О чем молчат француженки Оливье Дебра

Книги серии «Психология. М & Ж»

«Француженки не спят в одиночестве»

Впервые все секреты необыкновенного шарма самых сексуальных женщин мира! Как научиться флиртовать по-французски? Как француженки с помощью одной детали гардероба создают стильные образы? Почему, даже имея небольшой опыт в любви, они так сексуальны? Какой главный секрет успешных отношений знают только француженки?

Откройте в себе француженку, где бы вы ни родились!

«О-ля-ля! Французские секреты великолепной внешности»

Как найти свой неповторимый образ и стиль. Как подобрать нижнее белье, чтобы чувствовать себя сексуальной. Как подчеркнуть красоту правильным макияжем. Как создать магию с помощью идеального парфюма. Как остаться великолепной в любом возрасте. Эти и другие секреты самых желанных женщин планеты в новой книге автора бестселлера «Француженки не спят в одиночестве» Джейми Кэт Каллан.

«Бонжур, Счастье! Французские секреты красивой жизни»

Впервые самые обворожительные женщины мира поделятся секретами красивой жизни: как найти свой источник радости и вдохновения; как покупать меньше, но с гораздо большим толком; как выглядеть на миллион за несколько евро; как флиртовать по-французски (с намерением и просто так) и как радоваться жизни каждый день.

Вторая книга Джейми Кэт Каллан, автора супербестселлера «Француженки не спят в одиночестве».

«О чем молчат француженки»

Журналистка из Лос-Анджелеса Дебра Оливье вышла замуж за француза и прожила во Франции 10 лет. Она утверждает: француженки действительно знают о мужчинах, любви и сексе нечто такое, чего не знают остальные женщины. В своем бестселлере «О чем молчат француженки» Дебра развенчивает много мифов и раскрывает много секретов самых соблазнительных женщин мира.

Вступление

Первой француженкой, с которой я повстречалась в Америке, будучи еще девочкой, была загадочная соседка, поселившаяся рядом с нами в Лос-Анджелесе. Она была… словно не совсем нормальной. Даже в самую жаркую погоду она носила на шее платок. Она ходила в местный продуктовый магазин на высоченных каблуках и рассматривала товары так, словно собиралась делать трепанацию черепа каждому помидору, который кладет в свою корзину. У нее было двое бледных и вежливых детей, которые носили носки с открытыми сандалиями (что в солнечном Лос-Анджелесе считалось преступлением), и эта троица говорила между собой на непонятном языке, словно прилетела с другой планеты. Та женщина носила волосы, собрав их в пучок, и на фоне длинноволосых обитательниц Южной Калифорнии выглядела театрально и немного угрожающе. Она была существом из другой галактики. Казалось, что даже ее машина сделана не в нашей солнечной системе (как выяснилось, она ездила на кабриолете Citroen DS). Однажды я набралась храбрости, подошла к ней в супермаркете, где она придирчиво изучала молекулярное строение дыни-«колхозницы», и спросила, откуда она. Женщина осмотрела меня с ног до головы и с гордостью ответила: «Мы из Франции».

Ах, вот как. Теперь все встало на свои места. Все, о чем я пишу, происходило задолго до появления скетчей «Яйцеголовые»[1], поэтому расслабленные калифорнийцы еще не были готовы к появлению в их среде иноземных существ. Эта женщина была роскошной, немного пугающей и абсолютно не такой, как все остальные.

Я окрестила ее «мадам Франция». Она жила поблизости от нас, и между нашими семьями завязались в некотором роде дружеские соседские отношения. Моя мама решила поприветствовать вновь прибывшую в наш район незнакомку и угостила ее домашним печеньем с шоколадной крошкой. «Мадам Франция» не осталась в долгу и пригласила к себе домой, «проставившись» бутылкой арманьяка. Все мы ломали голову над вопросом, есть ли у нее муж. Если есть, то где он? Может, она вдова? Или в разводе? Никто не знал, все боялись спросить, отчего личность и прошлое «мадам Франции» становилась еще более загадочными. Я завязала знакомство и начала играть с ее детьми, которые оказались в одинаковой мере капризными и дружелюбными. Помню, что она была первой француженкой, которой я произнесла мою первую фразу на французском языке. Я сказала ей, что собираюсь есть: «Je vais manger mon diner»[2], на что та покачала головой и ответила: «Нет, дорогая. Это животные едят. А люди обедают». Сказано это было с таким бесповоротно французским убеждением и силой, что я почувствовала, словно меня ударили по голове чем-то тяжелым.

В то еще невинное подростковое время я уже догадывалась, что Франция – это земной рай тонких чувств, плотских наслаждений и высокой культуры. Американская танцовщица и певица Джозефин Бейкер (Josephine Baker), одетая в юбку из банановых листьев и нитку жемчуга, стала там звездой в годы между двумя великими войнами прошлого века. Генри Миллер писал в своей парижской «лаборатории черных кружев» скабрезные романы, которые незамедлительно запрещали к издательству в его родной Америке. Франция всегда привлекала людей своим свободомыслием, интеллектуальностью, сексом без обязательств, высокой культурой и известными на весь мир кулинарными блюдами (не обязательно в том порядке, в котором я перечислила). И среди всех соблазнов этой страны самыми притягательными и желанными были, конечно, сами француженки.

Вот уже много столетий француженки славятся своей привлекательностью с сильным оттенком вульгарности и непристойности. Француженку считают кокеткой, роковой женщиной, соблазнительницей, секс-игрушкой, женщиной-вампиром, сукой и Снежной Королевой одновременно. Она рафинирована до кончиков ногтей, строго следует этикету, и она одновременно модница и отвергающий предрассудки бунтарь.

С тех времен, как французы подарили нам Статую Свободы, представители этой нации оказывали довольно неоднозначное влияние на американскую культуру, их считали совершенно отличными от всех остальных людей. Любопытно, что в поп-культуре «мальчиш-плохиш» зачастую говорит с французским акцентом. Любовница в канонах нашего культурного стереотипа, без всякого сомнения, должна быть француженкой. Стерва и подонок обычно оказываются французами (ну и раз на то пошло, это касается также повара, вора, его жены и его любовницы). В представлении среднестатистического американца женщина с пугающе длинными ногами от ушей просто обязана быть француженкой, но и дьявол чаще всего изъясняется с сильным французским акцентом.

Понятное дело, что мы воспринимаем француженку, как существо слегка порочное. Ее страсть для нас как провокация. Мы любим и одновременно ненавидим ее только потому, что она – наша полная противоположность, и потому, что ее миропонимание противоречит нашим культурным традициям и нормам морали в вопросах любви и секса. Ну и, кроме прочего, мы совершенно уверены, что ей есть, что скрывать. Она будто с рождения была окружена атмосферой чувственности, в то время как все мы выросли под присмотром бойскутов-пионервожатых с их командой: «Руки поверх одеяла!» Судя по всему, француженка знает гораздо больше, чем мы, о том, как давать и получать удовольствие, чаще занимается сексом без обязательств и вообще ест гораздо больше сладостей и пирожных, чем мы можем себе позволить.

Как и многие другие американцы, я впервые попала во Францию бэкпэкером[3]. Несколько лет спустя я вернулась, начала обучение в Сорбонне, поселилась в меблированной кладовке старой, роскошной, но мрачноватой квартиры в XVI arrondissement[4], которую делила с соседкой по комнате по имени Соланж.

Соланж родилась в Эльзасе. Кожа ее была бледной, а волосы соломенного цвета. Несмотря на ангельский вид и предполагаемый сказочный подтекст характера, она была жестка, как сталь, и экономна, как хуторские крестьяне Северной Европы, от которых и происходила. Так я объясняла себе ее бережливость и умеренность.

Она ела сыр и оставляла корки, которые сушила, после чего растирала себе в суп. Точно так же она обходилась с высохшими остатками длинных батонов багета.

Она была сдержанна, во время разговора практически не жестикулировала, и у нее было всего три платья, что объясняло почти полное отсутствие вариаций в ее облике. В общем, хотя Соланж и была стопроцентной француженкой и обладала определенным шармом и сексапилом, я поняла, что, если все француженки такие же, как она, мне явно стоит пересмотреть свое представление о представительницах женского пола Пятой республики. К тому времени я поняла, что общеизвестное выражение je ne sais quoi[5], которое англосаксы[6] связывают с француженками, вероятно, скрыто где-то в их глубине и совсем не так очевидно, как принято считать.

На последнем курсе Сорбонны я читала много nouveaux romans[7], часто носила шарфы и платки и благодаря ежедневному общению с местными жителями приобрела собственное отношение к французам – смесь любви и ненависти. Прошел насыщенный событиями и вкусной едой год, но после возвращения в Калифорнию я решила, что мои французские деньки окончились навсегда.

Однако не тут-то было. Через много лет после описанных событий я встретила француза, который работал над кинокартиной в Лос-Анджелесе. Я мгновенно поняла, что он француз, потому что он ел гамбургер вилкой. У нас начался роман, я вернулась во Францию, где мы и поженились, у нас родились двое детей, и я счастливо продолжала изучать флору и фауну местных нравов и обычаев. Я жила в северо-восточной части города на правом берегу в XIX arrondissement – изначально рабочей окраине столицы, куда медленно, но неуклонно переселялась обеспеченная часть населения. Эту часть города я называла «рабочим Парижем» из-за высокой плотности жителей, многие из которых приехали сюда из самых разных уголков мира. (Один из моих парижских друзей шутил, что для того, чтобы попасть в мой район, ему надо брать с собой паспорт. В то время такой снобизм меня еще удивлял.) Франция – это не только Эйфелева, но и Вавилонская башня, и XIX arrondissement служит тому прекрасным подтверждением.

Как бы там ни было, во времена, когда я поселилась в XIX arrondissement, этого района не было на многих туристических картах и в путеводителях. Казалось, что авторы путеводителей клали большое круглое печенье в центр карты Парижа, обрезали вокруг него ножницами и ненужную часть карты выбрасывали. Из северных окраин на слуху были только Монмартр икладбище Пер-Лашез. «Настоящий» Париж, который все должны знать, был расположен в центре карты и ограничивался Левым Берегом[8].

Почему я об этом так подробно рассказываю? Дело в том, что большая часть стереотипов о француженках связана именно с центром города, о котором так много писали и который в основном и осматривают туристы. Именно в районах вокруг Сены и зародились клише и мифы о парижанке – слегка высокомерной особе с длинными ногами, у которой полностью отсутствует жировая прослойка, которая гуляет по Сен-Жермен-де-Пре, выглядит trs chic[9] и которая олицетворяет сексуальность, как никто другой.

Шикарная Parisienne[10] с Левого берега Сены не может олицетворять всех француженок точно так же, как и Париж не может быть единственным символом, представляющим все остальные французские города. Чтобы в этом убедиться, совершенно не обязательно посещать все 95 департаментов Французской республики. Просто сойдите с протоптанных туристами маршрутов в центре города, которые больше отражают славное прошлое страны, чем ее многогранное, разноцветное и разношерстное настоящее, и вы столкнетесь с огромным количеством женщин, не принадлежащих к стереотипу гламурной парижанки. Обобщения делать всегда сложно, и эта книга – не исключение. На каждую женщину, соответствующую стереотипу, есть, по крайней мере, одна, которая олицетворяет ее полную противоположность. На каждую парижанку, которая словно сошла с обложки журнала Elle и прогуливается по обувному раю на земле – улице Гренель, в мини-юбке размером со столовую салфетку и с последним романом Мишеля Уэльбека в сумочке, существует другая француженка, живущая в Сан-Бонне-ле-Шато, которая заказывает платья-разлетайки в цветочных узорах по каталогу La Redoute, играет в петанк по выходным после того, как споет в хоре в местной церкви. И такая француженка может быть очень толстой.

Все это напоминает мне закадровый голос в классической картине Жан-Люка Годара «Мужское – женское» 1966 г. Зритель видит зернистые черно-белые кадры, показывающие обычных француженок за работой, которые вызывают в памяти лучшие дни французской новой волны, и слышит женский закадровый голос:

«Сегодня в Париже. О чем мечтают молодые женщины? Но какие молодые женщины? Те, которые работают на конвейере и которым не до секса, потому что они безмерно устают на работе? Сотрудницы маникюрных салонов, которые с восемнадцати лет начинают подрабатывать проституцией в больших отелях на правом берегу Сены? Или школьницы, которые читают только Анри Луи Бергсона[11] и Сартра, потому что их богатые буржуазные родители никуда не разрешают им ходить? Среднестатистической француженки не существует».

Совершенно верно. Нет среднестатистической француженки, точно так же, как нет среднестатистической американки, японки или итальянки. И тем не менее.

Она все же существует. На днях я случайно подслушала разговор американцев, один из них рассказывал коллеге о новой любовнице своего начальника. Он сказал только два слова: «Она француженка», и этими словами все было сказано. Его коллега понимающе улыбнулся, поднял бровь и ответил: «О-ла-ла».

Разговор двух американок по тому же поводу звучал бы немного по-другому: «Она француженка». «Ого!»

Все только потому, что многие француженки, независимо от их внешности,по нашему мнению, обладают сверхъестественной чувственностью. Для американок все француженки – опасные конкурентки.

Во Франции сложилась необыкновенно благодатное сочетание качеств – буржуазии и богемы, городского и пригородного. В результате возникли определенные французские архетипы. Они появились на культурной почве, богатой бесконечно сложным переплетением древних ритуалов и традиций, на которых взращено все население. И поэтому каждый день приблизительно в одно и то же время Франция останавливается и со звуком придвигаемых к столу стульев садится обедать. Французы любят бастовать, добиваясь общих целей, отводят на обед два часа, летом уходят на долгие каникулы, читают Пруста в метро, готовят не из продуктов, а… иногда из воздуха, обладают хорошо развитым эстетическим чувством, всегда стремятся к получению удовольствия, отвергают многие моральные догмы, на которых помешаны англосаксы, да и вообще предпочитают жить, а не зарабатывать на жизнь. Короче, французская культура производит выпечку из слоеного теста точно так же, как производила сто лет назад, и точно так же, да простят мне мою гастрономическую метафору, производит француженок. Так что в словах, которые однажды произнесла британская актриса Шарлотта Рэмплинг, есть большая доля правды:

«Это французы сделали француженок такими красивыми. Они прекрасно чувствуют свое тело, великолепно двигаются и говорят. Они уверены в своей сексуальности. Такими их сделала французская культура».

Именно французская культура создала француженок, которые, как известно, от нас очень отличаются. Собственно говоря, француженок мужчины любят за то, что они очень не похожи на нас. Однако не будем впадать в крайности и сравнивать две разные

культуры. Это неблагодарное занятие: мы рискуем начать превозносить француженок и унижать американок. Бесспорно, я буду писать о самых выдающихся и интересных качествах француженок, но я не ставлю себе целью вознести этих женщин на пьедестал. То, к чему я стремлюсь, выражено в эпиграфе к предисловию, т. е, согласно Декарту, хочу рассмотреть отличные от наших культурные ценности в искренней надежде на то, что нам удастся увидеть и оценить свои собственные ценности в новом свете.

Я понимаю, что передо мной стоит серьезная задача. Ведь я собираюсь сравнить нашу относительно молодую культуру, появившуюся из пуританского мировоззрения с его ортодоксальным взглядом на любовь и секс, и древнюю европейскую культуру с ее бесконечным переплетением сексуальных и политических интриг и усвоенным представлением людей о том, что главное в жизни – это наслаждение. Ингредиенты, из которых складываются наши культуры, разные, однако ничто не мешает нам сделать из них салат, достойный любого гурмана.

Эта книга, конечно, не исторический экскурс, но французская культура насчитывает много веков, поэтому некоторого погружения в историю не избежать. Давайте галопом по Европам отдадим почтение столетиям французской мысли, благодаря которым появился идеал утонченной любви. Некто Андреас Капелланус, о котором мы не знаем практически ничего, был автором прозы, чья долговечность и популярность сравнима с периодом полураспада плутония. В 1184 г. этот Капелланус дал следующее определение утонченной любви: «Это чистая любовь, соединяющая сердца двух влюбленных чувством божественного удовольствия. Эта любовь – соединение умов и близость сердец, она не идет дальше скромного поцелуя, объятия или целомудренного прикосновения к голой плоти возлюбленной. Эта любовь не идет дальше, не выплескивается своим финальным утешением, потому что подобное поведение недостойно тех, чья любовь чиста… Эта другая любовь называется смешанной любовью, и она дарит людям все плотские удовольствия, конечным результатом которых является акт Венеры».

Хотя автор и упоминает «акт Венеры» на втором месте после целомудренной любви, не стоит думать, что именно этот «акт» не занимал свободное время и бурное воображение друзей-трубадуров Капеллануса и всех последующих поколений философов, писателей и поэтов. В XVI веке появился писатель Франсуа Рабле – большой любитель самых разных наслаждений. Как считал Рабле, «природа не любит пустоты», поэтому он исходил из того, что все существующие отверстия человеческого тела должны быть чем-то заполнены и заняты. Рабле написал новаторское произведение «Гаргантюа и Пантагрюэль», где изложил многие аспекты упомянутой темы, а также предлагал «несколько способов охлаждения и усмирения похоти» и «пыла страсти». Среди предложенных им средств пьянство, наркотики, тяжелый труд, прилежная учеба и, конечно же, «многократное повторение акта утоления сладострастия». Все это должно способствовать искоренению «пламени разврата» и воспаления «полостного нерва, функцией которого является эякуляция влаги, обеспечивающей размножение рода людского».

Именно Рабле научил французов и француженок тому, что секс – это, по сути, очень веселое занятие. Оно, конечно, и трагичное, странное, несвязанное, прекрасное и пронзительное. Но в первую очередь – веселое. И если кто-то лишен чувства юмора и чересчур серьезно подходит к сексу, то вряд ли будет получать от него большое удовольствие.

Вольнолюбие Рабле пришлось французам по вкусу, и за ним последовал целый ряд «распущенных» авторов, вошедших в историю своими скандальными опусами (одним из коих является широко известный сексоголик маркиз де Сад). Лично мне больше по душе Рабле с его искрометным юмором. Мне кажется, именно Рабле научил французов и француженок (и это они запомнили навеки) тому, что секс – это, по сути, очень веселое занятие. Оно, конечно, и трагичное, странное, несвязанное, прекрасное и пронзительное. Но в первую очередь – веселое. И если кто-то лишен чувства юмора и чересчур серьезно подходит к сексу, то вряд ли будет получать от него большое удовольствие. Поэтому соединив в одном шейкере мысли Рабле, романтизм утонченной любви, добавив немного серьезности и фривольности, мы получим чисто французский коктейль. И он будет сильно отличаться от того, к чему привыкли американки.

Наш англосаксонский подход к сексу и любви отличается от французского как небо и земля. Теперь понятно, почему так много англосаксов уезжали в Париж. В 1833 г. Ральф Уолдо Эмерсон[12] написал строчки в своем дневнике, которые не потеряли актуальности и в наши дни: «Молодые люди очень любят Париж отчасти потому, что в этом городе они пользуются невиданной свободой от любопытных глаз и потому что никто не вмешивается в их жизнь. В этом городе можно идти туда, куда тебя ведут глаза». Вашингтон Ирвинг[13] более подробно объяснил, чем именно так хороши француженки. Они «прекрасно умеют вскружить голову и возбудить ту часть тела, которая находится ниже пояса». Учитывая тот факт, что голова у мужчин часто расположена на 15 см ниже пояса, предлагаемая француженками схема работает блестяще.

Да простит меня читательница за резкий прыжок из тех давних времен сразу в наше. Много воды утекло, но американцы мало изменили свои правильные и неправильные представления о французах.

Если мы все еще уважаем французов за их savoir-faire[14] в амурных вопросах (то бишь тогда, когда мы их не ненавидим), то это объясняется тем, что многие из наших личных комплексов во Франции просто исчезают. Когда мы во Франции, то знаем, что можем выбросить нашу пуританскую мораль в окно. Мы начинаем понимать, что хотя мы первые сказали «занимайтесь любовью, а не войной», только французы знают, как это правильно делать, в то время как мы сами все еще ведем вялотекущую окопную войну полов с периодическими перестрелками.

И, правда, с любовью и сексом во Франции все в порядке, merci beaucoup[15]. Поприветствуем словами bonjour[16] Жанин Моссю-Лаво – красавицу бальзаковского возраста, которая по соместительству – директор Национального центра научных исследований (CNRS[17]) и автор недавно вышедшей книги «Сексуальная жизнь во Франции». Если у вас нет времени или желания продираться через 431 страницу этого въедливого французского исследования, я сделаю для вас короткое резюме: «Сексуальная и любовная жизнь французов – живая, трагичная и смешная одновременно», – пишет Моссю-Лаво. Французский журнал L’Express в рецензии на эту книгу писал: «Во Франции практикуется искусство любви, являющееся одновременно серьезным и легким, нежным и требовательным. Это идиллическая форма гедонизма».

Выражение «идиллическая форма гедонизма» звучит заманчиво в эпоху, когда секс продает все, но любовь остается неуловимой как никогда ранее. Француженки, похоже, знают, что секса и любви далеко не всегда можно добиться при помощи заранее продуманных стратегий, правил и догм. Француженки могут без обиняков заявить, что найти секс и любовь – все равно что отправиться в неизведанную землю без компаса, но с твердой решимостью испытать эту жизнь во всей ее потрясающей сложности. И эта мысль возвращает нас на несколько столетий назад к некой мадам де Скюдери.

Мадам Мадлен де Скюдери была не самой красивой, но хорошо образованной женщиной и влиятельным членом парижского писательского сообщества XVII века. В 1654–1661 гг. она написала и опубликовала роман «Клелия» (Cllie). В этой книге описана карта любви (или, точнее, La Carte du Tendre, т. е. «карта нежности»), где с картографической точностью показаны превратности любви и география сердца. Несмотря на то что даже для того времени такая постановка вопроса была и излишне манерной, и слегка пошлой (французский поэт Буалё даже написал на этой основе сатирическую книгу «Герой романа»), творение писательницы снискало свою минуту славы и показало, что француженки тех времен думали о любви и сексе.

Отправным пунктом на карте любви является город под названием Новая Дружба (расположенный в самом низу карты). В ландшафте доминируют три большие реки: Уважение, Признание и Склонность. Вокруг них расположено несколько водоемов: Озеро Безразличия, Море Близости и Океан Опасности. Тут и там раскиданы поселки, чья функция сводится к тому, чтобы способствовать любви: Деревни Нежности, Небрежности и Щедрости, города: Честности, Уважения, Искренности и Страсти, а также поселения: Подчинения, Прилежания и даже Хорошего Личного Ухода. Все дороги ведут не в Рим, а в манящее и привлекательное, но одновременно опасное место под названием «Неизвестные Земли». Мадам де Скюдери писала: «Река Склонности впадает в так называемое Море Опасности, а на краю этого моря находятся Неведомые Земли, названные так, потому что мы не знаем, что там находится». Логично.

Даже через несколько столетий эти слова не утратили своей актуальности. Ландшафт сердца является универсальным и безвременным, неизвестность всегда присутствует за пиками и долинами всякой любовной связи, а француженки (несмотря на массу клише, которые на них навешивают) так и остаются идеальным примером того, как свободно можно жить своей собственной жизнью.

Глава 1

Мужчины

О том, как можно сильно любить, об очень плохом и скверном слове, игривом отношении между полами, почему мужчина – совсем не страус эму, о сугубо французских проблемах женского гардероба, смешивании противоречий и о прелестях «третьего пути»…

«Мы хотим иметь право соблазнять и быть соблазненными. Во Франции никогда не будет борьбы между полами».

Французская феминистка Сильвьен Агасински – (Sylviane Agacinski)

«После короля этой страной на самом деле управляет женщина».

Луи XIV

Недавно, когда я была в Париже, меня пригласили на ужин. Все приглашенные были женщинами, и вид у них был такой, будто они только что закончили заниматься сексом со своими партнерами. Они звонко чокались бокалами, смеялись и говорили о своих мужчинах. Ни одна из женщин не жаловалась и не искала сочувствия по поводу своих отношений с мужчинами, ни одна не высказывала недовольства ими. Напротив, все делились мыслями о достоинствах представителей противоположного пола.

И обратите внимание, дорогая читательница, что во французском языке, в отличие от английского и русского, не существует выражения «противоположный пол». Это выражение можно, конечно, перевести на французский, но, услышав его, француженки подумают, что вы говорите о макаках или других, возможно опасных, видах обезьян. Мужчин они не считают противоположными нам, хотя те и не такие, как мы. Присутствовавшие на ужине француженки обладали тайным знанием о мужчинах – как телесным, так и умственным. Этих женщин можно назвать Шпионами в доме любви.

Любители французской эротики, возможно, узнают это название новеллы Анаис Нин[18]. Одна из величайших писательниц XX века Маргерит Дюра[19] писала:

«Мужчин надо любить сильно. Очень сильно. Иначе их совершенно невозможно переносить».

Дорогие читательницы, давайте скажем прямо – во Франции мужчины и женщины действительно любят друг друга. Очень сильно. Между ними нет войны полов, как в Америке. Мужчины и женщины на самом деле хотят быть вместе. Они наслаждаются компанией друг друга. Они вступают в споры и словесные поединки. Обсуждают. Флиртуют. Они желают встречаться при самых разных социальных обстоятельствах. Те из вас, кто хоть раз присутствовали на французском званом обеде или ужине, возможно, были поражены рассадкой гостей в порядке: мальчик – девочка – мальчик – девочка. И это вовсе не блажь хозяйки вечера и не требование французского обеденного протокола (хотя французы знают толк в протоколе).

Позвольте рассказать вам о первом французском ужине, в котором мне довелось участвовать. Гостей рассаживала хозяйка вечера – киномонтажер Клодин из Бретани. Она стояла около стола, характерно, по-французски, надув губы. Ужин происходил за большим и длинным деревянным столом. Клодин критически осматривала гостей и решала, кто с кем будет сидеть. «Ты сядешь здесь… а ты – с Жан-Клодом… mais non![20] …Полетт, подожди, ты сядешь с Домиником… ты идешь сюда, а ты…»

Главное, чтобы женщины не сбились в кучу, словно куры. Мужчины тоже не должны уединяться и создавать свои чисто мужские компании. Супругов безжалостно разъединяют и рассаживают по разные стороны стола. Смысл рассадки заключается в том, чтобы создать самое сочное и сбалансированное сочетание полов[21] и разнообразие. Французы убеждены, что разговор (и, конечно, вся жизнь) станет гораздо интереснее, если представителей полов перемешать друг с другом, что приведет к стимуляции интеллектуальной активности, невинному флирту t te--t te[22] и дргим формам спонтанного человеческого общения.

Тогда действия Клодин по рассадке гостей казались мне слегка надуманными, старомодными и излишними (но в ту пору я еще немногое знала о французских обычаях). Я сидела и думала: «Интересно, что она еще придумает? Раздаст всем бейджики с именами? Зачем такой сложный ритуал? И вообще, почему я обязана сидеть рядом с мужчиной, который крутит свои сигареты размером с хлебную палочку руками и похож на Сартра, только волосы у него лучше?»

После того как все выпили по первой и вино было снова разлито по бокалам, в мою сторону кинули несколько пробных вопросов. (Все это происходило сразу после скандала Клинтона и Моники Левински. Да, это было давно!) Меня спросили, почему американцев так волнует этот банальный вопрос. Почему такая бытовая мелочь может занимать внимание великой нации? У американцев с головами, вообще, все в порядке? Я не стала углубляться в тему пуританства и его ценностей и коротко ответила: «Je ne sais pas»[23]. В тот вечер я узнала много нового и полезного. Например, что первым литературным описанием минета западная цивилизация обязана Рабле, щипчики, похожие на те, которыми вырывают волосы из ноздрей, за столом могут использоваться для того, чтобы выковыривать улиток из ракушки, а самих улиток гораздо приятнее называть благозвучным французским словом escargot. Похожий на Сартра сосед оказался очаровательным кларнетистом и помогал мне отрезать кусочки от огромной головы chvre (козьего сыра) и цитировал французского кулинара Жана Антельма Брийя-Саварена[24], сказавшего: «Обед, в конце которого не подают сыр, похож на красавицу с одним глазом». Жена одного из гостей сидела между двумя незнакомым мужчинами, и те постоянно уделяли ей внимание, а ее муж, сидевший на другом конце стола, иногда поглядывал на жену сквозь постоянно увеличивающуюся батарею стоящих на столе пустых бутылок Pommerol[25] и, казалось, был вполне доволен тем, что его вторую половину обхаживают посторонние мужчины.

Французские мужчины не обижаются, когда незнакомцы ухаживают за их женами и восхищаются ими. Наоборот, мысль о том, что их жены способны возжечь огонь страсти в другом человеке, им льстит. Французским женщинам очень приятно, когда посторонние мужчины обращают на них внимание. Более того, француженки даже предполагают, что с ними начнут флиртовать. Может, было бы даже правильней утверждать, что француженкам не хватает ухаживаний посторонних мужчин. Флирт во Франции живее всех живых, merci beaucoup. Это почти гражданский долг. Это французский легальный наркотик. Это кровь, которая течет в венах французского общества. Флиртуют молодые француженки и представительницы старших поколений. Флиртуют даже феминистки.

Франсуаза Жиро[26] однажды написала Бернару-Анри Леви[27] в короткой, но довольно сумбурной книге «Мужчины и женщины: философский разговор» следующее: «Я уверена, что сделала это спонтанно. Вы молодой и красивый мужчина, и мне захотелось привлечь к себе ваше внимание. Зачем я это сделала? Просто так. Ради одного мгновения удовольствия, радости от того, что я, хотя бы на минуту, могу очаровать другого человека. Должна признаться, что я всю свою жизнь получала удовольствие от того, что могу это сделать».

Флирт во Франции живее всех живых, merci beaucoup. Это почти гражданский долг.

Это французский легальный наркотик. Это кровь, которая течет в венах французского общества.

В Америке понятие флиртующей феминистки – полный нонсенс, но во Франции вы можете столкнуться с этими дамами на каждом шагу. Франция всегда была страной любви, но не будем забывать о том, что в этой стране всегда было и есть много сексизма. Во Франции распространен другой, не воинствующий феминизм. По словам французского историка Моны Озоуф, во французском феминизме нет «удивительной жестокости», которая свойственна американскому феминизму. Журналистка Жастин ДеЛаси так писала в газете New York Times в период расцвета американского феминизма: «Нельзя сказать, что после освобождения француженки сняли с себя «паранджу». Многие действительно сняли лифчики, но сделано это было скорее для того, чтобы показать радость, а не выразить протест против удела женщин».

Вот так-то. В этой книге мы не можем уделить много места движению суфражисток, но вкратце скажем, что француженки не сетуют на то, что им чего-то не хватает. С другой стороны, то, что они вступают в сделку с мужчинами, не означает то, что они не борются за свои права. Француженки просто наслаждаются своей женственностью. Француженки обладают достаточным здравым смыслом и пониманием мужчин, которое в Америке было утеряно за всеми криками феминисток о необходимости женского освобождения.

Чтобы это понять, в Америке надо заплатить 500 долл. за семинар, объясняющий современные тенденции лайфстайла, а во Франции можно просто выпить с любой француженкой. Француженка расскажет вам следующее: мужчина – отнюдь не женщина (и, замечу, даже не эму, но об этом чуть позже). Он мыслит не так, как мыслит женщина. Он обрабатывает информацию не так, как мы. И что касается любви, то у него совершенно другая чувствительность и понимание этого вопроса. И если вы будете чересчур настаивать на том, чтобы он начал, как и вы, проявлять свои чувства, то единственное, что у него будет подниматься, это волосы на спине (даже если у него таковых и нет). Остальные части мужского тела от подобных разговоров не будут принимать горизонтального положения. В глубине души мы тоже об этом догадываемся. Нас учили о том, что мужчины – с Марса, а мы – с Венеры. Вот мы и оказались втянутыми в межгалактическую схватку. При этом мы выбиваемся из сил, стараясь сгладить все различия между полами. Давайте приведем аналогию из спорта: мужчины не могут носить специальные лифчики для девочек-подростков, а мы не можем носить суспензорий[28]. Можем, конечно, но выглядеть это будет довольно смешно.

В общем, француженки хотят соревноваться с мужчинами, и не требуют, чтобы эти соревнования были на равных. Не без некоторого фатализма они признают, что мужчины – далеко не идеальные существа. Мужчины высокомерны, экстравагантны, упрямы, как бараны, и упорно стремятся соблазнить любое существо в юбке. Француженки даже понимают, почему мужчины эмоционально закрыты и прячутся в нору собственных чувств, словно медведи во время спячки. Режиссер Николь Гарсия (Nicole Garcia) однажды сказала:

«В своем молчании мужчины очень даже трогательны. Они закрываются, ни о чем не просят и хотят, чтобы мы их оставили в покое. Они не обладают таким чувством уверенности, не в состоянии выражать и анализировать свои чувства словами, как это умеем мы. Они проявляют себя исключительно действием, и именно в это время я больше всего хочу их понять и разгадать их тайну».

Разгадка «тайны» не должна стать для вас ударом по голове сковородкой (предпочтительно фирмы Le Creuset). Вся тайна сводится к банальной la diffrence (разнице) между мужчинами и женщинами. Француженки любят мужчин и даже чувствуют по отношению к ним сострадание. Многие увидят в этом признание правоты мировоззрения древних 1950-х о различиях полов (я – Тарзан, ты – Джейн). Но не будем забывать о том, что запах женщины, любящей мужчин, очень сильный, и в культуре, в которой сложились отношения сотрудничества мужчин и женщин, этот запах является серьезным фактором. В картине режиссера Бертрана Блие «Слишком красива для тебя» Бернар (Депардье) женат на сногсшибательной красавице Флоренс (роль которой исполняет модель дома Chanel Кароль Буке). Однако Бернар влюбляется в свою безвкусно одетую секретаршу потому, что та проявляет восторг по поводу его мужских качеств, в то время как красивая, но холодная жена этого не делает. (Бернар спрашивает жену: «Чего еще остатся желать, когда идеал у тебя уже есть?» Видимо, в таком случае желать уже нечего.)

Благодаря принятому в обществе игривому отношению между полами и давней исторической традиции француженки не только получают удовольствие от флирта, они полагают, что флирт – неотъемлемая часть общения.

Моя французская приятельница Софи однажды заявила: «Если я провела с мужчиной достаточно долгое время, и он не начинает со мной заигрывать, меня это слегка расстраивает».

Флирт и намек на сексуальность воспринимаются не в качестве угрозы, а в качестве необходимого и обязательного выражения гендерных различий – как взаимное притяжение положительных и отрицательных магнитных полей и как естественное продолжение анатомического строения человеческих тел, в которых штепсель мужчины соединяется с розеткой женщины (мир электрических приборов так и кишит высоковольтными метафорами). Приведу цитату Алэн Гиами, научного директора Национального института здоровья и медицинских исследований (INSERM[29]) и одного из авторов объемного исследования, сравнивающего отношение к сексу среди французов и американцев, а также специалиста в вопросах либидо: «французы не считают, что флирт и заигрывание являются прямым шагом к сексуальной близости, потому что флирт не обязательно заканчивается сексом». Как интересно! Писательница и критик Элизабет Вайссман описывает флирт, как «высказанное между мужчиной и женщиной обещание коитуса, которое никогда не выполняется».

Заметьте, речь идет об обещании соития, а не об угрозе сексуальных домогательств.

Француженкам нравится это «обещание», поэтому намек на секс и соблазн всегда присутствует во всех контактах женщин с любыми мужчинами. Француженкам нравится флирт точно так же, как им нравятся эклеры под стеклом витрины местной boulangerie[30]