Изумрудные зубки Степнова Ольга

– Да... чем? – пробормотала Сычева, удивившись сообразительности Афанасьевой.

– Ка... какой аванс? – подавился мужик собственной репликой.

– Что значит какой?! Вы что, ремонт заказали, а расплачиваться не собираетесь?!!

– Не собираетесь?! – Сычева надвинулась на мужика, забыв, что у нее в руке пистолет.

– Так я это... не хозяин я! – отбросив пакет с рыбой в угол, мужик попятился в коридор. – Я знакомый просто! Приятель! Рыбы Славке принес! Вчера с рыбалки вернулся! Какой растакой аванс?! – Мужик так испугался, что ему придется за что-то платить, что не заметил разгрома на кухне. – Что это? – он ткнул в маленькую черную дырочку, нацеленную на него.

– Пистолет, – сказала Сычева и подумала вдруг, что понятия не имеет, заряжен он или нет.

– Строительный! – заорала Таня. – Вы что же хотите, чтобы мы дырки в стенах пальцем делали?! – Она спрыгнула с табуретки, отбросила нож, уперла руки в боки и пошла на мужика с напором рыночной скандалистки. – Хотите?!

Сычева пристроилась плечом к Афанасьевой и тоже поперла на мужика.

Татьяна, покосившись на них, ускорила вращательные движения кухонным венчиком в тазу.

– Да не хочу я, девоньки, чтобы вы дырки пальцами в стенах делали, – забормотал мужик, пятясь к входной двери, – совсем не хочу! Вот приедет Людка с дачи и отдаст вам аванс ваш. Она баба честная, зря болтать не будет. Раз заказала дырки, значит оплатит. Рыбу ей передайте. Скажите, Ромка для Славки принес. И себе рыбки пожарьте, у вас в Молдавии, наверное, такая не водится.

– У нас в Молдавии и не такое водится, – процедила Сычева. За гастарбайтершу ее еще никто не принимал. Стало обидно до слез. – А где дача у Людмилы Сергеевны?

– Так в Кленовом, – простодушно ответил мужик. – Первый дом от поворота, с флюгерочком таким... – Он нырнул за дверь, и на лестнице послышались его торопливо удаляющиеся шаги.

– Фу-у-у, – выдохнула Таня и вытерла лоб рукой.

– Молодец! – похвалила ее Сычева. – Здорово выкрутилась!

– А ты говорила – вырядилась! Да если б не мой старый костюм и косынка...

– Я бы не потянула на молдаванку, – грустно сказала Сычева.

Они вернулись на кухню.

Татьяна по-прежнему, как заведенная, мешала венчиком воду в тазу.

– Это у нее нервное, – пояснила Сычева Афанасьевой и отобрала у Татьяны венчик. – Чешись лучше, вешалка! – посоветовала она.

– Я так испугалась, девочки, – пролепетала Татьяна. – Я так испугалась...

– Тебе бы только пейзажи малевать, вешалка! И на гитаре бренчать.

– Тихо! – прикрикнула на них Таня. – Здесь нам больше оставаться нельзя. Слушаем мою команду! Берем рыбу и...

Ключ повернулся в замке и замер.

Глеб прислушался и ему показалось, что он слышит чье-то дыхание.

– Эй! – позвал он того, кто орудовал снаружи ключом и вдруг затих. – Эй, кто там?!

Ключ молчал и его обладатель молчал. Перестал даже дышать.

Может быть все это только почудилось – и звук в замке, и дыхание?

– Эй!!! – заорал Афанасьев, как ему показалось, изо всех сил.

И тут неожиданно вспыхнул свет. Ударил в глаза, в уши, в нос – так, что пришлось зажмуриться и затаить дыхание. Неожиданно Глеб понял, что его темница – это баня, сауна! Специфический запах дерева и ароматических масел, деревянные плашки на стенах, деревянная лавка, отсутствие окон – как он сразу не догадался?

– Пошли, – кто-то потряс его за плечо, и Глеб открыл глаза.

– Пошли, убогий, – повторил некто в трикотажной зеленой шапочке, надвинутой на глаза, и таком же зеленом шарфе, закрывающем нос.

– Где я? Кто вы? – спросил Глеб и глупее вопроса придумать было нельзя.

– Ну, паспорт я тебе не буду показывать, – усмехнулся любитель изумрудного цвета. – Вставай и пошли. Приказано тебя в апартаменты доставить.

«Приказано доставить!» Значит, этот «зеленый» только пешка в чьей-то игре. Шнурок, шестерка, мальчик для грязной работы.

По законам жанра, раз не связаны руки, целы ноги, ударить бы его в пах, а потом ребром ладони по шее, и бежать, бежать, бежать. К маме, к бабушке, к жене, к любовницам – в свою прежнюю сладкую, безопасную жизнь.

Только вот драться Афанасьев совсем не умел. Если в детстве его кто-нибудь обижал, во двор выходила бабушка и «наказывала» обидчика – жаловалась родителям, в школу, в инспекцию по делам несовершеннолетних.

Драться Глеб не умел. Только – мстить по прошествии времени, когда обидчик уже забывал, с чьей стороны может прилететь неприятность.

Он тяжело приподнялся, ощутив прилив тошноты и пульсирующую боль в затылке.

Мужик ткнул его чем-то твердым в спину, вывел в темный предбанник, потом в какой-то неосвещенный холл, потом повел коридорами по просторному, большому дому, потом по лестнице на второй этаж. Сауна оказалась совмещена с домом. Глеб попытался запомнить, куда его ведут, но быстро запутался в коридорах, лестницах, поворотах, подъемах и спусках. Единственный вывод, который он смог сделать – этот дом огромный, богатый, высотой не менее трех этажей.

Наконец они оказались в просторном зале, где люстра на потолке имела миллион хрустальных рожков, а стены были цвета перезрелой рябины. В комнате стояли два белых кожаных кресла, такой же диван, низкий стеклянный столик, стойка с цветами и огромная клетка с яркой заморской птицей. Глеб почему-то подумал, что в присутствии этой птицы ничего плохого с ним случиться не может.

Мужик подтолкнул его в кресло.

– Садись, – приказал он, и Глеб с наслаждением сел, потому что ходить и стоять уже не было сил.

Мужик ушел, прикрыв тяжелую дверь с золоченой ручкой.

Вот сейчас бы, по закону жанра, вскочить, выбить стекла, прыгнуть вниз и бежать, бежать и бежать к маме, к бабушке, к жене, к любовницам – в свою прежнюю классную, беззаботную жизнь, где среди детективов на полке припрятан коньяк, где в перерывах между работой можно побродить по порнушке в Инете, где кофе и бабы, изнывающие от желания встретиться, где трубка и охотничьи колбаски в холодильнике...

Только прыгать Глеб не умел. Бить стекла – боялся. Мама и бабушка приучили его ни в коем случае не рисковать здоровьем и внешностью.

– Аривидерчи, Чуча! – вдруг громко заорала птица в клетке и встряхнулась, как большая собака. Яркие красно-сине-зеленые перья взъерошились и медленно улеглись на место, перышко к перышку.

– Черт! – пробормотал Глеб. – Чуча! Этого только мне не хватало. Меня украл попугай? Чем я тебе насолил, засранец?!

– Чучундра! – выкрикнула скандальная птица.

– Урод, – не остался в долгу Глеб.

– Пиндрохумондор!

– Дрянь красноперая!

– Козловонючус!!

– Скотина!

– Херомандопул!!

Сидеть в красной комнате и ругаться с чужим попугаем было странно и глупо. Тем более, что попугай одерживал явное преимущество, с легкостью образовывая невиданные ругательства. Глеб взял себя в руки и не стал отвечать мерзавцу.

– Аривидерчи, Чуча! – заорал попугай, и дверь в комнату резко открылась.

На пороге возникла женщина. Черный комбинезон, как вторая кожа обтягивал длинные ноги, тонкую талию, высокую грудь, прямые гордые плечи и сильные тонкие руки. Странно-белые волосы были так туго стянуты сзади в хвост, что холодные голубые глаза чуть вытянулись к вискам, отчего казались еще бесстрастнее.

– Ну, здравствуй, – сказала она, прошла в комнату и присела на край стеклянного столика. – Не узнаешь?

Глеб уставился на нее. Красавица. Инопланетянка. Шмякнула его по башке и притащила в свои апартаменты, чтобы он принадлежал только ей. Очень лестно. И романтично!

– Очень романтично, – сказал он вслух и осторожно потрогал затылок, где запекшаяся кровь образовала коросту.

Она захохотала. Сидела, сцепив на коленях длинные пальцы и хохотала. К ее хохоту присоединился попугай, и у них получилось слаженно, будто это было у них привычным занятием – хохотать на пару.

– Ты что, и вправду меня не узнал?

– Нет!

– Значит, я изменилась. Надеюсь, что в лучшую сторону.

– Такую бы я не забыл. – Глеб взглядом скользнул по ее ногам, рукам, груди и уставился в подбородок. Изящный, изысканный, породистый подбородок.

– Вспоминай! – приказала она.

– Наверное, ты перекрасила волосы, сделала пластику лица и груди, похудела, постройнела, похорошела... в любом случае, не стоило бить меня по голове, если ты хотела увидеться...

– Если ты не начнешь шевелить мозгами, я прикажу отвести тебя в сауну и поддать жару. Хочешь попариться в костюме и галстуке? Мама и бабушка всегда говорили, что у тебя слабое сердце.

Глеб вдруг испугался. «Мама и бабушка!» Баба в комбинезоне – явно чокнутая. Чего стоят только ее прозрачные голубые глаза, они как будто стеклянные. Баба чокнутая, она знает всю его подноготную, и она готова даже его пытать, чтобы выведать... Что?!

– Крым? – Глеб сглотнул и привычным жестом потрогал на шее серебряный крестик. Крестика не было. – Пять лет назад?

– Нет.

– Карловы Вары, четыре года назад?

– Нет.

– Анталия, три года назад?

– Нет.

– Египет в прошлом году?