Полиция Несбё Ю

– Знаю, знаю. Но должен же я был рявкнуть на них. Это одно из преимуществ, ради которых люди работают на износ, чтобы стать начальником. Так ведь?

На этот вопрос у Катрины Братт ответа не было. Она никогда не хотела быть начальником. И даже если бы хотела… Она догадывалась, что полицейский, прошедший лечение в психиатрическом отделении, вряд ли мог попасть в начало очереди из тех, кто собирался поделить между собой кабинеты больших начальников. Ее диагноз эволюционировал от маниакально-депрессивного психоза к пограничному состоянию, потом к биполярному расстройству и в конце концов к «здорова». По крайней мере до тех пор, пока она принимает свои маленькие розовые таблетки, помогающие ей держаться на плаву. Пусть себе ругают использование медикаментов в психиатрии сколько угодно, но Катрине лекарства дали новую лучшую жизнь. Правда, она замечала, что начальник особенно пристально приглядывает за ней и что на нее не возлагают больше оперативной работы, чем необходимо. Но это нормально, ей нравилось сидеть в своем тесном кабинете с мощным компьютером, паролем и эксклюзивным доступом к поисковикам, о которых не знали даже полицейские. Искать, путешествовать по Сети, находить. Выслеживать людей, судя по всему исчезнувших с лица земли. Видеть связи там, где другие видят только случайности. Именно на этом специализировалась Катрина Братт. Она не раз выручала Крипос и отдел по расследованию убийств в Осло. Поэтому окружающим приходилось мириться с тем, что с ними работает женщина, у которой приступ психоза waiting to happen[22].

– Ты сказала, что у тебя есть что-то для меня?

– В последние недели у нас в отделе было спокойно, и я изучала те убийства полицейских.

– Твой начальник из бергенского управления попросил тебя…

– Нет-нет. Я подумала, что лучше заниматься этим делом, чем блуждать по порносайтам или раскладывать пасьянсы.

– Я весь – внимание.

Катрина слышала, что Хаген старается казаться благожелательным, но с трудом скрывает бессилие. Наверняка ему досадно постоянно надеяться и постоянно разочаровываться, чем он и занимался на протяжении последних месяцев.

– Я просмотрела сведения в поисках лиц, каким-либо образом фигурировавших в обоих первоначальных убийствах, в Маридалене и Триванне.

– Спасибо большое, Катрина, но мы тоже их искали. Можно сказать, вдоль и поперек.

– Знаю. Но я работаю немного иначе, понимаете.

Тяжелый вздох.:

– Продолжай.

– Я заметила, что те два дела расследовали разные группы, только два криминалиста и три следователя участвовали в обоих расследованиях. И никто из этих пятерых не мог точно знать, кого допрашивали в рамках этих дел. А поскольку ни одно из дел не было раскрыто, у них истек срок давности, а объем у них – колоссальный.

– Колоссальный, это точно. И конечно, правда, что никто не может упомнить всего, что произошло в ходе расследования. Но все, кого допрашивали, естественно, занесены в Регистр уголовных преступлений.

– Вот именно, – сказала Катрина.

– Что именно?

– Когда человека доставляют на допрос со стороны, его регистрируют, а протокол допроса архивируют в материалах дела, по которому его допрашивали. Но иногда случаются накладки. Например, если допрашиваемый уже находится в тюрьме, с ним неформально беседуют прямо в камере и его не регистрируют, поскольку он уже зарегистрирован.

– Но материалы допроса все равно архивируются вместе с делом.

– Обычно да. Но не в том случае, если это допрос по совершенно другому делу, по которому человек является главным подозреваемым, а убийство в Маридалене только упоминается в ходе допроса, так сказать, с прицелом на будущее. Тогда весь протокол допроса будет заархивирован вместе с материалами первого дела, а любые поиски по имени не свяжут этого допрашиваемого с другим делом.

– Интересно. И ты обнаружила…

– Человека, которого допрашивали в качестве главного подозреваемого в изнасиловании в Олесунне, пока он отбывал срок за нанесение телесных повреждений и попытку изнасилования несовершеннолетней в отеле в Утте. Во время допроса его спрашивали об убийстве в Маридалене, но впоследствии протокол был заархивирован в деле о попытке изнасилования в Утте. Интересно то, что этого же человека потом допрашивали в связи с убийством в Триванне, но тогда уже вызывали обычным способом.

– И? – В голосе Хагена впервые появились признаки заинтересованности.

– У него было алиби на время всех трех преступлений, – сказала Катрина и скорее почувствовала, чем услышала, как выходит воздух из воздушного шарика, который она надула для Хагена.

– Вот как. Должен ли я выслушать еще какую-нибудь веселую бергенскую историю?

– Есть еще кое-что, – ответила Катрина.

– У меня встреча через…

– Я проверила алиби допрашиваемого. Оно было одинаковым во всех трех случаях. Свидетель, подтвердивший, что он был дома. Свидетелем этим выступала молодая женщина, и в то время ее показания сочли надежными. У полиции на нее ничего не было, она никак не была связана с подозреваемым, они просто жили в одном доме. Но если проследить за ней дальше во времени, открываются любопытные вещи.

– Например?

– Например, растраты, торговля наркотиками и подделка документов. И если внимательно прочитать протоколы ее последующих допросов, в них всегда повторяется одно и то же. Угадайте что.

– Лжесвидетельства.

– К сожалению, к этому редко прибегают, чтобы пролить новый свет на старые дела. По крайней мере, на такие старые и запутанные дела, как Маридален и Триванн.

– Но, черт побери, как зовут эту дамочку? – В голос Хагена вернулось оживление.

– Ирья Якобсен.

– У тебя есть ее адрес?

– Да. Ее можно найти в Регистре преступлений, в Регистре населения и в парочке других регистров…

– Черт, ее надо немедленно вызвать и допросить!

– …таких, как, например, Регистр пропавших без вести.

Осло надолго замолчал. Катрине хотелось совершить долгую прогулку, спуститься к рыбацким лодкам на набережной Брюгген, купить пакет голов трески, поехать домой, в свою квартиру на Мёленприс, не спеша приготовить обед и посмотреть сериал «Во все тяжкие», когда, по ее прикидкам, снова начнется дождь.

– Хорошо, – ответил Хаген. – Но ты, во всяком случае, дала нам ниточку. Как зовут парня?

– Валентин Йертсен.

– И где он находится?

– Вот именно, – произнесла Катрина Братт, повторяясь. Пальцы ее скользили по клавиатуре. – Я не нахожу его.

– Тоже пропал без вести?

– Его нет в списке пропавших. И это странно: похоже, его просто сдуло ветром с поверхности земли. Ни одного известного адреса, не зарегистрировано ни одного телефонного номера, даже нет банковского счета. Не голосовал на прошлых выборах и за последний год не покупал билетов ни на поезд, ни на самолет.

– В Google искала?

Катрина рассмеялась и не могла остановиться до тех пор, пока не поняла, что Хаген не шутит.

– Расслабьтесь, – сказала она. – Я найду его. Поработаю на своем домашнем компьютере.

Они закончили разговор. И Катрина поднялась, в спешке надела куртку, потому что тучи уже наползали на город со стороны острова Аскёй. Она уже хотела выключить компьютер, как вдруг ей в голову пришла одна мысль. Харри Холе однажды сказал ей, что люди часто забывают проверить наиболее очевидное. Она быстро застучала по клавишам. Подождала, пока откроется страница.

Несколько голов в открытом офисном пространстве повернулось в ее сторону, когда она разразилась отборными бергенскими ругательствами. Но она даже не собиралась успокаивать их и объяснять, что дело не в психозе. Харри, как обычно, был прав.

Она подняла телефонную трубку и нажала клавишу повтора последнего вызова. Гуннар Хаген ответил после второго звонка.

– Я думала, вы опаздываете на встречу, – сказала Катрина.

– Отложил. Даю задания по розыску этого Валентина Йертсена.

– Не надо. Я только что его нашла.

– Да?

– Ничего удивительного в том, что он словно исчез с лица земли. Я хочу сказать, не считая того, что он действительно исчез с лица земли.

– Ты имеешь в виду, что…

– Он умер, да. О чем имеется четкая запись в Регистре населения. Прошу прощения за бергенскую суету. Я иду домой, чтобы утешиться поеданием рыбьих голов.

Когда она повесила трубку и подняла голову, за окном уже начался дождь.

Антон Миттет оторвался от кофейной чашки, заметив Гуннара Хагена, входящего плавной походкой в столовую на седьмом этаже Полицейского управления. Антон некоторое время сидел, смотрел в окно, думал о том, как все могло бы быть. А еще он размышлял о том, что перестал думать, как все могло бы быть. Наверное, именно с этого начинается старение. Ты уже поднял выпавшие карты и заглянул в них. Новых карт не будет. Поэтому ты можешь только как можно лучше сыграть имеющимися картами и мечтать о том, какие карты тебе могли бы выпасть.

– Прошу прощения за опоздание, Антон, – сказал Гуннар Хаген и уселся на стул напротив него. – Дурацкий звонок из Бергена. Как дела?

Антон пожал плечами:

– Работа и еще раз работа. Смотрю, как молодежь несется вверх мимо меня. Пытаюсь давать им советы, но они не находят причин прислушиваться к престарелому мужчине, который все еще не продвинулся по службе. Кажется, они думают, что жизнь – это красная ковровая дорожка, раскинутая специально ради них.

– А как дома? – спросил Хаген.

Антон снова пожал плечами:

– Нормально. Жена жалуется, что я слишком много работаю. Но когда я прихожу домой, она тоже жалуется. Звучит знакомо?

Хаген издал неопределенный звук, который мог означать именно то, что собеседник хотел услышать.

– Ты помнишь день своей свадьбы?

– Да, – ответил Хаген, бросив беглый взгляд на часы. Не потому, что он не знал, сколько времени, а для того, чтобы подать сигнал Антону Миттету.

– Худшее заключается в том, что, когда ты стоишь у алтаря и отвечаешь «да» всей этой вечности, ты действительно хочешь сказать это «да». – Антон глухо засмеялся, покачивая головой.

– Ты хотел о чем-то поговорить со мной? – напомнил Хаген.

– Да. – Антон провел указательным пальцем по переносице. – Вчера на дежурстве появился один медбрат. Он показался мне немного подозрительным. Не знаю почему, но ты понимаешь, как старые пройдохи вроде нас это чуют. И я пробил его. Оказалось, что три-четыре года назад он был замешан в одном убийстве. Его выпустили, сняв подозрения. Но все равно.

– Понимаю.

– Я подумал, что лучше рассказать тебе об этом. Ты ведь можешь поговорить с больничным начальством. Может быть, его как-нибудь незаметно переведут.

– Я позабочусь об этом.

– Спасибо.

– Это тебе спасибо. Хорошая работа, Антон.

Антон Миттет сделал полупоклон. Он был рад благодарности Хагена. Рад, потому что похожий на монаха начальник отдела был единственным человеком в полиции, у кого он находился в долгу. Именно Хаген лично вытянул Антона на поверхность после того дела. Именно он позвонил начальнику полиции Драммена и сказал, что они наказали Антона слишком строго и что если в Драммене не требуется его опыт, то Полицейскому управлению Осло он определенно нужен. Так и вышло. Антон стал служить в дежурной части Криминального управления в районе Грлнланн, а жил по-прежнему в Драммене – только на такие условия была согласна Лаура. И когда Антон Миттет спустился на лифте в дежурную часть на втором этаже, он чувствовал, что идет более упругой и пружинистой походкой, чуть больше выпрямив спину, и даже с улыбкой на губах. И он чувствовал – да, на самом деле чувствовал, – что это может стать началом чего-то хорошего. Надо бы купить цветы для… Он передумал. Цветы для Лауры.

Катрина смотрела в окно, набирая на клавиатуре номер. Ее квартира располагалась на так называемом высоком первом этаже. Настолько высоком, что она не видела людей, проходящих мимо по тротуару. Настолько низком, что ей были видны их раскрытые зонты. А за каплями дождя, которые разбивались об оконное стекло под порывами ветра, ей был виден мост Пюддефьордсбруэн, связывавший город с дырой в горе на другой стороне фьорда, в районе Лаксевога. Но в данный момент она смотрела на экран 50-дюймового телевизора, где больной раком учитель химии варил метамфетамин. Ей это казалось на удивление забавным. Она купила телевизор, руководствуясь девизом «Почему одинокие мужчины хотят большие телевизоры?». DVD-диски были весьма субъективно рассортированы и расставлены на двух полках под проигрывателем «Маранц». На первом и втором местах слева на полке с классикой стояли фильмы «Бульвар Сансет» и «Поющие под дождем», а среди новых фильмов на следующей полке лидерство неожиданно захватила «История игрушек – 3». Третья полка была отдана CD-дискам, которые Катрина из сентиментальности не отдала Армии спасения, а сохранила для себя, несмотря на то что они были скопированы на жесткий диск компьютера. У нее были однозначные предпочтения: она слушала только глэм-рок и прогрессивный поп, чаще всего британский, лучше всего немного андрогинный: Дэвид Боуи, «Sparks», «Mott The Hoople», Стив Харли, Марк Болан, «Small Faces», «Roxy Music» и «Suede» в качестве своевременной точки.

Учитель химии вспоминал одну из ссор с женой. Катрина поставила DVD-проигрыватель на перемотку вперед и позвонила Беате.

– Лённ.

Голос был звонким, почти юношеским. И ответ ее давал ровно столько информации, сколько было необходимо. Если человек отвечает по телефону, называя только свою фамилию, разве это не означает, что он живет в большой семье и звонящий должен уточнить, с кем именно из Лённов он хочет поговорить? Но в данном случае Лённ – это всего лишь вдова Беата Лённ и ее дочка.

– Это Катрина Братт.

– Катрина! Давно тебя не слышала! Чем занимаешься?

– Смотрю телевизор. А ты?

– Проигрываю золотцу в «Монополию» и в утешение ем пиццу.

Катрина задумалась, сколько же лет золотцу. Во всяком случае, достаточно, чтобы выиграть у мамы в «Монополию». Еще одно шокирующее напоминание о том, как быстро летит время. Катрина хотела было сказать, что, со своей стороны, она в утешение ест рыбьи головы, но потом сообразила, что это будет так по-девичьи банально. Именно подобных ироничных квазидепрессивных речей ожидают от одиноких девушек вместо слов о том, как дела обстоят на самом деле и что они не уверены, смогут ли жить без свободы. На протяжении нескольких лет она время от времени подумывала позвонить Беате, просто чтобы поболтать. Поболтать, как она обычно болтала с Харри Холе. И она, и Беата были взрослыми женщинами-полицейскими, у обеих не было мужей, у обеих отцы работали в полиции, обе обладали интеллектом выше среднего, были реалистками без иллюзий, даже не мечтающими о принцах на белых конях. Правда, от коней они бы не отказались, если бы те могли доставить их туда, куда им надо.

Они могли бы о многом поговорить.

Но она так и не звонила. Если, конечно, дело не касалось работы.

Возможно, Беата думала так же.

– Дело касается некоего Валентина Йертсена, – сказала Катрина, – умершего растлителя. Ты знаешь такого?

– Подожди, – произнесла Беата.

Катрина услышала быстрый стук по клавишам и отметила еще одну объединяющую их черту. Всегда в Сети.

– Ах этот, – сказала Беата. – Я видела его несколько раз.

Катрина догадалась, что Беата открыла фотографию мужчины. Говорили, что у Беаты Лённ fusiform gyrus – часть мозга, отвечающая за распознание лиц, – хранит лица всех людей, которых Беата когда-либо видела. И в ее случае выражение «я никогда не забываю лиц» имело буквальный смысл. Ее наверняка изучали исследователи мозга, потому что она была одной из тридцати с чем-то людей во всем мире, кто точно обладал такой способностью.

– Его допрашивали как по делу Триванна, так и по делу Маридалена, – сказала Катрина.

– Да, я смутно помню, – ответила Беата. – Но вроде бы у него в обоих случаях было алиби.

– Одна из его соседок по кооперативному дому клялась, что он провел вечер вместе с ней у нее в квартире. Мой вопрос в следующем: вы брали у него пробы на ДНК?

– Если у него было алиби, то вряд ли. В те времена анализ ДНК был тяжелым и дорогим процессом. Его в лучшем случае проводили только в отношении главных подозреваемых, да и то если у нас на них больше ничего не было.

– Я знаю, но после того, как в Институте судебной медицины появилась собственная лаборатория по анализу ДНК, вы проверили ряд ДНК-проб из старых нераскрытых дел, да?

– Да, но на самом деле ни в Триванне, ни в Маридалене не было найдено никаких биологических следов. И если мне не изменяет память, Валентин Йертсен получил свой срок, а потом случилось это.

– Что?

– Его забили до смерти.

– Я знала, что он умер, но не знала…

– Конечно. Это случилось, когда он отбывал срок в тюрьме Ила. Его нашли в камере избитым до состояния фарша. Заключенные не любят людей, тискающих маленьких девочек. Виновного не нашли. Не исключено, что его не очень-то стремились найти.

Молчание.

– Прости, что не смогла помочь тебе, – произнесла Беата. – А вот сейчас мне выпало «Испытай удачу», так что…

– Будем надеяться, что она развернется к нам лицом.

– Кто?

– Удача.

– Вот-вот.

– И последнее, – сказала Катрина. – Я хотела бы поговорить с Ирьей Якобсен, которая предоставила алиби Валентину. Она числится пропавшей без вести. Но я поискала в Сети.

– И?

– Адрес не менялся, никаких налоговых выплат, выплат по страховкам, кредиток. Никаких поездок или мобильных телефонов. Когда люди производят так мало действий, они обычно попадают в одну из двух категорий. Самая большая из них – это умершие. Но потом я кое-что обнаружила. Регистрацию в лотерее. Одна-единственная ставка. Двадцать крон.

– Она играла в лотерею?

– Надеюсь, удача развернется к нам лицом. В любом случае это означает, что она относится к другой категории.

– И какой же?

– К активно скрывающимся.

– Ты хочешь, чтобы я помогла тебе отыскать ее?

– У меня есть ее последний известный адрес в Осло и адрес ларька, в котором она заполнила лотерейный купон. И я знаю, что она принимала наркотики.

– Хорошо, – сказала Беата. – Я поговорю с нашими агентами.

– Спасибо.

– Не за что.

Молчание.

– Что-нибудь еще?

– Нет. Да. Тебе нравится фильм «Поющие под дождем»?

– Я не люблю мюзиклы, а что?

– Задушевного друга не так-то легко найти, как думаешь?

Беата тихо засмеялась:

– Да. Давай как-нибудь поговорим об этом.

Они положили трубки.

Антон сидел и ждал, сложив руки на груди и вслушиваясь в тишину. Он посмотрел в сторону коридора.

Мона сейчас находилась у пациента и скоро должна была выйти и улыбнуться ему своей лукавой улыбкой. Может быть, она положит руку ему на плечо. Или погладит его по волосам. А может, быстро поцелует, дав ему возможность на минуту почувствовать вкус своего языка, который всегда пах мятой, а потом удалится по коридору, дразняще крутя пышной задницей. Может, она и не собиралась его дразнить, но ему хотелось думать, что собиралась. Что напрягала мышцы и поигрывала ими ради него, ради Антона Миттета. Да, ему было за что благодарить судьбу, как говорят.

Он посмотрел на часы. Скоро придет смена. Он уже собирался зевнуть, как вдруг услышал возглас.

Этого было достаточно, чтобы Антон мгновенно вскочил на ноги и распахнул дверь. Он оглядел комнату слева направо и убедился, что в палате находятся только пациент и Мона.

Мона стояла возле койки, открыв рот и вытянув руку вперед. Она не отрываясь смотрела на пациента.

– Он… – начал Антон, но не закончил вопроса, услышав, что звук никуда не делся. Звук прибора, регистрирующего сердцебиение, был таким пронзительным, а тишина настолько полной, что он слышал короткий ритмичный писк даже из коридора.

Кончики пальцев Моны касались той точки, где ключицы соединяются с грудиной, – точки, которую Лаура называла «ювелирной впадиной»: именно в ней покоилось золотое сердечко, подаренное ей Антоном на одну из годовщин свадьбы. Они не праздновали годовщины, но отмечали их по-своему. Может быть, и настоящие женские сердца поднимались к этой точке, когда они были напуганы, загнаны или напряжены, потому что в таких ситуациях Лаура касалась своими пальцами той же точки. Эта поза, так похожая на позу Лауры, отвлекла его внимание от всего остального. И даже когда Мона широко улыбнулась ему и шепотом, будто боясь разбудить пациента, произнесла несколько слов, ему померещилось, что слова эти прозвучали из другого места:

– Он заговорил. Он заговорил!

Катрина потратила три минуты, чтобы хорошо известными обходными путями пробраться в компьютерную систему Полицейского управления Осло, а вот найти записи допросов по делу о попытке изнасилования в отеле в Утте оказалось сложнее. Обязательная оцифровка всех звуковых и видеозаписей на пленочных носителях шла довольно быстро, но с каталогизацией дело обстояло значительно хуже. Катрина использовала для поиска все ключевые слова, какие смогла придумать: «Валентин Йертсен», «отель», «Утта», «изнасилование» и так далее, но поиск не дал результата. Она уже почти сдалась, когда внезапно помещение заполнил высокий мужской голос, полившийся из динамиков:

– Она ведь просила об этом.

Катрина почувствовала, как по телу побежали мурашки. Такое же ощущение бывало у нее, когда они с отцом сидели в лодке, а он спокойно сообщал, что у него клюет. Она не знала почему, но была уверена, что это тот самый голос. Это был он.

– Интересно, – ответил другой голос. Низкий, почти вкрадчивый. Голос полицейского, которому необходимо добиться результата. – Почему ты так говоришь?

– Они просят об этом, разве нет? Разными способами. А после им становится стыдно, и они бегут в полицию. Но вам это и так известно.

– Значит, эта девочка в отеле в Утте попросила тебя об этом, я правильно понял?

– Она бы попросила.

– Если бы ты не взял ее до того, как она это сделала?

– Если бы я был там.

– Ты только что сознался, что был там в тот вечер, Валентин.

– Только чтобы ты рассказал мне об этом изнасиловании во всех подробностях. Знаешь, в тюрьме сидеть скучно. Надо… как можно лучше расцвечивать будни.

Молчание.

И веселый смех Валентина. Катрина поежилась и поплотнее завернулась в вязаную кофту.

– Кажется, ты продал масло, а… как там дальше говорится, начальник?

Катрина закрыла глаза и вызвала в памяти его лицо.

– Давай подождем с делом в Утте. А что скажешь насчет девочки в Маридалене, Валентин?

– А что с ней?

– Это ведь ты сделал, да?

Громкий смех.

– Надо тебе потренироваться получше, начальник. Стадия конфронтации на допросе должна быть как удар обухом по голове, а не как мягкая пощечина.

Катрина отметила, что словарный запас Валентина гораздо шире, чем у среднестатистических заключенных.

– Значит, ты не отрицаешь, что сделал это?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

Катрина услышала дрожь возбуждения в голосе полицейского, когда он сделал вдох и, стараясь сохранять спокойствие, спросил:

– Означает ли это… что ты признаешься в изнасиловании и убийстве в Маридалене в сентябре?

Во всяком случае, он хорошо знал инструкции, потому что уточнил вопрос, на который, как он надеялся, Валентин ответит утвердительно, чтобы впоследствии адвокат обвиняемого не мог утверждать, что обвиняемый неправильно понял заданный на допросе вопрос или не понял, о каком деле шла речь. Но в голосе собеседника полицейского она услышала материнские нотки:

– Это означает, что мне нет нужды отрицать.

– Что…

– Слово начинается на «а», заканчивается на «и».

Короткая пауза.

– Откуда такая уверенность, что у тебя есть алиби на тот вечер, Валентин? Ведь это случилось довольно давно.

– Потому что я думал об этом, когда он мне рассказал. Думал о том, чем я занимался в то время.

– Кто тебе рассказал?

– Ну, тот, кто изнасиловал девочку.

Долгая пауза.

– Ты сейчас издеваешься над нами, Валентин?

– А ты как думаешь, полицейский Закриссон?

– Почему ты считаешь, что меня так зовут?

– Улица Снарливейен, сорок один, правильно?

Еще одна пауза. Снова смех и голос Валентина:

– А денег не получил, вот как говорится. Продал масло, а…

– Откуда ты узнал об этом изнасиловании?

– Это тюрьма для извращенцев, начальник. Как думаешь, о чем мы разговариваем? Thank you for sharing[23], так мы это называем. Конечно, он думал, что не наболтал лишнего, но я ведь читаю газеты и хорошо помню то дело.

– Так кто, Валентин?

– Так когда, Закриссон?

– Что «когда»?

– Когда я могу рассчитывать выйти отсюда, если настучу тебе?

Катрина почувствовала желание перемотать многочисленные паузы.

– Я скоро вернусь.

Скрип стула. Мягкий хлопок двери.

Катрина ждала. Слышала дыхание мужчины. И заметила нечто удивительное: ей было тяжело дышать. Как будто вдохи, доносившиеся из динамиков, вытягивали воздух из ее гостиной.

Вряд ли полицейский отсутствовал более двух минут, но казалось, прошло полчаса.

– Хорошо, – произнес он, снова скрипнув стулом.

– Быстро обернулся. И мой срок сократится на?..

– Ты знаешь, что не мы устанавливаем продолжительность сроков, Валентин. Но мы поговорим с судьей, хорошо? Итак, что у тебя за алиби и кто изнасиловал девочку?

– Я весь вечер провел дома. Я был вместе с женщиной, у которой снимаю жилье, и, если ее не свалил Альцгеймер, она это подтвердит.

– А почему ты так хорошо это помнишь…

– Я запомнил даты изнасилований. И если вы не найдете счастливчика сразу, то я знаю, что рано или поздно вы явитесь ко мне с вопросом, где я был.

– Ладно. А теперь вопрос на тысячу крон. Кто это сделал?