Прямо сейчас Нагаев Сергей
– Да, судьба, – твердо ответил Казачков, показывая ладони и пожимая плечами, как бы говоря этим жестом, что он тут ни при чем. – Печальная случайность. Конечно, если пофантазировать: наши недруги могут распространить слухи, будто бы президенту Белоруссии повар, или кто-то там еще, подсыпал в чай какой-то там порошок. Ну, что якобы этот инфаркт спровоцирован медицинскими средствами… Но понятно, что на такую чушь даже и отвечать ничего не стоит. Впрочем, я отвлекся. Итак, на днях, я думаю, белорусский парламент мог бы обратиться к президенту России с просьбой ускорить объединение двух братских стран и превратить союзное государство из чисто бумажного в реально единое государство. Российское. Я со своими коллегами такую возможность прорабатывал, так что план объединения министерств и служб двух стран уже есть, это мы живо. А Белоруссия разделится на три области (так решит их парламент), и наш президент туда назначит губернаторов – список претендентов тоже есть. Но чтобы это все заработало, надо будет убедить ключевых игроков в Белоруссии действовать именно по этому плану. Список этих игроков тоже есть.
– Погоди-ка. – Руководитель администрации Байбаков наморщил лоб. – Эта информация… в рамках нашего совещания по фантастическому будущему страны или это серьезно сейчас может происходить?
– Инфаркт настоящий. А все остальное еще нет. Но иногда жизнь бывает фантастичной, – сказал Степан Федорович. – Так ведь могло бы быть?
– А, – несколько озадаченно отозвался Байбаков. – Интересное дело, Степа, твои люди уже тебе сообщили об инфаркте, а мои люди мне ни гугу. Это как-то… ну, хвалю, хорошую, значит, ты собрал команду. Ладно, докладывай. И что дальше? Становится все любопытнее.
Писатель Кутыкин, до этого момента смотревший на экран, сполз в креслах, улегся поудобнее, заложив руки за голову, и безразлично уставился на свисавшую с потолка большую хрустальную люстру.
– Тоже мне фантасты, – пробормотал он себе под нос. – Такую лабуду я и сам мог бы насочинять.
– Так вот, Белоруссия, можно сказать, у нас в кармане, – донеслись до Кутыкина слова Казачкова – судя по голосу советника, он был весьма ободрен заинтересованностью Байбакова.
Если бы писатель продолжал глядеть на экран, он бы увидел, что на другом, раздвижном экране в зале совещаний, где демонстрировалась презентация Казачкова, появилась политическая карта Евразии. На ней граница между Россией и Белоруссией еще была, а затем выскочила следующая картинка, где обе страны уже имели общую границу.
– Наш президент таким образом делает историю, – возгласил тем временем Казачков, – Владимир Иванович Паутов меняет политическую карту Европы и мира. На очереди – Таджикистан. Примерно по тому же сценарию. Проблем не будет, там у президента тоже сердце барахлит. А вот третий шаг в этом направлении уже будет отражать суть новой стратегии расширения империи, о которой я вам и говорил. Россия должна теперь приращиваться территориями, удаленными от наших границ. И по моему списку третьей в составе России снова, как и при СССР, окажется Армения.
Байбаков посмотрел на Казачкова с удивлением.
– Сама попросится, – сказал Казачков.
– Сама? – уточнил руководитель администрации президента.
Второй из приглашенных на совещание советников, Аркадий Прибытков, располагавшийся за столом по левую руку от Степана Казачкова, сидел до этого неподвижно, стал нервно постукивать пальцами по столешнице.
– Сама, конечно, – заверил Казачков, не обращая внимания на постукивание по столу.
– И с какой радости вдруг Армения сама к нам попросится? – спросил Байбаков.
– Есть разные варианты предшествующих этому событий, – ответил Степан Федорович. На экране за спиной Байбакова появилась следующая страница презентации Казачкова – карта южных пределов России вплоть до Индийского океана. – На мой взгляд, наиболее реалистичная комбинация насчет Армении выглядит следующим образом. Мы сделаем так, что она получит от Турции часть территории, которая исторически ей, то есть Армении, и принадлежала. Ну, скажем, район от Карского ущелья до Эрзерума (включительно) и до озера Ван (естественно, включительно).
На этом месте повествования советника Казачкова в комнате пресс-центра, где находился Кутыкин, раздался храп. Беллетрист окончательно утратил интерес к действительности и заснул.
Между тем в зале совещаний советник Казачков продолжал излагать Байбакову свою концепцию будущего России:
– Армения о том, чтобы вернуть себе Ван, даже и мечтать не смеет, и можно не сомневаться, что в благодарность за такой царский подарок она со всем этим хозяйством присоединится к России. Хотя понятно, что мы проконтролируем, чтобы благодарность выразилась именно в этом – в присоединении братской по вероисповеданию Армении к России.
Байбаков в удивлении скосил глаза сначала влево, потом вправо, словно бы пытаясь сообразить, реальность ли все то, что вокруг него, а затем выпучил глаза на Казачкова. И еще Байбаков обратил внимание на советника Прибыткова, который шумно выдохнул, показывая свое недовольство происходящим.
– Я объясню, Юрий Владиленович, – не сробел Казачков, отвесив соседу по столу пренебрежительный взгляд. – Дело в том, что в обмен на территорию для Армении мы отдадим Турции Азербайджан.
– Братский для Турции по вероисповеданию, – не утерпел и съязвил советник Прибытков.
– Да, братский по вероисповеданию! – вскипел Степан Федорович. – А по языку вообще – один в один.
– Степан, а у самого Азербайджана, – спросил с улыбкой Байбаков, – мы мнение спрашивать не будем? Или у их президента тоже наметились проблемы со здоровьем?
– Я слышу сарказм в вашем голосе, Юрий Владиленович, – обиженно сказал Казачков. – Но я продолжу, если позволите. Так вот. Убедить Азербайджан перейти под крыло Турции поможет наше условие: либо он присоединяется к османам и за это получает от Армении Нагорный Карабах, либо получает войну с Арменией и отделение Нахичевани.
– Погоди-погоди, – остановил Казачкова президент. – А почему Армения подарит Азербайджану Карабах?
– Об этом мы с Арменией заранее договоримся: потому что Карабах перейдет Азербайджану временно. Когда все закончится и Армения войдет в Россию, в Карабахе поднимется мятеж, и он опять вернется к Армении, в смысле уже к России. То есть сначала Карабах никуда присоединяться не будет, а просто отделится от Азербайджана, в смысле тогда уже от Турции, а уже потом присоединится к Армении. Но это детали.
– И в результате этих деталей мы получим войну с Турцией, да? – сказал Байбаков.
– Нет, с Турцией мы заранее договоримся, – ответил Казачков. – Главное, чтобы в Азербайджане об этом раньше времени не догадались.
– А как на все это посмотрит западный мир? – спросил заинтригованный руководитель администрации президента.
– Европа палки вставлять в колеса не будет, – ответил Казачков. – Потому что Турция, таким образом, наконец закроет вопрос по долгу армянам за геноцид, ее даже смогут принять в состав объединенной Европы. Америка, скорее всего, тоже не будет против и даже поможет на первом этапе операции, когда Турция будет возвращать Армении ее земли, чтобы представить этот возврат как собственную политическую победу.
Евреи, в смысле Соединенные Штаты, сочувствуют армянам по поводу геноцида как товарищам по несчастью.
На лице Байбакова появилась кислая мина.
– А еще, – добавил Казачков, заметив, что руководитель администрации в сомнении, – в этот период у американцев возникнут большие проблемы в Афганистане. Им будет не до того.
– У них там и сейчас немаленькие проблемы, – сказал Байбаков. – Ты считаешь, что проблемы еще возрастут?
– Еще как! – пообещал Казачков. – Но это все детали. Да, кстати, для того чтобы Турция была посговорчивей во всей этой комбинации, перед началом переговоров можно попросить наши военно-космические силы – пусть тряхнут Турцию. Устроим в районе озера Ван серию землетрясений, туркам неохота будет возиться с восстановлением жизни на разрушенной территории, и тогда им не так жалко будет отдавать эти пустые горы Армении.
– Тряхнуть Турцию и забрать себе Армению? – Байбаков почесал затылок. – Лихо… Ну, тут вот уже есть кое-какой полет мысли. А дальше?
– Дальше – другие республики бывшего Союза, – бодро рапортовал Казачков. – У меня по ним есть отдельные презентации, хотя еще немного сыроватые.
– Это, конечно, все красиво, Степа, – остановил его Байбаков. – А дальше-то что? В мировом масштабе, я имею в виду, что у тебя дальше?
– А дальше – посмотрим, гм, где что плохо лежит. Земной шар большой. Так далеко я еще не планировал, честно говоря.
– А надо бы, – ответил Байбаков. – Время-то идет, а мы сами себя почему-то ограничиваем.
Глава 9
Эффективное управление
– Ну, Степан, в целом понятно: Россия стала какая-то маленькая, пора ее снова расширять. – Байбаков вздохнул. – Значит, резюме такое: хорошо, но мало. Развивай свои планы дальше – нам нужен планетарный масштаб, чудить так уж чудить. Договорились. А у тебя, Аркадий, какая стратегия?
– Моя стратегия совсем другая, Юрий Владиленович. – Советник Аркадий Леонидович Прибытков глянул на своего соседа по столу советника Степана Федоровича Казачкова с брезгливостью. На экране, который располагался над бронзовыми бюстами повелителей России, появилась новая презентация; на первой ее странице значилось: «Россия: путь особый», и Казачков продолжил: – Моя стратегия – разумная. Деловая, технологичная, инновационная. Если конкретно, как вы просили, то Россия, наоборот, должна как можно быстрее избавиться от непрофильных активов, то есть регионов. В холдинге под названием Российская Федерация нужно оставить только районы, где можно добывать нефть и газ, а все остальное – продать, как Аляску, и забыть. Дальний Восток – Китаю. Сочи со всем нашим черноморским берегом – Турции. Ту же Белоруссию, даже если она, как утверждает мой коллега, опять прилипнет как банный лист к нашей… э-э… стране, ее можно, я думаю, продать Польше.
– Господи! – Казачков хохотнул. – Даже тактику продумать не в состоянии, а туда же, в стратеги наладился.
– Какую еще тактику? – возмутился Прибытков.
– А такую! Откуда у Польши столько денег возьмется?
Прибытков если и смешался, то лишь на секунду.
– Да мы ей на это деньги в долг и дадим! – парировал он. – Под хороший процент. И между прочим, я тебя, Степан Федорович, не перебивал.
– Да, Степа, погоди, – сказал руководитель администрации. – Мы ведь тебя слушали. Давайте-ка будем поспокойнее; мы всего лишь обсуждаем абстрактные, теоретические возможности – просто пытаемся размышлять в разных направлениях. У меня вопрос возникает в связи с распродажей, как ты, Аркадий, выразился, непрофильных активов. – Байбаков посмотрел на экран, где уже демонстрировалась следующая страничка презентации Прибыткова – карта страны с отсеченными от нее регионами. – А что об этом подумает население? Не начнутся беспорядки? Я имею в виду людей, живущих в тех непрофильных регионах, которые надо распродать. Ну, и если взять россиян, которые, наоборот, в профильных регионах останутся, у них тоже может быть разная реакция. Сколько, кстати, процентов земли-то у России после этого будет?
– От суши земного шара? – спросил Прибытков.
– Нет, от той территории, которая у нас сейчас есть, – сказал руководитель администрации.
– Согласно моему бизнес-плану, надо урезать страну наполовину как минимум, – ответил советник Прибытков. – Тогда можно будет говорить хоть о какой-то эффективности менеджмента и эффективности отдачи в расчете на единицу площади и на человеко-единицу населения. А что касается мнения граждан… Те, кто обитает на ликвидируемых территориях, они… э-э… на момент отделения оценивать ситуацию не смогут. А те, которые останутся, пусть радуются, что их не вышвырнули. И пусть повышают свою квалификацию и производительность труда! Чтоб их не уволили туда же, куда и первых. Давно уже пора четко строить отношения с подчиненными: не умеешь быть эффективным – пошел вон, лишаем тебя гражданства, другого на твое место пригласим! Сколько, собственно, нам требуется граждан в стране? Тут расчеты очень простые: за основу надо брать тот факт, что Россия не нуждается в населении, превышающем количество работников, которые обслуживают скважины и трубопроводы. Может быть, еще выпуск металла, металлопроката. Ну с оговоркой, что к этому еще плюс их семьи и те, кто обеспечивает нефтяникам, газовикам и металлопрокатчикам определенный уровень комфортной жизни.
Байбаков понимающе кивал, пока Аркадий Прибытков развивал свою теорию. Затем руководитель администрации президента поднял указательный палец вверх, призывая советника смолкнуть, и сказал:
– Аркадий, давай по порядку; сначала рюмка, потом огурец. Хотя нет, мне интереснее сразу про огурец в данном случае. Что значит: отделяемое население не сможет оценивать ситуацию? Вот это мне вообще непонятно.
– Тут как раз все просто, – ответил Прибытков. – Мы их обработаем на нейрохимическом уровне. Есть, предположим, у нас один специалист в Пущине. Он, допустим, может разработать препарат, я даже название придумал – кенозин.
При добавлении этого кенозина в пищу или в питье отключается способность критического восприятия действительности. Препарат – просто фантастика! Остается только испытать его теперь не только на паре бомжей, а пошире… то есть я имею в виду, если бы такой препарат существовал. Но, как я и сказал, это фантастика.
– В Пущине? – перебил его Байбаков. – Мы же больше не занимаемся разработкой биологического оружия, мы международный договор на эту тему давно уже подписали.
– Ну, естественно, мы такими вещами не занимаемся. – Прибытков, казалось, был оскорблен этим подозрением. – Исследования – чисто теоретические с небольшой долей лабораторных опытов! – могли бы проводиться в рамках разработки антидотов, в качестве противоядия от вражеского биологического оружия – обороняться-то мы имеем право.
Байбаков возражать не стал, кивком давая понять, что такая трактовка его устраивает, и Прибытков продолжил:
– Ну так вот. Кенозин, вернее, его модификацию можно внедрить, скажем, на стадии зачатия в будущую корову, в ее яйцеклетку или в сперматозоид быка. И у тех граждан, кто попьет потом молока от такой буренки, уровень критического восприятия резко снизится. Хоть и временно, на месяц или два, но все же. А могут быть и другие последствия. Если напрямую в питье, скажем, подмешать кенозин, то в первые час-два после употребления не просто критическое отношение пропадет, но и вообще люди мычать только будут. Станут как мычащие овощи. До конца эффекты кенозина пока не изучены. В смысле их можно еще додумать, ведь мы фантазируем. Но так или иначе, уже понятно (и это важное преимущество препарата), что его распространение через сельскохозяйственных животных гарантирует, что никакие эксперты позже не раскопают, как все случилось, – информация, закодированная в кенозине, может работать на очень тонком уровне.
– А откуда это название – кенозин? – поинтересовался Байбаков. – Звучит как название лекарства.
– Есть такой термин в христианском богословии – кенозис, означает подавление собственной воли, полное самоопустошение при подчинении воле бога.
– Хе-хе, в боги метишь, Аркаша? – спросил Байбаков.
– Нет, конечно. Я не бог. – Прибытков на мгновение скромно потупился. – Но в былые времена правители приписывали себе богоподобие. И их народы с готовностью верили этому. Наш президент… Гм… Я бы хотел еще чуть-чуть объяснить про действие кенозина. Тут суть в том, что, как мы все знаем, в человеке заложен не только инстинкт самосохранения, но также и силы самоуничтожения. Если говорить упрощенно, то в психологическом плане некоторые наши ученые трактуют способность человека к подавлению собственной воли как один из элементов обоих механизмов – как механизма саморазрушения, так и механизма самосохранения. В повседневной жизни люди мастерски пользуются этой своей способностью подчинения чужой воле, часто даже не осознавая ее, чтобы приспособиться к жизни. Вот эту способность мы и активируем на химическом уровне. Нам важно, чтобы сработало самоподавление критического отношения к определенной части действительности, но при этом сохранялась воля к жизни, воля к повседневной работе, чтобы не начал, так сказать, раскручиваться маховик самоуничтожения.
– Мне кажется, это все как-то сложновато… как с Арменией у нашего другого фантаста, – сказал Байбаков, глянув на Казачкова. – Давайте не будем углубляться в дебри психологии и отвлекаться от нашей цели.
– А, ну да, – согласился Прибытков, – я просто хотел объяснить, почему такое название. Да, и еще, если у кого-то возникнут (а я предвижу, что возникнут) мысли насчет того, что как же, мол, вот так – разбрасываться территориями, которые наши предки завоевывали веками и кровью своей полили, зачем это делать? На это я вот что скажу. – Прибытков зыркнул на Казачкова. – Да, полили предки своей кровью эту территорию, спасибо им за это, но наследством надо с умом распоряжаться. Что прибыль дает – развивать, а что одни убытки приносит – продать, так хоть какая-то прибыль. Это всё и будет самой лучшей нашей благодарностью предкам за их кровь и труды – грамотный менеджмент в отношении наследства. А то еще вот сейчас все помешались на инновациях всяких, на том, что наступила эра информационного общества, что вот мы отстаем в этом от мира… Да нам-то что! Мы должны делать деньги на нефти, на газе, на металлах – на недрах, в общем. В этом наше конкурентное преимущество перед миром. Глупо же этим не пользоваться. А будут деньги, так за них какие угодно инновации купим, любые продвинутые товары, идеи, технологии, персонал – да всё купим. Нам же ведь жены не шьют рубашки, как в каменном веке, только потому, что нам надо быть одетыми. Разделение труда не нами придумано. Населению это трудно все объяснить, так для них мы инновационный метод используем: кенозинчику им – и спокойной ночи.
В этот момент кто-то тихо постучал в дверь зала, где шло совещание, и вошел. Это был мужчина лет тридцати пяти, офицер, судя по выправке, но в штатском костюме. Спросив разрешения у Байбакова, он подошел к Прибыткову и пошептал тому что-то на ухо. На правой щеке шептуна был довольно большой шрам, и надо сказать, несмотря на то, что он был блондин (в отличие от брюнета со шрамом на левой щеке, что входил сюда некоторое время назад и шептал на ухо Казачкову), оба офицера были в чем-то неуловимом похожи, как родные братья.
Выслушав офицера, который тут же удалился, советник Прибытков нахмурился.
– Конечно, на пути испытаний кенозина с использованием сельскохозяйственных животных могут возникнуть неожиданные сложности. Иной раз, возможно, связанные с недопониманием коллег. – Прибытков покосился на советника Казачкова. – Или, возможно, с действием иностранных разведок. Но в любом случае препарат практически имеется, и я предлагаю не мудрить, а просто добавить его в воду, и пусть народ пьет. Тут ведь еще какой сюжет может быть – напоить кенозином народ, например, накануне выборов…
– В воду, говоришь? А если в водку? – поинтересовался Байбаков.
– Можно и в водку, – ответил Прибытков, – да во что угодно. При определенной концентрации народ замычит и заблеет, ха-ха-ха, как стадо. Но это уже перебор, я считаю. Мы ведь не звери. По моему сценарию мы их слегка только обработаем, чтоб не лезли не в свои дела. А потом мы дадим им другой препарат, противоядие, и критические способности к ним вернутся. Когда уже все нужные процедуры с непрофильными территориями мы закончим. Как вам, Юрий Владиленович, эта идея? – спросил Прибытков; похоже, он был горд собой. – В целом, я имею в виду – как?
Руководитель администрации президента прокашлялся в кулак.
– В целом, это… – сказал он, – ну… впечатляет. Во всяком случае, в этом сюжете есть своя логика.
– А вообще? – спросил советник Казачков, ревниво глянув на советника Прибыткова.
– А вообще, – ответил Байбаков, – обе ваши идеи интересные. Но надо еще подумать, конечно. Спасибо, коллеги, за мнения. На сегодня всё. – Он посмотрел на наручные часы.
Прибытков постучал по клавишам клавиатуры, и презентация с экрана исчезла. Советники начали было вставать, отодвинулись в своих креслах от стола, но тут Байбаков снова обратился к ним:
– Так, стоп. А почему про Украину ни звука? Ты вот, Аркаша, – обратился он к Прибыткову, – здорово тут все разложил, как нам распродать пол-России, чтобы сосредоточиться на добыче нефти и газа. Это ладно. А переправка-то газа в Европу через Украину идет. Значит, нам ее тоже присоединить надо. Это же логично, правильно? И поэтому сюжет с расширением страны, который нам тут доложил Степан, можно вплести в твою концепцию, правильно? Или твою концепцию вплести в его фантазии. Как-то так.
Прибытков с Казачковым обменялись неприязненными взглядами. Похоже, их не вдохновляла идея создания единой концепции развития страны.
– А ты, – обратился Байбаков теперь к Казачкову. – Почему в твоих планах фигурирует Таджикистан, Армения, а про Украину – ничего. Я уж молчу про Казахстан, там же практически все население говорит и думает только на русском языке, там русских – большинство. А ты про Казахстан забыл. Даже странно.
– Нет, я не забыл, просто по этим республикам вопрос еще не проработан в деталях…
– В общем, – прервал его оправдания Байбаков, – еще поработайте и, скажем, через недельку доложите более отточенный вариант. А можете предложить и совершенно новые мысли. Дерзайте, вы же наш резерв, наше будущее.
…Когда Артем Алексеевич, улыбчивый дядя, сопровождавший Кутыкина в начале его визита в Кремль и раздавивший его солнцезащитные очки перед кабинетом президента, вошел в комнату пресс-службы, чтобы проводить писателя к выходу из Сенатского дворца, то оказалось, что писатель храпит, раскинувшись на ложе, составленном из двух кресел и стула. На столе лежала стопка нетронутой бумаги с авторучкой на ней.
Глава 10
Стыдливая скотина
Данила Емельянов стоял во дворе станции искусственного осеменения животных, облокотившись об эрзац-корову Клару, очень похожую на гимнастический снаряд под названием конь, и предавался размышлениям о превратностях любви.
– Попробуй хоть разок. Неужели неинтересно? – прервал безрадостные думы Емельянова техник по взятию бычьего семени Клим.
Техник задал свой вопрос, проходя мимо Данилы. Словно факел с олимпийским огнем, Клим держал в приподнятой правой руке искусственную вагину. Эту свежую резиново-пластмассовую трубу для забора бычьего семени он только что взял у заведующей лабораторией Полины Петровны и теперь нес к площадке под навесом, где был привязан у бетонного забора бык Статус.
Неожиданно остановившись и резко развернувшись к Емельянову, Клим протянул ему вагину:
– Держи!
Данила машинально протянул руку, и не успел опомниться, как вагина оказалась у него.
– Ну, давай. – Клим хлопнул Емельянова по плечу. – Это легко.
– Не робей, Данила. Сегодня наш Диснеюшка – ничего, спокойный, – сказала бочар Зина, которая как раз через двор вела к Статусу другого производителя, по кличке Дисней, у которого и предполагалось брать сперму. Статус при этом должен был сыграть роль коровы.
Данила словно в тумане вышел на асфальтовую площадку под шиферным навесом, занял позицию сбоку от Статуса, как это всегда делал Клим, и стал выжидать момента, когда Дисней приблизится, распалится в достаточной мере и взлезет на Статуса.
– Не беспокойся, – сказала Емельянову Зина.
– Да я и не беспокоюсь, – ответил Данила, хотя на самом деле он волновался.
К тревоге по поводу предстоявшей церемонии забора семени примешивалось тяготившее его ощущение близкой, но неясной опасности, грозившей ему после ночного приключения. Конечно, опасность вроде бы развеялась после того, как выяснилось, что никакого трупа в хранилище спермы нет, ни малейшего следа от лужи крови тоже нет, и вообще, судя по всему, их там и не было. Но тень все утро висевшей над ним черной тучи, которая теперь, казалось бы, чудесным образом вдруг растаяла, – тень эта не исчезла, она томила и угнетала. В какой-то мере быки для Данилы сейчас стали воплощением того непонятного, ужасного, почти мистического, что стояло за ночным происшествием.
Как он ни храбрился, его поневоле приводила в трепет близость породистых быков с их немыслимыми габаритами. До Статуса Данила мог дотронуться рукой – ее для этого даже не нужно было полностью вытягивать. Огромная туша была слишком близко. Громадная, не охватная взглядом – если смотреть с такой близи, не поворачивая головы. Страшно представить, как легко Статус может расплющить человека, если вдруг прижмет его к бетонному забору. И Дисней сейчас тоже окажется так же близко, как Статус. При этом у Диснея рога длиннее, чем у Статуса. И к тому же Статус крепко привязан к кольцу в заборе, а Диснея ведет за веревку тщедушная Зина. На станции бывали не такими уж редкими случаи, когда быки устраивали работникам настоящую корриду, – Данила и собственными глазами пару раз видел, как они могут вмиг, ни с того ни с сего разъяриться. Что, если вот сейчас Дисней вдруг рассвирепеет? Удержит его Зина? Нет, конечно. Это просто смехотворно. Если быку чем-то не понравится Данила и если он рванет в его сторону, Зина полетит на своей веревочке за бешеным рогатым бульдозером, как воздушный шарик. Если она, конечно, не успеет отпустить веревку. Скорее всего, она ее просто отпустит. Данила еще раз глянул на рога Диснея. Да, рога у него явно длиннее, чем у Статуса. Гораздо длиннее. И они приближаются, эти вывернутые вперед крепкие дуги на мощной башке. Один небрежный поворот бычьей шеи, и эти два кривых ломика с легкостью продырявят грудную клетку. Или вспорют живот. Черт, а какие у него ноги! Бетонные сваи, а не ноги. А копыта! Гири пудовые, а не копыта!
Дисней уже ступил на асфальтовую площадку, и копыта его каменно застукали по ней. Данила ощущал своими подошвами возникающую с каждым таким стуком дрожь асфальтовой тверди. Даже если бугай не специально шарахнет человека таким копытом, а только нечаянно качнется в сторону и наступит на ногу, будет больно. Данила перевел взгляд с копыт быка на свои обутые в легенькие кеды ступни.
– Ну, Диснеюшка, давай! – скомандовала Зина. – Густо, жирно, с душой!
И тут с Данилой произошла удивительная метаморфоза. Эти фразы, много раз слышанные Данилой, давно уже ставшие на площадке станции ритуальными, и будничный голос, которым Зина произнесла их, подействовали на него успокаивающе, и мятущееся в нем пламя паники, чуть было не заставившее его трусливо ретироваться и отказаться от участия во взятии семени, враз ослабло. Ему все еще было страшно, однако это уже был не парализующий и холодящий ужас. Наоборот, Данила словно перешагнул через Рубикон, у него даже появился кураж, и опасность теперь только придавала ситуации перцу. У него мелькнула мысль, что потом он сможет рассказать об этом свершении своей новой знакомой, Ксении. Никакого хвастовства – просто и сдержанно, по-мужски он расскажет о том, как ради потехи вызвался помочь пьяному в хлам технику, как подошел к самому свирепому быку, взял его за самое уязвимое место и проделал с ним что положено. Ксения оценит. Она, как показала минувшая ночь, просто помешана на приключениях, и ей нравятся те, кто готов рискнуть без особого повода. Емельянов вспомнил фразу, которая, к восторгу Ксении, стала его девизом минувшей ночи: «Прямо сейчас!» – и эта вспомянутая фраза тоже помогла отнестись к происходящему если не с настоящей отвагой, то, по крайней мере, без страха.
– Давай, Дисней! – сказал Данила. – Густо, жирно, прямо сейчас!
Между тем бык по прозвищу Дисней отфыркивался, косился на Данилу и никак не желал взлезать на Статуса. У него вроде и красная стрела между ног выросла, как полагается, но дальше дело не двигалось. Клим и Зина уговаривали его, как могли, однако бык уперся – и ни в какую.
Выругавшись, Клим подытожил:
– Ничего не выйдет. Он тебя, Данила, стесняется. Ты для него все-таки чужой. Дай-ка лучше я сам.
Вот тебе на – стесняется! Еще минут пять назад Данила был бы лишь рад такому повороту событий, он, конечно, и сейчас вздохнул с облегчением, но в еще большей степени он был раздосадован тем, что подвиг не состоялся. Про что же теперь расскажешь Ксении? Просто скотство какое-то со стороны Диснея.
Он скорчил рожу быку. Дисней отвернулся. Данила с неохотой вернул вагину Климу, а сам отправился на исходную позицию, к искусственной Кларе, бросив по дороге взгляд на Зину. Зина тыкала в кнопки своего мобильника.
– Удаляю видео, – объяснила она Даниле, хотя тот и не спрашивал, что она делает. – Хотела снять на потеху, чтоб на YouTube выложить, у меня там страничка хи-хи-видео. Думала, ты сейчас начнешь мяться, а быки это чувствуют, и какой-нибудь прикольный момент случится, а получилась ерунда, – простодушно сказала она.
– Да? – только и нашел что сказать Данила.
Вспрыгнув, он уселся на Клару и достал новую сигарету.
Процедура взятия спермы потеряла для него всякий интерес, и он снова стал размышлять о событиях минувшей ночи.
Труп мужчины в хранилище ему, скорее всего, примерещился, окончательно решил Данила, но все-таки погоня за ними была – он точно слышал топот за собой. И еще, когда, убегая, Данила протискивался в дыру в заборе, он обернулся и увидел чью-то темную фигуру. И это был не пьяный сторож, а высокий, здоровенный мужик, которого Емельянов раньше на станции не видел. Спрашивается, зачем какому-то мужику за ними гнаться, если трупа не было? Если бы труп действительно был, то тогда, конечно, понятно – убийца услы шал, что кто-то подошел к двери хранилища в момент убийства, и, естественно, попытался избавиться от свидетелей. Это было бы логично. А если трупа не было, то зачем вся эта беготня? Да еще и пальба вслед их машине? Не может же причиной быть то, что они сперли какой-то дурацкий переносной контейнер, в котором хранится в жидком азоте бычья сперма? Кто будет стрелять из-за этого? Это же абсурд. Тогда ночью, вспомнил Данила, они вчетвером, оторвавшись от погони и отъехав на приличное расстояние от станции, рассматривали в машине украденный термос, и Виктор сказал:
– Тут что-то написано. Ке-но-зин, – по слогам произнес Виктор. – Что это значит?
– А черт его знает, – ответил Данила. – Может, материал изоляционный так называется. Или фирма-производитель крутых промышленных термосов.
Других предположений ни от кого не последовало. Когда они отвинтили крышку контейнера и заглянули в широкую горловину, то обнаружили внутри седые, косматые клубы испарений, за которыми ничего невозможно было разглядеть.
– Там должны быть расфасованные дозы спермы, – сказал Данила. – В запаянных пластиковых соломинках.
– А ты уверен? – спросила Ксения и сунула было в термос руку, но Данила успел перехватить ее у запястья.
– Ты с головой дружишь?! Там же азот! Ожог получишь – тебе потом руку ампутируют.
Если бы Данила не был так напуган за нее, он бы заметил, что Ксения кокетливо улыбнулась, ей понравилось, что он так близко к сердцу принимает ее возможные беды.
– А как же тогда сперму достать, если рукой нельзя? – своим вечно томным голосом спросила Ольга, глядя на Виктора.
– Давай займемся этим позже, – ответил Виктор, тоже в своем стиле, игриво.
– Сперму надо вынимать железным пинцетом, – простодушно сказал Данила.
– Брр, садомазо какое-то. – Виктор хохотнул.
– Такой подойдет? – Ольга показала извлеченный ею из сумочки пинцет для бровей.
– Этот слишком короткий, – терпеливо объяснил очевидное Данила.
– А какая должна быть длина в идеале? – спросила Ольга.
– Господи, Оля! В твоем возрасте уже пора знать, какой должна быть длина в идеале, – сказала Ксения. – Двадцать три сантиметра.
Только теперь до Данилы дошло, что сейчас никому на самом деле не было интересно, как выглядят трубки с бычьей спермой, а все увлечены игрой в эротические намеки.
Данила нахлобучил на термос крышку, плотно завинтил ее и поставил его на резиновый коврик между ног. Больше уже проинспектировать содержимое термоса никто не пытался.
…Потом, продолжил вспоминать, сидя на Кларе, Данила, они с Виктором развезли девушек по домам, договорившись с ними созвониться и встретиться в ближайшее время, а сами отправились к себе на квартиру, недавно снятую на паях в Измайлове.
По дороге Виктор, скорее чтобы хоть о чем-то говорить и не уснуть за рулем, а не оттого, что эта тема представляла сейчас какой-то интерес и для него самого, и для Данилы, рассказал, откуда у него появился «ниссан», на котором они ездили всю ночь по Москве и даже за город. Свою «тойоту» он поставил на ремонт, нужно было заменить прогоревшую секцию выхлопной трубы, а «ниссан», как выразился Виктор, пришлось позаимствовать у одного знакомого. Правда, тот парень о заимствовании вряд ли помнил, потому что в момент, когда Виктор вынимал из его куртки ключи от машины, знакомый крепко спал после суточного веселья в клубах города.
– Я к нему в гости заскочил (мимо проезжал, дай, думаю, зайду без звонка, он же один живет, поэтому никому никакого беспокойства от этого не будет), – пояснил Виктор. – В общем, выхожу из лифта, смотрю, у него дверь нараспашку. Захожу – тишина. Я – в комнату, а он там прямо в кедах на диване храпака давит. И перегар такой стоит, хоть топор вешай. Я себе думаю: а на фига ему тачка, раз он дрыхнет? Ну и взял покататься – чего пешком шарашиться, правильно? Отгоню «ниссан» обратно ему под окна, он и не заметит. Пусть еще спасибо скажет, что я его входную дверь захлопнул, когда уходил, а то б еще неизвестно, что у него в квартире осталось бы, разворовали бы всё к черту.
Впрочем, немедленно возвращать занятую таким образом у товарища машину Виктор не стал, ибо и сам теперь только и мечтал, как бы скорее добраться до дивана. Когда они, прихватив с собой термос с замороженной бычьей спермой, поднялись в лифте и вошли наконец в свою квартиру, мечта Виктора в полной мере сбылась – он завалился спать, напоследок напутствовав Данилу, который принялся готовить себе кофе на кухне:
– А ты, Даницыл, все-таки не спи – как мы и договорились, поезжай на работу, как будто ничего не было, поразведай там, что к чему.
Глава 11
Поискать Поликарпова
Днем, когда Данила Емельянов наблюдал во дворе станции искусственного осеменения, как Клим и Зина брали сперму у быков, в Москве из черного «мерседеса», припаркованного на углу Сивцева Вражка и Гоголевского бульвара, вышли двое в светлых костюмах, без галстуков. Один из них был Аркадий Леонидович Прибытков, советник президента. Тот самый, что, судя по его презентации о будущем России, видел страну эффективной корпорацией, не обремененной регионами и гражданами, которые не связаны с добычей и транспортировкой нефти и газа. Второй мужчина был очень похож на него – такого же невысокого росточка, с узким лбом над колючим взглядом голубых глаз, – только был гораздо старше. Собственно, это был отец Аркадия, и можно сказать, из машины вышли Аркадий Прибытков и его копия в старости, облысевшая, с морщинами, дряблой кожей шеи и с животиком.
– Но проверял-то машину не ты, – сказал отец, постукав указательным пальцем по крыше «мерседеса» после того, как двери захлопнулись. – Учишь вас, учишь…
Старик Прибытков говорил тем особым образом, что присущ вышколенным служителям Лубянки, он произносил слова, почти не открывая рта, едва слышно, будто бы пуская звуки по невидимой трубе прямо в ближайшее ухо собеседника, и казалось, ни на сантиметр в сторону звуки не уклонялись – не говорил, а шелестел, как страницы протокола допроса.
Перед тем как выйти из автомобиля, этот старичок, сидевший в нем, как говорят американцы, с обрезом, то есть на переднем пассажирском сиденье, и Аркадий Прибытков, который был за рулем, перебросились несколькими фразами.
– Пап, мне совет нужен. Дело важное и… скользкое.
– Может, нам по бульвару пройтись?
– Да здесь вроде лучше: кондиционер и тихо, – ответил Аркадий.
– Да, тихо. Слышимость зашибательская.
– А, ты насчет этого. Не волнуйся, пап, сегодня утром как раз в машине была плановая проверка на прослушку – все чисто.
– Да я не об этом, – сказал Леонид Прибытков. – Нам-то по хрен – что слушают нас, что не слушают, у нас же секретов никаких нету…
– Э-э, ну вообще-то… – хотел было поправить его Аркадий, но тот с нажимом продолжил шелестеть:
– Секретов нет, просто хочется прогуляться на свежем воздухе.
После этого старик, взгляд которого стал непреклонным, взялся за ручку двери, что знаменовало конец разговора в автомобиле, и Аркадий, поняв это, послушно открыл дверцу со своей стороны.
– Свои, Аркаша, подслушивают всегда. Учишь вас, молодых олухов, учишь… – еще раз проворчал старик, когда они шли по слепящей от яркого солнца зебре пешеходного перехода к каменной лестничке, поднимающейся к тенистым аллеям с их вечными сплетничающими бабушками, с мужичками, попивающими пиво на лавках, и с молодыми мамочками, толкающими перед собой по гравийным дорожкам детские коляски.
– Да ладно тебе, пап, – сказал в ответ Аркадий. – Чего ты завелся?
– «Пап-пап». Я же переживаю за тебя… Ладно. Рассказывай.
– В общем, детали какие-то, я думаю, лучше опустить, – начал объяснение Аркадий, когда они неспешно двинулись в сторону фигуры Гоголя. – Под моим руководством было создано одно средство. Это биотехнология, которая подавляет волю и критическое восприятие. Есть модификация, которая действует напрямую, если выпить, а есть другая, более хитрая, она может действовать через коровье молоко, но тогда средство внедряется в организм коровы еще на стадии ее зачатия, через сперму быка. Мы хотели его применить. Опробовать. Есть такое госпредприятие – станция искусственного осеменения крупного рогатого скота. Рядом, под Москвой. Мы решили проделать все без афиширования. Чтобы на станции вообще никто и никак про это, даже в общих чертах, не знал. Даже гендиректор, хотя он и сотрудничает с местным отделом ФСБ. В общем, биоматериал был похищен. На моего человека напал кое-кто, как потом выяснилось, человек из нашей же структуры, из конкурирующего подразделения, и мой сотрудник его нейтрализовал. Но потом там, на станции, еще откуда-то взялись трое – двое мужчин и с ними вроде женщина была, – они сбежали с нашим контейнером. На машине скрылись. В общем, если этот биоматериал где-то не там всплывет, будет плохо. Мне будет плохо. Все без согласования, на мой страх и риск делалось. И делается. Проблема в том, что мы в нашей группе не знаем и даже не можем предположить, что это за троица. Главная версия – какая-то разведслужба, может, американцы, может, кто-то еще. Вот так вкратце. Сам понимаешь, раз я в одиночку разрабатываю проект, привлекать на помощь другие подразделения я не могу.
– Значит, у тебя две проблемы, Аркаша, – после полминуты молчания сказал старик Прибытков; голос его шелестел и скрипел, будто гравийная кашица бульвара под их подошвами. – Первая – сотрудник, которого твой человек нейтрализовал, и вторая – трое похитителей. Если я правильно тебя понял, они ведь между собой не связаны?
– Проверяли – нет.
– Уверен?
– Это последнее, что мы предполагаем. Мой сотрудник преследовал их и говорит, что никого не опознал, а он хорошо знает наших конкурентов.
– А этот конкурент, кстати, который нейтрализованный, он сильно пострадал?
– Ну, ситуация была критическая… – Аркадий адресовал старику бесстрастный взгляд своих голубых глаз, и тот вздохнул и прошелестел:
– Понятно. Аркадий кивнул и вздохнул.
– Как дети, ей-богу, – сказал старик Прибытков. – Труп надежно схоронили, на месте происшествия прибрались?
– Да. Мой человек – опытный офицер.
– Ну, остается делать вид, что вы ничего не знаете. В любом случае ищи, кто слил конкурентам информацию про станцию и ваш биоматериал.
– Ну, это я понимаю. У нас ограниченные средства.
– Таким образом, первая проблема остается, только трансформируется. Теперь второе. Автомобиль похитителей отработали? В угоне?
– Автомобиль, естественно, числится в угоне. Сейчас засаду устроили у дома владельца. На всякий случай. Но на владельца можно не рассчитывать. Мы информацию по нему по всем учетам пробили, по его семье, по знакомым – без толку, полный лох и явно здесь ни при чем. Если машина еще несколько часов не объявится у его дома, сотрудники, конечно, пообщаются с ним, но надежд, что он как-то замешан, практически никаких. И что дальше делать, я без понятия.
– Послушай одну историю. Я начинал работать, ты знаешь, давно, при советской власти. Помню, служил на одном предприятии Минсредмаша, в оборонке. Как-то после майских праздников приходим с утра, и сразу сигнал поступает, что прокатный стан вышел из строя. Ну, начали выяснять, что случилось. Мой начальник отдела пошел с проверкой по цеху проката и меня с собой взял. Я ему говорю: «Это, скорей всего, провокация ЦРУ или других капиталистических спецслужб». А он улыбается. Размечтался, говорит, только работать начал и сразу героем хочешь стать – диверсию тебе подавай. Американцы сюда носа не сунут, говорит, думаю, дело простое. Работяги два дня первого-второго мая водку х…чили без остановки. Сегодня, значит, с тяжкого похмела. Они, говорит, и сломали стан, чтобы не работать. И правда, осмотрели мы с ним прокатный стан повнимательней, а там, под станом, в шестерни какой-то хмырь лом сунул. Здоровый такой, железный лом. Стали обслуживающую бригаду по одному в кабинет тягать. Мы на них давим, но мужики отнекиваются. Каждому говорим, мол, тебя кое-кто видел с ломом у стана, мы уже все знаем, поэтому давай быстро сознавайся. Но – без толку. А потом мой начальник вызвал их всех и говорит: ребята, я все понимаю, после длинных выходных никому вкалывать не охота, а охота градусом поправиться, мне и самому хреново. Но вы поймите, остановка производства уже зафиксирована, мы обязаны найти, кто виноват, и мы найдем, кто-нибудь нам это доложит, но тогда уж пеняйте на себя, а если сами скажете, кто лом в стан сунул, тогда обойдемся наказанием по минимуму, мы же тоже люди. Ну и один прокатчик, Васька Поликарпов, сознался.
– Надо же, до сих пор помнишь его фамилию? Ну и что, посадили?
– Поликарпова? Нет. Премии лишили. И из кандидатов в коммунисты поперли. Прокатный стан-то не сломался, просто заклинило его, парень грамотно всё сделал. Ну и спрашивается, зачем работягу сажать? Он в благодарность, что легко отделался, пахал потом, как Стаханов. – Под наплывом воспоминаний о юности старик Прибытков размягчился. – Все равно продолжал бухать, конечно, пролетарий – он и есть пролетарий, но работал как зверь.
– То есть предлагаешь поискать на этой станции осеменения такого же Поликарпова?
– Думаю, да. Поискать Поликарпова. Может, кто-то из работников созорничал. Или из вредности, если, например, кого-то уволили в эти дни. Так бывает в жизни.
– Прямо втроем решили наш контейнер из вредности украсть?
– Так никто ведь не знает, что он ваш. Может, втроем решили. Может, один или одна – ты сказал, что там одна женщина вроде была, – а остальные двое, может, были друзьями. Я просто фантазирую. И еще. Не напрягайся ты так. Полегче. И своим дуболомам скажи, чтобы выясняли у людей на станции все аккуратненько, не в лоб. Знаешь, как говорят: не в силе Бог, а в правде.
Аркадий в ответ на призыв быть человечней занервничал еще больше и с беспокойством покосился на отца.
– Ты что это вдруг? В Бога поверил?
– Нет, конечно. Не смотри так на меня, я не спятил на старости лет. Это всего лишь выражение такое, фигуральное. Я имею в виду, что иногда эффективнее работает просто понимание людей, надо только донести до них, что ты такой же, как они, что у тебя тоже проблемы, начальство давит, и ты не хочешь им зла просто так, без повода.
– Ну, это я все знаю. Плохой полицейский и хороший полицейский.
– Конечно. Все вы знаете. Только твой опытный и знающий сотрудник угробил другого сотрудника. Человечнее надо быть.
– Будем, пап, будем. – Аркадий глянул на наручные часы.
– А как вообще обстановка наверху? Сам как?
– Президент? Как обычно. Правда, есть сведения, что он собрался то ли книгу писать, то ли кино хочет делать.
– Хм, если политик мемуары собрался писать, а тем более если его на стихи, на кино потянуло, это… спекся, считай. Хотя сейчас все изменилось, может, я отстал от жизни.
– Слушай, у меня сегодня еще дел много, – сказал Аркадий, еще раз посмотрев на часы.
– Да. Конечно, иди.
– Пойдем вместе, я подвезу тебя.
– Нет-нет, я давно тут не был, здесь хорошо, посижу на скамеечке, а потом на такси поеду. Ты давай занимайся своими делами.
– Да? Ну, все тогда, я пошел. Спасибо за совет, я по думаю.
– На меня всегда можешь положиться.
Аркадий кивнул, развернулся и уже сделал шаг в сторону Сивцева Вражка, когда отец окликнул его:
– Аркаша, еще на два слова.
Аркадий, скрывая досаду, обернулся к отцу.
– Пап, у меня правда мало времени.
– Я тебя сильно не задержу. Быстро скажи мне первое, что приходит тебе в голову, – что тебя беспокоит, кроме этой кражи.
– Ну… вроде особо ничего не…
– Не умничай. Просто быстро скажи первое, о чем ты уже подумал.
– Белоруссия. С ней что-то может затеяться. На самом верху. Что-то принципиально новое. У их президента проблемы со здоровьем, но… я не уверен, возможно, это чушь.
– А твой в чем интерес?
– Ни в чем. Просто это не мой проект, а моего конкурента. И он может обойти меня на повороте.
– Ладно. Ну, иди. Не забудь: почеловечнее. Особенно с теми, кто в ваши игры не играет.
Читать бесплатно другие книги:
