Исповедь мачехи Сиванова Екатерина

– Я приеду после работы к тебе.

– Ужинать будешь?

– Конечно…

Никакой радости я не чувствовала. В душе уже прочно осела тягучая и постоянная боль. Я понимала: это лишь начало, и делать так, как сделал когда-то мой папа, обрубив все сразу, Андрей не собирался и не хотел.

Когда вечером я открыла дверь своему теперь уже опять гостю, я обомлела. Передо мной стоял растерянный, запутавшийся и совершенно беспомощный юноша. Мое раздражение, непонимание и обида исчезли без следа. Я видела, как плохо Андрею. Мне хотелось только одного: чтобы он успокоился. А для этого он должен был остановиться.

– Проходи. Не говори ничего. Вымой руки и иди на кухню. Поешь, а потом, если захочешь, поговорим.

Я накрыла на стол и ушла в комнату, оставив гостя наедине с ужином и его мужскими мыслями.

– Спасибо. Как и всегда, все очень вкусно. – Андрей сел рядом со мной на диван. Взял в свои руки мои. – Ты же все понимаешь, правда? Я знаю, что тебе не надо ничего объяснять.

– Что произошло?

– Я больше никогда туда не вернусь. Это невозможно.

– Где ты ночевал?

– Там…

– Ну, раз пустили ночевать, наверное, выслушали?

– Выслушали. Но не услышали.

– Простили?

– Я не спрашивал.

– Высокие отношения…

– Я предложил начать все сначала. Ради детей. Она вроде бы согласилась.

– Отлично. Тогда почему ты здесь?

– Потому что все это бесполезно. Невозможно склеить то, что треснуло много лет назад. Нет у меня никакой семьи. Я много лет бился, старался, придумывал сам себе жизнь…

– Андрей, ты хочешь, чтобы я снова сказала тебе все, что думаю по этому поводу?

– Нет… Я просто хочу, чтобы ты не вычеркивала меня из своей жизни.

– Это невозможно, господин мэр, – рассмеялась я и, отстранившись от Андрея, встала. Отошла к окну. В комнате было уже совсем темно. Я смотрела на мужчину, которому поверила после всех своих печальных и полных боли женских историй… Ох, как же хочется просто, без затей, быть счастливой и любить… Дарить свою любовь. Не уговаривать: на, возьми мое сердце… А просто жить рядом.

Потому что рядом хорошо. Потому что волна одна, небо одно и солнце одно… Я смотрела на Андрея, и мне так хотелось спрятать его от боли, взять за руку и увести далеко-далеко, туда, где все будет хорошо. Я же видела, чувствовала: он сердцем понимает, что со мной рядом его счастье, его жизнь, но разум требует оставить все как есть. Андрей – мужчина. А мужчина – это прежде всего долг.

– Я без тебя умру, – вдруг, как будто услышав мои мысли, хриплым голосом сказал Андрей.

– Без меня тебя больше не будет. Никогда. Я подожду.

– Я не могу жить у тебя.

– Где можешь?

– Я снял квартиру.

– Когда?

– Сегодня.

– Далеко?

– Нет, рядом с тобой.

– Поняла.

– Мне надо пожить одному.

– Не вопрос…

– Не сердись.

– Что ты будешь там есть?

– Придумаю.

– Стирка? Глажка?

– Катюш…

– Давай так. Живешь один. Спишь, ешь, думаешь один. Но твоим бытом занимаюсь я.

– Я бы хотел побыть совсем один… Ну, ты понимаешь…

– Понимаю. Но мэр города не может ходить голодный и невыглаженный… Ты и так как сирота… Даже если ты в конце концов решишь вернуться в семью, до тех пор надо с людьми общаться в приличном виде. Поэтому все-таки разреши мне позаботиться о твоем быте. Обещаю: мы не станем видеться. Если позволишь, я буду общаться с твоим водителем.

– Я так не привык… Зачем тебе все это?

– Решила фонд учредить… Фонд помощи Андрею Сандакову…

– Не издевайся.

– Ну ладно. Тебе пора.

– Спасибо за ужин.

– На здоровье. Иди.

Андрей остановился и уже в дверях провел рукой по моей щеке:

– Я проснулся сегодня утром рядом с моей семьей… Я так думал… Проснулся и сказал себе: «Все хорошо, я дома. Главное, что сейчас я увижу детей, а они меня. У моих девочек будет хорошее семейное утро…» И пошел в душ. Прохожу мимо кухни, здороваюсь, пытаюсь улыбнуться и слышу голос Марины… Она наливает девочкам чай и говорит: «Аля, Мася, вы только посмотрите, какие у вашего папы красивые трусы! Это ему его Катя купила…» Я вернулся в комнату, оделся и молча ушел из квартиры. Все.

Я поцеловала Андрея в щеку и подтолкнула к выходу. Закрыла дверь. Подошла к окну. Посмотрела, как он садится в машину. Взяла собаку и отправилась гулять.

Мы с терьером бродили по вечернему городу, смотрели на людей, фонари, дождь, окна, в которых горел свет и за которыми жили своей жизнью семьи, а кто-то был отчаянно одинок. Возможно, именно сейчас, в этот момент один человек пришел к другому просить прощения… Бывает, бывает, что не склеить разбитое и нет сил продолжать поддерживать огонь… Но хуже нет, когда ты идешь с открытым сердцем просить прощения, а тебя и не выгоняют, и не прощают, но принимают, чтобы унижать и напоминать о том, как ты ошибся и сделал больно тому, кого считал своей семьей. Или, может быть, не ошибся, а разрешил себе вдохнуть глоток чистого воздуха? Может быть, сделал больно нехотя, пытаясь выжить?..

Все бы ничего… Если бы посреди этой круговерти не стояли две маленькие девочки. Откуда же детям понять все, что происходит между взрослыми? Как принять этот факт: папа больше не живет с нами? Как пережить факт, что у папы другая женщина?..

Я слишком хорошо помню, что переживала сама из-за ухода отца и от того, что происходило с мамой. Но я была немного старше, чем дети Андрея… И потом, мои родители всегда были вместе, каждый день рука об руку, по всем гарнизонам, по всем городам и весям, по всем радостям и бедам, всегда… Я пыталась понять папу, пыталась защитить маму… Моя мама никогда, никогда не говорила плохо об отце.

Правда, и папа никогда не пытался вернуться…

Сейчас, спустя много лет вспоминая события той осени, рассказывая о них в этой книге, я хорошо понимаю: на все – Божий промысел. Можно удивляться, пытаться анализировать, просчитывать… Бессмысленно. В тот момент, когда я зашла в кабинет к молодому мэру, чтобы познакомиться, исходя лишь из соображений возможного трудоустройства, свыше уже все решилось… Мы с Андреем должны были найти друг друга в этом мире, каждый прожить все то, что прожили до нашей встречи, нырнуть с головой в любовь, вынырнуть, чтобы набрать воздуха в легкие, и, поняв, что и внутри любви можно дышать, взявшись за руки, отдаться течению любви и начать жить уже там, внутри этого чувства…

Именно поэтому, когда в конце октября проявились совершенно ясные для каждой женщины симптомы и я сделала тест на беременность, у меня не было ни секунды раздумий. Я знала: этот ребенок родится, несмотря ни на что.

Живу одна, город кишмя кишит сплетнями: я то ли любовница мэра, то ли уже гражданская жена, то ли брошенная мэром содержанка… Отец ребенка с головой погружен в работу, в попытки понять себя и принять окончательное решение: как жить дальше.

Но все это было совершенно неважно! Внутри меня все пело и ликовало.

Пройдя все необходимые медицинские обследования, убедившись в том, что внутри меня Чудо есть на все сто процентов, я отправилась сообщать Новость Андрею.

Ни одной мысли про то, что ну вот теперь-то он никуда не денется, не было и в помине. Знаю, знаю, что и спустя годы после рождения нашего Егора многие шептали за моей спиной про то, как я «ловко мэра окрутила и на себе женила». Ну да Бог им судья…

Мне пришлось посидеть на лавочке перед подъездом и подождать возвращения с работы человека, который все еще не знал о том, что случилось Чудо… Я думала, как скажу о ребенке, но совершенно не думала о том, что услышу в ответ. Точнее, не то чтобы не думала, а меня это совершенно не волновало. Я шла, чтобы сообщить Новость. Мне даже не нужны были поддержка и радость… Вот такие у нас тогда были отношения, такие усталость, запутанность и опустошенность.

– Я пришла, чтобы сказать тебе: у меня будет ребенок. Твердо знаю, что буду рожать. Мне… Нам ничего от тебя не надо. Но ты должен знать, потому что иначе будет нечестно… Срок совсем еще маленький… Рожать в конце июня – начале июля…

– Ты сошла с ума!!! Этот ребенок не может родиться в этом городе! Ты должна уехать отсюда! Хочешь, я отправлю тебя к моим родителям?.. Нет! Это невозможно!!!

Молча оделась и ушла.

Я шла по вечернему городу, шла спокойно и уверенно. Все сделано правильно. До сих пор помню, какое было небо и как светили фонари…

На следующее утро Андрей был у меня дома. Он попросил его не торопить. Говорил, что любит…

И мы стали жить дальше так, как жили до этого: я в своей квартире, он – в своей.

Я в одиночестве пережила угрозу выкидыша, госпитализацию для сохранения беременности. Андрей иногда заезжал, улыбался, вручал сувениры из очередной командировки и, опустив глаза, говорил: «Ну… Я пошел… Мне еще к детям надо заехать…»

А потом что-то произошло… Я так до сих пор и не знаю. Но однажды Андрей приехал ко мне и сказал:

– Хватит. Когда ты переедешь ко мне?

– Зачем же переезжать в квартиру, которую ты снимаешь, когда у меня есть своя, совершенно замечательная квартира? – ответила я первое, что мне пришло в голову.

На самом деле я страшно боялась этого момента. Я ждала его, знала, что так будет, но боялась… Потому что страшилась снова пережить боль…

– Затем, что я никогда не смогу жить в твоей квартире. Не могу я, мужчина, жить в квартире женщины. Это неправильно. Так когда ты переедешь?

Я переехала на следующий день.

Нам пришлось расстаться с моим верным псом… Он так и не принял факт существования в моей жизни Андрея. А когда почувствовал, что я беременна, совсем отбился от рук. Рэй до сих пор мне снится. Я по сей день чувствую себя виноватой перед ним.

Потихоньку, день за днем, шаг за шагом мы с Андреем привыкали жить вместе: каждый вечер встречаться, разговаривать за ужином, спать рядом, просыпаться, не натыкаться друг на друга в ванной, завтракать, уходить на работу. Надо было приспосабливаться к привычкам и характерам, надо было научиться жить в крохотной комнате съемной квартиры (комнат было две, но одна оказалась заперта) и не нарушать личного пространства друг друга. Наверное, это прозвучит эгоистично, но, по-моему, в то время «приспосабливалась» только я. Андрею было не до этого. Сутки напролет он работал.

Однажды он простыл. Вечером после работы, кашляя и не выпуская из рук носового платка, мой мужчина сидел, скрючившись, на диване и смотрел свой любимый во все времена хоккей. Я сбегала к маме за малиновым вареньем, заварила чай, испекла какие-то плюшки… Поставила это все на стол перед Андреем. Он сказал: «Спасибо!» – и, не притронувшись, стал смотреть телевизор дальше. Тихонечко, чтобы не мешать, я взяла плед, который специально притащила из своей квартиры «для уюта» (мой папа очень любил этот синий с красными полосками плед…), и укрыла плечи и спину Андрея. В следующее мгновение он вздрогнул, как от разряда тока, взмахнул руками, сбрасывая с себя плед, задел чашку с чаем, она упала и…

– Андрей! Что с тобой? – закричала я.

– Я не привык… Прости… Я не привык, – ответил он и ушел на кухню.

Вернулся с тряпкой, стал вытирать со стола чай. Я взяла себя в руки, чтобы не расплакаться, и стала помогать наводить порядок. Потом терпеливо налила новый чай. Села рядом.

– Скажи, что случилось? – как можно спокойнее наконец спросила я.

– Прости… Просто я не привык. Так не было никогда… С тех пор, как я уехал от родителей поступать в училище.

– Ты никогда не болел? – уже поняв, в чем дело, я пыталась начать шутить.

– Болел. Но всегда один. И чай сам себе заваривал, и варенье… А ты знаешь, какое вкусное малиновое варенье я умею варить?

– Да ладно… Ты?! Варенье?!

– Да! Знаешь, мне надо было чем-то себя занимать в выходные… Друзья звали то за грибами, то за ягодами. Я, конечно, ехал, собирал… Одному ведь можно в выходные совсем с ума сойти от тоски… А потом, когда урожай домой привозишь, хочешь не хочешь, как-то обрабатывать надо… Вот я и варенье научился варить, и грибы варить, а потом замораживать…

– Прости меня, но я спрошу: а где была твоя семья?

– У мамы Марины, в Липецке. Они там жили всегда. Мои дети родились там… До тех пор пока я не смог получить квартиру в Прионежске, они всегда жили там. Когда Аля пошла в первый класс, стали жить весь учебный год со мной, а на лето уезжали в Липецк… Давай не будем больше об этом.

– Хорошо.

– Я обещаю тебе: я привыкну и к твоей заботе, и к тому, что нужен вот так, по-настоящему. Каждый день.

– Всегда…

По утрам в нашей маленькой съемной квартирке в одно и то же время раздавался звонок телефона. Мама дочерей Андрея то просила его о чем-то, то ругала из-за чего-то, то ставила задачи… Я знала, что он неловко себя чувствует во время этих разговоров, и уходила в ванную. Собственно, даже если бы я очень хотела, я бы ничего не услышала кроме:

– Марин… Марин… Марин…

Из трубки доносился громкий женский голос, временами переходивший в визг. Каждый раз разговор заканчивался тем, что Андрей просил отложить разговор на вечер, потому что опаздывает на работу. Потом молча пил чай и уходил. Я ничего не могла сделать, никак не могла помочь человеку, которого любила. Я понимала, что эта визжащая женщина – мать его детей, а Андрей без своих девочек не может жить.

Жена Андрея никогда не работала. На руках у Марины был красный диплом об окончании торгового института. Она озадачила Андрея своим устройством на работу буквально так: «Ты нас бросил, и жить нам теперь не на что», и тот устроил ее завхозом в спортивную школу.

Люди шептались: «Вы слышали, наш мэр бросил учительницу с двумя детьми…»

Когда в очередной раз утром раздался звонок, я не стала выходить из комнаты и услышала, что говорит женщина бросившему ее мужу:

– Ты устроил меня на работу в спортивную школу, мне нужен хороший спортивный костюм…

То ли потому, что я находилась рядом, то ли Андрей был уже вымотан этими звонками, но он ответил:

– Я всегда буду рядом с моими детьми, я готов полностью их обеспечивать материально, но проблему спортивного костюма тебе придется решать самой… Все, что касается тебя лично, тоже.

Приближался Новый год. Я получила от Андрея добро и принялась готовить подарки для его детей. По моему замыслу, они придут к Андрею в гости, здесь будет накрыт стол, а под елкой спрятаны подарки. Основным сувениром должен был стать видеомагнитофон. «В нагрузку» я накупила видеокассет. Тщательно выбирала скатерть на стол, тарелки… Очень хотелось, чтобы детям даже в съемной квартире папы было уютно и тепло. Я кожей чувствовала их переживания. Но с каждым днем жизни с Андреем, узнавая все больше и больше о его жизни в браке, понимала, что он сделал все правильно. Правильно прежде всего относительно детей.

Я накрыла праздничный стол и ушла. Им совершенно необходимо было побыть втроем: папе и двум его чудесным доченькам – Алевтине и Маргарите…

Вечером Андрей мне сказал: «Спасибо, все было замечательно, девочкам очень понравились подарки».

Наш первый Новый год мы встречали вдвоем, сидя за журнальным столиком у телевизора. Нам было так хорошо, уютно, тепло… А первого января Андрей впервые представил меня семье своих друзей. До этого мы общались только с моими приятелями. Помню, как волновалась. Но все прошло удачно, мы все понравились друг другу, сразу нашлись темы для общих разговоров. Я видела, как доволен Андрей, и была счастлива.

На следующий день мне предстояло еще одно серьезное испытание: мы ехали в город, где жили родители Андрея.

Отлично помню, как следом за Андреем зашла в квартиру и увидела будущую свекровь. То, что мне здесь не рады, я почувствовала сразу, как и то, что мое появление готовы снести только во имя приезда сына. Вроде бы все приличия были соблюдены, но в воздухе просто звенело напряжение. Как-то скомканно пообедали, толком и не говорили. Мама Андрея нарочито обращалась только к нему, минуя меня, и строила все фразы с акцентом на местоимение «ты»: «А как ты думаешь?.. А что ты собираешься делать?.. Ты читал?.. Ты слышал?..» Я видела, как Андрей пытается обратить внимание родителей и своей сестры на то, что нас двое в этом доме, но все было тщетно. Сама изменить я ничего не могла: это были абсолютно незнакомые, чужие люди, которые с самого начала отнеслись ко мне плохо, не давая ни малейшего шанса стать «своей». Создавалось впечатление, что они между собой договорились и все давно решили. Вот только зачем было подвергать такому испытанию Андрея? Я-то ладно…

Тут вдруг выяснилось, что Андрею срочно надо идти в гости к крестному, что изменить ничего нельзя и уже надо выходить. А Катя? Ничего с твоей Катей не случится… Не съедим мы ее. Андрея буквально вытолкали из квартиры. Дверь за ним закрылась, и я осталась одна. Как-то очень технично меня усадили за стол, налили чаю… Когда мама Андрея начала говорить, я увидела, как все правильно расселись: члены семьи сидели напротив меня. И лишь муж сестры Андрея сидел сбоку от стола, в кресле. Допрос в чистом виде, подумала я.

– Катя! Я вижу, ты совсем еще девочка, – мама Андрея буквально вкручивала в меня каждое свое слово, – я понимаю твое желание быть рядом с таким успешным мужчиной, с таким высокопоставленным чиновником. Хочу, чтобы ты знала: мы все категорически против ваших отношений. У Андрея есть жена, есть двое детей. И это значит, что у нас есть невестка и две внучки. Других нам не надо…

Я не дала своей будущей свекрови продолжать говорить и самым наглым образом перебила ее:

– Я с большим уважением отношусь ко всему тому, что ваша семья чувствует и переживает. Но должна вас попросить начать говорить со мной в другом тоне. Мы с Андреем любим друг друга. Все не так просто, как вам могло показаться… Я скажу вам больше: мы ждем ребенка. Поэтому давайте сейчас все успокоимся… Вы любите Андрея как сына и брата, я люблю его как мужчину. По-моему, в наших с вами интересах подружиться. Ну, хотя бы для того, чтобы не портить ему и без того непростую жизнь.

За столом наступило молчание. Я раскраснелась и разнервничалась, сама не ожидая от себя такого «выступления». Тишину нарушил звонок Андрея в дверь. Потом он рассказал мне, что едва добежал до соседнего дома, где жили родственники, поздоровался с ними, вручил новогодние подарки и сразу побежал обратно. А мне-то казалось, что его не было целую вечность…

– Ой, Андрей, это ты? Так быстро? – удивилась мама, помогая сыну снять куртку. – Ты, наверное, бегом бежал, боялся, что мы съедим Катю твою? Вот она… Иди-иди, посмотри сам: жива и здорова. Хорошую ты себе Катю нашел. Настоящую…

– Правда? Мам, правда?.. Катюш! Ну как ты здесь? – подошел ко мне Андрей. Он целовал меня, прижимаясь холодными с мороза щеками, и я видела, как мой мужчина счастлив. А еще видела, что семья Андрея все поняла и приняла меня.

На следующий день после завтрака я сидела на диване и смотрела альбом с фотографиями маленького Андрея. Ко мне подсел свекор. Я приготовилась к тому, что мне сейчас будут рассказывать: «А вот тут Андрюша в школу пошел… А вот это мы на море поехали…» Но отец Андрея взял в свои руки мою, поднес ее к губам и, поцеловав, тихо сказал: «Спасибо тебе, Катенька, за моего счастливого сына… Ты скоро сама поймешь, что жить можно только тогда, когда твой ребенок счастлив. Пусть все у вас будет хорошо. Я тебе верю. И благословляю… Никого не бойся и ни на кого не смотри. Только будь рядом и не оставляй его одного. Никогда».

В феврале мы сняли другую квартиру, уже двухкомнатную, но в спальном районе.

Предварительно переговорив с бывшей женой и получив согласие, Андрей подал заявление на развод. Собственно, речь шла не о согласии на развод, а о том, что в суде не будет речи об алиментах. То, что основные расходы на содержание детей будет нести Андрей, было ясно и очевидно безо всяких документов. Но во время судебного процесса Марина заявила иск о взыскании алиментов…

– Зачем ты сделала это? – спросил у нее позже Андрей.

– Я хочу быть уверена в завтрашнем дне, ты нас обманешь…

Ну, так, значит, так… К тому времени я уже училась не удивляться, а Андрей принимал как должное все, что сопровождало поступки его бывшей жены.

На следующий день после вступления в силу решения суда о разводе мы расписались. Поздним вечером в будний день ровно через полгода после того, как мы решили жить вместе. Это была самая романтичная свадьба, о которой я когда-нибудь слышала: мы вдвоем, директор загса и больше никого в старинном особняке, в котором располагался городской дворец бракосочетаний… А потом, поужинав с друзьями, мы вернулись домой и просто легли спать. Утром, как обычно, Андрей уехал на работу. Собственно, в нашей жизни ничего не изменилось.

Однажды в воскресенье я была чем-то занята дома, когда позвонил Андрей и сказал:

– Я сейчас заеду за тобой… Не один, я с Алей. Поедем есть пиццу.

Сердце бешено заколотилось, все валилось из рук, и я никак не могла сообразить, куда бежать, за что хвататься и что я вообще должна делать.

И вот звонок… Я открыла дверь. На пороге стояла смешная девчонка в чудной голубой шапке. Она улыбнулась мне и тихо-тихо сказала:

– Здравствуйте…

– Привет! – вожатское прошлое не подвело. – Меня зовут Катя…

Я плохо помню наш первый совместный ужин. Помню счастливые глаза Андрея и то, как он сказал мне перед сном:

– Спасибо, я давно с таким удовольствием и так спокойно не общался с Алей.

– А почему Маргарита не приехала к нам?

– Понимаешь, Маська – абсолютно мамин ребенок… Там время нужно. Давай не будем торопиться.

Хотя Андрей понимал, насколько девочки привязаны к маме, он не переставал серьезно думать над тем, чтобы дети жили с нами. Я была лишь только беременна, но, даже еще до конца не прочувствовав, что значит быть мамой, прекрасно осознавала: разлучить дитя и мать невозможно… Нет… Это невозможно.

– Я слишком хорошо знаю их мать, мы не сможем нормально общаться… Я буду обращаться в суд, – говорил мне муж.

Я приложила немало усилий к тому, чтобы уговорить Андрея не делать этого.

Дни шли, Егор в моем животе рос, встречи с Алей уже меня не волновали и стали обычным необходимым делом.

Как-то весной Андрей рассказал, что старшая дочь стала жаловаться на боль в животе. Естественно, я предложила показать ребенка врачу. Так мы начали с Алей общение на двоих. Мы ходили из кабинета в кабинет, о чем-то болтали, она потихоньку переставала стесняться меня, и нам даже удавалось над чем-то смеяться. Я хорошо помню, как мы стояли у дверей какого-то кабинета и меня осенила мысль о том, что все наши проблемы с животом могут быть связаны не с пищеварением, а с тем, что Алевтине двенадцать лет. Но я даже не знала, как подступиться к этому щекотливому вопросу.

– Аль, мама с тобой разговаривала о том, как взрослеют девочки?

– Нет. Мама мне книжку дала почитать, сказала: все, что мне надо знать, там написано.

– Так. Ты можешь со мной поговорить о том, что там прочитала?

– Могу.

– Просто мне кажется, твой живот болит именно по причине того, что совсем скоро ты станешь девушкой…

Я стала рассказывать Але о том, как все это происходило у меня, о переживаниях и том, что моя мама тоже никогда со мной на эти темы не разговаривала. Я думала, сойду с ума, когда у меня все это случилось в первый раз. Короче говоря, рассказывала девочке, что к чему и почему…

В конце мая Аля и Маргарита традиционно отправлялись с мамой в Липецк.

В июне родился Егор.

Все лето дети Андрея отсутствовали в городе, он с ними изредка разговаривал по телефону, а о моем общении с Алей речи быть не могло.

Когда Егору было около четырех месяцев, в нашей молодой семье царила неприятная атмосфера. Мы постоянно ссорились и во многом не понимали друг друга.

Как-то вечером Андрей сказал мне:

– В Москве будет матч века по футболу, Россия – Украина. Я хочу поехать. Мне обещали достать билеты.

– Поедем вместе?

– Нет. Я хочу ехать с Алевтиной и Маргаритой.

– Почему я не могу поехать с вами?

– Вам пока не надо общаться.

– А девочкам-то зачем этот футбол?

– Я знаю, что лучше для моих дочерей, тебе не надо вмешиваться.

– Андрей! Это бред!.. Для них эта поездка будет тяжелой, особенно для Маргариты! Она ведь совсем еще маленькая…

– Я так решил.

Дальше разговаривать стало бессмысленно.

Андрей уехал. Нам он почти не звонил. Я с трудом понимала, что происходит с его чувствами ко мне, какие мысли бродят в его голове…

Хорошо помню утро дня возвращения многодетного отца. На нем не было лица. Он вошел в квартиру с опущенными плечами, лицо серое, а глаза – как у побитой собаки:

– Больше никогда в жизни не поеду никуда без тебя, один с детьми.

Я подошла к Андрею, обняла его. Что я могла сказать?.. Даже спрашивать о том, что произошло, было бессмысленно. К этому времени я уже стала понимать, что мой муж и его дети от первого брака плохо знают друг друга… Да. Оказывается, в жизни бывает и так… Егор присутствовал в жизни своего папы уже с момента зачатия. Андрей видел, как развивается беременность, как меняюсь я, как выглядит малыш на мониторе аппарата УЗИ. Андрей видел Егора сразу после рождения… Первый крик, первое кормление, первый подгузник… Мы всегда были вместе.

Егору было около года, когда мы с Андреем решили, что можем себе позволить поехать в Петербург вместе с Алей и Маргаритой, оставив сына дома на попечении моих подруги и мамы.

Я детально продумала план поездки. Конечно, Андрей испрашивал разрешение на поездку у Марины с легендой про «одеть», но в планах еще были театр, экскурсии и, конечно, ни слова о моем присутствии. А для меня эта поездка была очень важна: я впервые оказывалась с детьми Андрея так надолго.

Спустя столько лет сложно вспомнить детали, скорее, остались в памяти эмоции.

Вот мы в магазине. Андрей работал, мы занимались покупками сами. Девчонки стояли каждая в своей примерочной, а я бегала по магазину и сносила к ним все, что, как мне казалось, им бы подошло. Дети покорно все мерили, крутились перед зеркалом. Но неизменно и та и другая морщили нос: «Нет, мне это не нравится…»

Сейчас я могу сказать определенно: у меня был шок. Да-да, именно от того, как эти два ребенка без конца морщили нос и говорили мне «нет». Уж не настолько большой была наша разница в возрасте (я старше Али на тринадцать лет), но любые покупки для меня моими родителями неизменно вызывали благодарность и восторг. Мне и в голову не могло прийти сказать им: «Нет, мне это не нравится».

Но тогда я не могла что-то высказать этим детям. Лишь молча забирала то, что им не понравилось, и приносила новые варианты обновок. Кое-как мы оделись.

Это был первый случай, когда неумение Алевтины и Маргариты говорить «спасибо» вызвало у меня раздражение. Но я все еще молчала.

Не один раз и до этой поездки, и после нее я была свидетелем ситуаций, когда девочки, выходя, например, из машины, не говорили водителю «спасибо». Про «здравствуйте», «до свидания» речь тоже не шла. Именно во время той поездки в Петербург я впервые сказала Андрею, как дети воспитаны:

– Ты пойми, я не могу делать им замечания. Им и так сложно со мной…

– Но и я не могу… Обидятся, не дай Бог, Маргарита заплачет… – отвечал Андрей.

Однако с тех пор, хотя бы в форме шутки, папа начал делать дочерям замечания.

Вот мы в гостинице. Аля и Андрей играют в бильярд. О чем-то разговаривают, смеются. Рядом стоит Маргарита. Смотрит на сестру и отца, вся сжатая, словно напуганная, похожая на маленького волчонка. Подойти, обнять, погладить по голове… Нет. Мне нельзя.

Я тихонечко шепчу Андрею на ухо:

– Возьмите к себе Маргариту, обними ее, ей неуютно…

– Катюш, у нас это не было принято…

– Иди.

Через минуту Мася училась играть в бильярд.

Поездка подходила к концу. Я уезжала из Питера на машине, а Андрей с детьми – на поезде.

– Давайте на прощание в «Макдоналдс» сходим? – предложила я. И растерялась от неожиданного доверия девочек, когда обе протянули мне руки. Потом крепко сжала их, и мы направились в сторону ресторанчика.

И вдруг Андрей:

– А кто со мной пиццу есть?

В тот же миг я лишилась ощущения теплых ладошек в своих руках…

Что ж, села в машину и уехала из Питера.

Я не понимала, чего хочет Андрей, не знала, как вести себя с его детьми, которые, по моему глубокому убеждению, были совершенно невоспитанны. Я ощущала себя среди них инопланетянкой… Вся модель поведения и общения папы с дочерьми не укладывалась в моей голове. Я пыталась найти объяснение нашему принципиальному различию в том, что мой папа – уникум, в нашей семье всегда была очень высокая планка отношений, что, кстати, усложняло жизнь, к тому же в «чужой монастырь со своим уставом не ходят». Я корила себя за эмоции: дети не виноваты в моем восприятии их поведения. И тут же радовалась, что смогла сдержаться, не сказала ничего лишнего. К тому же дальше будет легче…

Но чем было вызвано такое поведение Андрея?..

По дороге домой я не только думала, а еще и плакала.

Оля, моя подруга, которая оставалась с Егором на время нашего отсутствия, до сих пор вспоминает, какой я вернулась домой. Я была раздавлена.

Объяснение с Андреем произошло на следующее утро.

– Зачем ты так? Они дали мне свои руки, я только-только что-то начала строить!

– Прости… Просто прости меня. Больше всего я хочу, чтобы мои дочери были похожи на тебя, чтобы именно ты воспитывала их так, как ты воспитываешь Егора.

– Так в чем же дело?

– Я испугался, что они разочаруют тебя еще больше и ты не захочешь с ними общаться…

– Их мама осталась довольна обновками?

– Мне ничего не сказали.

– А «спасибо»?

– Не смеши. Я всегда им троим был должен. Слова «спасибо» я не слышал никогда.

Прошла пара недель, и Андрей пригласил девочек пойти с ним на парад, посвященный 9 Мая. Я, конечно, не возражала. Мы оставались с Егором дома и ждали, когда Андрей вернется с протокольных мероприятий и мы, уже своей семьей, втроем, отправимся на прогулку по весеннему городу.