Городской тариф Маринина Александра

– Врешь? – недоверчиво переспросил Юра.

– Да как бог свят! Просил, чтобы мы с тобой за него перед Колобком походатайствовали. Юра, он ведет какую-то мощную игру, в которой я не могу разобраться. Тут в чем-то большая подстава, но я никак не пойму, в чем именно.

Коротков задумчиво посозерцал потолок и глубокомысленно произнес:

– Да, мать, кажется, мы с тобой попали. Причем по-крупному. Может, нам пора валить отсюда, пока нам головы не снесли, а?

– Решай сам. Как ты скажешь, так и сделаем.

– Или побарахтаемся еще чуток? – задумчиво продолжал Юра. – Поиграем с ним в его игру.

– Так мы же правил не знаем, – возразила Настя. – Как играть, когда правила неизвестны?

– Ну уж как-нибудь. Мы с тобой старые сыскные собаки или кто? Мы и без правил сыграем с этим щенком. Зелен он еще на нас с тобой пасть разевать.

– Он очень умный, Юрка. Он еще пятнадцать лет назад был умнее всех своих сокурсников вместе взятых. Я его вспомнила, я в его группе занятия вела.

– Умный, говоришь? – хмыкнул Коротков. – Ну и ладно. Умному и проиграть не стыдно. Ты чего сидишь-то без дела? Ты давай кофе наливай, чайник уж вскипел давно.

Настя едва успела разлить кипяток по чашкам, как тренькнул внутренний телефон.

– Иду, Константин Георгиевич, – коротко ответил Юра в трубку.

Попили кофейку, называется…

* * *

Евгений Леонардович Ионов всегда боялся старости. Вот сколько себя помнил, столько и боялся. В его роду было много долгожителей, одна из прабабушек умерла, когда ему было пятнадцать, вторую он хоронил в двадцать два года. Прадедушки жили чуть поменьше, но все равно он застал в живых обоих и хорошо их помнил. Помнил их старческую беспомощность, слабость, зависимость от детей и внуков, которые должны были ухаживать за ними, терпеть их забывчивость, неопрятность и сенильное слабоумие, в простонародье именуемое старческим маразмом. Помнил, как шушукались взрослые, обреченно вздыхали и ссорились между собой, выясняя, кому ехать в отпуск, а кому оставаться ухаживать за стариками. Он много всякого помнил, и из этих воспоминаний выросло твердое убеждение, что он ни за что на свете не хотел был оказаться в таком положении, когда уход за ним, даже просто присутствие рядом с ним станет его родным в тягость и они, пусть и не признаваясь в этом, станут с нетерпением ждать, когда же он их, наконец, освободит от всех этих мучительных и обременительных забот.

Он понял, что помочь могут только деньги. Он не будет заставлять детей и внуков ухаживать за собой, он будет жить один, обязательно один, наймет сиделку, домработницу, кого там еще надо, и в его доме всегда будет чисто, будет пахнуть хорошим свежесваренным кофе и пышными сладкими булочками, и сам он, чисто выбритый, с вымытыми волосами, в брюках, наглаженной сорочке и домашней шелковой куртке, интеллектуально сохранный, мудрый и понимающий, осведомленный обо всех новинках кино и литературы, хорошо разбирающийся в текущей политике, станет тем «папой-дедушкой-прадедушкой», в гости к которому приходят не по принуждению, а с радостью, с удовольствием и, что немаловажно, даже чуть чаще, чем ему хотелось бы.

Вот такой намечтал себе Евгений Леонардович собственную старость, и загодя начал закладывать материальный фундамент для осуществления своей мечты. Это не означает, что он превратился в скопидома, засовывающего в чулок каждую копейку, остававшуюся после приобретения самого минимально необходимого. Отнюдь. Лет с сорока он принялся тщательнейшим образом заботиться о своем здоровье, ежегодно проходил диспансерное обследование, чтобы, не дай бог, не упустить какую ни то зарождающуюся хворобу, постоянно занимался спортом, плавал, ходил на лыжах, играл в теннис, ежедневно пробегал по утрам пять километров, принимал контрастный душ, раз в неделю непременно парился в бане, строго следуя методическим рекомендациям, чтобы пошло исключительно на пользу здоровью, а никак не во вред. Из спиртного употреблял только красное вино, причем, очень хорошее, дорогое, и не более одного стакана в день. Соблюдал режим питания – «поменьше жирного и сладкого, побольше овощей и фруктов», рано ложился спать – «самый полезный для здоровья сон – это часы до полуночи» – и рано вставал, а уж если чем-то заболевал, то лечиться предпочитал народными средствами, «чтобы не засорять организм лишней химией». Понятно, что на такую жизнь тоже требовались деньги, да хоть питание взять: чтобы при советской торговле обеспечить на своем столе разнообразие овощей и фруктов, не гнилых и не мороженых, нужно было постоянно покупать продукты на рынке, а это выходило раз в пять, а то и в десять дороже, чем в магазине. А горнолыжное оборудование? А фирменные теннисные ракетки? А бесконечные взятки медицинским работникам, от которых зависела возможность пройти обследование не в районной поликлинике, а там, где есть новейшая диагностическая аппаратура? Короче, все стоило денег, а уж когда советская власть скончалась и началась власть непонятно какая, но новая, денег на поддержание здоровья стало требоваться еще больше, только теперь на смену слову «взятка» пришли «коммерческие цены». Можно лечиться в самых лучших клиниках, можно проходить обследование на компьютерном томографе, можно покупать лекарства за рубежом, чтобы не нарваться на подделку, можно ежедневно потреблять такие продукты, о которых в прежние времена и не слыхивали. Все можно, только плати.

И Евгений Леонардович платил, не скупясь. Нет ничего дороже здоровья, и никаких денег на это не жалко.

Однако же, чтобы не жалеть денег, надо по крайней мере их иметь, это уж как минимум. И начиная с тридцати лет, с того самого дня, когда он принял судьбоносное решение касательно собственной старости, Ионов зарабатывал деньги, зарабатывал исступленно, самозабвенно, не гнушаясь никакими приработками, в рамках дозволенного, разумеется. Он подчинил этому свою карьеру.

И вот сегодня, в день своего восьмидесятилетия, он впервые понял, что попал в капкан. Все получилось так, как он и задумывал: у него прекрасная квартира, в которой Евгений Леонардович живет один (жена умерла почти десять лет назад), у него машина и нанятый водитель, в любой момент готовый отвезти-привезти, к нему ежедневно приходит домработница, убирает, покупает продукты, готовит, стирает и гладит. Он прекрасно выглядит для своего возраста, одет с иголочки, благоухает дорогой туалетной водой. У него есть личный врач, каждую неделю осматривающий Ионова, снимающий кардиограмму и присылающий к нему на дом разных специалистов (по мере надобности, УЗИ, к примеру, сделать, рентген или взять анализ крови). Есть и массажист, который приходит каждый день, кроме воскресенья. Чувствует себя Евгений Леонардович превосходно, и хотя пять километров уже по утрам не пробегает, но проходит их быстрым энергичным шагом. Дважды в неделю плавает в хорошем бассейне в дорогом спортивном клубе. Дети и внуки не знают с ним никаких забот, он даже не просит их помочь, когда с компьютером что-то не ладится, вызывает спецов из фирмы.

Все получилось так, как задумывалось. И все-таки не получилось. Это Ионов сегодня отчетливо почувствовал.

Встал, как обычно, в пять утра, съел сваренную на воде овсянку, выпил кофе и отправился на прогулку по пустым темным улицам, с удовольствием вдыхая пока еще не переполненный выхлопными газами воздух. Вернувшись, принял контрастный душ, вымыл голову, съел яйцо всмятку с ломтиком сыра, выпил еще одну чашку кофе, посмотрел новости по телевизору, и ровно в половине девятого вышел из дома. Машина уже ждала его возле подъезда.

– С днем рождения, Евгений Леонардович, – весело поприветствовал его водитель, жизнерадостный и неунывающий мужчина средних лет по имени Валера, к которому Ионов обращался не иначе как по имени-отчеству.

– Спасибо, Валерий Иванович.

– Куда едем с утра пораньше?

– В Фонд.

Фонд, куда направился Евгений Леонардович, имел длинное и труднозапоминающееся название, в котором помимо собственно слова «фонд» имелись еще слова «социальные», «прогнозирование», «исследования» и «последствия», но все сотрудники, в том числе и Ионов, давно уже называли его просто Фондом и никак иначе. Тем более что название примерно раз в два года менялось, становясь все более длинным, сложным и расплывчатым, хотя суть оставалась прежней. Располагался Фонд на двенадцатом этаже многоэтажного недавно построенного офисного центра. Миновав просторный холл на первом этаже, Ионов вставил электронную карту-ключ, прошел через турникет к лифтам и через несколько минут шагал по длинному коридору, привычно читая надписи на табличках. Вот здесь сидят социологи, здесь – математики, здесь – политологи, за этой дверью – отдел, где работают аналитики. А вот и его последнее детище, «Отдел комплексных монографических исследований». Ионову стоило немалого труда убедить руководство Фонда в необходимости таких исследований, и теперь он с особым трепетом следил за работой отдела. Следил… Вот в этот момент впервые и кольнуло. Он только следил за работой, а не руководил ею. Стар? Возраст не тот для руководства? Да бросьте, вон сколько восьмидесятилетних профессоров руководят кафедрами и отделами в академиях и институтах. Впал в немилость? Тоже нет. Его уважают, с ним советуются, его постоянно приглашают консультировать, ни один итоговый документ не выходит из стен Фонда без правок и окончательного одобрения Евгения Леонардовича. Специально для него в свое время, лет эдак пятнадцать назад, в штатное расписание Фонда была введена должность «главного специалиста», это уже потом таких «главных» стало несколько, а в то время он был единственным. Так в чем же дело?

Он сам виноват. Он слишком усердствовал в погоне за деньгами, и когда вставал вопрос, взять ли на себя научное руководство новой темой или выполнить работу по гранту или коммерческий заказ, предпочитал второе. Работа по гранту или коммерческому заказу предполагала либо индивидуальную работу, либо создание временного научного коллектива, который распадался, как только законченное исследование сдавалось заказчику. Если бы он наплевал на деньги, если бы руководил темами, разрабатывающимися постоянными штатными сотрудниками Фонда, его связь с этими сотрудниками оставалась бы крепкой и непрерывной. Евгений Леонардович помнил, как когда-то, много лет назад, они горели новыми идеями, обсуждали их до голодного обморока, забывая про еду и отдых, сидели на работе, не глядя на часы, а порой и оставаясь ночевать в кабинетах, потому что машин еще ни у кого не было, метро уже закрылось, а поймать такси ночью в Москве в конце семидесятых было весьма проблематичным, да и дорого по их-то тогдашней зарплате. Они собирались по выходным у кого-нибудь дома или приезжали на работу, в Академию МВД, чтобы продолжить обсуждения, расчеты, одним словом, мозговой штурм. Каждая новая мысль казалась гениальной, каждая новая формула грозила перерасти в научное супероткрытие… И конечно же, они все дружили, несмотря на разницу в возрасте. Евгению Леонардовичу, самому старшему, к тому времени доктору наук и профессору, было за пятьдесят, самому молодому, Диме Шепелю, – двадцать семь, он только-только закончил аспирантуру и защитил диссертацию в инженерно-физическом институте. Боже мой, какое было время! И Ионову казалось, что так будет всегда. Он состарится, но не уйдет на покой, будет заниматься наукой, и вокруг него всегда будут ученики, сотрудники, коллеги, и его квартира будет постоянно открыта для них, и они будут приезжать, советоваться, консультироваться, обсуждать результаты исследований, как и прежде, а он, Евгений Леонардович, будет, как и прежде, окружен талантливыми молодыми учеными, учениками и последователями, он останется в самой гуще событий.

А вот не получилось. Что-то пошло не так. И с каждым днем Ионов все отчетливее ощущал пропасть, лежащую между ним и остальными сотрудниками Фонда. Может быть, действительно, дело в старости? Мозг уже не так гибок, не так быстро обрабатывает информацию, не поспевает за новыми разработками и открытиями, и он постепенно становится пусть уважаемой (по привычке), главной (по статусу), но все-таки номинальной фигурой. Ах, как хотел бы он вернуть тот день два года назад, когда руководством Фонда был подписан приказ о создании отдела комплексных монографических исследований, и замначальника Фонда по научной работе спросил, не хочет ли профессор Ионов возглавить отдел. Сегодня Евгений Леонардович без промедления ответил бы согласием, а тогда он, дурак старый, отказался, потому что буквально за неделю до этого ему предложили руководство проектом по созданию программы борьбы с преступностью для одного из Федеральных округов России. За очень хорошие деньги. Проект был рассчитан на полтора года: полгода на разработку самой программы и еще год – авторское сопровождение. Ионов предпочел программу, и руководителем отдела был назначен другой человек. Кстати, бывший ученик самого Ионова.

Евгений Леонардович замедлил шаг перед дверью, за которой находились помещения отдела, посмотрел на часы. Две минуты десятого. В коридорах еще пусто, ни один человек не попался ему навстречу, рабочий день в Фонде официально начинался в десять. Ионов любил приезжать рано, потому что точно знал: в двух-трех отделах наверняка уже сидят научные трудоголики, которым не терпится возобновить прерванную накануне работу. Эти искрящиеся идеями ребята напоминали ему о прошлом, и он с удовольствием включался в обсуждение очередной суперидеи. Но в последние полгода, после окончания заказной работы над программой, он по утрам заходил только в «свой» отдел. «Свой» – потому что он придумал его, разработал концепцию, отстоял перед руководством, и считал для себя обязательным постоянно подтверждать нужность и полезность этого подразделения.

Дверь оказалась незапертой, значит, кто-то уже работает. Ионов остановился в квадратном холле с большим, стоящим у окна столом секретаря, и обвел глазами четыре двери, прислушиваясь. Уловив, откуда доносятся приглушенные голоса, он мысленно порадовался своему не утратившему остроты слуху и решительно вошел в кабинет. Он не ошибся, именно здесь уже шло бурное обсуждение. Увидев профессора, все замолчали, причем Евгению Леонардовичу показалось, что все трое сотрудников как-то растерялись, словно говорили о чем-то таком, что не предназначалось для его ушей.

– Ой, здрасьте, – сдавленно пискнула Верочка, специалист по психологическим аспектам подбора и расстановки кадров, и бросила вороватый взгляд на стоящий в углу кабинета сейф.

Что у них там? Какие-то материалы, которые не хотят показывать Ионову? Почему? Что за секреты?

И тут Ионов ощутил еще один болезненный укол. Они отрываются от него, отрываются его ученики и последователи, им больше не нужно его заскорузлое мышление, его заплесневелые взгляды и устаревшие методы. Вот если бы он руководил сейчас отделом, разве такое произошло бы?

Сергей Александрович, немолодой подтянутый бородач с типичной внешностью любителя самодеятельной песни, пришел в себя быстрее.

– С днем рождения, Евгений Леонардович!

Не забыли. Что ж, приятно. А Сережа молодец, опытный оперативник, никогда не теряется и моментально находит способ выкрутиться из любой ситуации.

– Спасибо, Сережа, – сдержанно поблагодарил Ионов.

– С днем рождения! – хором повторили следом за Сергеем Верочка и опомнившийся наконец третий участник дискуссии, Геннадий, бывший следователь.

– И что у вас там в сейфе? – скептически осведомился Ионов.

Верочка залилась румянцем, остальные расхохотались.

– Ничего-то от вас не спрячешь, профессор, – ответил Сергей Александрович. – Там подарок для вас. Но мы думали, вы придете попозже, и мы всем отделом во главе с начальником явимся вас поздравлять.

– Ну так поздравьте сейчас, – предложил Ионов. – Как говорится, с утра выпил – весь день свободен. В чем проблема?

Он все еще не верил, что в сейфе именно подарок, убежден был, что от него пытаются что-то скрыть, а подарок – просто отговорка. В нем внезапно проснулось нехорошее, злое стремление уличить ребят во лжи, чтобы не думали, что он уж совсем старый, глупый и никчемный и его ничего не стоит обвести вокруг пальца.

– Ну как же, Евгений Леонардович, а цветы? – возмутилась Вера. – Толик должен цветы принести, мы же рассчитывали попозже… А Толика еще нет.

– А ничего, вы пока без цветов, – великодушно разрешил Ионов. – Дарите подарок, а потом всем коллективом придете с цветами. Давайте-давайте, не томите.

Он злорадно следил за вконец растерявшейся Верочкой, медленно двигавшейся к сейфу. Интересно, что будет дальше? Нет там никакого подарка. И что они станут делать теперь?

Но Ионов ошибся. В сейфе оказался именно подарок. Настроение заметно улучшилось, Евгений Леонардович тепло поблагодарил сотрудников и пошел в свой кабинет, самый просторный из пяти кабинетов, скрывающихся за дверью с табличкой «Главные специалисты».

Для научной работы день был полностью потерян, с половины одиннадцатого потянулись поздравляющие, кто в одиночку, кто группами и целыми отделами, а в три часа устроили официальное чествование в конференц-зале с речами и фуршетом. Ионов сиял: помнят, ценят, уважают.

– Евгений Леонардович, есть пара вопросов, – раздался рядом голос Дмитрия Шепеля. – Или вас сегодня не трогать?

Шепель давно уже не тот худенький чернявый мальчик, физик-математик, почти тридцать лет прошло, поседел, растолстел. Когда создавался Фонд, Ионову предложили взять с собой из Академии всех, кого он сочтет нужным, и имя Димы Шепеля было первым, которое назвал Евгений Леонардович. Именно Дима со своими динамическими моделями дал тогда, в семьдесят шестом году, новый толчок научному направлению, начало которому положил за десять лет до этого сам Ионов, написав монографию «Использование математических методов в изучении преступности». До Шепеля математика, который пользовались криминологи, была статичной, она описывала то, что было и есть и позволяла строить прогнозы развития преступности исходя только из динамики самой преступности, Димины же модели давали возможность рассчитывать то, что будет с преступностью, в зависимости от того, как будут вести себя различные факторы, оказывающие на нее влияние. Сегодня Шепель руководит отделом математического моделирования и является правой рукой начальства. И снова Ионов почувствовал укол. Димка, его ученик, – правая рука, он сам – всего лишь главный специалист.

– А в чем дело? Какие-то проблемы?

– Нет, никаких проблем, текущие вопросы. Мы получили очередной обзор по диссертациям, и есть предложение по кадрам. Хотелось бы обсудить.

– Хорошо, – кивнул Ионов, отставляя бокал с шампанским. – Прямо сейчас?

– Через полчасика, ладно?

– Приду.

– Да ну что вы, Евгений Леонардович, мы сами к вам зайдем.

Уважают.

Ровно через полчаса в кабинете Ионова собрались Дмитрий Шепель и еще двое: начальник отдела научной информации и Кувалдин, начальник отдела комплексных монографических исследований.

– У нас на ноябрь назначена организация полевых экспериментов в десяти точках, – начал Шепель.

Ионов недовольно поморщился. Он прекрасно это знает, зачем напоминать? Полевые эксперименты – тоже его идея, его собственная, и за их ходом он намерен следить тщательнейшим образом.

– Я помню, – сухо произнес он.

– Я только хотел сказать, что во всех точках работа начата, – уточнил Шепель. – Мы идем строго по графику.

– Замечательно, – отозвался Ионов. – И в чем состоит вопрос, который нужно решать?

Начальник отдела научной информации откашлялся, достал из папки несколько скрепленных между собой листков и протянул профессору.

– Это обзор диссертационных исследований по проблемам борьбы с преступностью, выполненных в текущем году. Посмотрите, пожалуйста.

Ионов быстро пробежал глазами названия диссертаций. Да, мельчает наука, мельчает. Серость, скука, нигде ни проблеска оригинальной мысли, новаторского подхода. А вот это что? Очень интересно, очень… Кто автор? Он вернулся глазами к началу абзаца. Каменская А.П.

– Вот, Евгений Леонардович, – радостно заговорил Шепель, – вижу, вы тоже на этом месте зацепились. Каменская, да?

Ионов кивнул, еще раз вчитываясь в краткое изложение диссертации.

– Мы все обратили внимание. Все, кто читал обзор, выделили только Каменскую. Она мне кажется очень перспективной. Я хочу поставить вопрос перед руководством о приглашении ее на работу в Фонд.

– Разве у нас есть вакансии? Мне казалось, мы полностью укомплектованы.

– С Нового года нам увеличивают финансирование, и уже принято решении о введении одной дополнительной должности у математиков и еще одной – в отделе у Кувалдина, в комплексных исследованиях.

– Так в чем проблема? – поднял голову Ионов. – Приглашайте.

– Проблема в том, Евгений Леонардович, – медленно произнес Кувалдин, – что подполковник Каменская в настоящее время работает в зоне эксперимента. И ее никак нельзя оттуда изымать. Чистота эксперимента будет нарушена.

– Досадно, – вздохнул Ионов. – А ничего придумать нельзя? Может, как-то совместить одно с другим?

– Да как же совмещать? – возразил Кувалдин. – Никак не получится. И потом, мы ее не изучали совсем. Может, она нам не подходит.

Это и был тот самый спорный вопрос, с которым пришли к Евгению Леонардовичу. Высказывали аргументы «за» и «против», спорили о том, какие моменты являются принципиальными, а какими можно пренебречь, и в результате почти ни до чего не договорились. Ясно было одно: подполковник Каменская со своими взглядами и подходами оказалась бы в научных подразделениях Фонда очень даже на месте, но совершенно непонятно, насколько она надежна, это во-первых, и можно ли ее забирать из зоны, в которой проводится плановый эксперимент, во-вторых.

– Пусть пока начнут собирать материалы о Каменской, – решительно заявил Шепель, – а там видно будет, когда эксперимент закончится.

– В зонах эксперимента комплексные исследования уже начались? – спросил Ионов.

– Да, во всех, кроме Москвы.

– Вы что, какого-то особого случая ждете? – Ионов вперил недовольный взгляд в Кувалдина, начальника «его» отдела.

– Нет, но эксперимент только-только начался. Вы же понимаете, Петровка – это не земля, к ним не все подряд преступления попадают. Сегодня они в работу не взяли ничего нового. Как только у них появится новое дело, так сразу и приступим.

– Только первое же дело, – строго напомнил Ионов. – Первое же, какое будет. Не вздумайте выжидать и выискивать, что поинтересней.

Оставшись один, Евгений Леонардович прочел несколько документов, внес правки, отдал секретарю и отправился домой. Сегодня ему восемьдесят. Никаких банкетов и пышных празднований, скромное семейное торжество, все-таки будний день, всем завтра на работу.

И только поздно вечером, проводив гостей, Ионов стал разбирать подарки, наткнулся на тот, что подарили сотрудники «его» отдела, и вспомнил, что они ведь так и не сказали ему тогда, утром, о чем так горячо спорили, собравшись на работе так рано. Не сказали. И нет там никаких тайн, какие тайны могут быть в научной работе, пусть и столь специфической и не известной широкому кругу. Просто легла пропасть, огромная, глубокая и непреодолимая пропасть между ним, профессором Ионовым, и молодым поколением. Он не сумел удержать их возле себя, вернее, не сообразил вовремя, увлекшись зарабатыванием денег, что нужно сделать, чтобы не остаться в одиночестве. Нельзя всю жизнь зарабатывать деньги и в старости оказаться окруженным молодежью, не бывает так. Не получается. Деньги имеют много разных свойств, как явных, так и скрытых, коварных, проявляющихся далеко не сразу. Деньги могут наносить удар в спину как раз тогда, когда ждешь этого меньше всего. Они разрушают отношения между близкими людьми, они разрывают дружбу и в конечном итоге приводят к одиночеству. И чем больше денег, тем пронзительнее оказывается одиночество в старости. Странный закон…

* * *

Понедельники Милена не любила больше всего. Ну надо же так составить расписание, чтобы в один день были подряд три лекции – одна другой скучней! Она была добросовестной девушкой и прогуливать не хотела, но слушать бесконечную нудятину о доисторических временах никаких сил не было. Иногда она брала себя в руки и писала конспекты, но чаще прятала на коленях книгу и читала или, как и большинство ее сокурсников, писала SMS-сообщения, получала ответы и составляла новые. Или играла в какую-нибудь встроенную в мобильник игру.

Слава богу, уже третья пара, еще полчаса мучений – и все. Милена перевернула страницу книги, которую читала, и почувствовала, как беззвучно дрогнул лежащий в кармане пиджака телефон. Кто-то прислал сообщение. Она вытащила телефон и посмотрела на дисплей: «Мила, срочно позвони, очень срочно!!! О.» О. – значит Олег. Что там у него стряслось? Полчаса осталось, но ведь он пишет «очень срочно», да еще с тремя восклицательными знаками.

Она принялась быстро нажимать кнопки: «Я на лекции. Полчаса терпишь?» Через две минуты пришел ответ: «Нет! Это очень срочно!» Милена быстро сунула книгу в сумку и выскользнула из аудитории, провожаемая неодобрительным взглядом лектора. Ну и что такого? Может, у нее живот схватило, мало ли что бывает. Все люди, все человеки.

Оказавшись в коридоре, она набрала номер Олега.

– Мила, у тебя ключи от моей квартиры с собой? – быстро и озабоченно заговорил он.

– Да, конечно, как всегда. А в чем дело-то?

– Ты можешь сейчас поехать ко мне?

– В принципе могу… А ты разве не на работе?

– В том-то и дело, что на работе. То есть… я в бегах, мотаюсь по городу, у меня полный завал, я никак не успеваю. А мне только что позвонил сосед снизу, сказал, что я их заливаю. Я два часа назад заметил, что рядом с унитазом подтекает, но очень торопился, времени не было разбираться. Видно, подводку все-таки сорвало, и вода хлещет на пол.

– Черт! – вырвалось у нее. – Сильно его залило?

– Говорит, потоп, с потолка течет. Милка, поезжай, перекрой стояк, если не разберешься, где он, спустись в квартиру на этаж ниже, пусть этот сосед сам тебе поможет. Если надо, вызови аварийку. Справишься?

– Ну конечно, Олеженька, я все сделаю, не беспокойся. Тебя ждать?

– Я же уезжаю… Ах да, я не успел тебе сказать, я сегодня срочно уезжаю в командировку на три-четыре дня, не больше, у меня поезд через два часа, а мне еще все документы надо оформлять, мне домой никак не вырваться. Мила, выручай, а?

– Да не беспокойся ты, – она улыбнулась, – я все сделаю. Прямо сейчас поеду. Поезжай спокойно в командировку, все будет в порядке, с соседом твоим я разберусь.

Она ни капли не беспокоилась. Ну и что, что она в глаза этого соседа с нижнего этажа не видела? Милена ни секунды не сомневалась, что он не станет на нее орать, более того, не станет даже настаивать на том, чтобы Олег немедленно оплатил ремонт залитой квартиры. На свете есть только один мужчина, способный на нее орать, это ее бывший муж, но именно поэтому он и стал бывшим. Больше такие фокусы как-то ни у кого не получались, и не потому, что Милена умеет что-то особенное, нет, просто такая у нее внешность, такие глаза, такая улыбка, что невозможно ни отказать ей в чем-то, ни сердиться на нее. Сейчас она сядет в свою машину, новенький «ситроен», поедет к Олегу и все устроит наилучшим образом. Может быть, ей даже удастся быстро найти рабочих, устранить неисправность в квартире Олега и организовать и оплатить ремонт у соседа, так что к возвращению Олежки из командировки все будет в полном порядке.

* * *

Чигрик ничего не понимал. Он понимал только, что ничего не понимает. Как-то все идет наперекосяк…

Он успел с утра раскумариться и теперь пребывал в состоянии одновременно эйфории и легкого раздражения. Эйфория заставляла его быть уверенным в собственных способностях, в том, что весь мир принадлежит ему и будет вертеться вокруг него так, как Чигрику хочется, раздражение же возникло оттого, что он никак не мог сосредоточиться и начать четко соображать.

Сегодня он был во всеоружии, при фотоаппарате, видеокамере, нескольких бутылках пива и даже с бутербродами, предусмотрительно захваченными из дому. В субботу от пива с чипсами у него разболелся желудок, и он хвалил себя за то, что позаботился о еде в преддверии длинного «рабочего» дня. Он вовсе не был уверен, что именно сегодня ему будет, что снимать, но предварительные наблюдения говорили о том, что если не сегодня – так завтра, в крайнем случае – послезавтра, потому что «всякое такое интересное» происходило в квартире на девятом этаже панельного дома не реже одного раза в три дня. А бывало и чаще.

Чигрик занял свой пост в десять утра, угнездился удобно, даже несколько раз впадал в дрему, но при звуке движущегося лифта моментально просыпался и напружинивал ноги, готовый в любую секунду соскочить с подоконника и спрятаться за поворотом лестницы, ведущей на чердак.

Около полудня или чуть позже начало происходить непонятное. В интересную для Чигрика квартиру пришли два мужика, минут через двадцать вышли с дорожной сумкой. Потом, где-то через час-полтора, один из них вернулся. Потом пришла баба, та самая, которая, собственно, и нужна была Чигрику. Чигрик все старательно фиксировал при помощи имеющейся техники. После прихода женщины он решил, что можно расслабиться на какое-то время, попить пивка и закусить бутербродами, ведь то, ради чего женщина приходит в эту квартиру, за пять минут не делается. В запасе у него как минимум час, ну, минут сорок – точно. Открыв бутылку, он сделал несколько глотков, предвкушая, как сейчас развернет пакет с бутербродами и вонзит зубы в мягкий белый хлеб с маслом и свежей колбасой, но дверь «интересной» квартиры вдруг начала открываться. Чего это они так быстро? Поссорились, что ли?

Дальше стало происходить совсем уж такое, с чем ослабленные наркотиками мозги Чигрика справиться не смогли. Из квартиры вышел мужик, аккуратно запер за собой дверь, постоял несколько секунд на лестничной площадке, словно прислушиваясь или даже принюхиваясь, внезапно резко поднял голову и направился вверх по ступенькам прямо к Чигрику.

* * *

Павел Седов открыл дверь квартиры и сразу понял, что Милены дома нет. Свет всюду выключен, и ставших уже привычными запахов вкусной еды, всегда встречающих его прямо у порога, не чувствовалось. Наверное, Милка поехала навестить родителей и задержалась у них, небось опять ее брат-алкаш какой-нибудь фортель выкинул. Брат этот придурочный – постоянная головная боль, то у него запой, то он лечится, то унес из дома что-нибудь ценное, продал и пропил. На лечение и на восстановление пропитого все время нужны деньги. Бедная Мила, сколько же сил у нее отнимают семейные дела! А она ничего, терпит, не жалуется, только горестно вздыхает.

Он разделся в прихожей и сразу прошел на кухню. Очень хотелось есть, и Павел был уверен, что перед поездкой к родителям в Подмосковье Мила что-нибудь приготовила ему на ужин. Однако на плите было пусто, ни сковородки, ни кастрюли с супом. Ничего. Он заглянул в холодильник – там лежали только продукты, купленные в магазине, ничего приготовленного, что можно было бы разогреть.

Павел недовольно поморщился и достал мобильник. Где ее носит?

В трубке раздавались длинные гудки, Милена не отвечала. Тогда он позвонил ее родителям.

– А она сегодня не приезжала, – удивленно ответила мать Милы. – И не собиралась. Она же на прошлой неделе у нас была.

Павел устало опустился на диван и попытался сосредоточиться. Может быть, они с Милой о чем-то договаривались на сегодняшний вечер, а он забыл? Может, она предупреждала его, что у подруги, например, день рождения и она придет поздно? Или еще что? Ничего не вспоминалось. У него не было привычки звонить своей подруге с работы просто так, чтобы узнать, как дела, вот он и не звонил, если не случалось чего-то из ряда вон выходящего. О чем же они говорили утром? Она собиралась в университет к первой паре, к девяти часам, они вместе вышли из дома, Павел сел в свой «джип», Милена – в «ситроен»… Вроде ничего такого, касающегося вечера, сказано не было. В парикмахерской, что ли, сидит? Впрочем, какая парикмахерская, время-то уже к одиннадцати. Он еще раз набрал ее номер, но кроме длинных гудков ничего не услышал. Значит, у подружки сидит, заболталась, телефон, небось, в сумке оставила, а сумку – в прихожей, вот и не слышит звонка. Что ж, бывает. Наверняка ведь предупреждала его, она вообще-то девка обязательная и внимательная к мелочам, а он, как обычно, мимо ушей пропустил. Павел усмехнулся про себя, подумав, что не имеет привычки внимательно прислушиваться к тому, о чем они с Миленой говорят по утрам. По утрам он злой, невыспавшийся и вообще относится к той породе людей, которые в нормальное расположение духа приходят только ближе к вечеру, а в первой половине дня к ним лучше не подходить.

Он снова полез в холодильник, нашел что-то пригодное для еды, положил в тарелку, уселся на диване перед телевизором и включил спортивный канал. На секунду прикрыл глаза и мгновенно провалился в тяжелую мутную дрему.

Когда очнулся и посмотрел на часы, была уже половина первого. Странно, что Мила его не разбудила, когда вернулась. Она терпеть не может, когда Павел спит, не раздевшись, всегда будит его и укладывает в постель. Он потянулся, зевнул, выключил телевизор и, стараясь не шуметь, побрел в спальню. В прихожей бросил взгляд на вешалку и не увидел ничего, кроме своей куртки. Мила, аккуратистка, всегда вешает свои вещи в стенной шкаф-купе, а ему лень. И обувь свою она туда прячет, а ботинки Павла вечно посреди прихожей валяются. Милка ругается…

Он собрался уже пройти в ванную, чтобы принять душ и быстренько юркнуть в постель, постаравшись не разбудить Милену, когда сообразил, что не видит ее сумки. Она же всегда вот здесь стоит, на вот этой низенькой тумбочке с всевозможными принадлежностями для чистки обуви. А ее нет… На Милу не похоже, у нее все вещи по своим местам разложены, она порядок любит.

Павел рванул дверь спальни. Там никого не было. Вот черт! Мила до сих по не пришла. И даже не позвонила, чтобы предупредить. Совсем не в ее стиле. А если… Да нет, чушь, не может этого быть! Ну какой любовник? Откуда ему взяться? Никогда он за Миленой не замечал ничего такого. Она очень красивая, спору нет, и мужикам нравится, они всегда вокруг нее вьются, познакомиться норовят, но это же нормально, она сама-то никаких авансов никому не выдавала, глазки не строила. Или он чего-то не заметил? Нет, не может быть. Это в принципе не в ее характере, уж за столько-то лет он Милу изучил, знает ее как облупленную.

С ней что-то случилось.

Он снова набрал номер ее мобильника, но на этот раз механический голос сообщил, что аппарат абонента выключен или находится все зоны действия сети. Дьявольщина! Как это «вне зоны»? Два часа назад были длинные гудки, значит, Мила была «в зоне», а теперь уже вне зоны? Куда она поехала? За город, что ли? Так теперь ретрансляторы куда хочешь достанут, их по всей стране понатыкано, разве что в тайге приема нет, так за два часа до тайги не доедешь ни на поезде, ни на машине. Ее похитили и увезли, это же ясно!

«Нет, ты определенно сошел с ума», – громко сказал сам себе Павел и вздрогнул: в пустой квартире ночью собственный голос показался ему оглушительным и еще почему-то неприятным. Никто Милку не похищал и не увозил, кому она нужна? Просто у нее сломалась машина, и она стоит где-нибудь, пытаясь найти того, кто ей поможет. А батарея в телефоне села, и телефон отключился. Вот и все. И вообще, ей не до звонков сейчас, она машиной занимается. Сидит в каком-нибудь занюханном круглосуточном автосервисе и ждет, когда устранят неисправность. Вообще-то в сервисе есть телефон, могла бы позвонить. Но она же понимает, что я пришел усталый и лег спать, она просто не хочет меня будить. Починит машину и приедет. Вот уже совсем скоро приедет, наверное, минут через двадцать или через полчаса, ночью дороги свободны, и как бы далеко она ни находилась, все равно доедет быстро. «Сейчас я приму душ, а когда выйду из ванной, Милка уже будет дома», – решил Седов.

Он долго стоял под горячим душем, специально тянул время, чтобы уж наверняка: вот он выйдет, а она уже дома.

Он вышел. А Милены по-прежнему не было. Павел запахнул поплотнее халат и снова сел к телефону. На этот раз он позвонил к себе на работу, Вадику Андрееву, который отбывал суточное дежурство.

– Слушай, позвони дежурному в ГИБДД города, узнай, не было ли ДТП с машиной… – он назвал марку и номер машины Милены.

– А что случилось-то, Паша? – сонным голосом поинтересовался Вадик.

– Да Мила моя куда-то делась, до сих пор дома нет.

– А сам чего не позвонишь?

– Ты при исполнении, тебе сразу скажут, а мне будут всю душу выматывать, кто я да что я… Уж сколько раз нарывался.

– Ладно, – вяло протянул Андреев. – Узнаю – отзвонюсь.

Вадик перезвонил минут через десять. Никаких дорожно-транспортных происшествий с участием Милениной машины не зафиксировано. Но это отнюдь не означает, что их не было вовсе. Могла быть обыкновенная подстава, лихие опытные ездоки в пять секунд сделали так, что Мила зацепила чужую дорогую машину крылом или бампером, и теперь здоровенные бандюки требуют, чтобы она возместила ущерб. Милицию они не вызывают, зачем им милиция? А Милка сама никуда позвонить не может, у нее батарея села, а они ей свой телефон, само собой, не дают. Или эти бандюки отобрали у нее телефон и выключили его. И машину тоже отобрали. И деньги. И она теперь идет пешком, и у нее даже нет денег, чтобы купить телефонную карту и позвонить из автомата. Но ведь в Москве огромное количество заведений, работающих круглосуточно, неужели нельзя зайти и попросить разрешения позвонить? Ей бы не отказали, не родился еще человек, особенно мужчина, который мог бы хоть в чем-то оказать Милене, в этом Павел Седов был на сто процентов уверен.

Почему же она до сих пор не пришла домой? И почему не позвонила?

Он посмотрел на часы и похолодел: без четверти три. И почему время так интересно устроено? Когда ждешь какого-нибудь желанного события, то время до назначенного часа тянется невыносимо медленно, это всем известно. А когда в назначенный час должно, обязательно должно что-то произойти, но почему-то не происходит, время мчится как оглашенное. Ты уговариваешь себя, что пять минут опоздания – это ерунда, и двадцать минут – тоже ерунда, этому можно найти миллион разумных объяснений, и ничего катастрофического пока не произошло, ну еще минута, ну еще пять, ничего страшного, вот сейчас, вот уже сейчас… И вдруг обнаруживаешь, что прошло не двадцать минут, и не двадцать пять, и даже не тридцать, а три часа. Пять часов. Восемь. И ни одно из миллиона разумных объяснений уже не годится, и это означает, что пора переходить к объяснениям неразумным и оттого страшным.

Страшных объяснений Павел Седов не хотел. Он снова включил телевизор, устроился на мягком уютном диване и прикрыл глаза, мысленно представляя, как Мила придет, и как он станет ругать ее за то, что не позвонила, за то, что вовремя не заряжает батарею, за то, что не предупреждает, куда поехала, за то… Он опять провалился в дрему и проспал до шести утра.

Милены все еще не было. Павел снова потянулся к телефону. Ее аппарат по-прежнему «выключен или находится вне зоны действия сети». Зато у дежурного по городу на Петровке с аппаратом все было в полном порядке. Имя Милены Юрьевны Погодиной по сводкам не проходило. Он набрал номер, по которому давали справки о несчастных случаях и экстренных госпитализациях: а вдруг ей стало плохо? Упала, сломала ногу или руку, головой ударилась? Да мало ли как бывает. Правда, врачи обычно звонят домой, ставят родственников в известность, но врачи тоже всякие бывают, могли и не позвонить. Но и по этому номеру о Милене информации не дали.

Павел проклинал себя за то, что так мало интересовался жизнью Милы, ведь он даже телефонов ее подружек не знает. И самих подружек почти не знает, в памяти осели парочка имен и лиц, но ни фамилий, ни адресов, ни телефонов… Оля, Марина… Какие-то «девочки» с курса. Еще была, кажется, Тамара, с ней Милена в больнице лежала, вернее, не в больнице, а в клинике, в Швейцарии. Вот, пожалуй, и все. И записной книжки у нее нет, она все номера в телефон записывала.

Он торопливо оделся, выскочил из дома, сел в машину и поехал на Петровку. Ему повезло, почти всю дежурную группу он знал если не по именам, то хотя бы в лицо. До создания Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Павел боролся с наркопреступлениями, будучи сотрудником МУРа, и здесь, на Петровке, его еще не забыли.

– Паш, а ты не гонишь? – недоверчиво переспросил его следователь. – Ну молодая же баба, с кем не бывает. Всего один раз дома не ночевала, а ты уже волну поднимаешь.

– С Миленой такого быть не может, – твердо проговорил Седов. – Ты ее не знаешь, а я знаю. Она очень ответственная и обязательная. Она не может просто так взять и загулять.

– Да может, Паша, может. Все могут. Ты не обольщайся.

– Ты не понимаешь.

– Чего я не понимаю? Что жена Цезаря вне подозрений? – устало усмехнулся следователь.

– Да при чем тут это! Я наркотиками занимаюсь, и чтобы на меня воздействовать, могут сделать все, что угодно! Машину мою взорвать, квартиру поджечь, меня избить, бабу мою похитить. Ты что, тупой?!

– А у тебя что, серьезная разработка идет?

– В том-то и дело. Там не один миллион крутится.

– Ладно, – кивнул следователь, – придется возбуждаться. Садись, пиши заяву. И номер ее мобильника укажи, я сейчас запрос быстренько напишу, к судье сам сгоняешь. Говоришь, телефон выключен?

– Выключен.

– Это жаль. А то установили бы, где сейчас аппарат. Ну да ладно, посмотрим, с кем она по телефону в течение дня разговаривала, а там видно будет. Да, и номер машины не забудь, марку там, модель, цвет – ну, короче, сам знаешь.

Седов знал. Ему никогда и в голову не приходило, что эти знания понадобятся ему самому, и от осознания этого тревога внезапно сменилась безысходностью. В тревоге всегда есть частичка надежды, что все обойдется. В безысходности же нет ничего, кроме самой безысходности.

ГЛАВА 3

Настя Каменская пришла на работу расстроенной и невыспавшейся. Накануне она до поздней ночи обсуждала с мужем своего нового начальника, пересказывала раз десять разговор с Большаковым, пережевывала детали и все пыталась с помощью Алексея вникнуть: где же здесь подвох, в чем закавыка. Чистяков относился к ее тревоге с пониманием, но ничего вразумительного в качестве объяснения предложить не смог. Он тоже не понимал, почему новый шеф ведет себя так… странно, что ли. По нынешним временам можно было бы даже назвать его поведение неадекватным, хотя, строго говоря, по всем управленческим меркам то, что он сделал в первый день пребывания в должности, было безупречным. Он заручился поддержкой наиболее авторитетных членов коллектива, он выразил готовность укреплять кадровое ядро, он отлично подготовился к вступлению в должность, он знал всех сотрудников, не только действующих, но и бывших, по именам-отчествам, он был безукоризненно вежлив и безоговорочно признавал старшинство более опытных коллег. Ну не к чему придраться!

А так не бывает. Особенно сегодня.

– Асенька, а может быть, это у тебя профессиональная деформация? Ты просто привыкла всех подряд подозревать, – осторожно предположил Чистяков. – А он, Большаков твой, такой же, как большинство нынешних ментов, просто по первости прикидывается. Пройдет месяц-другой – и все будет, как обычно. А? Все, что он тебе наговорил, это пустой звук, вот увидишь. Ничего он не станет делать, и ребят возвращать в отдел не будет, и тебя не повысит. Так, треплется для создания впечатления.

– А если сделает? Ну представь себе, за эти два-три месяца он сделает то, что обещал, и как ему потом жить? Он повысит меня в должности, он заменит одного из замов на Игоря Лесникова, выбьет квартиру для Короткова, избавится от балласта, наберет толковых ребят, хотя вообще-то непонятно, где он их возьмет, но допустим. И что? Если он такой же, как Афоня, что он станет делать с нами со всеми? Он же работать не сможет, мы ему все карты поперепутаем. Он просто не сможет нами руководить, особенно если один зам – Коротков, а другой – Лесников. Если у него хватило мозгов так повести себя в первый день, то он очень не дурак, а коль не дурак, то должен был просчитать перспективу.

Они так ни до чего и не договорились, Настя потом долго не могла уснуть и в результате встала утром с тяжелой головой, которую будто набили стекловатой. Первоначальный шок, еще накануне сменившийся тревогой, сегодня трансформировался во враждебность. В новом начальнике она готова была видеть врага и собиралась обороняться всеми доступными способами.

Мобильник в ее сумке заверещал, когда Настя подходила к зданию на Петровке. Звонил Коротков.

– Ты еще дома?

– Нет, уже у проходной.

– Зайди сразу ко мне, ладно?

– Что-то случилось? – испугалась она.

– Зайди, – коротко повторил Юра и отключился.

Еще не было девяти, Настя специально пришла пораньше, чтобы заняться бумажной рутиной. А Юрка-то что же? На работе ночевал, что ли? Значит, действительно что-то случилось. Не иначе, олигарха какого-нибудь грохнули. На всякий случай она, прежде чем подниматься на свой этаж, заглянула в дежурную часть. Нет, все как обычно, ночь прошла спокойно, все олигархи, звезды шоу-бизнеса и политики живы-здоровы. Уже легче.

– Чего так долго? – проворчал Коротков, когда она вошла в кабинет. – От проходной можно было уже десять раз дойти.

– А ты чего с утра такой агрессивный?

– Ничего. Садись. На вот, держи, я тебе кофе сделал. Остыл уже, пока ты неизвестно где гуляла.

Ей показалось, что Юра избегает смотреть ей в глаза. Настя взяла чашку, сделала несколько глотков еще вполне теплого кофе. Она решила, что будет молчать. Раз сам позвал, так пусть сам и начинает разговор. Почему в глаза не смотрит? Нашкодил? И кофе сделал… Как будто вину хочет загладить. А пауза-то явно затягивается.

– Ася, я с утра имел деловое рандеву с Большаковым, – начал, наконец, Коротков. – Он вчера вечером мне позвонил и попросил прийти к восьми, чтобы посовещаться.

– Ну и?

– Он был вчера у руководства, носил представление на тебя и на Сережку Зарубина. Сережкино представление подписали, а твое – нет.

Ну вот, Чистяков оказался прав, как всегда. Никто ее повышать в должности не собирается.

– Он объяснил, почему? – спросила Настя, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Сказал, что по поводу тебя подняли жуткий крик и припомнили все твои неудачи за последний год. Видно, Афоня изо всех сил постарался, чтобы тебя выперли на пенсию и срок службы не продлевали, если ты напишешь рапорт. Конечно, оперу с твоим стажем срок службы продлили бы без разговоров, еще и спасибо сказали бы, так он сделал все возможное, чтобы этого не произошло. Очень ему неудобно было с тобой работать, очень ты ему мешала.

– Это Большаков тебе так сказал? Или информация из другого источника?

Юра пожал плечами.

– А какая разница?

– Большая, Юрочка. Если ты точно знаешь, что все было именно так, я готова поверить. Но если ты знаешь это только со слов Большакова, то я уверена, что это вранье. Никуда он не ходил с моим представлением. Он просто морочит мне голову, чтобы я думала, что он такой хороший и радеет о деле и лично обо мне. На самом деле это сплошная показуха.

– Ася, ты не права.

– Почему?

– Потому что он спрашивал меня, на какие рычаги можно нажать. Он спрашивал, к кому из людей, имеющих влияние на наших начальников, можно обратиться.

– И что ты ответил?

– Посоветовал ему позвонить Заточному.

Настя залпом допила кофе и поставила чашку на стол.

– Юрка, в твои годы уже пора перестать быть наивным. Это все спектакль, игра, неужели ты не понимаешь? Он просто морочит нам голову. Кстати, на какую должность он собирается назначать Зарубина? У нас же нет свободной ставки старшего опера. То есть с Зарубиным – это тоже спектакль.

– Он имел в виду назначить тебя старшим опером по особо важным, а Сережку перевести на твою должность. Поэтому он и носил два представления сразу.

– Это тоже с его слов? – усмехнулась Настя. – Вот видишь, как славно все получается, меня повышать руководство отказывается, стало быть, и Зарубина повышать некуда. Большаков сделал все возможное, а ему плохие дядьки-начальники кислород перекрыли. И он весь в белом, и мы с мытыми шеями. Вроде как обещание не выполнил по независящим от него причинам.

– Но он же сказал, что представление на Серегу подписали…

– Интересно, каким это образом? Ты же сам сказал, что свободной должности нет.

– Слушай, я как-то не подумал, – растерянно ответил Коротков. – Вообще-то ты права… Это я лоханулся. Я в кадровых вопросах не силен, Афоня их как-то без меня решал, с другим замом, со своим друганом. Погоди-ка, я сейчас кое-что выясню.

Он снял трубку и начал листать телефонный справочник.

– Юра, еще рано, никого на месте нет, – Настя попыталась его остановить. – Ну кому ты собираешься звонить? В кадры? Выяснять, на какую ставку назначат Зарубина? Это же смешно.

– Кому надо, тот уже на месте, – буркнул Юра. – Не мешай. Але, Михалыч? Здоров будешь. Это Коротков. Слушай, глянь в свою разблюдовку, сколько по нашему отделу числится должностей старших оперов и сколько из них свободны. Сколько-сколько? Две? А откуда они взялись? Когда? Нет, не знал. Ну бывает, что ж теперь… Спасибо тебе, Михалыч.

Он осторожно положил трубку на аппарат и задумчиво посмотрел на Настю.

– Во как, подруга. Ни хрена не понимаю. У нас, оказывается, две свободные должности старшего опера.

– Откуда? – удивилась Настя. – Я была уверена, что Афоня их все занял своими протеже.

– Афоня занял, а Большаков освободил. Вчера. Он, оказывается, вместе с вашими представлениями принес два рапорта, от Симакова и Дуненко. Они просят перевести их в другие отделы. Симаков просится в седьмой отдел. Дуненко – в девятый. И в том, и в другом отделе есть вакансии, руководители отделов рапорта завизировали, то есть ходатайства поддерживают. И представления ни них вчера же и написали. Вот такие дела.

– Господи! Как же ему удалось их выпихнуть? – изумилась Настя.

– А это ты у него спроси. Я, как видишь, тоже не в курсе. Слушай, а он немало успел, Большаков-то наш, за первый день работы, а?

– Да, немало, – медленно протянула Настя. – Только не нравится мне все это. Ну ладно, пойду я, у меня там бумажки на столе дожидаются.

– Погоди, Ася, это еще не все. Сегодня рано утром приняли заявление об исчезновении одной молодой особы, завели розыскное дело. А потом и уголовное дело возбудили.

– Уголовное? Это с какой же стати? Труп, что ли, нашли?

Насте было, чему удивляться. Когда пропадает человек, оперативники заводят розыскное дело и ищут. А уж уголовное дело следователь возбуждает только тогда, когда находят труп этого человека или когда есть серьезные основания полагать, что пропавший стал жертвой насильственного преступления. В этом случае возбужденное дело дает основания проводить обыски, выемки и прочие необходимые следственные действия.

– Трупа пока нет, слава богу. Но пропавшая женщина – сожительница нашего коллеги, который занимается преступлениями, связанными с незаконным оборотом наркотиков. У него сейчас в разработке очень крупное дело, и есть основания полагать, что исчезновение дамы является элементом давления и устрашения. Кстати, ты этого мужика, наверное, помнишь. Паша Седов.

– Помню, но смутно. Так, сталкивались пару раз. Ну и зачем ты мне это рассказываешь? Мы же розыском не занимаемся, для этого есть другой отдел.

– Большаков сказал, что если обнаружат труп пропавшей, то нам придется этим заниматься. Убийство с целью устрашения сотрудника правоохранительных органов – как раз наше дело. И он предупредил, что в этом случае следователь позвонит прямо тебе, чтобы ты подключалась. Просил тебе передать, если я увижу тебя раньше, чем он.

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Разгар Первой Галактической… Земной Альянс продолжает вести изнуряющую войну, упуская шанс на мирное...
Она познала многое… Надежду и разочарование, бедность и богатство… Но деньги не принесли счастья, ве...
Александр Шульгин – мыслитель и авантюрист, солдат Истины и стратег Игры – еще одно доказательство т...