Ночные тени (сборник) Глебова Ирина

Ловушка

повесть

Глава 1

Александр хлопнул дверцей такси. Получилось сильнее, чем следовало бы. А всё потому, что до последней минуты, уже отсчитывая деньги шофёру, он всё думал о том, как ловко обвели его вокруг пальца, одурачили. Словно мальчишку! А он так верил этим людям – внешне таким интеллигентным, чутким, желающим, в отличии от расплодившихся нуворишей, вести бизнес честно, чисто… Дурак!

Вот это раздражающее «дурак!» и вылилось в резкий толчок двери. Ему захотелось извиниться перед шофёром – он-то при чём? – но машина почти сразу взяла с места, скрылась за углом. Ну и ладно. Пожилой таксист за годы небось насмотрелся на людей с самым разным настроением, ему не привыкать.

Дождь кончился, но в воздухе почти неподвижно стояла мелкая морось. Непокрытые волосы сразу стали влажными. Рядом ярко горел фонарь, и, обходя лужи, Александр пошёл к подъезду. На ходу поднял голову, посмотрел на окна своей квартиры. В зале темно, а сквозь задёрнутые шторы спальни тускло мерцает свет ночника. Конечно, Лидия не спит, читает, лёжа в постели. Кремовая, тонкого ситца ночная рубашка с вырезом на груди, красивые длинные ноги вытянуты поверх одеяла, может быть одно колено чуть согнуто, приподнято, русые длинные волосы расчёсаны, мягко обвивают плечи… Представив жену, он впервые за долгую дорогу улыбнулся. Много кругом нынче обмана, но уж Лидия – надёжный человек в его жизни. Может быть – единственный надёжный. Двенадцать лет они вместе, любят друг друга, как в первый год. Сейчас уже поздно, первый час ночи, а она не спит – плохо засыпает без него. Вот будет для неё радость – его неожиданное появление, на два дня раньше срока командировки!

Он легко поднялся по лестнице на свой третий этаж. Александр и днём-то лифтом не пользовался, а уж ночью будить весь подъезд воющей и громыхающей колымагой вовсе ни к чему. Ключ бесшумно повернулся в замке, дверь открылась и захлопнулась без скрипа. Сбросив влажный плащ и туфли, он в носках прошёл по ковровой дорожке мимо первой двери – его кабинета, ко второй – комнате жены, которая была и их общей спальней. Оттуда доносились прерывистые голоса – тише, громче… «Приёмник слушает, «Маяк», – подумал Александр, замедляя шаг. Всё ещё улыбаясь, приоткрыл дверь – слегка, на широкую щель. И даже не узнал сначала свою жену. Много раз видел он её обнажённую, в минуты их близости. Но не так же – совершенно со стороны!

Лидия сидела верхом на мужчине, а вернее – стояла на коленях. Её бёдра, бесстыдно распахнутые, обхватывали его торс, гибкое тело то наклонялось вперёд, прижимаясь к мужской груди, то, сладострастно изгибаясь, откидывалось назад. Волнами плескались густые волосы, то закрывая лицо и плечи женщины, то давая ему, Александру, увидеть странно знакомую, каждый миг меняющуюся её гримаску: томной, страстной, сладостной боли…

Он стоял неподвижно, в шоке, глаз не мог отвести. Блеснула сумасшедшая мысль: это сон, он видит Лидию и самого себя издалека. Да, верно, мужчина там, на кровати, напоминал его: высокий, худощавый и крепкий, волосатая грудь, тёмные с проседью волосы… Только это была реальность, и там, с его женою, был не он.

Когда Лидия наклонялась вперёд, мужчина хватал губами её сосок, и тогда она вскрикивала, начинала хрипло и лихорадочно бормотать: «Сильнее, сильнее…» Вот мужчина обхватил руками её ягодицы, стал помогать – поднимать и опускать её на себя. Рывки становились всё резче, быстрее… У обоих были открыты глаза, но видели они только друг друга…

Александр отступил и так же бесшумно, по ковру, вернулся назад, к своей комнате. Щёлкнул настольной лампой, открыл шкаф и с верхней полки снял длинный кожаный чехол. Там лежал его новенький охотничий карабин, и он вынул его. Оружие было прекрасно! Короткий отполированный приклад так и просился в ладони, ствол тоже укорочен – дилетантам не раз казалось, что это автомат. Курок спускался бесшумно, а выстрел не бил по ушам, напоминал скорее громкий хлопок. Бельгийский многозарядный… Два года назад человек, которого он по инерции всё ещё называл «шефом», подарил этот карабин ему. Улыбался так искренне, просто и дружелюбно, что невозможно было отказать, не взять. «Я узнал, что вы, Алекс, заядлый охотник. А у нас тут с одной немецкой фирмой деловые связи. Я им намекнул, и вот… Возьмите, это лучшая, новейшая модель. Сам-то я и курка спустить не умею…» Ещё бы! – шеф и вся его рать тогда обхаживали его, привечали и приручали. А ему очень хотелось верить, что между интеллигентными, творческими людьми так и должно быть: дружба и вера на слово…

Его трясло мелкой неуёмной дрожью. Но приклад карабина словно прикипел к рукам – привычно, ловко. «Дар предателя покарает предательницу!» – эта мысль, словно прочтённое изречение, показалась ему такой точной и неотвратимой, что, идя обратно к спальне, он повторял её вновь и вновь: «Дар предателя покарает предательницу!»

Лишь на секунду Александр задержался у приоткрытой двери. Лидия лежала на спине, нога и бедро её любовника обхватывали её живот, он ещё глубоко дышал, но уже лениво и блаженно касался губами её левого соска. Александр глубоко вздохнул, твёрдо, но не резко распахнул дверь и вошёл, вскинув карабин, стараясь скрыть не проходящую дрожь.

– Вставай! – сказал он мужчине. – Быстро! И одевайся.

Но глядел только на Лидию. Она в первую секунду вскрикнула, рванулась встать, но так и замерла, полусидя, с ладонью на губах. В её глазах, вместе с ужасом, стыдом, болью, было ещё что-то – что, он не мог понять. «Убью мерзавку у него на глазах!» – думал Александр. На этом обрывал свою мысль, хотя там, в подсознании, понимал – потом нужно будет убить себя.

Теперь он перевёл взгляд на мужчину. Тот уже лихорадочно одевался, трясущимися пальцами застёгивал молнию на ширинке, запихивал за пояс рубаху, забыв её застегнуть. Сейчас, уже более отчётливо, Александр вновь поразился – этот чужой человек, любовник Лидии, очень напоминал его самого. Нет, за близнецов их, конечно, не примешь, но совершенно тот же тип мужчины: возраст, рост, сложение, густые волосы с лёгкой проседью…

«Господи, зачем ей был нужен точно такой же, если есть я сам!» От этой мысли у него дёрнулись губы, лицо исказила горькая гримаса. И, словно уловив какое-то послабление, мужчина, молчавший до сих пор, лихорадочно заговорил:

– Не надо, прошу вас, не надо! Я сейчас уйду! Никогда больше! Прошу прощения, никогда! Мы же цивилизованные люди! Не надо! Всё ведь бывает! Дело житейское…

Александр, который уже слегка ослабил хватку, чуть опустив ствол, внезапно побелел. «Дело житейское, – сказал ему совсем недавно шеф, улыбаясь иудовой улыбкой и слегка похлопывая по плечу. – Выживает сильнейший, закон джунглей. Дело житейское…» В висках у Александра запульсировала кровь, залила ему горячим пламенем глаза, и руки сами сделали привычное дело – вскинули карабин и нажали на курок. Патрон был в стволе, он целый год был там – так, на всякий случай: от грабителей, взломщиков, просто для спокойствия. Этот патрон снёс половину черепа незнакомому мужчине, изуродовав лицо.

Глава 2

Александр вынес бесчувственную Лидию к себе в кабинет, положил на диван, сел рядом. Он кое-как прикрыл её наготу попавшейся под руку своей рубахой, и теперь глядел в её неподвижное, бледное, прекрасное лицо. Несколько минут назад он хотел убить её и себя. В самом ли деле хотел, или только думал? Но сейчас, сделав то, что сделал, он понимал, что наказал жену, может быть, сильнее, чем смертью. А ещё больше наказал себя.

Но разве он виноват? Они, предатели, сделали его убийцей: те, кто называл себя его друзьями, та, которая говорила ему о любви… Он старался не думать о незнакомом человеке – о мертвеце, лежащем в соседней комнате. Тот, как раз, был виноват меньше всего. Знал, конечно, о его, мужа, существовании, но не был знаком и в глаза не видал. И вот теперь лежит, там… залитый кровью, без лица… родная мать не узнает…

Александр встал, подошёл к окну. Ночь, вновь моросит дождь, внизу горят редкие фонари, на улице пусто, тихо. Неужели никто не слыхал выстрела? Да, он негромок, но ведь и вокруг тишина! Надо пойти и осторожно выглянуть в подъезд… Но и там царило спокойствие: ни любопытных лиц соседей, ни щёлканья открываемых замков. Что ж, хорошо.

Когда Александр вернулся в кабинет, Лидия полусидела, глядя перед собой странным взглядом. Увидев его, вздрогнула, глаза наполнились тоской и ужасом. Ему показалось, что женщина сейчас закричит. Но нет, она молчала. Минуту, две или три они смотрели друг на друга. Потом он пошел к ней, с болью видя, как сжимаются плечи жены, искажается страхом лицо, пальцы тянут к подбородку рубаху. С удивлением он понял, что нет уже у него ни гнева на Лидию, ни злости. Только обида. Перехватывающая дыхание обида на самого близкого и родного человека.

– Лида!

Он сел рядом. В его хриплом тихом голосе она, видимо, уловила что-то такое, отчего опустила руки, расслабилась. И тут же слёзы потекли из глаз.

– Лида, но почему? Зачем он был тебе нужен?

Она плакала, и беззвучные рыдания сотрясали плечи.

– Ты не любишь меня больше?

Теперь она рыдала вслух. Нет, притворства здесь не было: Александр чувствовал, что тихие звуки рвались из сердца. И заикаясь, сквозь рыдания, она повторяла:

– Люблю… Всегда любила…

– Но ты предала меня! – Его голос сорвался, он вскочил, заходил по комнате. – Предала, как те негодяи!

– Нет! Нет!

Лидия исступленно мотала головой, пряди волос прилипли к мокрым щекам. Вдруг он снова сел рядом с ней, схватил обе её руки у запястий, тряхнул. Сказал властно:

– Успокойся! Ты можешь искупить свою вину. Сделаешь?

Её глаза мерцали – от слёз ли, света ночника или внутреннего напряжения? Александр смотрел, не мог отвести взгляд. Она тоже смотрела прямо на него. Легонько освободила одну руку, потянулась к его лицу.

– Да, сделаю. Всё, что скажешь.

Тонкие горячие пальцы коснулись его небритой щеки, и Александру вдруг захотелось прижаться к ним губами. Он с трудом подавил порыв нежности.

– Этот… человек, он ведь похож на меня?

– Не знаю…

Лидия смотрела удивлённо, но через минуту выражение лица изменилось.

– Да, кажется, похож.

Она как будто только сейчас осознала это. Но он уже говорил дальше:

– Ты скажешь в милиции, что это – я. Что я покончил с собой… Я ведь и вправду хотел это сделать: убить тебя и себя. А вот как получилось.

Женщина не поняла его. Она всё ещё сидела, прикрываясь рубахой, смотрела растерянно и испуганно.

– Ты убил себя? Как?.. Не знаю… Почему?

Александр стиснул зубы, подавляя внезапную вспышку злости.

– Да, я хотел себя убить! А теперь хочу жить! В том, что случилось – твоя вина! Так помоги мне!

– Но как это возможно, выдать его за тебя?

Злость отпустила. Устало сев к столу, он сказал:

– У твоего любовника теперь нет лица. А во всём остальном он вполне сойдёт за меня. Или кто-то знает, что ты с ним?..

– Никто.

– А соседи?

– Нас никогда не видели.

– Ага! – Александр вскочил, но, увидев, как Лидия сразу задрожала и сжалась, заставил себя сесть. Сквозь зубы сказал:

– Значит, это не в первый раз… Ладно, не хочу и знать. Скажи только, кто он? Его должны искать?

– Он не из нашего города, командировочный…

– Значит, хватятся не скоро. Это хорошо…

Он смотрел, как жена тихонько, настороженно поднялась, достала из шкафа и стала надевать другую его рубаху – длинную, байковую, в красно-чёрную клетку. Быстро натянула, торопливо застёгивая пуговицы. Рубаха доходила ей до середины бедра, и в ней, просторной, со свисающими рукавами, Лидия казалась особенно стройной, длинноногой. У мужчины, глядящего на неё, горячо стало внизу живота, сладкой судорогой потянуло мускулы ног. Сердце заколотилось, и он понял, что сейчас, через секунду, вновь снимет с неё эту рубаху. Что-то, какое-то чувство пыталось остановить его, кто-то там, в той комнате… Но он уже расстёгивал пуговицы, глядя в её близкие испуганные глаза.

– Боже мой, Алик, – шептала она. – Разве можно… Там мёртвый…

– Забудь! Как я забыл. Пока…

Он почувствовал, как податливо раскрывается она, впускает его в себя, и со сладостным стоном и вправду забыл обо всём… Они были вместе, одно целое, их любовь не пропала, наоборот – сильнее вжимала их друг в друга, наливала обнимающие руки силой, а губы жаром. Словно это было их первое, вновь первое соитие. И последнее.

Потом она плакала, уткнувшись мужу в плечо, а он молча гладил её волосы. И лишь когда она стала быстро и мелко солёными губами целовать его грудь, Александр сказал:

– Я вернулся из командировки неожиданно, ты меня не ждала, крепко спала. Разбудил тебя выстрел… Логичнее было бы сделать это здесь, в кабинете, но… как объяснить тогда кровь в спальне? Значит так: я зашёл, тронул тебя за плечо, разбудил, сказал что-то вроде: «Прощай, Лида, прости, не могу дальше жить…» Вообще, ты могла точно спросонья да с испугу не запомнить. И потом выстрелил сам в себя… Да, так будет лучше, правдоподобнее.

Она молчала, вновь сжавшись в клубочек. Он прикоснулся губами к её виску, успокаивая.

– Не бойся. Всё будет нормально. Тебе поверят, у меня были причины так поступить. Следователь всё равно будет проверять, найдёт подтверждение… У него вещи есть с собой?

– Портфель. Там, в комнате…

Александр поднялся.

– Оставайся здесь. Я сам всё там сделаю, что нужно.

Он надел только плавки: с тела кровь легче смыть, чем с одежды. Мёртвый лежал на спине, раскинув руки. Он был страшен, кругом кровь и что-то грязно-серое, комками… Но Александр сказал сам себе вслух:

– Ты это сделал, вот и смотри, не отворачивайся.

На убитом была рубаха в чёрную полоску – такие нынче модны, продаются на вещевом рынке в любом городе. Это хорошо, у него самого вполне могла быть такая. И брюки тоже самые ходовые – из мягкой, похожей на замшу зеленоватой ткани. На нём самом надеты почти такие же, только серые. На стуле лежал, небрежно брошенный, пушистый импортный джемпер. Конечно, кто кроме жены знает, какие были у него вещи. Но всё же, если милиция станет сильно докапываться, сослуживцы могут сказать, что подобного джемпера у него никогда не видали. Это вызовет подозрение… Решено, джемпер он заберёт с собой.

Да, теперь главное – карабин. Александр взял на трельяже, из Лидиной шкатулки, две бумажные салфетки, обернул одну руку носовым платком и тщательно протёр приклад, дуло, курок… Потом осторожно опустился около мёртвого на колени, с правой стороны, взял холодную вялую руку, положил ладонью на приклад, курок…

Ну, кажется, всё. Он прихватил джемпер, красивый кожаный портфель-чемоданчик и пошёл к двери. На выходе оглянулся: вот лежит он, Александр, по лицу не опознать, а особых примет у него нет. Хотя… стоп! На левой ноге ноготь большого пальца тёмный. Давняя история… Студентом он играл в университетской футбольной команде. Один из игроков, его друг, сломал ногу, и Александр пошёл его проведать. Парень ловко прыгал на костылях с загипсованной ногой. Они шли на кухню покурить, когда приятель наступил ему костылём прямо на ногу, на палец! Случайно, конечно. Долго у Александра палец болел, он даже не мог играть в футбол. Вот тогда по-настоящему и увлёкся программированием… А ноготь на травмированном пальце стал чернеть. Сам палец давно уже не болит, а вот ноготь так и остался тёмно-жёлтым. Впрочем, кто об этом знает, кроме Лиды? Никто, как будто. А она не станет говорить. И всё же, через силу, он вернулся, стоя на коленях, стащил с левой ноги мёртвого носок. Ещё раньше он заметил на прикроватной тумбочке свою пепельницу с парой окурков и чужой зажигалкой. Теперь он взял эту зажигалку, крутанул колёсико, поднёс пламя к ногтю большого пальца…

Глубоко в подсознании он повторял сам себе, успокаивая, убеждая: «Ему не больно, я уже сделал самое плохое – убил его, и теперь ему не больно…» Но в само сознание, которое в эти минуты двигало его руками, дыханием, взглядом, сердцебиением, Александр не пропускал ни одной мысли, только то, что доходило извне: дробь дождевых капель о стекло, скрип половиц, шорохи его собственных движений… Ладонью он стёр копоть с ногтя. Что ж, какая-то имитация получилась: ноготь на большом пальце левой ноги убитого немного потемнел. Вряд ли кто-то будет доискиваться причины, а внешнее сходство есть. Пусть даже про эту примету никто и не вспомнит, он, Александр, теперь будет более спокоен.

Как только он ступил в коридор, сейчас же спазм, давно назревавший, скрутил желудок. Александр еле успел добежать до туалета. Его рвало долго, мучительно, до желчи, и в ванную он почти вполз – дрожащий, мокрый от пота, обессиленный. Горячий душ привёл его в чувство, но когда он вошёл в комнату к жене, был бледен, со взглядом пустым и погасшим. Полчаса они ещё сидели, обнявшись, обговаривая детали того, о чём придётся рассказывать Лидии… Когда он уходил из дома, надев чужой серый плащ, он обернулся в дверях, долго смотрел на жену – дрожащую, с огромными, полными слёз глазами, сцепленными у подбородка ладонями, и сказал только лишь:

– Ты меня погубила, ты меня и спасёшь!

* * *

Ещё в квартире Александр заглянул в портфель: ничего особенного, обычный дорожный набор командировочного. Тут же были и документы убитого. Они оказались тёзками – даже здесь совпадение! Ох, Лида, зачем?.. Но нет, он не хотел думать о жене и этом человеке. Ведь теперь бедняга был мёртв, убит им самим. Он был уже не мужчина – ничто! – и Александр не мог теперь думать о нём, как о любовнике своей жены. И о ней, обнажённой, с разметавшимися волосами, изогнутым станом, верхом на… ком? Его уже нет в природе! Нет, и о ней он не мог думать. Он думал о себе.

Но сначала он выбросил портфель. Хотел взять его себе, воспользоваться чужими документами – свои пришлось оставить в квартире. Но совсем немного отошёл от дома и почувствовал, как оттягивает руку как будто лёгкий портфель. И понял, что не сможет жить под именем убитого им человека. Бог с ними, с документами! Сейчас такое время – неразбериха, миграция, беженцы. Никому ни до кого нет дела. Устроится как-нибудь и документы новые достанет. А потом, может быть, свяжется с Мазером, тот организует ему выезд за границу – не откажет!..

Через квартал от дома громоздились, размокшие от дождя, груды развороченного асфальта и земли. В котловане, при свете близкого фонаря, видны были трубы в новой, хорошо просмоленной обивке. Видимо ремонтные работы окончили поздно, не успели только засыпать котлован – рядом стоял бульдозер. И лопата с обломанной ручкой, как специально, валялась у земляного вала. Вырыв в нём углубление, Александр засунул туда портфель, закопал. Завтра бульдозерист с утра двинет всю эту кучу земли, опрокинет в яму… И портфель останется засыпанным, погребённым, вместе с документами, зубной щёткой, джемпером…

Теперь Александр шёл по ночному городу налегке. Но подобной лёгкости не было у него в душе. Не желая думать о недавнем, самом страшном, он уходил мыслями на два года назад, к трагическому повороту в своей жизни, к тем людям, которые заставили его стать злобным, истеричным, ни во что не верящим.

Глава 3

Ещё в институте Александр был лучшим, подающим большие надежды студентом. Генетика, после долгих лет запретов и уничижений, переживала бурный всплеск. Трудно было догонять далеко рванувших вперёд Запад и Америку, но уже в аспирантуре Александр написал такую работу… Вообщем, его имя появилось в иностранных научных журналах. Младшим сотрудником исследовательского института он поехал на международный симпозиум и там получил первое предложение от западных коллег – работать вместе. Но он вернулся и сделал подряд три громких открытия – и вновь о нём говорили и писали. Впрочем, известность эта существовала лишь в узком кругу специалистов, жил он не в столице, хотя и большом городе – научном и промышленном центре целого региона, в специализированном научном городке, работал в том же НИИ, правда, уже старшим научным сотрудником. И постоянно рядом с ним был друг и покровитель, замдиректора Боря Мазер.

Да, именно Борис всё обставлял так, что Александр знать не знал трудностей. Любая предложенная им тема – пожалуйста! Необходимое оборудование – вот оно! Борис сам регулировал трения с начальством, следил за публикациями в научных изданиях, заставлял Александра вовремя отвечать на приходящие от зарубежных коллег письма. Даже квартиру выбил ему – двухкомнатную, улучшенной планировки – до этого Александр и Лидия жили в одинарке. И не лез в соавторы, со смехом говорил:

– Какой из меня учёный, курам на смех! Я же чистый хозяйственник.

Перестройка сотрясала страну, но Александру нужна была его работа, и он не слишком обращал внимание на происходящее вокруг. Пока однажды не очутился у закрытых дверей своего института. Института, прекратившего своё существование, ставшего никому не нужным в эпоху «бешеного рынка», где главный интерес – купить и перепродать. Он не мог этого понять! Ведь наука вечна! А генетика – это будущее страны, нации, мира…

Впрочем, Александр не пропал. Лучший друг Боря Мазер как-то мгновенно организовал совместное германское научно-производственное объединение с потрясающим названием «Экология человечества», стал его председателем, а Александра сделал ведущим специалистом. На центральной улице города был куплен уютный двухэтажный особнячок, быстро отремонтирован, оборудован под офис, три рабочих кабинета, компьютерный зал, курилку и кафе только для своих. Оборудование было импортное и самое современное, заказы на разработки интересные и перспективные. Александр работал с удовольствием и получал очень приличные деньги. Правда, все его исследования уходили за границу, на что Боря философски пожимал плечами:

– Здесь это никому сейчас не нужно, сам видишь. А там люди понимаю, что к чему, готовы хорошо платить.

Так прошло два года. Но наступило время, когда Борис стал нервным, суетливым, дважды подряд съездил в командировки за границу, и однажды позвал Александра в кафе, когда все сотрудники уже разошлись. Девочки-официантки быстренько сервировали им президентский стол, по мановению руки Бориса приглушили музыку и свет.

– Всё, – сказал Боря. – Я уезжаю насовсем, в Германию. Здесь уже ничего нельзя сделать, давят налогами, комиссиями, проверками. На одних взятках разориться можно. Может, и ты со мной, Сашок?

Александр помолчал. Он уже раньше догадался, что Боря готовится отбыть в дальние края. Конечно, сам он был человеком науки, но ведь не глуп и не слеп. Понимал, какие огромные деньги проходят через их НПО, оседают в западных банках на счету у Бори и кого-то там ещё. Не только чистой наукой занимается друг Борис, но такими делами, которые даже в наше смутное и бесконтрольное время нужно было вовремя прекратить и исчезнуть. А наука… Что ж, она была хорошим прикрытием. Впрочем, Александр отдавал отчёт в том, что не только служил прикрытием: его разработки приносили очень приличные капиталы. Иначе зачем бы Боря стал звать его с собой?

Он покачал головой:

– Нет, я там не смогу…

– Я знаю, ты патриот!

Боря, казалось, не был разочарован, не настаивал. Александр усмехнулся:

Нет, не то, чтобы я образцовый

гражданин или там патриот –

просто призрачный сал на Садовой,

бор сосновый да сумрак лиловый,

тёмный берег да шрам пустяковый –

это всё лишь со мною уйдёт.

– Ну, как знаешь… – Боря заговорил быстро, по-деловому. – Я это всё продаю, уже нашёл покупателя. Всем сотрудникам хорошую компенсацию выплачу, а тебе, само собой, особо.

И этих слов Александр ожидал. Последние две недели неотступно думал: как быть? Прошло время, когда можно было плыть просто по течению – как вывезет! И уповать на талант тоже становилось ненадёжным. Оставаться в вечных дураках, трусливо закрывать глаза – позорно. Ох уж эта лжеинтеллигентность! «Добро должно быть с кулаками…» Да, переступая через свой характер и уступчивость, даже насилуя себя, но необходимо приобретать твёрдость, жестокость…

И он ответил Борису – спокойно, уверенно, а руки держал под столом, чтобы пальцы не выдали нервозности.

– Нет, дорогой друг и покровитель. Так не пойдёт. Продавать ты ничего не станешь, а переоформишь всё на меня.

– Не понял… – Боря хохотнул, но глаза у него стали круглыми и изумлёнными.

– А что тут непонятного? Ты езжай, а я останусь, стану главой частной фирмы, продолжу разработки – в этом офисе, на этом оборудовании.

– Нет, ты постой! Шутишь? Я же во всё это столько капитала вгрохал, а ты хочешь задаром грабануть?

– Ну и лексика у тебя, Борис! – Александр поморщился. Он уже был совершенно спокоен и даже бесшабашен, рук не прятал, а наоборот – постукивал карандашом по столу. – А насчёт капитала… Ты же знаешь, я человек не глупый, хочешь, подсчитаю тебе и затраты твои, и доходы, и накопления, нигде не учтённые? У меня в памяти одного из компьютеров всё хранится, до мелочей…

Борис испугался. В компьютерах он не разбирался совершенно, но верил в их возможности безгранично. Да и в голосе своего учёного «друга-лопуха» уловил нечто… Испугался и поверил, что Александр всё знает и всё, что обещает, может сделать. Быстро, лучше всякого компьютера, прикинул, что теряет сейчас и что может потерять в будущем: ведь из страны он ещё не уехал, даже всех документов не оформил. Да, цены были несоизмеримы. Он ещё раз посмотрел в спокойные, чуть насмешливые глаза Александра и вздохнул обречено. А потом искренне рассмеялся:

– Ну, ты и хват!

Расстались они по-приятельски, и даже какое-то время оттуда, из Германии, Борис продолжал давать ему заказы на разработки. Но потом замолчал, исчез. Но и без того дела у Александра пошли всё хуже и хуже. Теперь сам, на своей шкуре, ощутил он справедливость Борисовых нареканий на бессовестные налоги, комиссии, проверки, вымогательство взяток. И понял, что если и потянет дальше сам своё частное дело, то так и будет еле сводить концы с концами. Вот тогда, в тот трудный период, и познакомился он со своим нынешним шефом – главой большого многоотраслевого концерна, человеком широких интересов, эрудиции, истинным, как казалось ему, интеллигентом. «Мы возьмём вас под своё крыло», – сказал ему этот человек. И Александр понял, что спасён.

Первые полгода он жил в состоянии эйфории. Правда, когда оформлял документы, передавая и особняк, и всю вычислительную технику, и автомобиль на баланс концерна, сердце забилось, заныло… Всё-таки он привык к мысли, что это – его дело, его имущество, его гарантия в жизни. Даже сомнения появились. Но шеф, словно почуяв его колебания, пригласил его в загородный дом отдыха своего концерна – чудный особняк с колоннами, фонтаном у входа и огромным парком, и там развеял все сомнения Александра.

– Дорогой друг, – сказал он ему, уже подводя итог беседы, – с нового года мы будем переоформлять наши уставные документы, и тогда, в новом положении о концерне, вы станете одним из учредителей, держателей значительного пакета акций. Ещё бы! Ведь какой весомый вклад вы делаете! Всё вам вернётся сторицей в дивидендах. И я даже вижу в перспективе, что именно вы станете моим первым помощником, вице-президентом.

А пока шло лето, и Александр с Лидией жили здесь, в этом особняке, купленном концерном у бывшего детского пансионата и отделанного с комфортом и даже шиком. Эта жизнь – трёхкомнатный номер, сауна, бассейн, массажисты и тренажёры, завтраки, обеды и ужины в ресторане, ночное кафе, машина в любое время дня для поездки в город, возможность сделать любой заказ, – эта непривычная доныне жизнь так быстро стала обыденной, так расслабляла и убаюкивала… Тем временем бухгалтера концерна ловко и умело переоформили все документы его частной фирмы «под крышу» концерна. Он сам согласился, что это нужно сделать сразу, сейчас, не ожидая начала нового года, чтобы избегнуть очередного грабительского налога. Бухгалтера концерна знали, как это сделать – они были ассы своей профессии. Самого Александра почти и не тревожили, только привозили ему на подпись бумаги прямо сюда, за город.

Потом Александра оформили заместителем директора теперь уже бывшей его фирмы. Шеф очень убедительно доказал, что ему, бывшему владельцу фирмы, лучше пока, на первых порах, оставаться в тени.

– Но это формальность! – доверительно говорил шеф, приехавший провести вечерок на свежем воздухе и прогуливаясь с Александром по аллеям парка. – Настоящим директором остаётесь вы. Мой племянник мальчишка, он лишь будет занимать должность, но во всём слушаться вас и учиться у вас.

Оклад Александру назначили такой, что у него дыхание перехватило. И скоро Лидия ушла с работы, теперь они могли спокойно это себе позволить. Тем более, что в её конструкторском бюро уже три месяца не платили зарплату и поговаривали, что их закрывают.

И вообще, новый образ жизни закружил. Банкеты и приёмы партнёров из других городов и стран. Поездки на консилиумы и деловые встречи… В каких загородных частных коттеджах и фирмовских виллах он побывал, в каких богатых гостиницах жил! Шеф повсюду брал его с собой, представлял, называл все звания. Гордился!

Так незаметно пролетела зима. Однажды Александр хватился: а как же с переоформлением документов и его учредительством? Шеф огорчённо развёл руками – в этом году городские власти не требовали новой регистрации концерна, отложили до следующего года. Вот тогда…

К этому времени поездки как-то незаметно пошли на убыль, и Александр всё больше времени проводил в родной своей фирме. Оно бы и к лучшему, да только что-то разладилось, что-то шло не так… Директор, племянник шефа, был с ним предельно почтителен, но очень скоро Александр увидел в этом молодом человеке и раздутое самомнение, и чванливость, и невежество, умело скрытое за напускным интеллигентным лоском. А некоторые его манеры были смешны, хотя тоже говорили кое о чём. У себя в кабинете этот юнец с пышной шевелюрой и скошенным безвольным подбородком держал несколько пиджаков, десятка два галстуков и множество пар носок. В день всё это он менял по несколько раз.

Поначалу ещё шли немногие заказы на разработки, связанные с космосом: биология, выживание человека. Но и этот ручеёк на глазах иссяк. А компьютерный зал наводнили молодые люди в шикарных пиджаках, часах «Сейко» и «Роллекс», у особнячка постоянно стояли их «Мерседесы» и «Вольво». Что они просчитывали на компьютерах, Александр не знал, а когда попытался выяснить, директор-племянник покровительственно вывел его под руку в кафе, заказал две чашечки и дружелюбно-менторским тоном сказал:

– Эти парни – партнёры нашей фирмы. У нас с ними есть общие дела. Зачем вам забивать этим голову? Вы у нас светило науки, авторитет, можно сказать – вывеска. Не обременяйтесь.

Александр задохнулся от оскорбления и… не нашёл слов. А вскоре его стали посылать в командировки: подписать договор, продлить контракт, заключить сделку. Первый раз шеф лично попросил его:

– Дорогой друг, нам нужно произвести благородное и серьёзное впечатление на потенциального партнёра. У вас известное в науке имя… Вам самому не придётся вникать в деловые проблемы, с вами поедет наш коммерческий директор. Но руководитель – вы…

«Вывеска» – вспомнил Александр, криво усмехнувшись, и… поехал.

Потом поездки стали обыденным и даже частым делом, основной его работой. Его уже никто не сопровождал, всё сам. Он всё ещё числился заместителем директора фирмы, но только формально. И даже не знал, что концерн уже прошёл перерегистрацию. Конечно, никто его, Александра, не вспомнил, ни в какие учредители не включил. Когда он попытался поговорить об этом с шефом, то три весенних месяца просто не мог застать того в офисе: всё разъезжал в деловых поездках по заграницам, часто прихватывая и племянника. А на всё лето устроил себе отпуск – в крымском Новом свете, на Кипре, в Средиземноморском круизе. И только в конце августа, случайно, у входа в главный офис концерна, Александр наткнулся на шефа, выходящего из машины. Торопливо и обрадовано заговорил с ним, но тот, на ходу похлопав по плечу, оборвал фразой:

– Что вам неймётся! Работу имеете, хорошую зарплату получаете – и живите!

И, взбежав по ступенькам, обернулся с улыбкой:

– Дело житейское, дорогой друг. Выживает сильнейший – закон джунглей! Дело житейское…

Стеклянная дверь закачалась, растворяя в глубине громоздкий, но лёгкий в движениях силуэт, и остался Александр на крыльце, словно оглушённый дубинкою. Нельзя сказать, что и до этого разговора не понимал, не чувствовал, что обошли его, обставили, обманули и, просто напросто, обворовали. Не то, чтобы имущество – да какое! – бывшее его частной собственностью, но и любимой работы, авторитета, самоуважения лишили. Да и зарплату давно инфляция свела к обыденной… Понимал, конечно, но не хотел верить до конца, до этих походя брошенных слов. И стоял, чувствуя, как кружится голова, темнеет в глазах, спазм сжимает горло.

Эта роковая встреча с шефом произошла перед самой его последней поездкой в командировку и трагическим возвращением. Там, в другом городе, партнёры вежливо, но непреклонно отказались обсуждать с ним дела:

– Будем говорить только с вашим президентом…

И Александр догадался: шеф с самого начала знал, что с ним тут не посчитаются. Значит, давал понять: он стал не нужен, как выжатый лимон.

С горькой улыбкой вспоминал Александр, как был горд, выиграв поединок с Борей Мазером! Каким чувствовал себя умным, уверенным, готовым к жизни в новых условиях, где побеждает сильнейший. Ему казалось: он из этих самых, сильнейших. А его, словно мелкую рыбёшку, съели даже не акулы, а щуки!..

Незаметно когда вновь заморосил дождь. Фонари стояли редко, тускло освещали мокро блестящий тротуар. Но за поворотом начинался широкий проспект, ведущий к вокзалу. Сегодня он приехал, и сегодня же уедет. А Лидия… что ж, она должна искупить свою вину, помочь ему. А потом, попозже, он свяжется с ней…

Глава 4

«Всё тайное всегда становится явным» – капитан Ляшенко любил повторять этот афоризм. Собственно, считал его своим жизненным девизом. А был он отличным оперативником или, как говорил сам о себе, «крутым сыщиком». И вправду. Когда собранный им материал ложился на стол к следователю, тому оставалось сделать лишь однозначный вывод – настолько дотошно были собраны и сведены воедино улики, отработаны даже незначительные мелочи… Но вот что интересно: своё призвание Антон обнаружил не сразу. Поначалу пошёл по родовой тропе и был совершенно уверен – это его судьба.

Его дед – Антон Николаевич Ляшенко – за год до революции стал начальником городской пожарной охраны, брандмайором. Стремительная карьера для двадцатидвухлетнего выпускника Петербургских курсов пожарных техников. Правда, курсантом он был наилучшим, отличником. Да и в городской пожарной команде человек небезызвестный: сын погибшего на пожаре, Антон Ляшенко получал стипендию от команды, а все летние каникулы, возвращаясь домой, работал в боевом расчёте. И когда старый начальник решил уйти на покой, он порекомендовал городским властям молодого способного офицера. Впрочем, поработал Ляшенко недолго: революция, гражданская война, стремительная смена властей – белая армия, красная армия, большевики, Деникин, Петлюра, Центральная Рада… Неразбериха. Такой же разброд творился, видимо, и в душе молодого офицера. С белой армией он бежал на Дон, но не пошёл дальше Батайска, остался, вернулся в город и привёл с собой угнанную пожарную технику… «Зачем нам, дружище, чужая земля!»… Антон, когда поют эту песню, всегда представляет деда… Специалистов не хватало, и уже советская власть вновь поставила Ляшенко начальником городской пожарной охраны. То, что случилось с ним потом, можно было предвидеть. В конце 29-го года он был арестован и судим «по делу промпартии». А через полгода после ареста родился его первый и единственный сын Николка.

Полученные по суду десять лет Антон Николаевич отсидел полностью. Возвратился в город к семье, к сыну, которого увидел впервые десятилетним, в сороковом году. Стал начальником пожарной команды одного из заводов. Когда осенью сорок первого предстала, как неизбежность, сдача города фашистам, к Ляшенко домой пришли руководители обкома партии. Ему предложили неожиданную вещь: остаться в оккупированном городе руководителем подполья. Он не напомнил собеседникам с горьким сарказмом о том, что обращаются они к «врагу народа» – не то было время и не та обстановка. Он прекрасно понял, что на том и строится расчёт: бывший царский офицер, репрессированный, обиженный Советской властью. И понял ещё, что и у тех, кто осуждал его, не было веры в его вину…

Чтоб достоверность и доверие новой власти оказались полными, не уехали в эвакуацию, остались вместе с Ляшенко жена и одиннадцатилетний Коля. Получив звание штурмбанфюрера, свободно владеющий немецким, Антон Николаевич вновь стал начальником городской пожарной охраны. Немного успели сделать подпольщики, меньше года было отпущено им времени. Но всё же спасли целый военный госпиталь, сумев перепрятать по другим, гражданским больницам и по квартирам раненных красноармейцев. Десятки парней и девчат не были увезены в Германию с их помощью. Удалось несколько крупных диверсий – на заводах, складах, гаражах. В том числе и поджоги. Отличный специалист планировал эти поджоги так умело, что сам же не мог потом их потушить, хотя немецкому начальству упрекнуть его было не в чем – старался изо всех сил… Но спешная, не до конца продуманная организация подполья сказалась. Немецкий сыск с одной стороны, предательство и свои просчёты – с другой… Не сразу, но почти вся, под корень, организация была истреблена. Казнь руководителя, известного в городе человека, впечаталась в память и души людей. Фашисты искали семью Ляшенко, но жена его и сын уходили всё дальше от города, от деревни к деревне, и никто не выдал их…

Антон знал деда по фотографиям и находил, что похож на него. Недаром ему выпало повторить полностью дедовское имя.

Отец Антона, подполковник Николай Ляшенко, был начальником одной из городских пожарных частей. Сам выезжал на пожары, наравне с бойцами ходил в огонь, и погиб, работая со стволом на горящем чердаке жилого дома. Обвалились перекрытия… Это потом бойкий парнишка-журналист из «Вечёрки» ловко так ввернул: почудился вроде бы начальнику пожарной части плач детский, бросился он в огонь и погиб. И награждён посмертно орденом Красной Звезды. Получилось, что награда не просто за работу, а за геройский поступок или попытку поступка. Да и погиб, получается, не зря… Ерунда какая! Пожарные хорошо знают, что не бывает в их деле гибели не геройской. Тот, кто не пойдёт просто в бушующее пламя, чтоб преградить ему дорогу, тот и ребёнка спасать не бросится. Всё связано.

Антон в тот год учился на третьем курсе пожарно-технического училища. В этот же год, в мае месяце, в училище поступила телеграмма: «Командируйте сроком пять суток курсантов и офицеров, добровольно изъявивших желание выполнять работы по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС»…

Антон хорошо помнит маленький городок – тот самый. На улицах ни детей, ни женщин, только очень озабоченные мужчины в формах защитного цвета и марлевых респираторах. Это и понятно: Чернобыль, зона, радиация. Впрочем, радиацию свою он получил сполна. И всё в один день.

Поднятые по тревоге двенадцать бойцов – и Антон среди них, – мчались на машине на станцию В четвёртом часу утра уже светало. Проскочив узкую транспортную галерею, выводящую к третьему энергоблоку, машина стала. Горело что-то именно там, и им, прибывшим первыми, нужно было разведать – что? какова опасность? Антона позвал лейтенант Шаталов:

– Пойдём вдвоём, Антон, – сказал он.

Горели кабельные барабаны – огромные сгустки разноцветных кабелей. Огонь уходил в тоннели под реактор. Жутко было в пустом кабельном зале, где раздавалось только потрескивание и шипение огня. Но оба пожарных хорошо представляли, чем могут обернуться эти негромкие звуки. Взрывом ещё одного блока реактора. Они одновременно посмотрели на счётчик и переглянулись: вот это да! И сразу же – на часы. Уже одиннадцать минут находились они в этом зале.

– Всё, Тоша, быстро уходим, – сказал лейтенант. И пошутил вроде бы: – А то некому будет доложить разведданные.

Пошутил… Как потом днями и месяцами переносил он последствия этих считанных минут, Антон и вспоминать не хочет. Особенно долго подводила координация движений. Шёл, вроде бы, прямо в дверь, а натыкался на стену. Может, всё обошлось бы не так тяжело, если б ограничил себя Антон теми одиннадцатью минутами. Но когда через полчаса, в предрассветной мгле прибыл к станции батальон, разбился на отделения и одному отделению не хватило бойца, Ляшенко вызвался быть им. Просто он подумал, глядя на сосредоточенных ребят, неузнаваемых в одинаковых защитных костюмах и респираторах, что ведь все они уже тоже получили свою партию радиации. А вот же, идут в тоннель, добровольно, отказников не оказалось.

Отделение за отделением уходило в шлюзовую дверь, за которой были огонь и радиация. У каждого из ребят по две скатки рукавов-шлангов: добежали до пожарного крана, рукав – к крану, соединили, второй рукав – к первому, и назад. Распахнули дверь, посторонились, пропуская следующее отделение, и – взгляд на часы. Облегчённо вздыхают: в свои пять минут уложились. Но каждая из следующих групп бежит глубже в тоннель, времени тратит больше. Вот последний рукав присоединён, пошла вода. Антон со своим отделением бегал уже без скаток, сбивать огонь. Но это было глубоко в тоннеле, в пять минут не уложились, семь прошло.

Антон и сейчас смутно помнит, как дали отбой: пожар потушен. Сильно болела голова, желудок, мутило. Вместе с ребятами доехал до Чернобыля, лёг под каким-то деревом и словно в бездну провалился. А когда очнулся, не сразу понял где он: вокруг вповалку лежат люди, как мёртвые – спят…

Именно после этих пяти дней Чернобыля и трёх месяцев госпиталя ему, совсем юному, было сказано докторами: дым, угарный газ, нехватка кислорода – противопоказаны. И координация движений окончательно восстановится лишь… когда-нибудь. То есть, выходило – пожарным ему не быть. Руководство училища да и всего городского УВД помогло ему перевестись на второй курс юридического института. Через год учёбы Антон вдруг понял: вот его истинное дело! Чувство неожиданно открытого, как клад, собственного таланта было таким сильным, что молодому человеку страстно захотелось оперативной работы – прямо сейчас! Он перевёлся на заочное отделение, учился и занимался следственным розыском. И вот сейчас, этим летом, защитил диплом.

Глава 5

В деле о самоубийстве Александра Карамышева капитан возглавил оперативную группу. И уже сразу на месте происшествия что-то не понравилось ему, что-то показалось странным – в воздухе квартиры, во взгляде и голосе жены убитого. Он ощутил привычный прилив энергии, возбуждающий подъём и радостную уверенность: «Здесь есть, что копать!»

Но не тут-то было. От прокуратуры приехал следователь Сергачёв – вот уж невезение! Это был тот единственный человек, с которым капитан работать не любил.

Двадцатипятилетнему Антону Ляшенко сорокапятилетний следователь казался скучным типом, педантичным, равнодушным, из тех, кто старается поскорее закрыть дело и забыть о нём. Сергачёв вошёл в квартиру, аккуратно вытерев ноги о резиновый коврик, сняв в прихожей плащ и причесав у зеркала свои редеющие волосы. А потом он выразил соболезнование хозяйке и лишь после всего пошёл осматривать тело. Антон убитого уже видел и теперь присматривался к его жене.

Это она позвонила в отделение около четырёх часов утра. Женщина была красива и выглядела молодо, но Антон сразу определил, что ей не меньше тридцати пяти лет. В джинсах, сером глухом свитере, с подобранными в пучок волосами. Явно приготовилась к их приходу. Удивительного в этом ничего нет, и всё же… всё же… Слишком тщательна и причёска, и одежда. «Нет, – подумал Антон, – нет! Какая бы ни была собранная и сильная женщина, всё же потерянности, жути в глазах, что ли, не хватает? Хоть и бледна, но слишком выдержана…» Это его первое впечатление и стало первым толчком к сомнению.

Нужно было подтвердить самоубийство или опровергнуть его. То есть, найти факты. Делать это Антон умел отлично. И очень скоро ему стало ясно, что погибший и в самом деле был загнан обстоятельствами к краю пропасти. Бывший коллега Александра по научно-исследовательскому институту показал капитану иностранные журналы со статьями Карамышева и о Карамышеве.

– Какой талант пропал! Оказался не нужным! А ведь звали Сашу за границу, звали! Он отказался, верил, что своей стране может пригодиться…

Моложавый, подтянутый человек, доктор наук, стал протирать платком очки и быстро, украдкой промокнул глаза. Он уже рассказал Ляшенко, что сам, после закрытия института долго тыкался в разные места, и наконец вот уже год стоит за книжным лотком.

– А что? – сказал с горькой гордостью. – Книги продавать, это не сникерсы и жвачку. Пользуюсь популярностью, поскольку и на литературные, и на любые другие темы говорю с людьми. Ко мне идут. Мой лоток – своего рода клуб общения. И хозяин доволен – выручка всегда хорошая. И место у меня приличное: всё-таки не улица, а большой магазин. Зимой тепло, летом прохладно, да и безопасно.

– Неловкости не испытываете, Игорь Петрович?

Учёный пожал плечами:

– Давно уже… Нам не оставили выбора, всех на рынок выгнали… Вон, Саша попробовал по-другому, и что получилось? Съели с потрохами!

Игорь Петрович и двое других близких друзей Александра, да и жена его, Лидия, рассказали капитану о его печальной эпопее – попытке достойно жить и работать в новых условиях жизни. Как хотелось Антону лично допросить президента концерна и его племянника – директора фирмы «Экология человечества»: посадить по другую сторону своего стола, посмотреть в глаза спокойным ледяным взглядом, сделать долгую паузу… У него это хорошо получалось! Но, увы! Оказалось, что буквально неделю назад отделом по финансовым преступлениям, по запросу из столицы, начато расследование деятельности концерна. Президент, его племянник, коммерческий директор и двое бухгалтеров исчезли, испарились. Их разыскиваю, но пока безуспешно. Офис и филиалы опечатаны, растерянные сотрудники – мелкие сошки, – дают интересные, но очень поверхностные показания. А глубина махинаций, судя по всему, была велика.

Слушая всё это, Антон с жалостливой болью вспоминал распростёртое на полу маленькой комнаты тело мужчины – страшное, без лица… Ах, зачем же поспешил Александр Карамышев! Удержись он от всплеска отчаяния ещё пару дней, и, кто знает, может быть справедливость и восторжествовала бы?

Впрочем, капитан всё ещё не мог отделаться от своего первоначального ощущения: «что-то не так!» Хотя всё, как будто, подтверждалось. Билет и командировочное удостоверение нашлись в кармане плаща: Карамышев вернулся этой ночью, на два дня раньше срока. Антон выяснил, что там, куда погибший ездил, уже знали о неладах с концерном и не захотели с ним вести разговор. Карамышев причины не знал и, видимо, сильно оскорбился.

Но время, время!.. Карамышев был дома в первом часу ночи – капитан выяснил время прибытия поезда, отыскал таксиста и тот, кстати, тоже вспомнил, что пассажир был мрачен и явно сильно расстроен. Однако Лидия позвонила в милицию только около четырёх часов утра. Большой промежуток… По её словам, она крепко спала, не слыхала, как муж вошёл в квартиру. А когда он разбудил её и выстрелил в себя, потеряла сознание. Но потом сразу стала звонить.

Что же делал погибший так долго, почти три часа? Готовился к смерти? Но тогда он должен был бы написать записку: оправдать себя перед женой и друзьями, обвинить обидчиков… Записки не было. Это объяснимо, если роковое решение возникло спонтанно и выполнено почти сразу. Вернулся, сбросил плащ, взял карабин, разбудил жену, сказал пару слов, выстрелил… Но тогда, опять же, как объяснить разрыв во времени?

Это для Антона была вторая нестыковка фактов. Первая – внешний вид и собранность жены погибшего.

При опросе соседей всего лишь один вспомнил, что слышал выстрел. Негромкий, но какой-то резкий хлопок разбудил его. Он полежал, прислушиваясь, но звук больше не повторился, и, медленно возвращаясь в сон, человек подумал: «Опять пацаны петарды пускают… А, может, и стреляет кто…» Что правда, то правда: подобные звуки, ещё немыслимые лет пять-шесть назад, стали нынче людям привычны, любопытства не вызывают. Вот и этот свидетель, он даже на часы не взглянул. Сказал лишь: «Спал я уже крепко, наверное была глубокая ночь».

И всё же, обход соседей Карамышевых по подъезду, неторопливые разговоры с ними дали Антону одну зацепочку. Женщина, живущая этажом выше, сказала Антону, что у Лидии был «другой мужчина».

До неё все, с кем разговаривал капитан, говорили одно: Карамышевы чудесная, любящая друг друга пара. У них не было детей, это их обоих огорчало, но за много лет они уже смирились, привыкли, всю заботу и нежность переносили друг на друга. И вдруг… Симпатичная, молодящаяся женщина средних лет говорила смущённо:

– Знаете ли, я б ни за что об этом никому не сказала, если б не такая трагедия… Всё-таки это личное дело той семьи, никто не должен вмешиваться. Но коль так получилось… Наверное, нужно говорить всё, что знаешь…

– Буду вам очень благодарен! Любая мелочь поможет выявлению истины.

Да, когда нужно, Антон умел быть таким проникновенным и убедительным!.. Соседка, оказывается, один раз видела «другого мужчину» в лифте, вечером. Тот вышел на третьем этаже и сразу повернул к квартире Карамышевых. Она бы, наверное, забыла о нём, да только наутро, рано, выгуливая пёсика в сквере, увидела, как этот же мужчина вышел из подъезда, оглянулся и помахал рукой. А ему из окна ответила Лида Карамышева. Женщина ещё порадовалась, что за кустами её не видно: неудобно как-то оказаться свидетелем подобной сцены. Но тогда она ещё себя урезонила: вдруг это друг или родственник Александра? Да только днём оказалась в магазине в одной очереди с Лидой, разговорились, и Карамышева пожаловалась, что муж в командировке, она одна скучает…

Новый факт настолько показался Антону интересным, что он тогда впервые подумал: «А вдруг не самоубийство, а убийство?»

Следователь Сергачёв отмахнулся от него, как от назойливого шмеля: с досадой, но и некоторой боязнью.

– Вечно ты суетишься, Антон! Знаю, знаю, сыщик ты от Бога, да только сейчас заносит тебя не туда!

– Почему, Николай Михайлович? – Ляшенко стоял перед столом следователя, как молодой и рьяный бычок: коренастый, крутоплечий, с густой русой шевелюрой, обаятельной ямочкой на подбородке. Он не мог не нравиться, и прекрасно это сознавал. И убеждать умел. – Тогда становится ясным отсутствие записки. И растянутость времени объясняется: должна была произойти ссора, разборка, убийство, заметание следов, обдумывание версии…

– И кто же, по– твоему, убил?

– Тот, другой… Или жена… Причём, могла сделать это даже защищаясь…

– Ты фантазёр, – фыркнул Сергачёв. – Всё это вилами на воде писано. Где следы третьего?

– Да, следов нет.

– Ты, Антон, просто анекдот известный разыгрываешь: муж вернулся из командировки раньше времени, а жена с любовником…

– Анекдоты, знаете ли, из жизни берутся. Впрочем, в этот раз третьего могло и не быть. Но ведь в натуре он существует! Значит, не всё гладко было в жизни Карамышевых. Могла произойти ссора.

– Ага, в таком случае убийца – жена? Антон, Антон, куда тебя понесло? Ведь версия самоубийства подтверждается, и очень убедительно.

Ляшенко пришлось согласиться, куда денешься:

– Да, Николай Михайлович, это верно. Подтверждается по всем статьям. И всё же, дайте я покопаюсь?

Сергачёв покачал головой насмешливо:

– Мальчишка ты ещё, азарту в тебе много… Через два дня нужно дать прокурору заключение. Вот эти два дня копайся, пожалуйста! Но и только.

Антон сам от себя не скрывал, что подозревает жену погибшего. В чём? Ну, скажем, так: в сокрытии каких-то фактов, которые могли бы по-иному высветить произошедшее.

У себя в кабинете капитан быстро перебрал бумаги: рапорта, отчеты – всё, что относилось к самоубийству. Ничего! Какая досада: всё, о чём говорила Лидия Карамышева, подтверждалось другими людьми – друзьями покойного, бывшими сослуживцами, соседями. Всё… нет! Кроме одного: личность погибшего официально опознавала только жена.

Конечно, двое понятых из соседей – муж и жена, – тоже видели тело. И ни один не воскликнул: «Нет, это не он!» Но и смотрели они мельком, женщине даже плохо стало, муж её сразу вывел.

Антон поморщился недовольно: чего там, понимает, что за уши тянет. Вот если бы Карамышева и в самом деле оказалась бы под подозрением, тогда да! – нужно было официально опознать тело ещё кому-то. Даже если личность погибшего несомненна. Но виновность женщины существует лишь в его интуитивном воображении. И даже единственная родственница Карамышева, его тётя, отказалась ехать на опознание. Антон сам разыскал её здесь, в городе, всё рассказал, опросил, а когда пригласил поехать с ним, пожилая женщина удивилась:

– Вы же говорите, он у Лиды на глазах застрелился… Зачем же? Нет, на похороны поеду обязательно! Бедный Сашенька… А так – нет, не хочу!

Вспомнив о тёте, Ляшенко вдруг припомнил и ещё кое-что. Родственница назвала одну деталь – особую примету племянника. Другие ничего подобного не вспоминали, хотя капитан, как положено, спрашивал. А вот тётя рассказала… Вот, кстати, её показания: «… тёмный ноготь на большом пальце левой ноги». Причину она точно не знала. Одно время, давно, племянник прихрамывал, говорил, что палец на ноге болит. А полгода назад он навещал её, она и вспомнила, спросила. Александр рассмеялся, сказал, что давно забыл о том хромоте, вот только ноготь на большом пальце потемнел, теперь всё время такой будет…

– Есть идея! – Антон быстро собрал и запер бумаги в сейф. – Проверим…

Капитан Ляшенко ехал в центральный городской морг, где в специальном отсеке лежали жертвы криминальных ситуаций, ожидая официального разрешения на захоронения. Карамышева похоронят послезавтра. В заключении судмедэкспорта и патологоанатома ничего о тёмном ногте сказано не было. Но Антон старался сдерживать своё возбуждение. Он понимал, что труп самоубийцы вряд ли тщательно осматривали. Определили причину смерти, да и всё. А что ещё? Зачем, коль человек известен? Неопознанных жмуриков столько, что продохнуть некогда! Вот их-то описывают и в самом деле до каждого ногтя: по таким описаниям, бывает, и через три года родственники находят пропавшего без вести.

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

«…Знаете, что бы там ни говорил вампир с нашего чердака, а всё-таки лучше быть одиноким, чем мёртвым...
В книгу вошли произведения разных жанров?– эссе, рецензии, литературные портреты. В?первой части пре...
В августе 1999-го бандформирования из Чечни вторглись в Дагестан. Российское руководство начинает ма...
Гаррет – это человек в стране троллей, гномов, вампиров…Гаррет – блестящий детектив, способный раскр...
Эта книга просто необходима каждому, кто работает с настроями Г. Н. Сытина, а особенно тем, кто толь...
Книга «Новое оружие маркетинговых войн» – новейшее, уникальное произведение всемирно известного «отц...