Шпионский роман Акунин Борис
– Чего тут мерить? Фигура стандартная. 48-й размер, 3-й рост. Нога у тебя, парень, сорок два? Ну и всё.
– Через сто двадцать минут чтоб было готово, – официальным тоном велел Октябрьский. – Выполняйте.
Старик вышел, а у Дорина внутри всё так и сжалось. Через два часа? Так скоро?
Октябрьский вышел из-за стола, на ходу подцепил стул, поставил перед Егором спинкой вперед. Сел, подбородок с ямочкой пристроил на скрещенные руки.
– Ну слушай, Дорин. Буду вводить тебя в курс дела. По порядку, от общего к частному. Вот тебе первый факт для осмысления. Скоро начнется война. С Германией.
Егор сморгнул. Что с немцами когда-нибудь воевать придется, это не новость, все понимают. Но чтобы «скоро»?
– Вопрос этот Фюрер решил еще прошлым летом, сразу после Франции. Войска к нашим границам фрицы стягивают уже несколько месяцев, не шибко-то и прячутся. Потому приказом Наркома заведено литерное дело с оперативным названием «Затея», для сбора данных о немецкой военной угрозе и работы на этом направлении. С этим ясно?
Дорин кивнул.
– Идем дальше. Факт номер два. По агентурным сведениям, Германия должна была ударить в середине мая. Поэтому наши агенты провели превентивную операцию в Югославии. Ну, ты, наверно, в курсе.
– Так точно. В газетах читал. Патриотически настроенные офицеры югославской армии устроили переворот и разорвали пакт с фашистами.
– Вот-вот. Переворот организовать – дело не столь хитрое. Думали, впадет Фюрер в истерику, кинет на Балканы свои дивизии от наших границ, да и увязнет хотя бы на месяц, на два. Тогда нападать на Советский Союз в этом году ему станет не с руки. Пока ноты-ультиматумы, пока войска доберутся до Югославии, пока повоюют, пока передислоцируются обратно – пол-лета и пройдет. Только недооценили мы Фюрера. Он не стал тратить время на дипломатию, ударил молниеносно, через десять дней после переворота. Еще за неделю расчехвостил всю югославскую армию. Знаешь, чем они югославам дух сломали? Зверской бомбардировкой Белграда. Пятьдесят тысяч убитых, все сплошь мирные жители. Раньше так не воевали. Чудовищно, но эффективно. После этого вся югославская армия, 340 тысяч человек, в плен сдалась. И что же мы в результате всей этой катавасии имеем? Полную неизвестность, вот что. – Октябрьский изобразил недоуменную гримасу. – Сидим, гадаем на кофейной гуще: нападет на нас в этом году Гитлер или передумал? Есть сведения, что он хочет сначала добить Англию, а с нами разобраться в следующем году. Правда это или дезинформация? Вот главный вопрос, на который должна дать ответ вверенная мне группа. От того, найдем ли мы правильный ответ, зависит решение ЦК и, в значительной степени, исход грядущей войны. То ли нам надо срочно бросать все силы на укрепление границ, сворачивать реорганизацию армии, закрывать долгосрочные проекты по созданию самолетов и танков нового поколения. То ли спокойно, не нервничая и не суетясь, завершить к весне 42-го программу укрепления обороны, и тогда нам сам черт не брат.
Старший майор замолчал, давая слушателю возможность как следует вникнуть в сказанное.
– Ты, Дорин, не удивляйся, что я тебе, младшему лейтенанту, про большую политику толкую. Я у себя в группе статистов не признаю. Каждый сотрудник, даже привлеченный вроде тебя, обязан понимать не только свой маневр, но и общую картину. А также свою ответственность за происходящее. Страшную ответственность. Ведь что будет? Мы проведем работу, я выдам заключение Наркому. Нарком пойдет с нашим заключением к Вождю. Вождь примет решение. Ошибемся – наше социалистическое отечество может погибнуть. Осознаешь?
– Это какой нарком? – спросил Дорин. – Товарищ нарком госбезопасности или сам Нарком?
Октябрьский даже обиделся:
– Конечно, Сам.
В феврале месяце прежний НКВД разукрупнили на два наркомата – Внутренних Дел и Государственной Безопасности. К делению этому сотрудники еще не привыкли, да и было оно больше условным. Сидели под одной крышей, ходили по тем же коридорам, ездили в общие дома отдыха. Даже руководство не сменилось, просто бывший начальник Управления госбезопасности тоже стал называться «народным комиссаром». Чтобы не путаться, сотрудники называли его «нарком госбезопасности», а прежнего – просто «Нарком» или «Сам». По-правильному именовать главного чекиста страны теперь следовало бы «заместителем председателя Совета народных комиссаров». Недавно получил он это высокое назначение и курировал теперь не только Органы, но и еще несколько ключевых ведомств.
В общем, одно дело спецгруппа подчинялась бы товарищу наркому госбезопасности, и совсем другое – напрямую Наркому.
Егор, что называется, проникся.
– Факт третий. Противостоит нам Абвер, организация, про которую тебе рассказывать не нужно, в ШОНе у вас по этой замечательной конторе был специальный курс. Задача Абвера – заморочить нам голову. Если нападение решено отменить, они должны создать у нас прямо обратное впечатление, чтобы мы попусту растратили свои силы. Если сроки нападения остаются в силе, Абвер попытается убедить нас, что войны в этом году ни в коем случае не будет. Ребята они хитрые, изобретательные, работают, что называется, с огоньком. По традиции там много бывших морских офицеров, да и начальник, как тебе известно, адмирал. Что мне в их организации нравится – должности там распределяют не по званию, а по профпригодности, так что капитан или даже обер-лейтенант может оказаться главнее полковника. Важен не чин (он в конце концов зависит от возраста), а личные качества. Переиграть абверовцев будет непросто. Особенно если учитывать наш кислый статус-кво с кадрами.
Старший майор тяжело вздохнул. Что такое «статус-кво», Егор запамятовал, но на всякий случай понимающе кивнул.
– На этом обзор ситуации заканчиваю и перехожу собственно к операции. – Октябрьский оживился. Можно сказать, повеселел на глазах. – Вчера ночью поступила агентурная информация. 20 апреля в полночь, то есть сегодня, в районе Святого озера (это около Шатуры) с самолета будет сброшен особо важный груз. Посылка или человек, неизвестно. Однако то, что занимаются этим лично германский военный атташе генерал Кестринг и его заместитель полковник Кребс, да и сама близость выброски к Москве – свидетельство особой важности этой акции. Наш источник сообщает, что подготовка ведется с соблюдением чрезвычайных мер секретности. Принимать груз будет Решке, капитан Абвера. Он числится третьим секретарем посольства. Разведчик сильный, опытный. Досье на него толщиной с роман «Граф Монте-Кристо», а по содержанию даже увлекательней. Когда сам Решке берет на себя обязанности приемщика – это не шутки. Но и мы окажем самолету уважение, – хитро прищурился начальник спецгруппы «Затея». – С нашей стороны встречать его будет не какой-то капитанишка, а представитель высшего комсостава, по германским меркам генерал-майор. – Он с шутливой важностью постучал себя по петлицам. – Имею приказ Наркома: перейти от пассивного наблюдения к активным действиям. Давно пора.
– Что такое «активные действия», товарищ старший майор?
– Будем перехватывать. Хватит с фрицами менуэты танцевать, время поджимает. Перехожу на быстрый фокстрот, а также на танго «Я задушу тебя в объятьях».
– А это что такое?
– Сам увидишь, – интригующе улыбнулся Октябрьский и снова подмигнул. – Если груз с руками и ногами, встречать его будем мы с тобой, два чистокровных арийца. Само собой, при поддержке группы молчаливых товарищей. Так что роль у тебя ответственная, почти что главная.
Егор приосанился, всем своим видом показывая: «Не сомневайтесь, не подведу», хотя у самого противно дрогнули колени. Главная роль! Без репетиций, в незнакомой пьесе, да еще какой…
– Со словами роль или как? – спросил он, изобразив бесшабашную улыбку. – Память у меня отличная, с первого раза запомню, вы не беспокойтесь.
– Ты запомни, главное, вот что. Театр у нас профессиональный и даже академический, так что всяческая самодеятельность исключается. Импровизаций не нужно. По собственной инициативе рта не раскрывать. Если парашютист к тебе обратится, отвечать односложно, с певучим баварским подсюсюкиванием, как ты умеешь. Ты – мой помощник, соблюдаешь субординацию, ясно? Если я почувствую, что дело запахло керосином, дам команду «давай!». Тогда хуком – и в нокаут. Только гляди, не перестарайся, мозги не вышиби.
– Если так, то лучше апперкотом. Рычаг силы короче.
– Апперкотом так апперкотом, специалисту видней. Однако я надеюсь, до этого не дойдет.
Дорин не спускал глаз со старшего майора, ожидая продолжения инструктажа, но Октябрьский молчал.
– Значит, не раскрываю рта, на вопросы отвечаю коротко, по команде бью апперкотом. Понятно. Дальше что?
– Да ничего, – усмехнулся Октябрьский, одобрительно глядя на младшего лейтенанта. – Вот и вся твоя роль.
– Ничего себе главная! – разочарованно протянул Егор. – Типа «кушать подано», что ли?
– А ты хотел, чтоб я тебе, желторотому, доверил вербальное пульпирование матерого абверовского агента?
«Вербальным пульпированием» на спецжаргоне назывался первичный словесный контакт с малоизученным объектом, чтобы с ходу сдиагностировать его статус, характер, степень опасности. Для этой ювелирной работы требовалась безошибочная интуиция, опыт, быстрота реакции.
– Ну не пульпирование, конечно, но, может, хоть подыграть вам как-то… Сказать что-нибудь, для естественности, для непринужденной атмосферы…
– Я тебе скажу! Ночь, у всех нервы на пределе, парашютист после приземления вообще еще не понял, на каком он свете. Какая к лешему естественность! И потом, Дорин, в хорошем театре маленьких ролей не бывает. Про систему Станиславского слышал? Даже если артист только говорит «кушать подано», он должен про свой персонаж всё в доскональности знать: биографию, черты характера, пристрастия. Вот этим мы с тобой сейчас и займемся. Как говорил товарищ Станиславский: «Верю – не верю». Надо, чтоб ты себя вел убедительно, иначе зритель тебе не поверит. А зритель будет особенный. Если сыграешь плохо, он не в буфет уйдет, пиво пить, а начнет садить с двух стволов, прямо в брюхо.
Октябрьский ткнул Егора твердым пальцем в живот и засмеялся.
Глава четвертая
Операция «Подледный лов»
В Москве было тепло, и по мостовым бежали ручьи, а прибыли в Шатуру – будто уехали не на 120 километров, а на две недели назад, когда весной еще и не пахло. На улицах городка еще кое-где серели сугробы, а окрестные поля и вовсе были белыми.
Пока что обосновались в горотделе госбезопасности, который занимал две комнаты в местном отделении милиции. Место было удобное – окна выходили аккурат на станцию, куда должен был прибыть гауптман Решке.
Октябрьский, развалясь в кресле, болтал ногой в белой бурке, курил папиросы, по телефону разговаривал благодушно и, пожалуй, даже лениво. Никакого напряжения в старшем майоре не ощущалось, зато Егор сидел как на иголках и поминутно наливал себе воды из графина.
Пока ехали в радиофицированной машине (Егор про такие слышал, но своими глазами видел впервые), начальника спецгруппы все время вызывала Эн-Эн, служба наружного наблюдения, докладывала.
В 18.50 Решке вышел из посольства; петляет, пытается уйти от слежки; дали ему оторваться от двух обычных «хвостов», но сегодня его ведут еще восемь дополнительных.
В 19.15 гауптман встретился на Казанском вокзале с двумя мужчинами, оба одеты в брезентовые плащи с капюшонами, меховые сапоги, за плечами по большому рюкзаку, в руках рыболовные снасти. Один опознан сразу – Леонгард Штальберг, сотрудник представительства «Фарбен-Индустри». Проходит по разработкам как агент германских спецслужб. Второго устанавливают. Штальберг достал из рюкзака еще один плащ, отдал Решке.
Сели на шатурский поезд. В 19.20 отбыли. В электричке решено наблюдение не вести – в вагоне мало народу. Но с каждой станции старшему майору радировали, а потом, когда Октябрьский обосновался в горотделе, звонили по телефону – автомобильная радиосвязь за пределами Москвы все-таки работала неважно, с перебоями.
В 20.20 из картотеки Третьего отдела сообщили, что третий «рыболов» установлен. Это некий Гуго фон Лауниц, инженер из московской конторы «Люфтганзы».
– Любопытно, – сказал на это Октябрьский. – Такой по нашему ведомству не проходил. Значит, до сих пор считался чистеньким.
В комнате неотлучно находился начальник горотдела лейтенант Головастый. Фамилия звучала, как прозвище – не потому что лейтенант выглядел большим умником, а потому что голова у него и в самом деле была здоровенная, с оттопыренными красными ушами. Шатурец нервничал – боялся ударить лицом в грязь перед высоким столичным начальством.
– Святое озеро, оно большое, площадь 312 гектаров, береговая линия около 9500 метров, – сыпал он цифрами, демонстрируя профкомпетентность. – С двух сторон к воде подходит лесной массив. Опять же торфяные болота. Они, правда, еще не оттаяли… Я вот тут на карте, товарищ начальник, места пометил, куда удобней выброс производить.
– Отстань, Головастиков, – отмахнулся старший майор, который всё время перевирал фамилию лейтенанта. – Они нас сами отведут, куда надо. Сходи лучше, проверь, как там группа захвата.
Егор группы не видел, знал только, что прибыла она около девяти и скрытно расположилась в каком-то пакгаузе. К Октябрьскому с докладом явился командир – подтянутый парень с подкрученными усиками, по званию младший лейтенант госбезопасности, фамилию Егор не разобрал и про себя окрестил командира Поручиком.
Октябрьский спросил только:
– Сапера не забыли? Ну-ну. Ступайте. Действовать согласно инструкции.
Зачем ему, интересно, сапер?
С вопросами Егор не лез. Только смотрел и слушал. Экипировали его на Лубянке так: ватник, резиновые сапоги поверх шерстяных носков, ушанка. Всё впору, движений не стесняет. Еще дали тонкую, но исключительно теплую фуфайку.
– Надевай-надевай, – велел Октябрьский. – Неизвестно, сколько будем в снегу топтаться, а ночной прогноз на Шатуру минус два.
Сам начальник был одет элегантно: дубленая куртка со шнурами, щегольские бурки, меховое кепи с козырьком. Прямо иностранец.
В 22.28 позвонили с соседней станции «Шатурторф»: встречайте гостей, через три минуты будут у вас.
Егор глотнул воды – в последний раз. Вскочил, стал застегиваться.
– Едет, едет, едет к ней, едет к любушке своей, – пропел Октябрьский приятным баритоном. Настроение у него улучшалось с каждой минутой.
– Вот она, настоящая жизнь, – потянулся он. – Ну-ка, Дорин, погаси свет и отодвинь шторы. Будем кино смотреть. Немое.
Дорин уже знал, что все, сходящие с поезда, проходят через площадь, мимо окон отделения. Головастый распорядился отремонтировать один уличный фонарь, в остальных поставить лампы поярче, так что освещение было подходящее, маленькая площадь просматривалась как на ладони. На случай если немцы вздумают спрыгнуть с перрона и идти через пути, на той стороне дежурили сотрудники – дадут знать.
Раздался шум приближающегося поезда.
– Товарищ старший майор, может, все-таки выдадите оружие? – спросил Егор.
– Твое оружие – апперкот, да и то исключительно по команде… Ага, вот они, голубчики. Прибыли.
Через площадь, в негустой толпе, шли трое мужчин в широких плащах, у двоих на плечах удочки и сачки, у третьего коловорот для подледного лова. Егор так и прилип к стеклу, стараясь разглядеть шпионов получше.
– «Три фашиста, три веселых друга, экипаж машины боевой», – промурлыкал старший майор. – Долговязый – Решке. Очкастый – Штальберг. Методом исключения устанавливаем, что носатый – это фон Лауниц. Хорошее у него лицо. Слабое. Вот с ним и поработаем.
Последнее было сказано вполголоса, про себя.
Стук в дверь. Вернулся Головастый.
– Всё нормально, товарищ начальник. У группы готовность номер один, цепочка оповещена по всему периметру. Как говорится, но пасаран.
– Что ж, веди нас, доблестный идальго, – сказал ему Октябрьский, надевая кепи. – Ночной зефир струит эфир, шумит, поет Гвадалквивир.
Егор впервые участвовал в настоящей оперативной слежке, и была она странная, совсем не такая, как учили в ШОНе.
Они со старшим майором просто шли сначала по улице, потом через поле по утоптанной снежной дорожке. Не маскировались, не прятались, визуального контакта с объектом не имели.
Вел немцев кто-то другой, кого Дорин и не видел – лишь точечные световые сигналы из темноты. По этим коротким вспышкам они трое (Егор, Октябрьский, Головастый) и двигались, а сзади бесшумно скользили тени в грязно-серых маскхалатах, группа Поручика.
После полей начался лес, довольно густой. Километров пять прошли, не меньше. Над головой светилась полоса неба – там плавала луна, помигивали звезды. Поднялся ветер, холодный.
– Понял я, товарищ начальник. Это они на просеку метят, – сказал Головастый. – Ее под линию электропередачи прорубили. Удобное место для сброса, я его сразу на карте пометил, честное слово. Просека широкая, метров семьдесят. По краям ельник, развести костры – не видно. А главное, прямо в озеро упирается. Лед еще крепкий, в принципе может и самолет выдержать, если небольшой.
– Ага, так он тебе и сядет, держи карман шире. – Октябрьский задрал голову. – Не повезло гауптману. Ночь лунная. Зато летчик будет доволен. И парашютисту легче, если, конечно, груз – это человек.
Огонек впереди мигнул два раза, потом еще два.
– Остановились. Ну-ка, теперь осторожно.
Старший майор отшвырнул папиросу, пригнулся и двинулся вперед мягко, плавно, так что и снег не хрустел.
Егор с лейтенантом последовали примеру начальника, сзади бесшумными прыжками догнал Поручик.
Лес впереди посветлел. За елями открылось голое пространство, справа расширявшееся и сливавшееся с белесым небом – очевидно, там было озеро.
На снегу отчетливо выделялись три фигуры. Доносился звук тихих голосов, вспыхнула спичка, звякнула крышка термоса.
– Что это они хворост не раскладывают? – прошептал Головастый. – А костры?
– Ложись, – приказал Октябрьский. – Представьте себе, что мы в Гагре, на пляже. Дорин, справа от меня. Головачов, слева. Подъяблонский, ты сзади.
Вот как, оказывается, звали Поручика.
– Не Подъяблонский, а Подъяблонский, – обидчиво поправил он. – Сколько раз говорить, товарищ старший майор.
– Ну извини, – хмыкнул Октябрьский.
Бойцы группы захвата залегли шагах в десяти, густой цепочкой. Ни звука, ни разговоров – слились со снегом и как нет их.
Полежали так с полчаса. От земли пробирало холодом, даже сквозь ватник и теплую фуфайку.
Потом Поручик шепнул:
– Летит!
Через несколько секунд Егор тоже услышал ровный, медленно приближающийся гул, а еще полминуты спустя уверенно сказал:
– «Дуглас», «Ди-Си»-третий. Транспортно-пассажирский, двухмоторный. Мы их тоже выпускаем, по лицензии. У нас он «Пэ-Эс»-84 называется. Идет где-то на 3000 метров. Скорость, по-моему, немного за двести, крейсерская.
Поручик уважительно на него покосился.
– Хорошо иметь рядом специалиста, – похвалил Октябрьский. – Ишь ты, конспираторы, даже о марке самолета позаботились. Обычно для сброса они обходятся «юнкерсами». В Абвере-2, на базе группы «Т», имеются иностранные самолеты всех марок, но зазря их не гоняют, только в особых случаях. Значит, груз действительно особой важности.
Немцы на просеке засуетились, встали в линию, метрах в тридцати друг от друга.
Октябрьский заметил:
– Понятно, почему костров нет. Фонарями сигналить будут. Оно проще, и следов не останется.
И точно: над головами агентов вспыхнули три ярких пятна – то загорятся, то погаснут.
– Пора, товарищ начальник? – выдохнул Головастый.
– Не пора. Пусть сначала груз сбросят. Не понравится летчику что-нибудь, улетит, а мы зря дров наломаем. – Старший майор приказал поручику: – По три бойца на каждого. Двое берут, третий подхватывает фонарь и держит, помигивая. Только не вспугните.
– Ничего, – спокойно ответил тот. – Они сейчас вверх смотрят, и слух нацелен не на периферию, а на звук мотора.
Подъяблонский уполз в темноту, а старши майор достал из-под куртки необычного вида бинокль и стал смотреть в небо.
– Это ночного видения, да? – шепнул Егор.
– Да. Причем с дальномером… Всё правильно, высота три сто. Молодцом, товарищ военлёт… Пошел на второй круг… Замедлил ход. Сейчас сбросит… Есть! Парашют раскрылся… Это человек! Дорин, сколько времени он будет спускаться?
– С трех тысяч? Если б не ветер, то десять минут. А с ветром… – Он прикинул скорость – пять метров в секунду, плюс-минус. – Минут тринадцать.
Старший комиссар отшвырнул бинокль в сторону, обернулся, энергично махнул.
Из ельника метнулись серые, едва различимые тени – это пошла группа захвата.
Октябрьский скороговоркой объяснил, не сводя глаз с просеки:
– Раз парашютист – понадобится пароль. У нас тринадцать минут, чтоб его добыть… Хорошо взяли, чисто!
Три световых пятна на поляне качнулись совсем чуть-чуть и снова восстановили прямую линию, слаженно замигали.
– Вперед!
Старший майор так рванул с места, что Егор сразу отстал, а местный чекист и вовсе трюхал далеко позади.
Каждого из немцев держали двое бойцов – вмертвую, на глухой залом. Раздавались стоны, сдавленное кряхтение.
– Следи за временем, – бросил Октябрьский и ткнул пальцем в долговязого гауптмана. – Эй, вы! Пароль для парашютиста!
– Я немецкий дипломат, – прохрипел согнутый в три погибели Решке. – Я третий секретарь посольства. Требую консул. Какой парашютист? Мы с друзьями идем на рыбалка…
– Пароль! – перебил его старший майор. – Иначе прикончу.
– Не посмеете!
– Пошли люди ловить рыбу да под лед провалились. Обычное дело. Ну-ка, в воду его. Башкой!
До берега было метров десять. У самой кромки лед подтаял, между белой коркой и серым песком чернела полоса воды.
Гауптмана поволокли к озеру, сунули головой под ледяной край. На помощь подоспели еще двое бойцов, навалились немцу на ноги. Решке бился, плескалась вода.
– Тех двоих подвести ближе, пусть полюбуются! – крикнул Октябрьский, не оборачиваясь. – Дорин, время!
Егор посмотрел на часы. Рука ходила ходуном, голос предательски дрогнул:
– Полторы минуты!
Он оглянулся на немцев. Выражение лиц у них было одинаковое: смесь недоверия и ужаса.
Один из солдат, державших фонарь, покачнулся.
– Держи, мать твою! – рявкнул Поручик. – Если нервишки слабые, служи в балете!
Перед глазами у Егора был светящийся циферблат. Секундная стрелка медленно перебиралась с деления на деление.
– Вынуть, товарищ начальник? – спросил Головастый, переминавшийся с ноги на ногу у самого берега. – Может, теперь скажет?
– Я тебе выну! Дорин, время!
– Три минуты!
Гауптман больше не бился, ноги нелепо расползлись в стороны.
– Пускай валяется, – приказал Октябрьский.
Бойцы встали, растирая заледеневшие руки. Неподвижное тело осталось лежать, погруженное в воду до пояса. Егор сглотнул. Фрица, наверное, еще можно было откачать. Неужто старший майор не прикажет вытащить?
– Теперь вон того, Лауница!
Носатый немец взвизгнул, и Егор вспомнил, как Октябрьский тогда сказал: «Хорошее лицо. Слабое. Вот с ним и поработаем».
– Пароль!
Лицо фон Лауница прыгало, губы дрожали. Сейчас, сейчас расколется! Но нет, немец молчал.
– Четыре минуты тридцать секунд, – доложил Егор.
Вдруг очкастый (как его, Штальберг) крикнул:
– Я! Я скажу пароль! Только условие – его тоже… – И мотнул головой на фон Лауница. – Под лед. Сами понимаете…
– Понимаю, – кивнул Октябрьский.
Подошел, придвинулся к Штальбергу вплотную. Шепотом спросил:
– Ну?
Тот едва слышно выдохнул:
– «Фау-Цет».
– Ясно. – Старший майор сосредоточенно смотрел очкастому в глаза. Потом приказал. – Этого тоже под лед.
Отчаянно упирающегося Штальберга поволокли к берегу, сунули головой в воду, и кошмарная сцена повторилась.
– Зачем?! – не выдержал Дорин.
– А ты на носатого посмотри, – вполголоса ответил Октябрьский.
Фон Лауницу, похоже, отказали ноги – он висел на руках у бойцов, губы дергались, ресницы часто-часто моргали.
– Время?
– Восемь минут сорок секунд.
Штальберг лежал точно в такой же позе, как Решке, по плечи погруженный в воду. Судороги уже кончились.
– Пароль? – спокойно обратился Октябрьский к последнему из немцев.
Тот зажмурился, но кобениться уже не стал.
– Скажу, скажу! Ли… Линда!
– Что и требовалось доказать, – наставительно посмотрел на Егора старший майор. – А то «Фау-Цет»… Так, пароль есть. Где наш херувимчик?
Поручик, оказывается, успел подобрать бинокль ночного видения и не отрываясь смотрел вверх.
– Он, товарищ начальник, хитрый. Стропы тянет, на лед спуститься хочет. Чтоб обзор у него был, подходы просматривались. Хреново. Группе не подойти. Какие будут приказания?
– Как это он не боится, что лед проломится? – удивился Головастый, хотя сам не так давно говорил, что на озеро может и самолет сесть.
Судя по кромке, ледяной покров был сантиметров семьдесят – восемьдесят. Ходить и даже подпрыгивать – сколько угодно, а вот если с размаху плюхнется парашютист…
– Что это там чернеет? – спросил Поручик, глядя через бинокль на озеро. – Вон там. Часом не остров?
– Точно! – подтвердил Головастый. – Островок. Маленький, метров тридцать в поперечнике.
– Туда он и целит. Усмотрел сверху. Ишь, мастер парашютного спорта.
Егор небрежно сказал:
– И ничего особенного. Я бы тоже приземлился. При пятиметровом ветре – запросто. Если б остров был метров десять, тогда, конечно…
– Значит, так, – прервал дискуссию Октябрьский, очевидно, уже принявший решение. – Дорин, идешь со мной. Остальным оставаться на берегу. До моего сигнала… Или до выстрелов. Этому, – показал он на поникшего фон Лауница, – кляп в рот. На всякий случай.
Вдвоем перепрыгнули через полосу воды на лед, быстро зашагали. Под ногами похлюпывало, несмотря на минус два. Еще пару дней теплыни, и завздыхает покров, треснет.
Парашютиста было видно уже невооруженным глазом. По серебристому небу скользил белый конус, спускаясь к темному пятну островка. Похоже, приземлится раньше, чем мы дотопаем, прикинул Егор. Идти было метров триста.
– Linda, Linda, mein Scha-atz…[5] – напевал Октябрьский на мотив «Светит месяц, светит ясный».
И Егору было совсем нестрашно. Не то что несколько минут назад, на берегу, когда топили шпионов.
– Товарищ старший майор, а как вы догадались, что Штальберг набрехал про пароль?
– Я его досье помню. Зубастый волчище. Железный крест у него за Испанию. Такой легко не сломается. К тому же литературу надо знать. Балладу «Вересковый мед» читал? Про то, как шотландцы хотели выведать у отца с сыном особо секретные сведения? А старик им велит сына убить – тогда, мол, скажу. Они, дураки, послушались.
- Правду сказал я, шотландцы,
- От сына я ждал беды,
- Не верил я в стойкость юных,
- Не бреющих бороды.
- А мне костер не страшен,
- Пусть со мною умрет
- Моя святая тайна,
- Мой вересковый мед.
Вот и островок: слева обрывистый берег, справа пологий; сухая трава, черные кусты, на них – белое полотнище парашюта. Человека не видно. Наверное, залег. Держит на мушке.
– Ну-ка, Дорин, крикни с убедительным баварским подвыванием: «Fehlt Ihnen was?»[6]
– Вы целы? – заорал Егор, приставив ладонь ко рту.
От земли отделилась тень. Высокий мужчина, в шлеме и комбинезоне. Точно – в руке пистолет. Кажется, 712-ый маузер, бабахающий очередями.
– Мы беспокоились, что вы угодите в полынью, – возбужденно воскликнул Октябрьский на своем чудесном немецком. – Вон она, совсем близко!
Под самым берегом действительно темнела вода.
– Ничего, – отозвался парашютист. – Сверху ее было хорошо видно. Пароль назовите.
А говорит он по-немецки нечисто, заметил Дорин. Бегло, но с акцентом.
– Марта, то есть Магда. Ах нет, шучу. Линда. Малышка Линда, – засмеялся старший майор, карабкаясь по склону. – Паршивая память на женские имена. Помогите-ка.
Шпион спрятал пистолет, нагнулся с крутого откоса и рывком вытянул их наверх – сначала одного, потом второго.
– Зашибли? – спросил Октябрьский, кивая на левую руку агента, плотно прижатую к боку.
– Немного, локоть. Ерунда, перелома нет. Но скатать парашют не сумею. Помогите. А потом кинем в воду.
– Ну-ка, Руди, – подтолкнул старший майор Егора, – давай в четыре руки. Это мой помощник, – объяснил он парашютисту. – Между прочим, служил в Люфтваффе. С парашютами управляться умеет.
Тот кивнул. Теперь он повернулся лицом к лунному свету, и Дорин разглядел широкое лицо с приплюснутым носом, прищуренные глаза. Агент беспрестанно поводил шеей, оглядывая белый простор. Но там было пусто и тихо, только шелестел ветер.
Сняли парашют с кустов, высвободили стропы, в два счета скатали.
Немец, или кто он там, стоял чуть поодаль, наблюдал. Ногой придерживал рюкзак.
Сейчас товарищ старший майор начнет его пульпировать, знал Егор. Перед арестом нужно вытянуть из фашиста как можно больше информации.
– Не болтало? В воздухе? Прогноз был неважный, мы с полковником Кребсом беспокоились, – приступил к делу старший майор, как бы ненароком упомянув заместителя военного атташе, который, по сведениям Органов, имел в германской разведке более высокий статус, чем его начальник.
Агент промолчал.
Подтащили парашют к обрыву, скинули в воду. Громкий всплеск, черные брызги, потом белая пена. Надо же, под самым берегом, а не мелко.
– Что же мы не познакомимся? – сказал Октябрьский, поворачиваясь. – Это, как я уже сказал, Руди. Ну а я гауптман Решке. Приветственная депутация в полном составе. А кто вас провожал? Вы откуда вылетели – из Мишена или из Штеттина? Ну, будем знакомы.
Читать бесплатно другие книги:
