Доктор Данилов в сельской больнице Шляхов Андрей
– Вынуждена тебя разочаровать, – рассмеялась Елена. – Преемником Гучкова стану не я. Кто именно – сказать не возьмусь, но то, что не я – это стопудово. Я имела в виду твои перспективы…
– Чтобы я стал главным врачом «Скорой»? – Данилов опешил, но чашку свою не уронил, успев поставить на стол.
– Вова, не тупи! Включи мозг! – потребовала Елена. – Кадровые перестановки будут не только в медицине, но и везде, в том числе и в ГУВД. Улавливаешь?
– Да, – кивнул Данилов, которого к отъезду из Москвы вынудил конфликт с одним из гувдешных генералов. – Это обнадеживает и вдохновляет. Теперь я уверенно буду смотреть в будущее…
– Ладно, не издевайся. – Елена прикрыла рот Данилова своей ладонью. – Я тебе рассказала новость, теперь ты рассказывай про себя и про Монаково. А то по телефону только и слышу, что «угу» и «нормально»…
Снизу грянули хором:
- Не отрекаются любя,
- Ведь жизнь кончается не завтра.
- Я перестану ждать тебя,
- А ты придешь совсем внезапно…[2]
– На первом этаже общежития живут большие любители хорового пения, – сказал Данилов, – только я еще не успел с ними познакомиться.
– И не надо, – посоветовала Елена. – Петь они точно не умеют.
- А ты придешь, когда темно,
- Когда в окно ударит вьюга,
- Когда припомнишь, как давно
- Не согревали мы друг друга…
– Зато как душевно, – возразил Данилов. – И репертуар богатый – одно и то же подряд не поют. Нет, ты только послушай…
Пропустив куплет (сказки все это, что из песни слова не выкинешь) про «теплоту» и «трех человек у автомата», хор затянул:
- За это можно все отда-а-а-а-ать,
- И до того я в это верю-у-у-у-у
- Что трудно мне тебя не жда-а-а-а-ать…
Елена спрыгнула с кровати, подбежала к открытому окну и закрыла его:
- Весь день не отходя от двери-и-и-и-и…
– докончили певуны.
– Здесь очень хорошая слышимость, так что окно можно открыть, – сказал Данилов.
– Пугачева убила бы их за такое пение! – сказала Елена, снова открывая окно.
– Она бы порадовалась, – сказал Данилов. – Это ж квинтэссенция любви народной, когда твои песни помнят и поют. Если я не ошибаюсь, это песня времен нашего детства:
- Огней так много золотых
- На улицах Саратова…»[3] —
затянул одинокий женский голос.
- Парней так много холостых
- А я люблю женатого-о-о… —
поддержали остальные.
Елена невнятно помянула чью-то мать (такое случалось редко) и вернулась на кровать.
– Не обращай внимания, – посоветовал Данилов. – Судя по душевности пения, они уже хорошо набрались, так что еще одна-две песни, и все. Потом другие соседи врубят рок или металл.
– Лучше металл, чем это унылое соплежуйство! «Я от себя любовь таю, а от него тем более!» – передразнила Елена. – Ладно, рассказывай о себе, только погромче. Как вам здесь живется, доктор Данилов?
– Живется мне ничего, – начал Данилов, – можно сказать, нормально. Имею эти прекрасные апартаменты, – он сделал широкий жест рукой, – всего за семьсот рублей в месяц, только еще не успел понять, электричество в эту сумму входит или нет. В городе, кстати говоря, меньше чем за три тысячи комнату не найти. Также я имею калорийные горячие обеды на работе, всего по тридцать два рубля за обед. Мидий, конечно, не подают, но в целом обеды достойные. Короче говоря, моя социальная защищенность на должном уровне. На работу хожу пешком, существенно экономя на транспорте, так что оклада в восемь тысяч рублей мне вполне хватит…
– Сколько-сколько? – вскинулась Елена. – Восемь тысяч?
– Ну, что-то около того. Но это без надбавок и за одну ставку, а мы работаем на три, если не на четыре…
– Но больше полутора вам никто не заплатит, – перебила Елена.
– Что сверх полутора, идет в премию, и насколько я понял, это неписаное правило соблюдается. Так что не все уж так плохо с материальной точки зрения.
– А как больница?
– Больница? – задумался Данилов. – Обычная сельская больница, как ее все называют. Сравнивать ее со Склифом или со сто тридцать третьей больницей бесполезно, потому что сравнивать можно что-то схожее, а тут все по-другому.
– А если поконкретнее? – Елена всегда отличалась дотошностью и любовью к деталям.
– Можно начать хотя бы с того, что здесь практически нет свободных санитарских ставок и до черта врачебных. Парадокс?
– Да, – согласилась Елена. – А в чем причина?
– Причина в том, что для многих местных жителей, точнее, жительниц, работа санитаркой – неплохая прибавка к пенсии или к огородно-фермерской деятельности. Совмещать можно неограниченно, график либеральный: можно уйти домой на обед, переделать дела и вернуться на работу; опять же связи в больнице тоже важны, случись что – отнесутся хорошо, по-свойски. Здесь с работой туго, и те, кто не желает или не имеет возможности уехать, держатся за любую работу, на которой регулярно платят. И по десяточке, а то и по полтиннику санитаркам обламывается, не без этого. А врачам нужны перспективы, большие заработки, высшее образование – это амбиции, а потом уже знания. Вот и нет врачей. И сестрам в основном больше сорока, но с ними напряженка, многие уезжают в Москву. Предел мечтаний местной медсестры – стать массажисткой в Москве. У меня уже человек десять по-свойски интересовалось, нет ли у меня каких завязок в массажных салонах… Среди местных бытует такая прикольная уверенность, что всего в жизни можно добиться только по блату.
– Закономерно, – кивнула Елена. – Все, кто считает иначе, пробиваются в Москве или еще где, а все, кто уповает на связи, сидят на попах и ждут у моря погоды, оправдывая свое бездействие отсутствием блата. Три дня назад общалась я в Скайпе с одноклассницей, некоторое время бывшей моей подругой. И вдруг она выдает: «Круто ты поднялась, Ленок! Сразу видно, что любовников с умом выбираешь!» Я так ржала, чуть ли не до истерики. Никита уже холодной водой обливать собрался…
– А что ответила?
– Написала: «Была ты, Светик, дурой, дурой и помрешь». Сам понимаешь, на этом общение закончилось. Слушай, а для кого я все это везла? Ты что, разлюбил сладкое?
– Нет, просто некогда за разговорами.
– В таком случае объявляю обеденный перерыв! – Подавая пример Данилову, Елена потянулась за пирожным.
Поедание пирожных прошло под песню «Мне пел-нашептывал начальник из сыскной…», после которой наступила тишина. Когда от привезенных Еленой сладостей почти ничего уже не осталось, Данилов налил в электрический чайник свежей воды (попробовав местную воду из-под крана, он сразу пошел и купил две пятилитровые фляги с питьевой водой) и вытряхнул в пластиковый пакет, играющий роль мусорного ведра, спитую заварку из заварочного чайника. Заглянув внутрь чайника, Данилов вздохнул и понес его в туалет ополаскивать от мелких чаинок. Отсутствие воды в комнате (раковину с краном можно было установить, медицинское общежитие, в конце концов!) создавало некоторые неудобства.
В коридоре Данилов встретил Марину.
– Ползу отсыпаться! – доложила она, доставая из сумки ключ. – А у вас, я смотрю, гости.
– Жена приехала, – ответил Данилов. – Но как?.. А-а, машину увидели…
– И сделала логический вывод! – рассмеялась Марина. – Заходите вечером в гости.
– Спасибо за приглашение, но вечером она уже уедет.
– Тогда заходите один, если жена разрешит!
Марина подмигнула Данилову и скрылась за дверью своей комнаты.
«Все, что угодно, только не роман с соседкой по общежитию! – подумал Данилов. – Это так пошло – все эти служебные и околослужебные романы!»
Вернувшись в комнату, он насыпал в чайник свежей заварки, залил ее подоспевшим кипятком и продолжил рассказ:
– Оснащение, конечно, не такое, как в Москве. Шприцы не кипятим, но мониторов вместо двенадцати всего четыре, хорошими трубками (имеются в виду эндотрахеальные, иначе говоря – интубационные трубки) и наборами для катетеризации наше отделение снабжают спонсоры…
– У вас они есть?
– Мой заведующий активно промывает местных любителей выпить или ширнуться, а часть платы берет расходными материалами, говорит им, где, чего и сколько надо заказать. И такая ситуация, насколько я понимаю, во всех отделениях. С лекарствами тоже не ахти, всего не хватает. Зам по медицинской части требует отчет чуть ли не за каждую таблетку и ампулу, но мы это дело успешно саботируем, типа руки не доходят. Ремонт оставляет желать лучшего, мебель тоже…
– Это все понятно, – перебила Елена. – А как тебе местная администрация?
– Пока не понял, – признался Данилов. – Что можно понять за неделю беспробудной работы? Только наслушался разных мнений, суть которых сводится к одному: будь у администрации руки развязаны, вела бы она себя иначе, а кадровый голод вынуждает быть человечной и беречь имеющихся сотрудников.
– В чем это выражается? – прищурилась Елена. – У вас анархия?
– На словах у нас железная дисциплина, – улыбнулся Данилов. – На бумаге – тоже.
– А на самом деле?
– В реальности каждый делает то, что считает нужным, стараясь не слишком выбиваться из рамок. Короче говоря, власть в больнице принадлежит низам, а не верхам. Если врача прижать или обидеть, он снимает халат…
Данилов уже сподобился лицезреть процедуру торжественного снимания халата. Во время утренней конференции заместитель главного врача Елена Михайловна напустилась на хирурга Краева, самовольно перекроившего расписание операций в отсутствие заведующего отделением. Сам заведующий хирургией сидел с отсутствующим выражением лица, показывая, что случившееся выеденного яйца не стоит – перекроил и перекроил, от перестановки оперируемых сумма дохода хирурга не меняется.
Елена Михайловна погорячилась и перегнула палку, сказала глупость:
– Самоуправству не место в нашей больнице! Еще одна подобная выходка, и мы с вами, Андрей Александрович, расстанемся! Навсегда!
Видимо, это пафосное «Навсегда!» и оказалось той самой последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду терпения доктора Краева. Со словами: «Да разве ж я против?! Давно мечтал!» – Краев встал, стянул с широких плеч кандидата в мастера спорта по академической гребле халат и торжественно, на обеих руках, отнес его в президиум, где возложил его на стол перед Еленой Михайловной.
Замер с опущенной головой на несколько секунд, словно прощаясь с халатом, и торжественным шагом направился к дверям.
Заведующий хирургией сорвался с места, схватил краевский халат и с воплем «Андрюха, ну ты же не ребенок – пятьдесят скоро!» выбежал следом за мятежным доктором. Елена Михайловна закусила трясущуюся нижнюю губу и продолжила пятиминутку. Часа через три доктор Краев пришел в реанимацию проведать прооперированного им пациента. Его уговорил заведующий хирургией, справился.
– У нас нравы деликатные, – прокомментировал ситуацию Олег Денисович, – руководству грубить не принято. Куда приличнее и проще халат с себя снять – доходит лучше любых слов. Я, чего греха таить, и сам пару раз это делал. Один раз на совещании заведующих, другой – на пятиминутке.
– Хорошо помогает? – спросил Данилов.
– Помогает, только злоупотреблять не надо, во всем должна быть мера…
Елена с интересом выслушала рассказ о процедуре снятия халата и сказала:
– Трудно у вас руководить.
– Работать – тоже не сахар, – ответил Данилов. – Сплошной трудовой подвиг.
– Кстати о халатах. – Елена огладила рукой надетый на ней махровый халат Данилова. – Долго еще мне придется сидеть рядом с тобой во всяких соблазнительных позах в этом эротическом одеянии? Или ты так уработался в своей сельской больнице, что больше ни на что сил не осталось?
– Для хорошего дела силы всегда найдутся! – заверил Данилов. – Только дверь запру…
– Да уж, пожалуйста, – улыбнулась Елена. – Одно дело, когда все слышно, и совсем другое, когда все видно.
Созвучно настроению внизу запели:
- Виновата ли я, виновата ли я,
- Виновата ли я, что люблю,
- Виновата ли я, что мой голос дрожал,
- Когда пела я песню ему.
- Виновата ли я, что мой голос дрожал,
- Когда пела я песню ему.
- Целовал, миловал, целовал, миловал,
- Говорил, что я буду его…
– Надо бы тебе обзавестись каким-нибудь уютным диванчиком, – сказала Елена на прощание, – тогда я смогла бы оставаться у тебя ночевать.
Они стояли на улице возле машины, на пыльных боках которой местная детвора нарисовала пальцами кривляющиеся рожицы. Данилов мысленно поставил юным монаковцам пятерку по поведению. В Москве художники по пыли большей частью писали или изображали какую-нибудь похабщину.
– Я могу уступить тебе кровать и спокойно выспаться в кресле, – ответил Данилов, – а диванчик мне ни к чему. Не собираюсь я обрастать имуществом в Монаково, а то получится по пословице: коготок увяз – всей птичке пропасть. Сначала диванчик, потом комодик, за комодиком огородик, так и застряну здесь на всю оставшуюся жизнь.
– А вообще-то тут неплохо. – Елена огляделась по сторонам. – Тишина, покой, умиротворение…
– Это певцы пока отдыхают, – сыронизировал Данилов. – А еще у местных жителей есть отвратительная привычка переговариваться на расстоянии без помощи телефона. Как начнут орать из одного дома в другой: «Доброе утро, Семеновна! Как спалось?!» – так и мертвого поднимут.
– Нет, я непременно должна приехать к тебе на весь уик-энд, чтобы как следует познать местную жизнь! – решила Елена.
– Местную жизнь познать невозможно, – покачал головой Данилов. – Она сама кого хочет познает…
Глава четвертая
Лаборатория для крематория
Основоположник марксизма Карл Маркс считал, что всякая экономия в конечном счете сводится к экономии времени. Здесь он серьезно ошибался. Она сводится к лишним проблемам и ни к чему больше.
Бюджет Монаковского района был дефицитным, и экономить здесь привыкли на всем. Можно сказать, что здесь любили и умели это делать, помня народную мудрость: «на себе экономить нельзя».
На себе нельзя, а на закупках канцтоваров для районной больницы очень можно. Какая проблема? Выкрутятся!
Заместитель главы района по социальным вопросам поручила одной из своих сотрудниц рассчитать нормы расхода канцтоваров в ЦРБ. Поручение было профильным. В 1973 году сотрудница окончила медучилище и хотя по специальности ни дня не работала (решила, что лучше продвигаться по комсомольско-профсоюзной линии), но должна была представлять профессиональную специфику вопроса. Она выпросила под столь ответственное поручение неделю работы на дому и умотала на дачу, так как дело было в мае, месяце великих огородных работ. Расчету норм она посвятила последний вечер – проставила от балды числа в клеточках, уложившись не в заданную руководством сумму, а даже в меньшую. Умение работать с цифрами составляет основу любой административной деятельности, причем ее надо уметь подогнать под высшие интересы, иначе карьеры не видать.
Увидев новые канцелярские нормативы, главный врач подумал, что произошла ошибка. Звонок в администрацию убедил его в обратном.
– Купите за свои деньги, если не хватит! – рявкнула зам по социальным вопросам. – Сейчас времена такие – не до жиру, быть бы живу!
Насчет выживаемости зам по социальным вопросам не преувеличивала. Ее предшественницу, славившуюся своей несговорчивостью и чрезмерно завышенными аппетитами, застрелили прямо у здания районной администрации, она не успела до машины дойти. Виновных традиционно не нашли.
– Изыщите резервы, Юрий Игоревич! Найдите возможности! Вы же опытный администратор!
«Опытный-то опытный, – подумал главный врач, вешая трубку, – но покупать что-нибудь для больницы за свои деньги – перебор! Даже парадокс. Глупость, короче говоря».
Но без ручек и бумаги больница обойтись не может. Проще обойтись без чего-нибудь другого, например каких-то лекарств, ведь они не так уж и важны, главное, чтобы соответствующие назначения в истории болезни были сделаны. А как их сделаешь, если писать нечем и не на чем?
На ближайшем административном совещании главный врач обсудил канцелярский вопрос с подчиненными. Вопросы, напрямую не касавшиеся личных интересов, главный врач предпочитал всегда обсуждать с подчиненными, чтобы слыть не самодуром, а демократом.
– Дефицит канцелярских принадлежностей серьезно осложнит нашу работу! – высказалась зам по медицинской части.
– Спасибо, Елена Михайловна, напомнили, что дважды два – четыре, – саркастически ухмыльнулся заместитель главного врача по медицинскому обслуживанию населения Машурников, холеный сорокалетний красавец. – Вы – наш Капитан Очевидность!
Заместитель главного врача по медицинскому обслуживанию населения, который обычно возглавляет организационно-методический кабинет ЦРБ, – правая рука главного врача, власть которой распространяется на всю медицину района, на службу скорой помощи, на участковые больницы, на фельдшерско-акушерские пункты с амбулаториями… Заместитель главного врача по медицинской части – это левая рука, менее ответственная и важная, власть которой распространяется только на районную больницу.
Елена Михайловна вела себя так, словно она равна по статусу Машурникову за что тот ее не любил (всяк сверчок знай свой шесток), поэтому частенько щелкал по носу, в переносном, разумеется, смысле.
– Я не капитан, Евгений Викторович, – оскорбилась Елена Михайловна, несведущая в современных сетевых терминах и званиях, – а заместитель главного врача!
– У Юрия Игоревича восемь заместителей, – ответил Евгений Викторович, намекая на то, что Самый Главный заместитель один.
У главного врача Монаковской ЦРБ действительно было восемь заместителей, если считать начальника штаба по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне. Даже восемь с половиной, как иногда, будучи в хорошем расположении духа, шутил сам Юрий Игоревич, включая главную медсестру больницы. На руководство кадровый голод не распространялся, и если бы кто-то из заместителей ушел на пенсию или на повышение, то его место не пустовало бы ни дня.
– Да нет никакой проблемы! – подал голос завхоз, то есть заместитель главного врача по хозяйственным вопросам Иван Валерьевич. – Кому нужна канцелярия, пусть тот и раскошеливается!
Участники совещания дружно поморщились – уж очень силен был перегарно-чесночный дух, исходящий от Ваньки-встаньки. От такого ядреного духа полагалось дохнуть не только комарам с мухами, но и воробьям.
– Ну вы даете, Валерьич! – возмутился заведующий травматологическим отделением Балабанов. – Как вам такое могло в голову прийти? Это при наших зарплатах еще на бумагу с ручками тратиться и на амбарные тетради? Это ж беспредел! Может, еще и костылей закупить на свои кровные? Вы скажите, не стесняйтесь, чего мелочиться?
– Это вы даете, Павел Яковлевич! – Завхоз демонстративно постучал себя по лбу костяшками пальцев. – Придумали какую-то чепуху! Разве я сказал, что сотрудники должны раскошеливаться?! Я больных имел в виду. Народу-то у нас проходит немеряно, если с каждого, к примеру, по десять рубликов, то это не деньги, а сложи все вместе – не только на канцелярию хватит, но и детишкам на молочишко останется. Что, разве не так?
– Это, конечно, не совсем законно, но что нам остается делать? – после небольшой паузы сказал главный врач. – Действительно, не самим же покупать.
– Прямо при поступлении брать со всех по червонцу? – усомнилась заведующая приемным отделением Мельникова. – Как-то мне не очень… Пусть лучше поликлиника старается.
– Она и так старается! – возразил заместитель главного врача по поликлинической работе Ворчуков, за привычку брить голову прозванный Черепом. – Из страховой компании денег выжимаем – будь здоров! Так что я попрошу…
– Извините, Дмитрий Владимирович, – перебил Машурников. – У меня есть идея получше. В приемном отделении деньги брать не годится, гораздо лучше делать это в лаборатории. Анализы назначаются всем, со всех и будем брать денежку за оформление результата. Амбулаторные пациенты будут платить в лабораторию при сдаче анализа, а со стационарных деньги будут собирать старшие сестры отделений, дадим им общественное поручение. Ответственной за сбор средств предлагаю сделать Ольгу Петровну. У меня все.
Главный врач дважды кивнул головой, и собравшиеся единогласно одобрили предложение Машурникова. Заведующая лабораторией, весьма бойкая и острая на язык дамочка Ольга Петровна Ушакова не возражала, так как понимала, что любой сбор средств всегда сулит ответственному за него лицу кое-какую выгоду. Сидя у реки, от жажды не умрешь.
На следующий день у входа в лабораторию появился крепкий фанерный ящик с откидным, запирающимся на замок верхом. Ящик крепко-накрепко прикрутили к стене, чтобы не унес какой-нибудь злодей, и написали на нем спереди красной краской при помощи трафарета: «Для добровольных пожертвований на оформление анализов». Наверху, у самой щели приклеили «прейскурант» – квадратик бумаги с надписью: «10 руб», который предполагалось время от времени пересматривать сообразно темпам инфляции.
Сбор пожертвований тотчас же заработал на всю катушку. Слово «добровольных» никого в заблуждение не вводило и ввести не могло, народ давно свыкся с тем, что это синоним «принудительного».
Большинство опускало в ящик по десять рублей за каждый анализ, а отдельные скупердяи интересовались:
– Это десять рублей с носа или с анализа?
– С анализа! – тоном, отметавшим всякое желание продолжать дискуссию, отвечали сотрудники лаборатории. – Нос один, а анализов может быть десять!
В отделениях назначенные врачами анализы шли в работу только после того, как старшие сестры получали от пациентов или их родственников добровольное пожертвование.
– Анализ-то сделаем, а на чем результаты написать? – объясняли непонятливым. – У нас ни бланков, ни ручек, вот и приходится рассчитывать на ваше понимание.
К чести сотрудников ЦРБ надо отметить, что с бедствующих категорий – одиноких пенсионеров, еле сводящих концы с концами, или бомжей – плата за анализы не взималась. Про совесть забывать не след. И без того выходило очень неплохо, даже с учетом того, что пятую часть пожертвований нахально забирала себе заведующая лабораторией в качестве вознаграждения за труды. Перепадало и главному врачу, таковы неписаные традиции.
Нововведение натолкнуло Юрия Игоревича на мысль, точнее, указало ему на великое упущение: в Монаковском районе не было ни одной фирмы, делающей платные анализы. Казалось (в первую очередь самому Юрию Игоревичу), что в сорокатысячном и небогатом (отдельные исключения только подтверждали правило) городе подобное учреждение обречено на банкротство.
«Если все безропотно платят по десятке, то процентов двадцать заплатят по сотне-другой, лишь бы сдать анализы без очереди, в цивильных условиях, и получить ответ поскорее», – подумал Юрий Игоревич и позвонил двоюродной сестре своей жены, у которой в Твери был собственный бизнес – салон красоты.
– Вика, ты не хочешь открыть у нас в Монаково нечто вроде филиала? – спросил он, обменявшись домашними новостями.
– Что мне делать в вашей дыре? – вопросом на вопрос ответила родственница. – У меня не парикмахерская для голытьбы, а европейский салон!
Он и впрямь был на уровне: никаких парикмахеров, одни стилисты с визажистами.
– Я не могу регистрировать фирму на себя, – объяснил главный врач, – связываться с посторонними как-то не хочется. И не о парикмахерской идет дело, а о лаборатории.
– А разве на это дело не надо получать лицензию?
– Это мои проблемы! – заверил Юрий Игоревич. – Ты мне дай свое юридическое лицо, а все остальное я организую. Внакладе не останешься.
– Свои люди – сочтемся! – ответила родственница.
Через три недели (рекордные сроки) в Монаково открылась первая частная лаборатория. Юрию Игоревичу пришлось раскошелиться только на покупку кассового аппарата. Необходимую мебель и кое-какое списанное лабораторное оборудование (оборудование было нужно было «для блезира», на самом деле анализы предполагалось делать в лаборатории ЦРБ) он взял из больницы, а аренда двухкомнатного помещения у старого приятеля стоила дешевле бутылки хорошего коньяка, плохой Юрий Игоревич не пил.
Заведующую лабораторией главному врачу пришлось слегка обломать, потому что делиться с ней доходами ему не хотелось. Не такие баснословные доходы приносила лаборатория, чтобы отстегивать с них не только тверской родственнице, формальной владелице бизнеса, но и своим подчиненным.
Ушакова оказалась настолько наглой, что поинтересовалась, глядя в глаза главному врачу:
– А я что буду с этого иметь?
– Мое хорошее отношение, Петровна, – ответил Юрий Игоревич.
Ушакова проглотила ответ «хорошее отношение» на хлеб не намажешь и в карман не положишь, понимая, что им добьется только того, что в лаборатории ЦРБ появится новая заведующая.
Ввиду нехватки сотрудников Ольга Петровна тянула на себе треть всей врачебной нагрузки. Другую половину вела доктор Супрун, вечно недовольная всем пенсионерка, мастерски вязавшая крючком шали и салфетки. Лаборантскую нагрузку, те анализы, которые можно делать фельдшерам, делали три фельдшера-лаборанта – Таня-маленькая, Таня-большая и Лола Джамшитовна, переселенка из Наманганской области. Вот и все сотрудники, это при трех врачебных ставках и дюжине лаборантских! Лаборатория Монаковской ЦРБ состояла из шести отделов: общеклинического, гематологического, биохимического, иммунологического, микробиологического и коагулогического, это вам не кот начхал!
Появление в Монаково платной коммерческой лаборатории изрядно увеличило нагрузку лаборатории больничной, сделав ее не непосильной, но близкой к этому. «А е… оно все конем!» – решила Ольга Петровна, не желая торчать в лаборатории с раннего утра и до позднего вечера еще и без выходных.
Ольга Петровна была женщиной с интересной, но до сих пор неустроенной судьбой. А что это такое неустроенная в Монаково? Мрак беспросветный в смысле перспектив. С кем тут можно познакомиться, если все кандидаты в спутники жизни давно оценены, опробованы и отвергнуты (или сами отвергли Ольгу Петровну, такое тоже случалось). Устройство личной жизни подразумевало активную светскую жизнь: поездки в Тверь, в Москву, посещение выставок и всяких шумных премьер, хождения в гости… А тут сиди в своей лаборатории, к тому же бесплатно. Ольга Петровна так обиделась, что сама поверила в то, что работает бесплатно, забыв не только о зарплате и премиях, но и о множестве побочных доходов: от срочных левых анализов до прилипавшей к рукам части канцелярских денег. Каждый дополнительный доход был не очень и велик, но общая сумма была ощутимой (так множество маленьких ручейков, сливаясь, образуют полноводную реку), сильно радуя.
Результатом стало рационализаторское предложение, столь часто встречающееся в лабораториях медицинских учреждений. Было просто удивительно, как это Ольга Петровна не додумалась до него раньше! Примерно половину своих анализов она не делала, как положено, а писала от балды, все, что взбредет в голову. Ничего, в сущности, страшного: в конце концов, если какой-то анализ вызовет подозрение у лечащего врача, его всегда можно переделать. Но Ольга Петровна увлеклась и распространила свой опыт и на коммерческие анализы, питая к ним определенную неприязнь. Подобное было опрометчивым, неправильным, непродуманным решением и привело к неприятным последствиям.
Читать бесплатно другие книги:
