И пели птицы… Фолкс Себастьян
У дверей ресторана Азер поправил галстук. Изабель окинула быстрым взглядом детей, проверяя, приличный ли у них вид. Деревушкой Ошонвилье оказался скучной – расходившиеся от единственной главной улицы тропинки и улочки поменьше вели в основном к фермам или хозяйственным постройкам. Ресторан больше походил на кафе, впрочем, зал его был заполнен обедавшими местными семействами.
Пришлось немного подождать у входа, пока молодая женщина не указала им на освободившийся столик. Наконец все уселись, и Изабель ободряюще улыбнулась сильно помрачневшему от голода Грегуару.
– По крайней мере одеты эти люди прилично, – заметил, окинув зал взглядом, Азер.
Маргерит нервничала – ей никогда еще не доводилось сидеть за одним столом с хозяевами, она до возвращения официантки так и не смогла решить, что будет есть, и попросила Изабель принять решение за нее. Азер налил вина себе, а следом, когда Лизетта едва не устроила сцену, и ей тоже.
Стивен взглянул поверх стола на Изабель. Шесть дней назад она была мадам Азер, далеким и почитаемым предметом его страсти. Теперь она отдалась ему душой и телом. Вот высокий ворот ее платья с тускло-красным камнем у горла, вот должным образом уложенные волосы, вот глаза, оценивающе изучающие публику в ресторане, но одновременно хранящие в глубине зрачков по искре света, с очевидностью, как казалось Стивену, выдающей ее тайную жизнь, так что ему оставалось только поражаться, почему окружающие не понимают с первого взгляда: эта женщина изменяет мужу. Он наблюдал за тем, как она разговаривает с Грегуаром, как успокаивает Маргерит, и ему хотелось остаться с ней наедине – не ради любви, а ради разговора с подлинной Изабель. Едва выдавался безопасный миг, он старался встретиться с ней глазами и чуть приметно, для одной Изабель, кивнуть головой, – по тому, как смягчалось ее лицо, он понимал – она его жест приметила.
И внезапно Стивен осознал: в Англию он не вернется. Если прежде и существовала возможность, что происходившее между ним и Изабель в красной комнате поможет ему освободиться от влечения к ней, то теперь Стивену стало ясно, что его чувство не сводится к желанию, которое можно утолить или утратить. Оно дробилось, ширилось, меняло обличье и проникало в сферы его мыслей и эмоций, далеко отстоявшие от физического акта любви. Оно сделалось более важным, чем карьера и необходимость добывать средства к существованию; и ему не будет покоя, пока он не узнает, к чему оно приведет. Им завладело всемогущее любопытство, по силе сопоставимое с нежностью к Изабель.
Хотя голова у Стивена была ясная и все задания, как в школе, так и по службе, он всегда выполнял с легкостью, склонность к анализу так и не вошла в число его привычек. Его уверенность в себе не имела ничего общего с рассудочностью, он скорее следовал инстинкту, полагаясь на врожденный рефлекс осторожности. Глядя на Изабель, он понимал, что чувство, которое он к ней питает, человеку выпадает редко, и, значит, ему, Стивену, надлежит принять его как должное.
Жесткую, с кисловатым привкусом форель сменило водянистое тушеное мясо, справиться с которым удалось, лишь заедая его изрядным количеством хлеба. Изабель, поглощенная стараниями заставить Грегуара съесть все, что лежало на его тарелке, и изредка бросавшая взгляд на своих сотрапезников, казалась совершенно безмятежной. Стивен догадывался, что Изабель с такой внешней легкостью играет сейчас роль матери семейства как раз потому, что сознательно разрушила самые ее основы. Ни сарказмы мужа, ни двусмысленные намеки Лизетты, ни детские капризы Грегуара уже не способны были вывести ее из чарующего равновесия.
Насытившись, все возвратились к реке. Азер вернулся на свой стульчик, Грегуар к найденному у самой воды маленькому древесному стволу. Стивен прошелся по берегу в сторону Бокура. Огромное, раскинувшееся над холмистой землей небо совершенно очистилось, наполнившись пением жаворонков, от которого Стивена пронимало неприязненной дрожью. Он присел под деревом и неторопливо принялся наживлять крючок одолженной ему Азером удочки. И вскоре почувствовал, как чья-то ладонь легко коснулась его плеча, а другая легла ему на глаза. Стивен испуганно вздрогнул, однако нежность прикосновения успокоила его. Он накрыл своей ладонью сжимавшие его плечо пальцы и погладил их. Пальцы были тонкими, женственными. Стивен стиснул их и обернулся. И увидел Лизетту, вскрикнувшую негромко, но торжествующе:
– Вы не думали, что это я, верно?
Понимая, что глаза уже выдали его удивление, Стивен выдавил из себя:
– Я не слышал, как вы подкрались.
– Вы думали, это кое-кто другой, ведь так?
Выражение ее лица было кокетливым, но решительным.
– Я никого не ждал.
Лизетта, сцепив за спиной руки, обошла его по кругу. Она была в белом платье, волосы подвязаны розовой лентой.
– Видите ли, месье Стивен, мне все известно о вас и моей мачехе.
– О чем вы говорите?
Лизетта рассмеялась. Стивен вспомнил, что в деревне она выпила вина. Понизив голос, девочка хрипловато произнесла: «Изабель, милая», а следом задышала так, точно ее снедало желание, и засмеялась опять.
Стивен покачал головой, улыбнулся, изображая непонимание.
– В тот день я гуляла после обеда по парку и заснула на скамье. А проснувшись, пошла к дому. Я была еще сонной и потому присела на веранде и вдруг услышала звуки, долетавшие из открытого вверху окна. Очень тихие, но такие занятные, – Лизетта усмехнулась. – А вечером после обеда слышала, как кто-то тихо-тихо прокрался по коридору к ее комнате, а после вернулся на цыпочках и спустился вниз.
Лизетта смотрела на Стивена, склонив набок головку.
– Ну? – спросила она.
– Что значит «ну»?
– Что вы на это скажете?
– Скажу, что у вас очень сильно развито воображение.
– Да, разумеется. Я воображала все, что вы там делали, и думала, что с удовольствием тоже попробовала бы делать это с вами.
Стивен рассмеялся, на этот раз искренне позабавленный.
– Это не смешно. Вам же не хочется, чтобы мой отец узнал о том, что я слышала.
– Вы – дитя, – ответил Стивен, почувствовав впрочем, что покрывается потом.
– Нет, не дитя. Мне скоро семнадцать лет. По возрасту я ближе к вам, чем она.
– Вы любите Изабель?
Этот вопрос застал Лизетту врасплох:
– Нет. То есть да, любила.
– Она была добра к вам.
Лизетта кивнула.
– Подумайте об этом, – сказал Стивен.
– Подумаю. Но вам не следовало завлекать меня.
– Не следовало делать что?
– Когда вы дали мне ту фигурку, я подумала… Вы же знаете, вы очень подходите мне по годам. Вот я и захотела вас для себя.
Стивен начинал понимать, что перед ним не ребенок, который устраивает неприятности из чистой прихоти, но существо, чьи чувства он ранил. В том, что говорила Лизетта, присутствовала определенная правда.
– Я сожалею, что так вышло с фигуркой, – сказал он. – Вы сидели рядом со мной. Будь на том месте Грегуар, я подарил бы ее ему. У меня не было никакой задней мысли. Собственно, чуть позже я вырезал еще одну для вашего брата.
– Выходит, она совсем ничего не значила?
– Боюсь, что нет.
Лизетта накрыла ладонями его руку:
– Я не ребенок, Стивен, хоть все и относятся ко мне как к ребенку. Я женщина – по крайней мере почти. И тело мое – тело женщины, а не ребенка.
Стивен кивнул. Он думал, что, сохраняя спокойствие, сможет утихомирить ее.
– Я понимаю. Вам приходится трудно, особенно без матери.
– Что вы можете знать о моей матери?
– Не сердитесь, Лизетта. Я тоже рос без матери и без отца. Я знаю, каково это, я понимаю вас.
– Хорошо. Может быть. Но я говорила всерьез. Я хочу, чтобы вы делали все это со мной.
– Я не могу, Лизетта. Вы должны понимать это. Не ставьте меня в ложное положение. И себя тоже.
– Я что, недостаточно хорошенькая? Не такая, как она?
Стивен окинул ее взглядом. Разрумянившаяся от вина и смущения, она была привлекательна. Глубоко сидящие карие глаза с густыми ресницами, жесткие волосы, тонкая талия…
– Вы очень хороши собой.
– Тогда притроньтесь ко мне, потрогайте, как трогаете ее.
Она уже сжимала его руку обеими ладонями. Стивен сообразил наконец, как сильно подействовало на нее вино, – когда Лизетта смотрела ему в глаза, она явно не могла сфокусировать взгляда.
Взяв его ладонь, она провела ею между своими грудями, и Стивен вопреки своей воле ощутил нечаянный всплеск желания.
– Это очень глупо, Лизетта, – сказал он. – Ваших родителей отделяет от нас всего лишь излучина реки. Я не могу позволить вам дразнить меня или унижаться передо мной. Я могу, коли желаете, поцеловать вас, но очень быстро, – если вы пообещаете уйти и никогда больше не говорить об этом ни слова.
Она ответила:
– Нет.
– Что означает ваше «нет»?
– Оно означает, что вам придется потрогать меня.
Лизетта снова схватила его ладонь, потерла ею свои груди, затем опустила к талии. В происходившем присутствовала некая порочность, начинавшая возбуждать Стивена, и когда Лизетта, приподняв юбку, поместила его ладонь себе на бедро, он не отнял ее сразу. А затем девушка направила ее под свои панталончики, и он нащупал шелковистые волосы и влажную расщелинку плоти.
Стивен отдернул руку, потому что его так и подмывало оставить ее там, а он знал, что, сделав это, положит начало чему-то более страшному и безнадежному, чем то, что уже произошло.
От прикосновения его Лизетта замерла – похоже, оно и протрезвило, и перепугало ее. Она начала отступать от Стивена, однако тот удержал ее за запястье.
И сказал, твердо глядя девушке в глаза:
– Теперь вы поняли. Никогда не затевайте такой игры. И никогда, никогда не говорите ни слова из тех, что вы произнесли здесь, – ни отцу вашему, никому.
Лизетта кивнула:
– Не скажу. Обещаю. Я лучше пойду. Мне хочется домой.
Про английский чай в Тьепвале она забыла.
9
Всю следующую неделю Изабель и Стивен вели на бульваре дю Канж странное существование, совершая в рамках нормального поведения повседневные ритуалы, хотя мысли их витали далеко отсюда. Каждый из них с восхищением, но и с некоторой тревогой замечал, как легко дается другому притворство.
Стивен обнаружил, что их торопливые тайные соития действуют на него тем сильнее, чем яснее обозначается в них присутствие страха. Они предавались любви где только могли: в красной комнате, в опустевших ненадолго гостиных, на муравчатом берегу пруда на границе парка. Времени у них всякий раз было мало, приходилось спешить, и это отменяло любые запреты.
Остановиться и подумать Стивен не успевал. Под влиянием страсти он утратил рассудительность. Им владело одно желание и одна мысль: пусть это продолжается. И это властное требование делало его поведение на людях лишь более спокойным.
Изабель поражалась мощи внезапно проснувшейся в ней жизни тела, а опасные, торопливые встречи со Стивеном возбуждали ее не меньше, чем его. Однако ей не хватало той доверительности, с какой они вели разговор при первом свидании в красной комнате; разговор этот казался ей проявлением того же тонкого искусства близости, что и любое из открытых ими прикосновений.
Как-то утром на той неделе им удалось наспех пошептаться в коридоре, а днем Стивен нашел предлог вернуться с фабрики пораньше. Изабель сумела отослать Маргерит и Лизетту из дому на несколько послеполуденных часов.
Она ждала его в красной комнате. После он сидел, откинувшись на подушки, вглядываясь в висевшую над каминной полкой картину с изображением средневекового рыцаря. За решеткой камина пламя поглощало аккуратно нарубленную растопку и уголь. У дальней стены комнаты стоял большой, кустарной работы гардероб, в нем хранились неиспользуемые шторы, коврики, зимняя одежда и всякого рода вазы, часы и коробки, для которых в доме не нашлось другого места. Некрашеную деревянную оконную раму покрывала паутина трещин. За окном покачивались под легким ветерком белые цветки клематиса.
Стивену впервые со времени поездки на реку представилась возможность рассказать Изабель о Лизетте. И он в опрометчивой доверчивости страсти поведал ей все, ожидая, что она оценит его честность и не поддастся низменному недовольству.
Изабель услышанное удивило:
– Не понимаю, где она могла узнать о подобных вещах.
– Полагаю, она взрослее, чем мы думаем. Ты в ее возрасте такие чувства испытывала?
Изабель покачала головой:
– Жанна рассказала мне о том, что рано или поздно случится, но я не ощутила желания, во всяком случае, такого, как у Лизетты в твоем рассказе.
– Я думаю, ей не хватает материнской заботы. Она жаждет внимания.
– Была она возбуждена? Была… не знаю, как спросить.
– Ты спрашиваешь, была ли она готова отдаться мужчине?
– Да.
– Да, телесно она готова, вот только мужчину Лизетта почти наверняка выберет не того.
– Тебя.
– Если не хуже.
Изабель покачала головой:
– Бедная Лизетта.
А затем вгляделась в лицо Стивена и спросила:
– Тебе хотелось… с ней?
– Нет. На миг во мне проснулся инстинкт, как у животного. Но нет. Я хочу предаваться этому только с тобой.
– Не верю, – сказала она и рассмеялась.
Стивен улыбнулся ей:
– Ты дразнишь меня, Изабель.
– Да, конечно, – она сверху вниз повела ладонью по его животу, прошептав ему в ухо: – Ты такой безнравственный.
Стивену временами казалось, что тело его – не более чем канал, который используют некие внешние силы; оно почти не знало ни усталости, ни меры. Снова оказавшись поверх Изабель, он подумал о Лизетте. Нет сомнения – рассказ о ее нескромности каким-то извращенным образом возбудил Изабель.
Спустя некоторое время он сказал:
– Я боюсь, что она расскажет все твоему мужу.
Изабель, к которой уже вернулась ясность мысли, ответила:
– Меня сильнее тревожит то, что, похоже, мой долг – остаться и присматривать за нею.
– Остаться?
– Да. Вместо…
– Вместо того чтобы уехать со мной в Англию?
Изабель, услышавшая наконец эту мысль облеченной в слова, молча кивнула.
Тихий восторг охватил Стивена: слова произнес он, но мысль-то принадлежала ей.
– Однако именно это тебе и следует сделать, – сказал он. – Оставить мужа, который бьет тебя, и уехать с мужчиной, который тебя любит. Лизетта – не твоя дочь. Ты уже сделала для нее много хорошего, помогла ей. И в конце концов ты должна жить своей жизнью. А шанс на это у тебя всего один.
Стивен различил в своих словах нотку выспренности, но отступаться от них не стал. Пусть Изабель запомнит их, пусть они останутся с нею, когда она будет принимать решение наедине с собой.
– И что же мы будем делать в Англии? – спросила она, поддразнивая Стивена, еще не готовая думать об этом серьезно.
Стивен протяжно вздохнул:
– Пока не знаю. Поселимся в тихом уголке, вдали от Лондона. Я найду работу в какой-нибудь конторе. Заведем детей.
Услышав это, Изабель посерьезнела.
– А Лизетта, а Грегуар… Они потеряют еще одну мать.
– Ты, если останешься, потеряешь жизнь.
– Мне не хочется думать об этом.
– Придется. На следующей неделе меня ожидают в Лондоне. Ты могла бы уехать со мной. Или мы могли бы обосноваться где-то во Франции.
– Или ты мог бы остаться и работать здесь. И мы бы встречались.
– Только не это, Изабель. Ты же знаешь, это невозможно.
– Мне пора одеться. Спуститься вниз и ждать возвращения Лизетты.
– Прежде чем ты уйдешь, я хочу спросить тебя кое о чем. Люсьен Лебрен. Ходили слухи, что ты и он…
– Люсьен! – Изабель засмеялась. – Он нравится мне, по-моему, он очень мил, но, право же…
– Прости. Мне не следовало спрашивать. Просто… Меня это беспокоило.
– Не беспокойся. Никогда не беспокойся. Существуешь только ты. А теперь мне и вправду пора одеваться.
– Тогда позволь я тебя одену.
Стивен подошел к креслу, на котором она оставила одежду.
– Так, поставь одну ногу сюда, другую сюда. Теперь выпрямись. Вот это идет следующим, верно? Как оно застегивается? Подожди, я сейчас расправлю. Ты так тяжело дышишь, любовь моя. Это потому, что я коснулся тебя, вот здесь? Или здесь?
Полуобнаженная Изабель стояла, сжимая ладонями голову опустившегося перед ней на колени Стивена.
Когда она снова смогла дышать ровно, он встал и спросил:
– Ведь ты уедешь со мной, правда?
Ответ она прошептала так тихо, что Стивен едва услышал его.
Входная дверь хлопнула – это Азер вошел в вестибюль, держа в руке номер вечерней газеты.
– Изабель, – позвал он. – Забастовка закончилась. Завтра красильщики выйдут на работу.
Она показалась на верхней площадке лестницы:
– Хорошая новость.
– И завтра же Меро сообщит рабочим о моих новых условиях.
– Я очень рада.
По крайней мере, думала она, это означает, что настроение у Азера будет хорошее, он не станет говорить с ней в оскорбительном тоне или приходить в ее комнату, чтобы излить раздражение.
– Так когда вы нас покидаете, месье? – спросил Азер за обедом, наливая немного вина в бокал Стивена.
– В конце недели, как и было условлено.
– Хорошо. Как я уже говорил этим утром, нам было интересно поработать с вами. Надеюсь, и вам у нас понравилось.
– Особым удовольствием было для меня общение с вашим очаровательным семейством.
Вид у Азера был довольный. Глаза его на время утратили загнанное выражение. Он с видимым наслаждением предвкушал возвращение к нормальному течению жизни во всех ее проявлениях.
Изабель сознавала, что скорый отъезд Стивена и окончание забастовки доставляют мужу облегчение, но недоумевала: неужели он с радостью помышляет о возобновлении той жизни, какую они вели раньше. Разумеется, он мог фантазировать, что жестокостью своего обращения с женой подготавливает болезненный переход к более возвышенным отношениям, но ей было трудно поверить, что ему не терпится вернуться к своим страхам и сомнениям. Изабель не боялась его, однако замашки мужа вселяли в нее тоску. Пустые зимы ожидали ее впереди; если он доволен собой и меняться не желает, она изведает рядом с ним одиночество большее, чем когда-либо испытывала наедине с собой.
А между тем у нее был Стивен, воплощавший возможности, обдумать которые хоть с малой долей рассудительности она так и не успела. Слишком большая опасность крылась в ее чувстве к нему, требовавшем резкой перемены всего ее жизненного уклада. Изабель считала, что сумеет не наделать ошибок, положившись во всем на Стивена, – он хоть и был моложе, чем она, но представлялся ей человеком, уверенно отличавшим правильное от неправильного.
Лизетта со времени поездки на реку как-то притихла и больше не оживляла застольную беседу ни двусмысленностями, ни приступами хандры. Со Стивеном она глазами не встречалась, теперь уже он сам предпринимал такие попытки, надеясь ободрить ее. Но Лизетта молча сидела над своей тарелкой, и тиканье часов на мраморной столешнице вышивального столика казалось от этого более громким.
– Я услышал престранную историю, – вдруг отрывисто произнес Азер.
– Какую же? – спросила Изабель.
– Мне рассказали, что в разгар забастовки кое-кто навещал малыша Люсьена и приносил ему пакеты с продуктами для семей красильщиков.
– Да, я тоже слышал об этом, – сказал Стивен. – Забастовщикам помогало немалое число горожан. И был среди них мужчина, пожелавший остаться неизвестным. Так мне рассказывали на фабрике.
– О нет, – сказал Азер. – Речь идет не о мужчине, а о женщине, часто приходившей, изменяя свою внешность, к Лебрену домой.
– Ну, полагаю, помощь забастовщикам оказывали довольно многие.
– Да, но самое поразительное в этой женщине было то, что она приходилась женой владельцу одной из фабрик.
Азер замолчал, обвел взглядом стол. Дети его не слушали, Изабель сидела неподвижно.
– Разве не странно? – сказал, поднимая бокал к губам, Азер. – Я ушам своим не поверил, когда услышал этот рассказ.
– Я не вижу в нем ничего странного, – произнесла Изабель. – Это была я.
– Но, дорогая моя…
– Я носила им еду, потому что они голодали. Бастуют они или нет, мне было все равно, но я видела, как их дети просят на улице хлеба, как бегут за тележками, которые везут на рынок овощи. Видела, как они роются в помойках Сен-Лё, и мне было их жалко.
Говорила Изабель на удивление спокойно.
– Я сделала бы то же самое снова, – продолжала она, – независимо от того, ткут ли эти люди ткань, шьют обувь или производят что-то еще.
Азер побелел, губы его стали бледно-лиловыми, как если бы вся кровь внезапно отхлынула от мягкой кожи.
– Покинь столовую, – велел он Лизетте. – И ты тоже.
Грегуар шумно отъехал в кресле по деревянному полу, успев схватить с тарелки кусок куриного мяса.
Азер встал:
– Я игнорировал эти слухи, не принимал их на веру, несмотря даже на то, что в них упоминалось твое имя. Я полагал, что знаю тебя достаточно хорошо. Я не верил, что при всем твоем своеволии и себялюбии ты способна вот так – вот так поступить со мной. И вам, месье, тоже лучше покинуть столовую.
– Нет. Пусть он останется.
– Почему? Он…
– Пусть останется.
На лице Азера мелькнуло паническое выражение. Он попытался сказать что-то, но не смог. И снова отпил из своего бокала. По-видимому, воображение открыло перед ним возможности более пугающие, нежели те, какие допускал до сей минуты его хорошо управляемый, полупритворный гнев.
Он с трудом подбирался к худшему из вопросов. И все же начал произносить его:
– Ты?…
Тут Азер взглянул на Стивена и сразу опустил взгляд к столу. Храбрость явно покинула его. Тем не менее он после внутренней борьбы сумел взять себя в руки и вернулся к прежнему тону.
– Я не верил, что моя жена может так обойтись со мной. Вторая причина, по которой я не верил этим слухам, состояла в том, что они содержали еще одну сплетню – уверения, будто эта дама была также… – Азер взмахнул рукой, словно желая прихлопнуть эту мысль. – Что эта дама… состояла с Лебреном в определенной связи.
– Не с Люсьеном, – выговорила Изабель.
Стивену стало казаться, что лицо Азера вот-вот развалится на части. В голосе его только что прозвучала откровенно униженная просьба полностью опровергнуть эту сплетню, и частичное отрицание ее воспринималось им даже болезненнее, чем открытое подтверждение его страхов.
Изабель поняла это и решила положить конец неопределенности, даже ценой причинения мужу боли.
– Не с Люсьеном. Со Стивеном.
Азер оторвал взгляд от стола:
– Со… С ним?
– Да, – Стивен устремил на него спокойный взгляд. – Со мной. Я не давал вашей жене прохода. И соблазнил ее. Ненавидеть вам следует меня, а не ее.
Он стремился защитить Изабель, как бы далеко ни пришлось ему зайти ради этого. Впрочем, положение, в которое он попал, изумляло его: Изабель ничего не стоило солгать мужу. Сердце Стивена, всегда бившееся размеренно, заколотилось. Он смотрел на Азера, – у того отвисла челюсть, и он сидел с приоткрытым ртом. Капля вина висела на подбородке. Стивен понял, как он страдает, по тому, как обвисли мышцы его лица. И почувствовал жалость к Азеру. Однако постарался ожесточиться – ради того, чтобы сохранить хоть что-то для Изабель и для себя. Почти физическим усилием воли он изгнал из своего сердца сострадание.
Но Изабель уже поняла, что не способна и дальше быть столь безжалостной. Короткие фразы, которыми она уведомила мужа о своей неверности, казалось, истощили ее решимость, она заплакала и начала просить у него прощения за содеянное. Стивен внимательно слушал каждое ее слово. Просьбы супруги Азера о прощении не вызывали у него недовольства, но он не хотел, чтобы Изабель отступила слишком далеко.
Азеру удалось выдавить только:
– С ним? Здесь?
– Мне жаль… Мне так жаль, Рене, – пролепетала Изабель. – Я не желала тебе зла. Мною овладела страсть к Стивену. Я не хотела причинить тебе боль.
– С этим мальчишкой… с мальчишкой-англичанином? В моем доме? Где? В твоей постели?
– Это не важно, Рене. Совсем не важно где.
– Для меня важно. Я хочу знать. Ты с ним… в какой комнате?
– Ради всего святого, – произнес Стивен.
Азер молча посидел за столом, еще сжимая пальцами ножку бокала. Рот его опять приоткрылся, он недоуменно щурился, словно смотрел на яркое солнце.
– А твой отец, месье Фурмантье, что он сделает, если… Что они скажут? Мой бог, мой бог…
Изабель посмотрела на Стивена – глаза ее были полны страха. Стивен понял: она не рассчитывала, что ее внезапная искренность так подействует на мужа. И испугалась – наполовину за здравый рассудок Азера, наполовину, судя по всему, за себя: она не исключала, что разразившийся кризис может лишить ее смелости и заставить вернуться к прежнему укладу жизни, а именно – снова отдаться на милость мужа. Стивену же разрушения, которые уже учинила внезапно грянувшая буря, внушали тревогу. Он понимал, что должен как-то укрепить решимость Изабель, но сделать это, если Азер будет сломлен окончательно, станет невозможно.
Азер бормотал себе под нос:
– Сука… Твой отец предупреждал меня, да я его не слушал. В моем доме. А дети? Что будет с детьми? Сука.
– Послушайте, – Стивен быстро обогнул стол и схватил Азера за плечи. – Чего можно ждать от женщины, с которой обходятся так, как вы обходились с Изабель? Вы полагали, что она будет унижаться ради вашего удовольствия, смиренно сидеть за обеденным столом, зная, что немного погодя ее ждут ваши побои?
Азер воспрянул, привстал:
– Что ты ему наговорила?
Читать бесплатно другие книги:
