Двоевластие Зарин Андрей

«Пригубь строку, осилившую смерть»

Читатель, я завидую тебе – ты впервые будешь читать эти гармоничные, так непохожие на произведения современных поэтов стихи. Они мудры и жизнелюбивы, по самому высокому, «гамбургскому счету» крепко сделаны. Классическая чеканка стиха, логичное и в то же время эмоциональное, порой экспрессивное развитие композиционного образа могут показаться тебе, читатель, чуть старомодными – сейчас в моде вязкая рефлективность, свободные неканонические формы, белые, т. е. безрифменные стихи – но именно этот суховатый, жестковатый, дисциплинированный точной рифмой и силлабо-тоническими размерами стих по-настоящему свободен – он так отточен, виртуозен, неожиданно афористичен в пуанте, что настоящий ценитель поэзии, читая сборник, не раз воскликнет: «Как же это увидено и сделано?!» И объяснить как – не сможет. Вечная непостижимая тайна истинного таланта:

Просто, точно. Не отсюда ли, из этой литературной школы, песни Николая Рубцова – ученика поэтессы, с которой мы знакомимся?

Наталия Иосифовна Грудинина (26. 11. 1918 – 19. 12. 1999) родилась в Петрограде. С отличием окончила среднюю школу и без экзаменов поступила на английское отделение филологического факультета Ленинградского университета. Стихи писала с шести лет. В молодые годы переводила из Байрона и Э. По. Переводы эти никогда не публиковала, полагая недостаточно совершенными для высокой классики. Впрочем, в 70-е годы Н. Грудинина выиграла конкурс на перевод нескольких стихотворений из «Еврейских мелодий» Байрона, но тут как назло случился арабо-израильский конфликт, и стихи были выкинуты из набора. Обычное проявление уродливой советской цензуры.

В начале войны пришлось досрочно сдать госэкзамены, в первую блокадную зиму Наталия Иосифовна работала в военном госпитале. Кроме общей большой беды ей довелось пережить две личные трагедии: гибель в бою под Синявиным первого мужа и смерть их четырехмесячного первенца. Весной 1942 года она добровольно ушла на фронт, окончила курсы медсестер и школу разведчиков. О войне писала позднее в своей неопубликованной автобиографии:

«Работала радисткой, медсестрой, потом попала на Балтику в бригаду шхерных кораблей – и это было для меня самым важным периодом моей военной жизни. Работала в нашей бригадной газете «Боевой курс». Участвовала в боях за острова Выборгского залива, потом – за остров Сааремаа. Писала очерки, корреспонденции, стихи. Под стихами подписывалась своей фамилией, под прозой – псевдонимами Шинко, Маркова. Главным образом – Шинко, чтобы не поняли, кто пишет – женщина или мужчина. На флоте живы были старинные традиции: женщин на корабли не пускать, может принести несчастье. Но первый же боевой мой эпизод на корабле – канлодке «Ока», стоявшей на боевой позиции – не принес морякам несчастья, хотя пробралась я туда тайком, ночью, в шлюпке, и чуть не была изгнана командиром корабля – мол, убирайся на сушу тем же путем, как сюда добралась. Потом сжалился, оставил, дал доделать работу корреспондента, написать о матросах-артиллеристах, их искусстве и храбрости. А потом уж традиция для меня была отменена. Ходила в бои и на кораблях поддержки, и на тендерах, высаживавших десант. Очень годились мне тогда мои медицинские познания, пусть небольшие. Умела перевязывать раны, останавливать кровотечения. <…> За операцию по взятию Сааремаа была награждена медалью «За боевые заслуги». Всю войну была краснофлотцем. И писала о краснофлотцах, и газета наша была краснофлотской. Наверное, для меня, интеллигентки, это было очень важно. Узнала думы рядовых людей – героев прославленных и безымянных еще в то время. После войны напоминала людям имена тех, кого не успели назвать газеты в войну. Называла эти имена всюду, где могла: в статьях, в радио- и телепередачах. А о жизни комсорга отряда тендеров Николая Гетманенко, о его подвиге и смерти написала поэму «Слово о комсорге»». Поэму напечатал журнал «Звезда», в 1948 году она вышла отдельной книгой, первой авторской книгой Н. И. Грудининой.

Война вошла в жизнь и поэзию Грудининой как мерило человеческих достоинств: правдивости, мужества, верности себе и поколению.

Это заключительные строки из стихотворения «Уважение». Оно не только о подвиге офицерской роты морской пехоты, зимой 1943 года сражавшейся с немцами и финнами за Карельский перешеек, но и о враге – беспощадном снайпере-кукушке, изрешеченном пулями, расстрелявшем все патроны, но не сдавшемся, ненавидимом, но заслужившем уважение противника. Такой же мудрый, но отнюдь не всепрощающий взгляд через десятилетия на итоги и уроки войны в стихах «Могила врага у Влтавы», «Берегитесь войны», «На экскурсии», «Баллада о немецкой матери», «Добрый вечер» и мн. др.

Еще одна военная тема, сильно и драматично раскрытая на страницах этой книги:

Солдат, не возвратившийся домой, становится дневальным своего дома, невидимкой, его охраняющим, в стихотворении «Часовой» – тончайшей психологической зарисовке.

Такой же сложный рисунок в «Балладе о Весах», где небесное созвездие становится символом того единственного, высшего суда, кому только и дано когда-нибудь взвесить ложь и правду, истинную любовь и великодушие. Наталия Иосифовна ушла на войну молодой, поэтому так много в ее стихах о войне говорится о любви и поэтому в ее любовной лирике хоть бы и поздних лет неизменным фоном всему стоят неизжитые военные испытания и утраты.

Еще одна стилистическая особенность – поэт стремится избегать пафосности, даже когда пишет о событиях героических (поэма «Два боя») или о самой Победе. Для нее важнее точность деталей, которые своей неброскостью, будничностью, как бы просто перечислением создают интонационную напряженность ожидания величайшего события ХХ века:

В ночь на 9 мая 1945 года

После войны Грудинина работала на Ленинградском металлическом заводе техническим переводчиком, переводила документацию на станки, присылаемые по Ленд-Лизу, ездила на строящиеся ГЭС, занималась журналистикой. Продолжала писать стихи, посещала ЛИТО при Союзе писателей, которое тогда вел Вс. Рождественский.

В 1950 году была принята в Союз писателей, вышла ее вторая поэтическая книга «Дневник сердца» (1960 г.), а затем – третья «Посвящается молодости» (1970 г.). Обе книги – небольшие по объему. И после значительного перерыва, незадолго до смерти поэта, появился последний прижизненный сборник стихов и переводов – «Совесть» (1999 г.), изданный малым тиражом на средства Ямало-Ненецкого округа в благодарность за помощь в становлении многих поэтов Севера и Дальнего Востока. В предисловии к сборнику стихов «Совесть» Грудинина писала:

«Поэзия Севера ворвалась в мою жизнь неожиданно и властно. Раньше, как филолог-западник, я занималась переводами с европейских языков и языков некоторых наших национальных республик. Но эту работу заказывали мне издательства. Они любили ленинградских поэтов за добросовестность и культуру.

А вот северян никто мне не заказывал. Сама обнаружила этот драгоценный пласт поэзии, попав на конференцию литератур народов Севера и Дальнего Востока. И с тех пор северные поэты заняли в моей работе особое, ведущее место. Вы спросите, почему? Потрясла меня их совесть, искренность, открылась неведомая мне ранее культура древних веков Севера, мудрость традиций и мыслей.

С этих пор я стала отказываться от издательских заказов. На свой страх и риск стала переводить стихи, что присылали мне сами северные авторы. Потому что Север стал необходим моему сердцу».

Помимо множества стихов и поэм северных поэтов, вошедших в различные сборники, Н. Грудинина перевела две большие поэмы по мотивам древнего эпоса северных народов, вышедшие отдельными книгами: «Тер» Л. Лапцуя (пер. с ненецкого, М., 1984 г.) и «Человек Ыхмифа» В. Санги (пер. с нивхского, М., 1984 г.), а также вышедшую отдельным изданием детскую поэму Л. Лапцуя «Эдейка» (М., 1974 г.).

Настоящая книга, хотя и не абсолютно полное собрание стихотворений, но максимально приближена к такому типу изданий. Составителем был избран тематический принцип представления стихов. Он, конечно, произвольный, но и вынужденный. Дело в том, что Наталия Иосифовна, как правило, не датировала свои произведения, тем самым, вероятно, оставляя за собой право возвращаться к первоначальным текстам, править их, создавать новые редакции, что и происходило в действительности. Творческая жизнь поэта была продолжительной, и жаль, что читатель во многих случаях не имеет возможности соотнести стихи хотя бы с определенным десятилетием. Особенно это интересно в стихах публицистических, корреспондирующих с современностью, но там подчас встречаются определяющие датировку названные события или имена, как в блистательной эпиграмме, посвященной памяти академика А. Д. Сахарова:

Наталия Грудинина – лирик. Глубокий, утонченный, в молодых стихах – дерзкий, в поздних, которые в силу внешних причин и личностных черт характера – «не хватало времени и нервов ходить по редакциям» – в основном писались «в стол», – мудрый, грустный, сомневающийся, но никогда не разуверившийся в своих идеалах лирик. Автор словно ведет бесконечный диалог с незримым собеседником: ушедшей юностью, наступающей старостью, собственной совестью, родной землей, другом, любимым, дочерью и, очень часто, учеником – ершистым молодым фрондёром:

И, если в 70-е годы поэт еще может иногда обрушиться на молодое поколение с тяжеловесных и суровых позиций человека слишком хорошо осознающего хрупкость мира (стихотворение «Торжество реакции»), то в поздних стихотворениях конца 80-х – начала 90-х годов интонация меняется кардинально. Не обвинять, не гневиться, а уступить молодости дорогу и подставить слабеющие, но все еще оберегающие руки:

Книга не монотонна – многожанрова. Удаются портреты, типы. Это особо привечаемые поэтом люди труда, своего любимого дела, для которого не жаль жизни, потому что дело и есть сама жизнь: «Голубое колесо», «Как спорил он с Лениным, кто бы послушал…», «На открытии Волжской ГЭС», «Колокольная бессонницы», «Женщине» и многие другие.

Пейзаж – обязательно очеловеченный, одухотворенный, исцеляющий:

Или два стихотворения с одним названием, две «Черемухи». Первое, «постоттепельное» (середина-конец 60-х гг.). Сколько в нем горечи, почти детской обиды:

и сколько молодой, непоколебимой веры в будущее:

Другая «Черемуха» – «перестроечная» (80-е гг.). Короткое, тихое стихотворение, пейзаж «без героя». Нет здесь ни пафоса, ни веры, а только свет и отчаянная, на одной струне вибрирующая надежда:

Баллада – повествование о необычном, о чудесном, часто с трагическим концом, гибелью героя. Да, у поэта все так, сохранена верность литературной традиции, все законы жанра соблюдены. Но это – современные баллады: уже названные «Баллада о Весах», «Баллада о немецкой матери», «Баллада об эдельвейсе», может быть, написанные не без влияния поэзии молодых Горького и Тихонова.

Инвектива – гневное обличение: «Говорят, что приехал из Афганистана… (Яковлеву, приехавшему из Афганистана)», «На встрече ветеранов войны». А еще – рассказы в стихах, песни, поэмы, сказки для детей и взрослых. Много наработано за многотрудную жизнь, вот и пришла пора все собрать, подытожить.

Тревожная с середины ХХ века экологическая тема у Грудининой, как и у писателей, ее современников: Чингиза Айтматова, Валентина Распутина, Сергей Залыгина и др. – перерастает в тему нравственной и социальной экологии:

Но самые пронзительные строки – о любви, счастливой и трагической, они звучат от первой лирической книги – «Дневник сердца» до зенита творчества – последнего любовного цикла, обращенного к уже ушедшему из этого мира мужу, разлука с которым все равно невозможна, легче, даже сладостнее разлучиться с жизнью:

Мир любви всеобъемлющ, она в стихах, адресованных близким, друзьям, поэтам, которых знала и стихи которых переводила, садам, лесам – Родине и населяющим ее «братьям нашим меньшим». В стихах цветут цветы, щебечут и смотрят умными глазами птицы, приходит в дом (во сне) желанный гость – медведь, но самый родной друг – так было и в жизни – пес. Щемящие стихи о собаках в книге собраны в невыделенный цикл, просто идут подряд: «Песенка про щенка», «Хозяин – ворюга. Но псу он дороже всего…», «Из родословной собаки А. И. Гитовича», «У самой границы, в отравленных травах…», «Жестокое белье казармы…», «Пропала собака, смышленая морда…». И как итог сложившихся гармоничных отношений:

Странно, как в этом небольшом стихотворении на, казалось бы, «звериную» тему неожиданно преломились две важнейшие идеи, пронизывающие своим долгим, тревожным звучанием все творчество, да и всю жизнь поэта. Совесть и свобода – такой невесомый, но порой такой мучительный груз, одухотворяющий собой и любовь, и все человеческие труды.

Всем, знавшим Грудинину, хорошо был известен ее общественный темперамент, обостренное чувство справедливости, готовность встать на защиту преследуемых и обиженных. В суде над И. Бродским (1964 г.), обвиняемом в тунеядстве, она выступала общественным защитником, и в отношении ее, а также Е. Эткинда и В. Адмони было вынесено частное определение «об отсутствии у них идейной зоркости и партийной принципиальности». На этом основании Грудинина была отстранена от работы с молодыми литераторами. В своей борьбе за судьбу Бродского и судьбу своих друзей Наталия Иосифовна дошла до ЦК КПСС, ее записку получил и прочитал Хрущев, а после короткого письма Грудининой заведующему отделом административных органов ЦК КПСС Миронову и эмоционального телефонного разговора с ним же неповоротливый механизм советской партийно-бюрократической машины наконец-то дал задний ход. Дело было пересмотрено, срок высылки Бродского снижен с 5 лет до уже отбытых 1 года 5 месяцев, частное определение отменено. Незадолго до отъезда из страны Бродский подарил Грудининой оттиск публикации своих стихов с дарственной надписью: «Дорогой Наталье Иосифовне Грудининой от Иосифа Бродского, подзащитного, подопечного, от поэта и, кажется, от путешественника 27 V 72 г. Ленинград».

В 1975 г. Грудинина приложила много сил, чтобы изменить ход дела Эткинда, и тяжело переживала решение своего друга и соратника покинуть страну именно в тот момент, когда в его, не менее отвратительном, чем преследование Бродского, «деле», наметился позитивный сдвиг. Друзьям-эмигрантам, в их числе и Е. Г. Эдкинду, посвящено щемяще грустное стихотворение «Зажигается лампа ночная моя…».

Как пишет в своем биографическом очерке о матери (не опубликованном) дочь Грудининой Анна, «Наталия Иосифовна занималась восстановлением справедливости не только в писательских кругах, но и в медицине», и называет имена Качугина, Васильева – пропагандиста бальнеологической методики Залманова, вспоминает заступничество «за одного мурманского врача» и освобождение «одного незаконно осужденного псковского музыканта». Кстати, шуточное стихотворное поздравление «Наклепал на нас какой-то сатана…», адресованное академику А. И. Бергу, относится ко времени отнюдь не шуточной и весьма драматической борьбы Грудининой и ее друзей, врачей и писателей, за разработанный А. Т. Качугиным новаторский метод семикарбазид-кадмиевой терапии рака, который советские официальные онкологи объявили шарлатанством, но благополучно подхватили, развили и усовершенствовали их западные коллеги.

Всю жизнь Грудинина работала с литературной молодежью. Десять лет вела занятия со старшеклассниками в литературном клубе «Дерзание» при Ленинградском Дворце пионеров, руководила ЛИТО на заводе «Светлана», ЛИТО «Нарвская Застава», а в конце 60-х гг. – центральным ЛИТО при ЛО СП. Участвовала в составлении коллективных сборников молодых поэтов Ленинграда, была автором предисловий к книгам своих воспитанников. В первую очередь к ним, но и к каждому читателю тоже обращены слова поэта, звучащие сейчас как завещание:

Как-то в нашем разговоре уже последних лет Наталия Иосифовна вдруг спросила меня – что мне помнится из ее стихов? Я прочитала наизусть «Любовь – винтовая лестница…» (в первой редакции). Мне показалось, она была несколько разочарована и как-то отстраненно, словно не о себе, обронила: «Ну, это классика…». Справедливо. Все стихи, которые ждут тебя, читатель, – классика поколения, его идеалы, сомнения, бесценная для нас жизнь. Большая, мужественная жизнь. Высокая поэзия.

Татьяна ЦАРЬКОВАЗав. Рукописным отделом ИРЛИ РАН (Пушкинский дом),доктор наук, член союза писателей России

Колокольная бессонницы

Донный свет