Пространства Поляков Игорь

– Да, он что-то упоминал о твоих задумках… В общем, поговорили мы, поговорили, чай попили. И тут Евгений Федорович говорит: «Вот что, ребятки, есть у меня друг, учились вместе. Потом по партийной линии служили. Сейчас он серьезный человек в Ленинграде. Позвонил он мне после Нового года и сообщил, что есть в его кругах заинтересованность открыть в Ленинграде со временный частный институт высоких технологий. Есть средства, западные инвесторы. И нужны ему молодые кадры. «Я, – говорит, – слышал, сын твой университет заканчивает по этой части. Буду, – говорит, – Федорыч, рад помочь. Может, у вас там еще толковые ребята найдутся?» Мы смотрим на Генкиного папу и не понимаем. А он продолжает: «Итак, молодежь, институт уже открыли. С осени первый набор. Зарплаты высокие, перспективы далекие, командировки заграничные. Так что, Наталья, – это он ко мне обратился, – сообщай побыстрей своему Андрюхе. Получайте дипломы, к августу отыграем ваши свадьбы и… вперед в город Петров! Может, Генка, и ты, наконец, человеком станешь: в аспирантуру поступишь, защитишься. А Афанасич подсобит. Вон, Вероничка, умница наша, второй диплом на днях получает!» Мы опешили! Никто и слова не мог вымолвить. Знаешь, я хоть в тот момент и не поняла всего, но мне вдруг показалось, что внутри каждая петелечка, каждое колесико, как в часах, разом встали на свои места. Настолько все это было правильным.

Она замолчала: может быть, хотела услышать что-нибудь от меня, но мне было настолько хорошо в эти мгновения и все настолько же непонятно, что ее слова просто витали вокруг моей головы, не доходя до точки понимания. Подождав немножко, она продолжила:

– Потом Людмила Васильевна принесла пирог, и мы до глубокой ночи выпытывали у Евгения Федоровича подробности. Ты же знаешь, он все всегда узнает до мелочей. Кстати, Левка, ты заранее не дуйся! Генка сразу же тебе позвонил, чтобы ты пришел к нам, но мама сказала, что ты на фирме и будешь поздно. Мы просили передать, чтоб ты приходил в любое время, но ты так и не объявился… – я вспомнил, как мама что-то там передавала, но ехать мне тогда никуда не хотелось. – Мы проболтали в Генкиной комнате всю ночь. Это предложение просто захватило нас! Так интересно, необычно и столько возможностей! Представляешь: Питер, музеи, концерты БГ[11], ДДТ, Нау[12]?! А ночные посиделки? Генка говорит, что у него там полно друзей среди питерских рокеров. Да это же «Асса» живьем! Ты и Гена пойдете в аспирантуру. А там ты защитишься даже быстрее, чем здесь, я даже не сомневаюсь. Ты же у меня талантище! – она потрепала меня по волосам. – Вероничка сможет продолжить изучать свой менеджмент и преподавать. Ух, я даже представляю, как студенты ее будут и обожать, и бояться! Ну и я поучу богатеньких детишек что-нибудь посчитать. А еще, знаешь, я там буду рисовать: дома, мосты… Да там все можно рисовать! – она крепко сжала мою ладонь.

Я продолжал слушать, и постепенно смысл ее слов стал приближаться к той самой точке понимания.

– Да! Левка! Там и театр студенческий будет, а руководителя нет. Представляешь? Потянешь столько сразу? Ой, я была так счастлива, когда услышала об этом. Это же все твое! Я уже вижу, как тебя студенты будут любить. И студентки, кстати, тоже! Я даже уже ревную. Тебя ведь невозможно не любить. Ты же у нас звезда! А первокурсницы по тебе прям сохнут. Мы с Вероничкой обхохотались прям, как они тебя обсуждали. Помнишь, ты в октябре нас пригласил на свои занятия? Я и маме твоей рассказала на днях, они с бабушкой так обрадовались…

Точка понимания, наконец, была достигнута. Я поднял голову и посмотрел ей в глаза, они сияли и отчего-то впервые не обрадовали меня.

– Левка, ну как?!

– Отлично!

– Правда?

– Да.

– Ха! Здорово! – она поцеловала меня в щеку. – Знаешь, я так боялась. Целых два месяца готовилась тебе это сказать. Ты ж у меня упрямый ослик какой-то, – она улыбалась, а мое понимание уже прошло точку невозврата. – И…

– Что и? – я немного напрягся внутри, потому что ее глаза вдруг посерьезнели.

– Гордый ты, Андрей, – она всегда говорила, что думала, но тут же снова заулыбалась и добавила: – Ладно, проехали. Скажи лучше, что тебе больше понравилось? – улыбаться уже не хотелось, меня начала задевать ее правдивая непосредственность.

– Как вы все здорово за меня решили, – внутри меня стало расти странное чувство, смешанное с коньяком. Возможно, это было обычное раздражение, но что-то в нем было особое и оно обязательно должно было вырваться наружу.

– Глупенький, ну кто ж за тебя что решил? Это же все твое! Все кругом об этом говорят.

– Кто говорит? – чувство росло.

– Да все!

– Так кто все?

– Да хотя бы декан, преподы многие, отец твой опять же! Уж кому-кому, а ему, профессору, как не знать о способностях сына?!

– То есть вы лучше меня знаете, что мне нужно?

– Ты о чем?

Чувство наконец достигло губ.

– Да о том, как вы вообще смеете за меня что-то решать? Антонова, кто просил тебя говорить без меня с родителями? Тем более обсуждать с чужими людьми? – мой голос нарастал вместе с рвущимся из меня чувством.

– Это с кем?

– Да какого хрена ты треплешься с Генкой и его батей-партийцем о чем ни попадя?

– Левка, ты чего? – она опешила.

Я поднялся со скамейки.

– Какой я тебе Левка?! Какой институт? И вообще, Антонова, какой, нафиг, Питер?! Эти коммуняки старые бабло свое отмывают через всякие институты и прочую фигню! А вас, овец безмозглых, используют! Тоже мне благодетели – Федорыч, Афанасич! – я огляделся по сторонам, нестерпимо захотелось закурить, хоть никогда и не курил, но поблизости никого не было. Она смотрела на меня снизу вверх. – Ты думаешь, что все будет так красиво, как ты описала? Ты думаешь, рокеры-шмокеры будут приходить? А БГ у нас по утрам кофии распивать? Антонова, ты что, дура, что ли? А про Генчика мне вообще смешно! Аспирантура!.. – я засмеялся. – Да он, как только оторвется от бати, так сразу и сопьется! Уж я-то его знаю. Пацифист хренов! Нет, конечно, он будет с рокерами тусоваться, но только будет с ними водку жрать! Слышишь ты, вод-ку! О-ой… – я вдохнул побольше воздуха, – какие же вы дети наивные! – она молчала.

Вдруг кто-то похлопал меня по плечу, я обернулся – позади стояла некая девица с вызывающим макияжем.

– Молодые люди, – обратилась она низким голосом, – у вас не будет закурить?

Я оценил ее с ног до головы и бросил:

– Сами ищем, – она улыбнулась.

– Извините, – ответила она и крикнула стоявшей у дверей ресторана подруге: – Нету, Рит, – и пошла прочь, я глянул ей вслед и повернулся обратно к Наталье. В голове разом промельк нули все полетевшие прахом планы этой ночи. И мне ни с того ни с сего захотелось сказать ей что-нибудь очень обидное, но эта самая обида перехватила горло, и я зло, как только смог, процедил сквозь зубы:

– Так вот, милая. Уж от тебя-то я такого не ожидал. Слышишь, ты… ты… как ты только могла?! – меня начинало трясти.

Наталья смотрела на меня непонимающими глазами. Над нами светил яркий желтый фонарь, и ее лицо казалось каким-то не естественно бледным. Она тихо поднялась, не сводя с меня глаз. Но то самое чувство, смешанное с коньяком, усталостью и обидой, уже не просто текло из меня, оно клокотало внутри. И я говорил ей все подряд. Все, что вырывалось из меня. Она слушала, даже не моргая, и ни единый звук не сорвался с ее губ. Наконец слова закончились, мне стало гораздо легче, я даже глубоко вздохнул от облегчения. Она по-прежнему не отрывала своего взгляда. Мне стало опять не по себе.

– Ну, что ты молчишь? – уже спокойным голосом спросил я.

Она впервые за эти минуты закрыла глаза, лицо напряглось, и тут на меня выплеснулся жар ее открытых глаз, которыми она оценивала что-то глубоко внутри меня, даже то, что мне было недоступно. Стало жарко и холодно одновременно.

– То есть решать за нас, за меня должен ты? – она смотрела на меня так, будто прочитывала все мои мысли.

– В отличие от вас всех, я способен принимать однозначные решения.

– И что же ты тогда решаешь? – холодно спросила она.

– А что я должен, по-твоему, решать?

– Что-то однозначное.

Я смотрел на нее и не знал, что ответить, ее лицо было непроницаемо.

– Итак? – повторила она.

– Да пошли вы все, – я швырнул на асфальт какую-то скомканную бумажку и отошел в сторону.

С минуту я стоял спиной к ней, засунув руки в карманы, и смотрел на проезжающие по дороге машины. Голова шумела, начало покалывать сердце. Вся ситуация была какая-то идиотская, и нужно было хоть что-то сказать. Я резко повернулся в ее сторону.

Но она стояла все так же, не шевелясь, с осанкой царицы, холодно глядя на меня, ее взгляд остужал и успокаивал. Я не нашелся, что сказать ей именно в этот момент, лишь смотрел на то, как же она все-таки прекрасна в этом воздушном светло-салатовом платье! Даже под бледно-желтым фонарем. И вот сердце перестает колоть и грудь наполняется восхищением лишь от того, что я смотрю на то, как спокойный ветер чуть теребит кончики завитых волос, покоящихся на тонких ключицах; как светлая прядь снова прикрыла один глаз. На все те же золотые сережки-ниточки в ушах под волосами, на узкое ожерелье из мелкого жемчуга вокруг шеи. На открытые плечи, отражающие свет фонаря и полной луны, словно покрытые матовым шелком. На изящные руки, достойные кисти художника. Рисуя совершенный силуэт, они заканчиваются утонченными запястьями в браслетах из того же ярко-белого жемчуга и легко касаются бедер. Она вообще вся неподвижна, только ночной июньский ветер сонно покачивает невесомую ткань платья. Мы смотрим друг на друга. Мне очень хочется, чтобы она заговорила первой, и она говорит:

– Так ты принимаешь однозначное решение?

Я вдруг словно бы очнулся от ее вопроса, и то странное чувство снова стало нарастать во мне. Я зло посмотрел на нее, но она по-прежнему даже не шелохнулась и даже не моргнула. Тогда я тихо ответил:

– Хорошо, приму, – постоял секунду, надеясь, что она скажет еще что-нибудь, но она молчала и смотрела прямо в глаза. – Я приму, – бросил на нее последний взгляд, развернулся и пошел прочь. Быстрее, еще быстрее. Строй желтых фонарей провожал меня к остановке.

Троллейбус подошел скоро, он был пуст. Я стоял у заднего окна. Желтые огни перед остановкой быстро удалялись. Отчего-то вспомнился тот, декабрьский, троллейбус. Жаль только, что теперь не было дождя и капель на стекле. Больно закололо сердце, все свалилось разом: напряжение перед экзаменом, беготня с подготовкой вечера, последний «мальчишник» в общежитии, коньяк и этот дурацкий…

Остановка. Дом рядом. Какое счастье, что мои уехали на дачу. Боль становилась все сильнее, но я достал бутылку водки, налил стакан и залпом выпил. Поплелся в спальню, по пути стянул галс тук-удавку, скинул пиджак и рубашку. Грудь сдавливало, как жгутом. На лбу выступил холодный пот. Я полез в карман брюк, чтобы достать платок, и вдруг из него на пол вывалилась коробочка, а из нее выскочило кольцо. Этот «осколок неба» поблескивал на полу у окна от яркого света луны. Я ухмыльнулся и, совершенно обессилевший, свалился на кровать. Окно было открыто. В соседнем дворе мальчишки под гитару фальшиво пели Цоя. Все еще стрекотал сверчок и дул все тот же легкий ветер, но мне было душно, тело покрывалось холодным липким потом. Я заставил себя закрыть глаза. Голова неприятно шумела. Звуки стали расплываться. Внезапно острая режущая боль разлилась от сердца к лопатке, я громко застонал, повернулся на бок и забылся.

VI. Пространства и Двери

Пустое темное пространство. Не черное, не тьма, оно просто темное. Я иду по нему, как в тоннеле. Не парю, не лечу. В нем невозможно лететь, даже невозможно упасть. Иду. У меня нет направления. Нет знаков. Нет смысла. Нет понимания. И не нужно. В этом пространстве можно только идти. Все равно куда. Все равно где. В нем нельзя стоять, нельзя сидеть, нельзя ничего. И я ид у. Один. Пространство никогда не начиналось, в нем нет продолжений, конца не будет тоже. Я знаю это. Не чувствую, не ощущаю, но знаю. Чувств нет, как нет ощущений, нет мыслей, есть только знание. Единственное знание здесь, что можно только идти. Без звука, голоса, взгляда. Иду. Вдруг появляется звук. Он далекий и бессмысленный. Он наполняет собою пространство. Он становится пространством и одновременно болью. Звук и боль становятся пространством. Они уже больше пространства, и оно разрывается. Разрываюсь и я. Свет…

Длинный, бесконечный звонок телефона. В окне очень светло: утро ли, день или вечер, я не знаю. Дует ветер, мне не душно, но очень болит голова. Я стараюсь не обращать внимания на звонок, а он то прекращается, то через паузу вновь начинает разрывать мою голову. Не знаю, сколько продолжался этот трезвон, но через полчаса начали звонить и в дверь. Потом я услышал, как за дверью громко ругается и зовет меня Геннадий. Думать я не в состоянии, но одна мысль все же появляется: «А кто же тогда звонит по телефону?» Не найдя ответа, я засунул голову под подушку, послав всех звонивших подальше, и уснул.

Я снова открываю глаза, темно. Впрочем, за окном светит полная луна. Тихий ветер раскачивает тюль. Наконец стало прохладно. Боли нет. Есть пустота. Дома по-прежнему никого нет. Я нигде не стал включать свет. Даже в ванной. Душ не спеша возвращает к жизни. Крепкий кофе восстанавливает мысли. Захотелось куда-нибудь пойти, и я пошел. Вначале – из подъезда, потом к проспекту, потом по тротуару к центру города. Видимо, уже поздно: прохожих не видно, в магазинах горит свет, но они безлюдны. Мимо проезжают пустые троллейбусы. Окна домов гаснут одно за другим, превращая дома в безжизненные коробки. Я иду. Наконец где-то слышатся звуки, появляется движение. Перед парком сворачиваю в переулок, там, чуть дальше, лестница, ведущая вниз к набережной. Очень хочется видеть людей. Вдруг кто-то хватает меня за руку и тянет вниз, я делаю шаг и оступаюсь. Нога неловко опускается на ступеньку, больно. Внизу открывается дверь, и оттуда вырываются яркий неоновый свет, ритмичная музыка и густой запах прокуренного помещения. Теперь я вижу того, кто схватил меня, – это Марик Гуревич! Он курит и смеется.

– Ты чего на ногах не держишься, Энди? – он поддержал меня.

– Привет, Марио. Как ты?

– Здоров, мужик! – мы обнялись.

Марик был звездой нашего университетского театра. Мы дружили с первого курса, хоть и конкурировали за звездность. Впрочем, дружба наша ограничивалась репетициями, спектаклями, фестивалями, поездками, но вместе нам бывало весело.

– Курить будешь?

– Ты же знаешь.

– Мало ли. Может, закурил со вчерашнего… «Да, не так велик наш город – быстро же разносятся вести».

– Марио, не надо, – меньше всего мне хотелось припоминать вчерашнее.

– Ладно, дружище, брось. Пойдем-ка, я тебя угощу чем-нибудь и кое с кем познакомлю.

Он подталкивает меня в спину и ведет внутрь новенького городского бара. Он очень стильный: синеватый неоновый свет, немыслимая цветовая абстракция на стенах и потолке, экзотические напитки в меню. А все остальное пространство заполняют собой модельной внешности официантки, возвышающиеся с прозрачными подносами над теснотой и дымом, крепкий парень-бармен без лица и множество «просто моделей» и крепких парней за столиками. И главное – музыка, непрерывная ритмичная музыка или просто непрерывный ритм в виде музыки, поэтому создается ощущение, что маленькое и тесное пространство бара и есть этот самый ритм. По крайней мере, вся атмосфера похожа на взбитые сливки: из дыма, запаха картофеля «фри», постукивания вилок и кофейных чашек о блюдца. Мы протискиваемся к дальнему столику мимо отставленных стульев, потных спин и изможденных официанток. На этом пути нам кто-то улыбается, кто-то даже говорит «привет», но почему-то все выпускают в нашу сторону дым, сбрасывая пепел в пустые чашки. Наконец мы добрались. За столиком сидят две девчонки-блондинки, одетые уж слишком по-летнему. Они тоже курят. Напротив них сидит парень лет двадцати пяти, перед ним стоит маленький графин с водкой. Закуски нет. Марик представил меня своим друзьям. Парня зовут Виктор. Девчонок… не важно, главное, что им весело: Марио как всегда блистает. Я сажусь подальше, в каменную нишу в углу, похожую на маленький грот, и прислоняюсь спиной к холодной стене.

– Сейчас перекусим хорошенько. Вить, че ты там нам заказал?.. А где ваш ликер, зайцы? – с удивлением спросил Марик у «зайцев», они что-то прохихикали в ответ, и он раздраженно крикнул ближайшей официантке:

– Слышь, подруга, я же просил бутылку «Амаретто»!

Та кивнула в ответ, и через полминуты «зайцы» получили то, что им и было обещано. Пока ждали ужин, Марик, как обычно смешно, рассказывал байки о наших похождениях, я молча кивал. Сестренкам (а мне показалось, что они именно сестренки, уж больно они похожи и по цвету волос, и по своим манерам) становилось все веселее. Говорить не хотелось, как, впрочем, и есть. Я заказал двойную порцию кофе. Через полчаса мои друзья покончили с ужином и Марик вывел «зайцев» на воздух.

Я только-только притерся к новому месту и новому пространству вокруг, поэтому остался внутри, Виктор тоже. Мы перебросились парой фраз о модном баре. Потом Виктор заказал еще графинчик, а я еще чашку. Атмосфера бара незаметно захватила меня изнутри: запаха я уже не чувствовал, свет успокаивал или даже гипнотизировал, а ритм потихоньку начинал двигать мое тело.

– Давай выпьем, – предложил Виктор.

– Спасибо, я вчера…

– Что вчера?

– Выпил уже. Вчера.

– Выпускной был?

– Ага.

– У Марика тоже. Мы с ним в одном доме живем. Вот, гуляем со вчерашней ночи.

– У тебя тоже выпускной?

Виктор засмеялся:

– Нет. В отпуск к родителям на недельку заехал. Встретил вчера Марика, ну, он меня и потащил. Вначале на свой выпускной, потом на набережную. Потом еще и еще куда-то. Теперь здесь. Так и таскаемся почти сутки.

– И что, так и не спали?

Он опять громко засмеялся:

– Да я уже и не помню. Может, с кем и спали, – на мой взгляд, глупо пошутил он.

– Ясно… – я даже не знал, о чем говорить. Опять начало покалывать сердце, наверное, от такого количества кофе, и на какое-то мгновение мое сознание вновь поплыло.

– Андрюха!

– Что? – я снова был в ритме бара.

– А ты что думаешь после универа делать? Ты кто, кстати, по специальности?

– Программист.

– Серьезно?

– Ну да, а что?

– Да я тоже программер!

– Ого! – я даже немножко ожил. – А что заканчивал?

– Электротехнический.

– У нас?

– Нет, в столице.

– Ничего себе! – это был самый престижный вуз, где учились на программистов, в стране.

– Да ладно. Так что после универа-то надумал делать?

– Да как тебе сказать, – у меня стал появляться интерес, но я не знал, с чего начать.

– Да как есть.

– Хочу фирму открыть.

– Так, интересно. И?..

– Софты[13] собираемся писать. Есть хорошие наработки. Я тут в конторе одной почти год проработал: в основном для оборонки писали. Знаешь, отличный опыт. Много связей появилось, да и деньжат немножко накопил – на первое время должно хватить.

– Команда есть?

– Есть толковые ребята.

– Студенты?

– В основном. Вместе учились. Правда, и доцент один обещал присоединиться. В общем, народ набирается. Завтра собираемся идти оформляться.

– Ну что ж, молодца! Но знаешь, Андрюха, чего тебе скажу?

– Чего?

– Я тоже начинал с этого. Три года назад закончил свой институт, собрал ребят. С полгода мы писали разные бухгалтерские программки, базы для заводов. В банки кое-что… И для твоей оборонки, кстати, тоже. На сигареты, в общем, хватало. Через год собрались расширяться, и нужно было купить еще всего три компьютера… – я внимательно слушал его, он улыбнулся, – не ахти каких компьютера, но заплатили мы за них… наш месячный доход! Короче, долго мы не думали. В тот же день перепродали и новые компьютеры, и все те, что у нас были. Даже тот, в котором была бухгалтерия. На следующий день на эти деньги купили еще несколько компов, пару принтеров и… – он налил еще рюмку.

– И что?

–…и пошло, и даже поехало. Видел «Мерс» у входа?

– Серебристый?

– Ага. Вот на нем я и приехал.

Мои мысли цеплялись одна за другую. Внутри что-то просыпалось и оживало. От боли не осталось и следа. Я снова жил. Ритм бара становился и моим ритмом.

– Вить, капни пару капель.

– Ну вот, наконец-то! – он налил мне рюмку. – Давай-ка, Андрюха, выпьем за твой успех. Я вижу, ты парень понятливый и умный, все у тебя получится. Давай, – мы чокнулись и вы пили. – Вот тебе моя визитка. Будут вопросы, звони. Чем-нибудь помогу.

– Спасибо тебе, – на визитке было название фирмы, имя владельца и забавный логотип: маленький компьютер с веселым смайликом на экране.

Тут в баре громко хлопнула дверь, мы обернулись: к нам с громким смехом пробирались Марио и его подружки.

– Парни, мы кое-что придумали, – загадочно заявил он.

– Мы идем на набережную! – хором сообщили «близняшки».

Марик сел за стол, налил рюмочку и восторженно заявил:

– Парни! Там така-ая погода! Та-акие танцы внизу! И такие пиплы туда подтягиваются! – он выпил свою рюмку. – Короче, сворачиваемся и двигаем.

Виктор обратился ко мне:

– Пойдем, Андрей, подышим у реки.

Мы вышли из бара. Показалось, что мы шагнули в открытый космос, но только с кислородом. Я вдохнул полной грудью. Было свежо. Снизу, со стороны набережной, слышались модная музыка и веселые голоса. Одна из девчонок подхватила меня под руку.

– Пойдем, Энди, с нами! Потанцуем. Марио сказал, что ты классно танцуешь? – Марик подмигивал мне в три глаза.

– Куда мне до Марио, зайка…

– Ну, Энди… – «зайка» тянула меня за руку.

«Зайцев» мне только сейчас не хватало», – подумал я про себя. Мне очень хотелось побыстрее поделиться своей новой идеей с кем-нибудь из наших ребят. Так что я отцепил от своей руки Марикову красотку и ответил:

– Простите, мадмуазель, я вчера оттанцевал себе все ноги.

Блондиночка надула губы, а Марик спросил:

– Так ты что, не идешь?

– Извини, Марик, пойду по городу пройдусь.

– Ну и дурак.

– Ты прав, – обнял я его.

Виктор пожал мне руку и сказал:

– Звони, Андрей. И удачи тебе.

– Спасибо!

Я помахал им рукой, и компания с хохотом от очередной Мариковой шутки двинулась по крутым ступенькам вниз, на набережную, к огням, музыке и шуму. А я, еще раз вдохнув чистейшего воздуха, посмотрел на бесконечное звездное пространство над собой и отправился домой к Семенычу.

Шел я быстро, дворами, через калитки и двери проходных подъездов, коих в том старом районе города было множество. Один раз зацепился за торчащий гвоздь и чуть не распорол ногу – порвал джинсы. Но мне хотелось побыстрее добраться до Семеныча и рассказать о том, как же все просто в этом мире! Собрал за час «левый» компьютер и быстренько сбыл его какому-нибудь «чайнику»! И зачем месяцами мучиться и отлаживать никому не нужные софты? В самом деле, мир удивительно прост и уже почти прекрасен!

Еще одна скрипучая калитка, сто метров через двор и вот – подъезд Семеныча. Пятый этаж и… дверь моего недавнего старосты. Звоню. Он наверняка сейчас один. Жена с малышкой должны быть в деревне у матери. За дверью – тишина. Через полминуты звоню опять. Еще через минуту слышу оправданный мат, которым владел только Семеныч. Петр резко открыл дверь. Сто против одного, что меня он ожидал увидеть меньше всего! Я толкнул его в грудь и прошел в квартиру. Только бросил по пути на кухню:

– Я ставлю кофе.

Он ничего не ответил и побрел в спальню надевать шорты. Минут двадцать мы молча пили кофе. Потом он, не поворачивая ко мне головы, сказал:

– Если бы я к тебе дозвонился утром, то убил бы через телефон.

Я так же спокойно ответил:

– Значит, это был ты…

– Я.

Семеныч был старше нас на два года, после армии, и, наверное, гораздо мудрее. Уж опытней – это точно. Он помолчал с минуту и добавил:

– Дурак ты, Андрюха, и осел!

– Ты прав, Семеныч…

– Ты даже ничего не знаешь.

– А что я должен знать?

Его глаза как-то недобро блеснули, кулаки сжались, рука на столе напряглась, но он всегда умел держать себя в руках, поэтому рассказывал все ровно, без эмоций:

– Вас не было целый час. Генка и Вероника спустились к вам, чтобы позвать. Мы ведь собирались поехать после ресторана на набережную. Но когда они вышли, увидели, что Наташка лежит на асфальте, а рядом какие-то две шлюхи пытаются ее поднять. Она без сознания. Вероника прибежала в зал и кричит. Мы все вывалили на улицу. Кто-то вызвал «скорую». Расспросили этих шлюх, что произошло и где ты. Они рассказали, что видели… – он замолчал, и его рука опять напряглась. – В общем, они сказали, что, как только ты ушел, она постояла, пока ты не зашел в троллейбус, и рухнула, как подкошенная. Неотложка приехала быстро: у нее сердечный приступ и что-то там еще, я не понял что… Короче, ее откачали, но в больницу не взяли. Генка повез их с Вероникой к себе домой. Говорит, что всю ночь ее колотило в истерике. А Вероника слышала, как та все повторяла: «Если потеряю, умру»…

– Кого?

– Тебя дурака! Кого ж еще?

– В общем, все утро пытались к тебе дозвониться. А потом Генка сам поехал. Чего не открыл-то?

– Хреново мне было, Петруха! Ой, хреново!

– Хреново ему было… Приехал бы я – убил бы гада!

Мы выпили еще по чашке кофе. Потом Семеныч спросил:

– Ладно, чего пришел-то?

И я рассказал ему свою последнюю идею. Семеныч послушал, подумал немного и ответил:

– Будем работать. Утром едем оформляться. Надо только к Катьке зайти. Толковая девчонка. Ты должен помнить ее: Светкиной свидетельницей была на свадьбе.

– А… помню!

– Вот! Она ж с нами в параллели училась, экономический закончила. Будет бухгалтером.

– Ну и здорово.

– Здорово. А теперь – спать. Еще можно часика три-четыре передремать, – на часах было четыре утра, начинало светать. – Я тебе на диване постелю.

– Спасибо… Семеныч, слышь? – он уже выходил.

– Чего?

– А где они сейчас?

– Она?

– Она…

– У Генки на даче. Завтра домой едет. А потом в Калининград летят с Вероникой, там тетка Наташкина живет, – а я и не знал этого, теперь понятно, откуда эти янтарные кулончики. – Ну, а в августе они – в Питер, ты же знаешь.

– Знаю… Ясно…

– Слушай, Андрюха… – он почесал затылок, – не будь дураком, а? Махнем утром к Генке на дачу, цветов в поле нарвем. Ты же знаешь, какие там поляны. Ну, что ты? Попросишь прощения, а мы поможем! Я со Светкой сколько раз цеплялся. Цветы подаришь – и все… Это ж бабы – дело такое… – я задумался.

– Нет, Семеныч, утром у нас дела. Вот завтра… а может… даже лучше и послезавтра – в Киряевск! Там и рыбалка! Знаешь, сделал дело…

– Боишься, да? – он тоже всегда говорил, что думал, а я промолчал. – Ладно, пойдем, покемарим еще.

Но я не мог уснуть. Смотрел на штору, через которую начинало просачиваться раннее июньское солнце, и прокручивал в уже вполне ясной голове все, что произошло за последние сутки. Я даже представить себе не мог, что все вот так просто закончится. Или не просто… Или еще не закончилось? «И чего вдруг она потеряла сознание? Ну поругались, но ведь такое бывает, даже в семьях бывает», – но я вспомнил ее глаза, спокойные, даже гордые, и какие-то другие, которых я никогда еще не видел, и ничего не мог понять.

Семеныч, конечно же, прав: я боюсь. Боюсь, что она возьмет да швырнет в меня букет и скажет что-нибудь обидное. Что Вероничка будет изливать на меня свои эмоции. И как посмотрят Генкины родители. И я решил про себя: пусть пройдет немного времени, пусть все уляжется и все успокоятся. Они уедут в Питер, а мы тем временем быстренько поднимемся с бизнесом. И я приеду к ней на своей машине, обязательно в дорогом костюме и куплю ей не полевой букет, а большую корзину крупных роз. И, конечно, заберу ее из этого Питера, и все будет так, как и должно было быть с самого начала. Стало спокойней – да, все верно!

В комнате скрипнула дверь и вошла Петькина кошка. Она посмотрела на меня своими зелеными глазищами, мяукнула, презрительно вильнула хвостом и уселась на свое любимое место в кресле, нисколько не обращая на меня внимания. Я улыбнулся и все-таки задремал.

Ровно в восемь Семеныч растолкал меня. Мы быстренько позавтракали Петровой фирменной яичницей с помидорами и сосисками и после завтрака отправились к Кате. Она жила в соседнем подъезде. Катерина быстро впечатала поправки в Устав, и мы буквально понеслись на дребезжащем такси по всем нужным конторам.

В мэрии работала мама Геннадия, и все двери в красном здании бывшего горкома открывались нам без натуги и с охотой. За этими дверями сидели улыбчивые секретарши и доброжелательные чиновники. К вечеру, когда за нами закрылась последняя входная дверь, дело было сделано. Оставалось подождать всего недельку, чтобы забрать новенький цветной бланк о регистрации Компьютерной торговой палаты ООО «Бест Компьютерс»[14]. Я предложил пойти в ресторан и отметить это дело, но Семеныч сказал, что на пару дней едет к своим в деревню. Катя улыбнулась и тоже отказалась, но попросила проводить: было уже довольно поздно.

Мы поговорили по дороге, с ней было легко и как-то спокойно беседовать. Она рассказала, что всегда мечтала работать в компьютерной фирме, а тут такая удача – позвонил Семеныч. На ее улице мы распрощались, и я поехал домой.

Уже почти сутки, как я вышел из квартиры. Жутко хотелось спать. Я валился с ног. Пока ехал к дому, в голове уже прокручивал все варианты предстоящей работы. Фирма, конечно, хорошо, но где брать деньги, где искать заказчиков?! Уж слишком все было наивно и просто. И тут у меня мелькнула мысль: «Миха!».

Ну конечно же, мой сосед Миха! Друг детства моего брата. Нынче он крупный городской бизнесмен, владелец сети магазинов, хозяин рынка, а по совместительству (говорят)… «крестный отец» города. Ну говорят и говорят. Что-то такое, конечно, есть: мой сосед отсидел семь лет на зоне. А вообще, странная штука жизнь: два друга – два ровесника. Только один стал известным провинциальным «мафиози», а другой – известным столичным хирургом. Судьба, одним словом.

В общем, я не стал ждать утра и выскочил в открывшиеся двери троллейбуса, чтобы забежать в ресторан, где Миха бывал почти каждый вечер и ночь. Он старше меня на семь лет и совсем не похож на привычного киношного мафиози. Невысокого роста, худощав и не широк в плечах. Разумен и рассудителен, я бы сказал, мудр, и на все у него находятся свои присказки.

Двери ночного ресторана открылись передо мной так же легко: на входе стоял мой бывший одноклассник. Мы поздоровались, и он сказал, что Миха здесь, в своей кабинке. Я поднялся на второй этаж, прошел через прокуренный зал, в котором громко пели, по-моему, все: музыканты, посетители и официантки…

У Михиной кабинки в дверях стоял охранник, но и он пропустил меня. Миха увидел своего «соседушку», широко улыбнулся, поднялся поприветствовать и крепко обнял. Меня, конечно, никак не ожидал увидеть, но был явно рад моему появлению. Здесь же был еще один мужчина. Вид у него был крайне представительный: в дорогом костюме, в очках с золоченой оправой и с импортным черным кейсом, который он не выпускал из рук. Миха представил меня своему гостю:

– Знакомьтесь! Андрей – брат моего друга. Можно сказать, я его еще на руках нянчил! – я не был уверен, что вовремя, по этому спросил:

– Миша, может, я выйду?

– Оставь, сосед, мы уже закончили.

Представительный мужчина встал, пожал мне руку, внимательно посмотрел прямо в лицо, на Миху, распрощался и быстро вышел.

– Очень, очень серьезный человек. Серьезный бизнес, малый, – так он называл меня с самого детства, – серьезные люди. Столичные люди! – как-то уважительно сказал он о госте.

А я машинально выпалил:

– Партнер? – Миха громко рассмеялся и ответил:

– Ага, сосед, партнер!

Он усадил меня за стол и спросил:

– Есть-то хочешь?

По правде говоря, есть хотелось очень, но от еды я отказался, потому как не терпелось все побыстрее рассказать. Только попросил чашку крепкого кофе, чтобы не уснуть окончательно. Пока несли кофе, он, глядя мне в лицо, тихо сказал:

– Знаю, малый, про то, что вчера было у «Центрального», – настроение мое моментально улетучилось. Миха никогда не начинал разговора просто так. – Дурак ты, Андрейка, ладная она девонька. Хочешь, помогу все исправить? – очень уж не хотелось, чтобы мою душу снова ковыряли и, зная Михину искренность и желание помочь, ответил:

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

В монографии представлено комплексное описание просодических характеристик современной британской пу...
Монография посвящена изучению современной британской публичной речи с позиций теории регуляции речев...
В монографии дается теоретический анализ структуры художественно-творческих способностей с точки зре...
Как позволить себе творить чаще и смелее?Правильнее концентрироваться на одном виде творчества или п...
Роман в очерках, по сути, настоящий нон-фикшн. В своей фирменной иронической манере автор повествует...
О любви и ненависти, о взаимовыручке и предательстве, о добре и зле. Об одиночестве. О жизни подрост...