Игра взаперти Брусницин Виктор

– Какая разница отчего. У тебя натура мамина, так что теперь, ломать ее?

Сволочь, ласково подумал Виталий, и зачем-то набрался весельем:

– Нет, верно – ты злая. Я тебя, пожалуй, полюблю… – Виталий поглаживал спину Кати, имел шикарное самочувствие. – Ты почему про жену мою никогда не спрашиваешь? Вообще о семье?

– Тебе это надо?

– Слава богу, хоть один вопрос задала. Я думал, у тебя только ответы.

Катя опала, прижалась к Виталию, позвоночник стала гладить.

– А ведь я позже поинтересуюсь, ты расскажешь? – кошачьим получился голос. Им же было спрошено: – Тебе со мной понравилось?

– Как с родными повидался, – последовал умиротворенный ответ. И все-таки она баба, хозяйственно и пригоже подумал Виталий.

Гуляли. Было благостно вести Катю – собственнически повисла на локте, пальцы ее играли, то ослабевая и прилежно тепля кожу мужчины, то резко, но опрятно напрягаясь. И сам Виталий соответствующе либо примораживал, либо делал резвее поступь. Резонно журчала водица, путаясь в мелком, каменистом и задорном русле. Солнце было перпендикулярное, и ели располагались ответственно и зелено. Было удобно поминутно поворачивать голову к Кате, шла сбоку-сзади, смотреть в ее лицо и улыбаться.

– Такое мнение тебе выражу, я – рыбак, и на подобных речках берут пескаря. Рыба не ахти на вид, но на вкус баска… Вот ведь рыбалка. Глупость, казалось бы, и рыба-то не впрок, а азарт существует. Природа человеческая – да? Ну-ка съязви что-либо на этот счет, не дура.

– Я рыбачила, понимаю. И люблю… Веришь ли, когда зрячей жила, многого не делала. А потом довелось – рыбалка, к примеру. Тоже каверзы пути.

– Все-таки член-то живым видела?

– Ну тебя, – стыдливо потормошила двумя руками Виталия, и это очутилось таким живым и отличным, что он обнял Катю, носом в щеку сунулся.

Оказалось приятным рассказывать разные глупости. Зачем-то стал докладывать, как совратил давно на этом месте девчонку. Закончилось рандеву так:

– Тебе когда в Саратов уезжать?

– Скоро, неделя еще.

Виталий подумал, что вовремя затеял приставать, и сообщил:

– Я так понимаю, можешь и остаться, английским, допустим, руководить.

– Могу, если тебе надо.

– Ну а чего нет, удобно.

– Ты, выходит, подумай тщательно, потом скажешь…

Домой Виталий ехал пусто. Солнце, редко изловчившись, ныряло в правое боковое зеркало и тащило к себе взгляд. Шуршал асфальт… Еще. Обнаружил в кармане конфету – привез Кате дорогих развесных под шампанское (коробки терпеть не мог) и сунул несколько для нее в карман, когда гуляли. Развернул и съел…

Вечером следующего числа забавлялся с Варюшкой. Существо лазало по отцу, ковырялось в нем – это очень нравилось, и девочка, надо думать, чувствовала. Мельтешила Валентина, зудела относительно соседа:

– Козлина очкастая! – Валентина упирала руку в объемистый зад, голос наделяла гнусью: – Вайдосит: вы, милостивая сударыня, найдите, наконец, уважение к сожителям. Сколько можно пробираться в квартиру сплющиваясь! (Валька надысь приобрела новый кухонный гарнитур, а старый попросту выкинула на площадку) С-сучара прокисшая, я ему покажу милость.

– Подожги ему дверь, скажешь, я разрешил.

– Так она металлическая. Слушай, трахни его бабу…

Варьку Виталий обожал чуть не буквально. Любое ее желание было закон. Он и домашним внушил, чтоб девочку не ограничивали. Говорил откровенно: «Пусть будет стервой, так и нужно. А судьбу я обеспечу». Примечательно, что сына воспитывал противоположно.

Внезапно отлепил дочь, вышел на кухню и стал нажимать кнопки телефона.

– Володя, ты? – сказал на голос в трубке (это был Егорыч, коммерсант из того вечера в ресторане). – Как ваше скрупулезное ничего?.. – И после дежурных фраз: – Помнишь Катю Слепцову со мной?.. Ну да, да. Ты серьезно говорил о интересе к ней?.. Короче так, если что – я за тобой ее оставляю.

Нынче вечер Виталий провел дома – такое случалось редко. Валентина приготовила едкий ужин. Выпили, ночью она разогналась, и супруг хорошенько благоверную прогрел.

В этот раз день тускловатый. Тучки беремененькие, но опростаться не спешащие. И шибкий, настоянный на волглости запах елей. Виталий и Кэт идут по изнуренной тропинке, и рваный шелест хвои заигрывает с голосом мужчины:

– …Да таких и не надо мордовать. Покажи человеку, что у него есть шанс, и он потянется. Но не всегда это просто… Проще всего с дураком. Этот не знает, что ему нужно. В репу дал пару раз и поймет чего не нужно. А поскольку не знает что нужно, он твой… Самый сложный тот, кто слаб – от слабости люди большие глупости делают, а глупость непредсказуема…

– А сильный? – Катя слушала, лицо к Виталию стремила, держалась за локоть цепко обеими руками.

– А кто такой сильный? Слабых повидал, но сильных… Есть комли, упрямые как несчастье, так ломали их что сирень, потому как весело… Понимаешь, авторитет наживается не силой духа, либо беспредельством. Как раз не так. Соблюдай порядки, а остальное – удача. Ведь на разных зонах и порядки разные. Попадешь в дерзкое молотилово, ведешь себя по понятиям, авторитет сам придет. Коронуют подчас полных уродов. Удача… Почему среди воров чернота в основном? Они с детства по понятиям растут. Этим и сплочены.

Добавил в полифонию запахов терпкий смачок сигареты.

– Есть такой вор, Зима. Рысь – на российском общаке сидит. Он меня знает, я в эту кухню строгие лавэ посылаю… Вышел у меня с одним дядей конфликт по хохольским делам, дескать, я на его поляну сунулся. Вообще-то как раз наоборот было, да не в том суть. Я в Москву Зиме звоню: что, мол, не так сделал? Если накосячил, убивайте, если нет, я не банщик из Фрязино. Приезжай, кричит. Еду один, денег с собой бурдюк. Встречают люди, к Зиме везут. Сидит из себя сам. Ты, говорит, на Украине чешешь по пыли, есть недоумение… Открываю гаман. Словами разговариваю: давай в фас, Зима, Катугин столько несет?.. И все. Делай вещи, сказали мне. Потом узнаю – фарт. Катугин на других делах заборзел, и вообще я к Зиме в голодную минуту сунулся… Жил потом, как кот Матроскин. Меня даже смотрящим в Якутию по алмазам хотели пихнуть. Отказался, там долго не живут – очень красивые они, алмазы… А теперь Зиму раскороновали, плетеные дела, и я посыпался.

– Жалеешь?

Виталий пожал плечами, посмотрел на Катю:

– С одной стороны, у меня столько в жизни случалось, что жалеть о чем-то просто неприлично. С другой, у меня в жизни столько НЕ случалось, что жалеть о чем-то совсем неприлично.

Звенела в запятнанном небе дюжеголосая птица.

– Ты убивал?

– Как сказать… вернее, сказать не будем. Лучше спроси, как с женой тем-этим занимаюсь.

– Страшно, наверное, убивать.

Виталий улыбнулся:

– Наверное. Впрочем, человек – производное бога, он должен уметь все… – Посерьезнел. – Сложно на зоне убить, потому что там непременно узнают, кто сделал. А случай расскажу. Один шалый парня придавливал, так парень пришел к тому в киндейку и отверткой сердце испортил. Потом молотком прикоснулся и еще двумя разными предметами. Просто, вроде бы, а Ватсоны четверых сообщников искали. Парня потом удавили, а ведь никто не знал.

– Но ты же знал!

– Я знал.

Немножко справа от пряменькой елочки торчал лысый куст неизвестной породы. Виталию. А особь в розовом халате, тем не менее, в корпус входила – гуляли-то по парку санатория. Высунулось светило, и сонмы бликов составили небо. На переспелом газоне заартачились крупные пятна тени. Из некой молекулы мироздания, наверняка нетрезвой, проистекала благодать.

– Женщина примитивна в принципе: она – обладатель. Обладать миром… Единицы измерения разные: одна мир деньгами меряет, делопутка, другая членами, шлюхи, третья, которая самая, вещами – женщина семьи. Всё – вещи: муж, дети, прочее… Мужик, впрочем, такой же, но лишь в отношении женщины. Он хочет, чтоб вещь, баба, была красивой, чи удобной; женщина же, чтоб мужчина и прочее, были дорогими. Однако мужик еще и даватель. Баба – нет.

Аплодисменты! Венок из… на худой край из полевых цветов. А Катя – нет бы спросить кто она – левой хучком по поджелудочной:

– Расскажешь, которая тебя обидела?

Вы, естественно, поняли, все досталось от Машки. Исходил Виталий, что говорить, в период расставания с любимой нервом. Пылал фразами, потому как кулаком достать не мог, – чуял, так разрушит лазейку. Попил тогда крупно, а на пьяной голове любая мысль силу имеет. Язвить хотелось, высказать в лицо нечто умное, вот и изобретал. И говорил. Глупости, конечно, потому что больно… И поступают ли подобно Кате нравственные люди? Занялось в нервном тике у Виталия веко, но произнес:

– А ты проще остальных, потому что мир твой темный и не знаешь, с чем тебя кушают.

И все равно Катя полезная, не стала смеяться. Даже под руку Виталия не взяла, шла рядом достаточно уверенно.

– Мужчина, даватель, как ты выразился. Ты же, я так поняла, берешь только.

– Я – перераспределяю. А ты помолчи пока.

Все-таки улыбнулась, помолчала. Но недолго.

– Ты судьбой доволен? – Это вопрос, если вы заметили.

– Нет, и сильно. Не прочухал я, где мое место.

– Ну-ка?..

– В ФСБ. Страшно уважаю. Какие бы я там мерзости плел!.. Рассказываю. В Хохляндии дело было. Набарагозил я там изрядно и, разумеется, в интим с ребятами вошел. Короче, закрыли меня, бронхи поласкали. Да что мне – не было, кричу, фалов… Держали четверо суток в одиночке. На пятый день приводят собаку. А вещь такая. Был у меня годовалый ротвейлер, Чак, шикарная псина. Вот его и всунули – развлекайся-де. Я без задних мыслей обниматься к дружку, а парень ну меня есть. Так и не знаю, то ли они его не кормили, то ли пакость какую дали… Он, собака, хавает-то человека не по-людски. Зажевывает как-то. Вот сюда ухватил и пошел к плечу. – Виталий разазартился, забылся, начал показывать на руке. – Я думал, сожрет. Упал как-то удачно, на горло его – дыхание, видать, перехватил. Отпустил. Сел, сволочь, в угол, смотрит влюблёно. Понравилось мне, ушляки ребята… Словом, засадил душу, продал людишек. – Виталий лукаво посмотрел на Катю.

Катя взгляд почему-то не увидела и произнесла:

– Ты так легко об этом говоришь, это неожиданно.

– А пусть боятся. ФСБ не напугаешь, но остальных можно.

– Да убивают же за это.

– Есть такое, – ему сейчас нравилось, – но, скажу я тебе, не сильней, чем до смерти…

И вообще, Виталий любил врать. Обманывать – само собой, но нет – врать. Тут требуется артистизм и ни в коем случае не чувство меры, ибо оно урезает простор для интонации, жеста, взгляда. О мысли просто не говорим. Врать треба азартно, это игра… А нечего в душу брызгать и на самое брать… Иными словами, лгать надо всегда. По простой причине – чтоб не верили.

Еще один куст, снова порода неизвестна.

– Я что-то не понял, мы какого рожна тут шляемся? У нас же с тобой половые разногласия присутствуют, почему не пользуемся?

Смеется Катя преданно:

– И правда. Я все мечтала тебя потрогать, а приехал и забыла.

ВИТАЛИЙ

В общем, влюбляться Виталий постановил ни-ни, оттого и пристроился окончательно к Вале. Да и не журился, ибо товарищ так и не сумела отвязаться от страсти к мужику. За него она натурально готова была человека загрызть, что продемонстрировала, например, когда один закадычный приятель Виталия по вздорной ссоре всадил глубочайше в его спину нож (легкое, между прочим, проколупал). Вылупив глаза, она бегала с пистолетом по подъезду и не кончила закадычного только благодаря изумительной прыткости злоумышленника и темноте. И в больнице поставила в аврал весь персонал, а далее, как сказывали врачи, двое суток на минуту не сомкнула глаз, страдая за любимого.

Либо происшествие с ее собственной сестрой, которая внезапно забеременела от Виталия и по недорослию не сумела унять беременность. Кто как не она заботился в последствии об общем дитятке!

Впрочем, и ревнива была непомерно, прощала только сестру и еще одну девицу, уведомить к месту, тоже ее родственницу, хоть и далекую. Раз пировали у приятеля, и под шумок Виталий в ванной одну дамочку покормил. Валька застигла. У дамочки клок волос изъяла, попинала с душой; потом за Виталия взялась, глаз чуть не выдрала. Пришлось по печени вложить, сам же и перепугался – откачивали.

Коротко сказать, по всем этим причинам Виталий именно с ней обручился в церкви, которая строилась во многом на его пожертвования (будучи так и сочтенным законно с Машкой), и именно с ней затеял второго ребеночка, доченьку Варьку лапоньку. Только это позже, уже на Украине.

А пока будьте любезны – пошла мода на отстрел авторитетов.

Особенно авторитетным Виталий не был. Вернее не так: свое поле деятельности – заметьте, не долю, а поле, то есть над Виталием никто не стоял – в рэкете он имел. Тут дело заключалось в том, сколь доходно поле, иногда доля выходила выгодней. Но и не в этом даже состояла штука. Авторитеты тогда вырастали по законам никем не регулируемым и никому не понятным. Самые громкие имена города вспухали на причинах порой далеких от объема и дерзости деяний, другой разговор, что некоторые умели с профитом пользоваться этими удачами. Впрочем, и удачами это назвать нельзя, поскольку отстрел пошел как раз исходя из громкости имен. Так вот, Виталий. Он не любил, когда его имя звучало излишне громко. Отступление в связи: Виталий, кажется, обладал изрядной интуицией – часто доверял, уверовал и полагался на нее практически безоговорочно. Короче, фраза о не любви имеет место как раз благодаря оной. Другая история, что неуемность натуры совала Виталия в разные блудные, ему все чего-то (отнюдь не денег) не хватало, везде ему хотелось присутствовать. Словом, когда бесславно пали иные так и просто приятели Виталия, предчувствие зашевелилось. Дело в том, что именно доступность пирога, а стало быть, и многочисленность алчущих совершенно лишали деятельность какой-либо координации и возможности определения супостата. Иначе говоря, раздался стук в окно (Виталий тогда жил на первом этаже, какая неосмотрительность), мама, чистая душа, выглянула из-за занавески в темноту и по просьбе некоего силуэта позвала Виталия. Силуэтом оказался Паша Орланов, вор в законе. Он даже на улицу не вызвал, а сообщил голосом достаточно горклым, чтобы обладателю быть в законе:

– Базар идет за кипешь в Большом Урале (там в ресторане случилась нервная стычка разных группировок по действительно крупным делам, в которой участвовал Виталий), может плохо кончиться.

И следите за ходом действия. Виталий резво собрался, вызвал преданного сотрудника (он как-то Виталия грудью от пистолета заслонил (правда, стрелять не собирались) – погоняло Волк, тщедушный на вид гражданин чрезвычайно дерзкого поведения, да что там, дружек с седьмого класса) и вместе с ним в двадцать четыре часа упулил в Самару. Это мы к тому, что сам Паша – вот вам нерасторопность – таки бесследно исчез (он в той стычке прямого участия не принимал, хоть решения по ней принимать был вынужден, и предупредил Виталия от душевного расположения), и мы с вами даже на могилке (какая несправедливость) не можем выпить.

Итак, Самара. Ну, вообще, отчего непременно Самара? А от близости к Тольятти – помните толику по запчастям? Ковыряя здесь, Виталий сошелся с местными, почувствовал к себе уважение, и уже год снимал двухкомнатную квартиру, поселив там своего человека, который занимался платными стоянками – зигзаги бизнеса: практически автомобильная вотчина, а кормушки, что трут бока, осваивают варяги. Невеликое время Виталий пожил неплохо – сеть стоянок давала солидный гешефт. Не жала местная братва (автомобильная мафия еще не оперилась) – Екатеринбург уже набрал славу российского Чикаго, и выходцы оттуда невольно тащили шлейф крутизны. Виталий к тому же всякий раз умел из незатейливых веществ создать пылевое облачко. К облачку присовокупим: отчасти интуитивно, в остальном из симпатии к празднику Виталий поощрял шик и сибаритство. Например, тогда достаточно экзотичным выглядело то, что он снабдил себя телохранителем, бывшим капитаном спецназа – Коля Ташкентский – высоким, мускулистым парнем, отчаянным водилой и бедой молодиц (Коля впоследствии дослужится до компаньона Виталия, а еще дальше множко кинет папу). И разве не мило выглядела картинка, которую, молвим так, невзначай наблюдали подчас местные, где Виталий на моторке (катерке, произносят самаритяне) для освежения с бодуна несется по матушке Волге наперегонки с капитаном, что, играя здоровьем и преданностью, бежит аллюром по крутому бережку… А тот случай, когда он на три дня арендовал пароход, собрав местную элиту по случаю дня рождения жены, приехавшей к дате из Екатеринбурга? Признаемся, что во многом Виталий желал подпустить пыли как раз в прекрасные очи Машки, и вот они, жизненные коллизии: именно здесь Виталий поощрен был радостями триппера.

Словом, это из Самары начал поезживать Виталий на Украину, в Житомир. Во-первых строках, здесь коренилась достаточночисленная родня по маме, а главное, присутствовал двоюродный брат, душа родственная уже на незаконопослушании. Наряду, затеял Виталий строить на море – любит человек сочетание простора и мокрого – виллу (ну не фазендой же назвать). Виллу-то он, дело прошлое, в карты фукнет, а вот Житомиру лет пяток отдаст.

Основной авантаж в Хохланде Виталий варил на трансформаторной стали. Запорожье – гигант соответствующей индустрии. И теперь – Белоярская атомная электростанция, что освещает город Екатеринбург, очень любит вышеупомянутую сталь.

Дело в том, что еще в предварительном заключении перед второй ходкой Виталий впечатлил одного ушлого гражданина. Мы упоминали. Они и на зоне совмещались, и Фартей – в настоящее время он является главарем телекоммуникационного монстра – вечно таскался с Виталием на полшага сзади. В делах коммерции он был хват беспощадный. Ему чрезвычайно нравились государственные деньги, и он постоянно изыскивал способы утолить свою страсть. Окончив Уральский политехнический институт, он сунулся в аспирантуру, но уяснив, что государство это заведение не любит, пошел чесать по стройотрядам. Став главой самого крупного стройотряда области, он мгновенно проворовался и теперь семенил позади Разувая. А вот брат его, такой же деятельный, но более, скажем так, удачливый человек, в годы становления, как нам объясняли, демократии образовался мэром районного центра, где та самая БАЭС и обреталась. Словом, зона давно в прошлом, а любовь БАЭС к Запорожью наши молодцы курируют.

Именно Фартей обучил Виталия теннису и монолог с упоминанием лейб-идеолога имел место благодаря ему. О другане наш будет повествовать Кате изрядно, и даже познакомит, однако умолчит о том, что товарищ не так давно звонко кинул любезного. Речь идет о грандиозной афере с прокруткой через оффшоры колоссальных сумм, в которой участвовали пара весьма высокопоставленных лиц и руководитель самой крутой, уралмашевской, группировки города, теперь бывший депутат городской думы, потому как покойный. И от которой отцепляли разную шушеру, коей Виталию довелось случиться. Примечательно, как его кучерявили. Ну, во-первых, банально закрыли. Несколько дней держали в камере, и каждый день демонстрировали записи телефонных переговоров и даже разговоров кухонных – они и были самыми компрометирующими – о разборках и иных, прямо скажем, не самых праведных делах. Сволочи, скрипел зубами Виталий, ведь он видел подозрительную десятку, недели две торчащую неподалеку от дома. Далее привезли в коммуникационный офис и компания вышеупомянутых прохиндеев – Фартей, гнида, вышел по неотложке – журила, перечисляя факты, за которые прямиком тут же, «легко», можно отправляться в незабываемое, и сопровождая каждое журилово ласковым пожеланием: «Тебе это надо?» Далее представитель славного трудового социума Уралмаш вывел Виталия вне и очень приватно пообещал содействовать в любых недоразумениях. Утешил себя Виталий единственно тем, что несколько дней позже подъехал к зданию, где располагался монстр, напихал в рожу водителю Фартеевского мерседеса, и на оном же укатил восвояси. Владей, соболезновал Фартей с широкого плеча.

Жилось в житнице привольно. Забубенил себе Виталий четырехэтажный коттедж. Еще квартиру трехкомнатную содержал – здесь обитали его люди: Коля Ташкентский, Волк, Франц. Кстати, когда Фартей приезжал, его здесь же селили: раскладушечку раздвинут – лежи, не барин. Девиц квартира полна. Молодки на Украине гарные: волоокие, губощекие, при формах и желании лет с пятнадцати. При этом мужская сила у Виталия отменная. Раз буховастенек на квартире той уснул и все сон какой-то тревожный, нервный. Проснулся, ну жаловаться – дескать, ерунда лезла. Соколы давай ржать. Чего это? – обиделся Виталий. Да тебя ж, пока спал, Оксана полчаса имела.

Разумеется, помимо стали существовали иные делишки. Ресторан. В нем обреталась вся незаконопослушная крутизна Житомира. Он любил поутру расспрашивать Валентину, чего душенька просит. Та, отчасти из понимания, отчасти из глупости, кочевряжилась. Требовала, скажем, молочного поросенка и Виталий в трубку, перемежая властные и любезные ноты, наказывал повару исполнить в кратчайший срок.

– Послушайте, неуважаемый, – холодно сует голову Виталий к особи, – вы разговаривайте намного тише. Поскольку ваш голос несколько противен.

Особь незамедлительно и визгливо возмущается:

– Как вы смеете! Вы много на себя берете!

– А я люблю брать. Испытываю, знаете ли, приязнь к данному методу земельного бытия.

– Я обращусь…

– Заткнись, – больно тычет его пальцем в грудь Виталий, – за-ткнись, – палец, прямой и суровый, оказывается подле глаз пострадавшего.

Гражданин сопит, глаза переполнены.

– Ну вот же, – Виталий разводит руки, – сейчас бы мама тобой гордилась. Ты становишься человеком.

Имели место и невзгоды – Катугин. Тут кость на кость получилась. Катугин жил без отсидки, но мазуту имел внятную – чеченцы, азеры (стандартная схема: бывший мент, Чечня). С этими – дело бесполезное. Виталий еще в Екатеринбурге сподобился. Там накат был на его площадь, Виталий приехал на разборки. Частный домик из дерева, сидят пять человек, суп хлебают. На поясе гранаты висят. Проходи, говорят, угощайся, гостем будешь. Отведал Виталий и вопрос задает:

– Зачем у реализаторши деньги забрали?

– Дэняк нада, – отвечают, – супь вкусный.

– У вас же своя территория есть.

– Есть.

– Зачем на чужую лезете?

– Дэняк нада, супь вкусный.

– Вы что, войны хотите?

– Ми лубим…

По Катугину Виталий нерв сурово надсадил. Двоих Разуваевских потаскали Катугинские отменно, Волку ногу преломили. Без смерти не обходилось. Здесь с Зимой хорошо подоспело – Виталий после той ездки часто наведываться с дипломатом стал и прочухал расклад (Зима пояснил, что Катугин широко велся) – затеял комбинацию. (Катугина просто убивать было нельзя, чеченцы могут для настроения или урока отомстить – кровниками русские не становятся, только единоверцы, – и Виталий на то первая фигура.) Вычеркнули коммерческую единицу – через этого дядю Катугин операции оформлял – а подставили одного вора. Там началась бойня, и Катугин в ментовскую зону сбежал – здесь не достанут.

Зарисовка. На этот раз Виталий собственными силами пользоваться не стал, а взял человека со стороны. Из приватных соображений. Найдется, к месту, занимательное. Когда Виталий начал Украину обживать, тут происходила благодать. У нас-то валили людей на полную, а хохлы вполне мордобитием обходились. Виталий, пообщавшись с местными, такой словесной жути нагнал – ну, это-то первое дело – что те за три метра начинали руку тянуть. Пошли кавказские войны, и хохлы полюбили наемно воевать – бедно живет житница, право. С войн приходили совершенно отмороженные. Резво сформировалась киллерская рать. Одного такого Виталий и приурочил. Да не угадал. Народ совершенно пошлый – наркотники. При расчете поганец начал свои условия ставить. Глаза грустные, белые. Виталию пришла мысль, что тот его сейчас хлопнет, и просьбу выполнил.

Здесь же к рыбалке пристрастился… Курьез. Раз перепились друганы, один хохол, Колесник, речь гнилую на хмельной браваде завел. Пьянющий в зюзю Волк достал пистолет, без предисловий плюнул выстрелом. Промазал. Колесник улыбался, отступал, душевно и проникновенно остужал, вытянув руку с поднятой ладонью, как бы заслоняясь:

– Кончай, Волчара, охота тебе пистолетом баловаться.

Волк еще пульнул. Парень схватился за плечо, взвизгнул. Ошалело и раздраженно посмотрел на Волка – тот досадливо и, пожалуй, безмозгло смотрел куда-то в район парня. Колесник на всякий случай упал, держась за плечо, скрючился, сучил ногами; азартно и осуждающе верещал:

– Ты шо, дур-рак, ты жешь умазал!

Волк подошел поближе, ухватил свои волосы на загривке, заинтересованно и недоверчиво вглядывался в парня. Выстрелил ему в голову и тот перестал ерзать.

Виталий, богу привет, не особенно хмельным был, пустился хлопотать. Волка срочно восвояси, на Урал отправил, денег местным не пощадил. Через пару месяцев, однако, закрыли. Правда, обращались аккуратно – занимался только что образованный отдел борьбы с оргпреступностью: ребята сплошь молодые, собой довольные, галстуки к костюмам подобраны.

– Та шо ж ты нам мозги вертишь, колы девять машин твоих. Вот жешь папирка – уси номэра уписаны (на самом деле Виталию принадлежали шесть) … А рэсторан, а две хаты! На кой така обуза?.. Колесник, к примеру, схынув, а тэбе нипочем – Оксану Глушко по курортам возишь, пока батька ее в раде холовой за народ страдает. Нема квита.

Словом, пришлось лишиться – «геть кацапов».

А, скажем, довелось в картишки выиграть акции одного завода в Подмосковье. Небезызвестный Брынцалов подкатывал к Виталию с предложением выкупить оные акции, ибо заводик обретался на территории, соседствующей с Брынцаловскими вотчинами, которые мужчина сильно любил расширять.

Напоролся на второй инфаркт, угадал к Амосову. Понравился ему дядька страшно. Насколько Амосов хорошо лечил, Виталий, конечно, не понимал, но доверился безоговорочно. Дело в том, что, когда Виталий того первый раз увидел, чрезвычайно был поражен, насколько тесно совпадал лекарь с одним нарисованным воображением персонажем «Записок из Мертвого дома», самым любимым. Это первое. И второе – Амосов презирал всякие современные средства и занимался сугубо физзарядкой: наклоны там, бег трусцой (собственно, светило и внушал: физкультура-де, товарищ, вещь стимулятнейшая – говорил сухо и веско, веки прозрачные и тяжелые). Тут вот что, физкультурой до старости любил заниматься отец (делал он это сосредоточенно, даже самоуглубленно и, пожалуй, карикатурно – Виталий шутя советовал заняться йогой, что папаню сердило), и сынок обожал наблюдать за батей… Да и деньги Виталий платил несметные – как не верить.

Офис Виталия, Лева слоняется уныло. Ходит он забавно, на пятках – там с позвоночником история.

– Знаешь, есть в ней что-то… э-э… может, неприятное? Или тревожное. – Смятен голос Виталия.

– А я тебе скажу. Она слепая.

Хмыкнул Виталий:

– Руками что-то делает, и глаза двигаются. Забавно… Я тут придумал ей подарок добыть. День ходил по магазинам, так и не выбрал.

– Смотря какой повод.

– Именно что без повода.

– Я тебя учил, бабу по зубам выбирают. Если улыбается в четыре полных зуба, пойдет. Больше – вообще класс, дура… Меньше – с возу.

– Егорычу разве скинуть. Или подождать… Мыслишки есть относительно нее…

Через пять минут.

– Ты понимаешь, не знаю как себя с ней вести. – Теперь Виталий слоняется, а Лева сидит. – Вроде делаешь что хочешь. Там… перепихнуться по любому. Останься, говорю – базаров нет. С ней интересно с одной стороны, с другой – трудно. Шпарит без запинки, на все есть ответ. Но… Простая баба пятнадцать слов знает и талдычит об одном и том же, а не устаешь. Эта на любую тему, а надоедает… Тут задумался – на кой так много разговариваем? Ни цены, ни смысла. Она тянет в одиночество… И тем не менее…

Гараж.

– Вот послушай. – Виталий смеется. – Не угодно ли присесть… А? Каково! Это я намедни – заметь слово, намедни – одному деловому в офисе у себя ляпнул. Полный рамс. И знаешь, мне нравится!

– Я понял. – Виталий озабоченно ходит по гаражу. – Никогда не сражался с бабой. Любил, ненавидел, но не сражался. И, возможно, зря, это интересно… Вот она говорит, встань на улице неподвижно и стой – так, попробуй ради интереса. И что ты думаешь? Встал… Хоть бы кто подошел, спросил, что со мной. Разглядывают – прилично одетый мужик. Мальчонка один наблюдал, да надоело. Я обиделся сперва, а потом понравилось… Ну и что это? Возраст, пресыщенность?… Была мысль ее проституткой сделать, да, похоже, она это прошла.

– А что ты там про способности какие-то особенные ее тер? – Это Лева.

– Здесь вообще борщ с укропом…

Именно с Украины товарищ Виталий уехал в Венгрию. Вынул и положил пару лет. Суть, однако, не в этом. И не в том, что Машутка в Мадьярии обреталась. И не в том, что загнал ее туда сам же Виталий. А в том, что как раз с Венгрии он плавно поплыл.

Вообще синусоида судьбы получалась весьма энергична как частотно, так и по амплитуде, и созидал энтую шаловливость сам же Виталий. Как упоминалось, по неуемности натуры мужчина – совался. Печалило персонажа, когда что-либо происходило в его отсутствие. Вот и теперь Лева стругнул одного деятеля на солидное СП – «Зимина (одна из сановных фигур губернии) схавал, водой не запивая», восхищался Виталий (сынка по картам на кукан посадил) и не сумел проскочить мимо. Вообще совместное предприятие было достаточно вялое, хоть имело австро-венгерско-российский характер. Суть – отправка за границу ферросплавов в обмен на комплектующие по электронике. С появлением наших деятелей эспэ зашевелилось и через несколько лет, приобретя многопрофильный характер, вспухло. Самое смешное, дело подсуетил тот трипперок.

Обзаведясь хворью – помните пароход? – Виталий на Машуту обиделся. Затеял допросы и выяснил, что левачит особа с предыдущей любовью (она же, якобы, натуральная). Очкарик, сволочь, рыбья кровь! (Как этот ханурик умудрился раздобыть трипак, осталось глубокой загадкой.) Ну да, головаст, да, творюга – но когда это бабы на ум зарились! Короче, на открытие Виталий немало похворал и, видать, головой замутился. Послушайте, какие слова произносил: «Что ж, Маша, против чувства идти не намерен. Живи, подруга, счастливо». Ладно бы, а то и денег подсуропил, и уже на последнем нерве пристроил гражданина в то самое эспэ. Гражданин же по башковитости возьми да изобрети несколько замечательных комбинаций. В итоге засочились деньги, в результате Лева и Маша с Олегом (вражина, по-нашему) очутились на постоянном жительстве в Венгрии. Виталий сперва до СП был ленив (ну, капало и пусть влажно будет), затем, когда учреждение пошло разматываться, стал внимательней, занимался именно ферросплавом (как раз на Украине его и добывали). В Венгрии при сем получался наездами. А после и совсем туда съехал.

Теперь давайте обратно вспомним банкира, которому бока мяли. Получилось следующее: когда банкир от телесной дружбы рассказал, какую аферу мечтает получить, Виталий сглупил. Он подключил к истории двух деятелей, – просто для исполнения операции требовались деньги, которых в налике у Виталия не было. И потом, хотелось поделиться риском. Будучи в доле, он, когда понадобились вложения в СП, воленс-ноленс подключил их и сюда. Ребятки же натурой были априори объемней Виталия, что и обошлось минусом. Во-первых, там пошла склока между очень крутыми, к чему Виталий отношения не имел, но поскольку его имя прикасалось к деньгам, на которые претендовали склочники, то позвоночник испытал неприятное щекотание. И как не испытать, когда одного из деятелей беспринципно вальнули, причем здесь же в Венгрии. Вслед за ним канул – уже в Греции – банкир. Второй крупняк угодил в любезность к ФСБ, и сам Интерпол имел к нему склонность. СП начали дербанить. Сильную долю оттяпал нехороший Олег. Поживите при такой раздаче.

Жизненная стезя, будем сказать, получила тенденцию «к сливу». А бал продолжался: для полной ассамблеи Виталю огорчил Коля Ташкентский. Отъезжая в Европы, наш герой доверительно возложил на него хохляцкие функции, чем тот попользовался без малейшего пардону. Кидок опечалил Виталия внятно, – притом что, как правило, на происки жребия роптал он хоть и зычно, но не сердечно, блюдя во внимании разновидность собственной деятельности. Словом, после двух венгерских лет воротился в пенаты, претендуя закончить путь здесь – «где родился, там и сгодился».

Напомним о Фартее, примем во внимание иные бяки, в которые просто не станем углубляться, и мы увидим тень грусти на лице нашего персонажа.

Ну и в довершение. Один доморощенный праведник – это совершенно наши дни – не согласился с тем, что Виталий путем поступка изъял у него некую прискорбно хилую сумму. Принялся грозить инстанциями. Дабы начистить тому мурло, Виталий делегировал Волка, но тот угодил в запой и вызвался Франц. По мягкости натуры (у него не выходило соблюдать серьезную мину лица) волонтер рожей не ограничился и основательно повредил здоровье ослушника. Родные возмутились, пошли искать справедливость, все поехало не по норме: склока, нервы (менты сами жаловались: докучают-де, откупись). Виталий пробовал, но папаша очутился принципиальным дураком. Убивать его было никуда и произошла пошлая и нервозная тягомотина. Как ни странно, потянуло на мысли. Наскочив раз на классическое «крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть», Виталий пустился порой виновато улыбаться.

ВИТАЛИЙ-КАТЯ

Говорил Виталий Кате:

– Ты вот что, поразговаривай-ка со мной о любви. Имею приязнь к выслушиванию.

– Что я к тебе испытываю?

– Уволь… Предыдущими прецедентами интересуюсь. Как, сколько и почем.

– Кошка у меня была. Сдохла. Жалею.

– Брось. Ваш брат до этого дела страстен. Впрочем, не верю я в женские чувства… Ну верно, верно, случилась притча – обманут произошел. Да ведь и того с кем надула, стервоза, в оконцовке бросила.

– Осталось?

– Нет, ушло. Я и благодарен, впрок получилось. Боле в нутро бабу не пущу. – Посмотрел строго. – Как хочешь это воспринимай.

– Бог с тобой, я не претендую. Калека есть калека.

– Не стыдно тебе?

– Очень не стыдно.

Виталий смирился:

– Мне нравится. А хочешь, с женой познакомлю? Она хорошая.

– Зачем тебе?

– Так, для смеху.

– Для смеху хочу. Я подружусь, я умею.

– А рожать не пробовала?

– Не умею.

– Чего так?

– Не умею.

– Давай я тебе рожу. Для смеху.

Катя хлопнула себя по шее:

– Подлые создания, все нервы истрепали.

– Оно в дело: нервы жизнь коротят, а жизнь скушная…

– Мне кажется, я не люблю детей. Они жестокие. Впрочем, я тоже.

– Наговариваешь.

– Наверное: слова легко говорить.

– Так кроме них и нет ничего.

– Ну, деньги.

– Э-э – пустяк. Я раз с собой неделю два лимона американских таскал. Ни сердцу, ни голове – грусть одна.

– А красивые деньги? Я доллары не видела.

– Понятно, что красивей рубля. – Помолчал. – Съездить разве в Америку. Не довелось. Возьмем и махнем с тобой.

Катя прислонилась:

– Страшно хочу. С тобой.

– Поживем – увидим… – безжалостно пошутил Виталий. Вздохнул: – И почему бабы такие симпатичные?

– Потому что жить интересно.

– Пожалуй…

Помолчали. Виталий поинтересовался:

– Слышь, Катька – а, скажем, песни любишь? Давай споем.

– Про любовь?

– Во-во, только песни петь. – Виталий замурлыкал: – У попа была собака, он ее любил…

– А знаешь, которая моя любимая? «Раскинулось море широко». В детстве часто маму с папой слушала. Без памяти нравилось – «к ногам привязали ему колосник». Мне чудились колосья пшеницы. Мертвый кочегар с золотыми колосьями в бушующем море. Тревожно и романтично. Тоже хотелось…

Виталий ласково посягнул:

– Придумываешь.

– Моря так и не нюхала, не успела.

– На уважение нарываешься…

Хрупнула под ногой веточка.

– Тебе что больше нравится, грустить либо смеяться?

– Обедать… Я, веришь ли, водку расхотел. Раньше пивал беспощадно, а теперь скучно.

– А я люблю. Сопьюсь при стечении обстоятельств, помоги господи.

Виталий скосил взгляд. На Кате висела ветровка, воротник изловчился, криво топорщился, лез к уху. Виталий поправил. Легонько, мизинцем смел с плеча рогатку хвои. Подумал и обнял плечи Кати.

– А в невестах я состояла…

И пошла Катя рассказывать.

КАТЯ

До девятнадцати лет Катя была зрячей. Глаза потеряла в землетрясение, в Спитаке.

Родилась Катя в Ленинграде, жила хорошо, светло. Родители благонамеренные, только для нее и существовали – единственная доченька. Школа окончена благополучно, дышали пространства. Страна волновалась, Катя нет. Разговорами, конечно, возила, но без существа – для артикуляции. Всё при ней, взглядами осаждена, уж и слов кипучих удостоена не от одного индивидуума. Где-то недалече ждала серьезная любовь, что там любовь – будущее.

Институт не ахти какой, но для времяпоглощения и респекта в самый раз. Там же и мальчишечка отыскался. Из себя весь, млели девицы. А он к Кате претензии – дело за грядущим.

Звали мальчишку Сашей и учился он на последнем курсе. Захотелось парню жениться, Катя не возражает. Вообще оппонентов не нашлось – парень с армянской кровью, очень подходящий. Остаются в Питере, научная карьера – башковит Саша… Свадьбу к весне намеряли, только в вотчину, город Спитак извольте пожаловать на ознакомление. Ежели молодые законами гнушаются, не хотят на родине гульбу по старым обычаям отобразить, так хоть сватов по кровной земле поводить не обессудьте, соседям, родне предъявить. Весной-то гурт пожалует в Северную престольную, а пока разминку безотлагательно. Приурочили к юбилею Сашиного родителя.

Вчетвером, молодые да родимые, и пожаловали на просьбы отчаянные. Там оно и блеснуло будущее – громадой радушия и проникновенности, ароматом вечеров и ночей, напряженной пристойностью и красотой окружающего, сознанием великой целесообразности расположения в этом благоухающем мире. Последний раз прикоснулась здесь Катя взглядом к родителям и Саше, вышли из ее и своей жизни – могил так и не посетила.

Землетрясение началось в полдень. Катя вместе с сестрой Саши шла на рынок. Накануне выпал снег (начало декабря), но сразу растаял, ветерок сновал сырой и добрый. Существовал гул и вместе напряженная тишина, имело место странное шевеление вещей и окоченение деревьев. Не присутствовал страх, откуда ему взяться. И вот взмыл воздух, будто подолы прозрачных платьев трепыхнулись вверх.