Царица проклятых Райс Энн

1

Легенда о близнецах

• В жестком ритме
• описывай все,
• что видишь.
• Деталь за деталью,
• без остановки.
• Главное – ритм.
• Женщина. Руки подняла.
• Тьма отступает.

Стэн Райс «Элегия»

– Позвони ей от моего имени, – просил он, – скажи ей, что я видел очень странные сны, что мне снились близнецы. Ты должна позвонить ей!

Его дочери совсем не хотелось это делать. Она смотрела, как он с трудом справляется с книгой. Он теперь часто повторял, что руки стали его врагами. В девяносто один год он уже едва мог удержать карандаш или перевернуть страницу.

– Папа, – ответила она, – эта женщина, вполне вероятно, уже умерла.

Все, кого он когда-либо знал, умерли. Он пережил своих коллег, он пережил своих сестер и братьев и даже двоих из своих детей. Драма его состояла и в том, что он пережил и близнецов, ибо его книгу давно уже никто не читал. «Легенда о близнецах» никого больше не интересовала.

– И все же позвони ей, – настаивал он, – непременно позвони и скажи, что мне приснились близнецы, что я видел их во сне.

– Почему ты считаешь, что она захочет узнать об этом, папа?

Дочь взяла в руки небольшую записную книжку и стала медленно листать ее. Все эти люди мертвы, давно мертвы… И те, кто участвовал вместе с ее отцом во множестве экспедиций, и издатели, и фотографы, помогавшие ему в работе над книгой. Даже его недруги, те, кто утверждал, что он впустую прожил жизнь, что все его исследования были напрасны и результат их нулевой, даже наиболее непримиримые враги, обвинявшие его в фальсификации рисунков и в том, что он лгал о существовании пещер, – хотя на самом деле он ничего подобного не делал, – все умерли.

Так почему должна по-прежнему быть жива та женщина? Та, которая финансировала его давние экспедиции, – богатая женщина, в течение многих лет посылавшая ему крупные суммы денег.

– Ты должна попросить ее приехать! Объясни ей, что это очень важно, что я должен рассказать ей о том, что видел!

Приехать? Проделать такой длинный путь до Рио-де-Жанейро только потому, что какому-то старику приснился странный сон? – Дочь наконец-то нашла нужную страницу. Вот! Имя и телефон этой женщины! И рядом дата – всего лишь двухгодичной давности.

– Она живет в Бангкоке, папа. – Интересно, сколько же сейчас времени в Бангкоке? Она не имела никакого понятия об этом.

– Она приедет ко мне! Я уверен, что она непременно приедет.

Он опустил веки и откинулся на подушку. Он казался теперь таким маленьким, высохшим и сморщенным! Но когда он вновь открыл глаза, она ощутила на себе привычный отцовский взгляд. Да, несмотря на морщинистую желтую кожу, темные пятна на тыльной стороне исхудавших рук, совершенно лысый череп, перед ней был ее отец!

Теперь он, казалось, прислушивается к звукам доносившейся из ее комнаты музыки, к тихому и мягкому голосу Вампира Лестата. Надо пойти и выключить звук, если музыка мешает ему спать. Она не была поклонницей американского рока, но этот певец ей очень нравился.

– Передай, что мне необходимо с ней поговорить, – словно вдруг очнувшись, произнес отец.

– Хорошо, папа, я сделаю так, как ты хочешь. – Она выключила лампу возле кровати. – А ты спи.

– Ищи ее, пока не найдешь. Скажи ей… близнецы! Я видел близнецов!

Она уже было вышла из комнаты, но он вдруг позвал ее обратно – эти внезапные, больше походившие на стоны крики всегда так пугали ее. В проникавшем из холла свете она могла увидеть, что он указывает на книжные полки у дальней стены.

– Достань ее мне, – попросил он, с усилием приподнимаясь и снова пытаясь сесть.

– Эту книгу, папа?

– Близнецов… рисунки…

Сняв с полки тяжелый старинный фолиант, она вложила его в руки отца. Потом приподняла подушки, помогла ему устроиться поудобнее и снова включила лампу возле кровати.

При мысли о том, каким же он стал теперь легким, у нее защемило сердце, ей было больно смотреть, каких усилий стоит ему попытка надеть очки в серебряной оправе. Он взял в руку карандаш, чтобы, как и всегда прежде, иметь его наготове при чтении и в случае необходимости что-то записать или сделать пометки, но тут же уронил его. Она успела подхватить карандаш на лету и положила обратно на столик.

– Иди и позвони ей! – сказал он.

Она согласно кивнула, но по-прежнему оставалась рядом с ним, чтобы в любой момент прийти ему на помощь. Доносившаяся из ее кабинета музыка стала громче – в ней слышалось больше металла, а голос певца был хриплым. Но отец, казалось, не обращал на эти звуки внимания. Она осторожно раскрыла перед ним книгу в том месте, где на развороте были помещены первые две цветные иллюстрации.

Как явственно помнила она эти рисунки! Прекрасно помнила и то, как, будучи еще маленькой девочкой, долго поднималась вместе с отцом по склону горы Кармел к пещере, а потом он вел ее в темноте по сухому пыльному проходу, чтобы поднять затем повыше фонарик и показать ей цветные рельефные изображения на стене.

– Вот, смотри! Ты видишь эти фигуры? Видишь двух рыжеволосых женщин?

При тусклом свете фонарика ей поначалу трудно было разобрать, что именно изображали эти едва заметные, нацарапанные не слишком умелой рукой линии. Гораздо легче было изучать потом фотографии, великолепно сделанные фотоаппаратом со вспышкой.

Навсегда останется в ее памяти день, когда отец впервые одно за другим показал ей все изображения, представлявшие собой маленькие сценки: близнецы танцуют под тонкими струйками дождя, льющимися из обозначенной неровной линией тучи; близнецы стоят на коленях по обе стороны алтарного камня, на котором лежит тело не то спящего, не то мертвого человека; близнецы захвачены в плен и стоят перед судьями и толпой озлобленных людей; близнецы спасаются бегством. Затем шли изображения, смысл которых из-за повреждений понять было невозможно, и, наконец, изображение только одной из сестер – она плачет, и слезы ее, льющиеся из глаз, нарисованы, как и сами глаза, тоненькими черточками.

Все эти изображения были нацарапаны на каменной стене пещеры и раскрашены разными красками: оранжевой – волосы, белой – одежды, зеленой – трава вокруг, а небо над их головами было голубым. С тех пор как в черной глубине пещеры кто-то создал все эти рисунки, прошло шесть тысяч лет.

Примерно такого же возраста были и почти идентичные изображения, обнаруженные в неглубоком скальном гроте высоко на склоне Уайна-Пикчу – практически в противоположной части света.

Она побывала там с отцом годом позже. Сначала они переправились через реку Урубамба, а потом совершили путешествие вверх по реке, пробираясь через джунгли Перу. И в конце концов она своими глазами увидела тех же двух женщин, нарисованных в удивительно похожей манере, хотя одинаковыми рисунки назвать было нельзя.

Там на гладкой стене были изображены уже знакомые сценки: струящийся с неба дождь, весело танцующие рыжеволосые близнецы. Мрачная сцена у алтаря была дополнена множеством деталей. Тело, лежавшее на камне, несомненно принадлежало женщине, а в руках близнецы держали крошечные, но очень тщательно нарисованные тарелки. За совершавшимся обрядом наблюдали солдаты с поднятыми мечами. Вот близнецы захвачены в плен и плачут. Затем шли сцены вражеского суда и побега. Было там и еще одно едва различимое, но все-таки вполне доступное для понимания изображение: близнецы держат младенца – маленький сверток с глазками-точечками и клочком рыжих волос; затем вновь появляются грозные солдаты, и сестры передают свое сокровище другим людям.

На последнем рисунке вновь только одна сестра. Вокруг нее зеленые заросли непроходимых джунглей, она словно в поисках второй сестры простирает вперед руки, а рыжие волосы приклеены к стене запекшейся кровью.

Она хорошо помнила, в каком возбуждении пребывала в тот момент, как разделяла восторг отца, которому с помощью этих древних рисунков, скрытых в горных пещерах Палестины и Перу, удалось наконец-то разыскать близнецов, пусть и в разных концах света.

Он считал это величайшим, не сравнимым ни с каким другим историческим открытием. А спустя еще год в одном из музеев Берлина была обнаружена ваза с точно такими же рисунками: погребальный камень, коленопреклоненные фигуры перед ним и тарелки в их руках. Откуда взялся этот экспонат, никто не знал, никаких документов не было. Но какое это имело значение? Используя самые надежные научные методы датировки, удалось установить, что время создания этой вазы – 4000 год до нашей эры, а переведенная с древнешумерского языка надпись содержала так много значившие для них слова: «Легенда о близнецах».

Это открытие можно было считать наиважнейшим – оно стало своего рода обоснованием работы всей его жизни. Но так было только до того момента, когда он представил свое исследование на суд коллег.

Одни высмеяли его, другие просто проигнорировали его выводы. Никто не хотел поверить, что между Старым миром и Новым могла существовать такая тесная связь. Шесть тысяч лет! Невероятно! Они причислили его к лагерю чудаков наравне с теми, кто не переставая твердил о существовании древних астронавтов, Атлантиды и погибшего царства Му.

Он спорил, читал лекции, пытался их убедить, уговаривал отправиться вместе с ним в путешествие и своими глазами увидеть пещеры. Он предъявлял им образцы красок, заключения самых авторитетных лабораторий, подробные описания растений, изображенных на рисунках, и даже белоснежных одежд близнецов.

Другой на его месте давно бы все бросил. Все университеты и общества отказались от сотрудничества с ним. У него не было денег даже на содержание детей. Чтобы заработать на кусок хлеба, он стал преподавать, а по вечерам писал письма во все музеи мира. Глиняная табличка с рисунками была обнаружена в музее в Манчестере, еще одна – в Лондоне, и на обеих можно было явственно видеть изображение близнецов! Он влез в долги и отправился туда, чтобы сфотографировать эти произведения искусства, а потом опубликовал материалы о них в малоизвестных изданиях. Он не прекращал свои исследования.

А потом появилась та женщина – странная, эксцентричная, с очень тихим голосом. Она внимательно выслушала его, просмотрела собранные им материалы и даже подарила ему древний папирус, найденный в начале века в Верхнем Египте и содержавший некоторые из уже знакомых ему рисунков, а также слова: «Легенда о близнецах».

– Я дарю его вам, – сказала она.

Позже она купила для него вазу из берлинского музея, а также найденные в Англии глиняные таблички.

Но больше всего ее интересовало открытие, сделанное им в Перу. Она предоставила ему неограниченный кредит, с тем чтобы он вернулся в Южную Америку и продолжил там свои исследования.

Год за годом в течение многих лет он обследовал пещеру за пещерой в надежде найти новые свидетельства, расспрашивал жителей окрестных деревень обо всех известных им древних легендах и сказаниях, он осмотрел все разрушенные города и храмы, даже христианские, пытаясь обнаружить там камни, взятые из языческих святилищ.

Однако проходили десятилетия, а все его поиски были безрезультатными.

В конце концов он потерпел полный крах. Даже она, женщина, многие годы бывшая его покровителем, посоветовала ему отказаться от дальнейших исследований. Ей не хотелось больше видеть, как он тратит на это оставшуюся жизнь. Она говорила, что следует предоставить дело более молодым. Но он и слушать не хотел об этом. «Легенда о близнецах» принадлежала ему – это было его открытие! Поэтому она продолжала выписывать ему чеки, а он продолжал свое дело до тех пор, пока старческая немощь не лишила его возможности подниматься в горы и прокладывать себе путь сквозь непроходимые джунгли.

В последние годы он лишь изредка читал лекции. Несмотря на то что он демонстрировал на них вазу, древний папирус и глиняные таблички, ему не удавалось заинтересовать этой таинственной проблемой современных студентов. В конце концов, все эти предметы трудно было идентифицировать и с определенностью привязать к какой-либо конкретной эпохе. Что же касается пещер… едва ли кому-то удастся сейчас их обнаружить.

Однако необыкновенная женщина продолжала ему покровительствовать. Она купила для него дом в Рио, открыла кредит в банке, причем после его смерти деньги должны были перейти к его дочери. Именно благодаря ее деньгам дочь получила образование, она платила и за многое другое. Казалось странным, что они с отцом живут в таком комфорте. Создавалось впечатление, что в конце концов он сумел добиться успеха в своих исследованиях.

– Позвони ей, – снова попросил он. Все больше и больше волнуясь, он нервно гладил руками иллюстрации в книге. Дочь по-прежнему не двигалась с места, она продолжала стоять рядом с ним и из-за его плеча смотрела на изображение близнецов.

– Хорошо, папа, – наконец произнесла она и оставила его наедине с книгой.

Было уже далеко за полдень, когда назавтра она вошла в комнату, чтобы поцеловать его. Сиделка сказала, что он плакал как ребенок. Когда она слегка сжала его руку, он открыл глаза.

– Теперь я знаю, что они с ними сделали, – заговорил он. – Я видел это! Они совершили кощунство! Святотатство!

Дочь постаралась успокоить его, сообщив, что сумела дозвониться до той женщины и она уже едет к нему.

– В Бангкоке ее не оказалось, папа, она отправилась в Бирму, в Рангун. Но я перезвонила ей туда, и она очень обрадовалась вестям от тебя. Она сказала, что выедет через несколько часов. Ей не терпится услышать о том, что ты видел во сне.

Его переполняло счастье. Она приедет! Он закрыл глаза и опустил голову на подушку.

– Как только стемнеет, сон вернется, – прошептал он. – Трагедия повторится сначала.

– Отдохни, папа, – ответила дочь. – Отдохни до ее приезда.

Он умер ночью. Когда утром дочь вошла к нему в комнату, тело уже успело остыть. Сиделка ждала ее распоряжений. Глаза его, полуприкрытые веками, как у всех покойников, были тусклы. Карандаш валялся на покрывале, а в правой руке у отца был зажат смятый клочок бумаги – форзац, вырванный из его драгоценной книги.

Она не плакала. На какое-то время она словно застыла и не в состоянии была что-либо делать. Перед ее глазами возникла освещенная лучом фонарика пещера в Палестине, и она вновь услышала голос отца: «Ты видишь? Видишь двух женщин?»

Она с нежностью закрыла отцу глаза и поцеловала его в лоб. На клочке бумаги было что-то написано. Вытащив его из холодных, окоченевших пальцев, она прочла несколько написанных нетвердой рукой слов:

«В ДЖУНГЛЯХ – ОНА ИДЕТ».

Что бы это могло означать?

Пытаться вновь связаться с этой женщиной поздно. Вполне возможно, что вечером она будет уже здесь. И весь этот длинный путь…

Что ж, она отдаст ей этот клочок бумаги, если он, конечно, имеет для нее какое-то значение, и расскажет все, что говорил отец о близнецах.

2

Короткая и счастливая жизнь Беби Дженкс и Банды клыкастых

• Убийцу-гамбургер
• вот тут и подают.
• Он тебя избавит
• от ожиданья у ворот Небес
• унылой, скучной смерти
• и прикончит
• на этом самом перекрестке.
• Лук, майонез
• и много, много мяса.
• Ты выбрал сам,
• тебя не принуждали.
• «А-а, вот и он». —
• «Смотри-ка, правда».

Стэн Райс «Техасская сюита»

Беби Дженкс прибавила скорость, и ее «харлей» помчался вперед со скоростью семьдесят миль в час. Обнаженные руки стыли от ледяного ветра. Прошлым летом, когда они сделали Беби одной из Мертвых, ей было четырнадцать лет, и сейчас в ней было максимум восемьдесят пять фунтов «мертвого веса». С того момента, когда это случилось, она ни разу не расчесывала волосы – в этом просто не было необходимости, – и теперь две светлые косички, поднятые порывом ветра, развевались над черной кожей куртки за ее спиной. Наклонившись вперед, скорчив недовольную гримасу и ворча что-то, она выглядела расстроенной и в то же время обманчиво привлекательной. Взгляд ее огромных голубых глаз не выражал ничего.

В наушниках оглушительно гремела музыка группы «Вампир Лестат», и потому она не слышала и не чувствовала ничего, кроме вибрации несущегося вперед огромного мотоцикла и невероятного одиночества, мучившего ее с тех самых пор, когда пять ночей тому назад она выехала из Ган-Баррел-Сити. Кроме этого, был еще странный сон, который ее очень беспокоил. Он снился ей каждую ночь, и каждый раз непосредственно перед тем моментом, когда она готова была открыть глаза.

Ей снились рыжеволосые близнецы, две очень красивые женщины, а потом начинали происходить все эти ужасные вещи. Нет, черт подери, ей все это совсем не нравилось, она чувствовала себя такой одинокой, что буквально сходила с ума.

Члены Банды клыкастых не встретили ее южнее Далласа, а ведь они обещали. Она прождала их возле кладбища целых две ночи и поняла, что случилось нечто ужасное. Действительно, что-то было не так. Они никогда не отправились бы в Калифорнию без нее. Они собирались посмотреть в Сан-Франциско выступление Вампира Лестата, но времени до концерта было еще полно. Нет, определенно что-то случилось. В этом она не сомневалась.

Даже когда она была еще живой, Беби Дженкс могла чувствовать такого рода вещи, а теперь, когда она стала одной из Мертвых, эта ее способность многократно усилилась. Она уверена, что Банда клыкастых попала в большую беду. Киллер и Дэвис никогда бы ее не бросили. Киллер сказал, что любит ее. А иначе с чего бы он вдруг стал ее превращать? Если бы не любил? Да если бы не Киллер, она бы умерла там, в Детройте.

Она истекала кровью и умерла бы. И все из-за врача. Он избавил ее от ребенка, но ей суждено было умереть, потому что он что-то там перерезал внутри, а она настолько круто сидела на героине, что ей уже было все равно. А потом произошел этот забавный случай. Она вдруг взлетела и с высоты увидела собственное тело. И наркотики были здесь ни при чем. Она чувствовала, что должно случиться еще много всего интересного.

Она видела, как внизу в комнату вошел Киллер, и поняла, что он мертвец. Конечно же, она тогда и понятия не имела, как он сам себя называл, она только знала, что он не живой. Хотя, вообще-то, он ничем не отличался от обыкновенного парня. Черные джинсы, черные волосы, выразительные черные глаза. На спине его кожаной куртки была надпись: «Банда клыкастых». Он сел возле кровати и склонился над ее телом.

– Ну разве ты не миленькая, малышка? – произнес он. Те же чертовы слова произнес когда-то и сутенер, заставивший Беби заплести волосы в косу и закрепить пластмассовыми заколками, перед тем как отправить ее на улицу.

И вдруг – бац! Она вновь оказалась в собственном теле и почувствовала, что оно наполнено чем-то гораздо более теплым и приятным, чем героин.

– Ты не умрешь, Беби Дженкс, никогда не умрешь, – услышала она его голос.

Зубы ее вонзились в его шею, и – надо же! – это было так чудесно!

Но вот что касается «никогда»… Теперь она вовсе не была в этом уверена.

Перед тем как Беби, окончательно решив бросить Банду клыкастых, испарилась из Далласа, она видела обгоревший дочерна дом одной из общин на Суисс-авеню. В окнах не осталось ни одного стекла. То же самое было и в Оклахома-Сити. Хотелось бы знать, какого черта и что сталось со всеми обитавшими там ребятами из племени Мертвых. Ведь все они тоже были кровопийцами из большого города, ловкими малыми, называвшими себя вампирами.

Ее разобрал смех, когда Киллер и Дэвис рассказали ей о том, что эти Мертвецы разгуливают в костюмах-тройках, слушают классическую музыку и величают себя вампирами. Да она чуть не умерла от хохота. Дэвису это тоже казалось смешным, но Киллер велел ей быть с ними поосторожнее. Он посоветовал держаться от них подальше.

Прежде чем она бросила их и отправилась в Ган-Баррел-Сити, Киллер, Дэвис, Тим и Расс показали ей дом общины на Суисс-авеню.

– Ты должна всегда знать, где он находится, – сказал Дэвис. – И держаться от него подальше.

В каждом городе, куда им приходилось залетать, они ей показывали принадлежащие общинам дома. А все подробности они рассказали ей еще тогда, когда показали самый первый такой дом в Сент-Луисе.

С тех пор как она вместе с Бандой уехала из Детройта, она чувствовала себя совершенно счастливой. Они выманивали людей из придорожных забегаловок и таким образом добывали себе пропитание. Тим и Расс были вполне клевыми ребятами, но особенно близко она дружила с главарями Банды клыкастых – Киллером и Дэвисом.

Время от времени они отправлялись в какой-нибудь городишко и находили там убогую лачугу, в которой обитала парочка нищих бездельников или кто-нибудь в этом роде. Эти люди обычно носили фуражки, руки их загрубели от работы и были покрыты мозолями, и они очень походили на ее отца. В такие дни члены Банды могли позволить себе закатить настоящий пир. Киллер говорил ей, что они всегда могут обеспечить себе приличное существование за счет таких вот людей, потому что никого по большому счету не волнует, что с ними произойдет, никому нет до них дела. Нападение их было всегда стремительным, они быстро выпивали из этих людишек кровь до последней капли, пока сердце не переставало биться. Киллер говорил, что в мучениях людей нет ничего веселого, что следует относиться к ним с сочувствием, жалеть их. Но что сделано, то сделано, а после следует сжечь хижину или вытащить тела на улицу, выкопать глубокую яму и похоронить их как положено. А если нет возможности сделать ни то ни другое, следует поступить так: разрезать себе палец и капнуть своей мертвой кровью на ранку, оставшуюся после укуса. В этом случае, говорил он, ранка исчезнет буквально на глазах. Здорово! Никто никогда ни о чем не догадается. Все будет выглядеть так, как будто человек умер от сердечного приступа или инсульта.

Беби Дженкс чувствовала себя просто великолепно. Она без труда справлялась с огромным «харлеем», могла одной рукой поднять и нести мертвое тело, с ходу перепрыгнуть через капот автомобиля. Жизнь казалась ей фантастической! И главное, тогда не было еще этого проклятого сна! Он появился только в Ган-Баррел-Сити – там она впервые увидела рыжеволосых близнецов и тело женщины, лежавшее на алтаре. Что же они делали?

И что станет делать она, если не удастся разыскать Банду клыкастых? Еще две ночи, и в Калифорнии состоится концерт Вампира Лестата. Все мертвецы мира будут на нем, так, во всяком случае, она считала. То же самое думали и остальные члены Банды клыкастых – вот почему они тоже все вместе собирались быть на этом концерте. Так какого же дьявола она сейчас делает, отколовшись от Банды и направляясь в захолустный городишко под названием Сент-Луис?

Черт побери, теперь она мечтала лишь о том, чтобы все вновь было как прежде! Да-а, кровь, конечно, хороша, просто конфетка, даже несмотря на то, что сейчас, когда она осталась одна, ей приходится ради нее из кожи вон лезть, ну вот как сегодня, например, на той заправочной станции, – не так-то просто было заманить в тихий уголок этого малого… Зато какой кайф она испытала, почувствовав, как напряглось под ее пальцами его горло, и ощутив на губах вкус теплой крови! Потрясающе! Ни одно из любимых блюд – будь то гамбургер или картофель фри, клубничный коктейль, пиво или мороженое с шоколадом – не идет с этим ни в какое сравнение. Это героин, кокаин и гашиш, вместе взятые! Это лучше, чем самый лучший секс в мире! Да что там! В этом ощущении сливаются воедино все радости мира!

И все же с Бандой клыкастых ей жилось гораздо легче. Они-то ее прекрасно поняли, когда она заявила, что устала от потрепанных старых мужиков и что ей хочется теперь чего-нибудь молоденького и нежненького. Никаких проблем. Послушайте, ей нужен какой-нибудь славный парнишка, сбежавший из дома, сказал Киллер. Достаточно просто закрыть глаза и загадать желание. И вот, пожалуйста, они нашли его, паренька по имени Паркер, – он голосовал на шоссе, в пяти милях от какого-то городка в Северном Миссури. Хорошенький двенадцатилетний мальчик с длинными лохматыми черными волосами, очень высокий для своего возраста, с уже пробивающейся на подбородке растительностью, изо всех сил старающийся сойти за шестнадцатилетнего. Он взгромоздился на ее мотоцикл, и они отвезли его в лес. Там Беби Дженкс легла с малышом, приласкала его, и… с Паркером было покончено.

Это было восхитительно, можно сказать, сочно. Однако она так и не смогла решить, лучше ли это, чем когда имеешь дело с мерзкими старыми мужиками. С ними все происходит как-то живее. Добрая старая кровь, как говорил Дэвис.

Дэвис был черным Мертвецом, и, по мнению Беби Дженкс, чертовски симпатичным черным Мертвецом. Кожа у него отсвечивала золотом – у белых Мертвецов кожа выглядит так, словно они постоянно торчат под флуоресцентной лампой. А еще у Дэвиса были потрясающей красоты ресницы – невероятно длинные и густые, и к тому же он нацеплял на себя все золото, какое только попадалось ему под руку. Он снимал со своих жертв золотые кольца, часы, цепочки и всякие другие побрякушки.

Дэвис любил танцевать. Они все любили танцевать. Но Дэвис мог перетанцевать любого из них. Танцы они устраивали на кладбищах, приходили туда, как правило, часа в три ночи – к тому времени все успевали насытиться, похоронить покойников и переделать еще кучу разных дел. Водрузив на могильную плиту магнитолу, они врубали на полную катушку звук и слушали Вампира Лестата. Лучше всего было танцевать под песню «Великий шабаш». Как же это здорово, ребята, крутиться, извиваться, взлетать высоко в воздух или просто наблюдать за тем, как двигается Дэвис, как двигается Киллер, как кружится Расс, пока не падает на землю. Да, это танцы настоящих Мертвецов!

И если кровососы из больших городов не в состоянии это понять, то они все просто психи.

Господи, как хочется рассказать Дэвису про сон, который преследует ее с Ган-Баррел-Сити. В первый раз он приснился ей, когда она сидела и ждала в трейлере матери, – и она просто обалдела. Он был слишком явственным, чтобы быть сном, – эти две женщины с рыжими волосами и тело с почерневшей и вроде бы даже потрескавшейся кожей. Что же, черт побери, там лежало на тарелках? Ну да, на одной – сердце, и на другой – мозг. Господи! Все эти люди, стоявшие на коленях вокруг тела и тарелок… Просто ужас какой-то! И с тех пор он снится ей снова и снова. Черт, она видит его каждый раз. Стоит ей только закрыть глаза, и он возвращается снова, перед тем как она собирается вылезти из укрытия, в котором пряталась от дневного света.

Киллер и Дэвис поняли бы. Они наверняка догадались бы о том, что он означает. Они хотели научить ее всему.

Когда по дороге на юг Банда клыкастых впервые оказалась в Сент-Луисе, они свернули с бульвара на одну из широких темных улиц с железными воротами. «Частное владение» – так это называется в Сент-Луисе. Ей сказали, что это Центральный Вест-Энд. Беби Дженкс очень понравились большие деревья – на юге Техаса больших деревьев мало. Впрочем, а чего на юге Техаса много? Здесь же деревья такие огромные, что ветки их наверху сплетаются и получается нечто вроде крыши. На всех улицах под ногами шуршат листья, и в больших домах под остроконечными крышами светятся огни. Дом общины был кирпичным и украшен… арками в мавританском стиле – так, кажется, сказал Киллер.

– Не подходите близко, – сказал Дэвис.

А Киллер только рассмеялся. Киллер не боялся Мертвецов из большого города. Он старый – его создали шестьдесят лет назад. Он знал все.

– А вот тебя, Беби Дженкс, они постараются обидеть, – сказал он, отводя «харлей» чуть дальше по улице. Лицо его было длинным и узким, выражение маленьких глаз – задумчивым, а в ухе сверкала золотая серьга. – Понимаешь, это очень старая община, она появилась в Сент-Луисе еще в самом начале века.

– А с какой это радости они станут нас обижать? – спросила Беби Дженкс.

Ее действительно очень интересовал этот дом. И чем занимаются те Мертвецы, которые живут в домах. Какая у них мебель? А самое главное, кто же, ради всего святого, оплачивает их счета?

В одной из выходящих окнами на улицу комнат ей удалось разглядеть за занавесками люстру. Огромную шикарную люстру. Ну, ребята, вот это жизнь!

– Да, все это у них есть, – сказал Дэвис, читая ее мысли. – Будь уверена, соседи считают их самыми обыкновенными людьми. Посмотри на ту машину на аллее – знаешь, что это? Это «бугатти», детка. А рядом – «мерседес-бенц».

А чем, интересно, хуже розовый «кадиллак»? Ей хочется иметь именно такой – огромную машину с газовым двигателем и с откидным верхом, из которой на прямой трассе можно выжимать до ста двадцати. Именно из-за этого чертова «кадиллака» начались все ее беды, из-за него она оказалась в Детройте. Но если ты Мертвец, это еще не значит, что ты должен гонять только на «харлее» и спать в грязи.

– Зато мы свободны, дорогуша, – сказал Дэвис, опять прочитавший ее мысли. – Разве ты не понимаешь? Жизнь в большом городе тащит за собой много всякой ерунды. Объясни ей, Киллер. Меня в такой дом ни за что не заманишь! Вот еще, стану я спать в ящике под полом!

Он расхохотался. И Киллер расхохотался. Она хохотала вместе с ними. И все-таки ей было очень любопытно: как у них там, в этом чертовом доме? Они, наверное, смотрят всякие ночные шоу и вампирские фильмы? Дэвис буквально по земле катался.

– Понимаешь, Беби Дженкс, – стал объяснять Киллер, – они считают всех нас придурками и хотят, чтобы все было у них под контролем. А мы, по их мнению, не имеем права называться Мертвецами. Они, например, устраивают большую церемонию в честь создания каждого нового вампира. Это у них так называется.

– Церемония вроде свадебной?

– Не совсем, – сказал Киллер, и они с Дэвисом снова захохотали. – Больше похоже на похороны.

Что-то они уж очень разошлись. Мертвецы в доме наверняка их услышат. Но Киллер не боялся, а стало быть, и Беби Дженкс бояться нечего. А куда это подевались Расс и Тим? На охоту, что ли, ушли?

– Дело в том, Беби Дженкс, – продолжал объяснять Киллер, – что у них существуют все эти правила и они им следуют. Ты разве не знаешь? Они ведь повсюду твердят, что собираются прикончить Вампира Лестата в ночь концерта. А при этом, представь себе, читают его книгу как Библию. Они пользуются его словечками – Темный Дар, Обряд Тьмы, ну и все такое, – и знаешь, я в жизни не видел ничего более тупого, но они собираются спалить этого парня на костре, а потом использовать его книгу, словно это книги Эмили Пост или Мисс Мэннерз…

– Да им никогда не справиться с Лестатом, – хмыкнул Дэвис. – Ни за что в жизни. Любому идиоту ясно, что убить Вампира Лестата невозможно. Пытались уже некоторые, да не вышло. Он же бессмертен – какие могут быть сомнения?

– Они, черт бы их побрал, едут туда же, куда и мы, – сказал Киллер, – и цель у них та же – присоединиться к парню, если он сам того захочет.

Беби Дженкс ничего не поняла. Она и понятия не имела, кто такие Эмили Пост и Мисс Мэннерз. И разве не предполагается, что мы все бессмертны? И с какой это радости Вампиру Лестату вдруг захочется иметь дело с Бандой клыкастых? Да бог с вами! Он же рок-звезда. У него, наверное, даже собственный лимузин имеется. А уж выглядит он… Живой он там или Мертвый, но такого красавчика еще поискать! Да за одни только его светлые волосы умереть можно, а улыбнется – хочется по полу кататься и подставить ему для укуса свою чертову шею!

Она пробовала читать книгу Вампира Лестата – там он описывает всю историю Мертвецов начиная с самых древних времен, ну и все такое, – но там было столько непонятных слов, что она тут же начинала клевать носом и засыпала.

Киллер и Дэвис говорили, что теперь, стоит ей только захотеть, и она увидит, как хорошо будет читать. У каждого из них было по книге Вампира Лестата, и они повсюду таскали их с собой – эту, да еще и ту, первую, название которой она никак не могла запомнить, – не то «Беседы с вампиром», не то «Разговор с вампиром», не то «Навстречу вампиру», не то как-то еще в том же духе. Дэвис иногда вслух читал из нее куски, но Беби Дженкс никак не могла врубиться – ерунда какая-то. Тот Мертвец, Луи или как его там, был создан еще в Новом Орлеане, и в книге полно было всякой белиберды про банановые листья, железные перила и испанский мох.

– Старые европейцы, Беби Дженкс, знают все и обо всем, – сказал Дэвис. – Им известно, как все это началось, известно, что мы можем жить долго, очень долго, до тысячи лет, и в конце концов превратиться в белый мрамор.

– Это просто потрясающе, Дэвис! – воскликнула Беби Дженкс. – Мало того, что я и сейчас-то не могу зайти в какой-нибудь чертов ярко освещенный супермаркет, без того чтобы на меня кто-нибудь да не уставился. Так еще и это. Кому захочется выглядеть как белый мрамор?

– Беби Дженкс, ты больше не нуждаешься ни в каких супермаркетах, – спокойно ответил Дэвис. Но он прекрасно понял, о чем речь.

Да ну их, эти книги. Что ей действительно нравилось, так это музыка Вампира Лестата, она до сих пор балдеет от его песен, особенно от одной – про Тех, Кого Следует Оберегать, про царя и царицу Египта, – хотя, если честно, она совершенно не понимала, о чем там идет речь. Спасибо, Киллер объяснил:

– Это предки всех вампиров, Беби Дженкс, Мать и Отец. Понимаешь, все мы связаны одной кровью, и эта ниточка не прерывается, а исходит она от царя и царицы Древнего Египта – это их называют Те, Кого Следует Оберегать. А их следует оберегать по той простой причине, что если уничтожить их, то погибнем и все мы.

Его объяснение показалось Беби Дженкс полнейшей чушью.

– Лестат видел Мать и Отца, – сказал Дэвис. – Их прятали на каком-то греческом острове, а он их там нашел и теперь точно знает, что все так и есть. Вот он и рассказывает всем об этом в своих песнях – и в них все правда.

– А Мать и Отец не двигаются, не говорят и не пьют кровь, Беби Дженкс, – добавил Киллер. Он казался до жути задумчивым, даже, можно сказать, печальным. – Они просто сидят, уставившись прямо перед собой, – и так уже несколько тысяч лет. Никто не знает, что им известно.

– А может, им вообще ничего не известно, – проворчала Беби Дженкс. – Слушай, а если это один из видов бессмертия? И что ты имел в виду, сказав, что Мертвецы из большого города готовы всех нас поубивать? Как же тогда они это сделают?

– Огонь и солнце могут сделать это всегда, Беби Дженкс, – ответил Киллер. Похоже, он уже начинал терять терпение. – Я тебе говорил. И постарайся запомнить то, что я тебе сейчас скажу: тебе никто не может запретить драться с Мертвецами из большого города. Ты крутая. Мертвецы из большого города боятся тебя не меньше, чем ты их. А потому бей любого незнакомого Мертвеца, и дело с концом. Этому правилу следуют все Мертвецы.

Когда они ушли от дома общины, Киллер преподнес ей еще один потрясающий сюрприз: рассказал о вампирских барах. Огромные дорогие заведения в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Новом Орлеане, где в задних комнатах встречаются Мертвецы, в то время как в главном зале пьют и танцуют все эти чертовы глупенькие людишки. Пока ты находишься там, тебя не может уничтожить ни один Мертвец, будь то городской бандит, европеец или придурок вроде нас.

– Если за тобой будет гнаться кто-нибудь из городских Мертвецов, – поучал ее Киллер, – беги в один из таких баров.

– Мала я еще по барам шляться, – заявила Беби Дженкс.

Этим она их доконала. Киллер и Дэвис хохотали до колик в желудке. Они буквально с мотоциклов попадали.

– Как только найдешь вампирский бар, Беби Дженкс, – сказал Киллер, – ты просто посмотри на них Поганым взглядом и скажи: «Впустите меня».

Ну да, конечно, ей уже приходилось смотреть на людей Поганым взглядом, и они делали все, как ей хотелось. Срабатывало. Честно говоря, им еще нигде не попадались вампирские бары. Они только слышали про них, а вот где они – не знали. Когда они уезжали из Сент-Луиса, у нее была куча вопросов.

И вот теперь, когда она направлялась на север, в тот же самый город, ее единственным желанием было отыскать этот чертов дом общины и заявиться туда: «Привет, Мертвецы из большого города! А вот и я!» Если она и дальше будет оставаться в одиночестве, она просто сойдет с ума.

Музыка в наушниках смолкла. Пленка закончилась. Она не в силах выносить тишину, когда вокруг ревет ветер. Сон вернулся, и вновь она увидела близнецов, увидела, как подходят солдаты. Господи! Если ей не удастся немедленно прекратить это, мерзкий сон будет повторяться снова и снова, как запись на пленке.

Удерживая руль мотоцикла одной рукой, другой она полезла за пазуху, открыла маленький плеер и перевернула кассету.

– Давай, парень, пой! – крикнула она. В шуме ветра она едва могла расслышать собственный голос, и он показался ей слишком уж пронзительным и тонким.

Да, эту песню она любила. Именно под нее она заснула в Ган-Баррел-Сити, когда ждала с работы мать. Ей нравились не слова, а то, как он пел – ревел в микрофон не хуже самого Брюса Спрингстина, да так, что сердце разрывалось.

Это был своего рода гимн. Музыка какая-то такая, ну, как у гимна, но в самом центре этой музыки был Лестат, и он пел для нее, а барабанный ритм так просто до костей пробирал.

– О’кей, парень, о’кей, ты единственный чертов Мертвец, который у меня остался. Так пой же, Лестат, пой!

До Сент-Луиса осталось ехать каких-нибудь пять минут, и надо же, она опять вспоминает мать, как странно все это было и как плохо.

Зачем она поехала домой, Беби Дженкс не сказала даже Киллеру с Дэвисом, хотя они, конечно, и сами знали, они все понимали.

Беби Дженкс должна была сделать это, должна была разобраться с родителями, прежде чем Банда клыкастых отправится на Запад. Даже сейчас она ни о чем не жалела. За исключением разве что того странного момента, когда ее мать умирала там, на полу.

Все дело в том, что Беби Дженкс всегда ненавидела свою мать. Она считала ее полной идиоткой, которая изо дня в день делает кресты из розовых раковин и кусков стекла, а потом продает их по десять долларов на блошином рынке в Ган-Баррел-Сити. К тому же эти крестики с маленькими скрученными Иисусиками посередине, сварганенными из крохотных красных и синих бусинок и прочей дряни, были жутко уродливыми, ну, в общем, полное барахло.

Но Беби Дженкс бесилась не только из-за этого – ее выводило из себя абсолютно все, что делала мать. Мало того что она таскалась в церковь, так еще и разговаривала со всеми этаким сладеньким голоском, мирилась с пьянством мужа и в жизни своей ни о ком плохого слова не сказала.

Беби Дженкс всякими там словечками не проймешь. Лежа на своей койке в трейлере, она не раз гадала, есть ли вообще на свете что-то такое, что способно взбесить эту женщину. Когда же она все-таки взорвется, как кусок динамита? Или она просто слишком тупая? Уже несколько лет мать не смотрит Беби Дженкс в глаза. Когда Беби Дженкс было двенадцать, она пришла и сказала: «Тебе ведь известно, что я уже сделала это, да? Надеюсь, ты не думаешь, что я все еще девственница». Мать побледнела и отвернулась, уставясь в пространство своими большими, пустыми, без всякого выражения глазами, а потом снова принялась за работу, тихо напевая, – она всегда так пела, когда делала эти проклятые кресты из ракушек.

Однажды какой-то деятель из большого города сказал матери, что она создает настоящие произведения народного искусства.

«Да как ты не понимаешь, они же просто издеваются над тобой! – сказала ей тогда Беби Дженкс. – Разве сами они купили хоть одну твою уродскую поделку? Хочешь, я скажу тебе, на что они больше похожи? На такие огромные сережки из лавки, торгующей дешевыми шмотками, – вот на что!»

Так она даже спорить не стала. Просто подставила другую щеку: «Ты будешь ужинать, милая?»

Это все равно как открыть и закрыть ящик, определила для себя Беби Дженкс. Так что она выехала из Далласа рано, меньше чем через час добралась до озера Седар-Крик и наконец увидела знакомый указатель, обозначающий границу милого, маленького, старого родного города:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГАН-БАРРЕЛ-СИТИ. МЫ СТРЕЛЯЕМ ВМЕСТЕ С ВАМИ».

Добравшись до дома, она спрятала «харлей» позади трейлера. Дома никого не было, и она прилегла вздремнуть. В наушниках звучал голос Лестата, а рядом лежал наготове паровой утюг. Как только мать войдет, она ее – трам-тарарам, прощайте, мадам, – утюгом и прикончит.

И тут ей привиделся этот сон. Но ведь когда он начался, она еще не спала! Голос Лестата словно затих, а сон овладел ею и…

Она оказалась в каком-то ярком, солнечном месте. Это была поляна на склоне горы. И там же оказались эти самые близнецы: красивые женщины с мягкими вьющимися рыжими волосами, сложив руки, стояли на коленях, как ангелы в церкви. Их окружало множество людей – в длинных одеждах, как в Библии. А еще была музыка – медленный ритм барабанов, от которого мурашки по коже бегали, и звуки рога. Все это выглядело очень мрачно. Но самое ужасное – это мертвое тело на каменной плите, обгорелое тело женщины. Впечатление было такое, как будто ее там и поджарили! А на тарелках были разложены жирное блестящее сердце и мозги. Да-да, именно так – сердце и мозги.

Беби Дженкс в ужасе проснулась. К черту! На пороге стояла ее мать. Беби Дженкс вскочила и принялась колошматить ее паровым утюгом; она остановилась, лишь когда мать перестала двигаться. Голову ей она таки проломила. Мать должна была уже помереть, но все никак не умирала, а потом произошло нечто из ряда вон выходящее.

Мать, едва живая, лежала на полу, уставясь перед собой, – точно так же будет потом лежать и папаша. А Беби Дженкс, облокотившись, сидела в кресле, перекинув джинсовую ногу через подлокотник и крутя в пальцах косичку… Она ждала и вспоминала о близнецах из сна, о мертвом теле и о том, что лежало на тарелках, – к чему бы все это? Но прежде всего она ждала. «Ну же, умирай поскорее, тупица! Умирай! Я не собираюсь бить тебя снова!»

Даже сейчас Беби Дженкс так до конца и не понимала, что случилось. Как будто бы мысли ее матери вдруг стали другими – расширились, разрослись. Может, она летала под потолком, примерно как Беби Дженкс, когда чуть не умерла, а Киллер ее спас. Но в любом случае мысли эти были удивительные. На редкость удивительные. Словно бы ее мать все знала! О том, что плохо и что хорошо, как важно любить, по-настоящему любить, и о том, что это нечто намного большее, чем все эти правила типа «не пей», «не кури», «молись Иисусу». Это тебе не проповедь. Это что-то невероятно огромное.

Лежа вот так, ее мать думала, что недостаток любви в ее дочери, Беби Дженкс, был столь же ужасен, как те плохие гены, которые превратили ее в слепую калеку. Но это не имеет значения. Все будет в порядке. Беби Дженкс выберется из всего того, что сейчас происходит, как чуть было не выбралась как раз перед тем, как попасть в лапы этого Киллера. И будет понимать все намного лучше. Что, черт побери, все это могло значить? Что-нибудь вроде того, будто все вокруг – часть одного большого целого: ворсинки ковра, листья за окном, капающая из крана вода, облака, несущиеся над озером Седар-Крик, голые деревья… И что все вокруг вовсе не такое уродливое, как считала Беби Дженкс. Нет, все это чересчур уж красиво, просто описать нельзя. И мать Беби Дженкс всегда это понимала! Ей виделось все именно так! Мать Беби Дженкс все прощала Беби Дженкс: «Бедная Беби Дженкс! Она не понимает! Не понимает прелести зеленой травы. Не понимает, как красиво сияют морские раковины в свете лампы».

Потом мать Беби Дженкс умерла. Слава богу! Хватит! Но Беби Дженкс плакала. Потом она вынесла тело и закопала его позади трейлера, очень глубоко, осознавая при этом, как же здорово быть одной из Мертвых и обладать такой силой, которая позволяет запросто поднимать тяжелые, полные мокрой земли лопаты.

А потом вернулся домой отец. Вот уж с этим-то она повеселится! Она похоронила его заживо. Она никогда не забудет выражение его физиономии, когда он вошел в дверь и увидел в ее руках пожарный топорик.

– Да чтоб мне провалиться, если это не Лиззи Борден!

Что это еще за Лиззи Борден такая?

Она не забудет, как у него вдруг отвалилась челюсть, он замахнулся на нее кулаком; он был так в себе уверен!

– Ах ты, мерзавка сопливая!

Она раскроила его чертов лоб пополам. И это был самый потрясающий момент – когда она почувствовала, как разваливается череп.

– Падай, ублюдок!!!

А еще было так приятно лопату за лопатой швырять землю ему на морду и видеть, что глаза его все еще открыты и он смотрит прямо на нее. Парализованный, не в силах пошевелиться, он, наверное, воображал себя ребенком на ферме в Нью-Мексико или что-то в этом роде. Какой-то детский лепет. «Сукин сын, у тебя всегда в мозгах было дерьмо. А теперь я чувствую, как оно воняет!»

И все-таки какого черта она туда поехала? Почему не осталась с Бандой клыкастых?

Если бы она от них не откололась, то была бы сейчас с ними в Сан-Франциско, рядом с Киллером и Дэвисом, и дожидалась бы возможности увидеть Лестата на сцене. Возможно, им удалось бы отыскать вампирский бар или еще что-нибудь в том же духе. Конечно, в том случае, если бы им вообще повезло туда добраться. Если бы не происходило что-то действительно очень нехорошее.

А какого дьявола она теперь тащится назад? Может, ей следует двигаться на запад? Ведь всего две ночи осталось.

Черт, может, повезет и в ночь концерта она раздобудет номер в мотеле, чтобы посмотреть его хотя бы по телевизору? Но прежде всего необходимо разыскать Мертвецов в Сент-Луисе. Она не хочет и дальше оставаться в одиночестве.

Как же найти этот Центральный Вест-Энд? Где это?

Бульвар показался ей знакомым. Она рванула вперед, молясь, как бы за ней не погнался какой-нибудь коп – из тех, что вечно суются не в свое дело. Она от него удерет, в этом и сомнений быть не может, она уже не раз удирала, хотя всегда мечтала встретиться хоть с одним таким проклятым сукиным сыном на пустынной улочке. Если честно, то сейчас ей вовсе не хотелось оказаться выдворенной из Сент-Луиса.

Вот это уже что-то знакомое. Да это же и есть Центральный Вест-Энд, или как там его; она свернула направо и поехала по старой улице с огромными густыми деревьями. Зеленая трава и облака заставили ее вновь вспомнить о матери. Она даже всхлипнула.

Если бы только она не чувствовала себя такой чертовски одинокой! И тут она увидела ворота, – конечно же, это та самая улица. Киллер говорил ей, что Мертвецы никогда ничего не забывают. Что ее мозг превратится в этакий маленький компьютер. Может, все так и есть. Это те самые ворота – громадные металлические, настежь распахнутые ворота, увитые темно-зеленым плющом. Похоже, они никогда не запирают свое «частное владение».