Разрушь меня Мафи Тахира

Мальчик, который меня забыл с которым мы были знакомы в прежней жизни.

– Они хотят уничтожить английский язык, – негромко говорит Адам.

Мне стоит больших трудов не сбить дыхание.

– Они хотят создать все заново, – продолжает он. – Все переделать. Хотят уничтожить все, в чем якобы кроется корень наших проблем. По их мнению, нам нужен новый, универсальный язык. – Его голос дрогнул, он опустил глаза. – Они хотят уничтожить все известные языки.

– Ох нет, – задохнулась я. Перед глазами поплыли пятна.

– Я точно знаю.

– Нет!

Такого я представить себе не могла.

– Хорошо, что ты записываешь происходящее. Однажды и это станет незаконным.

Меня трясет. Тело сопротивляется Мальстрёму эмоций; мне больно от невозможности удержать мир, который я знала, и от того, что Адам меня не помнит. Ручка выпала на пол; я вцепилась в одеяло – не понимаю, как оно выдержало; острый лед кромсал мою кожу, сгустившийся ужас забивал вены. Мне и не снилось, что все станет так плохо. Я не думала, что Оздоровление зайдет так далеко. Они превратят в пепел, в прах культуру, красоту разнообразия. Гражданами нового мира станут безликие субъекты, легко заменяемые, легко удаляемые, легко уничтожаемые за неподчинение.

Мы утратим то, что делает нас людьми.

Накинув одеяло на плечи, заворачиваюсь в теплый кокон. Дрожь не проходит. Меня пугает непокорность собственного тела – я не могу унять тремор.

Неожиданно мне на спину ложится теплая ладонь.

Прикосновение обжигает кожу сквозь слои ткани. Судорожно втягиваю воздух, едва не разрывая легкие. Меня охватывает замешательство, смешанное с нестерпимым нестерпимым нестерпимым желанием оказаться еще ближе и вместе с тем как можно дальше. Не могу от него отодвинуться. Я не хочу от него отодвигаться.

Не хочу, чтобы он меня боялся.

– Эй… – Мягкий голос едва слышен. Его руки сильнее, чем все мышцы моего тела. Адам притягивает меня, запеленутую, к себе, и я разлетаюсь на кусочки. Два, три, четыре, пятьдесят тысяч осколков вонзаются в сердце, тают каплями теплого меда и бальзамом льются на шрамы моей души. Одеяло – единственная преграда между нами, и Адам прижимает меня все ближе, все сильнее, пока я не начинаю ощущать биение его сердца. Сталь обнимающих рук перерезала путы, сковывавшие мое тело. Исходящий от Адама жар растопил кристаллы льда, согрев меня изнутри, и я таю, таю, таю, веки трепещут и медленно опускаются, и тихие слезы сами струятся по щекам от единственного желания – замереть в его объятиях. – Все хорошо, – шепчет Адам. – С тобой все будет хорошо.

Правда – завистливая, злобная, вечно бдящая хозяйка, хотелось мне сказать. У меня никогда ничего не будет хорошо.

Мне пришлось напрячь каждое хлипкое мышечное волокно всего моего существа, чтобы отодвинуться от Адама. Так надо. Для его же блага. В спину будто втыкали вилки, когда я отодвигалась. Одеяло запуталось вокруг щиколоток, я едва не упала, и Адам потянулся подхватить меня.

– Джульетта…

– Меня нельзя трогать. – Дыхание стало частым-частым, в горле ком, пальцы дрожат мелкой дрожью, сжимаю их в кулак. – Нельзя трогать. Нельзя… – Я не свожу взгляд с двери.

Он поднимается на ноги.

– Почему?

– Нельзя, и все, – шепчу я в стену.

– Я не понимаю, почему ты не говоришь со мной? Сидишь в углу целый день, пишешь в своей книжке, смотришь куда угодно, только не на меня. Тебе так много надо сказать клочку бумажки, а я стою в одном шаге, но ты даже не замечаешь меня. Джульетта! – Он проворно хватает меня за локоть. Отворачиваюсь. – Почему ты даже не смотришь на меня? Я тебе ничего не сделаю…

Ты меня не помнишь. Не помнишь, а ведь мы семь лет ходили в одну школу.

Ты меня не помнишь.

– Ты меня не знаешь. – Мой голос звучит ровно и плоско, руки и ноги онемели, будто ампутированные. – Мы сидим в одной камере две недели, ты решил, что достаточно узнал меня, но ты по-прежнему ничего обо мне не знаешь. Что, если я сумасшедшая?

– Никакая ты не сумасшедшая, – говорит он сквозь зубы. – И прекрасно это знаешь.

– Значит, сумасшедший ты, – возражаю я. – Один из нас точно псих.

– Это неправда.

– Скажи мне, за что ты здесь, Адам? Что ты, якобы здоровый, делаешь в психиатрической лечебнице?

– Я задаю тебе тот же вопрос с первого дня.

– Может, ты задаешь слишком много вопросов?

Слышу, как он с силой выдохнул и невесело засмеялся:

– Мы, можно сказать, последние живые люди в этом заведении, а ты и меня хочешь заткнуть?

Закрываю глаза и думаю только о дыхании.

– Отчего же, говорить можно. Дотрагиваться нельзя.

Семь секунд молчания присоединились к беседе.

– А если я хочу тебя трогать?

Мое сердце превратилось в дуршлаг от пятнадцати тысяч выражений острого недоверия. Меня посетило искушение повести себя безрассудно – болезненное, отчаянное желание получить навсегда запретный для меня плод. Я отвернулась, но не удержала ложь, и она выплеснулась у меня изо рта:

– А если я этого не хочу?

– Я тебе настолько противен? – резко спрашивает он.

Невольно оборачиваюсь, застигнутая врасплох его словами, и выдаю себя. Он смотрит на меня сурово, сжав челюсти, выставив подбородок, пальцы скрючены, как когти. Глаза, эти два ведра дождевой воды, глубокие, свежие и чистые.

Обиженные.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – задыхаясь, бормочу я.

– Ты не можешь ответить на простой вопрос!

Покачав головой, он отворачивается к стене.

Мое лицо застыло, как бесстрастная маска, руки и ноги будто залиты гипсом. Опустошенная, я ничего не чувствую. Я ничто, я пустота, я не могу пошевелиться. Смотрю на маленькую трещину у самой тенниски. Я буду смотреть на нее целую вечность.

Одеяла упали на пол. Мир расплывается, будто сбили резкость, в ушах звучат звуки иных измерений. Глаза закрываются, мысли куда-то плывут, воспоминания остро колют в самое сердце.

Я знаю его.

Я изо всех сил пыталась не думать о нем.

Я старалась забыть его лицо.

Я хотела забыть эти синие глаза, но я знаю его, я знаю его, я знаю его. В последний раз я видела его три года назад.

Я никогда не могла бы разлюбить Адама.

А он забыл меня.

Глава 7

Я помню телевизоры, камины, фаянсовые раковины. Я помню билеты в кино, парковки, фургоны для перевозки мебели. Я помню парикмахерские, каникулы, оконные жалюзи, одуванчики и запах горячего асфальта на шоссе. Помню рекламу зубной пасты, женщин в туфельках на каблуках, стариков в деловых костюмах. Помню почтальонов, библиотеки, мальчишечьи рок-группы, воздушные шары и рождественские елки.

Я помню, что когда мне было десять лет, мы не могли уже выдерживать нехватку еды. Все так подорожало, что невозможно было позволить себе жить.

* * *

Адам со мной не разговаривает.

Может, это и к лучшему. Может, бессмысленно надеяться, что мы будем друзьями. Пусть лучше думает, будто я недолюбливаю его, чем знает, что он мне нравится. Слишком нравится. Он скрывает многое – наверное, болезненные воспоминания, но его тайны пугают меня. Он не говорит, за что он здесь. Хотя и я мало что говорю ему.

И все же, все же, все же…

Вчера вечером память о его объятиях пересилила ужас еженощных криков неведомых узников. Тепло добрых рук, призывающих держаться, сила молодых мышц, облегчение, окончание стольких лет одиночества. После такого дара я перед ним в неоплатном долгу.

Тронуть Джульетту почти невозможно.

Никогда не забуду ужас в глазах матери, муку на лице отца, страх, навсегда врезавшийся в их черты. Их ребенок был оказался чудовищем. Одержимым дьяволом. Проклятым. Адским отродьем. Неведомой мерзостью и гнусью. Лекарства, анализы, рекомендации врачей не помогли. Перекрестный допрос психологов ни к чему не привел.

Она – ходячая бомба, говорили учителя. Мы никогда с таким не сталкивались, сказали врачи. Ее нужно убрать из вашего дома, сказал полицейский.

Да нет проблем, сказали мои родители. Мне было четырнадцать, когда они избавились от меня. Стояли и смотрели, как меня вытаскивают из родного дома за убийство, которое совершилось абсолютно помимо моего желания, воли или знания.

Может, для общества безопаснее, если я заперта в камере. Может, Адам меньше рискует, ненавидя меня. Он сидит в углу, уткнувшись кулаками в лоб.

Я не хотела его задеть.

Я никогда не хотела обижать ни единого человека, не желавшего мне зла.

Дверь резко отъезжает, и в камеру врываются пятеро вооруженных людей, направив на нас автоматы.

Адам вскакивает, я остаюсь сидеть неподвижно, забыв дышать. Я так давно не видела столько живых людей, что просто оцепенела. Надо было кричать, но я молчала.

– Руки вверх, ноги расставить, рты закрыть. Не двигаться, и останетесь целы.

Я по-прежнему сижу неподвижно. Надо поднять руки, расставить ноги. Надо дышать. Мне словно перерезали горло.

Тот, кто выкрикивал приказы, ударил стволом мне в спину. Колени хрустнули, когда я упала на четвереньки. Я наконец-то вдохнула воздух – с привкусом крови. Кажется, Адам кричит. Меня пронзает острая боль, непохожая на все, что я испытывала раньше. Я не могу пошевелиться.

– Ты что, не понимаешь, как это – закрыть рот?

Повернув глаза вбок до отказа, я увидела ствол карабина в двух дюймах от лица Адама.

– Встать! – Ботинок со стальным рантом пинает меня под ребра, быстро, жестко, глухо. Я ничего не проглотила, но судороги сотрясают мое тело, будто жестокий кашель. – Я сказал, встать! – Второй ботинок, еще жестче, быстрее, сильнее, прилетает мне в живот. Я даже не могу закричать.

Поднимайся, Джульетта. Поднимайся. Иначе они застрелят Адама.

Кое-как встаю на колени, теряю равновесие и едва не падаю на стену сзади, но неловко двигаюсь вперед. Поднять руки оказалось мучительно, я не ожидала от себя подобной стойкости. Внутри все омертвело, кости растрескались, кожа превратилась в сито, истыканная иголками боли. Вот меня и пришли убивать.

Вот почему Адама посадили в мою камеру.

Потому что я ухожу. Адам здесь, потому что я ухожу, они забыли убить меня вовремя, потому что мои минуты истекли, потому что семнадцать лет в этом мире слишком много. Сейчас меня убьют.

Я часто думала, как это будет. Интересно, это осчастливит моих родителей?

Кто-то смеется.

– Ну не жалкое ли дерьмо?

Я не знаю, со мной ли они говорят. Я едва удерживаю руки поднятыми.

– Даже не плачет, – добавил кто-то. – Девки на этом этапе уже молят о пощаде.

Стены начинают сочиться кровью, сильнее, сильнее, алые струйки уже брызжут в потолок. Я не знаю, сколько смогу сдерживать дыхание. Я не различаю слова, не понимаю звуков, только слышу, как в голове шумит кровь. Мои губы – две бетонные плиты, которые мне не разлепить. Пол куда-то проваливается. Ноги несут меня в направлении, которое я не узнаю.

Надеюсь, они убьют меня быстро.

Глава 8

Открыть глаза мне удалось только через два дня.

Рядом стоит жестянка с водой и банка с едой, и я проглатываю холодное содержимое, засовывая его в рот дрожащими руками. Тупая боль отдается в суставах, отчаянная сухость сжимает горло. Вроде бы ничего не сломано, но взгляд под рубашку доказывает, что боль реальна: синяки цветут тусклым синим и желтым, мучительно отзываясь на прикосновение и медленно исчезая.

Адама нигде нет.

Я одна в блоке одиночества. Четыре стены не более десяти футов в длину и высоту, воздух поступает из узкой щели в двери. Не успело собственное воображение начать меня терроризировать, как тяжелая металлическая дверь распахнулась, и охранник с двумя автоматами на груди смерил меня взглядом.

– Встать.

На этот раз я подчиняюсь, не колеблясь.

Надеюсь, Адам цел и его не ждет такой финал, как меня.

– Иди за мной. – Голос у охранника басистый, зычный, серые глаза непроницаемы. На вид ему лет двадцать пять. Стриженные ежиком светлые волосы, рукава рубашки закатаны почти до плеч, армейские татуировки покрывают предплечья, совсем как у Адама.

О Боже, нет!

Адам появляется рядом с блондином и показывает стволом в узкий коридор:

– Шевелись.

Адам направляет карабин мне в грудь.

Адам направляет карабин мне в грудь.

Адам направляет карабин мне в грудь.

Его глаза незнакомые, стеклянные и далекие, словно он за много миль отсюда.

Я не я, а новокаин какой-то. Полное онемение, мир пустоты, ощущения и чувства исчезли.

Я шепот, который так и не раздался.

Адам тоже солдат. Адам хочет, чтобы я умерла.

Смотрю на него уже открыто. Все ощущения ампутированы, боль – далекий крик, отделенный от тела. Ноги сами двинулись вперед. Губы остаются сжатыми, потому что на свете нет слов для такой минуты.

Смерть будет желанным освобождением от всех земных радостей, которые я знала.

Неизвестно, сколько мы шли, прежде чем новый удар в спину свалил меня с ног. Моргаю от яркого света, которого так долго не видела. Потекли слезы. Щурюсь на флуоресцентные лампы, освещающие просторную комнату. Почти ничего не вижу.

– Джульетта Феррарс. – Чей-то голос словно взорвал мое имя. На спину давит нога в тяжелом ботинке, я не могла поднять голову и увидеть, кто со мной говорит. – Уэстон, убавь свет и отпусти ее. Я хочу видеть ее лицо. – Команда прозвучала холодно и сильно, как сталь, угрожающе спокойно, без усилий властно.

Яркость ламп уменьшили до такой, какую я могла терпеть. Отпечаток подошвы я еще чувствую спиной, но он уже не вдавливается в тело. Осторожно поднимаю голову и смотрю вверх.

Прежде всего меня поразила молодость говорившего. Он не старше меня.

Очевидно, он занимает высокий пост, хотя не представляю какой. Безупречная, без единого дефекта, кожа, волевой, четко очерченный подбородок. Глаза самого бледного оттенка изумруда – никогда не видела таких глаз.

Красив.

Асимметричная улыбка таит в себе точно рассчитанное зло.

Как на троне, он сидит на стуле посреди пустой комнаты. Идеально отглаженный костюм, тщательно причесанные светлые волосы, вокруг солдаты – идеальные телохранители.

Ненавижу его.

– Какая ты упрямая. – Бледно-зеленые глаза стали почти прозрачными. – Никак не соглашаешься сотрудничать. Даже с сокамерником не захотела быть полюбезнее.

Я невольно дернулась, вздрогнув всем телом. Краска заливает шею и поднимается выше – предательство жжет как огнем.

Зеленоглазого что-то явно забавляет. Я готова умереть от унижения.

– Как интересно! – Он щелкнул пальцами. – Кент, поди-ка сюда.

Сердце останавливается: вперед выходит Адам.

Кент. Его зовут Адам Кент.

Я горю с головы до ног. Адам мгновенно оказывается сбоку от зеленоглазого, но приветствует его лишь коротким кивком. Возможно, этот командир вовсе не так уж важен, как о себе мнит.

– Сэр, – выжидательно говорит Адам.

В голове поднимается ураган, я не могу распутать затягивающиеся вокруг меня узлы безумия. Надо было догадаться. Ходили же слухи о солдатах, тайно живущих среди гражданских и доносящих властям обо всем подозрительном. Люди пропадали каждый день, и ни один не вернулся назад.

Хотя все равно не понимаю, почему Адама приставили за мной шпионить.

– Похоже, ты произвел на нее впечатление.

Я смотрю на молодого человека на стуле и вдруг замечаю маленькие цветные нашивки. За военные действия. На лацкане выгравирована фамилия: Уорнер.

Адам ничего не отвечает и не смотрит в мою сторону. Он стоит прямо, шесть футов роскошных природных мышц, профиль волевой и замкнутый. Руки, которые меня обнимали, превратились в держатели для смертоносного оружия.

– Ты ничего не хочешь об этом сказать? – спрашивает Уорнер Адама, кивнув на меня. Его глаза так и прыгают: он находит ситуацию комичной.

Адам чуть заметно напрягается.

– Сэр?

– Ну еще бы, – неожиданно скучным голосом вдруг говорит Уорнер. – Дождешься от тебя откровенности, как же.

– Вы убьете меня? – Слова слетели с губ сами, прежде чем я успела подумать. Ствол чьего-то карабина глубоко воткнулся мне в спину, и я упала, коротко всхлипнув, прерывисто дыша в грязный пол.

– В этом не было необходимости, Роланд, – с издевкой делает Уорнер притворный выговор. – На ее месте я бы тоже об этом подумал. – Пауза. – Джульетта?

Из последних сил поднимаю голову.

– У меня к тебе предложение.

Глава 9

Мне кажется, что я ослышалась.

– У тебя есть то, что мне нужно. – Уорнер пристально смотрит на меня.

– Не понимаю, – еле слышно говорю я.

Он с шумным вздохом встает и начинает ходить по комнате, будто не замечая Адама.

– Ты мой любимый проект. – Уорнер улыбается своим мыслям. – Я изучал твое дело очень, очень долго.

Я с трудом выношу его самодовольство и развязность. Мне хочется ногтями сорвать ухмылку с его лица.

Уорнер останавливается.

– Я хочу, чтобы ты была в моей команде.

– Что? – изумляюсь я.

– Мы ведем войну, – нетерпеливо говорит он. – Ты будешь нам полезна.

– Не понимаю…

– Я знаю твой секрет, Джульетта. Я знаю, почему ты здесь. Вся твоя жизнь – сплошные истории болезни, жалобы властям, путаные судебные разбирательства и требования общественности изолировать тебя в спецучреждении. – Пауза. Не могу дышать от ужаса, сдавившего горло. – Я долго думал и решил сперва убедиться, что ты все же не сумасшедшая. Изоляция не самый эффективный индикатор, хотя ты и здесь неплохо устроилась. – Улыбка дает понять, что я должна быть благодарна за эту похвалу. – Подселение Адама стало последней проверкой. Надо было доказать, что у тебя достаточно устойчивая психика, что ты способна на элементарное общение. Должен сказать, я очень доволен результатом.

Мне кажется, что с меня содрали кожу.

– Похоже, Адам сыграл свою роль даже слишком хорошо. Прекрасный солдат, один из лучших. – Снисходительно взглянув на Адама, Уорнер улыбается мне: – Не волнуйся, он не знает, на что ты способна. Пока не знает.

Терпя смертельную муку, впиваюсь ногтями в панику, пытаясь ее удержать. Уговариваю себя не смотреть на Адама, но не могу, не могу, не могу. На долю секунды Адам встречается со мной взглядом, но отводит глаза так быстро, что мне могло и показаться.

Я чудовище.

– Я не такой жестокий, как ты думаешь, – воодушевившись, продолжает Уорнер. – Если тебе так понравилось общество Кента, я оставлю его тебе. – Он неопределенно помахал рукой между мной и Адамом. – Сделаю поручение постоянным.

– Нет, – выдыхаю я.

Уорнер раздвигает губы в беззаботной улыбке:

– Значит, да. Но будь поосторожнее, красотка. Если выкинешь что-нибудь плохое, Кенту придется тебя пристрелить.

Мое сердце снова и снова режут натянутой, как струна, проволокой. Адам никак не отреагировал на сказанное Уорнером.

Он выполняет свою работу.

Я мелочь, служебное задание, ординарный объект. Я даже не оставила у него воспоминаний.

Я ничто.

Я не ожидала, что предательство повергнет меня в такое отчаянье.

– Если примешь мое предложение, – прерывает мои мысли Уорнер, – будешь жить, как я. Будешь одной из нас, а не одной из них. Твоя жизнь радикально изменится.

– А если откажусь? – спрашиваю я, успев договорить прежде, чем голос пресекся от страха.

Уорнер с видимым разочарованием сцепляет пальцы.

– У тебя нет выбора. Встанешь на мою сторону – получишь награду. – Он сжал губы. – Не захочешь подчиниться? Что ж, ты довольно миленькая, жаль будет тебя уродовать.

Меня начинает трясти.

– Ты хочешь, чтобы я мучила для тебя людей?

Он расплывается в ослепительной улыбке:

– Это было бы чудесно!

Мир вокруг начинает сочиться кровью.

Я не успела придумать ответ, а Уорнер уже поворачивается к Адаму.

– Покажешь ей, что она упускает.

– Сэр? – переспрашивает Адам после едва заметной паузы.

– Это приказ, солдат. – Уорнер сверлит меня взглядом, кривя губы от сдерживаемого смеха. – Я хочу от нее послушания. Слишком она энергичная, себе во вред.

– Меня нельзя касаться, – говорю я сквозь стиснутые зубы.

– Не совсем, – пропел он, бросая Адаму пару черных перчаток. – Тебе понадобятся, – добавляет он заговорщическим шепотом.

– Ты чудовище. – Мой голос звучит ровно, хотя меня переполняет гнев. – Почему вы меня просто не убьете?

– Это, дорогая, будет перевод материала. – Он шагает вперед – я впервые замечаю на его руках плотные белые кожаные перчатки – и пальцем приподнимает мой подбородок. – Да и жалко портить такое красивое лицо.

Дергаю шеей, желая уйти от его прикосновения, но тот же самый ботинок со стальным рантом с размаху ударяет меня в спину, и Уорнер успевает поймать мое лицо в горсть. Еле сдерживаю крик.

– Не ломайся, милая. Так ты только все усложняешь – для себя.

– Чтоб ты сдох, чтоб ты горел в аду!

Двинув желваками, Уорнер жестом останавливает кого-то, кто хотел меня пристрелить, пнуть в бок, расколоть череп, не знаю.

– Значит, ты не в той команде… – Он выпрямляется. – Ничего, исправим. Кент, не спускай с нее глаз. Под твою ответственность, понял?

– Да, сэр.

Глава 10

Адам надевает перчатки, но не спешит ко мне прикасаться.

– Дай ей подняться, Роланд. Я уведу ее отсюда.

Прижимающий меня к полу ботинок исчезает. Кое-как поднимаюсь, уставившись в пустоту. Я не стану думать об ужасе, ожидающем меня впереди. Кто-то пинает меня под колени, и я чуть не падаю.

– Давай двигай! – рявкает кто-то за спиной. Подняв глаза, понимаю, что Адам уже ушел вперед. Мне полагалось следовать за ним.

Когда мы оказались в знакомой слепоте коридоров лечебницы, он останавливается.

– Джульетта…

Одно слово, и мои суставы словно сделаны из воздуха.

Я не отвечаю.

– Возьми меня за руку, – говорит он.

– Никогда, – выдыхаю я, справляясь с болью. – Ни за что.

Он тяжело вздыхает. Слышу движение в темноте, и вскоре он оказывается близко, слишком близко, обезоруживающе близко. Касаясь моей спины, Адам куда-то ведет меня по коридорам. Моя кожа горит. Усилием воли я держусь прямо, чтобы не упасть назад, в его объятия.

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга представляет собой фундаментальный труд, посвященный разработкам в области методологии психоло...
Люди и события, города и страны, иллюзии и мечты, ставшие жизнью, и жизнь, превратившаяся в иллюзию,...
Роман «Не любовь» Оксаны Хващевской – остросюжетное произведение с глубокой нравственной подоплекой,...
Эта книга знакомит с волшебным миром праславянской мифовселенной – ее магией, богами, духами, богатс...
Старший сын детектива Алексея Кисанова Роман приезжает в деревенский дом своего друга. В окне соседн...
Кто из нас не мечтал хотя бы на время стать Шерлоком Холмсом, который за мгновение раскроет любое пр...