Магия госпожи Метелицы Донцова Дарья
– Татьяна, перестань меня путать, – рассердился шеф. – Кто в приемной?
– Женщина! – отрапортовала секретарь.
– Тогда почему ты сказала: «Прозаик Рогов-Ростовский»? – вопросил Зарецкий.
– Тетка – его представитель, – внесла ясность Танюша, – липучка – рубль штучка. Мой вам совет с ней поговорить, в противном случае она у вас под дверью заночует.
Я встала.
– Иван Николаевич, я поеду домой.
Зарецкий хотел что-то сказать, но в этот момент створка приоткрылась, и в кабинет всунулась толстая дама в очках.
– Разрешите? Я прозаик Ногов-Архангельский.
– Прошу вас, – сухо отозвался Иван Николаевич.
Литагент сделала шаг, увидела меня. Прищурилась и воскликнула:
– Арина Виолова?
Я кивнула.
– Рада встрече, – и стала обходить посетительницу, но та, вместо того чтобы посторониться, указала на меня пальцем и тоном самодержца, беседующего с холопом, заявила:
– Виолова! Жди меня в приемной. Освобожусь, и мы побеседуем.
Последние слова прозвучали угрожающе, и Зарецкий, прекрасно понявший это, побагровел.
Мы с Таней вышли в холл.
– Похоже, мадам ку-ку, с приветом, – повертела пальцем у виска секретарша. – Сейчас ей босс коротенечко объяснит, как с Виолой Ленинидовной общаться надо. Вот же коза с претензиями!
– Ты вроде назвала ее Рогов-Ростовский, а она Ногов-Архангельский, – улыбнулась я.
– Города перепутала, не Ростов, а Архангельск, – не стала отрицать Таня.
– И рога с ногами тоже перепутала, – захихикала я.
– Да тут с ума сойдешь, – махнула рукой секретарша.
Я поболтала пару минут с Танечкой, вышла из «Элефанта» и позвонила Платонову с вопросом:
– Знаешь, что придумал Зарецкий? Хочет, чтобы я изображала частного детектива.
– Тебе не впервой, – отозвался Андрей, – и ты всегда проделываешь это с большим удовольствием.
– Не имею желания работать Шерлоком Холмсом для телепрограммы, – рассердилась я. – Да, иногда я ввязываюсь в расследование и потом пишу о нем книгу. Но делаю это исключительно по собственному желанию, а не для показа на экране.
– Ты же знаешь Ивана, – попытался остудить меня приятель, – если он чего вбил себе в голову, то умрет, но сделает.
– Зарецкий умный человек, он понимает, что иногда лучше дать задний ход, – заспорила я. – Не думаю, что ему захочется вступать в конфронтацию с твоим начальством. Сделай одолжение, звякни Ивану и объясни: твое руководство будет недовольно активностью писательницы…
– Не получится, – перебил меня Андрей, – Ваня оказался расторопнее, он уже связался с моим шефом, а тот пришел в экстаз, захлопал крыльями, затряс нимбом: «Отличная идея, надо рассказывать всем, как успешно работает полиция, легко раскрывая сложные преступления. Перед нами свыше поставлена задача создать положительный образ полицейского. Участие в шоу поможет ее выполнить. Пусть писательница ковыряется, как умеет, ничего у нее не выйдет, только насмешит народ, а наши профи окажутся на высоте». Мне придется топать в студию и вещать о том, как вел расследование. Извини, Вилка, рад бы помочь, да сам в костер угодил. У Вани родилась плохая идея – ты облажаешься, а мне придется прилюдно о твоих ошибках говорить. Наш босс хочет показать, что у него под началом работают асы, а любителям нечего лезть в расследование.
– Иван верит в мой ум, – засмеялась я, – предполагает, что я тебя умою. Кислый вид на финальной программе может быть у тебя. И ты не понял замысел Ивана Николаевича и телевизионщиков, не допер, что они затеяли.
– Сделать тупую программу, – ответил Платонов. – О чем еще тут думать?
– Нет, – усмехнулась я, – продюсеру нужен скандал, он привлекает зрителей. Иван это распрекрасно знает. Основная задача режиссеров шоу поссорить нас с тобой.
– Зачем? – удивился Андрей. – Если в команде разлад, положительного результата не жди.
– А он им и не нужен, – мрачно сказала я. – Зарецкий спит и видит, как мои книги бьют по тиражам Смолякову. Без разницы, смогу я найти преступника или нет, главное, чтобы я подольше оставалась на телеэкране. Писателей сейчас пруд пруди, заходит человек в магазин, у него глаза разбегаются: кого купить? Книги недешевы, жаль выкинуть несколько сотен рублей на некачественное чтиво. Поэтому люди предпочитают авторов, чье имя на слуху. Массовый читатель наивно полагает: если писатель светится на экране, значит, он хорошо пишет, плохого в эфир не позовут. Начнет человек рыться на полках: Иванов, Петров, Сидоров… О! Виолова! Я видел ее в шоу! Возьму детектив Арины, она известный человек. Вот зачем надо подольше мельтешить в телевизоре, чтобы тебя запомнили, выделили из общей массы. Ну а дальше все зависит от тебя, если ты интересно пишешь, тираж пойдет вверх. Если из-под твоего пера выходит тягомотная нудятина, тогда ничего хорошего не получится. Никакая реклама не спасет того, кто не может увлечь читателя. Кстати, зритель больше сочувствует проигравшему, чем победителю, последний часто вызывает зависть. Телевизионному начальству же не нужен успех следователя, как-то сладко получится, мужик быстро раскрыл дело, фу, неинтересно. Вот если он запутается, спасует, тогда можно вволю поглумиться, создать еще пару программ под названием «Неудачник из полиции». Если мы с тобой объединимся в команду, то, вполне вероятно, сумеем вычислить преступника, и скандала не будет. Поэтому сейчас меня и тебя пытаются развести по разные стороны баррикады. Андрюша, нам надо быть хитрее. Давай изобразим, что поругались, терпеть друг друга не можем, а сами будем работать в паре.
– Неплохая идея, – обрадовался Андрей, – мне нужен информатор в школьном коллективе. Работаем сообща. Ты бежишь по следу в гимназии, я копаю в других местах.
– Узнал что-нибудь про Полину Владимировну? – поинтересовалась я. – Кому она могла насолить?
Глава 4
Андрей издал странный звук, потом закашлялся.
– Извини, подавился, – объяснил он. – О Хатуновой я не узнал ничего особенного. По образованию она хирург. Окончила с отличием институт, потом работала в больнице, характеристики безупречные. Полина была у академика нейрохирурга Разгонова в помощниках, сама не оперировала, но ассистировала профессору. В Интернете есть фанатская группа, где благодарные пациенты до сих пор оставляют восхищенные отзывы о Разгонове, называют его чуть ли не Богом. Среди этих хвалебных сообщений немало посвященных Полине: умница, очень внимательна, переживает за больного, быстро ставит его на ноги. После смерти хирурга не один год миновал, а Разгонова до сих пор помнят и чтут его память. Когда академик умер, Полина не захотела работать с другим начальником и вскоре ушла из профессии, одно время она преподавала в мединституте, потом, похоже, ей это надоело. Пару лет Полина Владимировна была домашней хозяйкой, благо ее муж Григорий Пенкин весьма обеспечен. Знаешь, кто он?
– Пенкин? – переспросила я. – Что-то знакомое. Аааа! Певец! Замечательный у него голос, недавно по радио слышала.
– Нет, – возразил Андрей, – конечно, такой исполнитель есть, но его зовут Сергей. Григорий Пенкин одиозный политик, начинал карьеру в конце восьмидесятых, всплыл на волне перестройки. Едва в России начались перемены, он основал партию под названием «Сила народа», очень хотел попасть во власть, стать влиятельным политиком. Свою карьеру Пенкин строил на ненависти к гомосексуалистам, сделал несколько громких заявлений о необходимости расстреливать всех лиц нетрадиционной ориентации, но быстро понял, что на этой ниве ему хорошего урожая не собрать, и метнулся в сторону антисемитизма. В эфире одной популярной тогда, а сейчас уже всеми забытой радиостанции милый Гриша сказал ведущему: «Необходимо ввести для евреев черту оседлости, запретить им получать высшее образование. У нас куда ни плюнь, повсюду жиды сидят: врачи, юристы, академики. Как простому русскому ребенку из Курской области поступить в московский вуз? Экзамены у него будут принимать всякие там Абрамовичи-Мандельштамы-Зенненхунды. Конечно, они своим пятерки поставят, а Ване одни двойки».
Заявление наделало много шума, в эфир стали звонить люди, одни поддерживали Григория, другие называли его мерзавцем. Ведущий потирал руки от радости, программа явно удалась, и тут в радийное пространство прорвалась женщина со словами:
– Господин Пенкин, меня зовут Анна Яковлевна Николаева, в девичестве Цукерман. Лозунг «Бей жидов, спасай Россию!» в нашей стране существует давно, не одно поколение политиков сделало карьеру на антисемитизме. Замечу вскользь, что ненависть к евреям присуща не только россиянам, но и европейцам, американцам, гражданам других государств. Неприятие человека по национальному признаку говорит не только о плохом воспитании и моральном убожестве, оно свидетельствует о его никчемности, неумении отвечать за свои ошибки. Почему я не поступил в институт? Надо бы честно ответить: потому что плохо учился в школе, не подготовлен к экзаменам. Но признание собственной вины удел сильного человека, готового сделать вывод из своих ошибок и впредь их не повторять. Слабым людям комфортнее обвинять в своих неудачах врага. «Почему я не поступила в институт? Потому что профессор еврей поставил пятерку абитуриенту-иудею». Но я звоню не для того, чтобы говорить на всю страну элементарные вещи. Я нарушу закон и сделаю это сознательно. Отлично понимаю, что завтра меня за звонок на радио выгонят с работы, но иначе поступить не могу. Я заведующая Домом младенца. Тридцать пять лет назад к нам поступил мальчик, здоровенький, без каких-либо патологий. Ребенка подкинули, он был завернут в пеленки и теплое одеяльце, на шее на шнурке висел золотой медальон в виде звезды Давида. Та, что подбросила крошку к дверям моего интерната, волновалась, как бы новорожденный не простудился, положила его на две резиновые грелки, наполненные горячей водой, позвонила в дверь и убежала. Дело было в районе полуночи. Когда дежурный врач вышла на крыльцо, матери и след простыл. При малыше нашли записку: «Его зовут Гриша». Спустя месяц ко мне приехала пятнадцатилетняя Роза Вайншток, разрыдалась и рассказала, что родила от одноклассника Давида Гольдфедера сына. Сегодня беременная школьница никого не удивляет и не шокирует. Но у советских людей был другой менталитет. Розу и Давида могли исключить из комсомола, заклеймить позором. Розе удалось скрыть свое положение от взрослых, девочка тайком от всех разрешилась мальчиком и подбросила его на крыльцо приюта.
– Пожалуйста, разрешите мне иногда навещать Гришеньку, – плакала она в моем кабинете, – я окончу школу, университет, напишу кандидатскую диссертацию и заберу сына!
Я объяснила ей, что жизнь в детдоме не сахар, пройдет не менее десяти лет, пока она выполнит намеченный план. Зачем ребеночку мучиться? Пусть он попадет к хорошим людям, будет считать их своими родителями, а она выйдет замуж, у нее появятся другие дети.
Девочка забилась в истерике, еле успокоилась и попросила:
– Пожалуйста, сохраните медальон, разрешите Гришеньке его носить. Он принадлежал моей прабабушке, пусть оберегает мальчика от беды. Вы правы, моему сыну лучше обрести хороших родителей. Вы же постараетесь, чтобы они были на самом деле замечательными?
Подкидыш попал к Алексею и Валентине Пенкиным, прекрасным людям, ученым-физикам, работавшим на оборону. К сожалению, Алексей получил во время эксперимента большую дозу радиации, и врачи настоятельно не рекомендовали супругам заводить детей. Доктора опасались, что ребенок родится с генетическими дефектами. Первое, на что я обратила внимание, увидев Пенкиных в своем кабинете, это на схожесть приемной матери и Розы. У обеих были большие, чуть выпуклые карие глаза и кудрявые каштановые волосы. Я даже подумала, что в жилах Валентины есть доля семитской крови, но потом выяснила, что ее дед армянин. Алексей выглядел антиподом жене: блондин с голубыми глазами. Внешность потенциальных родителей меня порадовала, если Гриша будет брюнетом, станут считать, что сын удался в мать, если мальчик вырастет светловолосым, значит, он копия отца. Пара прекрасно зарабатывала, жила в громадной квартире, имела благоустроенную дачу, дом в Крыму. Никакой отрицательной информации о Пенкиных не нашли, всем бы таких родителей. Перед тем как отвести Валентину и Алексея посмотреть на младенца, я показала им звезду Давида и сообщила:
– Медальон нашли вместе с малышом, можно предположить, что он еврей. Вас это не отталкивает?
Пенкины переглянулись и хором спросили:
– Какая разница, кто он по национальности?
И я со спокойной душой отдала им Гришу, попросив сохранить мальчику имя. О биологической матери Розе Вайншток я приемным родителям не доложила. Через год Роза опять навестила меня, стала просить адрес семьи, которая усыновила ее Гришу, но я солгала:
– Извини, милая, нам никогда не сообщают такую информацию. Гриша понравился нескольким парам, а уж кому он достался, директору Дома малютки не сообщили.
Григорий Алексеевич, я, если пожелаете, готова предоставить вам вашу младенческую медкарту, вы можете сделать анализ крови и убедитесь, что Пенкины не являются вашими биологическими родителями.
Сейчас, выступая в радиоэфире, я назвала вашу настоящую мать Розой Вайншток, в действительности ее звали иначе, по понятным соображениям я никогда не назову ее имя и фамилию. Но все данные у меня имеются, приезжайте, дам вам телефон родной матери. Напоследок мне хочется выразить вам, еврею по крови и антисемиту по менталитету, глубокое неуважение. И, кстати, вы упомянули в начале эфира семитские фамилии Абрамович-Мандельштам-Зенненхунд. Две первые на самом деле довольно часто встречаются в паспортах иудеев. А вот с Зенненхундом вы ошиблись, это название породы собак.
– Да уж! – пробормотала я. – И как поступил Пенкин?
– Сначала он растерялся, потом опомнился, сказал, что евреи готовы что угодно выдумать, лишь бы опорочить человека, который честно говорит об их воровской сущности. На следующий день после радиопрограммы в прессе поднялся гвалт, на Пенкина налетели все, кому не лень, но Григорий никак не реагировал. В субботу у него планировался очередной антисемитский митинг, но его отменили в связи с болезнью лидера партии. Гриша исчез с политической арены, поговаривали, что он на краю смерти, лечится в Германии, называли разные диагнозы, потом шум утих, о Пенкине стали забывать, на трибунах появились другие люди со своими призывами и лозунгами.
Потом вдруг Пенкин вынырнул из небытия. Еврейскую тему он закрыл, антисемитские гадости не выкрикивает, черные рубашки не носит, перестал брить голову. У Гриши появилась модная стрижка и имидж простого россиянина, живущего на маленькую зарплату, главным его врагом стал Арам Асатрян, владелец нескольких вещевых рынков. Пенкин стал лидером движения агрессивных русофилов под названием «Дайте русским россиянам работу», он опять потрясал кулаками на трибуне и кричал в микрофон:
– Русских людей теснят выходцы из Средней Азии. Куда ни глянь, повсюду они! Азиаты отнимают рабочие места у нас, у русских граждан. Почему иностранцы из ближнего зарубежья получают огромные зарплаты? Знаете, сколько имеет в месяц продавец на рынках Арама Асатряна? И попробуйте найдите среди торговцев человека по фамилии Петров! Нет, там все из кишлаков и аулов. Русскому человеку Асатрян даже унитазы мыть не разрешает. А кто у него покупатели? Понаехавшие из других государств. Может наша российская бабушка купить своей внучке платье за пять тысяч? Почему у нас русский человек стоит в очереди в поликлинике, почему для русских людей нет мест в садиках и школах? Все урюки заняли! Жируют на наши с вами налоги! Вот на кого деньги, отчисленные с зарплат русского народа, идут!
И на сей раз мерзавец Пенкин собирал во много раз большую аудиторию, чем во время своих антиеврейских акций. Толпа легко заводится, кто-то бросил клич: «Выгнать Асатряна!» – и народ кинулся громить рынки.
После этого Арам Ашотович выступил по телевидению:
– Мы платим большие налоги, предоставляем людям рабочие места, – говорил Арам, – торгуем качественными товарами с минимальной наценкой. И да, у нас трудятся узбеки, таджики, армяне, евреи, русские, башкиры, удмурты, немцы. Мне все равно, какой национальности человек, главное, какой он работник. Пьяницу-азербайджанца выгоню взашей, но и алкоголика-русского выставлю за ворота, прогульщика-таджика уволю, но и Ване под зад коленом за лень дам. Кстати, моя родная сестра замужем за русским Николаем Костюковым, и мы с зятем больше друзья.
Пенкин, услышав речь врага, пришел в неистовство, и его соратники начали поливать грязью семью Асатряна в прямом и переносном смысле слова. В прессу выбрасывались разные гадости про Арама, его жену, сына, невестку, братьев, племянников. Кто-то вылил на капот машины дочери Асатряна ведро цемента. Арам нанял охрану, которая, пару раз побив вандалов, сдала их милиции. А потом случилось несчастье, на Николая Костюкова, мужа сестры Асатряна, напали вечером бандиты, избили его железным прутом и оставили умирать в безлюдном месте. И полиция, и близкие покойного не сомневались, что нападение спровоцировано выступлениями Григория. Но доказать, что Пенкин причастен к гибели зятя, Араму не удалось. Мерзавцев, лишивших жизни мужа сестры, не нашли. Спустя несколько месяцев Григория тяжело ранили, случилось это тридцать первого декабря.
Глава 5
Пенкин всегда передвигался в кольце охраны, но в последний день уходящего года в одиннадцать вечера он отпустил своих секьюрити, они довезли его до ресторана, где он собирался праздновать Новый год, проследили, как хозяин вошел в трактир, и помчались к своим семьям. В шесть утра парням надлежало вернуться за шефом.
Как потом установило следствие, Григорий в начале первого пошел в туалет. Мужской и женский клозеты ресторана находились в разных концах длинного коридора. В полпервого в дамскую комнату направилась Полина Хатунова. Молодая женщина пролила на праздничное платье бокал красного вина и помчалась замывать пятно. Она не дошла до туалета. Сойдя с лестницы, Полина увидела в конце коридора лежащего на полу мужчину. Большинство женщин, учитывая, что идет празднование Нового года, не пошло бы смотреть на парня, валявшегося на ковре, решив, что кто-то из гостей переусердствовал со спиртным. Но Хатунова врач, поэтому она приблизилась к незнакомцу, увидела, что тот ранен в голову, попыталась оказать ему первую помощь, и тут из мужского туалета вышел Дед Мороз. У артиста во время выступления прихватило живот. Полина осталась около Григория, «дедушка» кинулся к метрдотелю. «Скорая» приехала на изумление быстро, медики увидели в коридоре управляющего трактиром, Пенкина, Хатунову и некоего Юрия Глотова, одного из посетителей ресторана. Врач пыталась поддержать жизнь жертвы, местный начальник суетился рядом, Глотов глазел на происходящее. Несмотря на Новый год, на хвосте машины с красным крестом примчались папарацци из «Желтухи», и выяснилось, что Юрий, который прибежал из зала якобы помочь, является корреспондентом этого издания. Это он вызвал фотографа. У Глотова при себе не было камеры, только диктофон, и он записал, как Полина героически спасала Пенкина. Хатунова велела фельдшерам ехать в клинику к академику Разгонову, оторвала профессора от праздничного стола, тот успешно провел операцию. В общем, Хатунова спасла Пенкину жизнь и помогла пострадавшему реабилитироваться.
Спустя год после нападения Полина и Пенкин без всякого шума сочетались браком. Жена благотворно повлияла на Гришу, тот больше не лез в политику, прекратил нападки на Асатряна, основал банк и сейчас не испытывает ни малейших финансовых затруднений. Это Григорий открыл для жены гимназию, в которой учатся в основном дети-балбесы, отпрыски богатых родителей.
– Интересная история, – заметила я, когда Андрей замолчал. – Думаешь, смерть Полины Владимировны связана с прошлым ее мужа?
– Возможно – да, возможно – нет, – осторожно ответил Платонов, – обрати внимание, в кабинет директора постороннему человеку проникнуть трудно.
– Он расположен на первом этаже, – возразила я, – окно в нем забрано мелкой решеткой. У двери, как правило, сидит секретарша, но сейчас ее нет, заболела гриппом. Зато к хозяйке гимназии постоянно забегала Нина Максимовна, учительница биологии. Сегодня она здорово надоела Полине, та ее выставила, наврала, что мучается мигренью, хочет выпить крепкого чая и полежать полчасика на диване.
– Возможно, у директрисы на самом деле болела голова, – сказал Андрей.
– Федотова невероятная болтунья, – усмехнулась я. – Она на редкость приставучая, каждое утро Нина в подробностях рассказывает, как собирает на работу сына. Цитирую ее сегодняшнюю речь: «Накормила мальчика геркулесовой кашей, он отказывался, но я в него умудрилась десять ложек впихнуть, потом велела в туалет сходить. Он не послушался, мы повздорили. И он никак не хотел шапку надевать, я за ним до лифта шла, упрашивала: «Борюнчик, не глупи, отморозишь ушки, заболеешь, отит переползет в бронхит, примет хроническую форму. Вот вырастешь, заведешь девушку, придешь к ее матери руки дочери просить, закашляешь, а потенциальная теща скажет: «Не нужен нам в семье туберкулезник». А в чем корень проблемы? В ненадетой меховой ушанке!» И все это безостановочно, с причитаниями и оханьем. Представляю, до чего она довела Полину.
– Сколько лет сыну Федотовой? – поинтересовался Андрей.
– Двадцать семь, – хихикнула я.
– Мда, – крякнул Платонов, – он у нее до сих пор в памперсах ходит?
– Наверное, – хмыкнула я. – С улицы в гимназию тоже не просто войти. Дети после занятий одеваются в гардеробе, там у центрального входа дежурит охрана. Самые маленькие заходят в зал ожидания, где толпятся няни, водители, иногда бабушки и мамы. Старшеклассники же выходят на улицу.
– Взрослый человек не может пройти даже на первый этаж гимназии? – удивился Андрей.
– Исключено, – отрезала я, – у вертушки дежурят два охранника, и это не трясущиеся от старости дедушки, а молодые, бдительные парни с оружием. Если родителям надо поговорить с кем-то из педагогов, они могут позвонить учителю. Погоди, у меня второй звонок!
– Больше мне сказать тебе нечего, завтра на работе постарайся разузнать побольше информации о Хатуновой, – попросил Платонов.
– Але! – закричал пронзительный голос. – Дайте к трубке Виолу Леопардовну.
– Виола Ленинидовна слушает, – ответила я.
– Почему дети козлов лепят?
– Простите, не поняла вопроса, – удивилась я.
– Русским языком спрашиваю: чего дети козлов лепят?
– Не могли бы вы представиться? – попросила я.
– Че, непонятно, с кем говорите? Не слышите, что ли?
– У меня прекрасный слух, – заверила я незнакомку.
– И че тогда выпендриваешься? Такое бабло отдаем за хреновую гимназию, обещали ваще полное образование, а они козлов лепят!
– Вы мать ученика, – осенило меня.
– И че ваще непонятно? Кто еще вас хотеть станет? – разозлилась тетка.
Я попыталась докопаться до сути.
– Как зовут вашего ребенка?
– Ну ваще! У нас не ребенок!
– А кто? – поразилась я.
– Наследница самого Венедиктова! – торжественно заявила собеседница.
Я мгновенно вспомнила симпатичную первоклашку, чьи маленькие ушки оттягивали серьги со здоровенными бриллиантами, и воскликнула:
– Нюсенька!
– Не смей звать девочку крестьянским именем, – взвизгнула женщина в трубку. – Она Анна Никитична! А вы у ей классная руководительница. Немедленно отмените лепку козлов. Надоело! Уже все прям излепились! Я старалась, две няни пыхтели, управляющий, шоферы, а теперь че? Где итоги-то конкурса?
Пока мать Венедиктовой изливала свой гнев, я перелистала айпад, нашла список учеников первого класса и пропела:
– Уважаемая Елена Ивановна, пожалуйста…
– Ваще! Я вам не девка из деревни, – пошла вразнос мамаша, – сколько денег с нашей семьи отжали! Не фига тут, понимаешь, когти веером растопыривать! Заберу наследницу из тупой гимназии, средства назад потребую. Поняла? Меня зовут Элен!
Я предприняла новую попытку наладить с ней контакт.
– Уважаемая Элен Ивановна…
– О!.. – взвизгнула мать Нюси. – Запиши у себя на лбу: я Элен Джоновна! Нас принимают в своих замках графья Англии. Вы бывали у графьев в Лондоне?
– Никогда, – честно ответила я, – они меня не приглашают.
К Венедиктовой вернулось хорошее настроение.
– Оно понятно почему, рылом не вышла.
– Хочу понять, что это за история с козлами, – спросила я.
Елена начала сыпать фразами. Минут через десять я с большим трудом выловила из словесного мусора нужную информацию. Учительница труда, домоводства и рисования Ангелина Максимовна с сентября дает первоклашкам одно и то же задание на дом: дети должны лепить из пластилина козлов, причем каждый раз им предлагают темы, которые меня здорово удивили. «Козел на рыбалке», «Козел в машине», «Козел со свиньей в кафе», «Козел в фитнесе»… Рогатое животное должно быть наряжено в разную одежду и ботинки, а на морде у него всегда должны присутствовать очки.
– Не, ну ваще! Офигеваю прямо! Когда она потребовала дома слепить козла в кресле, моя домработница связала ему свитер, – плевалась огнем Елена. – Потом ваша училка задала козла на рыбалке, шофер ему плащ смастерил, сапоги из какой-то мути сляпал. Но очки! Охреневшая преподша хочет их тока в черепаховой оправе! Да я скупила всех очкастых Кенов в магазинах игрушек, чтобы козлу их подобрать! Да я ваще! С ума сошла! Не, ну и че вышло-то? Обещала преподша конкурс провести среди козлов, типа чей лучший. Натрепала, надо их ваще рожать до тридцатого декабря, потом жюри работы оценит, победителей назовет. Мы все до соплей исстарались, хотели, чтобы Анна первой стала. Не, ну и че? Прекратила баба соревнование! Уже давно козлов не требует, заткнулась, сопит в тряпочку! Блин! Ваще!
– Простите, – не выдержала я, – вы недовольны, что дети лепили поделки, или, наоборот, расстроены, что их больше лепить не надо?
– Не умничай, – взвизгнула собеседница, – Анна должна получить за старания золотую медаль! Чего ваша училка, ваще! Зря мы пыхтели? А? Отвечай!
– Пожалуйста, успокойтесь, – попросила я разъяренную мамашу, – завтра побеседую с Ангелиной Максимовной и выясню, что происходит.
– Ну гляди, я тебя на примете держу, – пригрозила Венедиктова и отсоединилась.
Я потрясла головой. У некоторых детей странные родители. Елена сейчас разговаривала со мной таким тоном, словно я ее раба. Но, с другой стороны, ее можно понять. Если бы вся моя семья по вечерам на протяжении длительного времени лепила козлов в очках в надежде получить приз, а потом бац, и конкурс приостановили, я, наверное, тоже потеряла бы самообладание.
Телефон снова зазвонил.
– Виола Кариатидовна, – сказал вкрадчивый голос.
– Здравствуйте, Карелия Алексеевна, – воскликнула я, сразу узнав завуча Линькову, только она произносит мое отчество таким образом.
– Григорий Алексеевич Пенкин назначил меня временно исполняющей обязанности директора гимназии, – сообщила Карелия. – Конечно, это лестно, но я как подумаю, почему получила повышение, плохо становится.
– Вы не виноваты в смерти Полины Владимировны, – попыталась я успокоить завуча.
– Ну… может, и так, – промямлила она, – на душе кошки скребут, но ведь нельзя отсрачить дела, которые валятся.
Я вздрогнула. Карелия Алексеевна преподает математику, она владеет предметом, умеет вложить в головы учеников зачатки знаний, но с русским языком у Линьковой проблемы, она выдает дивные перлы. «Отсрачить»! Ну и как мне поступить? Поправить коллегу, сказать, что правильно произносить «отсрочить», а еще лучше «отложить», но как-то неудобно, она обидится. Позавчера «химичка» Мария Геннадьевна услышала, как Карелия в холле объясняла десятиклассникам, какой должна быть спортивная форма: «Школа не настаивает, чтобы вы ходили одетыми одинаково, как яйца, можете носить на физкультуру, что пожелаете, но только не трусья». Дети дружно засмеялись.
– Что веселого я сказала? – осерчала Карелия.
– Они просто представили, как выглядят яйца в трусах, – пояснила Мария. – Говоря «трусья», вы ведь имели в виду белье? Забавное слово, до сих пор я знала только вариант «труселя».
Ну и что? Линькова теперь на Машу дуется.
– Виола Кариатидовна, – продолжала завуч, – вы мне очень-очень симпатичны, совсем не похожи на остальных, не выпендриваетесь, не сплетничаете, своими мужиками не хвастаетесь, ведете себя достойно, поэтому хочу предупредить: завтра к нам припрутся проверяющие из района. Прямо не знают, чего еще придумать, чтобы нам мозг сожракать! К вам на урок они явятся первыми. Уж постарайтесь поинтереснее его провести. По моим сведениям, у одной из чиновниц дочь в кукольном театре работает, и матери нравится, когда учителя представления устраивают с игрушками. Дети у вас должны сидеть так тихо, чтобы было слышно, как мышь пролетит.
– Поняла вас, спасибо за предупреждение, – поблагодарила я, представляя, как по кабинету парят вместо мух грызуны. – Сейчас куплю что надо и завтра не ударю в грязь лицом.
Глава 6
Когда я утром вошла в свой кабинет, две проверяющие уже сидели на последней парте. Я посмотрела на незнакомых теток и вздрогнула. В мире все меняется, научно-технический прогресс не остановишь. Первоклассница Тараканова мечтала о ручке с секретом, которую одной из девочек привез из заграницы отец. Если покрутить у нее колпачок, то в пластмассовом корпусе открывались окошки, в них появлялись нарисованные зайчики, белочки, кошечки. Современных семилеток эта чепуха в восторг не приведет, у них есть планшетники всех видов и размеров, сенсорные телефоны, и в моем классе не черная доска с мелом и противно воняющей тряпкой, а огромный экран, на котором пишут специальными разноцветными стержнями. В мое время дети ходили на уроки с похожими друг на друга коричневыми портфелями, у современных учеников цветные ранцы невиданной красоты. Я бежала на занятия через пустынный парк, экономила три копейки, которые Раиса выдавала мне на трамвай, а сейчас у гимназии теснятся дорогие иномарки с шоферами. Но одно осталось неизменным, это проверяющие из высших инстанций. Две тетки в темно-синих костюмах, с начесами на макушках и злыми лицами выглядят точь-в-точь, как те женщины, которые частенько входили в класс, где зевала от скуки ученица Тараканова. Может, это они и есть? Вероятно, чиновницы владеют эликсиром бессмертия.
Я поежилась, приблизилась к столу, поставила сумку на пол у стула и сказала:
– Здравствуйте, ребята!
– Доброе утро, Виола Канделябровна, – звонко ответила староста, – сегодня отсутствующих нет, даже Сергеев на месте.
– А чего на меня наезжаешь? – мигом разозлился толстый мальчик, сидевший у окна в левом ряду. – Сама такая.
– Давайте не ссориться, – попросила я, – у нас тема урока: «Русские народные сказки». Чтобы вы не заскучали, я пригласила на наш урок двух жаб!
Произнеся вступление и думая, что заинтриговала детей, я села, полезла под стол, покопалась в торбе, вытащила оттуда двух кукол-лягушек, надела их на руки и забасила:
– Дети, сейчас вы увидите страшных жаб!
– Мы их уже видим, – закричал нестройный хор ребячьих голосов.
Я удивилась, подняла руки, вынырнула из-под стола, хотела начать представление и замерла. Весь класс, сидя ко мне спиной, смотрел на проверяющих.
– Виола Канделябровна, – зашептала Алена Сиротина, оборачиваясь ко мне, – они очень-очень жуткие и злые. Настоящие жабищи! Сейчас сожрут!
Дети завизжали и залезли под парты. Я на секунду потеряла дар речи, потом быстро заговорила:
– Ребятки, вы не поняли, я хочу вам показать сказку, у меня в руках милые куколки-лягушечки, вылезайте скорей.
– У нас есть гарантии, что сказанное вами является истиной? – деловито спросил из-под парты Олег Никитин, сын известного юриста. – Какие доказательства достоверности вышесказанного вы готовы предоставить?
Я нажала на одну игрушку, раздалось громкое кваканье. Любопытство победило остальные эмоции, первоклассники заняли свои места за партами. Далее урок потек без сучка и задоринки. Когда прозвенел звонок, проверяющие с каменными лицами вскочили и ринулись к двери. Я поняла, что произвела на них самое отвратительное впечатление, и, решив хоть немного исправить положение, громко сказала:
– Ребята, давайте попрощаемся с гостями. Что надо сказать?
– До свидания, тети жабы, – хором грянул класс.
Войдя в учительскую, я столкнулась с Ниной Максимовной, та незамедлительно схватила меня за руку.
– Слышала? Карелию назначили директором.
– Временно, – уточнила я.
– Это просто формальность, – со слезами в голосе воскликнула Федотова, – ее навсегда начальницей сделают.
– Вас это пугает? – улыбнулась я. – Думаете, Линькова окажется плохим руководителем?
– Почему она? – голосом, полным отчаянья, продолжала биологичка. – В кресле директора должна сидеть я. Это будет справедливо!
– Карелия завуч, логично, что Пенкин пока выбрал ее, – попыталась я утешить Федотову. – Сейчас ему не до административных перестановок, у него скончалась жена. Григорий Алексеевич занимается похоронами, через некоторое время он придет в себя и…
– Навечно оставит Карелию у руля, – всхлипнула Нина. – Виола Лукьяновна, вы у нас работаете недавно, а я со дня основания знаю Линькову, от кожуры очищенную. Она только внешне розовая собачка, душа у нее как лужа нефти. Могу рассказать, как она заведующей учебной частью стала! Да только вам это неинтересно, и урок скоро начнется.
Я открыла сумку и вынула пакет с пирожками, которые купила рано утром в круглосуточном супермаркете.
– У меня окно, я отработала первый урок, а потом только на шестой пойду. Старшеклассники уехали на стадион, сегодня наша футбольная команда участвует в чемпионате. Полина Владимировна разрешила детям поболеть за своих.
– Действительно, – пробормотала Нина, – совсем забыла. Значит, и мне нечего делать, то-то в учительской никого нет, все, у кого уроков нет, по своим делам разбежались. Странно, что Карелия не отменила распоряжение покойной и не стала сразу свою власть демонстрировать. Вы ее приказ видели?
– Какой? – удивилась я.
Нина Максимовна показала на доску, висевшую под портретом Макаренко.
– Ознакомьтесь.
Я подошла к ней и начала читать текст, набранный крупным шрифтом. «Приказ по гимназии. 1. Учителям, которые пользуются туалетом, не бросать туда бумагу. Вот забьются унитазы, где тогда умываться детям? 2. За вызов слесаря, устраняющего забив толчка, будет платить лицо, которое в него бумаги напихало. 3. Учителям следует за неделю предупреждать учеников, если они хотят дать детям неожиданно и внезапно контрольную. 4. 28 декабря мы ждем в гости делегацию педагогов из Минска. Учащихся надо предупредить о явлении на занятия в парадной форме. Девочки и мальчики обязаны быть в белых рубашках и темных юбках. ВРИО директора гимназии Линькова К. А.»
– Мощный документ, – еле сдерживая смех, пробормотала я, – в особенности меня порадовали мальчики в юбочках и водные процедуры в унитазе.
– Поняли, да? Она теперь с нами при помощи письменных указаний общаться будет, – заныла Федотова. – Уже царицей себя считает. Сегодня запретила туалетной бумагой пользоваться, а что ей завтра в голову придет? Велит нам не дышать?
Я открыла пакет с выпечкой.
– Угощайтесь, Нина Максимовна.
– Спасибо, Виола Бурундуковна, – поблагодарила коллега.
Я не выдержала и рассмеялась.
– Лучше обращайтесь ко мне просто по имени, отчество у меня сложное, запомнить его никому не удается.
– Отлично, – обрадовалась Федотова, хватая румяную кулебяку, – значит, мы с вами дружим. А раз так, то сейчас расскажу вам про всех. Виолочка, вы попали в гадюшник.
– Вроде народ тут милый, – подначила я учительницу биологии.
Нина направилась к подоконнику, на котором стоял чайник.
– Змеюки ангелами прикидываются. Возьмем Ангелину Максимовну, учительницу труда и рисования. Страшна, как атомная война, выглядит на шестьдесят с гаком, а ей едва сорок исполнилось! Ноги как бутылки, талии нет, задница размером с танк, руки-окорока, на голове воронье гнездо. Она неудачливая художница, все пыталась свои картины продать, по выходным на вернисаже в каком-то парке стояла, но охотников на ее мазню не находилось. Теперь она малевать уродство бросила, нанимается в свободное время людям еду на праздниках готовить. Педагогического образования у Жориной нет. Угадайте, почему она к нам на работу попала?
Я изобразила удивление.
– Даже предположений нет.
Нина взяла чашку.
– Ангелина стучала Полине, обо всех разговорах в учительской докладывала, Хатунова ее для этого на работу взяла, хотела знать, какие в коллективе настроения. У меня давно подозрения насчет Жориной зародились. Не успеем мы о своем в учительской побалакать, а директриса уже в курсе дела. Ежу понятно, кто-то ей в уши нашептывает, ну я и решила вычислить ябеду.
– И как вы это сделали? – поинтересовалась я.
Федотова облизнула жирные пальцы.
– С каждой из училок с глазу на глаз пошепталась и всем наврала, что получила предложение выйти замуж, совета прошу. Жених иностранец, стоит ли с ним семью строить? А дальше каждой назвала разную национальность суженого. Карелии сообщила, что он американец, Ангелине про араба из Марокко насвистела, Марии Геннадьевне про китайца придумала, ну и так далее. После уроков меня Полина Владимировна в кабинет позвала, усадила, кофейком угостила и завела: «Нина, не глупи! У арабов практикуется многоженство, превратишься в обитательницу гарема, работать он тебе не разрешит, запрет в доме. В Марокко жара…» Ну и так далее. Вот так Ангелина и спалилась, про мусульманина я только ей натрепала. Очень непорядочная женщина Жорина. А еще у нее муж молодой! Безобразие просто! Самой сорок с хвостом, а супругу и тридцати не исполнилось. Растлительница малолетних! Как вам такое?
– Мда-а! – протянула я, роясь в шкафчике с посудой.
– Что ищете? – проявила любопытство биологичка.
– Свою кружку, – ответила я, – куда-то она испарилась.
– Ваша чашечка как выглядела? – спросила Федотова. – С рисунком?
– Нет, просто белая, – ответила я. – Купила ее специально, чтобы в школе чай пить, на дне с внешней стороны нарисована чем-то темным цифра сто. Думала, она отмоется, но нет, как ни терла губкой цифру, та не исчезла.
Нина Максимовна открыла банку с растворимым кофе.
– Такую никто не сопрет, вот если б на ней были собачки-кошки-птички, Вера Борисовна утянула бы.
– Библиотекарь? – уточнила я. – Она нечиста на руку?
Собеседница поджала губы.
– Деньги никогда не тронет, но, если увидит нечто с принтом в виде животных, вмиг утянет. Правда, если сказать: «Вера, верни мою собственность», – она беспрекословно отдаст.
– Полина Владимировна тоже любила посуду с изображением животных, – заметила я.
– С чего вы взяли? – удивилась Федотова. – Хатуновой было все равно, из чего пить.
– Я видела вчера на ее столе фарфоровый бокал, разрисованный то ли пуделями, то ли терьерами, – ответила я, – и еще на нем вроде котята были.
– Да, – протянула Нина, – он в шкафу стоял, когда я туда заглянула. Секретарша косорукая опять посуду грохнула. У девицы убойная сила в руках! Уж на что Полина была не вредной, никогда ни на кого не кричала, но неделю назад к Хатуновой приезжал мужчина, ну очень богатый, влиятельный, к тому же, вот странность, интеллигентный человек. Сам пришел просить, чтобы его сына посреди учебного года в нашу гимназию взяли. Полина велела Ленке кофе подать, та явилась с подносом, а на нем! Кружка с трещиной, чашка без блюдца… Позорище! Только олигарх уехал, Хатунова начала секретаршу убивать. Орала так, что в учительской стены дрожали: «Где сервиз, который для гостей купили? Ах, ты его разбила! Подала барахло, которое под руку попалось?! Уволена!!!» Лена зарыдала, прибежала ко мне, я пошла к Полине, та уже успокоилась, опять вызвала на ковер Елену и строго ей приказала: «Скажи спасибо Федотовой за защиту. Можешь продолжать работать, но, если я узнаю, что ты разбила даже граненый стакан, выгоню вон без выходного пособия». Довела Елена начальницу до ручки. И что? Сделала балбеска выводы? Нет! Я вам уже рассказывала, как вчера утром Полина шкаф открыла, а там! Бардак! Лена новый сервиз разбила, сунула на полку дурацкую кружку с собачатами-котятами! За дело секретаршу директриса выгнала. Лена вечно все роняла и портила, ухитрилась даже обычный консервный нож испортить. Как можно согнуть железный крючок, приделанный к деревяшке, а? Между прочим, дурочка ухитрилась потерять ключи от кабинета директора, и не только свой комплект, но и запасной. Все собирались новые сделать, но не успели. Правда, Полина никогда двери не запирала, но разве секретарь может быть такой растяпой? Что-то вы, Виолочка, напутали, Полина к животным равнодушно относилась. Вот у Веры Борисовны, у той прямо зоопарк. Вы в нашу библиотеку заглядывали?
– Пока не довелось, – ответила я.
– Пойдите туда, получите сильное впечатление, – пообещала биологичка, – повсюду плюшевые игрушки, пыль столбом, постеры с кисками на стенах, портретов великих писателей нет. И Соева дикая лентяйка, ничего для детей не делает. А Полина Владимировна, которая всех учителей за работу шпыняла, к Вере не придиралась. Шитова директрисе сто раз на Веру жаловалась, а Хатунова не реагировала.
– Преподавательница химии? – уточнила я. – Что они с библиотекаршей не поделили?
Глава 7
Нина Максимовна округлила глаза.
– Голубей. Вера обожает птичек, кормит их, насыпает в кормушку на окне семечки, крошки. А что творят пернатые, когда жрут? Простите за откровенность, срут! Какашки летят вниз и пачкают стекла в кабинете Маши. Раньше у нас библиотекарем была Люся Мусина. – Федотова показала рукой на окно. – Видите дом?
– Желтый, трехэтажный? – спросила я. – Симпатичный, облицован красивыми панелями.
Федотова покосилась на пирожки, но удержалась, не взяла очередной.
– Интересная у него история! Когда я на работу в гимназию нанялась, это был жуткий клоповник, без слез и не взглянуть. Жили там алкоголики, маргиналы, вели они себя соответственно. Я человек открытый, прямой, поэтому один раз спросила у директрисы: «Полина Владимировна, у нас элитная гимназия для детей из обеспеченных семей, не очень-то удачное соседство убогий барак. Родители платят большие деньги за обучение детей, они могут претензии предъявить, что ребята на пьянчуг любуются». Начальница поморщилась. «Вы правы, я тоже не в восторге от жителей клоаки, сейчас Григорий Алексеевич ищет пути решения проблемы. Сложность состоит в том, что развалюха не муниципальная, принадлежит военным, продать ее они то ли не могут, то ли не хотят. Ну, ничего, мой муж рано или поздно разберется с этим безобразием». И точно! Пенкин купил дом, но снести его ему не разрешили. Он не сдался, отремонтировал здание, выселил оттуда маргиналов и предоставил просторные, прямо шикарные квартиры нормальным людям. Обратите внимание на второй этаж, на окна с геранями.
Читать бесплатно другие книги:
