Заговор генералов Незнанский Фридрих

Черная «Лада» девятой модели была припаркована на углу Георгиевского переулка и Большой Дмитровки. За рулем, низко надвинув на глаза черную кепку с коротким матерчатым козырьком, дремал водитель, облаченный в просторную кожаную куртку с меховым воротником. По погоде: уже не осень – еще не зима. Должно быть холодно, а пока держится относительное тепло, хотя ночами подмораживает. Странный такой конец ноября в этом году…

От выхода из метро «Театральная» наперерез заворачивающим на Большую Дмитровку машинам, нарушая элементарные правила движения, кинулись двое. Один – пожилой, в длинном плаще, меховом треухе и с холщовой сумкой в руках. Второй – совсем молодой парень в темном китайском пуховике и круглой вязаной шапочке. Перебежав к зданию Дома союзов, они торопливо зашагали вдоль него и, дойдя до угла Георгиевского переулка, оглянулись и ловко юркнули в двери черной «девятки».

– Ну? – водитель лениво сдвинул указательным пальцем кепку на затылок. – Говори ты, Куцый.

– Артист был прав, – с готовностью отозвался молодой. – Засветила тебя та гнида. – Он достал из холщовой сумки пожилого кипу бумаг, порылся и вытащил рисунок.

Водитель включил свет в салоне. Стекла у машины были затемненные, и разглядеть что-либо в деталях прохожие не смогли бы. Да и не видно их, этих прохожих. Однако мало ли что…

– Ты выдь, Артист, – спокойно приказал водитель. – Только харю смени.

Пожилой снял с головы треух вместе с седым париком и оказался круглолицым, абсолютно лысым человеком, сильно напоминающим того понятого из метро, у которого были длинные неопрятные волосы. Впрочем, седой парик тут же исчез в кейсе, где уже лежала «прическа» понятого. Артист скинул плащ, высокие валенки с галошами и вышел из машины совсем другим человеком: в черной, как и у водителя, кепочке, кожаной куртке с косой «молнией», модных мешковатых брюках и темных кроссовках – типичный представитель наглого московского рэкета, собирающего дань с палаточников возле станций метрополитена. Он постоял, огляделся, достал из кармана куртки пачку «Кэмел» и дорогую зажигалку «Зиппо», поиграл огоньком, закурил и стал прохаживаться вдоль машины.

"С Сизым, – думал он, – пора кончать… Примелькалась его рожа. Слов нет – работает наверняка. Но ведь сколько нужно сил иметь, чтобы отмазывать этого мокрушника… Вон сегодня хоть возьми. Хозяин приказал замочить ту бабу – без вопросов, в лучшем виде. Кто мог сказать, что возникнет эта гнида со своим глазом-ватерпасом? Значит, не будь Артиста на месте, хана Сизому? Вот так, Хозяин… А этот еще: выдь! Харю ему смени! У самого такая харя, что чертей пугать!

Артист потому и звался Артистом, что был в давние времена, в молодости, как говорили, довольно способным студентом театрального вуза. Пока не залетел на фарце. Большим валютчикам вроде Яна Рокотова сам Никита Хрущев «вышку» заказал, ну а мелкую сошку так загнали, что в конце концов научили по-умному работать. Вот после той первой и, Бог миловал пока, последней на сегодняшний день «ходки» сообразил Артист, что в его жизни любой опыт полезен, тем более – актерский. Пока везет… Он суеверно перекрестился и снова поглядел по сторонам. Чисто.

Задняя дверь приоткрылась.

– Залазь, Артист, – махнул рукой Куцый.

Сизый, отвернувшись, молча рассматривал свой портрет. Артист не выдержал:

– Что, глаз положил? В самый раз для памятника… на Ваганькове. Если успеешь место купить…

– Закрой хлебало, – без злости отозвался Сизый. – Вот же гнида! Я ж, мамой клянусь, сам видел, как из него от страха говно текло… Ватерпас, говоришь? Поглядим… Поехали.

– Это куда еще? – возмутился Артист.

– Куда скажу, – бросил Сизый не оборачиваясь. – Твое место у параши.

– Куцый, Хозяин знает? – не унимался Артист.

Этот молодой, умеющий становиться просто незаметным парень был, похоже, на особом счету у Хозяина, поскольку владел высшей квалификацией вора-карманника: он был «кротом», то есть работал главным образом в метро, и при этом – «технарем», взрезал портфели, «дипломаты», сумки, словом, все виды кожи. Ну а сегодняшняя папочка того ментаря – вообще чистый смех: вскрыл в лучшем виде, а сам Артист послужил ему «ширмой» – сумку свою холщовую подставил. Настоящий «марвихер» этот Куцый, вор высокого класса. Поэтому нет ему смысла темнить…

– Так знает или нет? – повторил Артист.

– Нет, – процедил Куцый.

– Останови машину! – потребовал Артист. – Слышь, Сизый, пока Хозяин не скажет, я тебя самого в той параше видел.

– Ну, гляди… – зло кинул Сизый и резко свернул машину к бровке тротуара. – Выходите, я сам буду говорить.

В бардачке у Сизого лежала трубка сотового телефона, но он не хотел, чтобы его разговор с Хозяином слушали эти сявки, которых он ни в грош не ставил. Разговор, конечно, мог быть не из приятных, поскольку надо будет говорить правду, эти ж не дадут смягчить ситуацию, настучат. А с той гнидой действительно прокол получился. Увидел его, решил: не хрен в карман за шилом лезть – сам подохнет. Ошибка. Эти козлы интеллигентные – не только живучие, но и вонючие.

Он достал трубку и набрал номер. Сказал, что хочет поговорить с Хозяином. Отключился. Полминуты спустя раздался сигнал…

Артист с Куцым прошли несколько шагов вперед и остановились, глядя, как Сизый, жестикулируя, что-то объяснял Хозяину. Разговор у них оказался долгим.

– Надоел мне Сизый, – сказал вдруг Артист.

Куцый посмотрел на него вопросительно.

– По-наглому, говорю, прет. Всех заложит. Чего теперь, тех двоих ментов убирать, что портрет «срисовали»?

– Хозяин скажет, – резонно заметил Куцый. – Эх, сейчас бы рюмашку и Дашку под ляжку… Чего он, зовет, что ль?

Они подошли к машине, сели. Сизый передал Куцему трубку:

– Хозяин тебя зовет.

– Мое почтение, – сказал Куцый, беря трубку.

– Ты в машине? – услышал низкий и мягкий голос Хозяина.

– Ага.

– Выйди, дверь закрой. Сделал? Теперь слушай, что велю. Завалился было сизый голубок-то?

– Ага.

– Можешь говорить нормально. То, что сделали, правильно. Живописца того, может, и придется… хотя душа не лежит. Ладно, пусть Сизый сам исправляет свою ошибку. Тебя с Артистом отзываю, вы мне нынче для серьезного дела нужны. Заберите из машины все, чтоб и духом вашим там не пахло, ясно? А все картиночки, бумажечки ментовские, все до единой, чтоб там остались.

– Понял.

– Ну и молодец, Витек. – Куцый даже вздрогнул: Хозяин редко называл его по имени. – Тогда отдай трубку.

Пока Сизый выслушивал последние указания Хозяина, Куцый ткнул Артиста в бок и приказал жестом все бумаги из сумки вываливать прямо на пол машины. Что и было немедленно проделано. Сизый же молча швырнул трубку в бардачок и с яростью прорычал:

– Выметайтесь! Со всем своим говном! К матери!…

Куцый обернулся к Артисту, словно невзначай подышал на правую ладонь, достал из кармана носовой платок, скомкал его в кулаке и, открывая дверь, быстро и ловко протер ручку. Тот же способ избавления от следов своих пальцев употребил и снаружи. Артист же долго возился, собирая шмотье, открыл дверь со своей стороны, долго выбирался, неуклюже закрывал дверь. Сизый ни на кого из них не обращал внимания, сидел, злобно уставившись в лобовое стекло, и сжимал побелевшими пальцами баранку руля.

– Может, хоть до ближайшего метро добросишь? – посетовал на свое положение Артист.

– Пошел бы ты… сучара! – выдавил Сизый и рывком бросил машину вперед.

– Хозяин переменил решение? – со смешком повернулся к Куцему Артист.

– Охота знать, позвони да спроси. А лучше – помолись. Ты это дело любишь, – с иронией заметил Куцый. – В самый раз будет.

И быстро ушел, не прощаясь.

Артист смотрел ему вслед и впервые наконец понял, откуда прилипла к парню эта кликуха – Куцый. Он во время быстрого движения действительно напоминал петляющего зайца, шел не по прямой между двумя точками, как заведено в геометрии и жизни, а словно кидаясь в стороны. Точно – Куцый!…

Ни тот ни другой не знали, что два фактора – неожиданное упрямство Артиста и решение Хозяина, – попросту говоря, спасли им жизни. Сегодня, во всяком случае. А вообще-то в их профессии заглядывать далеко вперед негоже, Провидение этого не любит… Тем более если оно занято в основном устройством будущего Хозяина, а не какой-нибудь мелкой сошки вроде них.

Сам же Хозяин, наглядно показав Сизому, кто должен принимать решения, тут же, после разговора с ним, позвонил в Сокольники, в дежурную часть ГАИ.

– Мне бы Воробьева, – попросил почти заискивающим тоном. – Ах, нету? Спасибо.

Набрал следующий номер.

– Капитан Воробьев слушает, – бодро ответила трубка.

– Здравствуй, голубчик, – ласково заговорил Хозяин. – Это я тебя, дружок, беспокою, Павел Антонович, узнал?

– Вот теперь признал, – обрадовался Воробьев. – Богатым будете, Павел Антонович, и здоровым! Это точно, примета такая. Рад помочь, если есть во мне нужда какая.

– Да оно и есть, а с другой стороны – вдруг хлопотно станет?

– Нашему брату не привыкать, вы ж знаете.

– Ну спасибо, голубчик. А дело, значит, такое. Где-то там, неподалеку от тебя, в Черкизове, художник один проживает, не знаю, один ли, с семьей. Слышал, хороший он человек. Да оно, в общем-то, может, и ни к чему, только стало мне известно, есть, понимаешь, эти, которые… убить хотят его, а за что – никто не знает. Нашелся, видишь ли, вроде бы голубь такой, сизокрылый, сизый, стало быть. Так вот, думаю, пожалеть надо бы художника-то. Да и ты чего-то, гляжу, в капитанах засиделся. Не пора дальше-то, а?

– Нехорошо…

– Чего говоришь?

– Нехорошо, говорю, Павел Антонович, землю-то нашу талантов лишать. Верно мыслю?

– А то как же! Их у нас и так немного.

– Чего-то адресок я не запомнил.

– Ах, адрес? Сейчас напомню, напомню, как же без адреса-то… Значит, Черкизовский проезд, дом одиннадцать, а квартира, стало быть, двадцать первая. Очко! – обрадовался Хозяин. – Смотри-ка! Везунчик ты, этак можешь большой куш сорвать!

– А я разве против, Павел Антонович? Кстати, голуби-то эти, они что, на лапках передвигаются или как?

– Ха-ха! На колесиках, «девяточки» такие черненькие, там чего-то буковки, циферки… эс, стало быть, сто семнадцать и снова эс-а. Да, так о чем это я? Вспомнил! Если, говорю, коллеги твои не совсем дураки, они уж, поди, на всех парах туда следуют. Кабы не опередили. Но им, надо думать, те бумажки нужны, что в машинке той. А с голубком-то им вредно встречаться, из этих он, из отмороженных, стрелять начнет, детей осиротит. Зачем стрелять?

– Значит, надо сделать так, чтоб не осиротил? – хмыкнул капитан Воробьев. И не удержался, хоть это было не в его правилах: – А кто ж это такой, зверь-то безжалостный? Да еще с пистолетом.

– Ах, кабы знать! – вздохнул Хозяин. – Да ведь, с другой стороны, и знать-то нынче ох как опасно! А про пистолет – точно, есть.

– Это верно, знать ни к чему.

– А наудачу тебе так скажу… Глядел я днями кино американское, боевик называется. Так там один псих вроде этого нарушил чего-то да и стал от полиции удирать. А те – не любят, ох не любят! Ну, погнались, вот уж и достигать стали. А этот-то наш возьми да выскочи из машины – да давай палить! Но полиция тоже не дураки: бах! бах! – и нету ваших. Задерживали, стало быть, нарушителя, чтоб штраф наложить, а шлепнули преступника. Вишь ты, какое кино! Забавно… Ну, что-то я разговорился, не иначе старость подступает, а, капитан? Слыхал, поди, про царицу нашу великую? Дерет ее, значит, солдатик, а она в небеси взмывает и все от великой страсти повизгивает: ах, капитан! ах, майор! Ну и так до генерала добралась. Вот что значит – уметь! Давай, капитан, чую, быть тебе генералом. Попозже позвони насчет кино. Я ждать буду. Да, а что ж это мы про телефон художника-то забыли? Записывай, записывай…

Служебная «Волга» с мигалкой на крыше и завывающей сиреной вырвалась наконец из центра и понеслась мимо трех вокзалов к Преображенке. Как раз на Комсомольской площади и заверещал наконец телефон. Сидящий впереди оперативник Федя Мазаев поднял трубку, послушал сообщение и передал ее Артюше, которого почти задавил, зажал в углу салона своей массивной, медвежьей фигурой старший оперуполномоченный майор Синев.

– Следователь Артюша слушает, – прохрипел сдавленно Олег.

– И правильно делаешь. Карандаш под рукой? Записывай адрес и номер телефона… Я только что разговаривал с Воротниковым и все ему объяснил. Главное. Детали по твоей части. Старшим назначаю Синева, слушаться беспрекословно. Передай ему трубку.

Разговаривая с подполковником, Синев отвечал односложно:

– Да… Понимаю… Будет сделано… Слушаюсь…

Словом, типичный служака. Артюша не очень уважал таких, потому что сомневался в наличии достойного интеллекта. Вот шею свернуть руками – это они мастера…

Синев отдал трубку Федору и всем телом повернулся к Олегу:

– Я тебя не совсем задавил? Ну, извини, это не я, это – доспехи! Давай-ка по-быстрому посвяти меня в суть дела, и мы решим, что делать дальше.

Олегу неожиданно понравилось, как он спросил: без наглости старшего по званию, без явного превосходства. И потому рассказал неожиданно для себя буквально все, как на духу, не щадя и не скрывая собственных ошибок. Майор выслушал не перебивая, немного задумался и предложил такой вариант:

– Федор, набирай номер этого художника. Ты, Олег, напомни ему о себе и представь меня в качестве начальника группы. Это надо, чтоб у него к нам больше доверия было. Ну а я подскажу ему один ход, который представляется так… более-менее… Давайте, ребята, время давно пошло!

Оказывается, художник уже все знал из разговора с подполковником. Поэтому оправдания Олега не потребовались. Но он сказал, что буквально несколько минут назад был телефонный звонок, а когда жена подняла трубку и спросила, кто звонит, ей никто не ответил, только одно странное сипение. Может быть, это и есть те преступники? Воротников спросил с такой наивностью и полным отсутствием страха в голосе, что Артюше стало безумно стыдно за то, что случилось по его персональной вине.

Наконец трубку получил майор. Он сразу взял быка за рога.

– В каком состоянии входная дверь?… Так. Запоры какие?… Понятно. Где стоит телефонный аппарат?… Слушайте, что надо делать, и крепко запоминайте. Первое: трубку после нашего разговора положите рядом с аппаратом, но ни в коем случае не на аппарат. В ней должны раздаваться гудки «занято». Ясно? Второе: дверь закрыть на все запоры и цепочку. В прихожей свет не зажигать и из комнаты не выходить. Семья большая? Что, и внучка? Сколько ей? Самое то. Следите за ней. Мы будем у вас минут, самое большее, через пятнадцать. Наш звонок в дверь: два длинных, два коротких, еще один длинный. Меня зовут Григорий Петрович. Откроете только мне. И последнее: ничего не бойтесь и постарайтесь, чтоб ваши домашние тоже не сильно волновались. Еще раз напоминаю про трубку. До встречи… Уф! Будто гору передвинул… А он – мужик вроде ничего, если по голосу. Василий, ну-ка, поднажми, обидно будет, если промахнемся.

После этого в машине стало тихо. Пауза длилась долго, пока вдруг майор словно не очнулся.

– А тебе скажу, Олег, – сказал негромко, почти на самое ухо, – на всю жизнь заруби: никогда не проводи допроса в присутствии посторонних. Это всегда, подчеркиваю, плохо кончается… Федя, начинай набирать номер и слушай гудки… Понял, зачем это? – спросил у Олега. И, увидев, что тот замялся, тут же пояснил: – Трубка лежит на столе, значит, идет разговор. Для постороннего – короткие гудки. Что делает преступник, прежде чем проникает в квартиру? Обрывает телефонную связь. Чтоб жертва не могла сообщить в милицию. Какие мы слышим гудки? Длинные, абонент как бы не отвечает. Либо его нет дома.

– А почему бы Воротникову с семьей не перейти на какое-то время, скажем, к соседям? – спросил Олег.

– Он сказал, какие у него замки. Вполне приличные. Тут крупный специалист потребуется. А для обычного «домушника» нам времени хватит… Вася, ты у нас не только водитель, но и штурман. На тебя весь мир смотрит. Сколько нам осталось?

– Минут пять.

– Много, много…

– Григорий Петрович! – воскликнул Федор. – Длинные гудки!

– Дай! – Майор схватил трубку, прижал к уху и чуть не грохнул ее об днище. – Уже там… Вася!

– Сейчас, сейчас, – повторял водитель, крутя баранку и резко кидая «Волгу» из стороны в сторону, обходя наглых частников, на которых никак не действовала сирена.

Наконец вырвались в тихий переулок и понеслись в полную уже темноту: освещения тут не было никакого.

– Сирену убери! – приказал майор. – Слушай команду. Олег, получи оружие. – Он протянул Артюше тяжелый «макаров». – Пользоваться приходилось?

– Да.

– Не забудь снять с предохранителя. Во двор не въезжаем. Олег и Вася страхуют нас внизу, у подъезда. Мы с Федором поднимаемся на лифте. Пьяная компания. Я выхожу на пятом этаже, ты – на седьмом. Сходимся на шестом. Фонарь возьми.

– Вот, Григорий Петрович, прибыли! – Василий заехал колесами на тротуар, осветив фарами номер дома: – Одиннадцать. Он.

– Приготовились! – Майор замер. – Оружие к бою! Пошли.

«Ну прямо как в кино!» – с непонятным внутренним восторгом подумал Олег и, сжав потными пальцами рукоять «макарова», выскочил из машины.

И в этот миг во дворе дома, куда примчалась оперативная группа, громко бабахнули несколько пистолетных выстрелов подряд, а следом раскатилась автоматная очередь. И тут же все стихло.

– За мной! – закричал майор и, врубив фонарь, ринулся под арку дома.

Капитан Воробьев был парень не промах, считал себя, и не без основания, классным специалистом. Работа в столичном ГАИ давала ему стабильную зарплату плюс свободу передвижения. Кроме того, у него были свои принципы, от которых он старался не отступать. Именно это, последнее, сыграло однажды весьма важную роль в его карьере. Так, он поставил себе за правило никогда не сшибать у зазевавшихся частников трояков и пятерок, чем постоянно занимались многочисленные его коллеги. Он шерстил «крутых», и то лишь тогда, когда имел к тому все основания. Но уж тут без пощады. И без обоюдных жалоб. А такие ситуации в последнее время случались все чаще и чаще: сопливые юнцы с квадратными затылками, купившие себе права на вождение автомобиля, «наигравшись» в баснословно дорогие «мерседесы», «ауди» и «форды», сами, без всякого намека, снимали с себя золотые цепи и вешали их на шею неуступчивого капитана, лишь бы не держал, душу не травил наставлениями, а в другой раз по-приятельски честь отдавал.

Вероятно, однажды так случилось, что Павел Антонович, о котором Воробьев знал лишь одно: этот важный мужик обретается где-то в самых верхних сферах силовых структур, узнал о принципиальном гаишнике и заинтересовался им. Как быстро понял Воробьев, тогда еще младший лейтенант, мужик этот оказался покруче самых «крутых», с которыми до их пор приходилось иметь дело. Они ни разу так и не встретились, и вообще история их отношений была окутана тайной. А что, так даже интересней, кровь бежит быстрей!

Первые просьбы Павла Антоновича были простыми, а гонорары щедрыми. Однажды к Воробьеву, дежурившему на Сокольническом кругу, подкатил шикарный «линкольн». Вышедший из машины водитель передал гаишнику совершенно роскошную трубку редкого еще в продаже сотового телефона, научил пользоваться аппаратом, показал, где записан код Павла Антоновича, и велел всегда иметь телефон при себе. Для экстренной связи. И еще передал просьбу завести сберегательную книжку и номер тут же сообщить по этому телефону. Сел и уехал. Номер этот, скоро понял Воробьев, принадлежал посреднику, который сообщал своему шефу, и тот тут же перезванивал.

Время шло, Воробьева вдруг без всякой очереди повысили в звании, потом выделили однокомнатную квартиру в тех же Сокольниках, в доме, где проживало все бывшее райкомовское и исполкомовское начальство.

А потом просьбы невидимого собеседника, говорившего всегда с простецкой хитрецой, за которой проступал очень серьезный характер, стали походить на приказы: надо! требуется! старайся! и тому подобное. Попахивало уголовщиной. А с другой стороны, какие действия властей сегодня ею не пахнут? Но однажды «заказ» кончился гибелью клиента. Вероятно, на том и строился расчет. Но Павел Антонович не сказал по телефону ни слова упрека, а лишь посетовал, что клиент оказался дураком. Воробьеву же, заметил, ничто не грозит: не было его на месте «разборки». Напротив, начальство решило, что пора отметить своего сотрудника, и за какие-то особые заслуги снова вне очереди присвоило ему звание капитана. И счет на книжке рос, как бы сам собой. Изредка теперь капитан прижимал «крутого» наглеца, нужды в них не было. Но – цепями не брезговал.

И, словно для того, чтобы избавить его и от этой опасной и вредной привычки, то же самое высокое начальство, без всякого согласования с ним, перевело его в отдельный батальон оперативного реагирования дорожно-патрульной службы, где у него власти было поменьше, зато самостоятельности много больше, поскольку командир батальона, явно не без чьей-то высокой подсказки, держал его как бы при себе для выполнения особых поручений. И на частые отлучки реагировал спокойно, будто и сам все знал, хотя ни о чем не расспрашивал.

В общем, понял однажды Воробьев, чему, а вернее, кому служит. И так решил для себя: лучше одному и верно, чем коррумпированной бездарной власти, где все грызут друг друга и считают себя при этом единым государством. Приняв такое решение, он стал искать себе напарника. Нашелся способный парень, побывавший в горячих точках, уверенный в себе и, главное, не задававший вопросов. Пока сержант. Но Сережа – Серый – знал, что пока.

Воробьев объяснил, что за нужда заставила его поднять с постели напарника на ночь-то глядя. Тот без лишних слов экипировался и вышел к машине. Поехали вдвоем. Время нынче сложное, преступность наглеет на глазах, «разборки» на каждом углу, и редкая из них не кончается большой кровью. Поэтому никого не удивляло присутствие короткоствольного десантного «калашникова» на заднем сиденье гаишного «жигуля».

Дом отыскали быстро, въехали во двор и наметили диспозицию. Дом был длинный, двенадцатиэтажный, построенный еще в начале семидесятых, подъездов на десять, не меньше. За эти четверть века узкий двор между однотипными домами густо зарос березами, тополями, кустарником. Под козырьками подъездов, через один почему-то, слабо светили электролампочки. И это было единственное освещение. За большинством окон тоже было темно, люди спали: завтра же рабочий день.

– Серый, думаю, эта лампочка нам будет мешать. – Воробьев показал на козырек подъезда и достал телефонную трубку.

Пока он набирал номер телефона художника, слушал женский голос, спрашивавший, кто звонит, Сережа быстро вошел в подъезд, где-то поколдовал, и лампочка погасла. Воробьев кивнул самому себе и удовлетворенно отключился. Теперь оставалось ждать, чтобы прилетел сизый голубь в черной «девятке».

Когда Сергей сел за руль, Воробьев предложил:

– Давай-ка, Серенький, отъедем вон туда, взад, так сказать. Я его, голубя, у подъезда встречу, а ты – сзади подстрахуешь. А в общем картина будет такая, будто мы за ним по пятам следовали. Как тебе?

– Можно. Но я бы дальше, за поворот сдал. Ну, как он не заедет, а пехом припрется?

– Резонно. Я иду, а ты давай действуй. Автомат у тебя.

Воробьев достал из кобуры и приготовил свой «макаров» к бою, выбрался из машины и тенью ускользнул в подъезд. Сергей же включил зажигание и, ловко развернувшись буквально на пятачке, уехал.

Ожидание уже становилось неприятным. Капитан понимал, что, если здесь действительно появятся, как предполагал Павел Антонович, оперативники, ему с Серым тут уже ничего не светит. Где же ты, голубь сизокрылый? Сизый, другими словами, как настойчиво повторял Антоныч, работодатель и покровитель капитана Воробьева. Еще немного подумав и прикинув, как все сделать в самом лучшем виде, гаишник решил все-таки ждать клиента не в подъезде, а возле угла дома: следователь ведь тоже попадается умный, иди потом доказывай, что догонял, а не ждал заранее. Тут дело такое, что всякая малая деталь важна. Скажем, тот же носовой платок, чтоб сделать Серому отмашку, куда не надо стрелять. В такой темноте, если еще и глаза не успели привыкнуть, можно в упор и своего уложить… А что это там у нас за урчание?

Из глубины двора, от дальнего, десятого подъезда – значит, там тоже имеется выезд на улицу! – медленно двигалась черная машина.

«Ай, молодец, Серый! – едва не воскликнул Воробьев. – Точно угадал, как знал!»

Машина остановилась и заглохла. Никто из нее не выходил. Вероятно, водитель осматривался, а глаза его тем временем привыкали к полной темноте. Наконец открылась и негромко щелкнула дверца. Человек стоял возле машины не двигаясь.

Пора начинать, решил капитан и за спиной у себя сделал крестообразную отмашку для сержанта. Тот все понял, да и что тут было понимать, если все движения их давно уже согласованы и проверены в деле. Серый – он еще и потому Серый, что умеет быть незаметным. Он вышел на дорожку и взмахнул светящимся жезлом:

– Водитель черной «девятки» эс сто семнадцать эс-а, подойдите к патрульной машине ГАИ. Почему нарушаете? – Голос прозвучал спокойно и достаточно громко.

«Ну, давай же, давай же! – неистово торопил капитан. – Ты ж не за этим сюда приехал!…» А слух настороженно ждал. И дождался. Воробьев услышал легкий, почти неслышный лязг металла. Так досылают патрон в ствол ТТ. Самое киллерское оружие…

– Хана тебе, Сизый, – негромко произнес Воробьев с точным расчетом, что обостренный слух убийцы должен был различить слова. Сказав, тут же присел.

В ответ раздались два выстрела подряд. Одна пуля чиркнула по бетону почти над головой.

«Молодец!» – мысленно воскликнул Воробьев, резко выпрямился и трижды спустил курок. Мог бы и один раз, но следовало у окрестных жителей создать ощущение серьезной перестрелки. А еще должен добавить страху Серенький. Отмашка платком – и в небо ушла короткая автоматная очередь.

Теперь вперед.

Он лежал навзничь возле машины. Капитан мог и не проверять: стрельба в темноте была его коньком. Тем более что и силуэт виделся довольно четко. Подбежавший сзади Сергей шепнул:

– Вон они, – и стал деловито шарить по земле лучом фонаря.

– Машину подгоняй, я сам разберусь… Так! – Капитан зажег свой фонарь и направил его в сторону бегущих людей. – Кто такие? Попрошу подходить по одному!

Подъехала патрульная машина и фарами осветила группу людей в камуфляже и одного в милицейской форме.

…Разобрались быстро. Капитан показал свое удостоверение, майор – свое. Майора Синева, естественно, заинтересовали все обстоятельства, предшествующие перестрелке. Капитан охотно рассказывал, вытирая платком вспотевший лоб, ясно, переволновался, да и как иначе, когда в тебя палят почти в упор. Подробно рассказал, как засекли наглого нарушителя еще у Преображенки, как гонялись за ним темными переулками – яйца надо поотрывать московским властям за такое освещение улиц! – как этот гад вильнул на предыдущем повороте, а они его «запечатали» на этом. Свой район надо знать! Вон сержант у меня, показывал капитан, лучший напарник, все ходы и выходы в уме держит. Ну а дальше что? Приказали выйти из машины и подойти к патрульной. А он выскочил и давай палить.

– Я вон оттуда бежал, – показал капитан на угол дома, – даже сам удивляюсь, как попал в него…

– Попал-то как раз хорошо, – хмыкнул майор. – Уложил вполне профессионально. Так что ж это за тип?

– А кто знает? Мы только подбежали, а тут и вы.

– Ты-то чего стрелял? – обернулся майор к сержанту.

– Я-то? – туповато, как и положено младшему чину, ответствовал Серый. – От страха, наверно…

– Молодец. Ладно, давайте смотреть. Олег, глянь, чего у него в машине делается. – А сам майор тем временем освобождал карманы убитого.

– Григорий Петрович! – воскликнул Артюша. – Глядите, здесь же все мои бумаги! И портрет – вот он! Глядите! Как здорово!

Следователь протянул рисунок. Майор посмотрел, сравнил с покойным оригиналом и только покачал головой:

– Действительно, как фотография. И кепочка-то, кепочка! Глянь, капитан! – Только он не мог понять, чему тут радуется следователь.

В бардачке Олег обнаружил черную кожаную сумку с документами и сотовый телефон. Подивился: ничего себе киллеры экипируются!

По документам убитый назывался Голубевым Анатолием Сергеевичем пятьдесят восьмого года рождения. Паспорт был выдан на основании справки об освобождении из мест заключения в ноябре девяносто пятого, то есть почти год он провел на свободе, этот убийца.

Установив личность убитого, предотвратив таким образом нависшую над головой художника опасность, майор наконец «вспомнил», зачем они сюда примчались. Поскольку по вопросу правомерности произведения выстрелов и нанесения смертельного ранения гражданину Голубеву А. С. капитаном милиции Воробьевым Д. И. должно быть назначено соответствующее служебное расследование, его интерес к происшедшему полностью иссяк. Он связался с дежурной частью ГУВД и заодно вызвал труповозку, а Олегу предоставил право брать объяснения у действующих лиц этой истории. Сам же, без лифта, поднялся на шестой этаж, где его наверняка затаенно ждали и боялись подойти к двери, включить в прихожей свет.

На условные звонки и его голос дверь открылась. Первые его слова были:

– Где телефон?

Ему показали. Трубка лежала на аппарате… Кто?! Ну кому это было нужно?!

– Это наверняка сделала Наташка, – после безуспешного допроса созналась дочь художника. – Она терпеть не может беспорядка, обожает говорить по телефону и…

Ну, в общем, ребенок, что скажешь по этому поводу?

Майору показали крепко спавшую безмятежным сном праведницы светловолосую малышку, и он облегченно махнул рукой. Поинтересовался только, есть ли в квартире место, где мог бы до утра подежурить его человек? На всякий случай, пока начальство не решит, что делать дальше. Художник немедленно предложил свой диван в рабочем кабинете. Майор распрощался, извинившись за причиненное беспокойство, будто это он был виноват в заварившейся каше, но такова уж доля всех начальников, и попросил подождать, не ложиться спать, пока не поднимется его помощник, которого зовут Федором.

Кажется, на сегодня больше неприятностей не предвидится… А этот телок обрадовался как мальчишка, когда увидел в машине все свои потерянные бумажки!… Ну, слава Богу, все закончилось благополучно. Вроде бы… Но одна подспудная мысль не давала покоя опытному оперативнику. Никак не мог он понять, зачем надо было удирать убийце, едущему на серьезное дело, от каких-то гаишников? Ну, сунул им пару сотенных, бумажник не пустой, видел майор, там и баксы имелись. Так зачем все-таки? А этим что нужно было? В азарт вошли? Такое случается, знал по себе. Бывало, что по ошибке точно промеж глаз пулю всадишь, тут вариантов много… Впрочем, точный ответ дадут заключения судебных медиков и баллистов, возбудят дело – вот пусть сами и разбираются. Майор вздохнул, медленно спускаясь по лестнице. Очевидцев только нет, вот в чем дело. Интересный этот капитан…

А телок– то вроде успел за прошедшие часы чему-то научиться. Даже удивился майор Синев, когда увидел в салоне своей «Волги» посторонних людей. Смотри-ка, среди ночи где-то понятых раздобыл! В некотором отдалении томились, это было заметно, оба гаишника. Не отпустил их настырный следователь, велел ждать, когда дежурная оперативно-следственная группа приедет. Да, разворачиваются события такого рода обычно очень стремительно, а затем начинается бесконечная рутина, от которой просто скулы сводит. И ничего не поделать: все должно быть оформлено по закону. Откуда, с какого места была выпущена пуля, куда вошла, где она? Впрочем, последнее покажет вскрытие. Куда стрелял ныне покойный и стрелял ли вообще?

Отослав Федора наверх, Синев резко присел пару раз, после чего стал раздеваться, чтобы освободить себя от тяжелого бронежилета. Поглядел, как старается телок: аж язык высунул от напряжения. Нет, дела, связанные с убийствами, ему поручать еще рано. Да и вряд ли после сегодняшнего прокола поручат. Уж очень зол был Борис Логунов, когда просил Синева по-возможности лично вмешаться в это дело. Трясло от ярости мужика. А что поделаешь? Где опытные кадры взять? Лучшие – по коммерческим структурам сидят, в баксах зарплату считают. Вот и приходится из телков специалистов высиживать. А дела нынче пошли такие, что и настоящий зубр того и гляди рога обломает… Вот, к примеру, как это, нечего далеко ходить.

Майор Синев доверял своей интуиции, потому что она проистекала все из того же опыта. И этот Голубев совсем не прост, не обычный уголовник, переквалифицировавшийся в киллеры. Надо бы Олегу связаться с муровцами, у тех серьезная картотека на всю подобную публику имеется. Хотя зачем? Сейчас приедет бригада, а в ней наверняка будет кто-нибудь из МУРа, все же не простой покойник, с биографией…

Вот, к слову, только подумал, а они уже тут! Майор швырнул бронежилет в багажник «Волги», накинул свой камуфляж и пошел встречать въезжающие во двор автомобили с переливающимися на крышах огнями. Устроили, видишь ли, иллюминацию среди ночи…

Рафик, пришедший последним, стал разгружаться. Выбрался, согнувшись в три погибели, эксперт-криминалист, кивком поздоровался с майором. Вытащили осветительную установку. Тем временем пожилой судебно-медицинский эксперт, облаченный в белый халат поверх теплой куртки, успел осмотреть труп, посвечивая себе фонариком, и махнул рукой санитарам, которые ждали в стороне с носилками. Те подошли ближе и остановились возле трупа, но носилки не раскрывали.

«Начинается, – пробормотал Синев, – Господи, как это все скучно, особенно ночью…»

Из полицейского «форда» вылез наконец его величество «важняк», следователь Мосгорпрокуратуры по особо важным делам. Дежурил сегодня на Петровке, вот его и замели, пусть побегает, не без удовольствия думал Синев. Он все ждал кого-нибудь из муровцев. Есть! Не Бог и не царь, правда, но в герои однажды пробьется – Коля Саватеев, старший лейтенант и очень способный опер. Его сам начальник МУРа Грязнов опекает.

Увидев Синева, Коля вскинул над головой сжатые ладони и приблизился почти бегом.

– Привет! Какими судьбами?

– Здравствуй, Коля-Николай, рад тебя видеть. А насчет судьбы… Кто скажет что-нибудь определенное? Только в общих чертах. Ехал, понимаешь, киллер на работу, а к нему гаишники привязались. Он – удирать, они – догонять. Казаки-разбойники. Кончилось тем, что прямо у подъезда, где его ждала работа, они его и ухлопали. Причем красиво, сам увидишь. Вот и вся история. Хлопцы те – вон они. Киллер – отдыхает. Вопросы?

– Как я понимаю, – после паузы сказал Саватеев, – пока что тут только одни вопросы и есть.

– Очень верно заметил, – похвалил Синев. – А то я, честно, боялся, что приедет кто-нибудь, вон вроде моего «следака» из следотдела метрополитена, который в машине, – ткнул он пальцем в «Волгу», где все еще трудился Олег с понятыми, – опись имущества покойного произведет и сразу все поймет и во всем разберется. Значит, теперь я могу ехать спать спокойно. Ну а остальное вам Олег, следователь, изложит, хочешь – в устном, хочешь – в письменном виде.

– А уделали вон те? – Саватеев махнул гаишникам рукой, приглашая их подойти.

– Ну да, они самые. И что характерно, ни тени раскаяния. Я бы так не смог. Или очень крепкие ребятки, в смысле тертые, или действительно асы. Выводы за тобой. Скажи этому индюку…

– Вы про «важняка»? Про Василь Васильича?

– Ага, про него самого. Скажи, если буду нужен, я всегда на месте. Пусть Логунову позвонит, и тот меня сразу отыщет. Лады?

– Может, у него вопросы возникнут?

– Конечно, но не ночью же! А потом, я ж тебе самое главное действующее лицо оставляю – следователя Артюшу, не улыбайся, это у него фамилия такая. Вы его потом только не забудьте, вывезите туда, где светло. Заблудится еще, материалы дела растеряет, едрить его в корень. Ладно, передай привет своему доблестному начальнику.

На площадке перед домом вспыхнул свет, усилилось движение, замелькала фотовспышка, словом, пошла оперативно-следственная работа.

Синев открыл дверь «Волги» и предложил присутствующим перебраться поближе к месту происшествия. Потом показал Олегу, с кем ему теперь следует общаться, сел в машину и сказал водителю:

– Вася, мы устали, поехали на работу…

Время тянулось бесконечно долго. Воробьев, глядя на важного руководителя оперативно-следственной группы, на глазах терявшего свою вальяжность, решил подтолкнуть ночное действо и, зевая, заметил, что мир устроен несправедливо, если вот такие серьезные и умные люди, как Василь Васильич, из-за какого-то паршивого бандита вынужден жертвовать своим здоровьем.

«Важняк» с ходу слопал откровенный подхалимаж и недовольно заявил Саватееву, что действительно пора закругляться. В самом деле: гильзы найдены именно там, где они и должны были находиться, если принять версию капитана Воробьева. Понятые, оказавшиеся жильцами угловой квартиры на первом этаже, в один голос подтвердили, что слышали громкий приказ милиционера, потребовавшего, чтобы нарушитель подошел к машине ГАИ, а уже только потом началась жуткая пальба, после которой они долго боялись подойти к окну. Не дело, конечно, свидетелей понятыми приглашать, да где ж ночью других взять? Ну и что еще нужно? Однако пронырливый муровец все никак не мог успокоиться и подкидывал новые и новые каверзные вопросы. Совсем надоел. Воробьев сказал: «Пойду покурю», а сам сел в машину и велел Серому погулять рядом, посторожить. Время, конечно, было не самым лучшим, но что делать, если Павел Антонович ждет, как у него получилось с тем кино.

– Капитан говорит, – сказал Воробьев, когда услышал сонное «алло». – Павел Антонович отдыхает?

– Сейчас перезвонит, – зевнув, ответил диспетчер. И точно, не прошло и минуты, как прозвучал легкий зуммер.

– Что ж в такую рань звонишь-то, дружок? – Голос был хрипловатый, но никак не сонный. – Аль чего не так вышло?

– Наоборот, все прямо как в кино. А что, в том фильме полиция тоже не верила фактам погони, перестрелки, думали, что все подстроено?

– Не-е, там все нормально. А кто у тебя такой ретивый?

– Долгачев из городской. Но ему МУР мозги пудрит.

– Ну, это уж не твоя забота, дружок. Отдыхай, я утром сам разберусь, что к чему…

Первым, кого увидел начальник следственного отдела УВД метрополитена Борис Петрович Логунов, приехавший на работу пораньше, был его подчиненный – следователь Артюша, душа из него вон. Скорбная фигура молодого человека могла бы у любого вызвать сочувствие, если уж не сострадание. Но не у Логунова.

Увидев начальника, Артюша поднялся со стула и вперил в Логунова наивный и виноватый взгляд. Глаза его излучали страдание, а на лбу, как не без злорадства отметил Борис Петрович, на этом превосходном тупом розовом лбу наконец-то появилась первая морщина. Во всяком случае, как-то просматривается легкая такая борозда… Или здесь, в коридоре, освещение такое? – тут же пожалел себя начальник. Но надо было как-то реагировать на серьезнейший проступок подчиненного. Вчера он, собственно, весь вечер только и делал, что «реагировал», вот гнев в свисток и вышел.

– Заходи… те, – не мог все-таки удержаться от колкости. Все знали, на «вы» он говорил с теми своими сослуживцами, кого не уважал. – Спали сегодня? – осведомился сухо.

– Да… то есть тут… подремал. Мы в три только закончили. Пока то-се…

– А какие же там особые-то дела? Мне еще в двенадцать Григорий звонил. Долгачев дело с собой забрал, «важняк»?

– Да, Василий Васильевич.

– Ну а ты наконец понял, что натворил?

– Понял, Борис Петрович. – Следователь опустил голову с красными оттопыренными ушами.

– Ну да, – хмыкнул неожиданно Логунов, – на, мол, начальник, руби повинную голову! А было б что рубить-то. Ладно, иди к себе, садись и сочиняй постановление о возбуждении уголовного дела в связи со смертью гражданки… имярек, последовавшей… и так далее. Надеюсь, тут тебя учить не надо. Приобщи к материалам имеющиеся протоколы допроса свидетелей. Они с тобой?

– Да, здесь, – словно обрадовался Артюша. – Василий Васильевич хотел их забрать, но я ж не мог отдать без решения… без разрешения. Вашего. И рисунок я оставил, показал только.

– А Долгачев что, очень хотел забрать?

– Я так понял, – неуверенно сказал Артюша.

– Ну и правильно понял. И поступил тоже правильно. Возбудим дело, подготовим документы, соответствующую сопроводиловку и, раз уж он так хочет, передадим ему. Пусть сам и разбирается, коли такой умный. Иди работай.

А сам тут же позвонил в Мосгорпрокуратуру.

– Василь Василич, отдохнул? Привет, это Логунов интересуется.

– Здравствуй, Борис, а я хотел сам тебе звонить.

– Телепаемся, значит?

– Вроде того. Слушай, а симпатичный этот парнишка-то у тебя. Та-акой важный! Быть ему «важняком», помяни мое слово. Но – не скоро.