Дневник тайных пророчеств Грановский Антон

– Еще какой! – поддакнула медсестра. – Его все отделение обожает. Вам повезло, что попали к нему в руки!

Медсестра взяла с тумбочки флакон с бесцветной жидкостью и принялась устанавливать его в рамку капельницы.

Дьякон развернул клочок бумаги и поднес его к глазам. С одной стороны листок был исписан мелким, стремительным почерком. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это стихи. С другой стороны листка дьякон увидел рисунок, изображающий круторогую голову барана.

У барана было несколько пар глаз, а среди двух рядов оскаленных зубов торчали огромные клыки. Картинка была нарисована выцветшими чернилами.

– «И я взглянул, и вот, посреди престола стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей», – пробормотал дьякон, разглядывая рисунок.

– Что? – оторвала взгляд от капельницы медсестра.

– Ничего, просто вспомнил, – ответил дьякон.

– Вы лучше не разговаривайте. Помните, что вам доктор сказал? Вы еще не вполне отошли от шока. Вам нужно силы беречь.

Медсестра снова села на стул. Поправила белую шапочку и кивнула на листок бумаги, который дьякон все еще держал в руках.

– Это что-то важное?

– Может быть, – ответил отец Андрей. Он осторожно провел пальцем по кромке листка. – Думаю, я оторвал этот клочок от листа во время борьбы.

– Какой борьбы? – не поняла медсестра.

Дьякон посмотрел на нее и улыбнулся.

– Да я и сам толком не помню. Вас ведь зовут Светлана?

– Да, – ответила медсестра, улыбнувшись.

– Света, вы когда-нибудь грезили наяву?

– Наяву? – Медсестра неуверенно улыбнулась. – Вообще-то нет. А разве такое бывает?

– Видимо, да. Именно это произошло со мной… – Дьякон посмотрел на циферблат часов, красовавшихся над входом в палату, и договорил: – Полтора часа назад.

– Вы грезили наяву?

– Это лучшее название тому, что я пережил.

Медсестра смотрела на дьякона с тревогой.

– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? – спросила она. – Хотите, я позову врача?

Дьякон покачал головой:

– Нет, не нужно.

Отец Андрей внимательно оглядел клочок бумаги, затем, прищурив глаза, прочел строки, которыми была исписана одна из его сторон. Текст был старый, с «ятями» и «ижицами».

Пока дьякон читал, медсестра регулировала рамку капельницы и скорость подачи лекарства.

– Значит, этот клочок бумаги был у меня в руке, – проговорил отец Андрей не столько вопросительно, сколько задумчиво.

Медсестра кивнула:

– Конечно. Я сама вынула это у вас из пальцев. А что?

– Ничего. – Он посмотрел на медсестру и улыбнулся. – Светлана, вы чудесная девушка!

– Я знаю, – с кокетливой улыбкой ответила медсестра.

– Вы будете здесь всю ночь?

Она покачала головой:

– Нет. Мне нужно на дежурство. У нас тут рядом отделение для коматозников. Я там дежурю.

– Неприятная, должно быть, работа?

– Приятного мало, – согласилась медсестра. – Смотришь на них, и сердце кровью обливается. Зато если кто-то выйдет из комы – тут уж такая радость!

– Понимаю, – мягко отозвался отец Андрей. Вдруг в висках у него застучало и глаза стала заволакивать багрово-желтая пелена. Дьякона замутило, перед глазами запрыгали кроваво-красные искры и всполохи. Сердце пронзила игла такой тоски, что дьякон едва не взвыл.

– Вот черт… – пробормотал он, стискивая зубы и зажмуривая глаза.

– Что? – взволнованно спросила медсестра. – Вам плохо?

Отец Андрей через силу открыл глаза и слабо улыбнулся:

– Нет, все в порядке.

Его все еще мутило, но кроваво-желтая пелена перед глазами рассеялась. Тоска, захлестнувшая душу дьякона, тоже ушла, оставив после себя отвратительный осадок. Отец Андрей посмотрел на медсестру и вдруг нахмурился.

– Странно… – проговорил он.

– Что странно? – не поняла она.

Дьякон облизнул губы.

– Неприятное предчувствие, – ответил он. – Скажите, Света, а вам обязательно идти сегодня на дежурство?

Девушка неуверенно улыбнулась:

– Конечно. Это ведь моя работа. А что?

Дьякон замер, словно прислушивался к чему-то. Затем вздохнул и ответил:

– Нет, ничего. Просто показалось.

– Ничего удивительного, – сказала с ободряющей улыбкой медсестра. – Вы ведь пережили аварию.

Медсестра встала со стула и быстрым движением разгладила юбку.

– Мне пора, – сказала она. – А вам лучше поспать.

– Я не хочу спать, – ответил отец Андрей.

– Ну, тогда просто полежите и отдохните. Хотите, я включу вам телевизор?

– Не знаю.

– Я включу. Чтобы вам не было скучно. Пульт я оставлю на тумбочке, идет?

– Идет.

Медсестра включила телевизор, снова улыбнулась дьякону и вышла из палаты. Отец Андрей несколько минут лежал, не глядя на экран телевизора, изучая взглядом трещинки на потолке и мучительно о чем-то размышляя. Затем перевел взгляд на экран, взял с тумбочки пульт и прибавил звук.

Телевизор монотонно забубнил:

«…Первый год нового тысячелетия уже три месяца как начался. Несмотря на ужасающие пророчества, ничего страшного с миром не произошло. Как видите, наш мир не рухнул в бездну. Мы по-прежнему живы…»

Дьякон выключил телевизор и устало прикрыл глаза.

Отец Андрей задремал, но из дремы его вытащил голос медсестры.

– Больной, вы не спите? – спросила она громким шепотом.

– Нет, – ответил дьякон, улыбаясь и открывая глаза.

Он взглянул на медсестру, и улыбка сошла с его лица. Медсестра, стоявшая у двери, была полной противоположностью Светлане – приземистая, чернявая, ширококостная, с некрасивым, грубо и как бы наспех вылепленным лицом.

– А где Светлана? – спросил отец Андрей растерянно.

– Ушла на дежурство к коматозникам. Если понадобится – зовите меня. Я буду в коридоре. Вот этот человек, – медсестра ткнула коротким пальцем в бок своему спутнику, – хочет с вами познакомиться. Я справлялась у доктора – он разрешил.

Дьякон перевел взгляд на человека, мнущегося у двери. Это был пожилой мужчина, крупный, но с маленькой и совершенно лысой головой. Лицо у него было темным и морщинистым, как печеное яблоко, но, судя по осанке и широким плечам, старик все еще был крепок, как старый дуб. Неожиданный посетитель улыбался дьякону смущенной и извиняющейся улыбкой.

– Это водитель джипа, под колеса которого вы угодили, – объяснила медсестра. – Он чувствует себя виноватым и пришел извиниться.

Старик выступил вперед и заговорил глуховатым голосом:

– Я прошу прощения за то, что потревожил вас. Вы, наверное, все еще слабы, а я…

– Ничего страшного, – заверил его дьякон. – Я уже в норме.

Лицо старика слегка прояснилось.

– Да, – кивнул он. – Самое страшное уже позади. И для вас, и для меня. Вам, конечно, пришлось совсем туго. Но я тоже сильно перенервничал.

– Он привез вас в больницу, – пояснила медсестра. – И все это время ждал, пока вы придете в себя.

– Только на десять минут отлучился – кофейку купить, – извиняющимся голосом сказал старик. – Прихожу – а мне говорят, что вы уже разговариваете. Ну, я сразу к вам – извиняться.

– Насколько я знаю, виноват в аварии я, – мягко возразил дьякон. – Значит, извиняться нужно мне, а не вам. Вы уж не сердитесь на меня. До сих пор не понимаю, как я оказался на проезжей части. Вы сами-то целы?

Старик подошел к кровати и присел на стул.

– Да мне-то что сделается, – сказал он, глядя на дьякона добрыми и мутными, как у старого пса, глазами. – Слегка тряхнуло, только и всего.

– Сколько я вам должен за ремонт машины? – прямо спросил дьякон.

– За ремонт? – Старик улыбнулся. – Да господь с вами, ничего не должны. Две легкие вмятины, их и не разглядишь без очков. Вы лучше о себе думайте. Чтобы поправиться скорей. Ну а как надумаете домой – так я вас сам отвезу. Куда прикажете.

Отец Андрей стушевался.

– Вы слишком добры, – смущенно пробормотал он. – Если я могу чем-то…

– Можете, – весело кивнул старик. – У меня не так много друзей. Как-нибудь потом, когда выздоровеете, попьем вместе кофейку. Ну, или чего покрепче.

Старик лукаво подмигнул дьякону.

– Обязательно, – сказал в ответ отец Андрей. – Обязательно попьем. И думаю, что скоро. Залеживаться я здесь не собираюсь.

Дьякон покосился на медсестру и тихо проговорил, стараясь, чтобы слышал его только старик:

– Скажите, а вы больше никого не видели? Там, на проезжей части?

– Э-э… – растерянно протянул старик.

– Вместе со мной, – быстро пояснил отец Андрей. – Я один выскочил? Или рядом со мной кто-то был? Я плохо помню, что произошло. Но мне кажется, что я за кем-то гнался.

– Вот оно что, – понимающе проговорил старик. Он нахмурил коричневый морщинистый лоб, подумал несколько секунд, затем покачал лысой головой: – Нет. Не разглядел. Я и вас-то в последний момент увидел. Вдарил по тормозам, да уже поздно.

Дьякон разочарованно вздохнул.

– Да, конечно, – кивнул он.

Увидев, что дьякон расстроен, старик снова забеспокоился.

– А может, не было никого? – сказал он успокаивающим голосом. – Может, вы просто запамятовали? Врач сказал, что у вас был шок.

– Да, – пробормотал дьякон. – Вполне возможно.

– Дедушка, вы обещали, что не больше пяти минут! – напомнила от двери суровая медсестра.

– Да-да, уже ухожу. – Старик поспешно поднялся со стула. – Ну-с, – сказал он, улыбнувшись и протянув руку дьякону, – выздоравливайте. А как только поправитесь – транспорт и почетный эскорт будут ждать вас у самых дверей больницы.

– Огромное спасибо, – поблагодарил отец Андрей. – И еще раз простите мне эту дурость.

Старик пожал дьякону руку, повернулся и покорно зашагал за медсестрой, однако на полпути остановился и обернулся.

– Будьте осторожны, – сказал он. – Особенно на проезжей части.

– Дедушка! – сурово окликнула медсестра.

– Иду-иду. – Старик виновато развел руками, усмехнулся – дескать, ничего не попишешь – и торопливо засеменил к открытой двери.

Когда дверь за медсестрой и стариком закрылась, дьякон повернулся на бок и прикрыл глаза. Бороться с дремой больше не было сил. Засыпая, он успел подумать, что повел себя совершенно по-свински. Не представился старику сам и не спросил его имени. «Во всем виноват шок», – подумал отец Андрей в собственное оправдание, зевнул и через две секунды забылся мертвым сном.

И была тьма. Полная, беспросветная, страшная и блаженная одновременно. Она обволакивала Костолома, как черный, липкий туман, проникала ему в мозг, вылизывала ему глазницы холодным языком, входила в него и становилась им.

Холод замораживал его, делал неподвластным времени, неуязвимым и бессмертным.

«Да! – хотел прошептать Костолом. – Это то, что мне нужно! Я так долго ждал этого!»

Вдруг тьма вокруг стала стремительно сжиматься. И вот вся Вселенная сжалась до размеров маленькой, затхлой кладовки. И тогда его сердце сковал ужас.

– АД! – произнес в голове у Костолома шепелявый старушечий голос. – ТЫ ПОПАЛ В АД, МАЛЕНЬКИЙ МЕРЗАВЕЦ! ЗДЕСЬ ТЕБЯ БУДУТ ЖАРИТЬ, КАК СВИНЬЮ, ПОКА ТЫ НЕ ПРЕВРАТИШЬСЯ В ЭСКАЛОП!

– Нет! – хотел крикнуть Костолом. – Это не ад! Не ад!

Но рот его был заткнут чем-то мокрым и осклизлым, как комок грязи. Он стал задыхаться и закашлялся. Окружающее пространство снова погрузилось во тьму.

«Слава богу, – подумал он, – слава богу, это все не по-настоящему».

Но вдруг холод отступил, и тьма, объявшая разум Костолома, слегка расступилась. Сперва он ощутил как бы легкое дуновение ветра и даже различил тихие слова, которые нес ему этот ветер.

«Проснись… – шелестел ветер. – Проснись… Ты нужен мне… Нужен…»

«Нет, – сказал он ветру, не разжимая губ. – Я не хочу. Ты не можешь меня заставить».

Но ветер снова и снова повторял свою шелестящую песню:

«Проснись… Встань и иди… Встань и иди…»

«Нет, – опять сказал Костолом. – Я не знаю, где я нахожусь, но мне хорошо здесь. Я никуда не хочу отсюда уходить».

Ветер крепчал.

«Ты ДОЛЖЕН! – прошелестел он так сильно, что в висках у Костолома заколотилась боль. – Должен встать! У МЕНЯ НА ТЕБЯ БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ!»

Ветер стал все неистовее колотиться в черепе, как зверь, запертый в ящик, из которого нет выхода. Голову Костолома пронзила боль, словно по мозгу полоснули лезвием бритвы. Он хотел вскрикнуть, но не смог, поскольку кричать было нечем. У него не было ни рта, ни связок. Была только эта боль и разбуженное болью всепоглощающее желание жить.

«ПРОСНИСЬ!» – приказал ветер.

И в ту же секунду что-то произошло. Черный туман стал редеть, в нем появились проблески света. Неожиданно откуда-то издалека донесся гул… Гул приближался, нарастал… Гул обрушился на Костолома, подобно ревущей снежной лавине, словно в голове у него взорвалась граната, разнося череп на мелкие куски. Но в следующую секунду гул стал тише, и вдруг оказалось, что это вовсе не гул. Не гул, а людские голоса.

Говорили две девушки. Голос одной из них звучал мягко и негромко. Другая, напротив, говорила резко, нагловато и развязно.

– Свет, а кто это, на крайней кровати? – спросил развязный голос.

– Какой-то парень, – ответил ей мягкий голос. – Его нашли на загородном шоссе, неподалеку от леса. Он был голый и весь в крови. Наверное, его выбросили из машины. А потом еще пару раз переехали колесами.

– Какой ужас! И сколько он уже в коме?

– Три месяца.

– А имя узнали?

– Нет. Ни имени, ни документов – ничего. У него на руке татуировка есть, но даже это не помогло.

С каждой секундой голоса звучали все отчетливей, а «белый шум», из которого они выныривали, как две чистых струи из грязного потока, становился все глуше, отдаляясь и отходя на задний план.

– Что за татуировка? – спросил развязный голос.

– Да глупость какая-то. Всего одно слово. Костолом.

– Костолом?

– Да.

– А что, прикольно! Наверное, какой-нибудь байкер.

– Возможно. А может быть, бандит.

– Это еще прикольнее!

Теперь к звуку голосов добавилось какое-то новое ощущение, и он не сразу понял, что ощущение это – не слуховое, а зрительное. Он словно всплыл из черного омута к поверхности и взглянул сквозь прозрачную пленку воды наружу. Сначала он увидел два бледных, мутных пятна. Пятна эти тихонько покачивались, будто поверхность омута, сквозь которую он смотрел на них, была взбаламучена ветром.

Одно из пятен качнулось сильнее, и вслед за тем развязный голос поинтересовался:

– Свет, а можно я подойду поближе?

– Подойди, только ничего там не трогай.

Одно пятно отделилось от другого и стало стремительно наплывать. Наконец оно зависло, заколыхалось над ним, как огромная белая луна. И тогда он понял, что это человеческое лицо.

Посреди этой бледной луны проступило небольшое темное пятно, и оно задергалось, заизвивалось:

– Какой большой! Вы ему хоть волосы подстригли бы. И бороду лучше сбрить. Ух, вот это тело! Я таких качков только по телевизору видела.

Пятно замаячило перед глазами, а к зрительному и слуховому ощущению добавилось третье – тактильное. Он почувствовал, как что-то теплое и легкое пробежало по его руке, а затем – по шее.

– Ну и мышцы! Интересно, у него в штанах все такое же большое?

– Перестань! – оборвал другой голос, мягкий и насмешливый.

– Только не говори, что ты об этом не думала. Ты посмотри, какие у него мускулистые руки. А шея! Просто зверь. Так ты уже заглядывала ему в штаны?

– Валька, хватит нести чушь!

Раздался шорох. Затем что-то быстро пробежало по внутренней стороне его правого бедра.

– М-м…

– Убери руку с его штанов, я сказала!

– Да ладно тебе, Светусик. Я только одним глазком. Это же настоящий самец гориллы. Никогда не видела таких великанов.

– Нет, я сказала!

– Ну, пожалуйста… Ну, Светусик… Ну, хочешь, я перед тобой на колени встану?

Зажурчал тихий смех.

– Неужели так хочется?

– Жутко! Светка, ты же знаешь, как я неравнодушна к таким вещам!

И снова волна мягкого смеха.

– Валька, ты просто нимфоманка! А ведь в школе была тихоней.

– В школе мы все были тихонями. Ну, давай, а? Ну, Свету-усик! В этом нет ничего такого. Просто посмотрим, и все.

– Даже не знаю. Если кто-нибудь из врачей увидит…

– Да никто не увидит.

– А разочароваться не боишься? – насмешливо проворковал мягкий голос.

– Так можно?

– Ладно. Только быстро. И никому об этом не говори!

– Что я, дура, что ли?

Бледное пятно ушло куда-то вниз. По нижней части живота пробежал холодок. Послышался вздох разочарования.

– Лучше бы я на это не смотрела. Свет, а знаешь, что я думаю?

– Что?

– Наверно, когда Бог лепил его тело, весь материал ушел на бицепсы, а на эту штучку материала почти не осталось.

– Натяни ему штаны.

– С удовольствием. Там без микроскопа все равно ничего не разглядишь. А с виду такой кабан. Светка, а помнишь, что по этому поводу говорила наша «англичанка»?

– Appearances are deceitful![1] – одновременно произнесли девушки и засмеялись.

И вновь по низу живота пробежал холодок, сменившийся уютным, тугим теплом. Бледное пятно снова приблизилось к его лицу. На этот раз он увидел не только шевелящуюся черную дыру рта, но и глаза. Два грязных пятна на светлом фоне.

– Ну что, здоровяк? Обманул ожидания девушки? Ай, как нехорошо. Ну, ничего. Вот придешь в себя, будешь кушать много манной кашки – и у тебя вырастет.

– Валька, кончай издеваться над человеком!

«ВСТАНЬ И ИДИ! – ясно и отчетливо произнес голос в голове у Костолома. – ВСТАНЬ И ИДИ!»

– Ой! – вскрикнула девушка.

– Что?

– Светка, кажется, он открыл глаза!

– Не может быть!

Лица девушек были как в тумане, но постепенно очертания становились четче.

– Точно, открыл! Надо позвать врача!

Две мускулистых руки резко вскинулись кверху, схватили девушек за волосы и легонько, без всяких усилий стукнули их головами. Раздался треск, словно кто-то переломил сухую палку. Тела обмякли и рухнули на пол. Мышечное усилие было небольшим, но после трех месяцев неподвижности и оно далось Костолому нелегко.

Голова Костолома вдруг закружилась, а перед глазами поплыла пелена. Он понял, что отключается, и ему захотелось снова погрузиться в блаженный туман… Но властный голос внутри головы не дал ему этого сделать.

– НЕТ! – рявкнул голос. – ТЫ ВСТАНЕШЬ! ВСТАНЬ! Я ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ ВСТАТЬ!

Голос эхом прокатился по черепу Костолома, он сжал голову ладонями и застонал.

– ТЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРИНАДЛЕЖИШЬ СЕБЕ. И Я, ТВОЙ ГОСПОДИН, ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ: ВСТАНЬ!

Костолом оторвал от подушки тяжелую бородатую голову, кряхтя и постанывая, сел на кровати, опустив огромные босые ноги на пол.

Он еще чувствовал легкое головокружение, но вскоре прошло и оно. Костолом поднес к лицу ладонь, несколько раз сжал и разжал пальцы, возвращая онемевшим рукам чувствительность. Затем несколько раз сжал и разжал пальцы ног. Отросшие за время комы ногти на ногах царапали пол, как медвежьи когти.

Чувствительность возвращалась постепенно. Прошло не меньше пяти минут, пока он почувствовал в себе силы, чтобы встать. И тогда он встал. В голове его снова послышался гул, но теперь это не было неприятно. Постепенно из гула стали составляться слова и фразы.

– КТО ТЫ? – спросил его гулкий голос.

– Я… Костолом, – ответил он.

– КТО ТЫ? – еще громче и требовательнее повторил голос.

И в ту же секунду раскаленная молния прожгла мозг Костолома. Он схватился за голову огромными ладонями, сжал ее и простонал:

– Раб… Я твой раб, Господи!

– ТЫ СДЕЛАЕШЬ ВСЕ, ЧТО Я ПРИКАЖУ?