Звезда среди ясного неба Жукова-Гладкова Мария
– Это не узбек? – никак не мог прийти в себя следователь.
– Узбекской крови в нем точно нет, – усмехнулся Петр Аркадьевич и чмокнул мальчика в макушку. – Я – наполовину еврей. Отец у меня был еврей, а мать – украинка.
– А Аглая? – спросил Николай.
– При чем здесь Аглая? – посмотрел на него Петр Аркадьевич.
– Но…
– Никитку родила совсем другая женщина.
– Э-э-э…
– И давайте не будем ее в это дело впутывать. Она уже устроила свою личную жизнь, ее партнер даже не знает о том, что она родила ребенка до встречи с ним, на ребенка она не претендует и претендовать не будет.
– Кто записан в свидетельстве о рождении ребенка? – спросил следователь.
– Я и Аглая.
– То есть вы его купили? В смысле, свидетельство о рождении? Я прекрасно понимаю, в какой стране мы живем и…
– Ребенок официально усыновлен после отказа биологической матери. Зачем мне было заниматься подлогом документов, если все можно было сделать официально?
– Но ведь вся страна же знает, что Аглая усыновила маленького узбека!
– Мало ли что писали и говорили в средствах массовой информации, – хмыкнул Петр Аркадьевич и поцеловал Никиту в макушку. – Они у нас много чего пишут и говорят, чтобы заполнить страницы и эфирное время.
– То есть это была рекламная акция?
– Очередной этап раскрутки Аглаи, – кивнул продюсер. – Но делал я все это ради собственного ребенка. Вообще, у меня пятеро детей, считая Никиту.
Я открыла от удивления рот. Петр Аркадьевич посмотрел на меня и улыбнулся.
– Я своих детей не бросаю. Никогда не брошу! И мои дети, и их матери знают, что я всегда помогу. От моей единственной жены у меня двое взрослых детей, они живут за границей, мы регулярно общаемся по скайпу, иногда я езжу к ним в гости, они же сюда даже на время не хотят возвращаться. Жена очень переживала из-за их отъезда, в общем-то, и слегла после того, как уехала дочь.
Петр Аркадьевич вздохнул.
– Еще двое детей от двух женщин, с которыми у меня какое-то время были отношения. Они сами захотели родить. Ни одна, ни другая от меня ничего не требовали. Я им помогаю по доброй воле, потому что считаю, что обязан, и просто хочу участвовать в судьбе своих детей. Они знают, что я их отец, их матери никогда не препятствовали нашим встречам, более того, они общаются друг с другом – и матери, и мальчики. Но я не хотел, чтобы моя жена знала об этих женщинах и об этих детях. Ей бы это было… больно.
– А с вашими старшими детьми они знакомы?
– Нет. И старшие дети не знают о младших. Младшие о старших знают. Я честно пытался объяснить ситуацию, отвечал на все вопросы, которые мне задавали, хотя некоторые были очень неприятными. Но сейчас одному парню шестнадцать, а второму тринадцать. Они уже кое-что видели в этой жизни и знают, как живут их одноклассники – в смысле возможные варианты с отцами. А у них отец есть, отец помогает, в жизни присутствует. У большинства их одноклассников или отца вообще не было, или был в детстве, или пьет. Ну а восемь месяцев назад родился Никитка…
Петр Аркадьевич с любовью посмотрел на мальчика и снова чмокнул его в головку.
– И что теперь с ним будет? – спросил Николай.
– Заберу к себе. Вместе с Ниной Степановной. – Продюсер кивнул на няню.
– А почему раньше не забрали? – спросил следователь.
– Ребенок родился, когда у меня еще была жива жена. Вы представляете, что бы с ней стало, если бы я принес в дом ребенка от другой женщины? Ах нет, не представляете… В общем, она тогда бы сразу отдала Богу душу. Она лежит, не вставая, а я тут…
– Но она же должна была понимать, что вы – здоровый мужчина…
– Не совсем уже.
– Все равно. Нормальному мужчине требуется женщина. И вы еще и вечно в окружении цветника. Вам же начинающие певички наверняка сами себя предлагали.
Петр Аркадьевич неопределенно пожал плечами. А я подумала, что хотела бы иметь такого мужа, как Петр Аркадьевич. Он беспокоился о чувствах жены! Да, погуливал. Но все мужики гуляют! Он же прилагал усилия, чтобы жена ничего не знала. Чтобы не причинить ей боль! И детей не бросает. И ведь какую операцию он придумал с Никиткой! Можно сказать, и на елку влез, и не укололся. И все довольны: жена оставалась в неведении до самой смерти, ребенок под присмотром родственницы, которая получила работу, и еще и Аглае дополнительная раскрутка. Да и мать ребенка, наверное, получила то, что хотела.
– В общем, я придумал все это дело с маленьким узбеком, – продолжал Петр Аркадьевич. – Аглая вначале встала на дыбы, но я сумел ее убедить. Она, кстати, не знала, что это на самом деле мой ребенок.
– Но вы не состоите в браке, то есть не состояли, а для усыновления, если не ошибаюсь, нужно представить свидетельство о браке и…
– Мы – известный продюсер и известная певица. Это помогло. Да, пришлось кое-кому кое-что заплатить. И лапши на уши навешать можно было, что мы по определенным причинам не можем расписаться – из соображений бизнеса. Организовать усыновление было не так сложно, честно вам скажу.
Я же знала, что люди, которые хотят взять ребенка из детского дома, сталкиваются со множеством проблем. Им приходится собрать кучу документов, пройти через массу инстанций. Но в данном случае организацией процесса занимался обеспеченный и известный человек, к тому же обладающий великолепными организаторскими способностями. В любом случае главное – чтобы ребенку было хорошо, а за Никиту, по-моему, можно было не волноваться.
– И что вы думали делать с этим ребенком дальше? – спросил Николай, по-моему, просто из любопытства. – Он не похож на узбека. Через некоторое время это заметили бы журналисты.
– Признаться, пока я об этом не думал, – сказал Петр Аркадьевич. – Вскоре после того, как ребенок появился в этой квартире, у меня умерла жена. Похороны, все такое… Я часто приезжал сюда, мы с Ниной Степановной даже гуляли вместе с Никитой.
– Все так, – кивнула няня. – Петр Аркадьевич – великолепный отец.
– Аглае ребенок был не нужен. Никакой. Она бы на него не претендовала, – продолжал Бергман. – Наверное, я бы представил версию о тайне личной жизни, о том, что даже самый известный человек не хочет показывать публике и выносить на всеобщее обозрение и обсуждение какие-то части своей жизни. Я что-нибудь придумал бы. Просто пока не было необходимости. Всех все устраивало.
– А теперь?
– Я же сказал: заберу Никиту с Ниной Степановной к себе.
– Что вы скажете СМИ?
– А ничего не скажу. Я же продюсер, а не звезда эстрады.
– Но ребенок-то – Аглаи! – напомнил следователь. – Усыновленный маленький узбек. Кстати, фамилия у него ваша?
– Нет, ее. Дубов. Даже в наше время в этой стране лучше быть Дубовым, чем Бергманом.
– Что же вы не взяли фамилию матери? – спросил Николай. – Она же вроде бы украинка?
– У нее была фамилия Бормотуха.
Не сговариваясь, мы со следователем и Николаем прыснули.
– У двоих моих незаконных детей тоже фамилии их матерей. И вообще, не буду я ничего прессе объяснять! Перевез и перевез ребенка к себе. Чувствую за него ответственность, так как с рождения принимал участие в его судьбе. Уверяю вас: про Аглаю и уж тем более про ребенка скоро все забудут. Пройдет год – никто не вспомнит, что была такая певица-актриса и светская львица. Поэтому я и говорю, Наташа, что срочно нужно книгу заканчивать. Выжмем сейчас все, что только можно, из этого проекта. Через год никакие диски Аглаи продаваться не будут.
– Кстати, что в книге писать про ребенка и писать ли вообще? – уточнила я у продюсера.
– Наташа, я подумаю и скажу тебе. Может, правда, стоит эту тему вообще опустить. Или сказать, что это очень личное, а книга посвящена тусовкам, нарядам, бриллиантам и мужикам и ребенок туда никак не влезает. Читать-то будут из-за другого. Из-за советов Аглаи по стратегическому размещению бриллиантов на полуголом теле.
– Но ведь у биологической матери ребенка мог проснуться материнский инстинкт, – заметил следователь. – Поэтому я попрошу вас дать ее координаты.
– Вы считаете, что она ночью могла прийти убивать Аглаю?! – Такого удивления на лице Петра Аркадьевича я не видела никогда в жизни.
– Мы всех должны проверить.
– Никаких баб здесь не бывало не только по ночам, но и днем, – подала голос Нина Степановна. – Исключения – я, Наташа и Нюра, домработница. К Аглае даже подруги не приходили из-за их отсутствия. На массаж, маникюр, в парикмахерскую Аглая куда-то ездила. Сюда мастерицы не являлись никогда. Собаку тоже куда-то возила на окраску. С мамочками во дворе не общалась. Да и тут по большей части не мамочки, а няни. Никита еще очень маленький для того, чтобы приглашать его друзей. И вчера здесь только мужики были, как и всегда.
Петр Аркадьевич тем не менее достал из кармана трубку, запустил какой-то номер, когда на другом конце ответили, спросил:
– Анечка, ты сейчас где? Из университета возвращаешься? И как погодка в Лондоне? Уже неделю каждый день дождь, ни одного солнечного лучика? Да я просто так позвонил, узнать, как ты.
Петр Аркадьевич отключил связь и посмотрел на следователя.
– Хорошо, я вам продиктую ее координаты, но, как вы слышали, она просто физически не могла тут побывать. Только очень прошу: ее парень не должен ничего узнать. Не портите ей жизнь.
– Ладно, координаты вашей Ани я возьму как-нибудь в другой раз, если потребуется, – смилостивился следователь. Да и он, конечно, понимал, что дело сделано совсем не Аней, которая сейчас учится в Лондоне.
Глава 4
Внезапно в коридоре послышался шум, потом вроде бы знакомый хриплый голос громогласно и очень витиевато выругался, заговорили чуть ли не все сотрудники органов одновременно, хриплоголосая личность опять выругалась, потом заорала. Следователь и Николай бросились в коридор. Петр Аркадьевич несколько раз моргнул, потом вручил недовольного Никиту Нине Степановне и тоже побежал в коридор. Джулия у меня на руках опять задрожала, но молча.
– Это Юркин голос, – спокойно сообщила мне Нина Степановна.
– Какого Юрки? – не поняла я.
– Твердохлебова. Он к Аглае часто приходил и денег на выпивку или на опохмелку просил.
– Ему что, денег на выпивку не хватало?! С его-то количеством концертов? Да он же у нас, наверное, самый популярный певец в стране!
Нина Степановна пожала плечами и сообщила:
– Я только знаю, что он часто к Аглае заявлялся.
– Между ними…
– Ничего такого не было. Вроде бы вообще никогда не было. Но имела место какая-то странная дружба. Она же ему в дочери годилась. Ладно бы женщина его возраста, бывшая одноклассница, соседка – это было бы понятно, а он к Аглае плакаться ходил. Я, признаться, удивлялась. Но у нее, как вы понимаете, Наташа, я спросить ничего не могла. А в разговорах с Петром Аркадьевичем как-то к слову не пришлось. Мы с ним всегда про ребенка говорили, про ту же Аглаю, про других ее мужиков, которые сюда косяком шли. А этого Юрия мне, откровенно сказать, жалко. Такой талантливый человек и спивается. Хотя сколько талантов на Руси спилось… Моя бы воля, так уговорила бы его лечиться. На месте Аглаи нормальная женщина бы уговорила. Ее бы наверное послушал. Может быть.
Наш разговор прервал вопль раненого зверя. Иначе я не могу описать звук, который разнесся по всей квартире Аглаи. От него задрожали стены, задребезжали окна. Это был крик боли, вырвавшийся из горла знаменитого певца. Джулия у меня на руках задрожала еще сильнее и тихонечко заскулила. Никитка заплакал.
– Знаете, Наташа, я, пожалуй, пойду с ребенком в нашу комнату. Если понадоблюсь, пусть позовут. Хотя сейчас, наверное, тут не до меня будет.
Я кивнула. Нина Степановна с Никиткой быстро ушла, что-то нашептывая мальчику в ушко.
А в кухню привели совсем расклеившегося Юрия Твердохлебова, которого я вблизи видела впервые. Аглая при мне его упоминала, но про «тактико-технические характеристики», как в случае с другими мужиками, не говорила никогда. Значит, на самом деле между ними ничего такого не было? Она не упоминала его и в своих воспоминаниях о прошедших мероприятиях, вероятно, потому что он там просто не бывал. Но я вспомнила, как отмечала про себя ее уважительное отношение к Твердохлебову. Я тогда подумала, что Аглая все-таки способна оценить настоящий талант. А оказывается, они еще и дружили.
– Водки! Дайте мне водки! Я должен выпить! Я не могу! Мне тошно! Нет! Не верю! Этого не может быть!
– Юра, поплачь, – мягко сказал Петр Аркадьевич.
– Слезами горю не поможешь, – ответил известный певец. – Надо бухать.
Но слезы все равно текли по обветренным щекам Твердохлебова. Этот человек, в отличие от многих коллег по цеху, явно не делал никаких пластических операций, и такая мысль просто не могла прийти ему в голову. На лбу уже пролегли глубокие морщины, множество «гусиных лапок» окружали глаза, носогубные складки были ярко выраженными. Лицо сразу же выдавало дружбу с зеленым змием. Сколько еще он сможет продержаться? Ведь пьет, курит, хотя дурь никогда не нюхал, не курил, не колол, наоборот, участвовал в акциях против наркотиков. Вероятно, обладает феноменальным здоровьем, раз до сих пор не спился. Старая гвардия.
Я встретилась глазами со следователем поверх головы Юрия, которого усадили на один из красных пластиковых стульчиков. Юрий тут же навалился телом на красный столик, положил голову на довольно крупные руки с выступающими венами и зарыдал. Он не играл, его на самом деле сотрясали настоящие рыдания, перемежающиеся повторяемой фразой «Не может быть! Не верю!».
– Водка в холодильнике, – тихо произнес продюсер.
– Может, лучше пива? – высказал предположение Николай.
– Пива в любом случае нет. Аглая его терпеть не могла, – сообщил продюсер. – А для мужиков не держала.
Продюсер сам открыл холодильник, достал со стенки початую бутылку и протянул Юрию. Я хотела достать стакан, но Петр Аркадьевич только махнул рукой. Юрий увидел заиндевевшую водку, поднял голову и буквально влил себе в рот полбутылки, вытерся рукавом.
– Чего-нибудь бы закусить ему, – посмотрел на меня следователь.
– Не надо, – махнул рукой Юрий.
Продюсер опять залез в холодильник. Огурцов там не было, как мы выяснили, когда я кормила самого Бергмана, но были маринованные помидоры.
– Юра, возьми помидорчик, – предложил Петр Аркадьевич.
Твердохлебов осоловевшими глазами посмотрел на банку, которую ему протянул продюсер, потом снова на водку, допил ее, хлебнул маринада из банки, от помидоров отказался, попросил еще водки.
– Больше нет, – сообщил Петр Аркадьевич.
– Ну так сбегай и купи! – рявкнул Твердохлебов и вытер слезы, которые катились у него по щекам. Настоящие слезы!
– Юра, тебе уже хватит.
– Мне не хватит! Лайка умерла! Ты понимаешь это или нет? Или тебе все равно? Думаешь, что новую девку себе найдешь? А такой, как Лайка, больше нет! Нет и не будет! Какая сволочь это сделала?! Я придушу ее собственными руками!
Далее монолог сильно напоминал тот, который я уже прослушала на этой кухне от Петра Аркадьевича. Только продюсер жалел в первую очередь себя и вложенные в Аглаю силы, нервы и средства, а Юрий Твердохлебов жалел, что не стало близкого ему человека. Следователь и Николай очень внимательно слушали. Через некоторое время все снова сидели за столом.
– Слушай, будь другом, сгоняй за водкой, а? – Юрий посмотрел на следователя. – Вот он тебе денег даст. – Твердохлебов кивнул на Петра Аркадьевича. – У меня, честно, нет.
– Вам продюсер так мало платит, что не хватает на выпивку? – спросил следователь.
– Он бабам моим платит!
– Юра, мужчина должен нести ответственность за своих детей, а если этого не делаешь ты, то делаю я! – рявкнул Петр Аркадьевич.
– Я их не просил рожать! Они сами рожали, пусть сами и содержат!
– Юра, это твои дети!
По-моему, у продюсера в этом плане был пунктик. Хотя если бы все мужики были такие, то у нас не было бы несчастных одиноких женщин, детей, которые растут без отцов и у которых из-за этого появляются комплексы, а то и детских домов.
– Вы представляете, он экспертизы делал, чтобы проверить мое отцовство, – сообщил Юрий, обводя нас всех взглядом, потом уставился на Петра Аркадьевича как на полного идиота.
– Да, Юра, делал. Я считаю, что все дети достойны помощи, но, с другой стороны, из твоих гонораров я никогда не стал бы платить чужим детям. Если бы ты сам решил пожертвовать на детский дом – пожалуйста. Без твоего распоряжения я этого делать никогда не буду. Но твоим детям я буду давать деньги из твоих гонораров – хочешь ты этого или не хочешь.
«Наше государство, по мнению Петра Аркадьевича, недостойно налогов, потому что они идут на содержание огромной армии чиновников и депутатов, но алименты за грешки молодости платить надо?» – усмехнулась я про себя. Хотя я была полностью согласна с известным продюсером. И еще больше его зауважала.
– Я должен был четко знать, что женщины, которые требуют от тебя алименты, не аферистки, – спокойно продолжал Бергман. – Более того, теперь они не создадут тебе – и мне заодно – лишних проблем. Ты помнишь, что устраивали твои бывшие на твоих сольных концертах? Да ладно бы в больших залах, это можно повернуть тебе на пользу, развлечь зрителей. А та, которая на банковский корпоратив прорвалась? Помнишь, как она своим совсем не хрупким телом плюхнулась на стол? Помнишь, как она тебя по залу гоняла? Нанесенный ущерб – материальный и моральный – существенно превысил твой гонорар. И мне еще с этими банкирами долго расшаркиваться пришлось. Твоя же баба такой дебош учинила, что твои в сравнении с ее выходкой, в надежде вернуть тебя в лоно семьи, просто рядом не стоят!
Следователь с Николаем с трудом сдерживали улыбки. Мы с Джулией сидели как две мышки. Я внимательно слушала. Может, потом в книгу вставлю, если не от лица Аглаи, так еще в какую-нибудь. Может, в свою собственную про изнанку жизни звезд.
– И теперь твои бабы не продают никакие сведения о тебе и отношениях с тобой никаким желтым изданиям. У меня с ними со всеми договоренность. И другие знают про то, как я веду дела.
– Да уж, – хмыкнул Юрий. – Теперь все бабы еще больше хотят от меня рожать. Зная, что у меня такой продюсер, который потом обеспечивает моих детей. Но не будет больше детей! Вот! – рявкнул Юрий и стукнул кулаком по столу так, что пустая бутылка водки поскакала по нему и грохнулась на пол.
Юрий проследил за ней взглядом, потом поднял глаза и остановил взгляд на мне.
– Ты кто? – спросил он.
– Личный психолог Аглаи, – быстро сказал продюсер.
Юрий прищурился.
– Это с какого же рожна Лайке психолог понадобился? Она была совершенно нормальная. Или ты ей голову промывала вон по его приказу? – Юрий кивнул на продюсера. – Что, этот тип хотел Лайку с ума свести, а ты ему помогала? Хотел, чтобы она во всем плясала под его дудку, как его мальчики и девочки?
– Я не продюсирую девочек, – заметил Бергман. – Бабушки есть, а нимфеток нет.
Юрий махнул рукой, словно отмахиваясь от реплики Петра Аркадьевича.
– А на нас с Лайкой не очень-то надавишь, – продолжал Юрий ехидным тоном, немного подумал и продемонстрировал продюсеру кукиш.
Я подумала, что ему не помешало бы вычистить грязь из-под ногтей. Ну хоть бы к маникюрше сходил! Есть, наверное, среди маникюрш поклонницы его таланта. Обслужили бы по высшему разряду. С другой стороны, я не могла представить Твердохлебова ни у маникюрши, ни у косметолога, да и к парикмахеру он, похоже, не часто заглядывал, скорее, сам нетвердой рукой подстригал патлы, когда они начинали мешать.
– Что тебе было нужно от Лайки? – рявкнул на меня Юрий. Правда, кукиш не показывал.
– Я писала за нее статьи, – сказала я.
– Не понял, – моргнул Юрий, потом еще раз внимательно на меня посмотрел: – У Лайки должно быть спиртное. Я только не знаю, где стоит. Найди мне чего-нибудь, только не сладкое. Сладкую дрянь я не пью. И шипучку не пью. Водку, коньяк, виски, текилу. Ты же не хочешь, чтобы я тут подох? Ты представляешь, какая это будет трагедия для миллионов людей? Если ты психолог, то должна понимать.
– Петр Аркадьевич, где здесь в квартире спиртное? – посмотрела я на продюсера.
Я понимала, что этому человеку на самом деле нужно выпить. И еще я понимала, что Юрию в самое ближайшее время надо бы лечь в клинику. Выглядел он нездорово: землистый цвет лица, синяки под глазами, лицо одутловатое. Я не говорю про щетину, в которой преобладали седые волоски. Глаза воспаленные. Он, конечно, только что плакал, но красные прожилки появились явно не сегодня. В общем, передо мной сидел алкоголик. Да и пахло от него не самым лучшим образом. Если бы я встретила Юрия на улице, я никогда бы не подумала, что это кумир миллионов. Я приняла бы его за опустившегося мужика, например, грузчика из ближайшего магазина. Его выгнала жена, уволили с работы, мать умерла, он остался в комнате в коммуналке, продал все, что можно было продать, и теперь не живет, а доживает, думая, где бы сорвать деньжат на бутылку.
Продюсер принес откуда-то бутылку текилы, вручил Твердохлебову, тот критически ее осмотрел, свинтил пробку, хлебнул, запил маринадом, еще раз хлебнул, еще запил, потом довольно осмысленно посмотрел на следователя и объявил:
– Спрашивайте. Только я мало что помню. Но как смогу – помогу. Чтобы эта гадина получила пожизненное! В тюряге сразу в петушатник попадет! У меня везде знакомые есть, я ворам маляву пошлю, чтобы приняли как надо!
Юрий опять хряснул кулаком по столу, но ловко подхватил банку с помидорами, которая уже прыгала к краю.
– Как вы оказались в этой квартире, Юрий Петрович? – спросил следователь, сразу же беря быка за рога.
– Пришел своими ногами, – удивленно посмотрел на него Твердохлебов.
– Вы машину водите?
– Ну, права есть. На что нажимать, знаю.
– Он не ездит на машине, – вставил продюсер. – То есть сам за руль не садится, потому что всегда пьяный.
– Следователь со мной разговаривает, а не с тобой! – рявкнул Юрий.
– Я поясняю то, что ты хотел сказать.
– Я сам поясню! А если следователь не поймет, то переспросит!
Юрий хлебнул еще текилы, пододвинул банку с помидорами ко мне и попросил достать один «фрукт», так как у него рука не пролезет. Я достала.
– Как вы оказались у этого дома? – сформулировал по-другому вопрос следователь. – Вы здесь живете неподалеку?
Юрий задумался.
– Где вы живете?
– Погодите, я вспоминаю.
Следователь вопросительно посмотрел на Петра Аркадьевича.
– Да не смотри ты на него. Я помню, где я живу! Я не это вспоминаю! Я тут вчера два раза был! То есть второй раз – это этот. Он еще продолжается. Я еще тут, – сообщал нам Твердохлебов, будто мы сами этого не видели и не ощущали.
– Нина Степановна говорила, что вы приходили к Аглае за деньгами, – спокойным тоном произнесла я.
– Точно! – воскликнул Юрий. – Когда мне накатить надо было, а денег не было. Кто-то меня сюда подвез… Не помню кто. Может, просто кто-то из моих поклонников. Неважно. Лайка, конечно, денег дала. Она мне всегда давала, не то что этот.
Юрий с ненавистью посмотрел на продюсера.
– Юра, ты еще скажи, что я тебе вообще ничего не плачу!
– Мало платишь! Если бы я получал все, что ты отдаешь моим бабам, я бы…
– Давно спился. И ты сам знаешь, что тебе нельзя давать много денег в руки. Ты устроишь загул – до тех пор, пока деньги не закончатся. И вместе с тобой будет пить куча знакомых и незнакомых людей. Так пусть эти деньги идут на твоих детей! И не забывай, что я плачу твоей домработнице, которая разгребает твои авгиевы конюшни. Я плачу наркологу, который с тобой постоянно работает. Если бы не он, ты бы уже не пел и не зарабатывал ничего. Я тебе пиво на опохмелку покупаю. Кто еще станет с тобой так возиться? Кто-то из твоих собутыльников или собутыльниц? Ты посмотри, какие у тебя были женщины раньше и с кем ты теперь время проводишь?!
– О! Вспомнил! – Лицо Юрия озарила мысль. У него даже глаза по-другому заблестели.
– Что вы вспомнили, Юрий Петрович? – тут же подался вперед следователь.
– Я же влюбился.
– В кого?! – взвыл Петр Аркадьевич, который явно подумал, что в обозримом будущем придется проводить еще одну экспертизу на установление отцовства. Или Юрий на самом деле больше не может иметь детей?
– Я ее уже разлюбил, – успокоил продюсера подопечный.
Мне стало по-настоящему жаль Петра Аркадьевича. Да этих двоих – Юрия с Аглаей – пусть земля ей будет пухом – должно хватить, чтобы уморить любого. Петр Аркадьевич явно обладает немалой внутренней силой и железной нервной системой, если справляется с такими подопечными. И ведь не знаешь, с кем труднее. А у него же еще сексапильные мальчики и бабушки… Может, хоть с бабушками меньше проблем? Надо будет потом спросить – из праздного любопытства.
– Любили вы вчера? – уточнил следователь.
– Да. Влюбился позавчера. А вчера решил покончить с этим делом. То есть уже сегодня. Я в расстроенных чувствах пришел к Лайке, но во второй раз уже не стал ее беспокоить. Она же сказала мне, что к ней Бардик придет. Бардик – хороший мужик, только не пьет. Но мы с ним один раз так хорошо посидели… Поговорили по душам, хотя он и не пил. И он, и я за Лайку убить готовы. О, кстати, а где Бардик?
– Бардик – это кто? – спросил следователь, глядя на продюсера.
Ответ на этот вопрос знала и я. Саркис Амбардамян был чемпионом мира по боям без правил. Аглая познакомилась с ним в ночном клубе, где Амбардамян отмечал очередную победу. Он на самом деле не пил даже пиво, но любил накрыть стол и посидеть с друзьями. Аглая мне про него много рассказывала и делала особый упор на размерах мужского достоинства в общем-то щупленького, невысокого мужичка, все тело которого (за исключением макушки, которая уже начала лысеть) покрывала обильная жесткая растительность черного цвета. В постели Амбардамян был зверь, в особенности после вынужденного периода воздержания. А он перед боями воздерживался минимум неделю, иногда две. Аглая звала его Бардиком.
– Вы вчера здесь видели Амбардамяна? – уточнил следователь.
Юрий покачал головой.
– Видел Фрукта.
– Это кто?
– Ну… Фрукт. Это я его так зову.
Я задумалась. Продюсер тоже не понял, о ком идет речь. Требовалась дополнительная информация.
– Фрукт выходил с начищенной мордой, – сообщил Юрий. – То есть выбегал. Мы с ним в дверях столкнулись.
– Когда вы первый раз здесь были или второй?
– Второй, конечно. Первый мне сама Лайка открыла. Я в видеофон позвонил, она меня увидела, пустила, денег дала, сказала, что Бардика ждет. Она уже расфуфыренная была, но еще не накрашенная. По мне так она и ненакрашенная прекрасна, но она чего-то еще собиралась то ли накладывать, то ли укладывать. Я в этих бабских штучках не разбираюсь. Вон у нее лучше спросите.
Юрий кивнул на меня. Но следователь не стал задавать мне никаких вопросов.
– Во сколько вы отсюда ушли в первый раз?
– Я что, помню, что ли? – удивленно посмотрел на следователя Юрий.
– И куда отправились?
– Да к четвертому корпусу. Тут пешком десять минут.
– Что вы там делали?
– Пел, – как само собой разумеющееся ответил Юрий.
– В какой квартире?
– Я не в квартире пел, а на улице. То есть я, конечно, вначале накатил… тут по пути пивной бутик, меня там все знают…
«Интересно, как певца или как постоянного клиента?» – подумала я, но не стала задавать вопрос вслух. Но на мой незаданный вопрос ответил Петр Аркадьевич. Он пояснил, что, когда пивной бутик был еще дешевым пивным баром, Юрий там хорошо погулял с друзьями, побил окна, поломал столы. Ущерб компенсировал продюсер. После строительства элитного квартала «с индивидуальной и неповторимой планировкой», в одном из домов которого мы находились, пивной бар превратился в бутик, хотя лично Петр Аркадьевич так и не понял странного сочетания слов «пивной» и «бутик».
– И что там сейчас? – заинтересованно спросил следователь, но явно не из профессионального, а из мужского интереса.
– Там два помещения: в одном продают пиво со всего света – в бутылках, банках, бочонках, и товары к пиву, а в другом – разливуха, конечно, не совсем такая, как бывала в советские времена на «пьяных углах», но а-ля советский пивной бар. Элитный тут не прижился, а как поменяли – все время народу полно, причем и из этих домов, и из «хрущевок» с «брежневками». Из этих домов также хорошо покупают дорогое иностранное пиво, из «хрущевок» покупают более дешевое, а иногда подарок себе делают, и друзья друзьям там подарки покупают. В общем, заведение процветает. А Юрию предложили стать его лицом. Там плакаты висят, фотографии. Иногда он там импровизированные концерты устраивает.
– Мне там бесплатно наливают, – вставил Юрий.
– Зачем же вы тогда к Аглае Станиславовне за деньгами приходили? – спросил следователь.
– Так мне цветы надо было купить. Кто мне цветы бесплатно продаст?
– А на концертах вам цветы не дарят?
– Дарят, конечно, хотя я всегда говорю, что цветов мне не надо. Цветы я сразу же женщинам дарю.
– Ему мужики на сцену бутылки выносят и ставят рядком, – сообщил продюсер. – Иногда бочонки пива выкатывают. Я организую доставку всего этого на дом. И олигархи всегда с собой дают.
Следователь повернулся к Твердохлебову.
– В общем, накатил я, еще с собой прихватил, чтобы горло смачивать, цветы купил и пошел петь.
– Юра, где ты вчера пел? – позеленел продюсер.
– Под окнами. Как раньше пели прекрасной даме. Народ собрался – и во дворе, и на балконы вышли. Слушали, меня поддерживали.
– Вы можете представить свидетелей вашего пребывания под окнами четвертого корпуса?
– Да там толпа собралась. Тысяча наверняка была. Еще жильцы. И патрульная машина.
– Коля, позови участкового, – попросил следователь.
Участковый, как оказалось, охранял вход в квартиру, в которой мы все находились, и сдерживал представителей СМИ, которые, как я поняла, уже собрались на лестнице в большом количестве. Участкового заменил кто-то из следственной бригады.
Следователь спросил, слышал ли участковый про вчерашний концерт под открытым небом. Участковый – молодой парень лет тридцати – ответил, что он не только слышал ПРО концерт, он сам на нем присутствовал и чуть ли не все их отделение присутствовало – кто в форме, кто в гражданской одежде.
– И до какого часа пел Юрий Петрович?
– Ну, пел-то он где-то до половины одиннадцатого…
– А что было потом?
– Потом он с поклонниками переместился в кафе, потом разбил витрину бутика, но не пивного, а женской одежды, пытался надеть на себя женские вещи.
– Я? Женские тряпки? – Юрий был искренне удивлен. – Вы меня за кого принимаете? Я, знаете ли, этим всегда в морду плевал и плевать буду! И правильный закон у нас приняли, только очень мягкий! Знаете, что я бы с этими сделал?
– Вы пошли крушить бутик женской одежды в виде протеста, чтобы женщина, которая вам отказала, не смогла там покупать одежду и не выряжалась для других мужиков.
– Мне отказала женщина?
Юрий нахмурился, явно пытаясь что-то вспомнить.
– Молодая она еще, – наконец объявил он и посмотрел на следователя. Потом поглядел на продюсера и объявил: – Не беспокойся. Я ее уже разлюбил. И детей не будет. По крайней мере от меня, так что еще на одного ребенка ты из моих гонораров отстегивать не будешь. Я с ней в лифте застрял. Позавчера. И выяснилось, что она не знает, кто я! Представляете? А она приехала из какой-то иностранной школы. Или института. Папаша ее отправлял учиться. В общем, выучилась и приехала. И меня не знает! На Западе не понимают и не знают нашей музыки. Там только школьницы-лесбиянки пошли. А другие наши – только на Брайтон-Бич и в других русскоязычных гетто. Ну, я ей и объяснил, кто я. А вчера решил спеть, чтобы знала.
Читать бесплатно другие книги:
