Точное попадание Фирсанова Юлия

– Сколько ж тебе лет, дружок? – как бы между делом полюбопытствовала я, нюхая золотистые шарики соцветий.

– Еще молод, – почему-то смутился Фаль, – если по-вашему счету мерить, едва за шестую сотню лет перевалило.

– Совсем мальчик, – пошутила я, мотылек же принял мои слова за чистую монету и нехотя согласился, недовольно подмахнув крыльями:

– Ну, да…

– Не переживай, – вспомнив собственные детсадовские обиды, указательным пальцем очень аккуратно коснулась кончика тонкого и удивительно теплого крылышка навязавшегося мне в напарники сильфа, – этот недостаток единственный, про который можно сказать наверняка: с возрастом пройдет.

– И верно. – Фаль приободрился и совершил в зарослях цветов несколько настолько сумасшедших пируэтов, что наши асы-летчики непременно заскрежетали бы зубами от черной зависти.

Насладившись медовым запахом соцветий, чем-то смутно похожих внешне на золотой шар, я продолжила свою неспешную прогулку. На душе было легко и спокойно, удивительно легко для той необычной ситуации, в которой меня угораздило очутиться. А может быть, именно потому я и не парилась слишком усердно. Когда попадаешь в какую-то знакомую хотя бы теоретически ситуацию, мозги и нервы тут же начинают наперегонки накручивать друг друга, стремясь довести владельца до нервного срыва, и предлагают сценарии дальнейшего развития событий один хуже другого. Это я уже не по детсадовским, а по школьным годам помню распрекрасно, из-за каждого урока, бывало, переживала, пока наконец не научилась давать достойный отпор собственным страхам одной простенькой фразочкой: «А, ну и пусть! Это еще не катастрофа!» А перемещение из мира в мир совершенно выбило почву из-под ног даже у тех ужасов подсознания, какие еще ютились в моей черепушке. Знакомых страхов типа нерешенной задачки или измывающейся над невинным ребенком училки в голове не было, а стихийных бедствий, несчастных случаев, маньяков и тому подобных форс-мажорных обстоятельств я сроду не боялась, скорее наоборот, было жутко интересно: а какое оно все это? Да еще и ощущение абсолютной правильности бытия – пардон за возвышенное выражение – как нахлынуло на меня во время «свинских» разборок с разругавшимися селянками, так и не думало исчезать.

Увлекшись идеей получить первый летний натуральный загар вместо суррогатного из солярия и попутно, слегка (нечего сильно голову грузить) проанализировав свое настроение, я не сразу услышала довольно визгливый, нарастающий с каждой секундой заунывный крик-причитание. То ли выли баньши (так, по-моему, где-то в Ирландии призраков, предсказывающих смерть, прозывают), то ли вполне реальная кладбищенская плакальщица, отрабатывающая свои гроши на деревне.

Прямо на меня из-за поворота надвигалась бьющаяся в истерике крупногабаритная бабенка отнюдь не в траурном одеянии: широченной юбке, расшитой алыми маками по подолу, и ярко-красном блузоне, обтягивающем прямо-таки богатырские прелести. «Хорошо, что я не бык! – мелькнула вполне отчетливая мысль. – С такой тореро драться – упаришься».

Баба между тем осознала, что ее заметили, и завыла пуще прежнего, привлекая к себе внимание всех сельчан, любопытствующих насчет моих магевских делишек:

– Магева, благодетельница, не дай пропасть. Сгинуть зореньке моей распрекрасной, красавице ненаглядной! Прогони ее хворь злополучную! У-у-у!..

Кажется, у женщины в семье неприятности, а я ведь не доктор, никакого медицинского образования и в помине нет, всего-то знаний – какую таблетку когда в рот сунуть следует. Да еще неизвестно, чем тут люди болеют. Одна надежда на руны, а отказаться от «вызова на дом» нельзя, какая же я после этого магева буду, если тетку пошлю на три веселых буквы при всем честном народе.

– Пойдем, поглядим на болящую, – решительно объявила клиентке свое решение. – А пока объясни толком, кто и чем болен, как давно, приметы какие особые у болезни?

Крестьянка моментально уняла истерику и уже почти деловито заговорила, шустро устремившись в сторону соседней улочки, к своему дому, пока магеву не отбил кто-нибудь из соседей, с жадным и опасливым интересом поглядывающих из-за заборов.

– Милана моя занедужила, уж почитай три луны дневного молока нет! Мы ее и похлебой теплой поили, и Катрику-травницу звали, и на луга самые сочные отдельно от стада деревенского выводили, а все без толку…

– Стоп! – Я потрясла головой и воздела руку. – Так ты о корове говоришь?

– О ней, родимой, – уже завлекая меня через калитку во двор перед весьма опрятным просторным домом с симпатичными белыми наличниками, поддакнула женщина. Шуганув бродящих по двору и лезущих под самые ноги пестрых кур и гусей, бросила недоуменный взгляд на непонятливую волшебницу. – О ком же еще?!

«Так, приехали, – растерянно подумала я, – если человеческий доктор из меня хреновый, ветеринар и вовсе никакой».

Почуяв мои сомнения, Фаль, молча слушавший причитания клиентки, подлетел к самому ушку и зазвенел:

– Оса, соглашайся! Ты эту корову вылечишь!

«Мне бы твою уверенность в собственных силах! Ну да ладно, не попробовав, от ворот поворачивать стыдно. А вдруг и правда получится животину подлечить? Руны-то, они средство универсальное, если на магическое создание действуют, то и на корову смогут!» – попыталась убедить саму себя, пока хозяйка Миланы конвоировала меня в хлев. У охапки свежескошенной травы в единственном занятом стойле среди полудюжины свободных стояла больная и, кося на нас большими печальными глазами с длинными ресницами, меланхолично жевала жвачку. В такт движениям челюстей задумчиво покачивался хвост, отгонявший досужих мух. Пятнистая рыже-черная корова на вид была совершенно здорова, но как провести обследование и выявить причину падения надоев, я не могла ума приложить. Что же, коль позориться, то только перед Фалем и самой собой. Вежливо, но твердо я попросила клиентку покинуть хлев, временно ставший смотровым кабинетом. Бросив на Милану ласковый взгляд, крестьянка пробормотала животине что-то утешительное, почесала лоб между рогов и выплыла:

– Если что понадобится, я туточки, только крикните, почтенная магева!

– Ну? – едва за бабой закрылась дверь, обратилась я к Фалю. – Будь добр, объясни, с чего ты так во мне уверен, приятель?

– Милана здорова, – чуть смущенно, впрочем, не без веселья, пояснил сильф, вспархивая на правый коровий рог, – а молоко у нее вкуснее, чем у любой коровы в деревне: жирное, сладкое, ароматное! – Фаль даже облизнулся и прижмурил глаза. – Вот я и лакомился! Как ни следили за коровой, все равно свою долю получал. Теперь же с тобой ухожу, поэтому все молоко хозяева сами доить будут.

– Понятно, – улыбнулась я пройдохе, подумав, послюнявила палец, нарисовала на лбу смирной Миланы руну феху, ответственную за увеличение стад и достаток. Удивительно, но знак, прорисованный мною на рыжей шерсти, на секунду просиял оранжево-золотым и как бы втянулся в животное.

Фаль, почуяв магию, вихрем слетел с рога, сделал пируэт и, приземлившись мне на плечо, заискивающе уточнил:

– А на что ты колдовала, о, Оса?

– Раз корова здорова, хозяйка сейчас благодарить будет, а не люблю я, когда ни за что хвалят, вот и пометила Милану, чтобы и дальше с ней все ладно было: здоровье, удои, хороший приплод, – пожала плечами и вышла из хлева. Баба так и приплясывала у самой двери, ожидая вестей.

– Не тревожься, женщина, – объявила я с порога, – здорова твоя корова!

– Родимая, спасительница! – обрадованно запричитала баба, не зная, чего ей больше хочется: то ли кинуться мне в ноги, то ли обнять дорогую корову, но любовь к собственности победила. Обхватив рыжуху за шею, хозяйка счастливо зашмыгала носом, корова покосилась на нее карим глазом, вздохнула и продолжила жевать.

Ухмыльнувшись, я вышла из калитки, собираясь продолжить прогулку, ан нет, не успела отойти и нескольких шагов от подворья, как сзади послышалось знакомое завывание, от которого ломило зубы:

– Магева!..

«Ну что у нее еще, неужто у любимой козы запор или петушок лапку подвернул?» – пробурчала больше для порядка и обернулась к раскрасневшейся под цвет своего блузона крестьянке.

– Благодарствую, магева, благодарствую! – запыхавшаяся баба отвесила мне низкий поклон и, пробормотав скороговоркой: – Не побрезгуй, матушка, прими! – всучила три потертых квадратика какого-то металла.

«Матушка?» – Я, оскорбленно нахмурившись, посмотрела на местный вариант денег – свою первую магевскую зарплату, – решая, не стоит ли вернуть эти монетки тетке и послать ее, эдакую бабушку, подальше, но Фаль, видно, почуяв мои сомнения, пропел на ухо:

– Бери, Оса, нельзя отказываться, если магева отплату предложенную не возьмет, человеку счастья не будет.

– О как круто! – мстительно хмыкнула я и, сделав вид, что размышляю, помялась с минуту, но затем все-таки сунула монетки в карман джинсов.

Тетка облегченно выдохнула и расплылась в улыбке. Значит, все сделано правильно, Фаль не обманул.

Улыбнувшись крестьянке в ответ и слегка кивнув, я продолжила прогулку, на ходу расспрашивая сильфа:

– Значит, человек обязан магу заплатить за услугу? И каковы тарифы, то есть люди всегда знают, сколько они должны заплатить магу или волшебник сам цену называет?

– Мага в вольном странствии человеческая благодарность за искусство волшебное кормит, – прощебетал Фаль. – Сколько может человек, столько и заплатит магу или магеве, но если ей что нужно, то и объявить об этом не грех.

– Стало быть, оплата – вопрос личной щедрости клиента, уравновешенный опасением кары за жмотство, – довольно резюмировала я, пнув мелкий камешек в сторону густой травы у чьего-то забора. – Прекрасно! Значит, голодная смерть мне тут не грозит.

Фаль решил, что я шучу, и залился довольным смехом. По-видимому, странствующие маги в этой местности были большой редкостью и ценились весьма высоко.

– Почтенная магева! – Меня окликнула сухощавая высокая женщина средних лет в неброском зеленом платье.

Над повязанным на талии серым фартуком явно поглумился какой-то свихнувшийся дизайнер, приделав к нему множество разномастных карманов. Однако спокойное достоинство и опыт, отразившиеся в светлых не то голубых, не то зеленых глазах шедшей ко мне женщины говорили о ее относительной (кто знает, как у них тут в Кочках с психическим здоровьем обстоит в общем и целом) адекватности. У чокнутых таких спокойно-вдумчивых глаз не бывает, сумасшедшие обыкновенно либо агрессивны и буйны, либо чисты и безмятежны, как одуванчики, и так же лишены разумных с нашей точки зрения мыслей.

– Да? – Я остановилась и повернулась к женщине. Может, еще работу подкинут, так и на сапоги насобираю.

– Я Катрика, травница, – представилась та.

– А! Я о тебе уже слышала, – приветливо ответила, сообразив, откуда идет этот приятный терпкий запах сушеных трав. Вероятно, знахарка носила часть своих сборов в качестве аптечки первой помощи прямо в кармашках фартука.

– Догадываюсь, чего обо мне Людвина наболтала, – одним уголком рта сдержанно улыбнулась Катрика, но глаза ее похолодели и насторожились, а руки дернулись к карманам, как у ковбоя к кобуре кольта.

– Сколько ни паши, на всех не угодишь, – беспечно махнула я рукой. – Да и как ты могла ее корову выходить, если животина и не болела вовсе, так, небольшая магическая заморочка. А что ты меня звала: из чистого интереса или дело какое есть?

– Помощи просить хотела, – окинув меня острым взглядом и признав годной для продолжения диалога, ответила травница. – У Иваллы, вдовицы, мальчонка занемог.

«Ура, растем, мне уже предлагают попрактиковаться на людях!» – мысленно «обрадовалась» я и спросила:

– Что с ним?

– С полгода назад со Жданова подворья псина с цепи сорвалась, злобный барбос, здоровенный, что теленок, даже на своих с рыком кидался, но терпели, держали. Уж больно сторож хороший. Валь ему на дороге попался. Тяпнуть пес его даже не успел, только повалил, лапами прижал. Люди вовремя отбили. Испугался мальчонка до одури, даже не плакал, бледный как мел был и дрожал. С тех пор молчит. Все понимает, а ни словечка не скажет, – хмурясь, рассказала Катрика, нервно шурша чем-то в своих кармашках. – Я ему уже и травки успокаивающие заваривала, и растирала, и в ключах ледяных купала. Без толку. Язык отнялся. А Ивалла, мать его, страдает, он ведь единственное, что от Петрина осталось, тот сгорел в одночасье шесть лет назад, зимой, за мной и послать не успели. Теперь же и Валь калечным стал. Поначалу Ивалла металась, помощи ждала, за любое средство хваталась, потом словно перегорела. – Брови Катрики сошлись на переносице, в голосе послышалась настоящая злость – не на кого-то другого, а на судьбу и саму себя: бессильна оказалась помочь.

– Не знаю, смогу ли вылечить мальчишку, врачевание не по моей части. Но сразу не откажу, поглядеть надо, – согласилась я и пошла за Катрикой до скромного, когда-то весьма ладного и все еще крепкого домишки, примостившегося недалеко от местного Бродвея, в конце глухой улочки.

Во дворе кормила кур симпатичная, состарившаяся до времени женщина с потухшим взглядом, обряженная в чистое, многажды стиранное, потерявшее первоначальный цвет платье. Она действовала как автомат. Брала горсть зерна и бросала вправо, влево, прямо. Птицы квохтали у нее под ногами, спеша ухватить самые вкусные зернышки. На лавочке у дома сидел худенький, вытянувшийся как тростник мальчонка лет девяти и гладил присоседившуюся кошку черепаховой окраски. Зверюга лениво мурлыкала и время от времени вытягивала лапы.

– Ивалла, я магеву привела, – позвала травница хозяйку из-за забора и вошла, подцепив крючок на калитке и не дожидаясь особого приглашения.

Тусклый взгляд скользнул по нашим лицам почти безразлично, зато ярко сверкнули глазенки наблюдающего за происходящим мальчонки, светловолосого, черноглазого, чем-то напоминающего подсолнушек – золотой ободок и черные зернышки сердцевины. Пацан во все глаза вылупился на мой модный прикид и рыжие волосы, – ни у кого из местных я такого колера не видела, – аж рот от усердия открыл и темные, как угольком нарисованные брови нахмурил.

– Ивалла, это магева Оса! – снова попыталась представить меня травница. – Она Валя посмотреть пришла.

Ивалла вяло качнула головой и все-таки изволила ответить:

– Пусть посмотрит, коли не шутишь, – поставив миску с кормом на землю, чем вызвала бурный восторг курей, женщина ушла в дом и тихо затворила за собой дверь.

Что ж, меньше народу – больше кислороду, а на прием к врачу пациенту и вовсе лучше без родственников заходить, чтобы уши от «компетентных» советов не вяли.

– Эй, пацан, иди сюда, – весело поманила я мальчишку указательным пальцем.

Бережно опустив на скамью недовольную кошку, паренек проворно вскочил и подбежал к нам.

– Небось надоело молчать, как рыбеха? – подмигнула мальчишке.

Тот серьезно кивнул, переступил с ноги на ногу, поводя босыми пальцами по мягкой дворовой пыли. Я почти позавидовала, сразу захотелось скинуть тапки, стянуть носки и тоже пройтись босиком.

– Тогда давай тебя лечить! – бодро обнародовала свои намерения, убедившись, что с головой у парнишки все в порядке, речь понимает, а значит, не треснулся настолько, чтобы мозгов лишиться. Да и шрамов никаких на горле нет, стало быть, все заморочки с немотой чисто психические, а лечение таковых – дело не только магии, но и личного доверия пациента к врачу.

Читала я или слышала когда-то, что клин клином вышибается, а страх страхом, но пугать паренька второй раз мне, как начинающему логопеду, совершенно не хотелось. Оставив этот вариант в качестве запасного, мысленно выбрала подходящий набор рун из своего арсенала и вытащила из сумки на плече карандаш – обычный серый грифель в ярком сине-зеленом футляре из дерева. Взяла мальчишку за острый, хоть обрежься, подбородок, покрутила его симпатичную мордашку вправо-влево, потрепала по вихрам и огласила свое решение:

– Я сейчас колдовские знаки на твоем лбу напишу, они запоры с языка снимут.

Глаза Валя, и без того такие же большие, как у сильфа, при виде моего сияющего карандаша стали вполлица. Фаль-болтушка и тот перестал трещать по пустякам, затаил дыхание. Ровно писать я никогда не умела, поэтому решила просчитать, какого размера руны мне следует нарисовать на лбу мальчишки, чтобы все влезло, а ансуз, та руна, которая отвечает за воздух, дыхание, снятие оков да за речь, уместилась аккурат в центре. Перевернув карандаш обратным концом, прикусила губу, сосредоточилась. Черчение никогда моей сильной стороной не было, то ли аккуратности не хватало, то ли каждый раз училку-истеричку вспоминала, и желание что-то изображать пропадало напрочь. Но тут хочешь не хочешь, а хотя бы попробовать поколдовать нужно было. Пальцы начало чуть-чуть покалывать от магического действия готовой воплотиться в рисунке руны.

– Уже все? – хрипловатый неуверенный голосок прозвучал так неожиданно, что я, не успев начертать ни единого знака, выронила карандаш.

Катрика изумленно охнула и попятилась к двери дома, шепча:

– Ивалла, Ивалла, пойди сюда…

– Ну, раз говоришь, значит, все, – ошалело хмыкнула я, нагнулась, чтобы поднять карандаш, и посоветовала: – Мать позови, да погромче, чтоб она тебя со двора услыхала.

– Мама, – неуверенно позвал Валь, потом, пробуя голос, стал повторять с каждым разом все громче и звонче: – Мама, мамочка, мама!..

– Валь, сынушка! Родненький! Говори! Говори! – Ивалла вихрем вылетела из дома, едва не сметя со своего пути травницу (я-то успела отскочить), и сграбастала свою кровиночку в такие крепкие объятия, что стало страшно за ребра пацана.

Мать смеялась и рыдала одновременно. Катрика беззвучно плакала рядом, вытирая ладонью дорожки радостных слез. Я шепнула ей на ухо:

– Пора, пойду, а ты им скажи, что со мной сама расплатилась – какими-нибудь секретами знахарскими. Не буду у вдовы плату брать.

– Но как же так? – Травница замялась, вроде бы чуя мою правоту, но не осмеливаясь нарушить раз и навсегда установленный порядок. – А обычай…

– Я паренька не лечила магией, не успела, – осторожно призналась женщине, отведя глаза от обезумевшей матери и счастливого пацана, чей голос звучал все звонче и звонче. Почему-то мне было неловко. – Он раньше заговорил, хватило одной веры в то, что будет здоров. Ты знаешь, как это случается, если верит больной в исцеление, иногда никакого другого лекарства не надо.

– Все равно твоя магия его спасла, – осталась при своем мнении Катрика, – коли Валь не поверил бы в силу магевы, так и молчал бы по сию пору. А про Иваллу ты правильно угадала, небогат их двор, концы с концами абы свести, я тебя привела, мне и благодарить. Не отказывайся, магева Оса, не гневи мою судьбу.

Горсть монет травница достала из плотного кармашка на фартуке и отдала мне без счета. Вспомнив, что врачи да колдуны на селе издавна считались самыми богатыми людьми, я не стала ругаться с Катрикой, молча убрала почти незаработанную плату в карман к первым трем монеткам и вышла, не дожидаясь, пока ошалевшая от счастья Ивалла кинется целовать мне ноги, женщина уже порывалась это сделать.

Травница решила чуток проводить меня до калитки. Тут в голову и пришла очередная идея.

– Слушай, Катя, – схватила травницу за руку, – если твоя подружка на компенсации настаивать будет, скажи, я ей так отплатить велела: найти достойного мужика, который и ей приглянется, и Валю отца заменит.

Катрика мелко заморгала и расплылась в улыбке, потом энергично кивнула:

– Обязательно, даже если настаивать не будет, все равно передам. Хватит Ивалле себя до срока сушить, вон Дамитр с соседней улицы по ней давно убивается, так бирюком и живет, ее дожидаючись. Мужик хороший и детишек любит, с Валем частенько возится.

– Вот и ладно. – Я облегченно вздохнула и почти бегом устремилась за калитку, тут меня нагнал переливчатый смех сильфа, зазвеневший будто в самом ухе. Фаль протянул:

– Ты очень мудрая, магева Оса!

– Нет, просто вредная и очень люблю совать нос не в свои дела, – отмахнулась я, закинув карандашик в сумку и встряхнув ею хорошенько, чтобы улегся на самое донышко.

В сумке у меня чего только не было насовано, а все потому, что я пыталась бороться с противным следствием закона Мерфи, выведенным на собственном горьком опыте: «самая нужная вещь всегда остается дома». Кстати, практика в такой борьбе – первое дело! Со временем у меня начало получаться. А подружки завистливо ахали: «Ну, Ксюха, ты даешь!» – когда из своей небольшой по виду сумки (всего-то ладонь в ширину, полторы в длину, это если с пальцами считать) я извлекала именно ту штуковину, которая была до зарезу необходима всем в данный момент: зажигалку, блокнот, ручку, пакет, открывашку, носовой платок или жвачку.