Корсары Таврики Девиль Александра

Глава пятая

В октябре по Кафе разнеслась новость о несчастье, постигшем таверну «Золотое колесо». Это злачное место, давно имевшее худую славу у добропорядочных горожан, теперь само оказалось жертвой жестокого нападения. Неизвестные грабители, вломившись ночью, не только забрали деньги, которые им удалось найти, но перебили посуду, порезали мешки и корзины с продовольствием и, что самое страшное – убили хозяйку «Золотого колеса», Бандекку, молодую бойкую красотку, заправлявшую всеми делами от имени своего престарелого слабоумного мужа. Ее нашли заколотой кинжалом; и на лице у несчастной застыло такое выражение ужаса, словно она увидела перед собой призрак.

Никто не мог описать внешности преступников и даже назвать их числа. Трактирный слуга Фестино, которого в начале нападения оглушили ударом по голове и связали, очнувшись, утверждал, что бандитов было человек пять. А постоялец гостиницы, не спавший в ту ночь, говорил, что видел только одну подозрительную фигуру, выбегавшую из таверны. Впрочем, в темноте он мог просто не рассмотреть остальных.

Город полнился слухами, приставы осматривали местность вокруг таверны, проверяли приезжих, опрашивали рыночных торговцев. Но никто из горожан не верил, что преступники будут найдены, – уж слишком отчаянными и ловкими они были, если решились напасть на такое известное заведение, как «Золотое колесо», издавна находившееся под негласным покровительством местных корсаров.

И лишь один человек в Кафе догадывался, кто мог стоять за дерзким преступлением…

Зоя вернулась из Сурожа в Кафу и поселилась у родных, которые приняли ее весьма приветливо, – ведь теперь она была не заблудшей овцой, а пристойной и даже довольно состоятельной вдовой. Едва оправившись от всех своих несчастий и потрясений, Зоя уже начала подумывать о том, что может начать новую жизнь и, когда истечет срок траура, благополучно выйти замуж.

Но преступление, вдруг прогремевшее в Кафе, заставило молодую женщину внутренне содрогнуться и вновь ощутить угрозу дамоклова меча, нависшего над ее судьбой. Она еще раз убедилась, что Нероне не шутит ни в чем: он отомстил Бандекке и точно так же не пощадит ее, Зою, если она пойдет ему наперекор. Он каждую минуту мог появиться в ее жизни и потребовать исполнения того рокового договора, который она невольно с ним заключила. Мысль об этом темным пятном омрачала ее надежды и виды на будущее.

Впрочем, преступления, подобные разгрому в «Золотом колесе», были не столь уж редки в шумном приморском городе, а потому слухи мало-помалу стали утихать и к концу октября сошли на нет.

Именно в это время близ кафинской пристани появился мужчина лет тридцати пяти в длинном темном плаще и круглой шляпе, низко надвинутой на лоб. В нем не было ничего примечательного, кроме разве что густой бороды, закрывавшей пол-лица. Этим он отличался от большинства латинян, обычно бривших бороды, но зато такой заросший вид делал Нероне Одерико почти неузнаваемым.

Прохаживаясь вдоль берега и вроде бы рассеянно оглядывая стоявшие в гавани суда, генуэзец был незаметен среди снующих по пристани грузчиков, моряков, торговцев, любопытных зевак и жуликоватых бродяг. Но сам Нероне замечал каждую мелочь и с особым вниманием скользил по лицам корабельщиков, недавно прибывших в порт или, наоборот, готовившихся к отплытию.

Впрочем, сейчас, в разгаре осени, когда уже дули холодные ветра, а море часто штормило, в кафинском порту было не так оживленно и многолюдно, как летом. Далеко не все судовладельцы решались отправить в плавание свои корабли, зная, как переменчив и опасен бывает в это время года Понт Эвксинский. Хотя все же находились смельчаки, готовые презреть опасность ради тех выгод, которые сулил морской торговый путь, соединявший порты Запада и Востока. Кафа находилась в центре этого пути, и какие только товары не переправлялись через нее во все концы Европы и Азии! Это были не только жизненно необходимые зерно и соль, но также предметы роскоши и драгоценные камни, шелка и бархат, стеклянная и фарфоровая посуда, пряности и благовония, металл и оружие.

Но одним из самых доходных промыслов была работорговля, и в ней кафинские купцы весьма поднаторели. Живой товар с Кавказа и славянских земель им поставляли татары, а уж дальше морем генуэзцы развозили пленников по всей Европе. И даже сейчас, на пороге зимы, в припортовом квартале не утихал невольничий рынок, где отчаянные генуэзские мореходы могли купить по дешевке рабов, чтобы везти их по бурному морю в Константинополь и Италию.

Но не торговые и транспортные корабли интересовали Нероне; его наметанный глаз искал среди моряков и судовладельцев тех, кто был связан не столько с купеческими делами, сколько с корсарским промыслом. Впрочем, такой источник доходов, как пиратство, признавался в Кафе почти официально, – только захваченной добычей надо было, согласно Уставу, делиться с общиной. Консул мог даже оказывать покровительство тем корсарам, которые приумножали доходы кафинской казны «честным образом» – то есть отдавая половину своих трофеев.

Скоро опытному генуэзцу повезло: он увидел человека не просто подходящего, но еще и знакомого. С первого взгляда Нероне узнал своего случайного товарища по несчастью, с которым год назад бежал из пизанской тюрьмы. Генуэзец помнил его имя – Яунисио Тетро – и род занятий, коим было пиратство, едва прикрытое сверху вывеской честного торговца. Нероне подошел поближе. Яунисио его не заметил, потому что в это время на пирсе отдавал распоряжения каким-то оборванцам, загружавшим тюками вместительную лодку.

– Яунисио Тетро, лихой бродяга, тебя ли я вижу? – негромко произнес Нероне, остановившись за спиной у старого знакомца.

Тот резко обернулся и, вглядевшись в бородатое лицо, удивленно присвистнул:

– Нероне Одерико?.. Неужели это ты?

– Тсс, приятель… – генуэзец приложил палец к губам. – Запомни: Нероне Одерико больше нет. Он умер. Я теперь корсар Элизео Вакка.

Элизео Вакка был третьим компаньоном, с которым Яунисио и Нероне бежали из тюрьмы и который погиб в нелепой трактирной драке.

– Ты теперь живешь под именем Элизео? – Яунисио в недоумении пожал плечами. – Но почему? Его имя ничем не лучше твоего. Ты от кого-то скрываешься? Как тебя вообще занесло в Кафу?

– А тебя?

– Я – другое дело, я мореход, знаю все побережье от Кадиса до Трапезунда, – не без гордости заявил Яунисио. – А ты, насколько я помню, сухопутный разбойник и картежник.

– Ну, ты потише, – недовольно поморщился Нероне. – Нам с тобой кое-что известно друг о друге, но лучше об этом молчать. Знаешь, Яунисио, я рад, что тебя встретил.

– А я не знаю, рад ли видеть тебя, Нероне… то есть Элизео.

– Вот именно – Элизео! Мое прежнее имя забудь. Так вот, приятель, я рад тебя видеть, потому что ты мне можешь помочь.

– Гм… а захочу ли я тебе помочь?

– Думаю, захочешь, если я дам тебе несколько золотых дукатов.

– О! Ты снова стал богат? Когда же успел?

– Пока не стал, но надеюсь разбогатеть, если займусь полезным промыслом.

– Чем же ты займешься, позволь полюбопытствовать?

– Тем же, чем и ты, – корсарством. – Нероне выразительно усмехнулся. – То есть я хочу сказать – честным корсарством.

– О-о! И ты думаешь, что Кафа для этого подходящее место?

– Я не шучу. – Нероне внезапно стал очень серьезным. – У меня есть немного денег, чтобы для начала купить лодку и присмотреть гнездо для ночлега. А дальше – дальше буду ловить удачу, которую мне пошлет бог или дьявол, уж не знаю кто.

Яунисио понял по глазам собеседника, что тот и вправду намерен вести серьезный разговор, и отвел старого знакомого в сторону, за стену вблизи малых морских ворот, где было не так ветрено и людно, как на причале.

– Ну, ладно, слушаю тебя… Элизео, – сказал он не слишком приветливым голосом, и на его смуглом, обветренном лице морского волка отобразилась насмешка. – Чего ты хочешь от меня?

– О, совсем немногого. Хочу, чтобы ты показал мне побережье Таврики. Хотелось бы изучить здешние места, знать все бухты, бухточки, гроты и щели, где можно укрыться от бури и спрятаться от преследователей. Для начала возьми меня в плавание на своей галере, я же видел, что ты готовишь ее в путь.

– Да, «Лоба» сегодня отплывает в Константинополь.

– «Лоба»? Это в память о твоей неверной подружке, да?

– А тебе какое дело? – недовольно пошевелил густыми бровями Яунисио. – Меньше всего нуждаюсь в замечаниях такого содомита, как ты.

– Ну, ну, не сердись, я же пошутил, – примирительно сказал Нероне. – Мне все равно, как называется твоя галера, лишь бы она плыла вдоль таврийского побережья и останавливалась в тех местах, где обитают честные корсары… я хочу сказать, такие, которые не предают друг друга и нападают только на язычников, мусульман, а также разжиревших купцов, не желающих делиться с ближними. Если возьмешь меня на борт своей галеры, внакладе не останешься.

– Хорошо, я согласен, – кивнул Яунисио после некоторого раздумья. – Только плыть ты будешь не со мной, я остаюсь в Кафе. «Лобу» поведет один из моих помощников. Но ты не сомневайся: он не хуже меня знает все побережье Таврики, а по пути в Константинополь зайдет еще в Монкастро[9].

– Галера плывет в Константинополь? – слегка нахмурился Нероне. – Не опасно ли плыть так далеко, когда на носу зима?

– А что, ты боишься? – усмехнулся Яунисио. – Тогда жди весны. Или высаживайся где-то по дороге. Скажем, в Джалите. Но только как ты потом оттуда доберешься обратно в Кафу?

– Пожалуй, мне полезно будет проделать весь этот путь до Константинополя, – кивнул генуэзец. – Пойдем, познакомишь меня со своими людьми.

У причала ждала лодка, которая должна была доставить нескольких матросов к «Лобе», стоявшей на якоре в полумиле от берега. Среди этих матросов выделялся высокий стройный юноша лет девятнадцати-двадцати, в камзоле, перехваченном на талии кожаным поясом с пряжкой, и в плотном темном плаще, небрежно откинутом за спину. Из-под шляпы с узкими полями и высокой тульей выбивались непокорные каштановые волосы, почти закрывавшие уши и затылок. Этот молодой человек по виду казался благородней своего окружения, но, когда Нероне заметил, как он ругается и награждает тумаками нерадивых помощников, то сделал вывод, что юноша ничем не лучше других корсаров.

– Вот этот парень и поведет «Лобу», – указал на него Яунисио.

– Этот? Да он же совсем еще юнец! – возмутился Нероне. – И ты ему доверяешь вести корабль в такую неспокойную погоду?

– Именно потому и доверяю, – усмехнулся Яунисио. – Не каждый за это возьмется. Я и сам предпочитаю в холодное время сидеть на месте, а не носиться по волнам. Но можешь не беспокоиться: Ринальдо хоть и молод, но уже достаточно опытен, к тому же смел и силен. Среди моих людей он единственный, кому я могу доверить корабль. Ну что? Ты не передумал пускаться в путь?

– Нет, не передумал. Я даже уплачу тебе все деньги вперед, только прикажи этому Ринальдо, чтобы останавливался в тех бухтах, которые меня заинтересуют.

Яунисио подозвал молодого человека и представил ему своего знакомца:

– Вот, Ринальдо, это мессер Элизео Вакка, он поплывет с вами на «Лобе».

– Воля ваша, вы хозяин корабля, – пожал плечами юноша. – Но знает ли этот синьор, что…

Светло-карие глаза Ринальдо вопросительно глянули на Яунисио, а потом на Нероне.

– Да, он знает, что мы… гм, не совсем купцы, – усмехнулся владелец галеры. – Но он и сам такой. Элизео в Таврике недавно, здешние места не изучил, а потому хочет, чтобы ты по дороге показывал ему побережье и объяснял, где есть удобные укрытия. Ты все понял?

– Он поплывет с нами до Константинополя и обратно? – уточнил Ринальдо, и Нероне показалось, что во взгляде юноши мелькнуло недовольство.

– Это уж как ему будет угодно, – усмехнулся Яунисио. – Он заплатил мне за то, чтобы мы его взяли на борт, а дальше – не мое дело.

Оказавшись на корабле, Нероне скоро убедился, что молодой капитан «Лобы» смотрит на него не только с оттенком недовольства, но даже с плохо скрываемым презрением. Да и Нероне испытывал к Ринальдо невольную неприязнь, с самого начала посчитав его самоуверенным и надменным юнцом.

Галера была небольшой, но быстроходной и маневренной – как раз такой, чтобы догнать тяжелый купеческий корабль или уйти от погони, нарвавшись на парусники турецких пиратов. О боевом предназначении «Лобы» свидетельствовало наличие платформы для воинов, размещенной на носу корабля, и заостренного, выступающего вперед тарана. Также на палубе были установлены большие дальнобойные арбалеты, тетива на которых натягивалась воротом.

Впрочем, Нероне изучал не столько судно, сколько его обитателей, стараясь найти себе среди них временных союзников. Скоро он обратил внимание на некоего Гоффо – неповоротливого увальня, чье прозвище вполне соответствовало его характеру[10]. На корабле он выполнял обязанности не матроса, а кока и при малейшей опасности спешил спрятаться в камбуз. Над ним подсмеивались, но Гоффо не обижался и, отличаясь болтливостью, был рад любому собеседнику. Нероне быстро смекнул, что даже этому трусоватому толстяку хочется, чтобы его уважали, и принялся заговаривать с Гоффо, называя его бывалым моряком и самым необходимым на судне человеком. Результат не заставил себя ждать: скоро странный пассажир «Лобы» стал пользоваться особым расположением кока, от которого узнал много подробностей об экипаже галеры. Больше всего Нероне интересовал капитан Ринальдо, по-прежнему вызывавший у генуэзца скрытую неприязнь. Однажды, оставшись наедине с Гоффо, Нероне прямо у него спросил:

– Интересно, почему Яунисио доверил командование кораблем этому юнцу Ринальдо, когда есть моряки старые и опытные?

– Не все согласятся командовать кораблем, идущим по Черному морю в осеннюю непогоду, – поежился Гоффо. – Я вот сел на эту посудину только потому, что нет у меня другого выхода: крупно задолжал хозяину, господину Яунисио. А Ринальдо – он отчаянный, ничего не боится. Иногда так себя ведет, будто сам ищет своей погибели.

– Странный человек этот Ринальдо, – осторожно заметил Нероне. – С виду не похож на простого моряка.

– А он не простой! – охотно пояснил Гоффо. – Знаете, синьор, говорят, что Ринальдо – из семьи флорентийских нобилей[11].

– Да? И как же он оказался здесь?

– О, неисповедимы пути Господни, – вздохнул Гоффо. – Несколько лет назад, когда он плыл из Италии в Константинополь, на корабль напали турецкие пираты, захватили в плен всех пассажиров, среди которых были Ринальдо и его родичи. Уж не знаю каким образом, но Ринальдо удалось бежать, и он нашел пристанище в Галате[12]. С тех пор он сделался корсаром и старается, где только может, нападать на турецких разбойников.

– Он не любит мусульман? Мстит им за свой плен?

– Не знаю. По-моему, в вопросах веры он довольно терпим.

– Да, я заметил, что в вашей команде не все христиане. Вот, например, этот смуглый, курчавый, горбоносый… как его…

– А, Исмаил! Да, он зих или, иначе говоря, черкес. А в приморской Черкесии много лихих пиратов. И сколько бы консулы Кафы ни заключали соглашений с князьями Черкесии, горцы все равно их нарушают. Особенно часто перехватывают галеры кафинских купцов возле пролива, на пути в Копу и Батияр[13]. Но у нашего капитана Яунисио и его друзей есть твердый договор с зихскими пиратами: они ловят свою добычу к востоку от Кафы и Амастриды, а мы – к западу. Что же до Исмаила, так он еще мальчиком попал в Кафу, знает здешние обычаи и всегда помогает в переговорах генуэзцев с черкесами.

– Еще я тут приметил двух парней явно не латинской веры – не то греков, не то албанцев.

– А, это Мирча и Стефан, они валашского рода. Их имение возле Монкастро. С ними нам полезно дружить, они знают все морское побережье от Дуная до Днепра.

– А кто из моряков у Ринальдо первый помощник?

– Карло.

– Карло? Это такой невысокий бойкий крепыш?

– Да. Говорят, они вместе бежали из плена.

– Понятно. А скажи, Гоффо, почему Яунисио так доверяет этому юнцу Ринальдо? Может, он ему чем-то обязан?

– Да, синьор, обязан. И не чем-нибудь, а жизнью. Однажды Ринальдо спас его во время морского боя с турками.

Больше Нероне не расспрашивал Гоффо об экипаже «Лобы». Теперь генуэзца интересовали прибрежные бухты, мимо которых проплывала галера. В одной из таких бухт к востоку от большого мыса, ограждавшего путь к Солдайе, корабль сделал остановку. Береговая линия здесь была причудливой: крутые обрывы чередовались с пологими участками и каменными гривами, спускавшимися к морю, словно хвосты гигантских ящеров. Выше поднималась горная гряда, частично покрытая лесом. Место вокруг было совершенно безлюдное, но моряки его хорошо знали: здесь, укрытый среди прибрежных гор и остатков древней стены, сложенной, вероятно, еще таврами или эллинами, находился дом из дикого камня, служивший пристанищем для морских искателей удачи. В доме можно было развести очаг и даже найти запас сухарей, оставленный моряками для тех, кто потерпит бедствие близ этих берегов. Источником пресной воды являлся родник на горном склоне.

В доме не было постоянных обитателей, а ближайшее к нему селение находилось довольно далеко, и вряд ли кто-то из поселян рискнул бы заглянуть сюда, в пиратское гнездо. К тому же, как объяснил генуэзцу Гоффо, дом был известен лишь тем таврийским морякам, которые входили в компанию посвященных – то есть «честных» корсаров, и это место они называли Рифуджио[14]. Здесь была их перевалочная база, здесь они также могли укрыться от бурь и преследователей. Никто не имел права грабить, разрушать или выдавать властям сие укромное строение.

Довольный, что узнал о тайной гавани таврийских корсаров, Нероне уже мысленно довел до конца задуманный план и даже готов был сойти с корабля, – но надо было следовать дальше, чтобы пополнить сведения о побережье и не вызвать подозрений у попутчиков. «Ничего, у меня еще много времени до весны», – бормотал он, улыбаясь своим мыслям.

Последующие две остановки не вызвали у Нероне интереса, поскольку были гораздо дальше от нужных ему мест, да к тому же бухты там казались опасными и неудобными – особенно та, что находилась западнее скалистого города-крепости Горзувиума.

Нероне уже начинало тяготить плавание на галере, капитан которой, как и некоторые моряки, смотрел на него косо. Впрочем, скоро наблюдательный генуэзец заметил, что и у Ринальдо были недоброжелатели на корабле. Один из матросов, рябой здоровяк лет сорока по имени Бетто, явно не испытывал особой симпатии к молодому капитану, никогда не спешил выполнять его приказы и не раз бормотал ругательства, поглядывая в сторону Ринальдо. Улучив минуту, Нероне разговорился с Бетто и, вызвав его на откровенность, узнал, что тот считает несправедливым, когда опытные моряки вынуждены подчиняться «чванливому юнцу», каким он считал Ринальдо. Нероне решил про себя, что со временем такой человек, как Бетто, может ему пригодиться.

Погода, на удивление, была почти спокойной для этого времени года, да и плавание вдоль таврийского побережья казалось безопасным – ведь в случае шторма корабль всегда мог причалить к берегу. Но затем путь лежал в Монкастро, а это означало выход в открытое море, чего генуэзцу совсем не хотелось. Он уже начал подумывать о том, как бы поскорее оказаться на суше, но тут события его опередили.

В этот день с утра светило неяркое осеннее солнце, но уже к полудню моряки заметили на восточном горизонте низкие облака, которые могли быть предвестником бури. Впрочем, опасений это у них не вызвало, потому что корабль уже приближался к удобной бухте возле селения Мелос.

И тут вдали появился парусник, который, поймав ветер, стремительно шел к таврийским берегам. С мачты раздался голос впередсмотрящего:

– Турецкая галера!

Ринальдо тотчас подбежал к левому борту и, напряженно вглядываясь вдаль, позвал своего помощника:

– Карло! Разрази меня гром, если это не галера Ихсана!

– Почему ты думаешь, что это Ихсан? – пожал плечами Карло. – Я не уверен.

– Это он, он, я узнаю его галеру!

– Она такая же, как многие другие турецкие корабли, – возразил Карло.

– Говорю тебе, это Ихсан! Я заметил хвостатую тряпку, которая служит ему флагом! – с ненавистью сказал Ринальдо и тут же решительно вскинул голову: – Мы должны догнать этого душегуба! Наверняка везет полные трюмы христианских пленников!

– Нет, он еще не успел загрузиться. Ты же видишь: плывет не отсюда, а сюда, в Таврику.

– Все равно! Я поклялся, что расправлюсь с ним!

Ринальдо взбежал на капитанский мостик и отдал команду идти навстречу турецкой галере. Но турок явно не спешил принимать бой, потому что, развернувшись, поплыл в обратную сторону. Тем временем и ветер поменял направление, помогая турецкому паруснику стремительно удаляться от таврийских берегов.

Порывы ветра все усиливались, вызывая тревогу у моряков, но «Лоба» не прекращала упорной погони, хотя Карло кричал своему капитану, что это вовсе не корабль Ихсана и не стоит так безрассудно удаляться от берега. Ринальдо никого не слушал и с горящими глазами продолжал преследование, не замечая, как тучи заволокли небо, а на волнах вздымаются пенные гребешки.

А турецкая галера, словно дразня противника, уходила все дальше, но при этом оставалась на виду. Казалось, еще одно усилие – и «Лоба» ее догонит.

Ветер уже свистел в парусах, и штормовые волны с угрожающим треском бились о борт корабля, но капитан, одержимый погоней, этого не замечал.

Внезапно вокруг потемнело, горизонт заволокло густым туманом, и в этой непроницаемой мгле турецкий парусник исчез, будто растворился без следа. Кто-то из матросов даже предположил, что тот корабль не настоящий, а призрак, заманивавший встречные суда на погибель.

Но, как бы там ни было, теперь «Лоба» оказалась в опасном отдалении от берега, а шторм все усиливался, и в поисках спасительной гавани корабль мог налететь на подводные скалы.

Опомнившись, Ринальдо наконец осознал всю серьезность положения и стал громко отдавать команды:

– Убрать грот и кливер! Шевелитесь, бездельники! Фабио, лево руля! Бетто, болван, а ты чего ждешь? Убавляй паруса, ну!

Нероне заметил, как скривился Бетто, выполняя команду молодого капитана.

Ветер усиливался, волны становились все выше, и по кораблю теперь можно было передвигаться, лишь хватаясь за мачты и цепляясь за борта. В зловещем тумане уже не было видно берега, и Нероне мысленно выругал себя за то, что не сошел с галеры днем раньше. Он заметил Гоффо, ползком пробиравшегося к укрытию, и, решив разыграть перед моряками трусоватого пассажира, последовал за коком.

– Ну, теперь капитану достанется от Яунисио за такое неосторожное своеволие, – пробормотал Гоффо, когда они с Нероне скрылись в камбузе. – Ведь чуть не погубил корабль!..

– Дай Бог, чтобы и в самом деле не погубил, иначе все тут пропадем, – хмуро заметил Нероне.

– Ничего, до берега недалеко, Ринальдо справится, – сказал кок, подбадривая сам себя.

Корабль сильно качнуло, и Нероне с Гоффо попадали на пол, хватаясь за ножки стола.

– Ничего, здесь все-таки лучше, чем на палубе, – прошептал кок, крестясь, и через какое-то время добавил: – Кажется, удалось причалить… только неизвестно куда.

Нероне и Гоффо несколько минут сидели молча, не решаясь выйти, потом в камбуз заглянул кто-то из матросов и крикнул:

– Эй, вы, трусы, выходите, мы у берега!

– И куда нас занесло, в какую бухту? – дрожащим голосом спросил Гоффо.

– До Чембало[15] недотянули, пришлось бросить якорь возле Брозони, – ответил матрос.

Нероне и Гоффо нехотя вышли на палубу. Лил дождь, и в его туманной пелене терялись очертания берега.

– А что это за место такое – Брозони? – поинтересовался генуэзец.

– Так называется крепостенка на прибрежном холме, – пояснил Гоффо. – В этом месте мы, слава Богу, будем в ветровой тени, образуемой мысом, так что переждем шторм. Надеюсь, хозяину Брозони не придет в голову грабить нашу галеру, ведь у нас в команде бывалые бойцы, а не какие-нибудь трусоватые торгаши.

– А что, в крепости Брозони живет береговой пират?

– Да, вроде того. Уже лет десять, как обосновался тут один разбойник с кучкой головорезов. Место здесь небезопасное, часто меняются ветра и прибрежные течения, так что купеческие корабли и рыбацкие барки иной раз могут и на скалы налететь. А владелец крепостцы как увидит сверху, что есть добыча, так и забирает ее себе. Небось, никогда не поможет тем, кто терпит бедствие. Скорей сундук спасет, нежели человека.

– И кто же этот пират? Наверное, татарин?

– Нет! То-то и возмутительно, что он знатного генуэзского рода!

– Да неужели? – заинтересовался Нероне. – Я хорошо знаю многих генуэзских дворян. Не помнишь, из какой он фамилии?

– Кажется, Грилло, если мне не изменяет память.

– Грилло! – довольно воскликнул Нероне. – Так это же наверняка Джованни Грилло!

Нероне хорошо помнил историю знатной генуэзской семьи, в которой много лет назад разразился скандал с одним из младших отпрысков, оказавшимся паршивой овцой среди уважаемых и почтенных родичей. Джованни смолоду пристрастился к разгульной и развратной жизни, пьянству, карточной игре и, в конце концов, проворовавшись, пошел на убийство, а после, спасаясь от тюрьмы и виселицы, сбежал из Генуи в неизвестном направлении. Теперь Нероне был уверен, что в таврийской крепости, пользующейся дурной славой, живет именно Джованни из рода Грилло. По опыту Нероне знал, что в таких людях, как Джованни, жестокость и дурные наклонности часто сочетаются с сентиментальностью при воспоминаниях о детстве и родных. Нероне тут же припомнил все, что ему было известно о семействе Грилло, и решил пожаловать в гости к береговому пирату, пробудить в нем чувствительные воспоминания и, вызвав его доверие, пожить у него некоторое время, а потом сухопутной дорогой отправиться на восток, переезжая из города в город, чтобы к весне добраться до нужного места. Путешествовать морем в компании отчаянного капитана Ринальдо генуэзец больше не хотел. Немного подумав, он решил завербовать себе в попутчики Бетто, посулив ему денег за службу и подогревая язвительными замечаниями его нелюбовь к Ринальдо.

Итак, наметив план действий, Нероне объявил Карло и Ринальдо, что болен, а потому вынужден сойти на берег. Поскольку все его денежные расчеты велись через Яунисио, никто не стал удерживать Нероне на корабле. Когда шторм утих и «Лоба» продолжила свое плавание, обнаружилось, что вместе с пассажиром исчез и один из матросов – а именно Бетто, который находился у капитана не на лучшем счету. Отсутствие на корабле и того и другого отнюдь не огорчило Ринальдо. Он с самого начала ощущал инстинктивную неприязнь к «мессеру Элизео», как представил генуэзца Яунисио. И теперь, избавившись и от неприятного пассажира, и от угрюмого, нерадивого матроса, капитан почувствовал только облегчение.

После шторма установилась почти спокойная погода, и корабль при попутном ветре продвигался на северо-запад, направляясь к гавани Монкастро, где должны были высадиться валашские купцы Мирча и Стефан.

Ринальдо, остановившись у борта, задумчиво смотрел в бескрайнюю морскую даль, и перед его мысленным взором вновь и вновь проплывали картины прошлого…

Он не мог представить себя вдали от моря, никогда бы не отказался от судьбы моряка – а между тем именно на море начались несчастья его жизни.

Ринальдо был сыном знатной флорентийки Клары ди Ландо и генуэзского купца-судовладельца Джино Сантони. Мессер Джино уступал родовитостью своей невесте, но донна Клара оценила его храбрость, честность, а главное – искреннюю любовь. Да и ее родители, которые были немолоды и слабы здоровьем, не возражали против брака дочери с человеком умным и состоятельным, способным ее защитить. И они не ошиблись: после их смерти Джино стал для Клары надежной и верной опорой. Несколько лет семья Сантони жила благополучно, а потом случилась беда.

Один из кораблей купца потерпел крушение, разбившись у скал, а другой, которым командовал сам Джино, был захвачен турецкими пиратами, и во время морского боя отец Ринальдо погиб, а мать, не сумевшая вынести такого горя, умерла через год, оставив двух детей – шестнадцатилетнюю Леонору и семилетнего Ринальдо. Положение их было бедственным, и родичи настойчиво советовали Леоноре выйти замуж за одного богатого старика, что она вскоре и сделала. Подрастая, Ринальдо понял, что сестра поступила так во многом ради него, чтобы младший брат не чувствовал унижений нищеты. Леонора почти заменила ему мать, и Ринальдо привык видеть в ней самого близкого и родного человека. Спустя пять лет сестра овдовела и после этого уже смогла найти мужа себе по сердцу. Им оказался Феличе ди Торелло, генуэзец родом из Галаты. Через год Леонора, не имевшая детей от первого брака, родила девочку, названную Вероникой. Феличе не смог прижиться в Генуе и найти себе там надежных друзей, а потому решил вернуться в Галату, где его покойный отец когда-то был подестой[16]. Он купил там дом, обставил его надлежащим образом и теперь мог перевезти туда семью. Веронике к тому времени исполнилось четыре года, и она уже вполне могла перенести морское путешествие. Разумеется, Ринальдо тоже последовал за сестрой и зятем. Семнадцатилетний юноша души не чаял в племяннице, и бойкая маленькая щебетунья могла из него веревки вить – впрочем, как и из остальных домочадцев. Эта девочка с огромными синими глазами и прелестным личиком в обрамлении кудрявого облака каштановых волос была всеобщей любимицей, несущей в себе какой-то ангельский свет. Для Ринальдо она была почти как дочь.

Плавание из Генуи в Константинополь, исполненное тревожно-радостных надежд на будущее, начиналось вполне благополучно, но закончилось плачевно. На подходе к Дарданеллам корабль был атакован двумя галерами турецких пиратов, которые пошли на абордаж. Феличе погиб в бою, а раненого Ринальдо вместе с другими пленниками бросили в трюм одной из турецких галер. На другую галеру пираты погрузили женщин и детей. Последнее, что видел Ринальдо, еще находясь на палубе, было искаженное болью и ужасом лицо Леоноры, из рук которой вырывали дочь. Крик малышки Вероники еще долго звучал в ушах Ринальдо, когда он, раненый, метался в горячке и думал, что видит страшный сон. Чудом ему удалось выжить: рядом оказался молодой монах по имени Карло, обладавший навыками врачевания и имевший при себе лекарства. Когда Ринальдо очнулся, Карло и другие пленники рассказали ему, что пирата, который захватил генуэзский корабль, зовут Ихсан, и даже среди соплеменников он славится жестокостью. Вначале Ринальдо еще питал слабую надежду, что ему удастся найти сестру и племянницу, но потом узнал, что на галере, где были женщины и дети, разразилась чума и пираты, боясь заразиться, сожгли корабль вместе с пленниками.

А дальше был невольничий рынок. Ринальдо, изможденный после болезни, и Карло в монашеском одеянии не были куплены сразу, и это помогло им обдумать и осуществить побег.

После долгих мытарств они наконец оказались на генуэзском корабле, и Ринальдо дал себе зарок, что посвятит жизнь отмщению турецким пиратам, и в первую очередь – Ихсану. Услышав его клятву, капитан генуэзского корабля сказал: «Но для этого тебе самому надо стать пиратом! И не просто пиратом-одиночкой, а войти в компанию «честных таврийских корсаров», которые живут по определенным правилам и делятся своей добычей с властями Кафы, за что те считают их промысел почти купеческим». Капитана звали Яунисио. Так Ринальдо и оказался среди таврийских корсаров. Впрочем, ничего иного судьба ему и не сулила – ведь у юноши все равно не осталось близких людей, которые могли бы дать ему приют. Такое же решение принял и Карло – тем более что он тоже был сиротой и к тому же не чувствовал призвания к монашеству. На теологическое поприще юношу направил его единственный родственник – дядя, бывший аббатом в генуэзском монастыре. Возможно, Карло и дальше продолжал бы духовную карьеру под покровительством родича, но этому помешало несчастье. Дядя-аббат оказался среди тех сердобольных жителей Генуи, что протестовали против жестокости папы Урбана VI, подвергшего страшным пыткам кардиналов, которых считал своими противниками. Недовольный таким заступничеством генуэзцев, Урбан покинул город, по дороге велев слугам зашить в мешки пятерых кардиналов и выбросить в море. После его отъезда дядя-аббат заболел и вскоре скончался. Он был уверен, что его отравили сторонники Урбана, и перед смертью посоветовал племяннику уезжать из Генуи в Галату, а там и в Тавриду – подальше от зловещих распрей вокруг папского престола.

Оказавшись на корабле, живой и деятельный Карло без особых сожалений отказался от монашеской рясы и стал вести жизнь, полную опасностей и приключений, надеясь, что когда-нибудь удача ему улыбнется.

А у Ринальдо Сантони не было особых надежд на помощь слепой фортуны: для него в корсарской жизни существовала одна лишь цель – отомстить за близких, единственно любимых и навеки утраченных людей. Потому он, в отличие от других корсаров, не стремился к накоплению добычи и не берег себя, порой удивляя моряков своей отчаянной смелостью.

Так было до недавнего времени. Но прошедшей весной в Галате Ринальдо встретил девушку, пленившую его не только внешней красотой, но и приветливым обхождением, в котором, как ему казалось, сквозила доброта и чистота души. Гайа – так звали красавицу – была дочерью купца, не очень богатого, но и не бедного, и родители, конечно, хотели выдать ее замуж за человека состоятельного и знатного. Чтобы войти к ним в доверие, Ринальдо скрыл, чем занимается на самом деле, и представился купцом из Кафы, да еще и подчеркнул свое происхождение от благородных итальянских нобилей. Он был принят в доме довольно благосклонно, но ему намекнули, что отдадут за него дочь лишь в том случае, если он представит доказательства того, что способен обеспечить Гайе достойную жизнь.

Ринальдо уезжал из Константинополя с твердым намерением добиться благополучия, стать уважаемым человеком, чтобы иметь право претендовать на любовь Гайи. Но перед отъездом он не выдержал и рассказал ей всю правду о себе. Он просто не мог допустить, чтобы между ним и любимой девушкой был обман. И Гайа его поняла и уверяла, что любит Ринальдо таким, каков он есть. Ринальдо не имел большого опыта в общении с женщинами, но, глядя в глаза Гайе, обнимая ее, не сомневался, что именно такая девушка может составить счастье его жизни. Никто из матросов и не догадывался, что этот юноша, такой же грубоватый с виду, как все другие корсары, глубоко в душе таит чистую и возвышенную мечту.

После встречи с Гайей Ринальдо уже не был столь бескорыстен в дележе добычи. И, когда в конце августа «Лоба» под его командованием захватила мусульманский корабль с востока, груженный пряностями и индийскими самоцветами, он даже припрятал несколько особо ценных камней, которые и вез теперь в Константинополь, рассчитывая с выгодой продать, чтобы купить дом в Галате и начать свое дело. Ради Гайи он готов был бросить ту морскую вольницу, к которой уже привык за три года.

Именно мысль о будущей невесте остановила его в этот раз от опасной погони за турецким парусником. Ведь его жизнь теперь обретала новый смысл и новую цель.

Опершись о поручень, Ринальдо мечтательно посмотрел вдаль, словно за туманным горизонтом видел влекущий мираж своей сокровенной мечты…