Игра взаперти Брусницин Виктор

– Я уже упомянула, Катя замечательная. Как она человека понимает… – Изложила это розовый халат, пожалуй, мечтательно. – И лечит руками – поле особенное. И вообще, знает много.

Виталий вспомнил, как Катя удивленно посетовала, что ошиблась насчет него, и стало азартно.

Вошли в просторную комнату. Стуком проводница поступок не предварила, просто взяла Виталия за руку и усадила на свободное место – их было довольно. Да и вышла – Катя, впрочем, занятий не переменила. Незамедлительно принялся рассматривать совсем не Катю, а присутствующих. Оказались неинтересны. Переключился на преподавателя, та внушала азы – Виталий в английском был сведущ, выучил на зоне. Никакой чувствительности учитель не показала, и через десять минут азарт смылся. Он еще подождал, совершая обследование помещения, да постановил уходить. Катя и сообщила:

– Виталий, я закончу скоро, вы подождите там… ну, где в прошлый раз.

Товарищ с удивлением обнаружил, что не удивился. Отсюда и вышел послушно.

Вот и дождь унялся. В проталину туч клюнуло бельмо солнца. Вежливо чавкал песок дорожки, Виталий, склонив голову и трогая губы, плелся, следуя указанию. Подошел к месту, пустился думать, что бы такое Кате сказать, поскольку дело и верно необычное, а Виталий сам хват и попускать женщинам – тем более, – даже и незрячим – не намерен.

Не так уж скоро Катя подошла, Виталий, скажем, забыл план действий, – он и не заметил ее, ибо ерунду разглядывал, обернулся на утлый стук тросточки. И виниться не вздумала – я, говорит, рада, что вы приехали.

– А скучно дома сидеть, – надулся Виталий, – вот и поступил.

Катя здесь возьми да положи ладонь на локоть мужчины – тот скрестив у груди руки стоял – и как точно попала. Да и молвила:

– Не серчайте, я же предупреждала, вам интересно будет. Вы ко мне станете ездить, я знаю.

Снова угадала – засмеялся человек душевно:

– Это хорошо, мне нравится…

Теперь глаза. Никаким уродством очи ее не обладали, более того, они смотрели. Другое дело, в глазницах не вертелись и поворачивались к собеседнику или к иному вместе с лицом. Иногда только зеницы уходили куда-то влево, вниз. Цвета были ближе карего.

Была ли Катя вообще красива?.. Да.

– Садиться однако мокро. Так пройдемтесь – я под руку люблю мужчин держать.

– Извольте, – сказал Виталий, подавая локоть, и подумал, вот какое красивое слово довелось выговорить.

– Будем на ты. – Катя тронулась медленно, голова ее взбодрилась и обрелась осанка. – Коля с его мамой прислали письмо. Сильно тебя благодарят… Между прочим, приезжали те знакомые, там получились обстоятельства. Но я хочу рассказать об одной вещи. Помнишь, я обещала?

– Угу, – согласился Виталий. Он помнил.

– Это в Питере происходило, уже слепой была… – Тронула волосы. – Я ведь зрячей пожила, в двадцать лет зрение потеряла. Но об этом потом, я тебе все расскажу, потому что люблю рассказывать… Вот. Мне один человек встретился…

– Подожди-ка, – рьяновато перебил Виталий, – я попробую. Болезни гадала, либо судьбы какие. У тебя, я знаю, пальцы ловкие.

– Глупости… Впрочем, болезни я умею отгадывать. Ты, например, инфарктом болел.

Виталию угодило:

– Черт, было дело. Давай, заворачивай дальше.

Катя пустилась рассказывать о давнем происшествии. На вкус Виталия получилось и путано и содержанием неказисто, отсюда произнес, когда остановилась:

– Не верю я тебе.

– И правильно, вера человека унижает и расслабляет. Хоть я сейчас не лгу.

– А в бога?

– Разве что. Ну так убогая, – у-бога-я. Хотя… слепота многое открывает, ибо реальный мир воображение укрощает, а для слепого все придуманное. Захочу, ты принц для меня – даже если не ахти.

Виталию не понравилось, применил грубость:

– Что-то ты, девка, насобирала. Не клеится: то верить худо, то при боге, то принца затеяла – я возьму да гадости скажу.

– Не скажешь. А и скажешь, так сбрешешь.

Виталий задышал, задумался. И Катя молчала. Мужчина тронулся думать, что немотствует специально – ему не мешает. Отсюда и произнес:

– Давай так. О чем я сейчас размышлял?

– Нет, этого не умею. Да и не хочу уметь.

– Это подходит… – Виталий вдруг расстроился. – Ты все-таки зачем зрение отдала?

– Так – получилась нужда. Я сама время определю, когда рассказать. Сразу все нельзя.

– Ты не обволочь ли меня хочешь?

– Очень хочу… Подозреваю, что смогу. Ты нераскрытый, я тебя отковыряю.

Виталий начал злиться, спросил:

– Слушай, как ты угадала, что я вошел в комнату, на английский?

– Не помню.

Совсем выпросталось солнце, над затылком Кати зазолотилась неприбранная паутинка. Интересно, подумал Виталий, как она причесывается и вообще прихорашивается. Улыбнулся, это слово в применении к Кате повеселило и повело неприглядные мысли.

– Если хочешь, можем покататься, – закинул румяно.

– Пожалуй.

Надо признать, безбоязненная и напористая манера женщины сильно поперечила начальному впечатлению и организовала в Виталии свербежь и любопытство. Первое и сыграло, когда увидел, как Катя в машине забросила ногу на ногу. Юбка ушла, открылась холеная манкая нога – прежде Виталий не замечал, что ноги у нее ровные, а юбка не такая уж скромная.

– Нога есть, если ты это имела в виду.

Катя засмеялась медно:

– Я, несмотря ни на что, женщина. Это на будущее.

– А на сегодня кто?

– А кто? – улыбалась Катя.

– Штука ты, – просветил Виталий с сердцем, – штукенция.

Пуще засмеялась Катя.

– А что, – думал Виталий, едучи через пару часов домой, – трахнуть Екатерину – это мысль. Негритянку мечтал – было дело. О слепой, правда, не додумался, но все в масть. И пальчики-то чувствительные – врачиха недаром говорила – там, глядишь, пройдется, сям…

Возникали сумерки и, собственно, юлила дорога.

ВИТАЛИЙ

Самое детство Виталия Разуваева прошло не дерзко. Становиться мужественным его практически заставляли. Двор, где он рос, парнями населен был густо. Бывший военный городок, старшие поколения интеллигентностью не отличались – сплошь постармейские нравы. Среди молодняка жить нравственными принципами считалось неприличным.

Тогда все качались – физика была в почете. Соседи Виталия по дому, тройка амбициозных братьев чрезвычайно развитых физически, рано начали восхождение на поприще силы и заработали мощный авторитет. Виталий был невольно вовлечен в ареал воздействия. Приятельствуя с ними, обнаружил прелести власти и способы заработка ее.

Начал заниматься боксом, выяснилось, что присутствует удар. Братья «мазуту держат», сам бравый – сверстники, стало, уважают, девчонки мелькают взглядами. Смышлен, наконец – ген промышляет, учителя родители. Существуй, не хочу.

Братья уселись рано, но Виталий уже набрал звук. В институт не пошел, хоть доступ имелся реальный – стиль жизни требовал денег. Было, поработал на заводе, потому как завод «оборонный» и в армию с него не брали. Что завод дал? Широту натуры обозначил. Широта натуры – это куча знакомств и мероприятий. Вот, скажем, сегодня Виталька проснулся у приятеля, а завтра на противоположном краю города, притом жмется к бедру горячая девчонка. Нынче в футбол парнишка шпарит за сборную завода, вечор в кабаке форсит с гитарой на эстраде, очередную забаву путает, – а там в картишки шпилит, радушно принятый не очень знакомой компанией, как очень не последний человек.

Ресторан. Вечер. Компания человек в десять – девицы, парни. Танцы, брожение, обычная кутерьма. В фойе одна из своих наезжает на незнакомого парня (шалава – вечно из-за нее передряги). Тот дерзит – оказывается, местный. Ну въехал Виталий мальчонке в рыло, ушел, докука, в декоративную клумбу. Музыка, танцы.

Из ресторана, как известно, променад с песнями. Фуфырь для разбавки сумерек и нежнейшего зефира. Подышали в сквере у фонтана, на скамеечку присевши, и под горячительные разговоры. Вдруг вылетает из-за кустов кодло молодцев, да все с дубинами, да с ором непотребным. Давай охабачивать благоденствующих (как выяснится, тот, кого в ресторане обидели, отвечает). Крупно порезвились вражины, прошлись по головам и ребрам. Виталий двоих уронил, но и к нему прикоснулись – неделю башка и бока страдали.

Ну и что? А ничего, не те ребята. Вычислил парень сердешных. Поехал к парковским – знал тамошних по бильярду (Виталий зело играл). Народ серьезный. Назначил время, денег подал. Прошлись по улице, где супостаты существовали. Колотили всех подряд («уборка площади»), и беспощадно. Измочаленной персоне Виталий гневно пенял:

– Ты, пес, намертво усвой, куда мерзкую харю суешь. И каждому передай. Я – Разувай!

Пальцем тыкал в грудь окровавленного непотребства.

Первая отсидка получилась глупейшей – и влип идиотски и отмотал беспонтово. Уже в такси работал (с завода ушел, поскольку армию избежал через фиктивную справку), посадил раз мало знакомых, но вроде бы ушлых ребят. Те поездили, денег не жалели, потом какие-то гнилые разговоры завели, де, хату одну поставить надо, порули. Виталий возмутился было: какого рожна ему светиться!? Ювелир, кричали ухари, хата продуманная – верняк, куш за сто отвечаем. Тут вот что сработало – слышал Виталий краем уха и про дядю, и про то, что квартиру ставить хотят. Ему как-то в жилу подольстили, дескать, ты со звуком, другого в долю за падло брать. В общем, купился Виталий как лошок. На ощупь подельники оказались полными уродами. Вскрыть дверь они попросту не смогли. По-видимому, на раже тут же решили взять другую квартиру, не посвятив в намерения соратника. Якобы по делу подъехали к одному дому и вскоре вышли с вещами. Виталий догадался, но сделать уже ничего не мог. Номер машины был, несомненно, засвечен. Когда Виталий начал возмущаться, орлы мотивировали действия тем, что тот для ментуры крайний – пассажиров не знает: ему платят, он везет. Виталий поорал для порядка, но этим успокоился. Действительно, его вызывали, и всякой лабудой он отмазался. Однако придурки снова полезли в жилье ювелира, их взяли и начали разматывать по полной. Короче, они сами же сдали Виталия в расчете на то, чтобы, нагрузив на себя мелочь первой квартиры, скинуть крупную.

Любопытно здесь было следующее. Процесс шел неясно и срока Виталий мог избежать, просто открещиваясь от показаний подельников. Но делать этого не стал, – пошел, что называется, в сознанку. (Говаривал на зоне: «Я с воли по воле».) Причина? Он понимал, что срок дадут небольшой, именно такой ему… нужен. Он должен пройти это, как некий пароль. Переступить грань. Скажете, что за бред?..

Виталий давно видел, что чего-то ищет, но определенных контуров этого нечто узреть не мог. Тянет аромат простора, ветра? – нечего сказать, он везде легко находил общий язык, и недаром таскало по разным людям, местам, ипостасям. Может, влечет мутная стихия власти, славы? – и впрямь, он быстро умел внушить уважение, и это нравилось.

Упомнить начало непросто – разбери ее, психику. Как вызревал мотив, что склеивало судьбу? Романтические выплески шпанства, юношеской лихости? – кто не болел этим. Руку-то еще с детства набивал, валил с одного удара – было. Да и получал. Случалось утром разлеплять веки, раздутые возмущенными от насилия капиллярами, доводилось лепить до натурального состояния размякший от внешних забот хрящ носа. Не избежал корчится от пожирающего страха. А задора было больше… Где научился впрыскивать отчаянье, падать в пугающую других и себя ненависть, откуда набрал чутье, предусматривающее суммарный результат ситуации и толкающее в кураж первого хода.

Тащило к машинам? Не сказать. Серьезный заграничный мотоцикл, полученный посредством немалых лишений и ухищрений, первая проба в достижении цели, не был добыт как результат непосредственного вожделения. Скорей символ градации, статуса. И в такси пошел, конечно, не из тяги к шоферству: там тогда крутились деньги, сосредоточились определенные люди… Начал, и крепко, играть в карты. Толкал азарт, риск? Отчасти да, но преимущественно тоже момент общности. В общем, сатана разберет. Судя по всему, его вообще влекла игра, – игра с людьми, если не с собой.

Властный зной амбиций и сквозняк резона, рассудочно-противоречивый зуд потенциала и незримый, но неиссякаемый шепот инстинкта почти безошибочно тянули в неправедную, романтическую среду. Очевидным стало, что Виталий как бы боится чего-то не успеть, не ощутить, избежать. Наверное, отсюда постепенно выявилось, что ведет его некая вещь, которую допустимо обозначить как опасное преодоление.

…Дали год. Здесь в городе и завис на промзоне. Сидел, можно сказать, зря, ничего особенного не нарыл. Виталию двадцать два, голова на плечах, в разных кругах вертелся и порядки знал; плюс имя кой-какое в городе нажил и с авторитетами на ять беседовал – словом, жил в зоне прилично. Впрочем, какие-то уроки год дал. Он понаблюдал, например, что делает с людьми страх. Уяснил, что знание человеческого механизма делает знатока менее уязвимым. Еще кое-что – учил один крупняк, Гера Бызов:

– Ничего нет сильнее веры. Верь, и ты всегда победишь. Но в дрянь верит дурак. Если ты умный, придумай тему.

Виталий поверил, что способность внушать страх – серьезный залог успеха.

ВИТАЛИЙ-КАТЯ

В общем, припекало. Виталий урчал мотором в Нижние Серьги. Ну не загляденье ли мужик! Едет к слепой женщине, везет цветы, другую мелочь. Себя, мать вашу – со-бо-лезнует… Эва лиска степенной иноходью пересекла дорогу. Живи лиска, потому что неплохое это занятие.

Если же честно, то есть разговорец у Виталия. Собственно, и не разговорец. Интересуется сообщить человек некую штуку, тянет на откровения. Прочитал, значит, накануне гражданин книгу. Про Мастера с Маргаритой. В Кота, скажем, влюбился, но не в этом суть. А в том, что хочется высказать фразу, которая пришла – заметьте, слета, без правки – в воспаленное вещество. Стало быть, внимание. «Знаешь, Катя, странная вещь у меня от этой фантасмагории. Какое-то щемящее чувство… Особенно вот это – освещенный кипящим светом лунный путь, по которому идут непомерной красоты женщина и умудренный и величественный мастер».

А? Каково! Вы прикиньте, притуманенный взор, несколько присевший голос, и ветерок треплет расшалившиеся волосы. Черт, причем здесь взор, причем волосы, когда соперница незряча. Ну ладно, голоса хватит… За сорок мужику. Две отсидки.

Час оказался неурочным, человеки занимались бездельем – Кати в обозрении не существовало. Розовые халаты знанием не отличились и, бестолково помотавшись, Виталий полез раздражаться. Заныло спрашивать у калек – не видели ли, господа, Катю.

Ехать пустым домой, как человеку принципиальному, Виталию дюже не хотелось, и он пошел к речке – натурой насладиться. Здесь Катерину и углядел. И не одну. Примостилась на бережке, на травке зеленой, томная и изящная. Рядом в не менее томной позе содержался мужчина. Парочка.

Виталий откровенно психанул, это была, конечно, наглость. Он, Разувай, едет к недоделанной, цветы и мелочь купил заведомо, и… получите. Во-первых, как себя держать? Как бы и неделикатно нарушать рандеву – недаром же голуби уперлись за ограду. Можно, естественно, свалить, но как же потом людей дурить – так и до благотворительности дойдет. Просится утопить товарища, да и Катьку не грех, но измочиться придется. В общем, Виталий, посмеиваясь над собой и не унимая движения, перемещался к объекту.

Приостановился. А ну-ка поэкспериментируем, пойдем медленно и проверим, на каком расстоянии она почувствует – непременно должна среагировать. Вдруг пришла мысль, а не знакомый ли это, который должен был встретить? Внимательно вперился в фигуры. Нет, рядом с мужчиной лежала тросточка. Тоже слепец, курортный роман. Виталий внимательно воззрился в соперника. Хоть расстояние еще порядочное случилось, там было явно под пятьдесят. Ну совсем никуда. Я, говорит, люблю мужчин под руку держать – не сучка ли!

Почувствовали Виталия уже на подходе. И мужчина. Он повернул голову – скорей всего, услышал, хоть ступал Виталий возможно вкрадчивей. Катя вообще не шелохнулась.

– Приветствую честных людей, – ехидно произнес Виталий и стало ясно, что Катя его не угадала, ибо явно вздрогнула.

– Господи, Виталий, – знаете, даже как-то обречёно пролепетала мадам, – это ты. Как странно… Мы вот дышим. Это Михаил, познакомьтесь. – И, сохраняя позицию головы, слепцу: – Виталий, я рассказывала.

«Интересно, что же поведала, – подумал Виталий, – и вообще – откровения».

Михаил молча протянул руку. Виталий пожал – неприятная рука. Вот тут пожалел, что приехал, но сразу это убил.

– Очень прилично здесь. Красиво. (Назло получилось, ну и ладно) И воздух, действительно… Между прочим, вода здешняя порядочная. Даже деньги стоит. В курсе – нет?

– Знаем конечно же. – Катя.

– В одном из корпусов есть постоянные проживающие, они на этой воде и работают. – Это Михаил. Голос опрятный, свежий.

– Я ведь с вами посижу. – Виталий уже располагался. К Михаилу повернулся. – Кате я благодарен, здесь чудно. Не познакомились, я и не выбирался бы. А вы, Миша, откуда?

– Местный почти, из Первоуральска. У нас хор. Руковожу по мере возможностей. (Он руководит, сыграл желваками Виталий.)

– Стоящее дело, – как можно душевней сказал наш герой.

Михаил пустился рассказывать про хор, и шибко нудно. Намерения такого не присутствовало, а тут, уловив паузу, Виталий брякнул:

– Миша, вы меня простите, но я ведь за Катей с некой целью приехал. Хочу ее в город свозить, на одно мероприятие.

Михаил завозился:

– О чем же речь! Что ж вы меня слушаете.

Катя угодила решительностью:

– Я с радостью.

Виталию самому идея понравилась.

Пошли в санаторий, мелко и непринужденно разговаривали. На прощание рука Михаила стала нормальной. Катя ушла на сборы, а Виталий воззрился в пространства. Ознаменовался ветерок, Цельсий сподобил что-нибудь двадцатью, щебетало пернатое. Было никак.

О цели поездки Катя спросила уже в машине. Виталий подивился, что так и не додумался составить конкретный план – все природой умащивался. Так и распорядился с упором:

– Позже.

Уж к городу подъехали, сказал нехотя, досадуя на убогость фантазии:

– В ресторан пойдем, отметим что-нибудь… – И улыбнулся тут же. – Просто потащило с тобой побыть в иной обстановке.

Какая странная вещь, тон определил как бы зависимость, но главное – распространилось и на остальной вечер, и это оказалось отлично. Уже то, что повез в очень дорогой ресторан. Здесь Виталий бывал редко, и его не знали – вести в заведения, где состоял в завсегдатаях, по причине слепой Кати все-таки не хотелось. Мотив такой гульбы не понял – Кате роскошь не в зачет, с деньгами последнее время не масть. А вот так – соринка.

– Я тебе такое скажу, – двухместный столик, Виталий доверительно наклонялся к Кате в полстола, – прежде, чем томат в теплицу высадить, ты приучи корень вширь расти. Витамин – он на поверхности. И тогда росток вертикаль будет осваивать. Япония. У меня батя садовод, он делал. Я, собственно, сам могу показать.

Вякала музыка. «Да и сбацаем, зачем нет».

Между прочим, одета Катерина была на букву зю, Виталию пришлось домой, за респектом заезжать. За ними явно доглядывали – респектабельный дядя и слепая женщина – и это оказалось весело. Но Катя впрямь была хороша, да что там, шарм трепетал, Виталий чувствовал это кровью – после двух, трех паек коньячных. Между прочим, танцевала ловко и в прочем держалась свободно.

Пару анекдотов рассказал – теперь это легко и модно – хоть обычно не любил. Превосходный Катин смех. Потребовал от нее – не согласилась. Через пару часов совершенно привык к ее слепоте, даже это и удобным оказалось.

– А, к примеру, с Геной Бурбулисом в паре в теннис играть – роскошный вариант. У меня первая подача для приема сложная. Гена говорит: раньше Ельцин так же играл – тот волейболист и колчерукий, и шлепал, сволочь, сильно и подло. Парная игра из того и складывается, первую подачу сделай отчетливо, а после плохого приема грамотный напарник разберется. Гена здесь мастак. – Вот такие вещи говорил.

Был момент, хотел про Маргариту с Мастером завернуть, все хитрился, посподручней пытался и… забыл.

А сейчас самое замечательное. Заходит, понимаешь, с компанией один знакомый коммерсант (вляпался таки Виталий), – дело уж поздненькое произошло, Виталий подшофе (Катя, прочим между, коньяком очень не гнушалась). Здравствуй, говорит, руку тискает. Объявляет Виталию бестактно:

– Что обидно, дамы у тебя всегда прелестные.

Так вот, Виталию тепло. Это Катя, дескать. Ручку коммерс треплет у прелестницы, к губам несет, мохнатым голосом доводит до сведения:

– Владимир Егорыч.

– Какое чудесное отчество, – мягкий голос Кати, тоненькая медная реверберация. Рука Кати творчески содержится в ладони мистера. И теперь: – А знаете что – вы, я думаю, медик. Что-то связано с головой, может быть стоматолог?

Взлет бровей у синьора-господина, побежали трещины от уголков глаз.

– Так это… э-э… да, был.

Испуганный взгляд ерзает, виноватый оскал рта. Ликующая рожа Виталия:

– Рекомендую, маг и чародей. Собственно, правнучка Гуддини. Собственно, с вас причитается.

Егорыч восстановился, душевно улыбается, розовые щеки докладывают о здоровье.

– Братцы, ну дуете же. Постой, Виталий, ну, это примитивно… Только погоди, откуда ты знаешь, что я был стоматологом? – Грозит синьор пальцем, хихикая. – Жу-ук.

Виталий в пароксизме искренности жмет к ушам плечи, руки на груди:

– Забожусь на самом, слова не произнес.

Опять удивление у Вовы, уже светлое. К Кате:

– Не понимаю, так мы с вами виделись? Извиняюсь предельно, запамятовал, подлец.

– Видеться мы не могли, – Катя, – потому что я слепа. А как получается, не спрашивайте, объяснить не сумею.

Вот он настоящий испуг, потеря речи, шикарная минута. Голова от Кати к Виталию и обратно. Тик-так… Заплясали руки:

– Нет, нет. Давайте-ка разберемся. Что вообще происходит? Я, тем не менее, требую объяснений.

Хохочет Виталий… А вон нехилая компания к столу зовет, однако в танце с Владимиром Егоровичем Катя плещется.

Еще закорюка. С Катей наперебой общаются, Виталий же все досматривает – без ревности, а чтоб лишнее не мелькнуло. И тепло к женщине. Уж и иной Катю в танце трогает, а Егорыч Виталию шепчет жарко:

– Вот это класс. Изюм абсолютный, рупь тринадцать. Как ты это умудрил? – мне бы и в голову не пришло… Да ведь умна. Ежели еще подобное спроворишь – сюда. На цене не устоим.

На прощание набравшийся Егорыч требовал поцелуя с Катей. Соприкоснулись щеками. Словесил.

Отъехали заполночь. По веселью думать не случилось, а теперь нужда, – куда? Привычная идея – везти к приятелю в сокровенную комнату. Почему-то не пошло, притом уверен был – не возразит Катя. Спросил:

– В санатории-то теперь примут? Часам к четырем доберемся.

– Отчего же, там бдителей нет, – верен и чист был голос Кати.

Не спросила, как употребивший Виталий руль держать будет – доводилось, видать, с людьми езживать. Сам Виталий принявшим ездить не стеснялся. И мобилизацией владел («руль не гнется»), и откупался не раз – что там, десятка деревянных.

Имел место кусок прямой дороги, безобразно чистое небо пульсировало звездами, жидкий свет луны лег на томное полотно, – черт, внедрилось в Виталия, мастер… непомерной красоты женщина… лунный путь, освещенный кипящим светом… Молчали. Хо-ро-шо.

И снова. Проводил до двери заведения – «дальше я сама» – поцелуй бы к месту, все-таки ресторан за плечами, ан нет. «Приеду через неделю» – всего-то руку погладил. Знал, при этом (сама открыла), ушлая девушка – вода и огонь пройдены.

Домой не поехал. Завернул к реке, немного на бережке посидел, сигаретой подышал, и сиденья в машине развернул. Хорошо получилось нестерпимо.

Поднялся снулым, но бегло исправился – журчала речка, уже внятное солнышко парило недалече, мокрая вода приятно оморозила лицо – так славно сочилась меж пальцев, воткнутых в ласковый песок. Виталий сорвал травинки, одна остро секнула, сшелушив лишнее, оставил прочный стебелек с нежным опахалом. Обломил тростинку, без нужды поковырял в зубах. Хорошо, много пахло, стало быть, закурил. Потом поморщился, предстоял день, обезображенный густым от духоты полднем, деловая мура, и побежала прямая, подобно пробору официанта, дорога меж изборожденных полей, и мелькал обочь дырявый лопух.

ВИТАЛИЙ

После первой отсидки было. Один крутой местный парень – он работал по Москве, это вообще была привилегия – не поладил с тамошними. На разборки приехала бригада во главе с бывшим боксером, чемпионом мира; кстати сказать, выходцем из Екатеринбурга, не грех заметить, впоследствии получившим громкое имя, упоминавшееся в одном ряду с пресловутым Япончиком, не вред оговорить, убитом в годы беспредела в Нью-Йорке.

Итак, бригада была уже в Екатеринбурге (приехали они, разумеется, не только с поучениями – существовали немалые денежные дела). Чипа, провинившийся, постоянно пропадал на базе отдыха, расположенной на берегу озера Шарташ. Околачивался там и Виталий. Подъехал один из знакомых, предупредил:

– Каратай едет.

Чипа загрустил. Виталий тронул его (как часто уже случалось, решение свалилось внезапно – прилип к позвоночнику желудок, напряглись ребра), отвел в сторонку.

– Ты исчезни. Я Каратая знаю, возьму на себя (действительно, Олег Каратаев до московского жительства был парковский и мало-мало Виталий его знавал, посещая местную злачь).

Тот хлопал ресницами, скулами сверкал.

– Гонишь или серьезно? Дело нешуточное.

– Отвечаю, – тяжело и окончательно надавил Виталий.

– Смотри, мне терять нечего, – решился Чипа и свалил.

Каратай приехал скромно – на одной машине. С двумя людьми.

– Чипу мне, – посоветовал безоговорочно, войдя в домик, где тот находился еще недавно.

Все молчали, Виталий встал и вышел из-за стола.

– Я за него.

– Что за шутки, – веко боксера дрогнуло, – я не имею настроения развлекаться.

– Олег, – хрипло, кругля буквы, сказал Виталий, – Чипа вел себя не в кипежь, вы сами борзанули. И я его не отдам.

Тот прыснул.

– Ты чо, флюй, опух? – зрачки его начали расширяться. – Ты кто такой?

Щека Виталия задергалась:

– Каратай, ты теперь не дома. Если можешь, сделай меня, но жопу тебе подставлять здесь не будут. Чипон – брат.

Бывший чемпион мира даже, кажется, похудел. Жужжала муха.

– Иди за мной, – коротко бросил он.

Когда вышли из домика, боксер пошел к машине. Подойдя к ней, открыл дверку и полез в бардачок. Достал бутылку водки и изумленно прокомментировал:

– Нда, такое со мной впервые. Выпей, парень, купил ты меня… Хотя я давно за тобой наблюдаю.

Второй срок пришелся впрок. Собственно, после него Виталий и зажил. Да и дело, по которому шел, получилось громким. Взяли инкассаторскую сумку.

Накнокал будущих подельников Виталий по картам. Шпиляли в одной компании, оказались двое из тамошних бывшими инкассаторами. Мыслей сперва не было, а просто приглянулся один парнишечка – в рот Виталию глядел, любил мужчина таковых. Словом, через пару месяцев пошли конкретные разговоры.

Большой воздух сорвать хотелось? Ерунда. Крупные деньги уходят практически так же, как иные. Нервы ласки требовали, в какой-нибудь мудреный узелок просились.

Виталий же план и разработал. Потерпевших, бухгалтершу и охранника, пришлось по голове тюкнуть. Женщине крепко досталось, в больнице отлеживалась. Вот и обиделась.

Как раз ей занимался приятель Виталия. Отвязанный парень наглухо, но водила отчаянный. Кличка – именно Раллист. Его-то через пару месяцев после прикосновения дама и углядела из троллейбуса. Не поленилась, выследила. Говорила на суде: «Ты же мне, бессовестный, овал лица попортил». Не в меру настаивала, чтобы Раллиста примерно наказали, и по просьбе присвоили гражданину одиннадцать лет.

Уведомить к месту, что хоть и посыпался Раллист и всех сдал, после отсидки (до звонка чалил) Виталий бедолагу пригрел, к месту определил. Да не в коня – по наркотным делам попер мужчина уже самостийно против уралмашевских. В лесу нашли с дыркой во лбу.

Характерный эпизод. Брали Виталия на квартире у любовницы. Там находилась компания, которая вообще о деле не знала. На звонок любовница открыла – демократия еще не добралась, людей свободно впускали. Виталий как раз в ванной прихорашивался, каверзы не ждал. На выходе под белы рученьки и приняли. Крепко трое держали, а руки у одного из оперов тряслись.

Дальше. На другой же день привели к майору в кабинет. Не следователь, начальник отделения. Майор за столом, Виталий на стуле поодаль (опять же – наручники тогда не в моде), сбоку старшина похаживает.

– Ну что, – глумливо интересуется майор, – недолго птичка щебетала?

Встал ведь, фигляр, прохаживался, руки за спину запустив, нравоучения затеял. Мол, Горбачев, просторы, кооперация. Расти, совершенствуйся… И без того Виталий не в себе был от незнания ситуации, – этот последнюю нервию истребил. Послал особь в крайние области. Тот зачем-то обиделся, начал неприличные слова твердить. Встал Виталий и жест сделал. Хорошо прислонил, сверкнули майоровы подошвы.

На визг ворвалась ватага мусоров. Возили отменно. После экзекуции ерзал над распластанным телом майор. Привередничал, держась за скулу и злобно ощерив зубы:

– Я же тебя, я же… – Брызгала слюна, горели очи. На подчиненных орал: – Я говорил, я предупреждал!! Почему здесь только один страховал?

В предвариловке на этот раз почти не держали, сразу на тюрьму отправили. В камеру впихнули полуживого. Первые дни в тумане прошли, а когда ожил, углядел на себе взгляд одного сокамерника – неважный взгляд, прямо скажем. Крепкий малый, Ваган – чем-то Виталий ему не угодил (не майорова ли забота?). Словом, принялся нашего доставать. От слабости поначалу Виталий терпел, а затем пустился гражданина заканчивать. Присутствующие, слава богу, от исполнения оградили и стали Витальку уважать. Согласно чему он и корешканулся с одним деятелем, который введет его позже в процесс построения демократического общества.

Пока дали Виталию девять лет, из которых вкусил три. Событий за три года отведал кромешно, поскольку хватом стал окончательно. К примеру, инфаркт. Собственно, оный и помог освободиться рано, ибо по-ушлости Виталий умудрил себе вторую группу инвалидности. Здесь друзья помогли. Когда Виталия прихватило, один кентяра очень острый ножик к горлу врача приставил и сообщил, что, если Разувай кончится, коновал следующий. Этому же лекарю и деньги на группу Виталий подавал. К тому же по разработанной Виталием схеме ребята на воле прокуроришку одного на компромат посадили. Словом, списали – без тебя, говорят, справней.

Здесь же в зоне человека до самоволки довел. Справедливости для: случай оказался единственным (бивал, другая вещь, часто и крепко). Вот что приходится признать – изводить отшельца оказалось пикантным. В повествование вставим.

Как «рэцэдэ», отправили Виталия в Верхотурье – край по зэкам крепкий: известно, что зона зоне рознь. И всякому понятно, нужно себя ставить. Это дороже денег. Вообще, основных варианта три: либо в опуск, либо в общее кодло, либо с поднятой головой. Последнее, разумеется, самое сложное и здесь тоже разные варианты. Существует целая наука: опытные люди пытаются узнать о существующих группировках, их весе, предпочтениях и стараются вести себя соответственно сложившейся иерархии (в лучшем случае примкнуть к самым крутым), имеются правила поведения, приемы… Виталий умел быть веселым, даже душевным. Кроме того, несомненно, волевым, не уступающим и даже отчаянным. Именно такие везде снискивают уважение. Вообще говоря, так и действовал Виталий по первой ходке – вместе с реноме, приобретенным на воле, сработало. Кстати заметить, если на воле есть звук, до зоны любой отдаленности это почти наверняка доберется, но отнюдь необязательно зачтется. Так и случилось, нынче Виталий попер сходу и… не повезло, он рысям не понравился – попал не в тему, на дурной глаз. Его начали подрехтовывать, нужно было что-то делать. Виталий ночи не спал, придумывая, какую бы штуку сотворить, чтобы фарт поправить. Ходы не находились и наживалась злоба. На нее и попал один парнишка, мир его душе.

– Я тебя знаю, – прилепился раз, – Разувай ты. Мы жили в одном районе. Я в ресторане Центральном на клавишах играл, а ты посещал.

– И почем играл, – вяло вгляделся в парня Виталий, – о чем?

– За долю, – хихикнул тот (Гаврилой сделаем), – о ней же.

Потолковали малость, разошлись.

Там буча небольшая случилась, прибежал Гаврила, горячился:

– Роза (так Виталия кликали только очень близкие, и это секануло недобро), нашего земелю делают. Подержи мазу, ты мастевый.

Виталий пошел, что по понятиям вовсе не обязательно. Земляка уже поколотили – ничего необычного. Парень был из другого барака, Виталию и лицо-то его еще не пригляделось. Он сидел на земле, привалившись к стене хозяйственного склада. Периодически высмаркивал кровь, степенно ползущую из носа, в паузах мечтательно рассматривал рыхлое небо. С невысокой вышки, неподалеку, опершись локтем на перила, квело лупился охранник.

– Повод? – лаконично поинтересовался Виталий.

– Профилактика, – поддержал форму парень.

Пламенно встрял Гаврила:

– Подкорытов. Он, сучий потрох, нас Свердловских ненавидит. Сам, гнида, городской, а кричит: вы лежалые, для жиру живете.

Подкорытов был на понтах, шумный. Шарабохался по баракам, там-здесь борзанет – фигура непонятная. Виталий повыспрашивал парня вообще по жизни: за что сел, с кем водится. Позже довелось Подкорытову к Виталию подъезжать с накатом, и наш его на базаре унял. Да про того вставил, ты-де, шибко не гуляй. Оказалось же, что протеже петушок, а заступаться за таковых – если не твоя машка – гнусь. Подмарало конкретно и почувствовать дали. На Гаврилу он осерчал – да еще узнал: всего-то воришка наркотный – и стал гноить. Тут снова приключилась неудача – человечек оказался с характером и, оказав некоторое сопротивление, резко сорвать злость не позволил. Словом, нашло, замкнуло – такой внутренней, неослабевающей озлобленности он и позже переживать не будет. Виталий был физически и внутренне гораздо сильней, издевался над Гаврилой планомерно и часто изощренно. Интересно, что некий сволочизм выпростался, азарт существовал. Видя собственную мерзость, пытался уговаривать себя, что это путь к постановке на зоне, предъява личности, но видел, что тащит нечто подспудное и неоправданное. Дико, что уговаривал Гаврилу кончить себя с сердцем, сознанием долга.

– Ты прикинь, – говорил глухо, исполненный ненависти, опущенному, избитому пареньку, – на кой нужно так существовать. Тебе сколько еще мотать осталось – три? Я рядом, жить не дам – такой я. Убивать самому? Неразумно, мне на волю надо, дела. А твоя жизнь не в корысть – спид, печень, что там у вас.

Когда привязанность кончился, нечто мелькнуло. Досада что ли… И после о парне вспоминал нечасто. Между прочим, вслух практически не упоминал. Прочего между, дела его особенно не поправились, побаиваться стали, а уважать – похоже, нет.

Коротко молвить, среди шелухи Виталий что-то имел, а среди человеков – разве не тревожное. Нервировало крайне. Пока не трогали, но наезд шел. Разрядка была неминуема, он ждал и помохивал. Выручил один знакомец, что прибыл недавно. Виталий его знал по городу, тот на Уралмаше слыл фигурой (позже станет одним из руководителей мощной Уралмашевской группировки). Знакомы были касательно, но оказалось достаточно, чтоб сходу сойтись («одного трына трава»). Он и поселил уверенность – двое уже не один. (Виталий понимал: неудача здесь состояла в отсутствии хоть малой опоры – крепкий люд, видимо по наущению авторитетов, его сторонился.) К тому же Белый любил карты, и они вместе по схеме сделали одного крутяру. Сделали корректно и получили пространство. Дальше уже по другим делам подняли голову.

Еще деталь о периоде – как раз с этой катавасии Виталий залюбопытствовал относительно психологических корней происходящего. Позже, лежа в больнице по инфарктным делам и получив замечательные беседы с одним интереснейшим собеседником, соседом по койке, который побудил совершать анализ поведения, набрел на совет почитать Достоевского, а именно «Записки из мертвого дома». Был поражен, насколько глубок, обширен писатель и зачастую созвучен собственным наблюдениям – в итоге приобрел уважение к книгам. Много после будет смеяться над собой, вспоминая, с какой гордостью, индуцированный атмосферой умных разговоров и жадным чтением книг в больничке (Виталий не стеснялся учиться – козырь), он полюбит выводить теперь кажущиеся глупыми формулы. Скажем, тогда особенно упоен был таким софизмом: симбиоз знания и силы – оптимальное орудие делания страха.

Ну да будет о было. Миновав исправительную стадию персонаж долго не жуировал, по наущению начальства – помните майора с подошвами – пихнулся в кооперацию. Вообще, на зоне ему на мудрых людей повезло. Скажем, кроме вышеупомянутого советчика, в больнице возымел Виталька в соседи бывшего мэра Сочи, подсевшего при Андропове за инициативу. Слушал толкового человека внимательно. Иных особей широких взглядов восприятием не обходил. Короче произнести, копнул сперва по лесу – соорудил кооператив из инвалидов – затем по компьютерам. Еще пощипал толику: один приятель по отсидке имел в Тольятти брата, вхожего в закрома ВАЗа, Виталий толикой не погнушался, съездил по наводке, запчасти кой-какие фарцанул. Там коцанет, сям. А тут вздыбился Ельцин – свалилось добро на рэкет. Деньги пошли не мерянные.

Очень понравился себе Виталий, когда слямзил одного банкира. Получилось со звуком в СМИ, ибо случился в Екатеринбурге этот опыт одним из первых, – хотя в прикосновении все обстояло довольно постно. Раздал Виталий друганам по пестику (бригада его состояла в основном из парней, с коими в школе вместе учился), рассказал как поступать. Собственно, именно это и понравилось – полюбил товарищ разные планы сооружать (скрупулезно подходил, с фантазией) и в жизнь претворять. Закончилось едва ли не комично. Дело в том, что стырил гражданина Виталий совсем не для шантажа в привычном смысле, то есть никакого выкупа за банкира похититель требовать не собирался. А надумал в такой разудалой форме внушить богатею, чтоб тот в механику банковских дел ввел, вообще делился идеями – считалось, что данный экземпляр в своей сфере один из самых креативных – и чтоб покрутил на прибыль приобретенные суммы. В соответствии с задачей, на квартире, куда доставили перепуганного бедолагу, Виталий покрутил перед носом субъектика (так величал подопытных) макаровым, далее въехал под дых, после короткого размышления сунул дополнительно в сопатку, и затем присев рядом и предельно дружески обняв человека, приступил к разъяснению диспозиции. Банкир, сходу ухватив мысль, чрезвычайно обрадовался, заявил, что происходящее просто удача, ибо он давно имеет аппетит исчезнуть, поскольку затеял одно темное мероприятие, и сложившаяся ситуация куда как на руку всем присутствующим. Тут же изложил встречное предложение и, воздадим справедливости, его впоследствии реализовал. В итоге в результате довольно красочных манипуляций банкир окажется в Греции (там его по прошествии нескольких лет кокнут), и образуется у Виталия в оной же области радующий душу счет (около семисот тысяч уев). Вообще говоря, богатством попользоваться так и не доведется, поскольку сложится дрянная ситуация с двумя крупными именами, связанными с этими счетами.

Теперь женитьба. А взял и женился. Собственно, почему нет – не он последний. Собственно, там и история была… Еще после первой ходки, шуруя по женскому полу, цепанул Виталий одну девочку парикмахершу (целость, между нами, расковырял). Глядела девочка самозабвенно. По этому случаю Виталий раз во хмелю на кражу сердешную сподобил, отчего поимела мученица невеликий срок, однако грех сугубо на себя взяла. На облик девица так себе была, и по возвращении Виталий за подходящее ее поведение здороваться не преминул. От такого обхождения товарищ забеременела, а поскольку Виталий повторно сел, написала письмецо: дескать, ждать буду до смертного часа. Помирать Виталий не собирался и отсюда согласился, чтоб ждала.