Записки на кардиограммах (сборник) Сидоров Михаил
Вые…ут.
В рот и в нос.
За-бес-плат-но.
План по больным.
Я серьёзно!
Невыполнение – штраф, потому и гребём всё подряд.
Но и выполнение – штраф.
От страховщиков: берёте непрофильные вызов!
Так что вот.
Сцилла с Харибдой.
Одиссей тут не то, что курит – ваще сосёт!
Интересно, а смерти в план входят?
Так, чтоб:
– Доктор, но ведь он ещё жив!
– Извиняй, братуха, он в плане!
Задача для поступающих
В России 13 800 бригад «Скорой помощи». Себестоимость одного вызова составляет 3000 рублей. Каков годичный убыток бюджета Российской Федерации, связанный с выездами на непрофильные вызова, при условии, что процентное соотношение их достигает 60 %, а среднее число обслуженных вызовов равняется 15 на одну бригаду за одни сутки?
Панариций из поликлиники в стационар.
На «Скорой», естественно.
Поначалу – VIP, а теперь вот и простым смертным…
И возражать не моги – высекут.
А пациент всё раскрепощённей.
– Чё, бл…дь, ваще о…уели? Сколько вас ждать можно?
И про оптимизацию не начнёшь – не поверят.
Эх, знать бы, кто у истоков…
Гений демотивации!
Словом, война.
В натуре.
Медик – нелюдь, уже все знают.
Нелюдь – к стенке!
Тем, кто ещё цел, – лечить, не вякать, ждать очереди.
А патроны им командиры наши толкают.
С уговором: в них не стрелять!
– Внимание! Приготовились!! ИСПРАЖНЕНЬЕ НАЧИ-И… НАЙ!!!
Конфликтная ситуация.
Освещение в прессе.
Камера!
Мотор!!!
Ведущий с ходу:
– СОРОК ПРОЦЕНТОВ вызвавших «Скорую» умирают, не дождавшись приезда…
Массовка – нам:
– А-ах, суки! Ну вы и суки!!!
Что и требовалось.
«– Нисево, насяльник, веселись! Веселись, насяльник!»
Кирпич-Сапрыкин
Комедианты с фиглярами.
Наденут синее, возьмут ящик и тешат народ за столиками.
Рвут, так сказать, пуп за рублишки.
И правду-матку о нас, правду-матку!
К одному такому уже съездили – тих был, смущён, винился…
Телезвезда клеймит неотлогу.
В хвост и в гриву.
Главным делом за отношение к старикам.
– Вот к моей маме…
И у неё были: запущенная старушонка в заброшенной комнатёнке.
Хер с ним с ремонтом – уборочку генеральную можно сделать?
У мамы.
Раз в месяц хотя б.
– Я после операции…
– У меня спина…
– А где санитары ваши?
– Чё, ваще, что-ли, е…анулись?
Это на просьбу лежачего отнести.
А увидят видео, где его волоком, и ярость благородная чисто волной вскипает!
Сели в салон после смены – подскочить до метро, а в пути тормозят.
Гайцы с рожами виноватыми, и репортёров целый кагал – как же, такой свежак, «Скорая» развозкою занимается!
Вспышки, телекамеры, микрофоны…
Объективы, телекамеры, вспышки…
А сейчас им наш имидж улучшать велено.
Своё же говнище позолотой покрыть.
Полагаю, управятся.
Право, не привыкать.
I
Командированный журналист.
09:00 – Немного скован, осваивается.
09:30 – Попил чаю, освоился, спрашивает о зарплате.
10:30 – Съездил на вызов, вернулся. Совсем свой, спрашивает, что сюда привело и что держит.
12:00 – Сделал ещё два. До х…я свой, спрашивает про вредность, уверяет, что до утра с нами.
13:00 – Госпитализация. Охренев от приёмника, спрашивает, везде ли так?
13:30 – Срыв с обеда. Удивлён. Болтает, интервьюируя пациента – клише, пафос, бригаде неловко.
14:30 – Срыв с обеда. Обескуражен. Спрашивает, всегда ли так, пытаясь интервьюировать пациента, посылается оным на х…й. Задет, но, сломав себя, сдерживается.
15:30 – Срыв с обеда. Удручён. По окончании вызова, демонстрируя бывалость и на правах своего навязывает кафешки, где вкусно кормят.
16:00 – Обед. Абсолютное соло: где был, что видел, из каких переплётов выходил с честью. Отдельно – о тех, с кем знался. Многословен, бодрится, восхищён стойкостью персонала.
21:00 – Череда асоциалов, ханыжных интерьеров, тяжёлой органолептики, вздорных поводов, склочных родичей, прокуренных РУВД и забитых стационаров. Энтузиазм спал, уже не пылает, спрашивает о профильных вызовах. Ответ, что, может, ещё и будут, огорчает и не устраивает. Поражённый одержимостью сотрудников, пребывает в явном недоумении.
21:20 – Ужин. Слегка расслабились, наладились балагурить. Вклинивается и мешает, вываливая приколы про журналистов. Досады не замечает, вежливое молчание воспринимает как одобрение.
21:40 – Всем по вызову, плюс штук пять на задержку. Неожиданно собирается – писать статью. Блеет про свежее впечатление и что нужно ещё съездить в сервис, забрать ноутбук. Суетится, восхищается, благодарит, съё…ывает.
Статья выходит о жизнерадостных мудаках.
II
Проверка сверху.
Sine ira et studio.
Возбухнув, – где наши деньги? – пишем письмо.
Прикатывает комиссия.
Один день в бухгалтерии – там всё зае…ись, честно!
Потом неделю на станции: эпидрежим-сумочная-журналы-что-в-тумбочках?
Под конец соберут: уволить бы вас к х…ям, да заменить некем – живите, суки!
Старшему – по рогам, райздрав – молодца, остальным – премию.
И отбывают.
P.S. Можно повторить, если давненько не поощряли…
Нас порицают, взрывая блоги, и жгут глаголом, горячие как огонь, с гуманитарным, в массе, образованием, позволяющим иметь суждение о явном и скрытом.
И они правы.
Ей-богу!
Во всём.
Хорошо будет, если грядут к нам эти пламенные сердца, ибо только они – о, ветер сметающий гниль! – вернут человеческое в попранное наследие Гиппократа.
Приходите!
Санитарами.
А то ж ведь они у нас ещё на рубеже веков кончились.
Дело нехитрое: подай, подержи, принеси, сбегай… ну и носилки, само собой.
Деньги?
Кхм…
Кхм!
Я, право, не ожидал… нет-нет, ничего, конечно.
А как же!
Конечно!
Тысяч десять.
И премии рублей триста…
Так как, придёте?
Ну обещайте: придёте?
Дерзните, попробуйте.
А то ж к нам, сцуко, даже таджики не ломятся!
Выписной эпикриз
По собственному желанию
«– Что? Мне?? Уйти из авиации???»
Анекдот об аэродромном ассенизаторе.
Старая английская песня
- «У нас нет ни имён и ни званий,
- мы для многих – двуногий скот,
- но тому, кто моряк по призванию,
- Королевский не бросить флот».
Я отравлен.
Отравлен насмерть.
Этой заразой по имени «Скорая».
Она в крови, в биохимии, в обмене веществ… уволившись в мае, к августу уже всматриваешься в лобовые: кто едет: наши – не наши?
Они, собаки!
И сразу: надо бы выходить, нагулялся, пора и честь знать…
И выходишь – отгладив форму, чтоб через сутки превратишь её в прокуренный, залитый чужой органикой ком; готовый к «слышь, э!», «кароч, ребят» и «у наркологов, нах…й, дорого»; готовый ехать на «мужчина, девятнадцать, болит рука» и бегать, бросив больного, по этажам, ища соседей-носильщиков взамест сытых, инертных, тешащих свою значимость домочадцев. Выходишь, чтоб хотя бы раз в сутки кинуть коллеге дивную в своей патологии ЭКГ: зацени, мля! Чтоб с напускной зевотой на раз катетеризировать бедренную, пока бедняга-фельдшер, вспотев, порет остриём нитки вен. Чтоб увидеть веру в безумных глазах вытащенного из-под колёс когда, воркуя, стягиваешь его, расползающегося, тут же алеющими бинтами. Чтобы… о-па! Да, слушаю… Ёпт!.. Да пишу-пишу, говори… Принял… От сука, а?
Чё там?
Шестьдесят пять, мадам, плохо с сердцем.
Блин, обед ваще дадут или как?
Или как, или как. Едем!
– Что-то вы больно молоды.
Настороженно, из-за цепочки дверной.
– Не, езжайте. Я позвоню, чтоб кого опытнее прислали…
Хроники неотложного
События – реальны, образы – собирательны, имена – вымышленны, и всякое совпадение – не более чем случайность, ответственности за которую, уж как водится, автор никоим образом не несёт.
«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовёт нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватываясь и дорожа каждым днём, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькнувшие черты?
Между тем время проходит, и мы плывём мимо высоких и туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня».
Александр Грин
«Люди заблуждаются. Лучшую часть своей души они запахивают в землю на удобрения. Судьба, называемая обычно необходимостью, заставляет их всю жизнь копить сокровища, которые, как сказано в одной старой книге, моль и ржа истребляют, и воры, подкапываясь, крадут. Это – жизнь дураков, и они понимают это в конце пути».
Генри Торо
Лето
(Предисловие, которому на самом деле место совсем не здесь)
Ночь. Прохлада. Зарево и огни. Площадь, пылая иллюминацией, крутит водоворот, вытягивая из переулков потоки людей. Дымы. Барабаны. Запах мяса и запах специй. Рокот, звяканье, ноющие мотивы, шум толпы стереопанорамой. Фасады медины[14], угловатый минарет между звёзд.
Плоская крыша. Чай, сигареты и липкие, блестящие сладости. Ледяной сок. Апельсины. Дымок гашиша с соседней кровли и строчка из «Marrakesh Express» нараспев – израильтяне из Хайфы, совсем юные. Палят свечки, тянут по кругу экзотическую самокрутку.
Внизу – свет. Столы. Сияние. Лампы. Горы еды: кускус, танжин, харира… Дух приправ до самой до стратосферы. Кольца народа, перкуссия, восточные унисоны. Скулёж дудок. Хлопки в такт, дребезг жестянок. Скрип рассказчиков, хохот, аплодисменты.
И мы наверху. Выше всех. Место на крыше без душа и завтрака, двадцать дирхамов за всё про всё. Душистая «Касба» без фильтра, аромат местных травок из кружки, тонкая терпкость масла на смуглой коже. Искры смеха в глазах. Рюкзак подушкой, спальный мешок для двоих – недоступная для большинства дешевизна.
Полночь. Толпа густеет. Гул, блики, треск мотороллеров. Тягучие песни, гортанные выкрики, рулады от зазывал…
Марракеш. Джамаа-эль-Фна. Обжигающий август, звёзды, анриал происходящего.
Читать бесплатно другие книги:
