть из Белого моря до Маточкина Шара, не опасаясь никаких ледовых препятствий. Но несколько десятков лет тому назад, вследствие недостаточности сведений относительно правильного пути и наилучшего времени года, положение было совершенно другое, что явствует из рассказов о трудностях и опасностях, встречавшихся на пути знаменитому русскому мореплавателю Литке, который четыре лета подряд (1821–1824 годы) предпринимал путешествия вдоль западных берегов Новой Земли.[13] Опытный зверобой на обычном зверобойном судне может в настоящее время за одно лето, т. е. в четыре раза меньший срок, пройти большее расстояние по этим водам, чем проходила прежде специально снаряженная на военной верфи экспедиция.

Из Мурманского моря можно пройти в Карское четырьмя различными путями, именно: а) Югорским проливом – Fretum Nassovicum древних голландцев – между островом Вайгачом и материком; б) Карскими Воротами, между Новой Землей и островом Вайгачом; в) Маточкиным Шаром, который между 73 и 74° сев. шир. делит Новую Землю на две части, и, наконец, г) северным обходом этого двойного острова. Путь мимо северной оконечности Новой Земли обычно освобождается от льдов в начале сентября,[14] и поэтому экспедиция, задачей которой является проникнуть в это море дальше на восток, не должна избирать этот путь. Югорский Шар и Карские Ворота рано освобождаются от сплошных льдов, но проход здесь затруднен значительными массами плавучих льдов, которые перемещаются взад и вперед приливо-отливными течениями. Кроме того, в Югорском Шаре отсутствуют удобные гавани, вследствие чего плавающие массы льдов могут стать большим затруднением для судна, пытающегося этим путем проникнуть в Карское море. Маточкин Шар представляет собой узкий, но глубокий, за исключением нескольких известных банок, канал, около ста километров длины, который освобождается от сплошного льда только во вторую половину июля, но который, с другой стороны, вследствие очертания своих берегов менее загромождается плавучими льдами, чем проливы,[15] расположенные южнее. Хорошие гавани имеются у восточного входа в пролив. В 1875 и 1876 годах пролив и окружающие моря совершенно освободились от льдов в конце августа, но еще задолго до этого лед так разогнало, даже к востоку от пролива, что судно могло найти безопасный проход между рассеянными плавучими льдами. Именно западный берег Новой Земли в районе Маточкина Шара обычно посещается весною зверобоями в первую очередь.

В случае, если в начале или в конце лета 1878 года в упомянутых районах будут очень устойчивые южные ветры, которые рано отгонят плавучие льды от берегов материка, я считаю наиболее надежным для экспедиции выбрать путь через Маточкин Шар.

Нельзя рассчитывать, чтобы уже в начале августа прямой путь отсюда к гавани Диксона, расположенной при устье Енисея, был свободен; наоборот, нужно быть готовым на значительный обход к югу, чтобы избежать льдов, держащихся в Карском море до начала сентября. Это промедление на несколько дней, которое может быть вызвано скоплением льдов, дает, впрочем, возможность произвести ценные гидрографические и другие работы в желобе, проходящем вдоль восточного берега Новой Земли, где глубина доходит до 420 метров. В общем Карское море неглубоко, и глубина его неравномерна (от 21 до 63 метров), однако подводных мелей или скал в нем не имеется. В глубоком желобе вдоль восточных берегов Новой Земли имеется богатейшая фауна, и именно отсюда наши две предыдущие экспедиции привезли некоторые в отношении систематики, несомненно, своеобразные и интересные виды животных. Даже водоросли здесь вблизи берегов обильны и густы. Поэтому экспедиция будущего года должна стремиться попасть к Маточкину Шару так рано, чтобы посвятить по крайней мере несколько дней научной работе в этих местах.

Само плавание Карским морем до гавани Диксона не представляет, основываясь на опыте, приобретенном в настоящее время, никаких трудностей. Все же нельзя рассчитывать достигнуть гавани Диксона ранее 10–15 августа. В 1875 году я подошел к этой гавани на парусном судне 15 августа, после долгой задержки в Карском море из-за штиля. На пароходе в этом же году можно было бы дойти до гавани уже в первые дни месяца. В 1876 году состояние льдов было менее благоприятно вследствие холодного лета и упорных северо-восточных ветров. Но даже в том году я пришел в устье Енисея 15 августа.

Я предполагаю остановиться в гавани Диксона по крайней мере на несколько часов, чтобы сдать почту, в случае если мне не придется встретиться тут, что очень вероятно, с каким-нибудь судном, вышедшим из Енисейска, с которым можно было бы послать домой известия об экспедиции. Наблюдения над гидрографическими условиями между устьем Енисея и мысом Челюскина в настоящее время почти совершенно отсутствуют, ибо, как я уже говорил, ни одно большое судно никогда не посещало этих вод. О русских путешественниках, плававших вдоль этого побережья, известно очень мало, но из их неудачной попытки проникнуть здесь далеко на восток никоим образом нельзя вывести неблагоприятное заключение о судоходности моря в определенное время года. Если знаешь, как в настоящее время снаряжены морские сибирские экспедиции, представляешь себе снаряжение русских экспедиций к северным берегам Сибири в 1734–1743 годах, – экспедиций, посылавшихся в необычайно тяжелых условиях, – то тогда становится понятным изложенное. Но по справедливости можно ожидать, что хорошо снаряженное паровое судно сможет проникнуть гораздо далее места, где эти несчастные повернули назад со своим многочисленным экипажем, но маленьким суденышком, зачастую сшитом вицами, слишком хрупким для борьбы со льдами и непригодным для открытого моря.

Впрочем, известно всего о трех морских путешествиях, или, вернее, прибрежных плаваниях в этой части Карского моря, под командой одних и тех же штурманов Минина и Стерлегова. Первая попытка была сделана в 1738 году на дубельшлюпке в 21 метр длиною, 5 метров шириною и в 2 метра наибольшей глубины, построенной в Тобольске и доставленной оттуда к Енисею лейтенантом Овцыным. На этом судне Минин прошел от Енисея до 72° 53’ сев. шир. Отсюда он отправил далее на север ялбот, но и это злополучное суденышко вынуждено было повернуть из-за отсутствия провианта, не достигнув места у устья Енисея, которое мною названо гаванью Диксона. В следующем году была сделана новая попытка, однако и на этот раз не прошли дальше, чем в прошлое лето. Наконец, в 1740 году с большими опасностями вследствие сильного волнения при устье реки той же дубельшлюпке удалось достигнуть 75° 15’ сев. шир. 2 сентября, как раз когда настает самое благоприятное время, чтобы идти в этих водах на парусах, повернули назад, главным образом по причине позднего времени года.

Далее имеется несколько сообщений о состоянии льдов у этого побережья, основанных на достоверных наблюдениях. Академик Миддендорф во время своего знаменитого путешествия по Северной Сибири достиг 25 августа 1843 года сухим путем морского берега у Таймырского залива (75° 40’ сев. шир.) и нашел море свободным от льда на таком расстоянии, какое мог охватить глаз с возвышенного берега.[16] Далее Миддендорф говорит, что якут Фомин, единственный проведший зиму у Таймырского залива, сообщил, что лед расходится на море в первой половине августа и что южным ветром лед относит от берегов, но только на такое расстояние, что его можно видеть с береговых высот.

Земля между Таймырским заливом и мысом Челюскина была нанесена на карту во время санного путешествия штурмана Челюскина в 1742 году вдоль берегов. Установлено, что самый северный мыс Азии был им открыт в мае месяце упомянутого года, а тогда море вокруг было, конечно, покрыто льдом. Каких бы то ни было сведений о состоянии льдов летом или осенью в море к западу от мыса Челюскина не имеется, но так как стоит вопрос о проходимости этого моря, то здесь следует упомянуть, что Прончищев 1 сентября 1736 года на судне каботажного плавания приблизился с востока к самой северной оконечности Азии под 77° 34’ сев. шир. и 105° вост. долг. и что норвежские зверобои поздним летом не раз проходили под парусами далеко на восток от северной оконечности Новой Земли (77° сев. шир. и 68° вост. долг.) и вовсе не встречали льдов.

Совершенно ясно, что в настоящее время мы не располагаем полными, основанными на хороших наблюдениях сведениями о гидрографических условиях прибрежного морского пути между Енисеем и мысом Челюскина. Я все же считаю, что в сентябре или во второй половине августа можно с полной уверенностью рассчитывать найти в этих местах открытую воду или по крайней мере широкий, свободный от льда проход вдоль берегов благодаря огромным массам нагретой воды, которую изливают в море Обь и Енисей, берущие свое начало на среднеазиатских плоскогорьях.

Вследствие притока речных вод между гаванью Диксона и Белым островом проходит на север мощное течение распресненной воды. В этих высоких широтах влияние вращения земли на реки, текущие приблизительно по направлению меридианов, очень значительно, вызывая отклонение идущих с юга рек к востоку. Вследствие этого воды Оби и Енисея по выходе в море должны были бы держаться вдоль берегов Таймыра, пока за мысом Челюскина они уже без помехи могут течь на северо-восток или восток. Вблизи впадения в море этих огромных рек я наблюдал при тихой погоде приблизительно под 74° сев. шир. температуру, доходящую у устья Енисея до + 9,4° (17 августа 1875 года) и у устья Оби – до + 8,0° (10 августа того же года). Обычно это идущее с юга течение встречается с холодными более тяжелыми глубинными водами, энергично перемешивающимися с поверхностной водой и охлаждающими ее; с другой стороны, это поверхностное течение встречается с идущим с севера и несущим лед холодным противным течением; последнее, вследствие вращения Земли, отклоняется к западу и хорошо проявляется у восточного берега Новой Земли, где оно может быть причиной появления огромных масс плавучих льдов, теснящихся летом у этих берегов. На основании моего собственного опыта и по совпадающим заявлениям зверопромышленников, лед этот осенью почти совершенно исчезает вследствие таяния.

Чтобы представить себе расстояние, на какое может отнести плавучие льды поток воды из Оби и Енисея, надо вспомнить, что даже очень слабое течение влияет на состояние льдов и что, например, воды реки Ла-Платы, менее мощные, чем воды Оби-Енисея, отчетливо различимы на расстоянии 1500 километров от устья, т. е. на пространстве, приблизительно в три раза большем, чем расстояние от гавани Диксона до мыса Челюскина. Единственный морской залив, который может сравниться с Карским морем в отношении размеров того пространства, на которое влияют реки, впадающие в залив, – это Мексиканский залив.[17]

Ветры, которые в этих местах осенью часто дуют с северо-востока, должны способствовать образованию широкой, почти совершенно свободной от льда полосы вдоль побережья, о котором здесь идет речь.

Сведения, которыми мы располагаем о фарватере к западу от Лены до мыса Челюскина, основаны главным образом на наблюдениях экспедиций, посылавшихся в первую половину прошлого столетия русским правительством для съемки самой северной части Азии. Признавая огромное мужество, необычайную закаленность и выносливость, всегда отличавшие русских полярных путешественников, необходимо, для правильной оценки результатов этих плаваний, помнить, что они совершались на маленьких парусных судах, которые по своей конструкции с современной точки зрения непригодны для плавания в открытом море и чересчур хрупки, чтобы противостоять льдам.

Они не располагали не только паром – нашим нынешним могучим двигателем, – у них не было даже и хорошей парусной оснастки, чтобы свободно маневрировать. Почти весь экипаж этих суденышек состоял из сибирских приречных жителей, раньше никогда не видавших моря, не испытавших сильного морского волнения и не имевших понятия о плавании среди льдов. Принимая во внимание эти условия, мне кажется, что упомянутые плавания говорят за то, что тут даже осенью можно рассчитывать на благоприятное плавание.

Исходным пунктом путешествий вдоль берегов к востоку от мыса Челюскина был город Якутск, расположенный на берегу Лены под 62° сев. шир. и в 1500 километрах выше устья реки. Здесь же строились и суда для этих путешествий.

Первая экспедиция вышла в 1735 году под командой лейтенанта флота Прончищева. После того как мореплаватели спустились на парусах вниз по реке, они 14 августа прошли через восточный рукав устья Лены, затем обошли всю значительную дельту реки и только 7 сентября дошли до Оленекской губы. Таким образом потребовалось три недели, чтобы проплыть пространство, которое обыкновенный пароход покрыл бы в один день. Лед видели, но он не препятствовал плаванию. Кроме того, плавание затянулось из-за противного ветра (вероятно, дувшего с земли), которым судно Прончищева при малейшей неосторожности легко могло быть выкинуто на берег. Позднее время года заставило Прончищева зазимовать с судном под 72° 54’ сев. шир. вблизи нескольких летних юрт охотников на пушных зверей. Зима прошла благополучно, и в следующем году (1736) Прончищев снова пустился в путь, как только это позволило состояние льдов в Оленекской губе, что произошло лишь 15 августа. Курс был взят вдоль берегов на северо-запад.[18] Местами встречались плавучие льды, но судно все же быстро подвигалось вперед, так что Прончищев 1 сентября достиг, насколько нам в настоящее время известно, 77° 29’ сев. шир., т. е. оказался вблизи мыса Челюскина. Тут густые массы льдов заставили его повернуть, и экспедиция пошла в губу Оленека, которой достигла 15 сентября. Незадолго до этого выдающийся командир судна умер от цинги и несколько дней спустя умерла и его молодая жена, сопутствовавшая ему в тяжелом плавании. Так как эти заболевания цингой случились не зимой, а сейчас же по окончании лета, то это заставляет задуматься над характером снаряжения арктических экспедиций в те времена.

Те же самые берега посетила в 1739 году новая экспедиция, начальником которой был лейтенант флота Харитон Лаптев. Он покинул Лену 1 августа и после плавания, которое только в Хатангской губе было затруднено плавучими льдами, 2 сентября подошел к Фаддееву мысу под 76° 47’. Фаддеев мыс расположен всего в 8–9 шведских милях[19] от мыса Челюскина. Тут экспедиция повернула назад, частью из-за плавучего льда, который преграждал дальнейший путь, частью по причине позднего времени года, и перезимовала в Хатангском заливе, куда пришла 8 сентября.

На следующий год Лаптев пытался пройти вдоль берега до Лены, но судно его было раздавлено плавучими льдами недалеко от устья реки Оленек. После многих опасностей и затруднений всему экипажу удалось добраться до места прошлогодней зимовки. Частью отсюда, частью из Енисейска сам Лаптев и его помощники, штурман Челюскин и геодезист Чекин, предприняли в следующие годы множество поездок на санях для нанесения на карту полуострова, составляющего северную оконечность Азии.

На этом кончаются морские путешествия к западу от Лены. Северо-западная оконечность Азии, достигнутая сухим путем в 1742 году Челюскиным, одним из самых энергичных участников большей части предпринятых раньше путешествий, была недоступна со стороны моря. Не удавалось также пройти морем от Лены до Енисея. Прончищев 1 сентября 1736 года повернул назад всего в нескольких минутах широты, а Лаптев 2 сентября 1739 года в 50’ от мыса Челюскина, после плавания на судах, которые совершенно не соответствовали своему назначению. Среди невзгод и неудач, встретившихся им на пути, были не только плавучие льды; значительную роль сыграли тут и противные сильные ветры. Из боязни не найти удобной, посещаемой туземцами зимовки часть экспедиции обычно возвращалась обратно как раз в то время года, когда полярные моря бывают свободнее всего от льда. Рассмотрев все эти обстоятельства, можно с уверенностью сказать, что для парового судна, снаряженного соответствующим образом для плавания среди льдов, никаких серьезных помех обойти мыс Челюскина в упомянутом году не было бы.

Старинная карта

Гораздо больше материалов имеется о море между Леной и Беринговым проливом, чем о только что упоминавшемся участке. Уже ранее середины 1600-х годов, в надежде на получение дани и торговых выгод, русские предприимчивые звероловы («промышленники») организовали множество морских экспедиций вдоль побережья. На карте, приложенной к вступлению к труду Миллера, в основание которого легли исследования в сибирских архивах, указан морской путь вдоль берегов, отмеченный следующей надписью: «Путь, которым часто проходили в старину. Морское путешествие, совершенное в 1648 году тремя русскими судами, одно из которых достигло Камчатки».[20]

К сожалению, подробности о многих из этих путешествий теперь совершенно забыты, и если мы или кто-либо другой и соберет скудные сведения, то основа их всегда – какие-нибудь выдающиеся несчастные случаи, судебные тяжбы или другие обстоятельства, требовавшие вмешательства властей.

Так произошло со знаменитейшим из путешественников, казаком Дежневым, некоторые подробности о путешествии которого стали известны потому, что произошла тяжба между Дежневым и одним из его товарищей о правах на открытие моржового лежбища у восточных берегов Камчатки. Это путешествие было настоящим путешествием с целями открытий и удостоилось одобрения правительства частью за поиски нескольких больших островов в Ледовитом море, относительно которых было много толков среди зверобоев и туземцев, частью за наложение русскими дани на население еще неизвестных местностей на северо-востоке.

Дежнев[21] отправился из Колымы 1 июля 1648 года в качестве командира одного из семи[22] кочей,[23] участвовавших в экспедиции. Команда состояла из тридцати человек. Относительно четырех судов не сохранилось никаких сведений. Некоторые писатели предполагают, что они очень скоро повернули обратно или погибли. Три судна под командой казаков Дежнева и Анкудинова и охотника на пушного зверя Холмогорцева[24] благополучно дошли до Чукотского Носа, как кажется, по свободным от льдов водам. Тут судно Анкудинова потерпело крушение, во время которого команда все же спаслась и разместилась на остальных двух судах, затем скоро разлучившихся. Дежнев продолжал плавание вдоль Чукотского полуострова до Анадыря, к которому подошел в октябре. Предполагают, что Анкудинов дошел до устья реки Камчатки, где обосновался на берегу среди туземцев, и в конце концов умер от цинги.

В следующем году (1649) предпринял новое плавание Стадухин. Он вышел из Колымы, шел семь суток к востоку по свободному от льда морю и, насколько можно судить по отрывочным рассказам, приблизился к Чукотскому Носу.[25] Что Дежнев составил себе вполне определенное представление об условиях мореплавания, видно из того, что он в Анадыре собирал лес для постройки нового судна. С этим судном он хотел послать в Якутск меха, которые получил в дань от туземцев. Легко объяснимый недостаток в строительном материале для нового судна заставил его отказаться от этого намерения, причем Дежнев отмечает, что море вокруг Чукотского Носа свободно от льда не каждый год.

После основания в 1644 году Михаилом Стадухиным Нижнеколымска из сибирских рек было совершено много путешествий к северу.

Вызвали их ходившие среди туземцев побережья слухи об огромных населенных островах в Сибирском ледовитом море, богатых лесом, мехами, моржовыми бивнями и мамонтовой костью. Эти слухи часто оспаривались, но народ и охотники усердно поддерживали их, и слухи в конце концов привели к открытию Новосибирских островов, острова Врангеля и части Северной Америки, лежащей на восток от Берингова пролива.

Все попытки проникнуть на север от Сибирских берегов в открытое море оканчивались неудачей по той простой причине, что открытое море с сильными ветрами было не менее опасно для судов, какими пользовались смелые, но плохо снаряженные полярные путешественники, как и море, покрытое плавучими льдами. Ведь тут при кораблекрушении можно было спасаться на льдинах, и людям приходилось только бороться с голодом, снегом, холодом и другими невзгодами, к которым большинство мореплавателей привыкло с детства. В открытом же море плохо построенное, хрупкое судно, законопаченное смесью глины со мхом, легко кренилось и заливалось водой уже при незначительной качке, а при более сильном волнении безнадежно гибло, если не было возможности быстро достигнуть какого-нибудь убежища.

Скоро предпочли отправляться в поиски островов по льду на санях и таким способом открыли в конце концов всю значительную группу островов, названных Новосибирскими. Эти острова часто посещались охотниками, главным образом для собирания мамонтовых бивней, большие количества которых вместе с костями мамонта, носорога, овец, быков и других зверей находят в глинистой и песчаной почве этих островов. Позднее острова эти были нанесены на карту во время экспедиций Геденштрома, снаряженных русским государственным канцлером графом Румянцевым в 1809–1811 годах, а также экспедицией лейтенанта Анжу в 1823 году.[26] Экспедиции Геденштрома перебирались на острова на собаках до начала таяния льда, проводили там лето и возвращались осенью, когда море замерзало. Что касается вопроса о судоходности моря, то экспедиции, достигшие таких значительных результатов, должны были бы очень интересоваться наблюдениями над состоянием льдов с суши, однако в кратких сообщениях об экспедициях Геденштрома на стр. 99–119 «Путешествия» Врангеля, единственного доступного мне источника, вопрос этот не затрагивается ни единым словом.[27] С другой стороны, сведения, касающиеся этого важного для нашей экспедиции вопроса, благодаря стараниям Сибирякова, были получены от местных жителей северной Сибири, занятием которых является собирание мамонтовых клыков на Новосибирских островах. По этим рассказам море между берегами северной Азии и Новосибирскими островами бывает чисто от льда довольно продолжительное время.

Замечательное открытие было сделано в 1811 году спутником Геденштрома, якутским мещанином Санниковым. На западном побережье острова Котельного он нашел остатки кое-как построенного зимнего жилища, по соседству – обломки разбитого судна совершенно другого типа постройки, чем сибирские. Частью по этому, частью по предметам, раскиданным по берегу, Санников пришел к заключению, что остатки найденного жилья принадлежали зверобою с Новой Земли или Шпицбергена, судно которого пригнало к этому острову ветром, и что он со своей командой прожил здесь некоторое время.[28] Надпись на могильном кресте вблизи жилища, к сожалению, не была записана.

Во время Великой северной экспедиции[29] также делались попытки проникнуть из Лены на восток. Первая экспедиция состоялась под командой лейтенанта Ласиниуса в 1735 году. Он покинул 21 августа восточный рукав устья Лены, прошел на парусах 128 километров к востоку и встретил здесь плавучие льды, что заставило его искать убежища на берегу.[30] Тут он несчастливо провел зиму: сам начальник экспедиции и большая часть экипажа, состоявшего из 52 человек, погибли от цинги.

В следующем, 1736 году была послана новая экспедиция с теми же самыми целями под командой лейтенанта Димитрия Лаптева. Он сделал попытку отправиться в плавание в августе на судне Ласиниуса, но скоро встретил много плавучих льдов. Уже в конце месяца, когда только начинается время для морских путешествий, он вернулся в Лену.

В 1739 году Лаптев предпринял свое третье путешествие. На этот раз он достиг устья Индигирки, которое замерзло 21 сентября, и перезимовал тут. В следующем году Лаптев продолжал плавание на восток, причем прошел несколько дальше устья Колымы, до мыса Большого Баранова; здесь он был вынужден повернуть обратно из-за плавучего льда. Перезимовав в Нижнеколымске, Лаптев в следующем году попытался проникнуть в восточном направлении на больших заново построенных в эту зиму лодках, но вследствие тумана, противного ветра и льда не имел успеха. Оценивая результаты этих путешествий, нужно принять во внимание, что они предпринимались на совершенно непригодных судах; вначале на дубельшлюпке, построенной в Якутске (1735 год), потом на двух построенных в Нижнеколымске лодках. Если сравнить эти суда с теми, на которых теперь плавают по сибирским рекам, то можно только удивляться, как решались выходить на таких судах в открытое море; во всяком случае, не приходится смотреть на перечисленные не совсем удачные плавания как на доказательство того, что нельзя проникнуть на север на современном паровом судне.

В заключение мне остается рассказать о немногих попытках, сделанных для проникновения из Берингова пролива на запад.

Путешествие Дежнева из Колымы[31] через Берингов пролив к устью Анадыря в 1648 году оставалось совершенно неизвестным в течение приблизительно столетия, пока Миллер не извлек из сибирских архивов сведения об этом и о некоторых других путешествиях вдоль северных берегов Сибири. Воспоминание об этих удивительных путешествиях сохранилось для потомства, как уже было сказано, только благодаря случайностям, например, тяжбам, вызывавшим переписку с начальством. О других подобных же экспедициях мы не имеем никаких сведений, хотя время от времени и попадаются намеки на то, что в старину часто плавали по северным морям. В отчетах экспедиций начальству имеются сообщения о встречах со зверобоями или купцами, плававшими вдоль берегов на личные средства. Но еще 81 год спустя после путешествия Дежнева существование пролива между северо-восточной оконечностью Азии и северо-западной оконечностью Америки было неизвестно или, во всяком случае, считалось сомнительным. Наконец в 1729 году Беринг прошел через новый пролив, названный его именем. Беринг проплыл вдоль северного берега Азии не особенно далеко (до 172° зап. долг.), хотя, по-видимому, и не встречал помехи со стороны льдов. Около пятидесяти лет спустя в этих водах Кук закончил ряд своих блестящих открытий, которыми обогатил географию как науку. Пройдя вдоль северного побережья Америки большое расстояние к востоку, он (в 1778 году) повернул на запад и 29 августа достиг 180° долготы. Встреча со льдами заставила его отказаться от мысли идти дальше на запад, так как судно его не было снаряжено соответствующим образом и не годилось для плавания среди льдов.

Со времен Кука известны три экспедиции, прошедшие из Берингова пролива на запад. Первой была американская экспедиция под командой капитана Роджерса. Он достиг в 1855 году, по-видимому, по чистой воде долготы мыса Якана (176° вост. долг. от Гринвича). Вторым был английский китолов Лонг, который в 1867 году, в поисках нового места для ловли китов, проплыл из Берингова пролива на запад дальше, чем кто-либо до него. Уже 10 августа он достиг долготы Чаунской губы (170° вост. долг. от Гринвича). Он отправлялся на ловлю китов, а не для открытий, вследствие чего повернул здесь обратно. В кратком рассказе о своем плавании Лонг высказывает убеждение, что проход из Берингова пролива в Атлантический океан вполне возможен, и прибавляет, что если этот морской путь и не будет иметь транзитного значения, то связь морем между Леной и Беринговым проливом все же полезна для использования продуктов Сибири.[32] Наконец, в прошедшем году была послана русская экспедиция[33] с поручением пройти из Берингова пролива к острову Врангеля. Согласно газетным сообщениям, льды помешали ей пройти как в этом направлении, так и в направлении на запад.

Сибиряков собирал сведения из северной Сибири о состоянии льдов в прилегающих морях. Но в настоящее время зверобойный промысел в этих местах, по-видимому, так пошел на убыль, что оказалось всего несколько человек, которые могли хотя что-нибудь ответить на заданные вопросы.

В Якутске нашелся единственный человек, который бывал на побережье Ледовитого моря. Он сообщил, что море освобождается от льдов при береговых ветрах, но что лед снова пригоняется обратно морскими ветрами, так что суда, не успевающие зайти в надежную гавань, подвергаются большой опасности.

Другой корреспондент сообщает на основании наблюдений во время экспедиции Чекановского,[34] что в 1875 году море в районе Оленека было совершенно свободно от льда, но добавляет при этом, что год в ледовом отношении был исключительно благоприятным. Не только летом, но даже зимой северный океан бывает временами свободен от льда, а в расстоянии 213 километров от берегов море свободно даже зимой, неизвестно, конечно, на каком пространстве. Последнее сообщение подтверждено также путешествиями Врангеля по льду на собаках в 1821–1823 годах.

Третий из запрошенных отвечал: «По полученным мною сведениям, северное побережье от Лены до устья Индигирки свободно от льда от июля до сентября. Северный ветер гонит лед к берегам, но не в больших количествах. По наблюдениям охотников за мамонтовыми клыками, море свободно от льда до южных частей Новосибирских островов. Весьма вероятно, что именно эти острова защищают от льдов Верхоянский округ. Иначе обстоит дело у Колымского побережья; но если только из Берингова пролива можно пройти до Колымы, то из Колымы уж можно достигнуть Лены».

Карта Сибири, изданная Ортелием в 1570 г.

То обстоятельство, что летом льды относятся от берегов южными ветрами, но не слишком далеко, и при северном пригоняются снова к тому же берегу, подтверждается другими корреспондентами и, по моему мнению, указывает, что Новосибирские острова и Земля Врангеля являются звеньями цепи островов, параллельной северному побережью Сибири.[35] Эти острова, с одной стороны, препятствуют льдам совершенно уходить из лежащего между ними и материком моря и способствуют льдообразованию зимой; но, с другой стороны, острова эти защищают побережье от собственно полярного льда, образующегося к северу от них.

Приводимые мною сообщения, касаются, впрочем, главным образом летних месяцев. Так же, как и в Карском море, пользовавшемся прежде еще худшей славой, льды и в этих морях, вероятно, большею частью исчезают к осени благодаря таянию, так что в это время года можно рассчитывать на море, в значительной степени свободное от льдов.

Большая часть корреспондентов, сообщавших о состоянии льдов в Сибирском полярном море, приводит далее распространившиеся в Сибири слухи, что с берега видели американских китоловов, заходивших далеко на запад. Слухи эти отчасти имеют основание. Я сам встретил китобоя, который в течение трех лет посещал на своем корабле побережье между мысом Якан и Беринговым проливом с целью торговли с местными жителями. Промышленник был совершенно убежден, что по крайней мере в известные годы можно плыть на парусах из Берингова пролива в Атлантический океан. Однажды он вернулся обратно через Берингов пролив только 17 октября.

Из вышеприведенного следует:

• что расположенный к северу от северного побережья Сибири океан, между устьем Енисея и Чаунской губой, никогда не бороздил киль настоящего мореходного судна, а тем более здесь не бывало парового судна, снаряженного для плавания среди льдов;

• что мелкие суда, на которых пытались проплыть эту часть Мирового океана, никогда не решались значительно удаляться от берегов;

• что открытое море при свежем ветре было для них также гибельно, даже более гибельно, чем море, покрытое плавучими льдами;

• что они почти всегда искали подходящей для зимовки стоянки именно в то время года, когда море было свободнее всего от льда, т. е. летом и осенью;

• что, невзирая на это, по морю между мысом Челюскина и Беринговым проливом плавали много и часто, хотя пройти все это пространство сразу и не удавалось;

• что ледяной покров, возникающий зимой вдоль берегов (но вряд ли в открытом море), взламывается каждое лето и образует обширные плавучие ледяные поля, которые либо гонит к берегам полярный ветер с моря, либо в море гонит южный ветер, но не настолько далеко, чтобы лед не мог возвратиться обратно через несколько дней, если подует северный ветер. Поэтому кажется вероятным, что Сибирское море, так сказать, отгорожено от собственно Полярного моря рядом островов, из которых в настоящее время известны только Земля Врангеля и Новосибирские острова.

На основании этих данных, мне кажется вероятным, что хорошо снаряженное паровое судно может осенью в течение нескольких дней пройти этим путем, не встретив слишком много препятствий, по крайней мере со стороны льдов, и тем самым не только разрешить географическую задачу, поставленную уже столетия назад, но с помощью тех средств, которые ему дает современная наука, также исследовать в географическом, гидрографическом, геологическом и естественно-историческом отношениях огромные пространства совершенно неизвестного океана.

Море к северу от Берингова пролива посещается в настоящее время сотнями китобоев, и дорога оттуда к американским и европейским портам является многоисхоженным морским путем. Несколько десятилетий назад дело обстояло совершенно иначе. Путешествия Беринга, Кука, Коцебу,[36] Бичи[37] и др. считались смелыми, удачными разведками, очень важными и ценными в научном отношении, но без непосредственного практического значения. Почти полтора века назад держались такого же мнения о путешествии в 1739 году Шпангберга из Камчатки в Японию,[38] благодаря которому русские исследования в северной части Тихого океана были связаны с плаваниями голландцев и португальцев в Индию, к Зондским островам и в Японию. В случае, если нашей экспедиции после того, как мы обойдем Азию, посчастливится дойти до Суэцкого канала, это будет великим делом, которое, более чем какое-либо другое, напомнит о том, что если сегодня знатоки-специалисты найдут что-нибудь невозможным, то завтра это может быть осуществлено.

Я даже совершенно убежден, что плавание вдоль северного побережья Азии, если только не встретятся чересчур неблагоприятные условия, не только возможно, но и будет очень важно в практическом отношении, не непосредственно как торговый путь, а как доказательство применимости морского сообщения между портами северной Скандинавии и Обью-Енисеем, с одной стороны, и между Тихим океаном и Леной – с другой.

Если, против ожидания, экспедиции не удастся сразу выполнить намеченную программу в целом, то она все же не останется бесплодной. В таком случае экспедиция должна будет зазимовать где-нибудь у северного побережья Сибири, в месте, благоприятном для научных исследований. Каждая миля за устьем Енисея – это шаг вперед к полному познанию нашего земного шара, к цели, которой когда-нибудь нужно достигнуть с меньшими или большими жертвами, и участие в этом по мере сил должно быть делом чести каждой культурной страны.

В этих, до сих пор еще непосещавшихся водах ученым представляется возможность дать ответы на множество вопросов, касающихся прежнего и современного состояния полярных стран. Большая часть этих вопросов имеет весьма важное значение, и уже одного из них было бы достаточно, чтобы снарядить экспедицию, как та, о которой идет речь. Я позволю себе упомянуть здесь только некоторые из этих вопросов.

Если исключить ту часть Карского моря, которую исследовали две предыдущие шведские экспедиции, то в настоящее время отсутствуют какие-либо сведения о водорослях и о фауне в море, омывающем северное побережье Сибири. Я уверен, что, в противоположность существующему мнению, мы тут встретим такое же богатство растительной и животной жизни, как и в море вокруг Шпицбергена. Животные и растительные формы в Сибирском ледовитом море, насколько можно предвидеть, представляют остатки ледникового периода, ближайшего к нашему времени. Совсем иначе это обстоит в тех полярных морях, где несет свои воды Гольфстрим и куда этим течением заносятся формы из более южных областей. Полное и точное исследование, какие животные формы происходят из Ледовитого и какие из Атлантического океана, имеет огромное значение не только для зоологии и географии животных, но и для геологии Скандинавии.

Мало научных находок и открытий возбуждали такой сильный интерес в научных и ненаучных кругах, как открытые в мерзлой почве Сибири огромные количества остатков животных слоновой породы, иногда с хорошо сохранившимися кожей и волосами. Подобные находки не раз были предметом научных экспедиций и исследований выдающихся ученых, но выводы остаются все еще очень гадательными ввиду многих обстоятельств, находящихся в связи с мамонтовым периодом Сибири, который, быть может, был современным нашему ледниковому периоду. Особенно несовершенны наши познания о растительных и животных формах, существовавших одновременно с мамонтом, хотя и установлено, что в самых северных, малодоступных с суши частях Сибири встречаются небольшие холмы, покрытые костями мамонта и других современных ему животных, и что там повсюду находят полуокаменелые или обуглившиеся остатки растений различных геологических эпох.

Вообще говоря, самое полное изучение геологии малодоступных полярных областей – необходимое условие для познания истории нашего земного шара. Для подтверждения этого мне следует только напомнить о сделавшем в геологической науке эпоху открытии в горах и почвах полярных стран великолепных остатков растительности различных геологических периодов. И в этой области экспедиция к северному побережью Сибири может дать богатую жатву. Кроме того, в северной Сибири встречаются пласты, отлагавшиеся приблизительно одновременно с каменноугольными пластами южной Швеции, в которых находятся животные и растительные окаменелости, что именно в настоящее время представляет особенный интерес для геологической науки нашей страны в связи с многочисленными за последние годы находками великолепных растительных окаменелостей, дающих нам такую живую картину субтропической растительности, покрывавшей когда-то Скандинавский полуостров.

Редкая наука может со временем дать такие важные практические результаты, как метеорология. Об этом свидетельствуют затрачиваемые в культурных странах большие суммы на устройство метеорологических станций и на метеорологические исследования. Но погода страны в столь большой степени зависит от температуры, ветра, давления воздуха и других влияний в весьма отдаленных областях, что законы метеорологии данной страны можно было бы вывести только из сопоставления с наблюдениями в самых отдаленных странах. Поэтому образовалось много метеорологических учреждений, и их можно рассматривать как различные отделы одного, охватившего весь земной шар ведомства – отдела, единодушная работа которых приведет когда-нибудь к преследуемой цели.[39] Но вне тех стран, откуда можно ежегодно получать наблюдения, находятся области в тысячи квадратных миль без каких бы то ни было не только систематических, но и спорадических наблюдений. Именно здесь-то и находится ключ ко многим явлениям погоды в культурных странах Европы. Такой областью, неисследованной, но в метеорологическом отношении в высшей степени важной является лежащий к северу от Сибири Ледовитый океан вместе с омываемыми им берегами материка и островами. Для метеорологии Европы и Швеции имеет огромное значение получить верные сведения о распределении воды и суши, о состоянии льдов и давлении и температуре воздуха в еще малоизученной в этом отношении части земного шара, и шведской экспедиции здесь представляется возможность выполнить исследовательскую работу, которая будет иметь значение непосредственно для нашей собственной страны.

В известной мере это может быть сказано и о материалах по земному магнетизму, северному сиянию и другим явлениям, которые были бы собраны в этих областях. Сюда же относятся исследования животной и растительной жизни в до сих пор неизвестных в этом отношении странах, этнографические исследования, гидрографические работы и т. д.

Здесь я мог, конечно, лишь едва коснуться научных вопросов, которые были бы в поле зрения экспедиции в случае более или менее продолжительного пребывания ее на северном побережье Сибири, но и оказанного достаточно, чтобы доказать, что даже в том случае, если экспедиция и не достигнет своей географической цели, она может достойно продолжить те начинания, которые прежде исходили из Швеции и которые вели к пользе науки и к славе шведского имени.

Если же, наоборот, как я надеюсь, экспедиция в достаточной степени беспрепятственно и поэтому в сравнительно короткий срок достигнет Берингова пролива, то время, которое можно будет посвятить в пути естественно-историческим исследованиям, конечно, окажется слишком коротким для разрешения многих из научных вопросов, поставленных здесь мною. Но, помимо мореходной задачи мирового значения, которая тогда будет разрешена, можно будет, во всяком случае, собрать в высшей степени важные и обширные материалы по географии, гидрологии, зоологии и ботанике Сибирского ледовитого моря. За Беринговым же проливом экспедиция встретит другие страны с более богатой и разнообразной природой, где иные вопросы, быть может, для нас менее близкие, но для науки в ее целом не менее важные, завладеют вниманием исследователей и щедро наградят за их усилия и работу.

Все эти соображения и легли в основу при выработке плана проектируемой экспедиции.

Я предполагал бы в начале июля 1878 года отправиться из Швеции на паровом судне, построенном для плавания среди льдов, с запасом провианта на два года, взяв, кроме научного штаба из четырех или пяти человек и четырех нанятых в Норвегии зверобоев, экипаж, состоящий из морского офицера, врача и команды не более чем из восемнадцати человек матросов-добровольцев военного флота. Сначала судно пойдет в какой-нибудь порт на северном побережье Норвегии, где возьмет уголь. Отсюда путь пойдет в пролив Маточкин Шар, разделяющий острова Новой Земли, где придется ждать благоприятных условий для перехода через Карское море. Далее плавание будет продолжаться до гавани Диксона при устье Енисея, подойти к которой я надеюсь в первой половине августа. Как только обстоятельства позволят, экспедиция продолжит отсюда путь в полосе чистой воды, которую потоки из Оби и Енисея непременно должны образовать вдоль побережья до мыса Челюскина, причем тут возможны некоторые небольшие отклонения к северо-западу, чтобы исследовать, не расположен ли между северной частью Новой Земли и северной Сибирью какой-нибудь большой остров.

У мыса Челюскина экспедиция встретит единственное на намеченном пути место, где никогда не проходило судно, и это место считается, быть может справедливо, самым трудным для прохождения на всем северо-восточном пути. Если Прончищев в 1736 году на небольших, недостаточно приспособленных к морскому плаванию речных судах приблизился на расстояние нескольких минут широты к северо-западной оконечности Азии, то для нашего судна, обладающего всем необходимым современным оборудованием, не должно было бы встретиться слишком больших затруднений, чтобы обогнуть этот мыс, а далее у нас будет, по всему вероятию, довольно открытая вода до Берингова пролива, до которого следовало бы дойти в конце сентября.

Если время и ледовая обстановка позволят, желательно, чтобы экспедиция в этой части пути сделала несколько уклонений к северу для исследования, не расположена ли какая-нибудь земля между мысом Челюскина и Новосибирскими островами, а также между этими последними и Землей Врангеля. Из Берингова пролива путь должен продолжаться с остановками, вызываемыми обстоятельствами, сначала до какого-нибудь азиатского порта, откуда можно было бы послать на родину вести о себе, и затем далее, вокруг Азии к Суэцкому каналу. Если экспедиция не сможет проникнуть от мыса Челюскина дальше на восток, то, в зависимости от обстоятельств, заранее трудно предвидимых, экспедиция либо немедленно вернется в Европу, – и в таком случае судно, снаряжение и экипаж можно использовать для другой цели, – либо перезимует в какой-нибудь удобной гавани в устьях Таймыра, Пясины или Енисея. В таком случае следующим летом можно будет выполнить важные исследования в Сибирском ледовитом море. В течение же лета, когда южный ветер отгонит льды от берегов, без сомнения, представится какая-нибудь возможность достигнуть Берингова пролива. Возможно даже, если зимовка окажется необходимой, что у нас будут случаи послать с зимней стоянки письма на родину.