Волшебный пояс Жанны д’Арк Лесина Екатерина

– Кажется, да… дедушка.

– Вот и хорошо. Налей мне вина.

Жиль поспешил исполнить просьбу и, подав бокал, спросил:

– Я не хочу быть слепым.

– Ты и не будешь, – пообещал дед. – Я учу тебя… и думается, что научу. Но будь осторожен. На пути знания множество искушений. Иные знания опасны… да…

Дед не пил вино, но смотрел в кубок. И Жиль заглянул. Вино показалось темным, густым, будто и не вино, а кровь.

– Скоро мы уедем, – произнес дед. С ним случалось менять тему беседы резко. – Здесь мне тесно…

– Куда?

– Тиффож… пора тебе учиться…

– Я учусь! – Жиль побледнел, представив, что предстоит учиться еще больше.

– Не тому, – дед усмехнулся. – Учиться быть воином… В нашем роду трусов не было, Жиль…

Птицу она оставила, а вот записку, свернув, сунула в карман халата.

Спохватилась – в этом доме, надо полагать, не принято разгуливать в подобном виде. Переоделась, натянув старые, разношенные и тем удобные джинсы. Майку схватила наугад.

Руки дрожали.

Птица ведь не исчезла, лежала… Кто ее принес?

И когда?

Нет, когда – понятно, Жанна в это время в душе была. Правильно, она зашла в комнату, и… и птицы не было. Жанна ее заметила бы, а раз не заметила, то, значит, птицы определенно не было. Жанна отправилась в душ, и в это время кто-то…

Кто?

Кто угодно. Гадать она может долго. И кажется, единственный человек, к которому Жанна не то чтобы доверием прониклась, но явно не желающий, чтобы она уезжала, – это Кирилл. И если так, то следует с ним побеседовать…

В коридор Жанна выглянула осторожно, опасаясь… сама не зная чего, но все одно опасаясь – родственники вели себя слишком уж непредсказуемо. Но коридор был пуст. И куда идти? У кого спросить, чтобы…

К счастью, первой, на кого Жанна наткнулась, была горничная, которая к просьбе отнеслась с пониманием. И Жанну проводила.

Комнаты Кирилла располагались в восточном крыле, рядом с покоями Алиции Виссарионовны, о чем горничная предупредила шепотом, точно опасалась, что их подслушают.

Уверенность Жанны в том, что беседа эта необходима, таяла с каждым шагом. И когда горничная ушла, верно, рассудив, что, что бы там гостья ни задумала, ее это не касается, Жанна отступила.

Птица?

Не так уж и страшно… Дети, случалось, подбрасывали в стол и мышей, и жабу живую, огромную… а дохлая птица – всего-навсего неприятность. В мусорное ведро ее отправить… ну или, наплевав на все правила приличий, вовсе из окна выбросить.

Кирилл же…

Постучать Жанна не успела, как и уйти из этого, заповедного, крыла, когда дверь открылась, едва не стукнув ее по лбу.

– Привет, – только и сумела сказать она.

– И тебе здравствуй, – ответил Кирилл. – Что случилось?

– А… с чего ты взял, что что-то случилось?

– Ну… – он пожал плечами. – Мне кажется, что просто по мне соскучиться ты не успела.

Вместо ответа Жанна протянула записку.

– Даже так… – Кириллу хватило одного взгляда. – Под дверь подсунули?

Она покачала головой и, вздохнув, призналась:

– Птицу дохлую подбросили… на стол… грача. Большого такого, черного… а в клюве вот… и… мне, наверное, стоит уехать, но…

– Проходи, – Кирилл посторонился, пропуская Жанну. – Гостем будешь…

– Спасибо, я и так, кажется, слишком… загостилась.

– Заходи. – Он явно не привык к отказам и, взяв за плечи, подтолкнул Жанну к двери. – Чаю попьешь, успокоишься. А заодно и поговорим.

Отказаться от приглашения не выйдет, это Жанна осознала ясно. И дверь за спиной закрылась с глухим звуком.

– Садись куда-нибудь…

…Здесь не было ни приторной белизны, ни хрома.

Огромные окна. Тяжелые гардины. Бархат и атлас. Ковер восточный, узорчатый.

Напольные часы с боем.

И Кирилл, который в этот традиционный, если не сказать устаревший, интерьер вписывался чудеснейшим образом.

– Твой отъезд ничего не изменит. – Он сел в кресло, которое больше походило на трон.

– Почему?

Жанна устроилась на диванчике.

Неуютно.

Она лишняя в этой комнате, но… если уйти отсюда, то придется вернуться к себе, а там дохлый грач и, может быть, не только он.

– Потому что ты уже появилась, – сказал Кирилл так, будто эта фраза объясняла все. Для него, быть может, и объясняла, но не для Жанны.

– Не понимаю…

– Алиция Виссарионовна тебя видела. И признала. И даже если ты сейчас соберешь сумки и исчезнешь, ты останешься в ее памяти. И, что куда хуже, в ее планах. Это понимают все, кроме тебя. Ты можешь бежать, но она своего решения, какое бы оно ни было, не изменит.

Кирилл вздохнул и стиснул кулаки.

Ему обидно, наверное. Он ведь жил в этом доме и работал на износ, как для себя, а получалось, что вовсе не для себя, что, несмотря на все старания, ему не стать наследником. И быть может, именно его удел – компенсация и благодарность.

Почетная отставка.

– Тогда зачем это все?

– А здесь вопрос сложный – зачем… Первая версия: чтобы ты нервничать начала. Где нервы – там истерика. Алиция Виссарионовна на дух истеричек не выносит.

Нервы? Истерика?

Нервы у Жанны были, она помнила, что были… и нервы эти отзывались на боль бессонницей. Сначала, когда родителей не стало… потом Илья… и, наверное, больно было не столько из-за того, что он обманул, втравил ее в дело с кредитом, сколько потому, что Жанна позволила себе поверить, что может быть счастлива.

– Держишься, – удовлетворенно произнес Кирилл. – И это хорошо…

Держится. И злится. За Жанной такое водилось прежде. Злость, которую она испытывала, была чувством иррациональным, не поддающимся объяснению. Она не туманила разум, но, напротив, делала его ясным. Злость подсказывала правильные вопросы.

И чутье обостряла до предела. И сейчас это самое чутье говорило, что Кирилл не все рассказал.

– А вторая версия? – Жанна провела ладонью по обивке дивана.

Неровная.

Плотная ткань, гладкий шелк вышивки. Птицы и цветы, цветы и птицы… сельская пастораль какая-то.

– Вторая… – Кирилл смерил ее внимательным взглядом. – Со второй сложней… Быть может, эта вторая версия мне и вовсе примерещилась…

Замолчал. И эта пауза – негласное предложение отступить, принять как данность первый, весьма логичный, удобный даже вариант.

– Излагай, – велела Жанна. А ее собеседник вдруг усмехнулся:

– Ты похожа на нее сильней, чем мне показалось вначале. Правда, я не уверен, что это хорошо… Она порой… совершенно невыносима.

– Ты про Алицию Виссарионовну?

– Да.

– Ты ее любишь?

– Сложный вопрос… Было время, когда я ее ненавидел. А теперь… не знаю. Она то, что есть. И она сделала меня таким, каков я есть. И пока я не знаю, сказать ей спасибо за это или проклясть… поэтому давай-ка лучше к делу вернемся. Твои родители умерли три года тому назад, верно?

– А какое это имеет отношение…

– Просто ответь.

– Да.

– А четыре года тому назад повесилась мать Игорька… два года назад… у Николаши имелась сестра-близнец. Валентина. – Кирилл произнес это имя странным тоном. И подлокотники стиснул, сильно, до побелевших пальцев. – Она… мы приятельствовали… Она была очень талантлива. Химик… Ей пророчили блестящее будущее… приглашали в Оксфорд… и она приняла бы приглашение, потому что… да не важно, главное, что Алиция Виссарионовна ее любила. Любовь у нее своеобразная весьма, но у Вали хватало сил отвоевать право на свою жизнь… И пояс достался бы ей, тут и думать нечего.

– Что случилось?

Жанна уже знает что, и Кирилл, болезненно скривившись, подтверждает догадку:

– Она умерла. Передозировка…

– Она…

– Нет! – Он вскочил и, заложив руки за спину, принялся мерить комнату шагами. – Валя никогда… она и не пила. Она говорила, что, выпив, теряет ясность мышления. А это ее угнетало. Поэтому все, что накопали… якобы давно сидела на игле… чушь неимоверная.

– Но в нее поверили?

– Да, – тихо сказал Кирилл. – Я нанял людей, чтобы разобраться во всем, но… они ничего не нашли.

Может, потому, что искать было нечего.

Он ведь любил эту Валентину, наверное, тайно, издали… а быть может, и не тайно, но любовь застилает глаза, Жанне ли не знать? Она бы тоже не поверила, скажи ей тогда, что Илья – вовсе не талантливый бизнесмен, а альфонс и мошенник, что не будет у них никакой свадьбы и жизни совместной, которая до гроба, тоже…

– Я не ты, – огрызнулся Кирилл, хотя Жанна и слова не произнесла. – Я… Просто поверь, она никогда бы не прикоснулась к наркотикам. Ее убили… их всех убили…

– У мамы был рак.

– Полагаю, не только. Сколько она протянула? Полгода? Ничтожно мало… хотя, может, и совпадение… иногда сгорают быстро. Главное, что и ее не стало… Это похоже на паранойю, верно?

Жанна кивнула: очень даже похоже.

– Рак у Алиции диагностировали пять лет тому… тогда ей давали года полтора-два… и Алиция впервые заговорила о завещании.

– Ты думаешь…

– Три смерти, Жанна. Сначала Галина. Евгения. Валентина…

– И потом тишина…

– Именно… Ладно, допустим, о Евгении забыли и ее смерть действительно была случайностью. – Кирилл был хмур. – О ней просто забыли, иначе, полагаю, избавились бы и от тебя, а ты жива…

– Какая радость!

– Радость. И неплохой шанс…

– Для чего?

То, до чего сама Жанна додумалась, ей категорически не нравилось, и она очень надеялась, что в мыслях своих ошиблась. Но Кирилл ждал. Смотрел. Усмехался. И усмешка эта, неровная, едкая, донельзя ее раздражала.

– Ты же понимаешь, что, если бы я сегодня не оказался у пруда…

Имел бы место очередной несчастный случай. Неосторожная гостья решила искупаться… или нет, просто поскользнулась, упала и утонула.

– Меня хотят убить. – Жанна сама удивилась своему спокойствию.

– Хотят, – согласился Кирилл. – Ты, главное, не нервничай.

Легко ему говорить.

Ей хотелось взять со столика вещицу потяжелей, например нефритовое пресс-папье… или декоративную чернильницу в виде лежащего льва… или еще что-нибудь, но главное, взять и обрушить на макушку Кирилла.

Глядишь, тогда в его голове прояснится.

Это ведь он виноват!

– Ты… – Жанна сделала глубокий вдох и, вытянув руку, ткнула Кириллу в грудь пальцем: – Ты знал! Знал, что все так и будет! Что меня… что я… ты подсказал Алиции Виссарионовне эту мысль… найти мою маму… ты сам сказал.

Он не собирался ни отрицать, ни оправдываться.

– Ты знал, что мама уже умерла, но есть я и…

– И твои денежные проблемы, которые я разрешил, – очень жестко отрезал Кирилл. – Или ты думаешь, что старуха предложила бы тебе помощь? Нет, предложила бы, но потом, когда ты сама пришла бы о ней просить. И сначала вынула бы тебе душу, не раз и не два носом макнув в твои же ошибки. И ты бы возненавидела ее, а еще себя, потому что помощь была бы тебе нужна.

– Я не просила…

– Именно. Ты не просила. Я просил. – Кирилл вернулся в кресло и сел, руки сцепил замком. Голову наклонил, разглядывал Жанну мрачно, серьезно. – Я пришел к ней и попросил за тебя. Сказал, что… что, возможно, твоя мать настроила тебя против семьи. И что ты вполне способна наделать глупостей. Напомнил о том, к чему привела гордость. И если ты думаешь, что это было легко, то ошибаешься.

Жанна хотела было повторить, что, опять же, не просила его о такой услуге, но прикусила язык.

– И да, ты знать не знала, но… подумай сама, что тебя ждало? Работа в две смены? Продавщица и уборщица? И как надолго тебя хватило бы? Ты прожила так полгода и сейчас, положа руку на сердце, скажи, что готова была и дальше…

– Готова…

– Если готова, то… возвращайся. Собирай вещи. Я довезу до города. Высажу. Деньги будешь возвращать мне, правда, в отличие от банка, я проценты выставлять не стану…

– Кирилл…

– Что?

– Успокойся.

– Я спокоен.

– Врешь, – Жанна потерла виски пальцами, – ты неспокоен. И я тоже. И, наверное, у нас есть причины, но это еще не повод… срываться. Деньги я верну, не волнуйся…

Он молчал несколько секунд, явно собираясь с ответом, потом произнес тихо:

– Эта история меня вымотала совершенно… Три месяца назад мой старый товарищ… из тех, которые действительно старые и товарищи, отравился алкоголем. Он почти не пил… а тут повод… удачная сделка… у него бизнес. Не такой, как у Алиции, но ведь дело не в размерах.

Кирилл положил руки на подлокотники кресла.

– Главное, что он решил шикануть: достал бутылку коньяка… очень хорошего и очень дорогого коньяка. И на двоих с… Метиловый спирт. Обоих хоронили. Решили, что коньяк – подделка.

– А он настоящий?

– Настоящий. – Кирилл отвернулся к окну. – Я ему эту бутылку привез неделей ранее. У меня день рождения был. Решил вот… отпраздновать. Но только приехал, как Алиция позвонила… срочное дело. Помнится, я зол был страшно, что даже на один вечер она меня в покое оставить не способна, а выходит, она вновь меня спасла.

Жанна молчала, ожидая продолжения, и Кирилл продолжил:

– Я эту бутылку из Франции привез… мне ее хозяин винодельни вручил… дружеский подарок.

– О нем знали?

– Знали, конечно. Николаша предложил дегустацию устроить, а я… Мне с ним пить не хотелось. Я вообще пью очень редко. А тут тридцатник на носу, вот и вырвалось, что это мне на день рождения…

– Тогда получается…

– Именно, что получается…

– А полиции ты говорил?

Кирилл пожал плечами. Значит, не говорил.

– Я знаю, что мне ответили бы. Ту бутылку подменили. Ну или выпили французский коньячок, а влили паленый. Никакого преступного замысла, одно трагическое совпадение. А месяц назад у машины тормоза отказали. Мне снова повезло, что… в общем, я не успел скорость набрать, в дерево въехал. Отделался легким сотрясением.

– И ты думаешь…

– Я не думаю. Я знаю, что моя машина была в порядке. Видишь ли, Жанна… – Кирилл поднял левую руку и пошевелил пальцами. – Дело в том, что после той аварии, когда… когда родителей не стало, я к машинам отношусь, скажем так, с немалым предубеждением.

Он их боится.

Но и боится признаться в этом своем страхе. И наверняка каждая поездка стоит ему немалых нервов, а ездить приходится часто, и Кирилл привык бороться с собой.

– Я проверял ее раз в месяц. Иногда чаще. С тормозами все было в порядке.

– То есть…

Нет, с коньяком могла выйти ошибка.

Или и вправду подменили. Насколько Жанна успела понять, в этом доме могло случиться и не такое. Но вот машина…

– Две недели назад, – очень спокойно продолжил Кирилл, и лишь побелевшие от напряжения пальцы выдавали волнение, – мой жеребец понес…

У него еще и жеребец имеется?

И Кирилл, прочтя невысказанный вопрос, кивнул:

– Алиция Виссарионовна настояла, чтобы я занялся верховой ездой. Мне понравилось. Редкий случай… но не в этом дело. Недалеко есть конюшни, где Алиция Виссарионовна держит пару лошадей, я предпочитаю брать Байкала. Немолодой, но покладистый. Мы с ним неплохо ладим, привыкли друг к другу.

– Он не мог сам…

– Не мог, – подтвердил Кирилл. – Да и я неплохо в седле держусь, тем и спасся… В коня выстрелили дротиком. Самодельным. Швейная игла и пара перьев. Болезненно. Бессмысленно. Списали все на проделки мальчишек, хотя территория комплекса охраняется и никаких мальчишек, кроме тех, что на конюшнях работают, там нет. А эти мальчишки лошадей никогда не обидят. Вот такие дела, Жанна.

Он вновь поднялся, на сей раз двигаясь медленно, устало.

– Байкал сломал ногу. Пришлось усыпить. А я едва не сломал шею. Он знал, как мы поедем. Боюсь, я человек привычки и трассу выбираю одну и ту же. Длинная и живописная. Там есть место, где дорожка поднимается над берегом озера. Красиво. Обрыв. Вода. Камни.

Кирилл потер шею, кажется, вновь представив, как с конем летит с этого обрыва на упомянутые им же камни.

– Один шаг в сторону, и…

– И ты решил найти убийцу? – Жанна сочувствовала ему.

Немного.

Но этого сочувствия было недостаточно, чтобы унять раздражение. Она, Жанна, жила себе спокойно… Ладно, относительно спокойно, были проблемы, но понятные. Никакого наследства, никаких родственников, никаких попыток убийства.

– Я давно хотел его найти, но теперь понял, что он спешит. Или она… скорее она.

– Алла или…

– Или. – Кирилл остановился у окна, наклонился, подался вперед, сгорбился некрасиво. – Ольга ради детей пойдет на все. А она чувствует, что старуха этих детей не оценит. И да, она права… Алиция видит, какие они на самом деле. И завещание написано. Это треклятое завещание написано давно, она время от времени вспоминает о нем, дразнит всех… стаю голодных собак костью… а они и рады, гавкают, захлебываются слюной, готовы друг другу глотки перервать… чего ради?

– Это ты мне скажи, чего ради. – Жанна тоже встала.

Странно, но этот разговор, который должен был бы добавить ей вопросов и сомнений, успокоил ее.

– Деньги… из-за них все… но мы ведь не о том, Жанна. Я предлагаю тебе союз. Ты остаешься здесь на некоторое время… просто остаешься.

– В роли приманки?

– Можно сказать и так. Главное, ты отвлекаешь внимание, а я… я понаблюдаю со стороны.

– С чего ты решил, что…

– Пруд.

– Это случайность!

– Случайность. Возможно. А быть может, удобный случай, которым воспользовались. И уверен, Жанна, тебя ждет множество самых удобных случаев… и если поблизости не найдется никого, кто бы за тобой присмотрел…

– Угрожаешь?

– Пользуюсь ситуацией.

– Ты… сволочь.

– Пожалуй, – согласился Кирилл, глядя… с насмешкой?

– Я могу…

– Пожаловаться? – Кирилл приподнял бровь. – Неудачная идея. Во-первых, Алиция терпеть не может жалоб и жалобщиков. Во-вторых… Что ты расскажешь? Сплетни? Версию, шаткую, что воздушный замок? В лучшем случае над тобой посмеются. Смеяться здесь любят. В худшем объявят параноиком. А паранойя – душевная болезнь…

– Сволочь.

– Повторяешься. – Он взял Жанну за руку, сдавил легонько.

Наклонился, касаясь губами кожи.

Вдохнул.

И выдохнул, опалив дыханием.

– Но я очень обаятельная и изворотливая сволочь, Жанна. Поэтому и предлагаю: давай дружить.

Следующие несколько дней прошли в тишине и притворном спокойствии. Жанна чувствовала напряжение, которое проскальзывало в едких замечаниях Аллочки, категорически недовольной появлением соперницы, в притворном дружелюбии Ольги, в равнодушии Игоря, который сделал вид, что ничего не произошло, и лишь сторонился Жанны.

Алиция Виссарионовна более не делала попыток побеседовать, напротив, она словно позабыла о существовании Жанны.

Сегодняшний вечер не стал исключением.

Жанна начала потихоньку ненавидеть эти семейные вечера.

Очередная гостиная.

И Ольга играет на фортепьяно пьеску.

Алла что-то читает, устроившись в низком кресле, брат ее занял место в углу, он вообще тяготел к таким вот удаленным спокойным местам, и в чем-то Жанна его понимала.

Николай сидел сгорбившись, прикрывая ладонью блокнот, и что-то быстро старательно черкал, шевеля при том губами. Стоило кому-то из семейства подойти ближе чем на три шага, и широкая ладонь Николая накрывала записи.

Игорек расхаживал по гостиной, что-то бормоча и размахивая руками, при том выглядел он сущим безумцем. Был ли им?

Жанна листала книгу, с каким-то особым, извращенным удовольствием разделяя слипшиеся страницы. А в текст почти не вглядывалась.

– Жанна, не горбись. – Сама Алиция Виссарионовна держала идеальную осанку. – Не представляю, о чем думала Женечка, воспитывая тебя…

Жанна молча выпрямилась, она уже усвоила, что перечить бабке – себе дороже.

– Что ты читаешь?

– «Гордость и предубеждение». – Жанна подняла томик, продемонстрировав заголовок.

– Сентиментальная чушь, – поморщилась Алиция Виссарионовна.

– Классика.

– От этого она не перестает быть сентиментальной чушью, – с легкостью отмахнулась Алиция Виссарионовна. – Подобные книги вредны.

– Почему?