Запоздалое признание Лесьмян Болеслав

Глухонемая

  • Есть в деревне у нас эта странная девка —
  • Не умеет сказать, не умеет услышать,
  • А в очах – небеса и лихая запевка.
  • Забрела к нам в село, как безродная пришать.
  • Я не ведал, как звать, – и кому она снится:
  • Из таких из людей, что лишь смерть позовет их;
  • Если б я был той смертью, нашел был в немотах
  • Ту струну, на которой – Господня десница.
  • И казалось – когда б средь веков златоперых
  • Ей во грудь земляным я ударил бы комом,
  • Отголосок в долинах катился бы грёмом,
  • Тормоша лебедей на сонливых озерах!
  • Есть в деревне у нас очень бледная речка.
  • Возле речки столкнулся с рыбачившим дедом
  • И, спросив, как зовется, услышал словечко:
  • «Не зовется никак то, чей путь нам неведом!
  • Называли – Тикуша, порою – Могила;
  • Называли Далекой и кликали Близкой;
  • А поживши, я знаю, что, сколько ни рыскай,
  • Все, что ищешь, дремота давно поглотила!..»
  • И бывают в деревне вечерние зори,
  • Когда мир превращается в сон о сновидце
  • И рождаются в душах багровые мори,
  • Вместе с памятью всех не сумевших явиться.
  • И однажды под вечер глухая-немая —
  • И с душою не больше соловьего тельца, —
  • Словно лира, которой не дали владельца,
  • Шла к бегучей водице, чему-то внимая.
  • И стояла, как будто бы кто-то покликал,
  • И косу, будто бредень, спускала в глубины,
  • И хотела поймать этот сон голубиный,
  • Что ее голоском – под водою курлыкал!
  • И вода для смелячки была как зерцало,
  • И свой образ линялый мечтался – уловом,
  • И надеялась – он, обладающий словом,
  • Нам поведает все, что она не сказала!
  • И тряхнулась она. И своей позолочью
  • Притемненная вечность светла без исходу…
  • Не своя и ничья, между светом и ночью
  • Безымянно глядит в безымянную воду…

У моря

  • Рыбаки, оробев перед бурей грядущей,
  • И понявши все то, что понятно на свете,
  • Вперекор глубине – бездоходные сети
  • Распинают шатром над иссохшею пущей.
  • «Только олух живет недопевком прилива,
  • Богатеет сбогата, нищеет изнища;
  • Ну а мы понимаем, что жизнь двуречива,
  • Мы умеем из неводов – делать жилища!
  • Бесполезен шатер! Но над миром стожалым
  • Его грива развеяна так долгополо,
  • Что тоскливому веку не будет измола!» —
  • Поясняет бахвал молчаливым бахвалам…
  • Отрекшись от себя, отрекшись от былого,
  • Из своей чужедальности в тутошность вчужен
  • Каждый прежний ловец золотого улова,
  • И ныряльщик во тьму, и покрадчик жемчужин!
  • И ничто их не тешит: им видеть не надо
  • Беломлечную чайку, моллюска-багрянку;
  • И раздувшийся парус для них не отрада,
  • И подобно их время улитке-подранку.
  • Проползает оно в распотешном величье,
  • Где прозрачнее тени, ажурнее ветки.
  • А заслыша вопрос, как же звались их предки, —
  • Вместо отзыва щерят колючки уличьи.
  • Но в ночи никому не чинится обиды,
  • Отворится родник, среди дня незнакомый, —
  • И срываются с губ, зацелованных дремой,
  • Жемчуга-шепотки, янтари-полувзрыды.
  • И в такую-то ночь им не будет пощады,
  • И выходят их мучить их души егозьи —
  • И сновидят себя, как подводные гады,
  • Что бывают собой только в собственной грезе.

Баллада о заносчивом рыцаре

  • Чуждый спеси, чуждый злобе,
  • Рыцарь спит в дубовом гробе.
  • К дреме вечной и порожней —
  • Он улегся поулежней.
  • А любовница младая
  • Муслит четки, причитая:
  • «Мне гадать не стало мочи,
  • Как ты там проводишь ночи!…
  • Разлучила домовина
  • То, что было двуедино.
  • Эти руки, эти губы
  • Ныне страшны, а не любы!
  • И боюсь тебя позвать я,
  • Шелестнуть подолом платья!
  • Не делю с тобою ложа,
  • На себя я не похожа —
  • И натуживаю тело,
  • Чтоб тебя оно хотело!
  • И живу теперь на свете
  • Я с мечтою – кануть в нети!»
  • Он решил, что в том измена,
  • И глаголет ей из тлена:
  • «Зачервивел я глазами,
  • Но лежу я не во сраме!
  • Принекчемившись к никчемью,
  • Не стыжусь я – что под земью!
  • Все мне стало посторонне,
  • Будто Господу на троне!
  • Я таким предался негам,
  • Что весь мир – моим ночлегом!
  • Здесь ни солнышка, ни сада,
  • Ни любви твоей не надо!
  • Кровь, пресытясь бесшелестий,
  • Не нашептывает мести!
  • Где же большее надменье,
  • Чем у легших под каменья?
  • Спим так тихо, безымянно:
  • Ни искуса, ни обмана.
  • С губ, распяленных бездонно,
  • Не сорвется даже стона!
  • Тут спознался я с соседом —
  • Тленье ест его изъедом.
  • И распаду не переча,
  • Он во смерти – мой предтеча!
  • Об ужасном, спеклокровом
  • Не обмолвился ни словом!
  • И ни возгласом, ни взрыдом
  • Не заискивал обидам!
  • А останкам – хватит силы,
  • Чтоб завыть со дна могилы!
  • Но однажды мы воспрянем —
  • Все мы Господу помянем!»
  • И скончавши эти речи,
  • Замер так же, как предтечи.
  • А любовница младая
  • Удалилась, причитая…

Пантера

  • Я не буду рабыней завистливых зорей,
  • Я не буду поддувщицей солнечным горнам.
  • Этим зорям на горе и солнцу на горе,
  • Мой хребет неизменно пятнеется черным!…
  • Порвала бы я солнце на мелкие клочья,
  • И мой рык – на земле, а молчанье – в зените.
  • Я тебя стерегу из таких инобытии,
  • Где мой танец – повсюду, но смерть – в средоточье.
  • Умыкни же меня – я избавлю от порчи.
  • Я пожру твою жизнь и несчастье впридачу.
  • Буду чуять ноздрями предсмертные корчи:
  • Перезлатила мир – и тебя перезлачу!
  • Увенчай меня розами. В тихом уюте
  • Проводи по дворцу, где резьба и букеты,
  • Где пурпурным вином пересмехи согреты,
  • Чтобы хляби житья – расхлебались до сути!
  • Лишь девица одна там давно погрустнела,
  • Вопрошает у судеб, пытает у мрака…
  • Вся она – лишь мечта белоснежного тела,
  • И, объятая сном, дожидается знака!
  • И пока ее горе не сделалось горче,
  • Ты швырни ее мне, потеплу-погорячу:
  • Я почую любовей предсмертные корчи,
  • Когда солнцу златому я противозлачу!
  • Он, меня предназначивший пляскам стокровым,
  • Дал мне взвивный прыжок, доносящий к загробьям,
  • Изнатужил мне легкие собственным ревом
  • И мне выострил клык – своей жажды подобьем!
  • Он рыдает во мне, словно чуя капканы
  • В густоте моих жил и в костей переплетах!
  • Он страдает во мне, нанося мои раны,
  • Что отсчитывал мне на безжалостных счетах!
  • Он со мною теряется в диких трущобах,
  • Он со мной поджидает скупую удачу,
  • Мы изгубную жизнь загоняем под обух,
  • Когда солнцу златому я противозлачу!
  • Тебя Львом ли прозвать в поклонении робком,
  • Называть ли всесущим тебя Ягуаром —
  • Но к твоим я пытаюсь причуяться тропкам
  • И маню духовитого тела распаром!
  • Возжелай же меня кровожадною хотью!
  • Будет свадебный пир, тебе выкликну клич я!
  • Ублажу твои когти – расшарпанной плотью,
  • Упою своей кровью – бессмертные клычья!
  • А потом – изменю, напущу тебе порчи,
  • Искромсаю всю вечность, как дряхлую клячу, —
  • Чтобы чуялись Бога предсмертные корчи,
  • Когда солнцу златому я противозлачу!

Сиди-Нуман

  • Этот рыцарь, чья слава Багдад облетела,
  • Знаменитый любовью к лилейной Эмине,
  • Поминает в сердцах о злосчастной године,
  • Как нарек себе в жены – неверное тело!
  • И для гнева искал подобающей стати,
  • И отместкой своей не хотел обомститься,
  • И, наслушавши пошепты древних заклятий,
  • Обратил ее – белой младой кобылицей.
  • И еще не поняв своего инотелья,
  • Накровила глаза, как боец – кулачища,
  • И так странно волнуют – незнаные зелья,
  • В луговом ветерке – ей мерещится пища…
  • Так внезапны соблазны, и ярости вспышки,
  • И кипение в жилах, и захолодь в чреве…
  • И пустилась в попляски, поскоки, попрыжки —
  • Но все с тем же изяществом, свойственным деве!
  • И богатая сбруя была златолита;
  • Умащал ее тело в бальзаме, елее —
  • И при этом глядел все надменней и злее
  • На обмашистый хвост и четыре копыта.
  • Любовался на гриву из небыли родом
  • И на жемчуг зубов, что рассыпан по деснам;
  • То подкармливать пустится клеверным медом,
  • То ей розу подносит – в забвенье захлестном.
  • А позднее, дождавшись полдневной минуты,
  • Когда лоно земное пыланьем подмято,
  • Он стоптал с себя оторопь, словно бы путы,
  • И воскликнул: «Аллах!» – и вскочил на бахмата!
  • Он понесся по улицам в гневе великом,
  • Становясь на скаку все багровей, тигровей.
  • Свои шпоры топил в набегающей крови
  • И молчаньем своим – был страшнее, чем рыком!
  • И все то, что в полете глаза ухватили,
  • Завертелось, как образы в зеркале вертком,
  • И настало обличьям, и мордам, и мордкам —
  • Целой жизни измглеть в золотистом распыле!
  • В том распыле всю память свою пораздергав,
  • Бился зверь, инобытия ставший добычей,
  • А ездок познавал в победительном кличе
  • Тот восторг, что сильней любострастных восторгов!

«Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом…»

  • Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом —
  • Вы теперь только память о смертной истуге,
  • Хохоток в облаках, щебетанье пичуги,
  • Непотребные другам, немилые девам.
  • Для влюбленных вы стали словами обетов,
  • Для бездельных богов – сторожами юдоли,
  • Кладовыми сравнений для бедных поэтов,
  • Для ребенка – детьми, но не знавшими боли.
  • Вы – цветок-скороцветка для древнего предка,
  • Для воителя – битва, железо и пламя,
  • Для сновидца вы в грезе – пустая проредка,
  • Для меня – целый мир, исчезающий с вами!
  • А русалки, рожденные в струйчатой ясни,
  • Сопричаствуют вам, будто собственной басне…

Радуга

  • Он слышен был, когда в зеленом жите
  • Он убыстрялся – теплый дождик мая,
  • А солнце, тучу брызгов пронимая,
  • Разъяснивало бисерные нити.
  • Ударил в пыль трухлявую на шляхе,
  • Нырнул в кусты, шурнул по мокрым сучьям,
  • Прошелся черным по булыжной плахе,
  • Потом притих, заслушавшись беззвучьем.
  • Он замолкает – и, расцветшей сразу,
  • Безмерье будет радугой объято,
  • Она ж прерывиста и клочковата,
  • Как будто снясь прижмуренному глазу.
  • Все огоньки сбирая с небосвода,
  • Напоминают призрачные арки,
  • Что даже в день и радостный и яркий,
  • Куда ни прячься, ты стоишь у входа.
  • И ты, чью душу пожрала дремота,
  • Вперясь в безмерье, вслушиваясь в худо,
  • К зам ирному прошел через ворота,
  • Что за тобой не заперты покуда.

Конь

  • Конь мой сивый, некрасивый,
  • С колтуном заместо гривы,
  • Люблю твою взмыленную подпружку,
  • Парного дыханья зеленую юшку.
  • Храп костлявый, да осклабый,
  • С губой мягче грудей бабы,
  • Забрось на плечо мне, как доброму другу,
  • Чтоб шеи упругой я чуял натугу.
  • Ты, печальный, как потемки,
  • С полосою от постромки,
  • Возьми меня в дружбу, как взял бы вола ты,
  • И будь постояльцем облупленной хаты.
  • Дам воды я непременно,
  • Дам и сахара, и сена,
  • И кус доброй соли, и свежего хлеба,
  • И через окошко пригну тебе неба.
  • Ты не супь камыш-бровину,
  • Ты узнай мою кручину,
  • А темная темень замрет у порога —
  • Со мною на пару упрашивай Бога.

Волна

  • Где-то в море она возрастала глубоко —
  • И небесного трона искать себе взмыла.
  • При рожденье своем недоступна для ока,
  • Тем она исполинней, чем ближе могила.
  • Поначалу проходит в молчанье угрюмом,
  • Переломится там, где погибла сестрица,
  • И, зачуяв кончину, клокочет, ярится —
  • И с посмертным о берег ударится шумом.
  • И, шумя, распадается гибельным снегом —
  • И свою вспоминаю тревожную душу:
  • Иль душа моя мчится не этим же бегом?
  • Не ударит еще раз в знакомую сушу?

Распогодилось

  • Любо-нелюбо – а все же
  • Нудит меня проясниться
  • Вместе с порою погожей,
  • Радостью золотолицей.
  • Счастью – сиять неохота,
  • Я же зову его – «Это»,
  • И обоюдностью счета
  • Нежность моя отогрета.
  • Солнышко на небе ширя,
  • Вязнет в бахромке ресничьей,
  • И ни единому в мире
  • Сердцу – не будет добычей!
  • В травах оно, в косогоре,
  • В туче и в тучи разрыве;
  • Шаг я потешно ускорю,
  • Чтобы шагалось счастливей.
  • В солнце бреду я по горло,
  • Счастье глотаю во вздроге;
  • Щеки мне – гибель отерла,
  • Радостью – пружатся ноги.
  • Рад я и смертным печатям;
  • Чувствую в солнце весеннем:
  • Время каким-то начатьям,
  • Время каким-то везеньям!
  • Верую – шляхом разминным
  • «Это» – надвинулось тихо,
  • И от него не уйти нам,
  • Как не уходим от лиха.
  • Кажется радость неловкой;
  • Млея и обесприютя,
  • Я заблудился кочевкой
  • Между чужих перепутий.
  • Нужно остаться без дому,
  • Жить ни печалью, ни страстью,
  • Чтобы тянуться к такому —
  • Просто ничейному счастью.

Хрычевская баллада

  • Молотилось об землю – да сухое полено:
  • Отчекрыжило ногу старичку до колена.
  • Брел зачем-то куда-то непутевым кочевьем
  • И застыл возле рощи, но спиною к деревьям.
  • И бельмом, но краснявым зазирал старичонка,
  • – Ой, да-дана, да-дана! – как речьится речонка.
  • Извихнулась из глуби водяная девица,
  • Да как брызнула в бельма – аж дедуга кривится.
  • Ей хотелось быть нежной, и хотелось быть лютой,
  • И улыбить улыбкой, и засмучивать смутой!
  • И таращила глазья – изумрудные вспуги, —
  • Обняла его ноги – стосковалась по друге.
  • Целовала щекотно, целовала взажмурку, —
  • Ой, да-дана, да-дана! – деревянную чурку!
  • Хохотал он впокатку над поблазницей падкой,
  • Аж запрыгал по травке, аж пустился присядкой.
  • Аж тряслась бороденка, и подщечья, и губы,
  • Околачивал чурку об жемчужные зубы!
  • «Отчего ж ты целуешь только эту колоду?
  • Али брезгуешь плотью, что мне дадена сроду?
  • Убирайся же к черту – бесовская утроба,
  • Ты, русалочья дохлядь, ручьевая хвороба!
  • Ой, помру я со смеху, а помру – не забуду,
  • Как мою деревяшку искушаешь ко блуду!»
  • Обхватила объятьем, окрутила, как дзыга:
  • «Так иди же со мною, ты, дедуля-дедыга!
  • Я тебя полелею на печи из жемчужин,
  • Подприбойную гальку приготовлю на ужин.
  • Отведу я в хоромы, заживешь ты на славу,
  • А с губы моей выпьешь поцелуев отраву».
  • За бородку тянула, да за торбу бродяжью
  • К переглотчивым водам, что залоснились блажью.
  • Не успел оглянуться – волны хлещут, как плети;
  • Не успел помолиться – перестал быть на свете.
  • Заворочались воды, размешались размешью,
  • Да и сгинула торба с бороденкой и плешью!
  • Лишь чурбак перехожий – деревянная рана —
  • Победительно выплыл – ой, да-дана, да-дана!
  • Мог поплыть себе прямо, мог податься не прямо,
  • От калечья свободный и отмытый от срама!
  • И хорошей дороги заискал он повсюдно,
  • Будто судна отломок, убежавший от судна.
  • Отогрел на припеке – да свою мосолыжку,
  • На своем отраженье затевал перепрыжку.
  • И не мог надивиться своему поособью —
  • И – да-дана, да-дана! – бултыхнулся к загробью.

Свидрига и Мидрига

  • Не гарцуй, лихая лошадь, на дыбках не прыгай —
  • Пляшут пьяница Свидрига – с пьяницей Мидригой.
  • Пусть от боли под цепами зернышки не скачут —
  • По лужайке запивохи пятками кулачат.
  • Окрутила на припеке бледная Полдница,
  • Чтоб Свидриги и Мидриги пляской насладиться.
  • Зазирала в очи нежно, словно бы в кормушку.
  • «Порешите меж собою – кто возьмет подружку?»
  • «Это мне, – сказал Свидрига, – грудь белее лилий!»
  • «Это мне, – шипит Мидрига, – а не то – могиле!»
  • Хвать – один ее ладошку, и другой – ладошку.
  • «Мы разделим полюбовно девицу-немножку!»
  • А она в лицо смеется, но совсем неслышно.
  • А она в уста им дышит, но совсем бездышно.
  • Разнялась на половинки – радостной прибавой —
  • И сестрицами предстала – левою и правой.
  • «Нынче каждому вдосытку – собственный отломок!
  • Нынче с каждым потанцуешь до глухих потемок!
  • Ты одна – руки четыре, и четыре ляжки!
  • Наповал увеселимся с этакой милашки!»
  • Исподлобясь перед пляской, ровно перед дракой,
  • Задали переполоху с девкой обоякой!
  • Скачут наперезадорку, кто кого почище.
  • Серы пыльные подметки, серы голенища.
  • Вот закрутка, перекрутка и опять закрутка:
  • Чабрецу, тимьяну жутко – и ромашкам жутко!
  • Тот орал: «А ну-ка, сдохни!» – а другой: «В порядке!»
  • Это пляска до улежки, пляска до покатки!
  • Так умаяли девицу в диком поединке,
  • Что погибли в одноразье обе половинки.
  • «Закопаем на погосте мы и ту, и эту:
  • Вместе прыгали по свету – и уйдут со свету.
  • Закопаем на погосте – и приветец девке:
  • Будет правке – отходная, отходная – левке».
  • Ей одна была могила, но два разных гроба.
  • Эхом охнула округа – заплясали оба!
  • Оба сыты, оба пляшут, да с разгульной страстью,
  • То и дело разеваясь незабитой пастью.
  • Скачут, будто захотели вырыгнуть погадку, —
  • На присядку, на закрутку, снова на присядку!
  • Даже смерть пошла поскоком в пляске двоегробой,
  • Даже старое кладбище екает утробой!
  • Безначальным, бесконечным проносились кругом,
  • Аж подземные глубины гукали под лугом!
  • В голове Свидримидриги мутно от усилья,
  • Словно вихрем нашвырнуло на ветрячьи крылья!
  • И повыдуло им память с первого повева,
  • Где на белом свете право, где на свете лево, —
  • И в каком гробу какие скачут полмолодки,
  • И кому какие милы для любовной сходки.
  • Так перхает в очи тьмою вихорь-торопыга,
  • Что не знают, кто Свидрига, кто из них Мидрига.
  • Отворяется им смерти черная хорома:
  • «Будет вам по домовине, будете как дома!
  • Вон таращится загробье глазом, ровно зевом:
  • Для тебя, Свидрига, – правым, для Мидриги – левым!»
  • И попадав на коленки, заплясали живо
  • На коленках, на коленках – прямо у обрыва.
  • А потом – на четвереньках, а потом – на пузе,
  • Дружка дружку обнимая, а потом валтузя.
  • И свихрились в домовины, как ненужный сметок,
  • Да блеснули из пучины высверком подметок!

Вишня

  • Как-то вишню в саду у владыки
  • Озарили закатные блики —
  • И узрел ее, полную жаром,
  • И поддался погибельным чарам.
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • «Поклоняются люди и птицам,
  • Поклоняются звезд вереницам —
  • Я в тебя буду веровать свято,
  • Вишня, вишня! Сестрица заката!»
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • «Пронижи мне, о зорькая зорька,
  • Мою душу, где буйно и горько…
  • Здесь во саде – затишья затишней…»
  • И устами тянулся за вишней.
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • И тянулся он к скорби заклятой,
  • Каменел он, безумьем объятый,
  • И не знал, что не дни и недели,
  • А столетья над ним пролетели.
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • Обрела через то целованье
  • Вишня присное существованье
  • И, в укроме из листьев блистая,
  • Пламенела, навек молодая.
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • Расточился он облачком мрака,
  • По себе не оставив ни знака, —
  • Лишь уста, что ее целовали,
  • В безмятежном саду вековали.
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • И ей песенку пели из ночи:
  • «Чтобы грезить, нам надобны очи,
  • Но какой бы ни жили судьбою,
  • Мы навеки пребудем с тобою».
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • Шли девицы, юны и пригожи,
  • И дивились, к чему и почто же.
  • «Бы, уста, если жаждой томимы, —
  • Разве вас напоить не могли мы?»
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!
  • «А могли б не одной вы девице
  • Дать любовь, без которой крушится!
  • Что за хворь прикрутила вас путой
  • К этой вишне, от сока раздутой?»
  • Ах, горю я и стражду
  • Не про чью-то про жажду!

Пила

  • Ходит по лесу губница, тонкая, как пилы,
  • Да молодчиков чарует чарами могилы.
  • Углядела паренечка где-то средь долины:
  • «Тебя алчу, сон единый – диный-мой-единый!
  • Припасла я поцелуев для моей голубы,
  • Будут блески, недоблески – и стальные зубы!
  • Зачаруйся, как посмотришь на мою улыбку,
  • Обоснись моими снами – снами невпросыпку!
  • Ляг в ромашки головою, головою в маки,
  • Ляг со мной на знойном зное – и в лесном полмраке!»
  • «Загорятся мои ласки огненным раскалом,
  • Поцелую поцелуем свеку небывалым!
  • Отпихну я всех молодок, что в моей во власти, —
  • От любви они слезятся, словно от напасти.
  • Мне примериться бы плотью к этой новой плоти,
  • Запурпуриться губою для кровавой хоти!
  • Чтобы нам с тобой друг дружку не любить по-разну,
  • Я на зубьях, я на зубьях трепетом увязну!»
  • Скрежетнула упоенно, разострила зубки:
  • «Это – счастье, это счастье – слаще лесорубки!»
  • А над ними золотисто вербы зашептали —
  • Да зазнал прикосновенья распаленной стали.
  • Что уже отцеловала – пилит вполовину:
  • «Много душ для замогилья из тебя я выну!»
  • Разлобзала, раскромсала, хохотнула с прыском:
  • «Вам счастливого посмертья, крохоткам-огрызкам!»
  • А потом в чужие страны зашвырялась плотью:
  • «Нынче Боженька рачитель смертному ошметью!»
  • Те собраться бы хотели в преждебывшем теле,
  • Да узнать один другого больше не умели.
  • Поначалу из пылищи заморгало веко —
  • Было то морганье века, но не человека!
  • Голова, что ищет шею, катит вдоль запруды,
  • Словно тыква на базаре выпала из груды.
  • Горлом, что ему досталось, яр отъемно дышит,
  • Ухом, вздернутым на ветку, верба что-то слышит!
  • Пара глаз, лишенных блеска, тухнут поедину:
  • Тот вкатился в муравейню, этот – в паутину.
  • Та нога пошла присядкой у лесных закраин,
  • А вторая в чистом поле ходит, как хозяин.
  • А рука, что над дорогой в пустоту воздета,
  • На прощание кому-то машет без ответа!

Зеленый жбан

  • То не паладины – трупы средь равнины!
  • Трупы средь равнины – это паладины!
  •           Не для них – напев ручьевый,
  •           Сторонятся их дубровы,
  •           Мчится к ним, искря подковы,
  •                     Только вихрь единый.
  • Булькает снежница – и весна стучится.
  • Трупы из халупы видела девица —
  •           И выносит ниоткуда
  •           Жбан зеленый, где остуда
  •           На горючее на худо,
  •                     Что спекает лица.
  • Стопы мои босы, да сверкают косы —
  • Золотоволосы ваши водоносы.
  •           Ради горечи соленой,
  •           Вкусом смерти разъязвленной,
  •           От рассвета в жбан зеленый
  •                     Собирала росы.
  • Воду выпьем все мы – но пребудем немы,
  • Мы в крапивах сивых никому не вемы.
  •           Нам теперь землица – ровней,
  •           Так безгрешней и бескровней,
  •           Но хотим дознаться, что в ней,
  •                     И дознаться – где мы.
  • Молвят паладины: наш трофей единый —
  • Смертные тишины – да твои помины.
  •           А когда собьешь нам сани
  •           Для навечных зимований —
  •           Положи нам на кургане
  •                     Венчик из калины.
  • А всего смятенней в сутолоке теней,
  • Кто во мраке маки клал мне на колени.
  •           Пусть насытится прохладой,
  •           Снова, снова станет младый,
  •           На меня гладит с отрадой
  •                     Из-под смертной сени!
  • Не переупрямить лет глухую заметь,
  • Уж давно бы в гробы – и пора доямить!
  •           Помню, маки мне пылали,
  •           А была ты, не была ли,
  •           По тебе мои печали —
  •                     Это уж не в память!
  • У небес ланиты ливнями омыты,
  • В травах и в муравах жбан лежит разбитый,
  •           А среди осколков глины
  •           Почивают паладины,
  •           И летит к ним ветр единый,
  •                     Пылью перевитый!

Смерти

  • Смерти проходят в солнечном звоне,
  • Дружно проходят, ладонь в ладони.
  • – Выбери в нашей несметной силе,
  • Кто же тебя поведет к могиле.
  • Выбрал не ту, что в охре спесивой:
  • После могила пойдет крапивой.
  • Выбрал не ту, что в парчовом платье:
  • Хлопотно будет эдак сверкать ей.
  • Выбрал он третью, пускай бобылиха,
  • Но зато – тиха, зато – без пыха.
  • Оттого я тебя предпочел им,
  • Что, боговитая, ходишь долом.
  • Жаль мне, жаль улетающей птицы,
  • Я умру, чтобы следом пуститься.
  • А бледна ты, как лучик предзимний, —
  • Ты откуда и кто ты, скажи мне.
  • Обочь мира живу я, далеко,
  • Ну а имени нет, кроме ока.
  • Ничего-то в нем нет, кроме ночи, —
  • Знала, какие ты любишь очи.
  • Гибель ты выбрал, какая впору,
  • Только не сам погибнешь от мору.
  • Гибель выбрал еще не себе ты,
  • Но ты запомнишь мои приметы.
  • Я иду к твоей маме, что в хате
  • С улыбкой ждет своего дитяти.

Безлюдная баллада

  • Недоступна, неходима, вчуже к миру человечью,
  • Луговина изумрудом расцветала к бесконечью;
  • Ручеек по новым травам, что ни год, искрился снова,
  • А за травами гвоздики перекрапились вишнево.
  • Там сверчок, росой раздутый, гнал слюну из темной пасти,
  • Заусенились на солнце одуванчиковы снасти;
  • А дыханье луговины – прямо в солнце жаром пышет,
  • И никто там не нашелся, кто увидит, кто услышит.
  • Где же губы, где же груди,
  • Где сама я в этом чуде?
  • Что ж цветы легли для муки —
  • Под несбывшиеся руки?
  • И когда забожествело в закуте под беленою,
  • Полудымка-полудева поплыла тогда по зною;
  • Было слышно, как терзалась, чтоб себя явить безлюдью —
  • Косами прозолотиться, пробелеться юной грудью;
  • Как в борьбе одолевала мука сдышанного лона;
  • Сил навеки не хватило – и почила неявленно!
  • Только место, где была бы, продолжалось и шумело —
  • И пустоты звали душу, ароматы звали тело.
  • Где же губы, где же груди,
  • Где сама я в этом чуде?
  • Что ж цветы легли для муки —
  • Под несбывшиеся руки?
  • И на шорох незнакомый насекомые да зелья
  • По следам сбежались к месту небывалого веселья;
  • И ловящий тени теней, там паук раскинул сетью,
  • Буки радостно трубили нас исполнившейся нетью,
  • Жук дудел ей погребально, пел сверчок ей величально,
  • А цветы венком сплетались, но печально, ах, печально!
  • На полуденное действо и живых, и мертвых тянет —
  • Кроме той, что стать могла бы, но не стала и не станет!
  • Где же губы, где же груди,
  • Где сама я в этом чуде?
  • Что ж цветы легли для муки —
  • Под несбывшиеся руки?

Ухажер

  • Он лежит на возке, приторочен супоней,
  • Как недвижный цветок на подвижной ладони;
  • Омерзенье прохожих, голота в голоте,
  • Он прилежный невольник у собственной плоти;
  • Он вращает рычаг – и из слякоти-сыри
  • Прямо к небу взывает на грохотной лире.
  • Колесит над канавой, вонючей канавой,
  • Где размылились контуры тучи слюнявой, —
  • Колесит в подворотню к той девке-присухе,
  • Перед коей из рвани он вырвется в духе —
  • И приветит царевну своих упований,
  • И когтистые клешни протянет из рвани.
  • «Как люблю бахрому этой мызганой юбки,
  • И дыханье твое, и снежистые зубки!
  • Меня возит тоска, эта старая лошадь.
  • Не строптива она, чтоб тебя исполошить;
  • И я знаю, что горем та лошадь жереба,
  • Но тебе поклоняться я буду до гроба!
  • Обними же покрепче – урода в коляске!
  • И прими мои страсти, прими мои ласки!
  • Подселяйся бесстыже к чужому бездомью,
  • Оскоромь свои губки безногой скоромью!»
  • Молодица отпрянет,
  • А калечище тянет:
  • «Если стался уродец – люби поневоле:
  • Для тебя – наболевшие эти мозоли,
  • Для тебя – этот жар в прогорелом кострище,
  • Для тебя – недожевок прикинулся пищей!
  • Отыщи красоту в этой поползи рачьей,
  • Будь незряча, как мертвый, мертва, как незрячий!
  • Я обрубком вихнусь непотребно и грязно,
  • Меньше тела в калеке, да больше – соблазна!
  • Будет ласка моя всех других многогрешней,
  • Будут губы черешневей сладкой черешни!»
  • Молодица отпрянет,
  • А калечище тянет:
  • «Полетит за тобою любовь полулюдка,
  • Как летит за горбатым издевка-баутка!
  • Или этому жару, и муке, и дрожам
  • Не заполнить пустот, что зовутся безножьем?
  • Если б раз на веку в этой жизни короткой
  • Мне ударить во прах молодецкой подметкой,
  • Угнести этот прах молодецким угнетом!
  • Но спешу к бесконечью! Спешу я к темнотам!
  • Ибо – лишь темноте мои рубища любы,
  • Ибо – где-то есть руки, и где-то есть губы —
  • И отыщут меня, как бесценный запряток,
  • Обцелуют от лба до несбывшихся пяток.
  • Докачусь я туда на возке разудалом,
  • Где я нужен червям и потребен шакалам!»
  • Молодица отпрянет,
  • Красотою изранит —
  • И калеке обрыдло, что было посладку,
  • И калека завертит свою рукоятку,
  • И отъедет куда-то, в темноты, в пустоты —
  • Ради новой потехи и новой работы:
  • Всех на свете шумнее и всех бестолковей —
  • В бесконечные поиски вечных любовей!

Сапожничек

  • Луна нежнится через хмарь,
  • Крючком цепляя дымоходы;
  • Привстал на цыпочки фонарь
  • И загляделся в огороды.
  • Шкандыба, полторы ноги,
  • Блажной сапожник беззаплатный,
  • Тачает Богу сапоги,
  • Тому, чье имя – Необъятный.
  • Да будет лад и прок
  •           Явившему воочью
  • Такой большой сапог
  •           Такой чудесной ночью!
  • В обитель синюю Твою,
  • Ты, сущий в тучах, сущий в росах,
  • Подарок щедрый отдаю,
  • Тебе для ног твоих для босых!
  • Пускай известье разнесут
  • По неба радостной светлице,
  • Что где сапожничек родится,
  • Там Бог на славу приобут!
  • Да будет лад и прок
  •           Явившему воочью
  • Такой большой сапог
  •           Такой чудесной ночью!
  • Ты знал – дороженька долга —
  • И дал житья на всю дорогу.
  • Прости, что кроме сапога
  • Мне нечего оставить Богу.
  • В моем шитье – одно шитье,
  • И шью, покуда станет силы!
  • В моем житье – одно житье,
  • Так доживем же до могилы!
  • Да будет лад и прок
  •           Явившему воочью
  • Такой большой сапог
  •           Такой чудесной ночью!

Горбач

  • Горбач помирает не втуне,
  • Предосенье горем калеча.
  • И жизнь у него – из горбуний,
  • И смерть у него – горбоплеча.
  • В дороге, где хмарей заплеты,
  • Он понял чудную примету:
  • Всего-то и вышло работы —
  • С горбиной таскаться по свету.
  • Горбом и плясал он, и клянчил,
  • И думал над старью и новью,
  • Его на спине своей нянчил
  • И собственной выпоил кровью.
  • Покорная тянется шея
  • Ко смерти под самую руку…
  • Лишь горб, нагорбев и болышея,
  • Живет, набирается туку.
  • На время упитанной туши
  • Верблюда он пережил в мире;
  • Тому – все темнее и глуше,
  • Другому – небесные шири.
  • И горб на останки верблюда
  • Грозится своею колодой:
  • «Вставай, долежишься до худа,
  • С моею поспорив породой!
  • Иль доброй те надобно порки?
  • Иль в дреме затерпнули ноги?
  • Иль брал ты меня на закорки,
  • Чтоб сбиться на полудороге?
  • Чего ж утыкаешься в тени?
  • Спины твоей тесны тесноты.
  • Спросил бы тебя, телепеня,
  • Куда меня двинешь еще ты!»

Рука

  • Искорежась от мук пересохшей мочагой,
  • Это тело мое побиралось под дверью,
  • А рука между тем сумасшедшею тягой
  • Вширь и вверх безобразилась, прямо к безмерью.
  • Покривясь от жары, без гроша на ладони,
  • Все росла и суставы мозжила, как пробку,
  • И дышала весельем, подобно подгребку,
  • Что мечтает о море в убогом затоне.
  • Руку, бескрайнюю руку
  • Надо сложить бы в щепоть!
  • Муку, бескрайнюю муку
  • Надо молитвой сбороть!
  • Мы, с безмерной ладонью, укрывшей от худа,
  • Непонятно чьи облики застящей зренью, —
  • Из какого ж далекого мы ниоткуда,
  • Если тень ее падает пальмовой тенью!
  • И бежит ее дрема, и девичьи груди
  • Никогда не спокоятся в этом затире;
  • Увидав ее, жмутся прохожие люди,
  • Ибо сколько ни кинешь – ладонь эта шире!
  • Руку, бескрайнюю руку
  • Надо сложить бы в щепоть!
  • Муку, бескрайнюю муку
  • Надо молитвой сбороть!
  • Наболевших костей перепрыгнув границы,
  • Превзошла мою душу, и совесть, и ложе,
  • И боюсь, что лицом я смогу в ней укрыться
  • И, укрывшись, на свет не выглядывать Божий!
  • Но и перекреститься – крещусь я со страхом,
  • Ибо так же безмерны крестовные знаки:
  • На меня стебельковым налягут размахом,
  • А ужасный остаток – мятется во мраке!
  • Руку, бескрайнюю руку
  • Надо сложить бы в щепоть!
  • Муку, бескрайнюю муку
  • Надо молитвой сбороть!

Солдат

Читать бесплатно другие книги:

Люда считала, что ей необычайно повезло – ей удалось выйти замуж за успешного и преуспевающего бизне...
«Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу!» Эти строки родились из-под пера Владимира ...
Новая книга известного российского врача Сергея Михайловича Бубновского посвящена не столько проблем...
Давным-давно ядерная война навсегда изменила земную цивилизацию…Сохранившие веру отцов обитатели стр...
Эта книга станет вашим уникальным домашним медицинским справочником. Достаточно открыть оглавление, ...
Произведения, включенные в сборник, объединяет одна общая черта: несомненный талант их создателей. З...