Бубновый туз Сухов Евгений

– Кирьян в седьмом вагоне, – подошел к Егору белобрысый парень с «маузером» в руке.

– И в чем дело?

– Чекисты забаррикадировались, не пускают, мать их!

– Мне учить тебя, что ли?! – гаркнул во все горло Копыто. – Забыл, как это делается?! Очередями по окнам, чтобы неповадно было, и гони их в конец вагона.

– Понял! – весело отозвался парень и, придерживая рукой папаху на голове, кинулся к вагону.

Из соседнего вагона раздалась грубая мужская брань, которой отозвалась отчаянная женская мольба:

– Возьмите что угодно, только не убивайте!

Егор поднялся в вагон.

Гоша Одесский, учтиво склонившись перед хорошенькой пассажиркой, помахивал револьвером и взывал к пониманию.

– Мадам, вы меня принимаете за старьевщика, – заливался его обходительный приятный тенор. – Мне не нужна ваша ветошь. Пожалуйста, вот это колье!

– Возьмите!

– О господи! Какие у вас прекрасные ушки! А как их украшают сережки с бриллиантами! Снимай!

– Это подарок мужа.

– Я очень сожалею, мадам!

Не задерживаясь, Егор устремился по коридору в седьмой вагон.

– В морду ему! – услышал он рассерженный голос в последнем купе.

Послышался грохот опрокинувшегося тела, и следом испуганный голос запричитал:

– Забирайте все!

– Господа пассажиры! – звонко заголосил разбойный голос. – Даем вам две минуты, чтобы снять с себя все самое ценное. Иначе то же самое нам придется снимать уже с покойников.

У седьмого вагона раздалась длинная пулеметная очередь – на перрон густо и звонко посыпались разбитые стекла. Кто-то громко вскрикнул.

– Гони их в хвост!

Четверо налетчиков уже влезли в разбитые окна и, надрывая глотки, нагоняли страху:

– Всех постреляем! Бросай оружие! Вот так-то оно лучше будет. Давай сюда, Кирьян здесь!

– Где Савва?! – отчаянно выкрикнул Егор Копыто. – Куда его черти унесли?!

– Горло зря не дери, – сказал вышедший из-за спин жиганов медвежатник. В руке у него покачивался неизменный саквояж. – Не под пули же мне лезть.

Его степенный облик никак не вписывался в толпу гогочущих жиганов, поймавших кураж, – он был серьезен и сдержан, что еще более усиливало его сходство с провинциальным лекарем – какое может быть веселье, когда приходится ехать невесть в какую даль, да еще к ложу тяжелобольного. Поднявшись в вагон, он уверенно прошел в тамбур. Остановился напротив купе, где, вцепившись руками в стальные решетки, стоял Кирьян.

– Побыстрее! – поторопил его пахан. – Мочи больше нет ждать!

Взглянув на замок, Савва Назарович спокойно ответил:

– Придется потерпеть.

Щелкнув замками саквояжа, он распахнул его, и, порывшись в содержимом, вытащил коротенькую отмычку со множеством зубчиков.

– Вот эта в самый раз будет... Ну и замок тебе достался. – Он взглянул на Кирьяна, вцепившегося руками в решетку. – Я такие только в немецком банке видел. Видно, очень тебя большевики любят, если так крепко стерегут.

– У нас взаимная любовь, – зло отозвался Курахин.

Сунув отмычку в замочную скважину, медвежатник с минуту пытался провернуть ее, с усилием вращая кистью.

– Да тут все зубья поломаешь, – недовольно пробубнил Савва. – Крепко они тебя упаковали. – Металлические зубья отмычки, скрежеща, скользили по стальному сердечнику. – Дьявол их подери! Еще немного. – Протолкнув отмычку немного поглубже, он повернул ее еще раз, и тотчас раздался победный щелчок. Распахнув дверцу, Савва Назарович распорядился: – Выходи!

– Как вы шумно меня встречаете, – невесело хмыкнул Кирьян, посмотрев на жиганов, набившихся в коридор. – Не ожидал! – Приподняв руки, стянутые кандалами, скомандовал: – Ну чего стоишь? Не век же мне в них ходить!

Вытащив из саквояжа тонкую пилку, Савва Назарович сказал:

– Потерпи! – и деловито принялся распиливать сталь.

Через минуту кандалы звонко упали на пол. Растирая запястья, Кирьян приказал:

– А теперь давай чекистов посмотри... Куда они там попрятались?

– В соседнем купе, – отозвался Гаврила.

– Давай поторопи их, пускай вылезают, – уверенно распоряжался Кирьян. – Я на вольный воздух пойду.

– Сделаю! – метнулся жиган в противоположный конец вагона. Распахнув дверь, радостно сообщил: – Да их здесь, как тараканов! Выходить по одному! – заорал он. – Иначе всех положим.

Дверь распахнулась, и в коридор вышел красноармеец, за ним еще один.

– Винтовку давай.

Боец без сопротивления протянул оружие.

– А ну пошел на выход! – распорядился Гаврила и забросил за спину винтовку.

На перрон один за другим попрыгали разоруженные красноармейцы.

– Руки за голову! Становись вот сюда!

Заложив руки за затылок, чекисты послушно отходили в сторону.

– Ба! – радостно воскликнул Кирьян, увидев среди них человека в кожанке. – Да это никак начальник конвоя! А ну иди сюда! Как вас звать-то, товарищ чекист? «Раз, два и к стенке»?

Налетчики, стоящие рядом, одобрительно рассмеялись.

– Да с ним никак еще четверо? Какой приятный сюрприз. Вот сюда, в сторонку! Руки за голову... Не дергаться!

– Послушайте, – начал начальник конвоя, высокий, с аккуратной бородкой. – Мы просто сопровождающие.

– А может, ты и в Чека не работаешь?

– Я там всего лишь с месяц.

– С месяц, говоришь... А вот скажи-ка ты нам, непутевым, сколько за прошедший месяц ты жиганов к стенке поставил?

– Я никого не расстреливал, все решает председатель Ревтрибунала товарищ Петерс, – растерянно заговорил чекист.

– Значит, так получается – я не я и лошадь не моя? – хмыкнул Кирьян Курахин.

Жиганы одобрительно загоготали, наслаждаясь беспомощностью чекиста. Не каждый день можно встретить такое.

– Чего же ты молчишь, друг мой ситный? – ласково протянул Кирьян. – Вижу, что ты не любишь жиганов. Жить хочешь? А ну давай станцуй нам «Яблочко»! Повесели жиганов! Ну?! Я долго ждать не буду, считаю до трех. Раз... Два...

Чекист сначала неохотно, потом все быстрее и быстрее стал перебирать ногами, умело вытягивая носок. Движения красивые, правильные. Было видно, что танцевать он умел.

– Вприсядку пошел! Вприсядку! – развеселившись, выкрикивал Копыто.

Чекист лихо вращался, подпрыгивал, вызывая невольные улыбки у жиганов.

– Все, – выдохнул начальник конвоя, когда танец был закончен.

– Похвально, – сдержанно отметил Курахин. – Значит, в перерыве между решениями Ревтрибунала тешишь душу плясками?

– Вовсе нет, я с малолетства танцевать умею.

– Ну-ну, а теперь вы танцуйте, – повернулся Кирьян к чекистам, стоящим гуртом.

– Не дождешься! – процедил один из них, скуластый, с крепкой, мускулистой шеей.

– Что я тебе могу сказать? Не уважаешь ты жиганов... Дай шпалер, – повернулся Курахин к Егору.

Приставив ствол ко лбу чекиста, Кирьян с минуту наблюдал за его лицом, пытаясь уловить малейшие мускульные изменения. Криво улыбнувшись, скупо похвалил:

– А ты молодец, хорошо держишься. Жаль будет тебя убивать.

– А ты не жалей, я на таких, как ты, в Ревтрибунале насмотрелся.

– Больше не посмотришь! – спокойно сообщил Курахин и нажал на курок.

Голова чекиста дернулась от сильнейшего удара, и он упал на Гаврилу, стоящего позади.

– Фу ты черт! – брезгливо отряхнул тот с одежды жирные ошметки. – Все мозги на моей тужурке оставил. Ты бы, Фартовый, поаккуратнее как-то.

Курахин скривился:

– Извини, что не предупредил. Плясуна отпустить. Остальных, – кивнул он на стоявших около ворот чекистов, – шлепнуть! Кожанки не забудьте снять, – направился он к следующему вагону. – Они нам еще понадобятся.

Вскочив в вагон, Фартовый стремительной походкой двинулся по коридору. Размахивая револьвером, он звонко кричал:

– Господа, настоятельно требую открыть купе! Проявите благоразумие, выкладывайте денежки!

Сейчас в нем не было ничего от того пленника, каким он был всего-то пару часов назад.

В первом купе сидело трое мужчин и одна женщина. Один из мужчин был средних лет, весьма представительного вида. Дорогой бостоновый костюм сидел на нем как влитой. Увидев ввалившегося в купе налетчика, он улыбнулся ему почти по-свойски. Двое других застыли в немом ожидании, даже не пытаясь скрыть подступивший страх. Женщина, привлекательная особа лет двадцати, упрямо разглядывала трещинки на столе, упорно не замечая ватаги жиганов, ввалившихся в купе.

– Господи боже мой! – картинно закатил к потолку глаза Кирьян. – Какая дама! Позвольте поцеловать вашу ручку. – Сунув пистолет за пояс, он бережно взял хрупкую женскую ладонь, обтянутую черной лайковой кожей. Поднес к лицу. – Господи, как она благоухает! Господа жиганы, я сейчас сойду с ума!

За его спиной раздался одобрительный смех жиганов. Кирьяна Курахина невозможно было представить без куража, соскучившись по его чудачествам, они теперь ловили каждое его слово. На их довольных лицах запечатлелось обожание.

– Барышня, запах вашего тела способен свести с ума даже самого искушенного жигана. Поверьте мне, я знал очень много дам, но ни одна из них не дышала таким ароматом, как вы. А ладони!.. Они просто созданы для восхищения, ими нужно любоваться, как шедевром! Позвольте, я освобожу вас от этих оков. – Кирьян уверенно потянул перчатку. Почувствовав, как девичьи пальчики слегка сжались, Курахин покачал головой: – Я очень ценю вашу скромность, но уверяю вас, эти милые господа, что стоят рядом со мной, – перевел Кирьян взгляд на гогочущих жиганов, – настоящие ценители женских прелестей, – продолжал он стягивать перчатку. – Какое уродливое кольцо! – ахнул Фартовый. – Оно портит вашу ручку! А изумруд... Отвратительный камень! Вам немедленно нужно избавляться от этой вещи! Уверяю вас, иначе драгоценности принесут вам массу неприятностей!

Отобрав кольцо, Кирьян некоторое время с нескрываемым восхищением рассматривал камень.

Острый девичий подбородок вскинулся и задрожал. Девушка быстро заговорила:

– Послушайте, прошу вас. Не отбирайте у меня это кольцо. Это единственное, что у меня осталось. С ним у меня связано очень многое.

– Барышня! – Кирьян аж поморщился от обиды. – Вы нас принимаете за каких-то грабителей. Вот гляньте на этого милого человека, – показал он взглядом на Егора Копыто, широко ощерившегося щербатым ртом. – Разве этот любезный человек способен принести кому-то зло? Мы всего лишь мирные жиганы. Это кольцо вам не к лицу, оставьте его мне. – Посмотрев его на свет, заявил: – Знаете, я буду носить его с собой постоянно, как воспоминание о нашей встрече. – Он положил кольцо в карман.

Девушка отвернулась.

– Какой восхитительный изгиб шеи. И какое отвратительное на нем золотое колье! А потом, вы нас обманули, сказали, что у вас нет ничего, кроме этого кольца. Егорушка, помоги барышне освободиться от ненужного груза.

– Вашу лебединую шейку, мадмуазель, – хмыкнул Копыто.

– Как вам будет угодно. – Расстегнув колье, она положила его на стол. – Надеюсь, что оно вам нужнее, чем мне.

– Можете не сомневаться, барышня.

Кирьян уже потерял к пассажирке интерес и подступил к импозантному мужчине лет тридцати. Пощупав ткань его костюма, уважительно произнес:

– Хорош костюмчик. Гаврила, как раз твой размер. Давай снимай пиджачок, а заодно и штаны!

– Позвольте...

– Ах да, ты стесняешься дамы. Барышня, вам придется отвернуться, – сообщил Кирьян. – Сейчас этот господин будет снимать порты.

Женщина отвернулась.

– Но как же можно!

– Можно, дорогой мой товарищ, – спокойно заверил Кирьян. – В наше революционное время все возможно! На то нам и дана свобода, чтобы сбросить с рук тяжелые оковы, а с тощей шеи – кровопийц-капиталистов. Сейчас у нас равноправие и такие костюмы может носить каждый пролетарий. За что же мы тогда кровь проливали?! И сумку свою не забудь... И часики... Вам тоже следует раздеться, – посмотрел он на остальных мужчин. – Даю вам три минуты. Время пошло, господа. От того, насколько вы будете расторопны, зависит ваша жизнь... Прошло двадцать секунд... Тридцать... Вижу, что вы не верите в серьезность наших намерений. Договор придется ужесточить. Тот, кто разденется последним, будет убит!

Мужчины поднялись одновременно. Не обращая внимания на жиганов, набившихся в купе, принялись лихорадочно сбрасывать с себя одежду.

– Ставлю красненькую на старика! – ликовал Кирьян. – Он еще молодым даст сто очков вперед.

– Не-ет! – смеясь протянул Егор Копыто. – Молодой первым будет. Посмотри, как из штанов выпрыгивает.

На пол полетели пиджаки. Тонко затрещала атласная рубашка, мелкой россыпью покатились пуговицы. Импозантный мужчина сбрасывал брюки, подминая их ногами, а руки уже уверенно стягивали рубаху, не обращая внимания на галстук, впившийся в горло пестрой шелковой удавкой. Еще один рывок – и к ногам налетчиков полетела рубашка.

Кто-то из жиганов подхватил брошенный на пол пиджачок и, примерив его, сунул в сумку. Вторым разделся крепыш с седыми висками, позабыв снять бабочку «кис-кис».

Старик оказался последним. Волнуясь, он пытался отстегнуть ремень, но руки, мелко подрагивая, отказывались слушаться.

– Пока ты будешь так штаны стягивать, твоя баба замерзнет, – гоготал Егор Копыто.

Кирьян поднял револьвер. Раздался отчаянный женский вопль.

– Кем ты работаешь, дед?

– Я бухгалтер.

– Ах, вот как... Значит, дело с деньгами имеешь?

– Работа у меня такая.

– И на кого же ты работаешь?

– На фабриканта Тараса Тимофеевича Юдина, – негромко выдавил из себя старик.

– Чем же он занимается?

– У него свой кирпичный завод.

– Он богатый человек?

– Да, он состоятельный человек, и дед его, и отец – все они были фабрикантами.

– Где же находится этот кирпичный завод?

– В Бескудникове.

– Когда будет зарплата?

– Через четыре дня.

– Где хозяин хранит деньги?

– Обычно у себя в сейфе.

– В сейфе еще что-нибудь есть?

– Там он хранит семейные сбережения.

– А ты молодец, умеешь нравиться... Ладно, объявляю амнистию, это большевики не умеют прощать, а мы, жиганы, люди с пониманием, так что живи, дед! Барышня, – спокойно обратился Курахин к девушке. Глаза у нее были широко открыты, полны ужаса. – Извините, что причинил вам неприятности. Но что поделаешь, работа у нас такая, как говорит бухгалтер. Вас более никто не тронет. Обещаю! Это вам сам Фартовый Кирюха говорит! – Повернувшись к жиганам, добавил: – Пойдем отсюда. Бабу не трогать, – гулко стучали его быстрые шаги по коридору. – Узнаю – убью!

– Что мы, не понимаем, что ли! – едва успевал за паханом Егор Копыто.

– Где народ? – кричал Кирьян, отворяя одно купе за другим.

– Все вышли на перрон, когда поезд остановился, – оправдывался Егор.

– Идите сюда! – восторженно крикнул с противоположного конца вагона белобрысый жиган. – Здесь их полное купе!

– Кирьян, – негромко сказал Копыто. – Пора уходить. Скоро здесь будет охрана и железнодорожники.

– Эх, Егорушка, – почти в отчаянии вздохнул жиган. – Не даешь ты мне позабавиться!

Бесшабашный и веселый взгляд Кирьяна натолкнулся на испуганные лица мужчин и женщин. Прижавшись друг к другу плечами, они в тесноте словно искали спасение.

– Знаете, кто я такой? – неожиданно спросил Кирьян, уставившись в плотного круглолицего мужчину в кепке.

Встретившись с жиганом глазами, тот неловко улыбнулся и поспешно стянул с макушки головной убор.

– Здрасьте!

Губы мужчины растянулись в заискивающей улыбке. Лицо пассажира показалось Фартовому знакомым. Так поспешно стягивать головной убор приучены только каторжане, нежданно столкнувшиеся с начальством. Отсюда и заискивающий взгляд и стремление расположить к себе всякого собеседника. Движение очень характерное, отработанное годами, его невозможно спутать ни с каким другим. В нем прячется почти животный страх перед возможным наказанием и одновременно надежда на благоприятный исход.

– Это ты, Иоська? – удивился Кирьян, рассматривая в упор круглолицего.

– Он самый, Кирьян... – всего лишь небольшая заминка, поднатужившись, мужчина отыскал подходящее слово, – Матвеевич.

Кирьян сузил глаза – не самое подходящее место для злых шуток.

– Ты это... того... Какой я тебе Матвеевич?

В глазах толстяка плеснулось замешательство. Будто бы пущенные по воде круги, оно сказалось на пальцах, которыми тот беспокойно теребил снятую шляпу. Вот сейчас он услышит приговор...

– Как же не Матвеевич? – вполне искренне подивился толстяк. – На сибирской каторге вы «иваном» были, а я майдан держал. Так что мне до вашей чести далековато. А потом авторитет...

И вновь заискивающая, просящая улыбка.

Кирьян хмыкнул. Толстяк не шутил. Иосиф Львович Брумель действительно был майданщиком на сибирской каторге, а Кирьян, как «иван», охранял его стол, за что получал по полтине в день. Первый раз их пути пересеклись восемь лет назад, когда очередной этап «семи морями» перегоняли из Одессы на Камчатку. Толстяка били смертным боем, лупили впрок, чтобы не забывал арестантскую науку и не тянул с каторжан семь жил.

В тот раз только вмешательство Кирьяна предотвратило смертоубийство.

Второй раз их пути пересеклись пять лет назад, в Петропавловске-Камчатском, славившемся по всему полуострову своими строгими порядками. Пребывая в кандальной тюрьме, Кирьян удивлялся тому, что каждую неделю какая-то милосердная душа передавала ему рублик, который в то время являлся для него немалым подспорьем. Только когда он был переведен в околоток – небольшую больничку, где можно было отдышаться и залечить язвы от кандалов, – к нему заявился поселенец и, сняв картуз, явно стесняясь собственного благополучия и сытости, сообщил о том, что это он скармливал ему рублики на скорейшее выздоровление.

В этом поселенце Курахин узнал Иосифа, которого некогда спас от смертного боя.

– Матвеевича забудь! – отрезал Кирьян. Посмотрев на перепуганных пассажиров, он продолжал: – Ты мне товарищ! Господа, советую облегчить собственную участь и освободиться от золота и всех драгоценностей. Даю вам три минуты! Копыто, – повернулся Кирьян к сподвижнику: – Засекай!

– Сделаем, – охотно согласился Егор Копыто, вытащив из кармана серебряные часы.

Особенно расторопно люди освобождаются от драгоценностей под дулами револьверов, направленных точнехонько в центр лица. Со стороны создается впечатление, что золото просто начинает жечь им кожу.

Кирьян с усмешкой наблюдал за их стараниями.

На столе быстро росла горка драгоценностей: кольца, колье, перстни, портсигары. Здесь же лежали бумажники и кошельки. Сильно стукнув, старичок в ветхом пиджачке установил в центр стола малахитовую шкатулку, инкрустированную золотом.

В углу тамбура подле окна стояла молодая женщина и никак не могла снять с безымянного пальца перстень с сапфиром. Понаблюдав за ее потугами, Кирьян усмехнулся:

– Сударыня, если вы будете так рвать перстень, так наверняка останетесь без пальца. Давайте я вам помогу.

– Как вам будет угодно, – протянула женщина ладонь, словно подавала ее для поцелуя.

Уверенным движением Кирьян снял с пальца украшение.

– У вас очень здорово получается, – фыркнула женщина.

– Практика-с, мадам!

Посмотрев камень на свет, Кирьян положил перстень в карман.

Взяв со стола часы, Кирьян произнес:

– Итак, господа, время ваше вышло. Гаврила, собери добро.

Открыв саквояж, тот широким движением смахнул драгоценности в кожаное нутро. Золотой дождь просыпался с тихим шорохом и рассыпался по широкому дну.

– Сколько ты мне тогда рублей дал? – спросил Кирьян у бывшего майданщика.

– Не считал, Кирьян Мат...

– Вот возьми, – протянул он Брумелю золотые часы. – Кирьян не любит оставаться в долгу. Этого достаточно?

Взяв часы, майданщик закивал:

– Достаточно, барин. Благодарствую! Сполна хватит.

– Чем ты сейчас занимаешься?

– Коммерция у меня, торгую понемногу.

– Где тебя найти?

– На Сухаревку заходите, там Иосифа Львовича любой покажет. Я человек полезный.

– Загляну, – пообещал Кирьян.

– Уходим, Кирьян, – торопил его Копыто. – Пора!

Вышли из купе. В тамбуре, зажав лицо руками, сидела молодая девушка в разорванной кофточке. Кирьян только хмыкнул: веселятся жиганы! Понять их можно, кровушка-то кипит. А с девки не убудет!

Подводы, заваленные добром, стояли на платформе. Кучера, взяв вожжи, терпеливо дожидались.

Спрыгнув с подножки, Копыто подскочил к одному из кучеров, мужчине с окладистой бородой, и коротко скомандовал:

– Поедешь лесом до хутора. Там разгрузишься.

– Знаю, хозяин, – обиженно протянул возница, шевельнув вожжами. – Ведь обговорено уже.

Вышел Кирьян. Застреленные чекисты лежали вповалку, без всякого почтения. Один из жиганов, с огромным самоваром в руках, торопился к подводе. Возможно, что в хозяйстве и он необходим, но золотишко было бы предпочтительнее. Споткнувшись о выставленную ногу убитого, парень зло чертыхнулся и поторопился к тронувшейся подводе.

– Но, пошла! – хлестнул бородач вожжами по крупу застоявшуюся лошадь. – Да бросай ты сюда свой самовар!

– Ты это, Гурьян, поосторожнее! – Жиган уложил аккуратно самовар. – Бабе своей хочу подарок сделать.

– Да что с ним будет! – рассмеялся бородач. – Но, пошла, родимая! – ударил он вожжами лошадь, заставив ее бежать трусцой.

– Кирьян, – подошел к главарю молодой улыбчивый парень. Кирьян узнал в нем того самого красноармейца, что сообщил ему о предстоящем налете. – Пойдем за вокзал, там карета тебя ждет. Со всем почетом докатишься. И сразу на блатхату, там марухи по тебе соскучились!

Веселость молодого жигана отчего-то раздражала. Хотя, может быть, и зря. Ведь не исключено, что тот жизнью из-за него рисковал.

– Кожаную куртку откуда взял? – хмуро спросил Курахин.

– Так ведь вот они, – растерянно кивнул жиган на убитых чекистов. – Не пропадать же добру. Да и вещица все-таки хорошая, ноская! – Улыбнувшись во всю ширь, добавил:– Да и бабам очень нравится!

– Ходишь, как чекист! Я на эту кожу в кабинетах «чрезвычайки» насмотрелся. Скидывай!

– Как скажешь, Кирьян, – примирительно кивнул молоденький жиган.

Сняв куртку, он перебросил ее через плечо.

– Так поедем?

– Ксивы у чекистов забрали?

– А то, – засветилось радостью лицо жигана. – Все здесь, – похлопал он ладонью по карманам брюк.

– Что-то я тебя не припоминаю, откуда ты?

– У Федора Моченого был. А когда его замели, так я к Егору прибился.

– Понятно. Тебя как кличут?

– Антип.

– Вот что, Антип, к бабам потом. Знаешь, где Дарья живет?

– Знаю.