Атомная крепость Цацулин Иван

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Вечерний телефонный звонок Уильяма Прайса прервал размышления начальника разведывательного управления.

– Приезжайте немедленно. Лучше – самолетом. Я на Гудзоне.

Слышно было, как где-то, далеко-далеко, упала на рычажок телефонная трубка.

Аллен Харвуд недовольно повернулся в кресле и закурил. Черт побери! Этот человек смеет командовать им – самим шефом разведки?! Но уже через минуту, подавив раздражение, Харвуд по обыкновению ровным голосом приказал появившемуся на звонок секретарю:

– Тэдди, самолет!

– Он ждет вас, сэр.

Самолет всегда ждал его – таков был порядок, заведенный здесь еще задолго до появления Аллена Харвуда.

– Машину! – приказал он.

– У подъезда, сэр. Прикажете сопровождать?

– Нет, можете идти.

Секретарь вышел.

Харвуд медленно прошелся по комнате. Он мучительно думал сейчас над тем, что от него потребовалось этому выскочке, счастливчику Прайсу, которого ныне в США не без основания величают королем урана. Он начал со скотобоен в Чикаго, со свиной тушенки, затем путем каких-то невероятных по смелости и ловкости спекуляций приобрел колоссальное состояние и стал одним из фактических хозяев страны. С этим следовало считаться тем более, чем менее сам Уильям Прайс считался с чинами и положением тех, кого он в любое время мог вызвать к себе.

Харвуд подошел к зеркалу, чтобы поправить прическу: из зеркала на него смотрел весьма уже пожилой человек с седыми подстриженными усами и оловянно-безучастными глазами на круглом лице. Серый костюм, галстук-бабочка на белой сорочке придавали ему вид провинциального профессора или успевшего выслужиться банковского клерка. Харвуд усмехнулся: первейшим условием каждого разведчика должна быть заурядная, не выделяющая его из толпы внешность. Правда, на самого-то шефа разведки это правило могло и не распространяться: от него до толпы слишком большое расстояние.

«Да, но что же все-таки нужно от меня Прайсу? – ломал голову Харвуд. – И почему он предложил воспользоваться самолетом? Ведь до Прайсхилла, где расположено поместье “короля урана”, не так уж далеко». Теперь Харвуду показалось даже, да нет, он мог в этом поклясться, что в голосе Уильяма Прайса чувствовалась какая-то тревога. В чем же дело? Эту загадку обязательно следовало разгадать прежде, чем лететь в Прайсхилл.

Он поднял трубку внутреннего телефона:

– Полковник Спаркмэн? Сейчас же отправляйтесь к себе. Поняли? И подготовьте Двадцатого… да, да. Возможно, сегодня ночью я буду у вас. Поспешите.

– Кажется, я понимаю, в чем дело, – прошептал Харвуд, направляясь к двери.

Машина оставила позади себя беснующиеся рекламные огни Бродвея, центральные авеню, выбралась за город и, набирая скорость, помчалась к аэродрому.

Харвуд теперь не сомневался, что все дело в Двадцатом. «Но что же все-таки нужно Прайсу? – думал он в самолете. – Украсть для него ценный патент, похитить или убить человека? Захочет ли он дать соответствующие объяснения?»

Осторожно держась за поручни, Харвуд сошел на землю. Прожектора, за исключением одного небольшого, погасли. В глубоком ночном небе мерцали желтые и зеленые звезды. Рядом с аэродромом шумел вековой лес. Пахло сыростью и цветами.

Огромный черный автомобиль остановился в двух шагах. Из автомобиля выскочил высокий, с длинными, как у гориллы, руками человек.

– Это ты, Скаддер? – спросил Харвуд.

– Да, сэр. Прошу в машину, сэр. – И длиннорукий верзила поспешно открыл дверцу автомобиля. – Мистер Прайс ждет вас, сэр, – добавил он, когда машина уже развернулась и устремилась в темноту, по направлению к Прайсхиллу.

Харвуд сидел на заднем сиденье. За окнами стояла густая весенняя темь, перед глазами маячил затылок Скаддера, этого, пожалуй, наиболее близкого к Прайсу человека, его телохранителя и секретаря. О, Харвуд отлично знал, что за субъект этот Скаддер: гангстер и содержатель публичных домов, он возглавлял затем «команду смерти» в одном из преступных концернов Нью-Йорка, то есть отправлял на тот свет тех, кого ему приказывали. Но на одном из убийств Скаддер попался и очутился в камере смертников в Синг-Синге. Ему оставалось уже немного дней до казни на электрическом стуле, когда в Синг-Синг явился Уильям Прайс-старший. Он искал себе как раз такого человека – и Скаддер не только очутился на свободе, но и стал его доверенным лицом.

Нашлись, конечно, недоброжелатели – и чудесное превращение Скаддера из висельника в приближенного самого мистера Уильяма Прайса не прошло бесследно: судья Смит внес протест в Верховный суд. Но старика Прайса это нисколько не смутило. В интервью корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс» он заявил:

– Скаддер совершал преступления по приказу Франка Костелло. Если вы хотите, чтобы казнили моего Скаддера, тогда арестуйте и судите Франка Костелло. Но этого делать, кажется, никто не собирается: на именинах Костелло недавно присутствовал сам президент, министры, члены Верховного суда, в том числе почтенный Смит.

Это была правда, об этом случае знала вся Америка – и газеты умолкли.

Кресло, в котором сидел Прайс, казалось слишком большим для его маленького, тщедушного тела. Внешность старика производила отталкивающее впечатление. У него была лишенная растительности, обтянутая желтой старческой кожей голова. Его худое, испещренное продольными морщинами лицо отнюдь не украшали тонкий крючковатый нос и глубоко запавшие в орбиты маленькие глаза.

Бросив на своего собеседника острый, почти неприязненный взгляд, Прайс заговорил:

– Я не буду извиняться за беспокойство, Аллен, – интересы страны выше всяких условностей. Не так ли?

Ничего еще не понимая, Харвуд кивнул и по привычке сжал в руке трубку, с которой никогда не расставался.

– Можете курить, – сказал ему Прайс и продолжал: – Вы видели сегодня шифровку из Москвы за номером ноль двенадцать восемьдесят три?

Харвуд наморщил лоб: он хотел вспомнить о какой шифровке идет речь, но так и не вспомнил – документов поступало в управление слишком много.

– Так вот, – продолжал Прайс. – Я давно ждал документа, подобного тому, который получил сегодня. Час настал… Теперь медлить нельзя ни одной минуты… Сейчас я вам все объясню.

Прайс уже не сидел в кресле. Он нетерпеливо двигался взад и вперед по ковру, застилавшему пол кабинета.

– Сейчас я вам все объясню, Аллен. Между нами, вы считаете меня несколько… экстравагантным, не правда ли? – старик хихикнул и выжидательно посмотрел на Харвуда. Но тот продолжал оставаться невозмутимым. Неожиданно голос Прайса стал резким и повелительным.

– Вы хотите знать в чем дело? Хорошо… Я заинтересован в том, чтобы вы, помогая мне, работали с открытыми глазами, знали, ради чего мы с вами рискуем. Я люблю называть вещи своими именами. – Прайс передернул плечами и остановился у стола. – Я стремлюсь как-то спасти себя… себя и вас, Аллен, и других, подобных нам. И я должен теперь спешить. Наши генералы и сенаторы кричат о необходимости войны против Советов… Ваш родной брат надрывается о том же… Но, избави бог, если мы сейчас развяжем эту войну – коммунисты правы, тогда мы погибнем.

Лицо Аллена Харвуда сделалось не только серьезным, но и зловещим: подобного рода шуток он не любил.

Но Уильям Прайс, кажется, и не собирался шутить, наоборот.

– Мы с вами живем в страшное время, Аллен, – продолжал он. – Я часто думаю о том, чем оно определено: непонятным мне роком или просто тем, что в наши дни развелось так много идиотов, воображающих себя умниками. Почти сорок лет я слежу за нашей внешней политикой и вижу, как мы с непостижимым упорством делаем одну ошибку за другой. Я не собираюсь читать вам лекцию, я просто хочу, чтобы вы поняли мой образ мыслей, сегодня это необходимо для дела… Итак, мы последовательно приводим в движение силы, которые в конечном счете погубят нас с вами. Да, да… погубят! Главная наша опасность – ограниченность. Это ужасная вещь! Смотрите: в тридцать втором году к нам приехал Яльмар Шахт. От имени деловых кругов Германии он просил нас благословить приход к власти Гитлера. Мы благословили. В ноябре тридцать седьмого года сенатор Ванденберг, глава концерна Дюпон, и мистер Слоун из «Дженерал моторс» тайно встретились с представителем Гитлера в Сан-Франциско и обещали ему поддержать фашизм… А через четыре года мы оказались вынужденными вместе с Советами воевать против Гитлера! Мы-то с вами знаем, что, взяв в руки оружие, Гитлер всерьез мечтал и о завоевании Америки… Гитлер съел почти всю Западную Европу и подбирался к Англии. Но наши надежды сбылись – он все-таки набросился на Россию. Вся Европа была его тылом и арсеналом. Он оказался в состоянии сразу бросить против России почти двести восемьдесят дивизий и… был разбит наголову!

Прайс умолк. Аллен Харвуд продолжал сидеть молча.

– А ведь Россия тогда была одна, – продолжал Прайс. – Одна! А теперь? Теперь мы боремся почти против миллиарда человек. Вот они, плоды нашей внешней политики!

– Вы считаете в этих условиях нашу победу невозможной, а борьбу бесполезной? – спросил Харвуд.

– О нет! – воскликнул Прайс. – Я считаю, что мы должны извлекать уроки из наших провалов и тогда уже действовать. Однако вся беда в том, что у нас не находится желающих признаться в своих провалах. Удалось нам сделать Гитлера своим военным союзником, заставить его уйти из захваченных им государств Западной Европы, дать гарантию Великобритании и безоговорочно выполнять наши указания? Нет, нам это не удалось. Во время прошлой войны вы, Аллен, три года просидели в Швейцарии, руководя оттуда заговором против Гитлера. Вы должны были убрать Гитлера и поставить во главе Германии наших людей, но вам и этого не удалось сделать! К концу войны вы обязаны были создать в Баварских Альпах неприступный бастион, в котором могли бы отсидеться и прийти в себя гитлеровские армии, чтобы продолжать войну, но…

– Я не понимаю, что вы всем этим хотите сказать, – сжав губы, сказал Харвуд и поднялся.

Но Прайс словно не хотел замечать возмущения начальника разведывательного управления.

– Я говорю все это не для того, чтобы обвинять вас в чем-то… – сухо сказал он. – Я это делаю для того, чтобы вы лучше поняли меня… Только и всего… Рузвельт сделал великую глупость, сообщив Черчиллю, что он отдал приказ приступить к изготовлению атомной бомбы. Я до сих пор не понимаю, зачем он это сделал.

– Но ведь Гитлер… – начал было Харвуд.

– Знаю, знаю, – бесцеремонно перебил его Прайс. – Гитлер до последней минуты надеялся, что немецкие ученые преподнесут ему атомную бомбу, которую он немедленно пустил бы в ход… Но этого, к нашему счастью, не случилось – они опоздали. И все же за каким чертом было сообщать о нашем секрете англичанам?

Харвуд молча пожал плечами.

Прайс продолжал:

– По-моему, это была чудовищная ошибка… Не так ли?

Харвуд кивнул головой.

– Что же случилось потом? – продолжал Прайс. – В Белом доме очутился Трумэн. Ему бы радоваться, что вместо двенадцати тысяч долларов в год сенаторского жалованья он стал получать оклад президента, но нет, этот парень решил увековечить свое имя в истории и приказал сбросить атомные бомбы над Японией. Я хотел бы, чтобы когда-нибудь его судили за это как военного преступника! – злобно вскричал Прайс.

Харвуд с величайшим изумлением смотрел на собеседника.

– Если бы я мог, – кричал Прайс, бегая по кабинету, – я приказал бы судить Гарри Трумэна! Нет, не за погибших японцев, до них мне нет никакого дела. Но я считаю поступок Трумэна актом величайшей национальной измены: он окончательно рассекретил наше важнейшее оружие. Понимаете? И сделал это без нужды, это же нам всем ясно: известно, что Япония капитулировала не потому, что сгорели деревянные домики в Нагасаки, а потому, что русские разгромили Квантунскую армию, заняли Маньчжурию и не сегодня-завтра могли высадиться на островах, вступить в Токио. А рассекретив атомную бомбу, мы проиграли нашу будущую победу над Советами, Аллен, – таково мое глубокое убеждение.

Как бы устав, Прайс на некоторое время умолк.

– Потом нашлись безответственные карьеристы вроде Брэдли и подняли крик о превентивной войне, – сказал он с тихой злобой.

Харвуд решил активнее включиться в беседу.

– Вы забываете, сэр, о необходимости подготовить соответствующую обстановку для принятия военных кредитов, – сказал он.

Прайс отлично понял намек.

– Я сам заинтересован в кредитах, – ответил он, – но ведь для этого можно было ограничиться версией о предстоящем нападении на нас, а вовсе не кричать о том, что мы первыми сбросим на Москву атомную бомбу. Тем более я убежден, что практически это вряд ли осуществимо. А вся эта идиотская болтовня рассекречивает наши планы. Какая же это превентивная война, если мы о ней изо дня в день трубим на всех перекрестках? Это наша вторая ошибка.

Мы рассчитываем на немцев, турок… Но боже мой! Кто знает, когда же мы будем наконец иметь настоящую армию, которую можно было бы бросить против Восточной Европы и Китая? Не надо забывать: нас с вами, Аллен, преследуют неудачи – бесславно провалились подготовленные нами заговоры в ГДР и Польше, не удалось организованное нами восстание в Венгрии. Не возражайте: мы снова провалились, это следует признать честно. Путч в Венгрии подавлен, а переброшенные нами через венгерскую границу кадровые офицеры Гитлера и Хорти разбежались кто куда. Часть их схвачена советскими войсками и солдатами Яноша Кадара…

Потом мы затеяли сложную игру на Ближнем Востоке, вдохновили авантюру против Египта… Все шло, как мы и предвидели, – оккупационным войскам Англии, Франции и Израиля пришлось ретироваться. Мы отлично знаем почему – вмешался Советский Союз.

– Мы предвидели и это, – холодно заметил Харвуд.

– Да, конечно, предвидели. – Прайс яростно запрыгал на месте. – И что же дальше? На свет появилась «доктрина» Эйзенхауэра, президент просит у конгресса полномочий по его личному усмотрению использовать наши войска на Ближнем и Среднем Востоке, мы должны поскорее и любыми средствами занять позиции, с которых вынуждены были уйти англичане и французы! А это значит?.. – Прайс выжидательно посмотрел на собеседника.

– Война, – бросил Харвуд.

– С поправкой на блеф. – Прайс на минуту умолк. – Но мы стремимся к войне, это надо признать, – заключил он.

Кивком головы Харвуд согласился с выводами «короля урана».

– Вы не согласны с политикой правительства? – осведомился он.

– Мы проиграем войну, – ответил Прайс уставшим голосом. – К сожалению, в Вашингтоне этого не хотят понять – одни по глупости, другие из корысти. Но верьте мне, Аллен, мы будем биты. – Прайс бессильно опустился в кресло.

– Так какой же выход? – усмехнулся Харвуд. – Принять предложение русских о мирном сосуществовании?

– К черту! – злобно вскричал Прайс, вскакивая на ноги. – Мы обязательно будем воевать, для этого у нас есть и оружие, и деньги. Деньги! Вы понимаете, Аллен?!

Харвуд понимал, но он недоумевал: зачем все же Прайс вызвал его?

– Но воевать иначе, совсем иначе, – неожиданно спокойно заговорил Прайс. – Мы должны быть крайне осторожны, предвидеть возможные неожиданности… Лучше подготовиться. Однако перейдем к делу. Я скупаю урановую руду повсюду и хочу точно знать, каковы же запасы этого сырья в Советском Союзе? И именно с этой точки зрения меня интересует вот этот район. Подойдите сюда, Аллен.

Вслед за хозяином Харвуд подошел к стене. Прайс дернул за шелковый шнур, шторы ушли в стороны, и перед ними оказалась огромная карта Советского Союза.

– Вот, смотрите, – продолжал Прайс, вооружившись длинной указкой. – За этим районом я слежу уже в течение нескольких лет… Есть предположение, что там у русских колоссальное, практически неисчислимое количество уранового сырья.

Они снова возвратились к письменному столу. Прайс что-то вынул из стоявшего рядом большого стального сейфа и положил на стол перед Харвудом.

– Посмотрите на этот документ, – сказал он.

Перед Харвудом лежал старинный манускрипт, написанный какой-то выцветшей краской на коже. Документ был составлен на китайском языке. Иероглифы стройными колонками бежали сверху вниз. Рядом лежал сделанный, по-видимому, сравнительно давно перевод на английском языке. Харвуд присмотрелся: текст был стихотворный. Он с интересом и недоумением взглянул на Прайса. Тот явно был доволен произведенным впечатлением и, забравшись в свое кресло, бросал торжествующие взгляды.

– Этому документу нет цены, – сказал он.

Харвуд пожал плечами:

– Нечто антикварное. Но объясните, какое отношение имеет этот лоскут ослиной кожи к срочному приглашению меня сюда?

– Самое непосредственное, – оживился Прайс. – Видите ли, в сорок пятом году мои люди появились в Западной Германии вслед за нашей армией. Они мне кое-что привезли оттуда, в частности один весьма секретный архив с бумагами, касающимися попытки немцев сделать атомную бомбу. Среди секретнейших документов мои сотрудники обнаружили вот этот уникум, что лежит сейчас перед вами. Прочли и решили было выбросить. Но когда доложили мне, я заинтересовался… Не будут же немцы строжайше хранить всякую чепуху! Посмотрел: стихи. Заглавие – «Поэма на пальмовых листьях». Но я чувствовал за всем этим что-то другое, какой-то тайный смысл, пока скрытый от меня. И вот помог случай! На листе перевода мне удалось обнаружить гриф «Д.Р.». Видите, вот тут, сбоку. Это же явно чьи-то инициалы! Но чьи? Я и мои помощники пришли к выводу, что поскольку документ, судя по всему, восточного происхождения, то он мог попасть в немецкий государственный архив от какого-то частного лица. Навели справки: оказалось, что «Поэма на пальмовых листьях» принадлежала англичанину профессору Джону Рэдуэлу, который еще в молодости приобрел ее в одном из буддийских монастырей где-то на северо-востоке Тибета. По словам Рэдуэла, автором «Поэмы на пальмовых листьях» считается Суань Цзян. Вам знакомо это имя?

– Нет, – признался Харвуд.

– Я так и думал. Суань Цзян – китаец, ученый, буддийский монах. Он жил в седьмом веке, много путешествовал. В частности, он посетил те места, – при этих словах Прайс подошел к карте СССР и ткнул указкой в то самое место, которое, как он только что говорил Харвуду, его весьма интересует, – через которые несколько столетий спустя прошел знаменитый венецианец Марко Поло. Н-да… Возник вопрос: каким же образом принадлежащий Рэдуэлу документ оказался в гитлеровском архиве? Но это скоро выяснилось. По словам профессора, частым гостем у него бывал некий молодой немец Генрих фон Краус, ученый-физик. Будучи профаном в востоковедении, этот Краус тем не менее почему-то интересовался творением древнего китайского ученого, и когда в тридцать восьмом году «Поэма» исчезла, Рэдуэл решил, что ее похитил Краус. Но зачем? Этого Рэдуэл разгадать не смог. Да и я вряд ли догадался бы в чем дело, если бы не обнаружили «Поэму» среди документов, относящихся исключительно к атомной энергии. Итак, Краус. Я стал наводить справки о нем. И что же? Он оказался одним из тех, кого Гитлер не успел повесить за неумение своевременно дать ему атомную бомбу.

– Краус… Это имя мне знакомо, – заметил Харвуд.

– Превосходно. Итак, Краус-то должен был знать, в чем тут дело. Мои люди отыскали его и привезли к нам в Штаты.

– И он все объяснил вам? – улыбнулся Харвуд.

– И не подумал! Мне пришлось купить, понимаете – купить у него тайну «Поэмы на пальмовых листьях». Я дорого заплатил ему, Аллен. Не буду отнимать у вас времени и подробно объяснять, в чем дело. Скажу только, что при изучении «Поэмы» у Крауса появилась одна оригинальная мысль, которую он решил проверить. С этой целью он поехал в Советский Союз и посетил то место, о котором стихотворно рассказывает Суань Цзян. Предположение немца подтвердилось – поэма оказалась просто-напросто путевыми записками древнего ученого и таким образом в силу обстоятельств из художественного произведения превратилась в деловой документ величайшей важности и секретности. Убедившись в этом, Краус похитил документ и передал его в секретный архив гитлеровской атомной лаборатории. Бедняга Рэдуэл так и не догадался, какой ценности документом он располагал! – заключил Прайс.

– Но я все еще жду разъяснений, – заметил Харвуд.

– Представьте, Аллен, все, что я так пространно рассказывал вам, относится к делу. Вот в этом районе Суань Цзяна поразили некоторые странные явления. Как только Краус ознакомился с текстом «Поэмы», он заподозрил, что, сам о том не ведая, Суань Цзян рассказывает в ней о бурном проявлении радиации, получаемой, как мы теперь знаем, в результате естественного внутриатомного распада. Понимаете? У Крауса имеется своя теория о причинах этого бурного процесса в природе. Я не буду ее вам излагать. Меня сейчас интересует другое: путем научных изысканий установить наличие в этом районе урановых руд, определить их залегание и общее количество. А тогда уже, при последующих подсчетах, мы примем во внимание и теорию Крауса. Вы должны помочь мне в этом.

Харвуд несколько растерялся.

– Это не простое дело – произвести геологическое исследование одного из районов страны, где за каждым нашим шагом следят, – возразил он.

Прайс рассмеялся.

– Я не предлагаю вам организовать посылку в этот район американской экспедиции, – сказал он почти весело. – И знаете почему? Не потому, что для вас это было бы весьма затруднительно, а потому, что я поверю научным данным только советских ученых.

– Почему? – спросил Харвуд.

– Потому что они-то врать не будут, ведь их изыскания радиоактивных элементов предназначаются для советского правительства. Понимаете меня?

– Не совсем еще, – признался Харвуд.

Прайс протянул ему шифровку.

– Читайте… Вот что сообщает мой агент Снэйк из Москвы… Геологическая экспедиция Лучинина уже выехала на восток. В ней принимает участие друг Лучинина, профессор ядерной физики Александр Ясный. Об этом же вами сегодня получена шифротелеграмма номер ноль двенадцать восемьдесят три от Шервуда. Ваше дело, Аллен, перебросить на территорию Советского Союза того человека, о котором мы говорили раньше, и дать ему указание помочь Снэйку в этом деле. Мне нужна геологическая карта района; эту карту – итог работы экспедиции – надо изъять так, чтобы у русских не осталось и черновика ее. Лучинин и Ясный должны быть затем уничтожены, но опять-таки так, чтобы на нас не пало подозрений. Все должно выглядеть естественно.

Зажав в губах потухшую трубку, Харвуд снова сидел в автомобиле, который мчался с аэродрома на этот раз на юг от Нью-Йорка. Было уже поздно. Городишки, через которые проносилась машина Харвуда, спали. Но вот шофер повернул направо. Показались крыши строений, обнесенных глухой стеной. Ворота тяжело, как бы нехотя, открылись, и машина въехала во двор. Здесь было пустынно и тихо, но Харвуда это нисколько не смутило. Выйдя из автомобиля, он уверенно направился по асфальтированной дорожке к подъезду главного здания. На ступенях лестницы Харвуда встретил одетый в штатское худощавый подвижный человек.

– Хэлло, полковник Спаркмэн, – приветствовал его Харвуд. – Пройдемте к вам.

Они вошли в здание, Спаркмэн включил свет и повел Харвуда по длинному коридору, мимо многочисленных дверей. Толкнув одну из них, он ввел Харвуда в довольно большую, почти лишенную мебели комнату. В стороне от бюро полковника находились простенький канцелярский стол и пара стульев. На стенах висели портреты Макартура и одной из голливудских звезд в довольно непристойной позе.

– Где Двадцатый? – резко спросил Харвуд.

– Здесь, его доставили сюда час назад, – ответил Спаркмэн.

– Под каким именем он знает вас? – поинтересовался Харвуд.

– Под именем инструктора Боба, сэр, – ответил полковник.

– Хорошо. Покажите мне его документы. Я хочу знать, каковы его успехи в науках… усвоил ли он что-нибудь, – сказал начальник разведки.

– Я приготовил их для вас, сэр, – с готовностью ответил Спаркмэн и подал шефу папку с документами того, кого они называли Двадцатым.

Харвуд уселся за бюро и стал внимательно рассматривать бумаги.

– Ого! Это хорошо, – заметил он. – Двадцатый получил у нас солидные познания и в геологии и в минералогии…

– Таков был ваш приказ, сэр, – отозвался Спаркмэн. – Я лично все это время следил за учебой Двадцатого. Помимо того, он окончил школу наших агентов в Пулсвилле: стрельба, радиодело, тайнопись, яды, ну и все, что положено по программе.

– Вы уверены в нем? – спросил Xaрвуд.

Полковник изобразил на своем лице улыбку.

– Этот вопрос излишен, сэр, – ответил он. – Двадцатый – золотой агент: он ненавидит Советский Союз, как бы это сказать… по-звериному. Такая ненависть не иссякает! И к тому же он очень умен и ловок.

– Хорошо. Именно такой человек нам и нужен, – согласился Харвуд. – Сейчас вы пригласите его сюда и сообщите ему, что настала пора действовать… что ему поручается весьма важная операция. – Харвуд подчеркнул слово «весьма», но сейчас же спохватился. – Нет, – сказал он. – Вы, Спаркмэн, не обращайте внимания нашего агента на особую важность поручаемого ему задания. Не надо. Пусть он приучится думать, что у нас все одинаково важно и ко всему надо относиться серьезно. Зовите его.

Спаркмэн позвонил.

– Пришлите ко мне Двадцатого, – сказал он появившемуся дежурному. – Передайте ему, что мистер Боб ждет его.

Дежурный исчез. Уже через минуту в пустом коридоре послышались гулкие, тяжелые шаги и в кабинет вошел Двадцатый. Он с любопытством взглянул на Харвуда, но не поклонился ему, а лишь слегка кивнул головой.

Полковник Спаркмэн обратился к секретному агенту:

– Готовы ли вы?

– Да.

– Знаете ли вы, что вам грозит смерть, если вы попадете в руки советских властей?

– Да.

– Понимаете ли вы, что задание, которое вы сейчас получаете здесь, равносильно боевому приказу, выполнить который вы обязаны, хотя бы это стоило жизни?

– Да.

– Мы перебросим вас в Советский Союз. Вы снова будете там… Но вы можете сто раз умереть, прежде чем возвратитесь к нам. Готовы ли вы к этому?

– Да, готов.

Спаркмэн взглянул на шефа. Харвуд протянул агенту пакет, полученный им недавно от Прайса.

– Вот инструкции, – произнес он. – В них сказано, что вы должны будете делать, очутившись на территории Советского Союза, и как вести себя. Сейчас вы пойдете к себе – изучите эти инструкции. Ровно через час вы возвратите пакет инструктору Бобу, который тотчас же отвезет вас на аэродром. Вам надо спешить, Двадцатый. Утром вы вылетите на специальном самолете в Европу. Курс – на Пирей в Греции. Там вас встретят, снабдят всем необходимым и переправят в Советский Союз. Надеюсь, вы неплохо себя чувствуете при прыжках с парашютом?

– Да, сэр.

– Можете идти. Счастливого пути.

Двадцатый по-военному четко повернулся и вышел, унося с собой инструкции Уильяма Прайса.

Тяжелые его шаги постепенно замерли в гулком коридоре.

– Мне пора, – сказал Харвуд, вставая. – За Двадцатого вы отвечаете головой, Спаркмэн.

Полковник вытянулся.

Большая черная машина выехала из ворот и помчалась туда, где сверкал огнями ночной Нью-Йорк.

Глава вторая

На одной из центральных улиц Москвы расположено красивое здание с просторными, светлыми комнатами. В этом доме помещается учреждение, в котором не говорят по-русски. Это не значит, что сотрудники не владеют русским языком (владеть русским языком, постоянно изучать его они обязаны по роду своей службы), но в своей повседневной работе, общаясь друг с другом, они предпочитают говорить на своем родном языке.

В тот весенний день, о котором пойдет речь в этой главе, сотрудники не раз осторожно и несколько боязливо стучали в дверь находящегося на третьем этаже кабинета, но, не получая ответа, уходили прочь.

«Мистер Шервуд, по-видимому, еще не приехал», – говорили они. Девушки, работающие в канцелярии, которым положено знать о своих сослуживцах все, загадочно молчали.

«Шервуд проводит акцию», – догадывались сотрудники. Слово «акция» в переводе с английского означает не только «денежный документ, которым владеют акционеры». Оно еще означает и «действие». «Проводить акцию» – значит заниматься каким-то определенным, конкретным делом, и не просто заниматься делом, а делом, обязательно направленным против кого-то.

Дверь кабинета оставалась закрытой до обеда: Шервуд действительно «проводил акцию». Он начал ее с того, что накануне не приехал домой ночевать. Миссис Шервуд не беспокоилась, она к этому привыкла. А на следующее утро Шервуд появился у Абельмановской заставы. Несколько сутулый, с большими серыми навыкате немигающими глазами и отвисшей тяжелой челюстью, одетый в летнее пальто и низко надвинутую на лоб черную шляпу, он остановил такси, уселся на заднее сиденье и дал шоферу адрес – Лефортово. Но до Лефортово он не доехал, вышел из машины на тихой, почти безлюдной улице, расплатился по счетчику и быстро скрылся за углом. Шервуд шел, озираясь, кружил по улицам и переулкам – он хотел убедиться, что за ним не следят. Так, петляя, ходил он не менее часа, после чего сел в трамвай и доехал до Трубной площади. Здесь с тревогой посмотрел на часы и пешком направился вверх по бульвару, по направлению к Петровским воротам. Выйдя на Пушкинскую площадь, Шервуд, осторожно осмотревшись, открыл дверцу одного из стоявших тут такси, быстро уселся в уголок и приказал шоферу отвезти его на Дмитровское шоссе.

– Я очень тороплюсь и хорошо заплачу вам, – прибавил он при этом.

Шофер, молодой парень, сложил газету, которую читал в ожидании очередного пассажира, сунул ее в карман, включил мотор, и машина помчалась в сторону Савеловского вокзала. Шервуд сидел притаившись и часто нервно посматривал на наручные часы – он боялся опоздать на условленное свидание.

Шофер оказался человеком словоохотливым.

– Сегодняшнюю «Правду» читали? – спросил он пассажира, не поворачивая головы.

– Нет еще… А что там? – поинтересовался Шервуд.

– Да опять американцы войной грозятся, – шофер в негодовании покрутил головой. – Так вот и не терпится им войну начать. Советский Союз им поперек горла встал.

– Ну и как вы думаете, будет все-таки война? – спросил Шервуд.

– Все возможно, – шофер немного помолчал. – Они, известно, на авантюру какую ни на есть рискнуть могут…

Машина миновала Лихоборы. Шервуд выругался.

– В чем дело? – спросил шофер.

– Да вот папиросы второпях забыл захватить, – ответил Шервуд, все еще продолжая с растерянным видом шарить по карманам. – Простите, нет ли у вас папирос?

Шофер вынул из кармана пачку.

– Пожалуйста, – предложил он.

– «Беломор»? – Шервуд опустил протянутую было руку. – Нет, я обычно курю «Казбек», – сказал он с кислой миной.

– Как хотите, – и шофер спрятал папиросы в карман.

– Придется, видимо, у кого-нибудь одолжить, – сказал Шервуд. – Как назло чертовски хочется курить.

Некоторое время они ехали молча.

– Остановите на минутку, – неожиданно предложил Шервуд.

Шофер с удивлением взглянул на него, но все же затормозил. На обочине дороги стояла коричневая «Победа», у поднятого капота которой возился плотный человек в кожаном пальто.

– Может, у него есть, – сказал Шервуд и вышел из такси.

– Извините, – произнес он нарочито громко, – нельзя ли попросить у вас закурить? Оставил дома папиросы…

– Пожалуйста, – буркнул человек в кожаном пальто. Продолжая возиться с карбюратором, он вытащил из кармана коробку папирос «Казбек», спички и протянул их Шервуду.

– Благодарю вас, – сказал Шервуд, закуривая с видимым удовольствием. Он возвратил человеку в кожаном пальто папиросы и спички.

– Ну, поехали, – обратился Шервуд к водителю такси. Он был доволен: дело сделано!

Когда машина уехала, человек в кожанке осторожно вынул из папиросной коробки маленький, вырванный из блокнота листок бумаги, на котором рукой Шервуда по-русски было написано: «Приказ получен. Приступайте к акции немедленно».

Вот оно что! Снэйк давно ждал этого приказа, и вот он получен – теперь за дело! Снэйк тщательно порвал бумажку на мельчайшие кусочки и бросил в сторону. Ветер подхватил и понес их…

– Ваши документы! – неожиданно раздался голос рядом.

Снэйк оторопел: как мог он так задуматься, что не заметил, как к нему подошел постовой милиционер? Но что это значит, зачем ему документы?

– Документы? – переспросил Снэйк. – Какие?

– Шоферские права и паспорт.

Снэйк не спеша вынул из бокового кармана документы.

– Силин Михаил Иванович, – прочитал постовой вполголоса, – инженер. Та-ак… А что у вас случилось с машиной? – спросил он.

– Карбюратор засорился, пришлось вот повозиться… Теперь исправил. – И Снэйк-Силин полез в кабину.

Постовой внимательно смотрел на Снэйка. У него появились смутные, еще не осознанные подозрения. Не первый год дежурил он в этих местах, но до сегодняшнего дня ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы пассажир такси специально останавливал машину и лез на обочину дороги только для того, чтобы выпросить папиросу у незнакомого ему гражданина, ведь папиросы здесь можно купить через какие-нибудь три-четыре минуты езды, в первом встречном ларьке или магазине… И почему этот сутулый в черной шляпе подошел именно к инженеру Силину? На шоссе было много и других прохожих и проезжих. Стало быть, папироса – лишь предлог, сутулому нужно было зачем-то встретиться вот так именно с Силиным. Но в таком случае почему же оба они сделали вид, что незнакомы? Нет, тут что-то не то…

Когда коричневая машина скрылась из виду, милиционер возвратился на то место на обочине дороги, где она стояла, и стал внимательно осматривать цветы, траву.

«По-моему, он что-то тут бросил», – вспоминал милиционер, убеждая себя, что здесь произошла не просто случайная встреча. Ему пришлось довольно долго ползать на коленях, но все же он обнаружил и подобрал несколько крошечных кусочков бумаги. Разложив найденные обрывки на служебном блокноте, он принялся за поистине мозаичную работу. После некоторых усилий ему удалось восстановить слово «приказ». Что бы это значило? Бумажку эту инженер Силин порвал и бросил сейчас же после того, как от него отошел высокий гражданин в черной шляпе. Очевидно, именно тот человек и вручил ему эту бумажку, так как трудно предположить, что Силин, возясь с карбюратором своего автомобиля, стал бы зачем-то держать ее в кулаке. К тому же, хотя бумажка и измята, но она чистая, стало быть, находилась в руках этого Силина всего какую-нибудь минуту и не успела загрязниться. Не значит ли это, что сутулый мужчина в черной шляпе и вручил Силину эту бумажку, прочтя которую Силин немедленно уехал? Что-то он ковырялся-ковырялся, а тут вдруг сразу исправил свою машину! Очевидно, здесь Силин поджидал того, другого. Та-ак… Но что значит «приказ»? По-видимому, Силину или приказали что-то сделать, или сообщали о каком-то приказе, который имеет к нему непосредственное отношение. Надо действовать! Номера обеих автомашин были записаны. Прежде всего следовало установить личность того, кто ехал в такси. Приказ Силину он передал, и теперь ему вряд ли есть смысл уезжать очень далеко, он должен скоро возвратиться. И действительно, прошло не более получаса, как постовой увидел знакомое такси, шедшее теперь к Москве. Он сделал шоферу знак остановиться и бросился к машине: пассажира в черной шляпе в ней не было.

Расставшись со Снэйком, Шервуд продолжал с лихорадочной быстротой разрабатывать план дальнейших действий. Возвращаться в Москву той же дорогой нельзя. Следовало избавиться и от шофера.

Неожиданно слева, несколько в стороне, показался заводской поселок, и по требованию Шервуда машина свернула влево. У большого четырехэтажного дома Шервуд предложил шоферу подождать.

Он вошел в подъезд дома и остановился: ему нужно было выиграть хотя бы минут десять, чтобы шофер убедился в том, что его пассажир находится у человека, к которому он и ехал по срочному делу. Однако не прошло и двух минут, как на лестничной площадке показалась молодая женщина.

– Вам кого, гражданин? – спросила она, с явным любопытством рассматривая незнакомца.

– Я ищу Стрекопытова, – соврал застигнутый врасплох Шервуд. – Вы не знаете, в какой квартире он живет?

– Стрекопытова? – повторила женщина. – У нас такого нет.

– Значит, я спутал… в другом доме…

– Я тут в поселке всех знаю, – сказала женщина. – Никакого Стрекопытова у нас нет. Да вам какой адрес-то нужен?

Шервуд пробурчал что-то неопределенное и решительно направился к выходу. За женщиной закрылась дверь, и, несколько успокоившись, Шервуд вышел на улицу.

– Я останусь здесь, у приятеля. Вам придется возвращаться одному, – сказал он шоферу и, расплатившись, снова вошел в подъезд. Но на этот раз он оставался в подъезде какие-то доли минуты: едва машина скрылась за поворотом, как Шервуд вышел на дорогу и быстро пошел по направлению к станции Лианозово. Если бы Шервуд не так спешил, возможно, он заметил бы, что невдалеке от него, в том же направлении, шла и женщина, которую он видел на лестничной площадке: она слышала, как, расплачиваясь с шофером, Шервуд говорил, что он останется здесь у приятеля. И удивилась: ведь никакого Стрекопытова поблизости не было, это-то она хорошо знала. Когда же она увидела, как, отделавшись от шофера, незнакомец немедленно отправился на станцию, это ее насторожило. Что все это значило? Зачем этот человек приезжал сюда из Москвы, заплатив сорок рублей за такси? Движимая любопытством и еще не совсем осознанным беспокойством, женщина пошла следом за Шервудом, стараясь не быть им замеченной.

Они пришли на станцию. Шервуд подошел к кассе, взял билет на электричку до Москвы и стал с нетерпением ожидать поезда. Женщина же направилась к уполномоченному государственной безопасности.

Минут через десять Шервуд сидел в чистом и светлом вагоне поезда, который вез его в Москву.

Как только машина Снэйка оказалась в черте города, он поспешил к телефону-автомату.

Ему ответил молодой мужской голос.

– Товарищ Красавин, вы сейчас свободны? – спросил Снэйк.

– Да, в чем дело?

– Я хотел бы часика через два встретиться с вами.

– Где? – поинтересовался собеседник. – Там, где в прошлый раз?

Страницы: 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Справочное и практическое руководство, в котором систематизированы сведения о современном графическо...
Эта повесть – о столкновении интересов двух подростковых компаний – благополучных питерских гимназис...
Если вы считаете, что воображение может быть лишь источником бесплодных фантазий, то Ник Фаррелл, не...
Слово «карма» знакомо многим. Им путают, им объясняют наши неудачи и несчастья, болезни и финансовые...
Даже взрослые с удовольствием будут читать эти восхитительные, словно сама Италия, сказки! Что, вы е...
Яркая, образная проза Александры Окатовой рассчитана на самого взыскательного читателя. Психологичес...