Тайны Гестапо Вилинович Анатолий

1

У причала был пришвартован заполненный до отказа людьми и грузами пароход «Чайка». Им переправляли эвакуируемых на Таманский полуостров. На этом пароходе отплывали и родные Ольги Иванцовой.

Она стояла на пристани среди взволнованных, суетящихся провожающих и, с трудом сдерживая слезы, просила родителей беречь себя, писать ей и обещала делать то же самое.

Под торопливые тревожные крики провожающих и отплывающих пароход отчалил от берета. Ольга со всеми пошла по пристани, продолжая махать рукой отцу и матери, и долго смотрела им вслед, до тех пор, пока «Чайка» не скрылась за горизонтом. Постояла еще немного, смахивая платком слезы, и, опустив голову, медленно двинулась по мостовой…

Обстановка в Крыму становилась все более тревожной. Наши войска отступали на Керченский полуостров.

Пришло распоряжение подготовить к эвакуации и фонды Керченского историко-археологического музея имени Пушкина. В присутствии представителей городских властей работники музея отобрали наиболее ценные экспонаты, упаковали их с подробной описью в восемнадцать ящиков и чемодан и опечатали каждый.

Ценности предстояло перевезти в незнакомый город Армавир. Сопровождать груз поручили директору музея Юлию Ивановичу Митину и сотруднице отдела культуры исполкома Ольге Федоровне Иванцовой. Особая ответственность была возложена на них за сохранность чемодана, который работники музея назвали «золотым». В нем находились предметы Марфовского клада, семьдесят серебряных понтийских и боспорских монет митридатовского времени из почти не изученного Тиритакского клада, обнаруженного при раскопках в конце 1935 года. Были в чемодане золотые бляшки с изображением скифов, пьющих вино из рога; бляшки, обнаруженные на горе Митридат во время рытья котлована: сана с изображением юноши, сдерживающего коня, другая – с изображением сфинкса; коллекция пряжек средневековья; всевозможные браслеты, серьги, кольца, перстни, подвески, медальоны с изображением Афродиты и Эрота, маски, золотые бусы, пояса из серебряных пластин, золотые иглы и лепестки. А также пантикапейские монеты червонного золота, золотые боспорские, генуэзские, византийские, турецкие, русские монеты, медали, древняя иконка и многое другое. Семьсот девятнадцать предметов из золота и серебра!

В ящиках находились произведения древних мастеров, живших до нашей эры. Стоимость этих уникальных художественных ценностей нельзя было выразить никакой денежной суммой.

Двадцать седьмое октября. Тихо. Над городом – голубое безоблачное небо. Ольга вышла из музея и направилась к зданию горисполкома. Неожиданно над морем появились вражеские самолеты. Одно их звено стало сбрасывать бомбы на город, другое – на порт. Одна бомба попала в пароход со снарядами.

Порт горел в нескольких местах. Дым и пепел окутали улицы города.

Ольга вместе с другими бросилась было в порт тушить пожар, оказывать помощь пострадавшим, но вдруг резко остановилась и стремглав помчалась на улицу Свердлова, к музею. Подбежав к зданию, с облегчением вздохнула: оно было невредимым.

Затем она отправилась в отдел культуры сдать дела, ключи от шкафов, сейфа и, конечно же, выяснить время отправки, о чем ее просил Юлий Иванович. Он и сам звонил несколько раз в горисполком, спрашивал, на какое время намечена эвакуация ценностей музея, настаивал, требовал. Но его успокаивали и просили повременить еще немного, до выяснения обстановки.

Фашисты бомбили Керчь почти непрерывно. В один их этих тревожных вечеров Иванцова прибежала в свой обезлюдевший дом, чтобы собраться в дорогу. Войдя в квартиру, она зажгла свечу и присела на краешек дивана. Несколько минут просидела так, с полузакрытыми глазами, затем встала и начала перебирать в шкафу веши. Что брать с собой она не знала и решила ехать налегке.

Попыталась уснуть, но не удавалось, хотя и очень измоталась за последние дни. Не давали покоя мысли о предстоящем пути. Не помнила, как забылась во сне, а когда спохватилась, за окнами уже рассвело.

Иванцова спешила к музею. В городе было много разрушений. Особенно пострадали улицы, прилегающие к порту. На мостовой и тротуарах зияли воронки от бомб, встречались неразорвавшиеся снаряды, валялись камни, куски железа, убитые лошади. В разрушенных домах люди собирали уцелевшие вещи и уходили от центра в поисках нового пристанища.

Было холодно. Моросил дождь. Грузовики везли в порт и к переправам Капканы и Еникале заводское оборудование, колхозники гнали стада коров, табуны лошадей, отары овец. Шли люди с детьми и вещами, Керчь эвакуировалось.

Когда Ольга пришла в музей, Митин был уже там. Очевидно, он и не уходил из кабинета, сплошь заставленного ящиками и экспонатами.

В это утро все упакованные музейные ценности были доставлены в порт, на Генуэзский мол. Потянулись томительные часы ожидания погрузки. Юлий Иванович ходил вокруг бесценного груза и все время поглядывал на часы. Вдруг он услышал всхлипывание и увидел за ящиками плачущую Иванцову.

Он ее понимал. И у него на душе было тягостно и скорбно. Скоро ли переправят их на тот берег? И каково будет там, на Кубани? Главное – погрузить музейное имущество на машины и добраться до железнодорожной станции.

Девушка почувствовала, что на нее смотрят, приподнялась. И, как бы оправдываясь, нервно сказала:

– Но я же дозвонилась, Юлий Иванович! И обещали!

Керчь горела. Казалось, и небо пылало. Мимо разрушенных зданий бежали к порту люди. Шли старики, раненные.

Глядя с причала на все это, Ольга и Юлий Иванович, не знающие еще всех ужасов войны, были в подавленном состоянии. Шло время – минуты, часы. Наконец после долгого мучительного ожидания переправы до них донеслось:

– Эй, кто тут из музея?

К ним подбежал мичман:

– Десять минут на погрузку и уходим!

Подоспели матросы и помогли им погрузить ящики на палубу военного тральщика.

Мичман ухватился было за чемодан, но его вежливо остановил Юлий Иванович:

– Позвольте, товарищ моряк, это мы сами…

Катера, баржи, тральщики с войсками и военной техникой пересекали пролив. Рядом поднимались от взрывов фонтаны воды.

Тральщик, на котором были Иванцова и Митин, благополучно причалил к кубанскому берегу.

Огромное людское море двигалось по просторам Тамани. С узелками и котомками, с чемоданами и корзинами выходили люди на кубанский берег и шли к дорогам, забитыми беженцами и воинскими частями. Потоки эвакуируемых расходились по Таманскому полуострову между его заливами и лиманами.

Путь Иванцовой и Мигана лежал к Армавиру. И они немедленно начали добиваться транспорта хотя бы до Крымской, чтобы уж там погрузиться на поезд в сторону Краснодара.

Задача была не из легких. Грузов скопилось много, автомашин не хватало. И музейные экспонаты должны были ждать своей очереди, Не скажешь, не объяснишь каждому, что это ценнейшие вещи, что это бесценный чемодан. Нет, это все надо было сохранять в тайне и в то же время не спускать с них глаз. Перед самым отъездом они, как ответственные люди, сопровождающие государственные ценности, даже оружие получили.

Иванцова и Митин ждали погрузки уже много часов кряду, и как раз в ту минуту, когда Юлий Иванович решил снова идти и требовать отправки, к штабелю их ящиков подъехала видавшая виды трехтонка. Грузиться им помогли прибывшие люди. Ольга и Митин уселись в кузове, поставив между собой чемодан.

К станции Крымская они добрались во второй половине дня. Здесь тоже царили толчея и беспорядок. Люди еще не свыклись ни с войной, ни с ее лишениями и неурядицами.

После долгих мытарств Юлию Ивановичу и Ольге удалось «подтянуть» ящики к железнодорожным путям, наняв для этого за свои личные деньги носильщиков, Они еще не знали, когда им удастся погрузиться в поезд, но все же они были ближе к цели. Не отходя от груза, ожидали обещанного им железнодорожным начальством вагона. И, к их великой радости, вагон в конце концов был подан. Товарный, расхлябанный, с людьми и грузами. Но главное – в нем отводилось место и для их ящиков.

Погрузились ночью. А утром, выйдя из вагона, Юлий Иванович вдруг узнал, что едут они не в Краснодар, а в сторону Тимашевской, Староминской и дальше, к Ростову. Новость потрясла их, хотя и не была странной в такое суматошное время, когда все перемешалось в дорожной неразберихе.

Эшелон стоял на станции Протока у районной станицы Славянская. Ехать дальше в этом направлении Митин и Ольга посчитали нецелесообразным и спешно, с помощью своих попутчиков, стали выгружаться. Приняв такое решение, они оказались на небольшой и тихой станции, с потускневшим кирпичным зданием, у двери которого висел позеленевший от времени медный колокол.

Было прохладно и пасмурно. Все эти дни дождь не прекращался, и все здесь выглядело серым и неприглядным.

Начальник станции, пожилой кубанец, приняв близко к сердцу огорчения керчан, сказал, что возвращаться им в Крымскую нет никакого резона, тем более что там большой затор в движении, и раз уж так произошло, посоветовал добираться до Краснодара на машинах или по реке Протоке на пароходе. Конечно, если они хотят, он может отправить их следующим поездом до Тимашевской, но когда он будет, сказать трудно.

Но станичные власти сообщили Юлию Ивановичу и Ольге, что на машинах отправить их до Краснодара нет никакой возможности, так как дожди превратили грейдер в густую и вязкую топь. Лучше им отправиться до краевого центра по реке.

Керчан вместе с грузом разместили в гостинице, и снова потянулись томительные часы и дни ожидания парохода. И вот наконец он пришел, долгожданный. Это был старенький пассажирский пароходик «Азов», уже забитый пассажирами и грузами.

Что тут поднялось! Настоящий штурм Азова!

Вначале Митин и Иванцова растерялись, но тут они увидели зампреда станичного исполкома, который их устраивал в гостиницу. Рядом с ним стояли два милиционера.

– Граждане! – пробившись к трапу, объявил старший милиционер. – Пока не погрузим военный груз, посадки не будет. Так что прошу посторониться.

И он стал попросту теснить наседавших пассажиров в сторону. Ему помогали сторож пристани и второй милиционер.

Порядок удалось восстановить и началась погрузка ящиков на пароход. Ольга и Митин, изрядно поволновавшиеся, облегченно вздохнули.

«Азов» плыл медленно, против течения, и когда вошел в полноводную Кубань у станицы Тиховской, уже совсем стемнело. Не видно ни берегов, ни огней на них. Как пароход плыл в темноте, как обходил мели, как причаливал к станичным пристаням в этой кромешной тьме? Одному Богу известно и умелым речникам…

Вечером следующего дня «Азов» благополучно прибыл в Краснодар. Митину удалось организовать портовую машину, на которую матросы погрузили музейное имущество. Керчане с неразлучным чемоданом сели в кузов, и полуторка загромыхала к железнодорожной станции.

Краснодар жил военной жизнью. Соблюдалась светомаскировка. Но на улицах было немало народу, особенно у кинотеатра.

Грузовичок задержался на перекрестке, и до слуха Ольги донеслись звуки вальса из уличного репродуктора. Она чуть не заплакала. Именно под эту мелодию танцевала она когда-то на выпускном вечере в школе. Танцевала с Николаем. «Где он сейчас?» – горестно подумала девушка. Николай собирался поступать в кораблестроительный институт, а Ольга – в университет на отделение романо-германской филологии. Расстались на годы. Окончив, вернулась в Керчь, где жили родители. Ее направили в отдел культуры исполкома выполнять обязанности не только сотрудницы этого отдела, но и переводчицы. Ольга хорошо владела немецким языком.

После долгих переговоров со станционным начальством удалось погрузить имущество музея в один из вагонов длинного состава. Поезд шел быстро до какой– то небольшой станции. Остановился возле воинских эшелонов и, похоже, надолго.

Никто не знал, когда он двинется дальше. И лишь глубокой ночью, когда уставшие пассажиры уснули, поезд медленно и осторожно отправился в путь.

Утром – Юлий Иванович и попутчики еще спали – Ольга привела себя в порядок, выглянула из вагона. Эшелон с грохотом въехал на мост, и гулкий стук его колес разбудил Митина. Он приподнялся, осматриваясь, ощупал чемодан. Увидел Ольгу, сидящую у двери, – проговорил:

– Слава Богу, едем, приближаемся к месту назначения…

– Назначения… – вздохнула девушка. – Какой он, Армавир?..

Широко раскрытыми глазами она смотрела на проносящиеся мимо поля Кубани, озаренные утренним солнцем.

– Знаете, что я решила? – посмотрела на Митина заговорщически Ольга. – Вот сдадим ценности и буду проситься на фронт! На фронт!

– Ну-у… – неопределенно развел руками Юлий Иванович.

– А что, стрелять умею, научусь радиоделу, немецкий знаю хорошо…

К станции Кавказская эшелон подкатил к концу дня.

Митин соскочил на насыпь, но оказалось, что поезд до самой станции не дошел, – впереди недавно разбомбили эшелон и путь был закрыт.

– И здесь бомбят? – удивился Юлий Иванович.

– А как же, дорогой товарищ, – степенно ответил ему железнодорожник, стоя у переносной ручной дрезины. – Станция узловая, вон сколько эшелонов впереди, – указал он рукой в сторону головы состава.

Митин и Ольга некоторое время стояли и смотрели, как люди выпрыгивали из вагонов и направлялись пешком к станции.

– Оля, я к начальнику станции. – И, кивнув на чемодан, спросил: – Ваш наган в порядке? – Он взглянул на сумочку.

– Как всегда, Юлий Иванович, – улыбнулась та и положила сумочку себе на колени.

На вокзале было настоящее столпотворение. Перрон, здание станции из красного кирпича и сквер, прилегающий к вокзалу, были переполнены беженцами.

К дежурному или коменданту вокзала попасть было почти невозможно. Но Митину все же удалось пробиться к начальству и предъявить дорожное предписание, Ему ответили, что подобные предписания есть у многих и что отправить их в Армавир сейчас невозможно из-за разрушенных путей, которые срочно ремонтируются. А когда линия откроется, то их эшелон пойдет не в сторону Кавказа через Армавир, а в сторону Тихорецкой и Ростова. Нашим войскам удалось освободить Ростов и туда срочно направляются военные подкрепления.

День был на исходе, надвигалась осенняя темнота, и, пока эшелон стоял, надо было спешить с выгрузкой и доставкой к станции груза. Митин проявил в этом деле самые невероятные организаторские способности.

Ольга с волнением поджидала давно ушедшего на станцию Юлия Ивановича. Не давали покоя тревожные мысли. А вдруг поезд тронется? А вдруг с Митиным что-то случилось? А если начнут бомбить? Но тут же она успокаивала себя: вот-вот появится директор музея и сообщит об их скорой отправке в Армавир.

Вскоре он появился. И не один, а в сопровождении двух фаэтонов и двух телег.

Все ящики были аккуратно уложены на телеги, и конные упряжки отъехали от железнодорожной насыпи. По указанию начальника станции музейные ценности сложили у багажного отделения, которое работало круглосуточно и охранялось.

Прошла беспокойная, холодная и тревожная ночь. Ольга и Митин по очереди ходили греться в душный вокзал. Едва рассвело, Митин отправился на поиски грузовой автомашины. Ведь до Армавира оставалось совсем немного. А ждать поезда в сторону Армавира было бесполезно. Прошел слух, что железнодорожный мост через Кубань поврежден и когда откроется движение – неизвестно.

Наконец Юлий Иванович отыскал нужную им машину, и, не теряя времени, отправились в путь.

До Гулькевичей доехали быстро. Но здесь мостовая кончалась и дальнейший путь пролегал по раскисшему от дождя грейдеру. То и дело керчанам и еще двум попутчикам приходилось подталкивать автомобиль. И люди, и машина совершенно выбились из сил после двух часов езды по липкому чернозему. Полуторка уже не в состоянии была пробираться по грязи, и шофер прямо по полю свернул к железнодорожному полотну. Поехали целиной. Затем некоторое время двигались вдоль насыпи.

В Армавир въехали уже вечером.

2

Осенняя ночь. Чиркнула спичка о потертый коробок и загорелась крохотным желтым огоньком.

Андрей Паркета проводил взглядом светлячок в ладонях капитана 3-го ранга Нефедова. Огонек осветил его застывшее лицо. Спичка погасла.

– Скоро подойдут, – сказал капитан, напряженно прислушиваясь. – На море штиль. – Он умолк, затем резко скомандовал: – Пошли к пирсу.

Круто повернулся и широко зашагал к смутно видневшемуся силуэту катера.

Андрей последовал за ним. Рядом шел среднего роста, широкоплечий лейтенант Воронин. Паркета подумал: сколько лет службы на флоте понадобилось Воронину, чтобы без окончания высшего военно-морского училища получить звание лейтенанта? Лет десять, пожалуй…

Лейтенант Воронин, командир разведывательной группы, самым важным видом службы на флоте считал разведку. Он пользовался уважением всех моряков – от Севастополя до Одессы, кто был с ним хоть мало-мальски знаком.

Они прошли по утрамбованному прибоем песку, потом под ногами зашуршала галька. Паркета глубоко вздохнул и неожиданно повернулся к Воронину.

– Товарищ лейтенант, разрешите спросить? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Вчера моя команда на баркасе получила приказ направиться в распоряжение командира крейсера «Красный Крым» для выполнения ответственного задания. А я здесь. Что я скажу товарищам? Эта секретность! – огорченно покачал головой Паркета. – Ночью даже попрощаться не дали с ребятами. Вызывают в штаб, задают кучу вопросов. Затем заставляют спать и тут же будят. Какой-то штатский усатый лихач везет меня через затемненный город, мурлычит немецкие мелодии и задает глупые вопросы.

– А мне казалось, что это не помешает для первого знакомства.

– Для первого знакомства… – Паркета запнулся, вспомнив все, что наговорил лейтенанту с усами, который вел штабную машину.

– Извините, товарищ лейтенант, я и подумать не мог, что…

– Конечно, не мог, – перебил его Воронин. – И не должен был подумать. Мне хотелось выяснить, годишься ли ты для моего дела. Теперь я уверен, что ты именно тот, кто мне нужен, – сухо закончил он.

– И все же, зачем я здесь?..

– Старшина второй статьи крейсера «Червона Украина», терпение! Это прочно должен усвоить каждый, кто служит в моей группе. Умение ждать, терпеливо ждать – вот что ценится в разведке.

– А как же подготовка на крейсере к ответственному заданию?.. – решился еще раз спросить Андрей.

– А вот именно сейчас здесь и идет эта самая подготовка к этому ответственному заданию, старшина Паркета, – вмешался в разговор капитан Нефедов.

Все трое невольно зажмурились – острый луч прожектора полоснул по ним. И опять – темнота, а когда глаза свыклись с нею, увидели очертания причаливающего к берегу баркаса. Мотор молчал, баркас подошел на веслах. Началась выгрузка раненых, убитых. Все делалось в полной тишине. Только на берегу слышались приглушенные слова команд.

Штабная комната отделения флотской разведки ярко освещена. Несколько карт и графиков на стенах, несколько стульев, табуреток да большой стол – вот и вся обстановка.

Капитан Нефедов, лейтенант Воронин и Паркета уже сидели за столом, когда распахнулась дверь и вошел мичман с только что причалившего баркаса. Это был черноволосый плотный моряк с полевой сумкой в руке. Жмурясь от непривычного света, он уловил жест капитана, приглашающего сесть. Молча присел, из протянутой ему пачки «Казбека» вынул папиросу, закурил.

Воронин негромко пояснил Андрею:

– Командир баркаса Дубишин, ходил за «языком».

«Язык»… Вот почему я здесь, – подумал Паркета. – Им нужен переводчик, чтобы допросить «языка»…

О тяжелом положении на фронте Андрею было известно из сводок. Одесса в осаде. Мощная немецкая артиллерия обстреливает одесский порт и вход в него. Враг на подступах к Севастополю. Авиация врага господствует как над морем, так и над сушей.

Мичман заговорил медленно, с трудом сдерживая гнев:

– Трое убитых, четверо раненых, – он внезапно умолк, мрачно глядя перед собой сквозь табачный дым.

– Скверно, мичман?

– Именно так. Не было ни малейшего шанса на успех. Еще на подходе наш баркас стал как решето. А когда оторвались от берега, вышел из строя мотор. Пришлось идти на веслах. На том участке немцы сконцентрировали чуть ли не половину своей огневой мощи.

– Понятно, – сочувственно кивнул капитан, – чтобы отрезать помощь Одессе с моря. Прошу всех к карте.

Все склонились над крупномасштабной адмиралтейской картой восточного района Черного моря. Дубишин внимательно изучал испещренные красными квадратиками места по линии Григорьевка – Кубанка. Затем извлек из полевой сумки свою карту и развернул ее.

– Я уже разобрался, товарищ капитан.

– Нанесите все, что засекли…

Когда мичман наконец оторвался от карт, Нефедов со вздохом сказал:

– Не густо. Спасибо, мичман. Благодарю вас и вашу группу… – Он встал. – Уверен, что вы сделали все от вас зависящее. Жаль, что не удалось взять «языка»… Можете быть свободны, мичман.

И когда тот, устало козырнув, вышел, некоторое время смотрел на карту, затем перевел взгляд на Воронина.

– Итак, лейтенант? Не надо говорить, что группа Дубишина наиболее опытная у нас. Это он взял уже двух «языков», добыл нужные сведения о силах немцев и румын в Восточном и Южном секторах. Только мичман Дубишин мог осуществить сегодняшнюю операцию. Но и ему не удалось полностью справиться с заданием, тем более – потери… Здесь надо действовать иначе.

– Я и раньше знал, что иначе, – Воронин хмуро уставился на карту. – Но не наверняка. Жаль, что троим пришлось заплатить жизнью, чтобы доказать мою правоту… Остается единственный вариант… Только один.

– Только один, – повторил негромко Нефедов и взял телефонную трубку.

В ушах еще раздавался шум мощных моторов, а шлюпка уже опустилась и закачалась у борта катера. Времени на разговоры не теряли. Через несколько минут все пятеро со снаряжением были в шлюпке. Воронин сидел на носу, Андрей Паркета на задней банке, Павел Денисенко оттолкнул шлюпку от борта и сел на румпель.

На веслах двое: старшина второй статьи Волошин и матрос Турин. Оба широкоплечие, руки сильные. Гребли без всплесков – уключины смазаны, шлюпка двигалась бесшумно во тьме ночи.

Все, кроме гребцов, наблюдали за берегом. По вспышкам разрывов, по ракетам, по пулеметным трассам можно было предположить, что линия фронта осталась слева.

Плыли молча. Но вот Воронин вполголоса скомандовал:

– Суши весла…

Шлюпка бесшумно шла вперед с поднятыми над водой веслами. Воронин, Паркета и Денисенко привстали со своих мест.

Лейтенант снова негромко скомандовал:

– Левая табань, правая на воду… – И когда шлюпка развернулась носом к морю, добавил: – Табань обе…

Шлюпка медленно пошла к берегу кормой, готовая в случае опасности быстро отойти от него. Денисенко бесшумно снял с петель руль и положил его в лодку, потом взял в обе руки по гранате и повернулся лицом к берегу.

Наконец шлюпка кормой приткнулась к гальке. Было тихо, только плескалась вода у камней от легкого наката.

Паркета собрался выпрыгнуть на берег, но Воронин удержал его, несколько секунд они стояли неподвижно, вслушиваясь в темноту, потом лейтенант обернулся и шепнул:

– Сходим…

Высадка заняла не более двух минут. Выскочив на берег, Андрей и Павел тотчас исчезли в темноте, разойдясь на берегу, чтобы выяснить обстановку. Воронин потянул к себе старшину за рукав куртки.

– Отчаливайте. Кажется, тихо… К рассвету будем на этом же месте…

– Удачи, товарищ лейтенант, – тихо молвил Волошин.

Облегченная шлюпка быстро отошла от берега и сразу же исчезла в темноте.

Подошли Андрей и Павел и доложили, что все спокойно по обе стороны от места их высадки.

– Тогда вперед, – скомандовал Воронин.

От моря стали подниматься по пологому оврагу, который, возвышаясь, оканчивался крутым обрывом над морем. Идти старались легко, чтобы под ногами не осыпались вниз комья земли. Но вот руки Воронина – он шел впереди – ухватились за куст на краю обрыва. Он поджал ноги и рывком выбросил тело на ровное место. Прижался ухом к земле и застыл, прислушиваясь. Рядом с ним через мгновение уже лежали Паркета и Денисенко. Не обнаружив ничего опасного, двинулись вперед.

Преодолев значительное расстояние, разведчики приблизились к месту расположения артиллерийских расчетов врага. Спрыгнув в траншею, осторожно пошли по ней.

Неожиданно Воронин отпрянул от поворота, пригнул голову и прижался к стенке траншеи. Два его спутника сделали то же самое. Луч света, сильный и ослепительный для привыкших к темноте глаз, заметался, зашарил вдоль траншеи. Немец с фонариком в вытянутой руке шел в их сторону.

Луч приближался медленно, но неумолимо. Крутой поворот траншеи не мог укрыть смельчаков.

– Заговори, – прошептал Воронин, наклонившись к Андрею.

Луч был уже в двух метрах от поворота. Паркета высунул голову.

– Стой! Или стреляю! – произнес он по-немецки. – Кто идет?

Солдат остановился и прижался к стенке траншеи. Луч фонарика осветил Андрея. На секунду часовой опешил: перед ним со «шмайсером» на изготовку стоял грозный фельдфебель вермахта. Но солдат тут же опомнился:

– Пароль? – спросил он и его рука потянулась к затвору.

– Потуши свет, идиот! – гаркнул Паркета и, приблизившись к немцу, двинул его автоматом в пах гак, что тот лишь ойкнул и осел на дно траншеи. Андрей тут же заткнул ему рот кляпом.

Неожиданно разведчики услышали шага, кто-то медленно шел по траншее. Лейтенант шепотом приказал:

– Денисенко, «языка» к морю и ждать. Паркета со мной. Я поверху.

Денисенко, подталкивая впереди себя связанного солдата, скрылся в темноте.

– Шранке? – послышался голос. – Часовой? – раздраженно крикнул кто-то и выругался.

– Да, да, я здесь… – пошел смело на голос Паркета и осветил фонариком приближающегося к нему немца.

Это был унтер-офицер, очевидно, проверяющий посты. Он вдруг остановился, почуяв что-то неладное, попятился. И тут же Воронин, словно барс, набросился на него сверху. Андрей поспешил на помощь.

– Уходим, – скомандовал Воронин.

Было далеко за полночь, надо было спешить. Через час три разведчика и двое пленных – солдат и унтер-офицер – спускались по оврагу к морю.

Осенний рассвет уже готов был разлиться над заштормившим морем, когда подошла шлюпка с ожидавшими разведчиков гребцами и благополучно доставила всех на борт катера.

Это была первая разведывательная операция старшины второй статьи крейсера «Червона Украина» Андрея Паркеты.

По уточненным данным от «языков» группы Воронина корабли Черноморского флота высадили десант в тыл врага в районе Григорьевки.

Десантная операция прошла успешно. Благодаря ей улучшилось общее положение под Одессой, а стрелявшие по порту орудия были захвачены десантниками.

В ноябрьском тревожном небе над Севастополем плыли сизые клубы порохового дыма, гремели орудийные раскаты, отрывисто рвали воздух пулеметные очереди. В порту гудели корабли, высаживая для обороны крепости войска и принимая на борт раненых.

12 ноября гитлеровцы подвергли сильной бомбардировке севастопольский рейд. Вокруг стоянки крейсеров рвались пятисоткилограммовые бомбы. Главный удар фашисты направили против крейсера «Червона Украина» и потопили его. Этот корабль вошел в состав Черноморского флота как первый советский крейсер еще в 1927 году. Расставаться с ним морякам было особенно тяжело.

Сняв с затонувшего корабля орудия, моряки сформировали четыре батареи. Одни на берегу приступили к обороне Севастополя, а другие пошли в морскую пехоту драться за свой родной город.

Несколько дней подряд фашисты бомбили и обстреливали Севастополь. Затем немецкая мотопехота, румынская пехота и кавалерия устремились на штурм города. Началась знаменитая битва за Севастополь.

На поле боя стоял вой и дикий визг от мин и снарядов. Все вокруг кипело и дымилось. Грохот, пыль, смрад заполнили воздух. Из стволов танковых пушек выплескивались короткие огненные вспышки. Казалось, ничто живое не устоит в этом бушующем вихре огня и железа. В короткие паузы между артналетами и яростными бомбежками немецкая и румынская пехота бросались на оборонительные позиции моряков Черноморского флота. Морские пехотинцы поднимались с обугленной земли, штыковыми ударами, гранатами отбрасывали врага и истребляли его.

Но немецкому командованию казалось, что еще един натиск, и раскрошится оборона русских. Пошли танки, за ними пехота. Огневой вал артиллерийского и минометного огня катился впереди немцев, расчищая им дорогу. Низко, волна за волной, пролетали «юнкерсы», «дорнье», «мессершмитты», обрушивая стальной дождь на пехоту и отряд моряков.

Андрей Паркета и его друзья-разведчики наблюдали из окопа за ходом вражеского наступления. Немцы были совсем близко. Они теснили наших пехотинцев слева и справа, и те медленно отходили.

Неожиданно возник и покатился вдоль переднего края обороны какой-то неясный звук. В грохоте боя нельзя было понять, что это такое. Но уже через минуту звук окреп и мощное «Ур-р-ра-а-а!» покатилось по пригоркам, долинам, буграм. Люди в серых шинелях и черных бушлатах атаковали врага. Часто рвались мины, замерли на месте и запылали два танка, от них потянулись к небу черный дым и зарево огня.

Внезапно грохот артиллерии и минометов умолк. Противники схлестнулись в рукопашной схватке. Андрей и его товарищи гранатами забрасывали огневые точки врага.

В этот день отброшенные немцы атак больше не предпринимали. Враг зализывал раны, убирал с полей сражений трупы своих солдат и офицеров, подтягивал свежие полки.

Моряки после боя тоже приводили себя в порядок, отдыхали, хоронили убитых, оказывали помощь раненым.

Андрея Паркету вызвал лейтенант Воронин. Вместе они поехали в разведуправление флота к капитану 3-го ранга Нефедову.

Тот посмотрел внимательно на моряка и сказал:

– Героических защитников севастопольской твердыни много, а вот разведчиков, знающих немецкий язык, раз-два и обчелся. А точнее, и вовсе нет. – Капитан помолчал, а затем спросил: – Согласен идти учиться в спецшколу?

Андрей вытянулся по стойке «смирно» и твердо ответил, глядя прямо в глаза капитану:

– Согласен, товарищ капитан третьего ранга.

– Ну вот и хорошо, мичман Черноморского флота Андрей Паркета…

– Никак нет, товарищ капитан третьего ранга, я старшина второй статьи…

– За успешное выполнение важного задания командование флотом присваивает вам звание мичмана…

– Служу… – начал было Андрей по уставу, но его перебил Нефедов.

– Тем более, что служите уже шестой год на флоте, мичман, – пожал ему руку капитан.

3

Длинная цепь вагонов и платформ с военной техникой, судорожно дергаясь, остановилась. Один за другим лязгнули буфера, над разрушенным полустанком разнесся пронзительный гудок паровоза.

В офицерском вагоне эшелона у окна сидел капитан фон Гросс и просматривал газету «Фолкишер беобахтер».

– Что там, доктор? – спросил он, не отрываясь от чтения.

– Кажется, ремонт пути, – ответил ему попутчик в чине лейтенанта. Он высунулся из окна и всматривался, что происходит впереди.

Вошел офицер в галифе, нательной рубашке и с полотенцем в руке. Он высказал предположение:

– То ли бомбили, то ли это…

– Партизаны, вы хотите сказать, Карл? – взглянул на него фон Гросс.

– Именно это я и хотел сказать, герр капитан, – вошедший надел китель с погонами обер-лейтенанта, застегнул пуговицы и присел к столику.

Дверь купе отворилась и на пороге возник молодой ефрейтор. На его пилотке красовался значок эдельвейса. Он разлил в чашки кофе, открыл бутылку коньяка и уже в дверях его остановил голос фон Гросса:

– Подайте нашему доктору сливки, Вальтер.

– Да, вы правы, герр капитан, по утрам я воздерживаюсь от спиртного, – кивнул лейтенант, соглашаясь с командиром.

Обер-лейтенант усмехнулся и налил себе полную стопку коньяка.

Вернулся Вальтер, поставил банку со сливками перед военврачом и вышел.

Поезд тронулся, опять загремели буфера, и тишину вновь разорвал крик паровоза.

– Ну вот, наши навели порядок, – удовлетворенно отметил лейтенант.

– Итак, Карл, вы говорили о партизанах… – оторвался от газеты фон Гросс. Налив в кофе немного коньяка, сделал глоток. – Не думаю, что это партизаны… Если они и есть, то с ними быстро будет покончено, господа, – продолжил он. – Наши войска уже под Москвой, Ленинградом, заняли Украину, Белоруссию, Прибалтику… Крым тоже наш, господа…