Крепость души моей Олди Генри
– Да. С главврачом.
– Ты же не пьешь коньяк?
И я, мелькнуло в голове у Геныча. И я к маме, в байковой пижаме.
– Раньше не пил, – сказал Артур. – Теперь у меня новая жизнь.
20 лет назад
…земля тебе пухом, дорогой Рустам!..
Рустам Чисоев оставил Махачкалу летом шестьдесят восьмого.
Перебравшись с женой и маленьким Шамилем на новое место жительства, променяв «Буревестник» на «Динамо», а золотые пляжи Каспия на тьму мелких, дурно пахнущих речушек, он сразу перешел на тренерскую работу. За три месяца до переезда Рустам – еще на родине, где, как известно, горы в помощь – взял серебро на чемпионате СССР по вольной борьбе, уступив лишь Медведю из Минска. Лечь под белоруса, чьим отцом был асфальтовый каток, а матерью бетономешалка – да, обидно, но не стыдно. Рустам так долго убеждал себя, что не стыдно, и что не проигрыш явился причиной смены места жительства, а условия, предложенные руководством спортобщества и одобренные в Министерстве…
Короче, сам поверил.
Артур родился под Новый год – во время переезда жена Рустама ходила беременной. Шамиль поначалу отнесся к брату с отменным равнодушием. Куда больше юного, вспыльчивого, гордого Шамиля занимали тренировки и упрямое желание сверстников доказать, что Рустамыш хоть и тренерский сынок, а тефтель. Шамиль не знал, что значит тефтель. Шамиль очень обижался. Когда, пять лет спустя, отец привел в зал Артура, кто-то опрометчиво назвал тефтелем новичка. Этого хватило, чтобы Шамиль избил дурака всмятку, а потом взял брата под опеку. Что значила в его понимании опека? – пахота до кровавого пота и никаких поблажек.
Отец одобрил.
Шло время. Артур рос крутым, Шамиль – великим. Чемпион города, области, страны, Европы… Иногда – реже, чем хотелось бы – стареющий Рустам возил сыновей в Дагестан: хвастаться. За Шамиля ему простили отъезд. «Сердце мое! – говорил Рустам рыдающей жене, когда та преграждала мужу путь на вокзал. – Ну что за глупость: горячий регион? Кебаб, вино и друзья! Горячие объятия! Горячий шашлык! Кто в Махачкале обидит Чисоевых? Самоубийца, да? Меньше смотри телевизор, сердце!» Жена плакала и цитировала новости: в Цумадинском районе убит тот, в Гунибском районе застрелен этот, в Табасаранском районе…
Сыновья ждали на улице.
Болезнь подкралась со спины, как и подобает трусу. Рустам боролся до последнего. Все чаще он вспоминал минского Медведя, которому двадцать пять лет назад проиграл чемпионат СССР. Болезнь ломала круче могучего белоруса. Рустам ходил по палате и мычал: лошадиная доза промедола не спасала. Врачам говорил: это я пою. В горах так поют, когда радуются. Сыновей поднял, отчего не радоваться? Он был еще жив, когда наверху приняли решение о проведении открытого турнира в его честь. «Памяти Чисоева», – подразумевалось, но не озвучивалось. Что ж, сверху видно все: Рустама Чисоева похоронили за два месяца до проведения турнира.
Шамиль и Артур записались в участники.
Город встал на уши. Братья шли к финалу, как два раскаленных ножа сквозь брусок масла. Оба – тяжеловесы; им оставалось пройти полуфинал, чтобы сойтись друг с другом за кубок, где на краю чаши стоял бронзовый отец. Город предвкушал поединок, но в результате никто не сомневался. Знал и Артур: ему не сладить с братом. Крутому – с великим, первородным. Знание таскалось за Артуром по улицам, сидело за одним столом, бродило ночью вокруг кровати. Шамиль хвалил все Артуровы поединки. Указывал на ошибки, давал советы. Отец будет рад, говорил Шамиль. Чемпион так привык быть первым, что не сомневался: отец обрадуется его победе и второму месту Артура. Так было всегда: отчего ж не сейчас?
Полуфинал назначили на субботу.
В пятницу приехал дядя Расул.
Строго говоря, он не был братьям Чисоевым дядей по крови. Но разве это важно? Дядя Расул явился помянуть друга детства. Дядя Расул снял номер в «Мире» и звал к себе. После турнира, сказал Шамиль. В понедельник. Обидится, вздохнул Артур. Ты его знаешь. Хорошо, в воскресенье вечером, сказал Шамиль. Сразу после финала. Наверняка обидится, повторил Артур. Он с дороги, сидит в номере, ждет нас. А мы не придем, в лицо плюнем. Ладно, кивнул Шамиль. Твоя правда.
Артур промолчал. Он знал, что делает.
Дядя Расул привез черной икры. В литровой банке. Сверху икра была залита подсолнечным маслом, чтоб не портилась. Дядя Расул родился в Сулаке, селе браконьеров, мастеров вспороть брюхо осетру. Еще он привез коньяк. Этот коньяк делали в подпольном цеху, принадлежащем дяде Расулу. Темный янтарь с запахом старого дуба и мускатного ореха. Учитывая, что знаменитый Кизлярский завод пал в бою с разрухой и не успел возродиться к новой славе, продукция дяди Расула шла на ура. «Светлая память Рустаму!» – возгласил дядя Расул. Разлив коньяк по граненым рюмкам, размером с добрый стакан, он начал говорить о покойном: хорошее, только хорошее и ничего, кроме хорошего. Это была песня. Это был гимн. Это был плач седых гор над обмелевшим морем.
Артур пригубил.
Шамиль выпил.
Дядя Расул сам намазал братьям по бутерброду. Вспомнил, как водил их, маленьких, на кабанов. Он и впрямь водил, и ружья давал. Мужчины! Сыновья мужчины! Дядя Расул налил по второй. Смотри, Рустам! Каких орлов воспитал! Каких львов… Ничего, что ты ушел рано. Ты живешь в своих детях. Земля тебе пухом, дорогой Рустам! Твой прах здесь, а сердце твое – в горах!
Артур пригубил.
Шамиль выпил.
Дядя Расул заварил чай. Сделал еще бутербродов. Сливочное масло легко впитывалось ломтиками городской булки. Черной, влажной после дождя землей ложилась икра. Дядя Расул легко мог, что называется, «накрыть поляну» в гостиничном ресторане. Десять полян! Сто! Но он был человеком старой закалки. Рестораны успеются. Рестораны – пхе! Сегодня – он и сыновья Рустама, о котором он скорбит. Нам хватит. Правда, мальчики? Ваш отец – вы даже не знаете, какой это был золотой человек! Тетя Мегри выплакала все глаза. Дедушка Абусалим – вы помните дедушку Абусалима? – сказал: «Лучшие уходят рано!» Поцелуйте маму, мальчики, ей крепко досталось. Вах, эти болячки…
Ваше здоровье, дядя Расул, сказал Шамиль. Живите долго, не болейте. Вы нам теперь, как папа. Дайте я вас обниму. Борец умеет обнимать по-разному. Врагов – так, чтоб кости трещали. Друзей – так, чтоб сил прибавлялось. Вас я обниму так, что на сто двадцать лет хватит. Будьте здоровы, дядя Расул, и тетя Мегри пусть будет здорова, и дедушка Абусалим.
– До дна! – вскричал дядя Расул, утирая слезу.
Шамиль выпил до дна.
Артур тоже выпил до дна. В его рюмке плескался чай.
Вечер только начинался.
Завтра Шамиль Чисоев проиграет схватку Денису Зайцу со счетом 1:3. Артур Чисоев победит Глеба Назаренко со счетом 3:0, а в воскресенье, в финале, порвет на тряпочки Зайца, ошалевшего от внезапной победы над «самим Шамилем». Стоя на верхней ступеньке пьедестала, мокрый от пота, прижимая у груди кубок – голова бронзового отца едва не выколола Артуру левый глаз – Чисоев-младший улыбнется рукоплещущим зрителям. «Молодец! – заорет с трибун Шамиль, размахивая руками. – Наша кровь!» Артур кивнет, с достоинством принимая похвалу брата.
Как старший – от младшего.
17:41
…будь ты проклят…
– Почему в объезд?
Личную реальность заклинило. Артуру казалось: он застрял в дверной «вертушке», которую шутки ради поставили на стопор. И вот – ни туда, ни сюда. Он мог только пялиться на мир сквозь мутное, засиженное мухами стекло. Там, снаружи, люди беззвучно, по-рыбьи разевали рты. Медленно, словно в толще воды, проплывали автомобили… Чужая, бессмысленная, но все-таки жизнь. А его жизнь уложили на обе лопатки.
Он не сразу заметил, что Толик свернул с обычного маршрута. Автомобиль охраны – такой же «Lexus LX 570», как у самого Чисоева – следовал в десяти метрах позади, как привязанный.
– Ты куда?
– Проспект Гагарина перекрыли, – не оборачиваясь, отозвался Толик. – Авария, что ли? Или ЧП… Я сейчас по радио найду. Можно, Артур Рустамович?
Толик знал: шеф не любит радио. Но водителя распирало от любопытства. Из-за чего перекрыли целый проспект? Все, небось, уже знают, один он…
– Ищи, – отмахнулся Артур.
Не веря своему счастью, Толик поскорее – пока шеф не передумал – ткнул пальцем в кнопку, безошибочно попав на канал «горячих новостей».
– …для установки рекламного билборда, – ворвался в салон взволнованный женский голос. – Работы вела бригада уроженцев Камеруна…
– И до нас докатилось, – буркнул Толик. Бритый затылок водителя побагровел от сильных чувств. – Политкорректность! Нет, чтоб сказать по-честному: «негров». И всем понятно. «Уроженцы Камеруна», блин… Да хоть Буркина-Фасо!
В школе у Толика по географии было «отлично».
Профессионально взволнованная дикторша, ЧП на проспекте, ворчание Толика, проблемы камерунских негров – все это было фуфлом. Плюнуть и растереть. Артур достал из кармана мобильный, включил, изучил список пропущенных вызовов. Геныч, снова Геныч, Шамиль в ассортименте, кто-то из юротдела, зампредправ банка, опять Геныч, директор отеля… Короедов. Кто такой Короедов? А, ну да, директор рекламного агентства… Геныч. Селиванова из благфонда…
Звонка от Ксюхи не было. Чисоев открыл список СМС за двое суток. Нет, он ничего не проглядел. Сообщений от Ксюхи тоже не было. Артур набрал номер дочери.
«Абонент временно недоступен. Перезвоните позже.»
В прошлый раз ему ответили: «Абонент не может сейчас ответить на ваш звонок. Перезвоните позже.» А еще раньше – просто длинные гудки. Трубку никто не брал.
– …как сообщил рабочий, металлическая свая неожиданно целиком провалилась под землю! – в голосе дикторши звучал странный, почти сексуальный восторг. – Несмотря на это, бригада продолжила работу. Одна за другой сваи исчезали под землей, но это не остановило упорных камерунцев…
– Во придурки! – икнул, давясь смехом, Толик.
Он украдкой покосился на шефа. Толику частенько влетало от Чисоева за привычку болтать за рулем, комментируя что ни попадя. Он честно пытался сдерживать словесный понос, но получалось плохо. «Уволит!» – с тоской думал Толик после очередной головомойки. К счастью, отменная пунктуальность, двадцатилетний водительский стаж и прекрасное знание города спасали болтуна. Чисоев профессионалами не разбрасывался.
Не интересуясь терзаниями водителя, Артур вновь набрал номер дочери. Где ты, Ксюха? Возьми трубку, чтоб тебя! Он привык к закидонам дочери, смирился с ними. Ксения Артуровна – погода на улице. Можно ругаться, можно терпеть, но сделать ничего нельзя. К сожалению, старые привычки, основанные на опыте, дали сбой. Сейчас сам опыт рушился в тартарары.
«Абонент находится вне зоны досягаемости.»
Они с Викой договорились заранее: если родится сын, назовут Рустамом. В честь Артурова отца. Если дочь – Ксенией. Так хотела Вика, и Чисоев не стал возражать. Он никогда не спрашивал у жены: почему Ксенией? В честь кого? Или просто так? Теперь уже и не спросишь… «Типун тебе на язык! – Артур оскалился, словно мог вцепиться в глотку себе-дураку. – Спросишь! Ты у нее обязательно спросишь!» Мы сделали все, что могли, сказал профессор Кличевский. Вашей жене удалили разорванную селезенку. У нее перелом таза и политравма мягких тканей. Кровотечение в брюшной полости остановлено. Виктория Сергеевна без сознания на аппарате искусственного дыхания. К сожалению, нам пока не удалось вывести ее из комы.
«Какие шансы?» – спросил Артур.
Профессор пожал плечами: я – не гадалка. Она может очнуться завтра или не очнуться никогда. Сын генерал-лейтенанта медицинской службы Николая Кличевского, оперировавшего под артобстрелом, в землянке, при свете горящих свернутых газет, профессор считал лукавую надежду злейшим даром Пандоры.
«Я могу перевезти ее в израильскую клинику?» – спросил Артур.
Нет, ответил профессор.
«В немецкую? К Гильзбаху?»
Нет. Это убьет ее.
«Лекарства? Оборудование? – Артур видел, что профессор обиделся. Впрочем, он давно перестал обращать внимание на обиды собеседников. Кличевский с ним честен, это главное. – Спецпалата? Круглосуточный уход?»
Хорошо, кивнул профессор. Я подготовлю вам список.
Лишь теперь стало видно, что Кличевский едва держится на ногах.
«Мне можно к ней?»
Нет.
«Я только посмотреть…»
Нет. Если произойдут какие-то изменения в состоянии госпожи Чисоевой (Артур отметил сухость тона и смену Виктории Сергеевны на госпожу Чисоеву), вам немедленно позвонят. Оставьте свой номер телефона и будьте на связи.
«Я понял, – сказал Артур. – Спасибо, профессор.»
Если я заговорю о деньгах, понял он, Кличевский даст мне в морду. Плюнет на разницу в возрасте и силе, и даст. Особенно после Гильзбаха. Не потому, что не берет. Возьмет, и по полной программе, со спокойной совестью. Но – позже. Из других рук. У каждого свои представления о гордости.
«Спасибо,» – повторил он.
Профессор еще раз пожал плечами. Если верите, сказал Кличевский, тогда молитесь. Говорят, помогает.
Артур скрипнул зубами. Он оценил это: «говорят».
– …одиннадцатая по счету свая, – сообщила дикторша, – во что-то ударилась и застряла. Рабочие услышали из-под земли громкий скрежет. Двое испугались и убежали. Остальные не решились бросить порученный им объект и остались на месте. Как оказалось, свая пробила крышу вагона проходившего внизу поезда метро! Лишь по счастливой случайности обошлось без жертв…
Не выдержав, Толик хрюкнул в кулак. Его разбирал здоровый хохот. Толик отдавал себе отчет: ржать жеребцом рядом с убитым горем шефом – последнее свинство. Да и вообще, зная бешеный норов Чисоева – опасно для жизни. Он давился, притворялся, что его душит кашель – и едва успел затормозить на красный свет, чего с Толиком давно уже не случалось. Рефлексы не подвели: скрипнув тормозами, «Лексус» – быть может, чуть резче обычного – встал, как вкопанный.
Возле светофора, оседлав хулиганский BMX-байк, на каком трюкачат безбашенные подростки, ожидал зеленого амбал-медбрат. Нынешний прикид его вполне соответствовал «стритерскому» велику: желто-голубая футболка с надписью «Just do it!» и художественно изорванные шорты из потертой джинсы. В футболке амбал выглядел куда более накачанным, чем в медицинском халате. С шутливой строгостью он погрозил Артуру пальцем-сосиской: «Смотри, не зевай!»
И, лихо крутнув педали, покатил через переход.
Артур прикипел к нему взглядом. Зажегся зеленый, Толик плавно тронул с места, а Чисоев все следил за невозмутимо крутящим педали медбратом, выворачивая шею, пока амбал не скрылся из виду.
«Тачка, небось, крутая? – вспомнил он. – Ну вот и смотри.»
Ксюха. Почему она не берет трубку?!
«Видишь, как оно бывает?»
Ксюха не жила с ними. Когда в семнадцать лет, пользуясь беременностью, как рычагом, она вышла замуж за раздолбая Игорька, Артур подарил им квартиру. Вернее, не «им», а дочери. Он был против этого брака. Ему с первого взгляда не понравился патлатая сопля Игорек. Игорь? Гарик? Гоша, черт его дери?! – нет, Игорек до седых волос, и хоть застрелись. Где такому прокормить семью? Артур не доверил бы зятю мести полы у себя в офисе. Со свойственной ему прямотой Чисоев в лоб заявил дочери: говно, не мужик. И ошибся: Ксюха уперлась. Замуж, и все тут! Из отца она веревки вила, дрянь.
С самого рождения.
Развод случился через полгода после рождения внука Вовки. Со скандалом, истериками и битьем посуды. Игорек распустил руки. Ксюха наябедничала отцу. Увижу тебя возле нее – в асфальт закатаю, сказал Артур герою дня. Увижу рядом с ребенком – изуродую, как бог черепаху. Понял? Это мой сын, сказал Игорек. Я требую… Артур ударил Игорьком в стену: с умом, без членовредительства. И повторил для закрепления. Больше Игорька никто не видел. Правда, Ксюха тоже не вернулась к родителям. Осталась в подаренной на свадьбу квартире – растить Вовку. После каждого визита к дочери Вика требовала подать на лишение родительских прав. Плакала, хотела забрать внука насовсем. Потом перегорала. Иногда, если Викины истерики затягивались, Ксюха на недельку переезжала с Вовкой к предкам. Звонила, к счастью, регулярно. Через день, как минимум.
Артур отстегивал на нянек. Выбирала нянек Вика.
– …движение поездов на линии метро остановлено. Проспект Гагарина перекрыт до выяснения степени опасности, – радовалась дикторша. – В данный момент сотрудники правоохранительных органов устанавливают…
– Сотрудники правоохренительных органов! – хмыкнул Толик. – Нет бы честно сказать: менты. Или ласково: «мили-и-иция»…
В январе Ксюха впервые упомянула о «Братстве Лилового Света». Артур поначалу не придал значения. Но когда дочка заговорила о «Братстве» во второй раз, и в третий – забеспокоился. Сунулся в интернет: вроде, ерунда. Групповые медитации, дышим позитивом, выдыхаем отработанную карму. Денег не вымогают, крыша от медитаций ни у кого не поехала. Гневных писем родственников в сети тоже не обнаружилось. Под конец марта Ксюха заявилась в гости с новым другом по имени Джахарлал. «Мой лиловый брат,» – объяснила дочь. Оставшись с «лиловым братом» наедине, Артур учинил ему допрос с пристрастием. За исключением имени, которое, ясен пень, было кличкой, парень оказался на удивление сносным. Спокойный, вежливый, без заискивания. Рассуждает здраво, не пижон. КМС по бегу с барьерами. Не чинясь, показал паспорт. Частный предприниматель: печать под заказ календарей, визиток, книг в мягкой обложке. Может, оно и к лучшему? Нашла себе Ксюха мужика, а что бедный Джахарлал, так мы из него быстро сделаем зажиточного Шурика Петрова.
– …поступила свежая информация! Выяснилось, что злополучный билборд устанавливало рекламное агентство «Медиа-Тор», директором которого является Короедов Анатолий Ефремович. В настоящее время господин Короедов на звонки не отвечает, в офисе фирмы его нет. Сотрудники утверждают, что не знают местопребывания директора. На домашний адрес господина Короедова выехала оперативно-следственная группа…
«Чтоб ты сдох, Короед! – мысленно пожелал Артур. Агентство «Медиа-Тор» входило в число структур, аффилированных с группой Чисоева. – Облажался, идиот. Черных нанял за гроши, а те напортачили. Теперь запаниковал, в бега подался… Далеко ли убежишь?»
Пиликнул телефон. Артур вздрогнул, словно проснувшись. С суетливостью, вызвавшей омерзение у него самого, он вывел сообщение на дисплей:
«Это ты убил маму. Будь ты проклят.»
Подписи не было. Номер телефона стоял на подавлении. Но Артур знал, кто прислал ему это сообщение. Стальная свая камерунского работяги проломила Чисоеву голову, ухнув в темные глубины рассудка.
21:03
…он еще летел…
…запах пота – резкий, оглушающий. Кровь стучит в висках. Сердце грозит выскочить из груди. Еще! В этот раз все будет иначе. Захват. Вход на бросок… Пол и потолок, словно по волшебству, меняются местами. Зал превращается в аттракцион «Сюрприз». Артур группируется, как учили, но падение вышибает из него дух.
– Вставай!
Он встает.
– Еще!
– Наша кровь! – смеется отец. – Давай!
Щенячий восторг. Кипит в жилах адреналин. Захват, вход – на пределе. Каждый взрыв, как у гранаты – последний. Когда отец показывал на сыне контрброски скручиванием или прогибом, маленький Артур ощущал: он полностью во власти силы, неизмеримо большей его собственной. Сила эта способна сделать с ним все, что угодно. В любой момент, не напрягаясь. Он взлетал к потолку спортзала – к небесам! – и падал на ковер. Затем вставал и лез воевать дальше, прекрасно понимая: шансов против отца у него нет.
Отец смеялся:
– Сила – дело наживное. Ну-ка, еще разок…
Рустам Чисоев не давал сыновьям поблажек. Учил по-взрослому; наказывал, если провинились – всерьез. Стараясь не заплакать, Артур знал: сила отца – честная. Ей можно доверять. Эта сила не причинит ему вреда просто так.
Синяки и ушибы – не в счет. Куда ж без них на ковре?
…сейчас Чисоеву мнилось: он вновь во власти силы, неизмеримо большей его собственной. Только, в отличие от отцовской, эта сила не желала ему добра. Или желала, но по-своему, так, что добро превращалось в маньяка, поджидающего жертву в темной подворотне. Цели и желания новой силы были непостижимы. Ее нельзя назвать по имени, взглянуть ей в глаза, вызвать на бой – пусть без малейшей надежды на победу. Ей нельзя даже плюнуть в лицо перед смертью.
Плевать не в кого.
Он ходил по кабинету из угла в угол. Ковер без остатка поглощал звук шагов. Но Артуру казалось: эхо сотрясает дом, гуляя по закоулкам. Полно, дом ли это? Без Вики дом опустел, утратил смысл. Да, они с женой спали каждый в своей спальне, редко оказываясь в одной постели. Да, они неделями не виделись: когда Артур возвращался, Вика уже спала, когда она вставала – он успевал уехать. Да, они частенько отдыхали порознь: он любил безлюдные пляжи, она – беготню по музеям. Какая разница? Дом нуждался в присутствии жены, как тело нуждается в душе. А если еще и заявлялась Ксюха с малым…
Чисоев открыл бар. Коллекция вин хранилась внизу, в специально оборудованном погребе, походившем на слегка окультуренный пещерный лабиринт. Здесь же выстроились, тускло отблескивая, надменные иноземцы: виски, текила, коньяк для гостей…
Нет, только не коньяк!
Он извлек бутылку 15-летнего бурбона «Wild Turkey American Spirit» и широкий бокал. Постоял, словно взвешивая – бутылка в одной руке, бокал в другой – и вернул бурбон в бар. Заливать горе алкоголем? Отец говорил: мужчина пьет на радостях. Даже на поминках мужчина радуется, что покойник прожил большую, достойную жизнь. Радуется, что после смерти остаются дети и внуки, дела и поступки. Мужчина – тот, кто умеет радоваться…
Включив компьютер, Чисоев рухнул в любимое «президентское» кресло «Empire A» – Вика шутила: «Империя Артура!» – и не ощутил привычного комфорта. Ломило затылок, в поясницу словно гвоздь вбили. Сунулся проверить почту: личный, известный только близким ящик. Письмо было без заголовка, но Ксюхин адрес он узнал сразу.
«Не ищите нас с Вовкой. Мы ушли в свет.»
Артур взглянул на время отправки. Сегодня, в 10:18 утра. Именно это время назвал ему незнакомый мент, сообщая о ДТП с Викой. Мент изображал сочувствие с ловкостью паралитика, бегущего стометровку. Дышащую ненавистью СМС-ку дочь отправила много позже.
Таких совпадений не бывает.
В кармане дернулся телефон. Звонил Паша Гайворонский, замнач службы безопасности. Артур связался с ним из машины, велел разведать: что у Ксюхи дома.
– Артур Рустамович? Докладываю. В квартире вашей дочери никого нет. Записки и сообщения отсутствуют. Мы опросили соседей. Утром, в районе десяти часов, к Ксении Артуровне приехал минивэн «Форд». Трое молодых женщин, коротко стриженые, в длинных хламидах. Похожи на сектанток. Соседи утверждают, что видят их не в первый раз. Номеров не запомнили. За рулем был мужчина. Нет, не Джахарлал; другой. Джахарлал, он же Александр Петров, на работе и ни о чем не знает. Его алиби в этом смысле полностью подтверждено. Женщины поднялись в квартиру. Минут через десять Ксения Артуровна вышла с ними и с сыном. Шла, судя по рассказам, доброй волей. При ней был рюкзак. Все сели в машину и уехали. Объявить в розыск, Артур Рустамович?
Чисоев с минуту молчал – и нажал «отбой».
Он мог объявить Ксюху с Вовкой в розыск. Заплатить ментам, чтоб землю носом рыли. Нанять частных детективов. Выписать для Вики врачей из Израиля и оборудование из Германии. Выяснить все обстоятельства аварии, включая те, что не попали в протокол. Установить, кто стоит за рейдерским захватом отеля и внезапным решением Нацбанка. Узнать, кто надоумил Короедова нанять идиотов-камерунцев…
Артур расхохотался. Смех был похож на хриплый лай. Он свободен! Свободен от всего. От жены, дочери, внука. От бизнеса, денег, обязательств перед партнерами. Свобода! Абсолютная! Осталось лишь освободиться от последнего имущества – здоровья. Скажем, выяснить, что при сдаче крови его случайно заразили СПИДом… Это было, как свободный полет. Полет борца над ковром после броска, успешно проведенного соперником – и за миг до жесткого приземления, когда тебя возьмут в оборот и положат на обе лопатки.
Он еще летел.
Он еще не упал.
Продолжая смеяться, Артур прошел в дальний угол кабинета и отпер сейф. Поставил на стол футляр – бронза углов, красное дерево. Слабое усилие, и защелка открылась без звука.
В алом бархате лежал «Browning BDAO Compact».
Подарок Шамиля на сорокалетие.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
08:42
…я вручала вам цветы…
– Зачем вы принесли бульон?
Девушка молчала. В руках ее был смешной, новогодний пакет: еловые лапы, слегка притрушенные снегом, и праздничные, глянцево-яркие шары. Когда девушка переступала с ноги на ногу, в пакете что-то звякало.
Бокалы с шампанским, подумал Артур. Если Новый год…
– Возьмите, – сказала девушка. – Пожалуйста.
Профессор Кличевский нахмурился. Он был с большого недосыпа.
– Возьмите. Это домашнее, для Виктории Сергеевны.
– Ей нельзя бульон.
– А тефтельки? Куриные, диетические…
– Ей нельзя тефтели.
– Даже апельсин?
– Извините, мне надо идти, – профессор только сейчас заметил Чисоева, стоящего у лифта. – Здравствуйте, Артур Рустамович. Я не ждал вас так рано.
– Как Вика? – хрипло спросил Артур.
– Без изменений. К сожалению, мне нечем вас порадовать.
– Мы можем переговорить?
– Минут через тридцать, если вы не против. Только увы, вряд ли я вам скажу что-то новое…
Артур проводил Кличевского взглядом. Девушка стояла, как вкопанная, держа пакет обеими руками. Кажется, она готова была броситься вниз по лестнице, если бы Артур не загораживал ей дорогу. Джинсы, оценил Чисоев. Вытертые, художественно порванные; из дорогого бутика. Блузка с бантом от Valentino. Туфли на низком каблуке, чтобы лишний раз не подчеркивать рост. Все, что пряталось в джинсах и блузке, было на уровне. На очень высоком уровне.
– Вы знакомы с Викой? – он шагнул ближе.
Девушка отступила к окну.
– Я работаю у Виктории Сергеевны. Мы все ее очень любим…
Моделька, понял Артур. Из Викиного агентства.
– Пойдемте на свежий воздух, – сказал он. – Я угощу вас кофе.
Она вздрогнула:
– Не стоит. Вы зря беспокоитесь…
«Да что ж она так меня боится?» – удивился Артур. Складывалось впечатление, что девушка встретила Чисоева не утром в больнице, где полно народу, а ночью, в темном переулке; что дикий хач-насильник вот-вот набросится на жертву. Он вернулся к лифту. Медленно, стараясь не делать резких движений, протянул руки ладонями вверх – будто собаку успокаивал.
– Как вас зовут?
– Таня… Татьяна Андреевна.
– Я сегодня не завтракал, Татьяна Андреевна. Я умираю от голода. Я хочу кофе. Черного и крепкого. У меня, как вы слышали, полчаса свободного времени. Уверен, поблизости найдется тихое, скромное кафе. Вы не составите мне компанию?
– Вы не завтракали? Совсем?!
– Совсем.
Девушку словно подменили. Крепче перехватив пакет, она быстрым шагом двинулась мимо Чисоева. Он нажал кнопку вызова лифта, но девушка не стала ждать.
– Пойдемте, – сказала она с лестницы. – Я вас накормлю.
Вокруг отцветала сирень. Крупные, махровые гроздья клубились облаками – закат над морем. В цветах жужжали редкие, бог знает откуда налетевшие пчелы. Одинокий шмель кружил над дощатым столиком, басовито гудя. Позже этот закуток оккупируют ходячие больные и их родственники, но сейчас здесь никого не было. За огромной липой, там, где начиналась асфальтовая дорожка, девочка лет шести прыгала по расчерченным мелом «классикам». Голова девочки от бровей и выше была плотно забинтована. Левая рука в гипсе, похожая на запеленатого младенца, висела на перевязи. Девочка морщилась – похоже, от боли – и все равно прыгала.
– Вот…
С деловитостью сестры, явившейся на продленку к младшему брату, Татьяна Андреевна опустошала пакет. Бульон, еще теплый, в литровом термосе. Судочек с куриными тефтелями. Ломтики свежайшей, воздушной булки. Из домашней хлебопечки, понял Артур. Два бокастых апельсина. Пластиковые стаканчики. Одноразовые ложка с вилкой. Достань Татьяна Андреевна серебряный столовый сервиз на двенадцать персон – Чисоев не удивился бы. Сейчас он был ребенком, который следит за фокусником и волшебным цилиндром.
– Кушайте, – велела девушка.
– А вы?
– Я завтракала. Мне нельзя много есть…
– Кофе? – вспомнил Артур.
Девушка покраснела от смущения. Так краснеют только рыжие – лицом, шеей, грудью. Она поднесла пальцы к губам, молитвенно сложив ладони. Глаза Татьяны Андреевны наполнились слезами.
– Нет, – прошептала она. – Кофе у меня нет…
– Толик!
Толик возник, как джинн из лампы.
– Организуй нам кофейка.
– По-быстрому? – Толик размышлял вслух. – На кругу в киоске наливают. Из аппарата. Или сгонять в «Шинок»? Как у нас со временем? В «Шинок» – минут за двадцать обернусь.
– Бери в киоске, – принял решение Чисоев. – Если не очень бурда… И тащи сюда. А потом дуй в «Шинок». Татьяна Андреевна, вам с молоком?
– Мне чаю, – тихо попросила девушка. – Зеленого. Пожалуйста…
Толик испарился.
Артур взял тефтельку. Такие готовила мама. Когда сыновья в детстве болели, мама места себе не находила. Это никак не отражалось на ее строгом, красивом лице. Мамино беспокойство находило выход на кухне, откуда неслись вкуснейшие запахи. И еще: когда Чисоевых-младших дразнили «тефтелями», отец, смеясь, объяснил, что «тефтель» – наше, родное слово, от тюркского «кюфте»…
– Куриная грудка, – сказал Артур с полным ртом. – Мама добавляла в фарш сырой белок. Лук она перетирала в кашицу…
Девушка кивнула:
– И размоченный батон. Без корки.
– Батон?
– Обязательно. Я варю тефтели с морковью, петрушкой и сельдереем. Меня научила бабушка, она хорошо готовит. Вам нравится?
– Очень!
– Запивайте бульоном. С вашим телосложением надо хорошо питаться…
– Что вы рекламируете? – спросил Артур.
Она снова покраснела, как если бы он добавил: «Нижнее белье?»
– Бриллианты, – сказала Татьяна Андреевна.
Девочка, игравшая в «классики», перестала прыгать. Привлеченная видом еды, она подошла ближе. Здоровой рукой взялась за чалму из бинтов, скребя повязки ногтями. Наверное, голова у девочки сильно чесалась.
– А я маму жду, – сказала девочка. – Она скоро придет.
Татьяна Андреевна улыбнулась:
– Тебе можно апельсин? Или ты хочешь тефтельку?
– Можно апельсин, – с уверенностью сказала девочка. – Если вам не жалко.
– Нам не жалко. Нам ведь не жалко, Артур Рустамович?
– Ни в коем случае, – согласился Артур.
Налив себе второй стаканчик бульона, он следил, как Татьяна Андреевна чистит апельсин. Ну конечно, бриллианты. Движения ее рук были удивительно пластичны. За ними хотелось следить, не отрываясь. И шея – наклон головы, осанка. Лебединая шея.
– Как ваша фамилия? – спросил он.
– Бойко. А что?
– Ничего. Просто так…
– Славникова, – девочка взяла дольку апельсина. Остальные дольки лежали на салфетке, дожидаясь своей очереди. – Моя фамилия Славникова. А зовут меня Светой…
Читать бесплатно другие книги:
