Всегда говори «всегда» – 2 Устинова Татьяна

Пальцы занемели, голова закружилась.

Это не может быть правдой… «Потерпел катастрофу пассажирский авиалайнер, следовавший рейсом»… Наверное, она неправильно поняла. Не расслышала…

Экран вспыхнул, диктор безжалостно повторил:

– Причины катастрофы авиалайнера, следовавшего рейсом двести четырнадцать, будет расследовать специальная комиссия. Подробности произошедшего смотрите в ближайших выпусках новостей…

Почти теряя сознание, Ольга ринулась в прихожую – там возле телефона лежал блокнот, в котором Сергей перед вылетом записал номер рейса. Оставалась зыбкая, маленькая надежда, что она неправильно запомнила три цифры…

Двести четырнадцать, пульсировал в голове голос диктора, двести четырнадцать…

И в блокноте Сережиной рукой было записано: «214».

Очертания предметов вокруг стали размытыми, тело сделалось ватным, а сознание вроде и не ушло совсем, но не подсказывало ни одной спасительной мысли – как дальше жить, что делать…

«Я умерла, – подумала Ольга, – разбилась на рейсе двести четырнадцать… Меня больше нет…»

Хватаясь за стену, она сползла на пол, смутно видя, как там, на полу в гостиной, горкой валяются запчасти конструктора – останки человеческих тел…

Миша… Маша… Петя… – словно во сне всплыли родные имена.

Она не может разбиться на рейсе двести четырнадцать. И не имеет права умереть.

Из последних сил Ольга дотянулась до сумки, лежавшей на столике, ухватившись за ремешок, стянула ее на пол, на ощупь отыскала мобильный.

– Надь… я не могу умереть, помоги… – прошептала она, не понимая толком, взяла ли Кудряшова трубку и слышит ли ее невнятные слова…

Надежда ворвалась в дом, словно шальная птица, и заметалась, делая какие-то важные и нужные дела, – уложила на диван Ольгу, накормила детей и отправила их гулять с Ниной Евгеньевной, наврав, что у Ольги «просто мигрень»; убрала страшные запчасти конструктора, что-то подмела, помыла, потом села на диван, затихла и всхлипнула, глядя на белую как мел подругу, пустым взглядом уставившуюся в потолок…

– Оль, я как новости по телевизору услышала, так сразу к тебе!

– Я тебе звонила… – одними губами беззвучно сказала Ольга.

Надя нахмурилась, озадаченно посмотрела на нее и ушла в коридор.

– Оль, так у тебя телефон разряжен! – крикнула оттуда она.

Ольга пожала плечами и закрыла глаза. Она слышала, как суетится Надежда, подключая к заряднику ее мобильный.

– Оль, ты понимаешь, что это значит? Сережа тебе звонит, а ты не берешь трубку!

Ольга кивнула и попыталась сесть.

Надька права – чтобы жить дальше, нужно думать, что Сережа звонит, а она не может ответить.

– Надь, ты не заряжай его, – попросила она. – Пусть так останется.

– Ты с ума сошла! – возмутилась Надежда, включая мобильный и просматривая пропущенные вызовы. – Ну, вот, я же говорила! Сережа живой! Он звонил пятнадцать минут назад!

Ольга ринулась к ней, выхватила телефон и… сразу обмякла, легла на ковер, уткнувшись в пушистый ворс.

– Это не его номер.

– А чей?

– Не знаю.

– А раз не знаешь, значит, его. Наверное, Сергей симку сменил…

– Надя! – Ольга привстала, почувствовав вдруг дикое раздражение и необходимость выплеснуть свое горе в крике. – Сергей не мог сменить номер, не сказав мне об этом! И потом… Он позвонил бы на домашний, Надя!

Никогда в жизни она так не кричала – отчаянно, почти срываясь на визг.

– Тихо, тихо… – Надя опустилась на колени, прижала ее к себе, чувствуя, как намокает платье от хлынувших градом Ольгиных слез. – Я когда пришла, ты ж без сознания лежала… – Надя тоже заплакала. Ей так хотелось поверить в то, что ее слова – правда. – Машка на улице играла, Мишка в детской был, а Нина Евгеньевна еще не пришла… Может, Сергей и звонил, Оль, вернее, точно звонил, только трубку никто не взял…

Протянув руку, Надя схватила со стола мобильник.

– А вот мы ему сейчас сами позвоним!

– Нет! Если он не ответит…

Но Надя уже отыскала в контактах Сергея и нажала вызов.

«Абонент вне зоны действия сети», – сообщил вежливый женский голос, и Ольга взвыла от безысходности и растворившейся последней надежды.

– Да живой он, живой! – запричитала Надежда, обнимая ее и ложась рядом с ней на ковер. – Сердцем чувствую, что живой!

– Знаю, что живой, только самолет-то разбился, – рыдала Ольга.

– Может, телевизор включить?

– Нет! Там… список жертв…

– Вот и увидим, что Сережи среди них нет.

– Нет! Нет… пожалуйста, не надо…

А когда ковер в гостиной уже промок от их слез, Ольгин мобильный вдруг зазвонил.

– Это Сережа! – завопила Надежда, взглянув на дисплей.

Ольга отшатнулась от протянутой трубки. Сейчас суровый голос какого-нибудь эмчеэсовца сообщит, что…

– Оль, ты чего, телефон бы тоже разбился! – прочитала ее мысли Надежда и не смогла больше терпеть Ольгину нерешительность, сама ответила: – Слушаю! Нет, это не Оля, это Надя. А она тут рядом… плачет… Сереж, ну какой ты молодец, что опоздал! Гений просто! Оль, ты не представляешь, у него тоже телефон сел, он звонил с мобильника своего зама! И домой тоже звонил!

Убедившись, что это не эмчеэсовец, Ольга выхватила у Нади телефон.

Что ей говорил Барышев, она не слышала, да это было и неважно. Главное – он бы не мог говорить, если бы был в том самолете…

– Оль! А я с ним на «ты»! – потрясла ее за руку Надя.

– С кем?

– Да с Серегой!

Они захохотали, обнялись и, не удержавшись в неустойчивой позе, повалились на пол, где еще пять минут назад рыдали от горя.

– Надь, я сразу поняла, ну не мог Сережа разбиться! – Ольга плакала и смеялась одновременно. – Понимаешь, с ним этот был… ну, самый-самый первый зам. А такие не разбиваются.

Надя озабоченно посмотрела на Ольгу, словно решая, влить в нее еще одну порцию успокоительного или не стоит.

– Понимаешь, у зама этого на мизинце кольцо с бриллиантом, а такие не разбиваются, ну, с кольцами-то!

– Это да, – согласилась Надежда. – Научный факт…

Володя притормозил недалеко от здания аэропорта.

– Все, дальше нельзя, Ольга Михайловна.

Она выскользнула из машины и побежала… Надя еле успела догнать ее.

– Да не беги ты как сумасшедшая! Мало я тебя валерьянкой поила! Надо было снотворное дать!

Самолет прибыл вовремя.

Другой рейс, другой борт, хоть и тот же маршрут: Нижний Новгород – Москва.

– Сережа!

Она кинулась к нему раньше, чем увидела, – по напряжению в воздухе поняла: он рядом.

Барышев сграбастал ее и зацеловал – родной, огромный, живой.

– Ну, все, все! Успокойся! Все хорошо. – Он гладил ее по голове широкой ладонью, и его рука немного дрожала. – Все хорошо.

– Сережа, Сережа, Сережа. – Ольга вцепилась в лацканы его пиджака и снова смеялась, и плакала, и трясла его, Барышева, чтобы убедиться, что это он, что он прилетел, и сграбастал ее, и гладит по голове, и держит ее лицо, и целует губы, глаза, нос, уши, волосы…

Надя не смогла на это смотреть. Всхлипнула, отвернулась и украдкой вытерла слезы ярко-красным шарфом-палантином. Подошел Песков, протянул ей клетчатый свежий платок. Надежда и этим платком утерлась – слез на все хватило.

– Спасибо.

Песков с улыбкой смотрел на нее, будто ждал чего-то большего, чем «спасибо».

– Прям чуть с ума не сошли, – сказала Надя, когда Ольга и Барышев перестали щупать друг друга и целоваться. – Не знаю, как ночь пережили… Поначалу вообще!.. Вспомнить страшно! Да и после, уж как Сергей Леонидыч позвонил… Я ей говорю, ну живой же, живой! А она все колотится!

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Песков, и Ольга сразу простила ему все – и кольцо это дурацкое, и фальшь в глазах, и даже ночной кошмар.

Пиджак у Сергея был мокрый от Ольгиных слез, и рубашка мокрая, даже галстук мокрый и, наверное, соленый. Сергей не выпускал ее из объятий, а она очень боялась от него оторваться – вдруг проснется? Вдруг окажется на мокром от слез ковре в гостиной и нужно, нужно будет включить телевизор и посмотреть списки погибших. Другими словами, узнать «подробности катастрофы»…

– Ты не представляешь, Сережа, не представляешь, – жарко шептала она ему в подмышку. – Я думала, у меня сердце разорвется… В глазах почернело, ног не чувствую… А в голове только одно: «Ну вот и все! Ну вот и все!»

– Оль, ну хватит реветь, – подергала ее за рукав Надежда. – Вроде все живы-здоровы, чего голосить-то? Ну хоть вы ей скажите, – обратилась она к Пескову. – А то я прям смотреть на это не могу.

– Ольга Михайловна… – Голос у первого зама стал бархатный.

Барышев, взяв жену за плечи, осторожно оторвал ее от своей подмышки, поцеловал в нос.

– Оль, вот ты кому должна спасибо сказать. Игорю! Из-за него мы опоздали на самолет. Я даже наорал на него.

– Я бы назвал это иначе, – усмехнулся Песков. – Он меня чуть не убил.

– Сережа! – Ольга улыбнулась, представив, как он «убивает» Пескова. Наверное, Барышев просто ткнул пальцем в свои часы и чуть громче обычного сказал: «Игорь, мы же опаздываем!» А тот невозмутимо ответил: «Не паникуй! Успеем…»

Господи, кого и как благодарить за то, что Песков такой невозмутимый и нерасторопный – всегда и везде немного опаздывает.

Ольга взяла его за руку и пожала.

– Спасибо. Спасибо вам, Игорь! – никогда еще слово «спасибо» она не произносила так горячо и проникновенно.

Он накрыл ее руку своей – теплой, немного влажной и слишком мягкой для мужской руки, – слегка похлопал, небрежно и успокаивающе.

– Если честно, Ольга Михайловна, этот подвиг мне дался без особого труда. Всего-навсего опоздал в гостиницу на пятнадцать минут!

– Спасибо… – Ольга высвободила руку и спрятала за спину, украдкой вытирая ладонь о шелк юбки.

Он не может быть ей неприятен. Если бы не он…

Только кожу все равно жгло его недавнее прикосновение, и руку хотелось помыть…

Чтобы избавиться от наваждения, Ольга взяла Сергея за локоть, вцепилась обеими руками – она всегда так делала, когда спускалась по лестнице на высоких шпильках.

– А ведь в самом деле, если бы не ты… – Барышев внимательно посмотрел на Пескова, словно только что до него дошло, чем обернулась бы пунктуальность зама. – Я теперь твой должник.

– Беру обязательство впредь никуда и никогда не являться вовремя! – вытянувшись в струнку, отрапортовал Песков.

Все засмеялись, и напряжение тяжелого дня рассеялось в этом совместном смехе.

– Может, все-таки домой? – Барышев привычно взглянул на часы, но тут же осекся, поймав настороженный взгляд Ольги, мол, опять куда-то торопишься? – К нам домой, – поспешно добавил Сергей, пряча часы под рукавом. – Посидим… Нина Евгеньевна наверняка что-нибудь вкусное приготовила.

– Спасибо, но… – Игорь тоже взглянул на часы.

– Никаких «но». – Надежда требовательно взяла Пескова за руку и повела к выходу.

Барышев, обняв Ольгу, пошел вслед за ними, прикидывая, сколько времени может позволить себе на застолье.

Сегодня он вытянул лотерейный билет. Ему повезло, что он не погиб. Повезло, что может обнимать Ольгу, видеть детей, дышать, смеяться, есть пироги… Только жизнь по-прежнему диктовала жесткие правила, жить без которых он не мог, не умел, да и не любил.

Он кое-как от нее отвязался.

Тихое бешенство распирало Пескова, но он вынужден был улыбаться рыжей простушке и даже говорить комплименты.

– Жаль, но не могу – у меня важная встреча…

Они подошли к его машине, и Песков, показывая, что разговор закончен, поцеловал Надежде руку, легко и непринужденно прикоснувшись губами к немного шершавой коже.

– Ну, вот, посидели бы… Отметили чудесное спасение…

– Вы так и не сказали, как вас зовут, – натянуто улыбнулся он.

– Надежда, – с готовностью представилась рыжеволосая и кокетливо помахала перед его носом красным шарфом-палантином, обдав ароматом слишком терпких духов.

– Потрясающее имя и звучит актуально. Особенно сегодня. – Песков откланялся и сел за руль, кивнув на прощание Барышеву и Ольге.

Надя махнула ему палантином и пошла к машине Сергея. Игорь с облегчением посмотрел ей в спину, усмехнувшись покачивающимся бедрам и слишком яркой заколке в непокорной гриве волос…

Он уже тронул машину с места и даже успел прикурить, когда Надежда вдруг закричала «Стойте!» и побежала к нему. Кляня все на свете, Песков нажал на тормоз и, натянув на лицо улыбку, приоткрыл окно.

– Что-то забыли? – спросил он.

– Вот! – Надя достала из недр глубокого декольте клетчатый платок, который он вручил ей в аэропорту, чтобы утирать слезы. – Чуть было не унесла! А то давайте я его постираю. – Надя хотела спрятать платок обратно, но Игорь перехватил его.

– Да что вы! Может быть, я его теперь хранить буду! Он же со следами слез… Это очень романтично.

– Ой, скажете тоже, – смутилась она.

«Да проваливай ты», – думал Песков, чувствуя, что не в силах уже улыбаться и вот-вот ляпнет какую-нибудь грубость.

– До свидания, – сказала Надя.

– Прощайте, – буркнул Игорь.

Он еще курил какое-то время, глядя, как Надежда садится в машину Барышева, как «Мерседес» отъезжает с парковки, мигнув фарами ему на прощание.

– Напьюсь, – со злостью вслух сказал Игорь. – Напьюсь до беспамятства…

Он с пробуксовкой рванул с места и с омерзением выбросил в окно платок – отвратительно влажный от слез этой рыжей курицы.

Ну почему педант Барышев не улетел без него?

Сейчас бы все проблемы были уже решены. Оставалось бы только признать себя победителем…

Желание напиться стало таким осязаемым, что Песков почувствовал першение в горле и дрожь в руках. Только алкоголь поможет снять напряжение и унять боль, поселившуюся где-то в районе шейных позвонков в тот момент, когда Игорь узнал, что самолет, на который он опоздал – он, а не педант Барышев! – разбился.

Он спас шефу жизнь, и от этого болела шея… Даже собственная спасенная жизнь не унимала эту нудную боль.

Песков достал телефон, дрожащими пальцами набрал номер.

– Андрюх, а давай через полчаса на нашем месте! Я угощаю…

Песков был пьян и поэтому откровенен.

Пожалуй, слишком пьян и чересчур откровенен.

Как бы потом об этом не пожалеть…

Но слишком уж тяжко таскать с собой постоянно такой груз, как ненависть. Нужно иногда открывать клапан и выпускать пар.

– …самое забавное, что я спас ему жизнь. До сих пор не могу поверить… А ведь я его просто ненавижу! – покаялся он Андрюхе.

Они сидели в уютном ресторанчике и приговаривали уже вторую бутылку виски. Андрюха не то чтобы был закадычным другом, просто лицо незаинтересованное, а значит, вполне доверенное.

– Что ты на меня так смотришь? – Игорю показалось, что у Андрея в глазах промелькнула насмешка. – Простое, ясное чувство, чувство ненависти. Оно тебе незнакомо?

– Знакомо, знакомо, – покивал Андрюха и даже, изобразив сочувствие, плеснул виски, Игорю и себе. – Только я не очень понимаю, с чего ты так на него вызверился?

Следовало остановиться, закрыть этот чертов клапан, но виски сделал свое дело.

– Он первый! – Игорь одним глотком выпил содержимое рюмки, не почувствовав градуса. – Понимаешь, первый! Вот бежишь, бежишь, уже финишную ленточку видишь. Вот она! Сейчас оркестр сыграет туш, и ты взлетишь на пьедестал под гром аплодисментов… А подбегаешь к нему, к пьедесталу, а он занят!

Песков вдруг отчетливо увидел этот самый пьедестал, а на нем Барышев – высоченный, уверенный, сильный. И медаль у него на груди.

– На нем уже стоит по-бе-ди-тель! И все его преимущество только в одном – он вовремя родился! Он не умнее, у меня в заднице больше мозгов, чем у него в голове! Он не быстрее бегает! Он просто раньше побежал!

Клапан сорвало.

Песков перешел на крик. Но в этом ресторанчике их все хорошо знали, поэтому можно было и побуянить. Игорь швырнул рюмку на пол, но она отчего-то не разбилась, покатилась к стене.

– В этой стране нужно было родиться либо в позапрошлом веке и в нем же помереть, либо на десять лет раньше, чем мы с тобой. Только и всего, – закончил он свою мысль.

Убогонькая, конечно, была мыслишка, он это понимал даже пьяный – для неудачников всегда время плохое. И Андрюха понимал, потому что усмехнулся.

– В таком случае все претензии к родителям.

– И к ним тоже. – Хватаясь за стол, чтобы не упасть, Песков наклонился, поднял рюмку, подул в нее, но подошел официант и заботливо все заменил – и грязные тарелки, и рюмку, и даже наполнил ее, льняной салфеткой перехватив бутылку.

Сервис, мать твою…

– А давай выпьем! – Игорь высоко, словно вымпел, взметнул рюмку над головой. – За наше несчастное поколение!

Андрюха его поддержал, они махнули по маленькой, потом еще, закусили ерундой какой-то – оливками, зеленым салатом, креветками.

– А знаешь, я согласен с тобой. В основном все свои дела устроили в то время, когда мы с тобой в институте на лекциях штаны просиживали. Большой пирог на части рвали. А нам осталось только крошки подъедать.

Песков взглянул на него подозрительно – притворяется Андрюха, что не понимает убогости мыслишки, или правда так думает?

– Смирись, – подмигнул тот.

– Да ни за что, – усмехнулся Песков. Пусть не думает бывший однокурсник, что он баран, которого обстоятельства загоняют в стойло, или куда там загоняют баранов… – Ни за что!

– А выход?

– Выход всегда есть.

Андрей смотрел на него вопросительно и, кажется, недоверчиво. Что, думает, он, Песков, лапки кверху поднимет? Не сможет сорвать медаль с победителя?

Игорь расхохотался.

Потом наклонился к Андрюхе и, чтобы смахнуть с его лица недоверчивость, вполголоса сказал:

– Я втравил «Стройком» в небольшую гонку. И если он проиграет, я получу приз.

– Кто тебе его даст?

Опять недоверие…

– Тот, кто выиграет. – Песков еще ниже пригнулся и еще тише сказал: – «Стройком» должен проиграть «Авгуру». «Авгур» получит фантастически выгодный заказ, и я тогда стану там полноправным партнером, понимаешь? Не первым замом, не правой рукой, не мальчиком на побегушках, а партнером!

Здравый смысл где-то на задворках подсознания нашептывал ему, что не надо всего этого говорить, не надо по пьяни выдавать свои грандиозные планы кому бы то ни было – хоть маме родной, – но не хотел Песков выглядеть перед Андрюхой слабаком, который все свои неудачи списывает на «не то время».

Время всегда не то.

– Круто, – вроде как одобрил Андрей, но опять с уничижающим недоверием поинтересовался: – А этот «Авгур»… Он точно выиграет?

– Над этим сейчас я и работаю.

Вот так. Ничего конкретного, но понятно – «Авгур» в любом случае выиграет, если за дело взялся Песков.

Андрюха поскучнел, заказал зачем-то коньяк и, словно только для того, чтобы поддержать разговор, спросил:

– С курса кого-нибудь видел?

– Последние пару лет – никого. Только Женьку Кошелева. И лучше бы не видел. Денег он у меня занял, и с концами.

– Не отдал?

– И не отдаст.

Они еще какое-то время пили, не чокаясь и не глядя друг на друга.

– Говорят, он в Югославии воевал и там к дури пристрастился, – сказал Андрей.

Дался ему этот Кошелев!

– Он всегда идиотом был.

Ага, ясно, чего он за Женьку так уцепился, пьяно подумал Песков. Про Женьку ему говорить приятнее, он не хозяин жизни. С ним, с Песковым, Андрюха чувствовал себя второсортным, а вот по сравнению с Кошелевым, который занимает и не отдает деньги…

– Понимаешь, Барышев для меня основная проблема, – перевел Игорь разговор в то русло, где чувствовал себя «на коне». – И ведь только что она могла бы решиться. Сели бы мы в тот самолет…

– Но это более радикально, чем надо, тебе не кажется? – осторожно уточнил Андрей.

– Черт… Да, я бы тоже летел тем самолетом. Но вообще, – Игорь сделал вид, что эта мысль пришла ему в голову только что, нормальная мужская мысль победителя. – Вообще этот способ решения неплохой… очень неплохой. Лучше еще никто не изобрел.

Песков резко встал, бросил на стол деньги – много, гораздо больше, чем стоил ужин на двоих, – и ушел.

Андрей смотрел ему вслед – на его прямые плечи, на шаткую походку, стриженый затылок…

«Клоун, – подумал он. – Клоун ты, а никакой не победитель. Впрочем, такие вот клоуны на все и способны…»

Андрей отсчитал лишние деньги и сунул себе в карман.

Из динамиков гремела песня о неземной любви.

Надя не выходила из ванной уже час и двенадцать минут.

Дима раз десять соскучился, а потом разозлился.

Что можно делать в ванной час и… уже четырнадцать минут? Если мыться всерьез все это время, то… как бы чего не вышло.

Он налил себе кофе, прошел в коридор и прислушался к звукам в ванной. Из-за песни о неземной любви ничего не было слышно. Выключить песню Дима не решился, потому что это был тот консенсус, к которому они пришли на своем первом семейном совете, – котята со стены в гостиной перекочевывают в санузел, но в обмен на это Надежда имеет право три раза в день слушать диск певицы Светы.

Кто такая Света, Грозовский не знал, но от ее песен его передергивало. Он даже подумывал, не вернуть ли котят…

Вот и сейчас Света уже в третий раз поет про любовь, и Диму снова передернуло.

– Ты когда-нибудь выйдешь?! – пытаясь перекричать музыку, проорал Грозовский.

Ответом ему было только: «А я люблю, я люблю каждою весною, летом и зимою, я люблю, я люблю просто рядом быть, рядом быть с тобою»…

– Ты меня слышишь?! – Дима пустил петуха и закашлялся.

Дверь приоткрылась, показалась рыжая копна Надькиных волос и ее голые плечи.

– Димочка, ну перестань кричать! – Она дунула на непокорные мокрые кудри, закрывавшие ей глаза. – Я сейчас! Господи! Уж и помыться толком нельзя…

Дверь захлопнулась.

Дима легонько постучался головой о косяк. Одуреть можно.

Ну хотя бы жива, и то ладно.

Он измерил шагами гостиную, потом коридор, выпил еще кофе. Через сорок минут начинался прием в голландском посольстве. Он-то давно был при параде, а вот Надя…

– Долго тебя еще ждать?! – завопил он из кухни без всякой надежды, что она его услышит.

Она возникла в дверях, закутанная в куцее полотенце, которое никак не желало прикрывать ее выдающиеся формы. На грудь натянет – бедра наружу лезут, бедра прикроет – грудь на Грозовского нагло пялится.

– Димочка, а ты покушал?