У зла нет власти Дяченко Марина и Сергей
Я поняла, что сейчас упаду. Огни были уже прямо подо мной; меня будто тянули за щиколотку вниз, желая сдернуть с неба. Резко закружилась голова, огни бросились навстречу. Я вцепилась в посох, силой воли замедлила падение – балансируя, будто на проволоке, будто снова разучившись летать.
Я зависла на высоте, наверное, пятого этажа. Подо мной шли, грохоча пластинами, панцирные твари, похожие одновременно на быков и огромных гусениц. Сверху я не видела, сколько у них ног; спины их, высокие костяные горбы, покачивались, в седлах восседали всадники, одинаковые, будто размноженные на ксероксе. У них не было шеи: круглые, чуть приплюснутые головы вырастали прямо из широких плеч, и за спиной у каждого было оружие. Их факелы были похожи на шагающие костры. В свете пламени блестели иззубренные лезвия, острия, пики, волнистые клинки, трехгранные иглы. Я поняла, что сейчас упаду сверху прямо на голову какому-нибудь варвару, и в этот момент меня заметили.
Ритм похода не сбился ни на секунду. Вместо макушек я увидела запрокинутые к небу плоские лица. В грохот шагов вплелся радостный вопль, сорвались с плеч арбалеты, в меня нацелились одновременно десятки стрел; не успев опомниться, я рванула вверх – свечкой.
Они успели выстрелить – в то место, где я висела мгновение назад. Я рвалась, как пробка со дна, вверх, вверх, и море огней подо мной становилось все более тусклым. Костры факелов превратились в огоньки, потом в искорки. Пустыня подо мной светилась от края до края – только на востоке, куда двигалась Саранча, было еще темно…
Я закашлялась, оказавшись в липком тумане. Оказалось, это облако; удирая от стрел, я забралась слишком высоко. Уши мои сразу же превратились в ледышки, в голове шумело, не хватало воздуха. Осталось только потерять сознание – и убить нескольких варваров своим свалившимся с неба окоченевшим телом…
Мне сделалось стыдно. Стыд сменился злостью, а злость наконец-то победила страх. Опрокинувшись в воздухе, я стала снижаться; вы хотели войны? Вы ее получите!
Снова нарастал рокот. Искорки становились огнями, огни росли и росли, пламя факелов рвалось в небо. Тяжело ступали многоноги, покачивались в седлах всадники. Мне навстречу повернулись сотни плоских лиц – они меня ждали!
Клубок огня зародился у меня в животе, поднялся в грудь, по левой руке, как по каналу, перелился в посох. Навстречу взвилась сотня стрел; я ударила в ответ потоком трескучего, злого пламени. Криков не было слышно, все поглощал рокот, но там, внизу, случилось замешательство – несколько всадников вывалились из седел. Я ударила еще раз, метнулась в сторону, уворачиваясь от стрел, и снова ударила. Какой-то многоног встал на дыбы и оказался ростом с трехэтажный дом – я увидела, как месят воздух его тяжелые, с круглыми копытами ноги…
Но Саранча продвигалась, не останавливаясь и не сбиваясь с ритма. Над упавшими сомкнулись головы, плечи, бронированные пластины. Многоноги шли бок о бок, один за другим, никого не волновала судьба сбитых и раненых – их подмяли, растоптали и продолжали идти. Саранча ступала по упавшим товарищам, не испытывая ни страха, ни сожаления, текла, как бронированное стадо, как армия роботов. Я почувствовала себя комаром, бьющимся в лобовое стекло машины…
Уходя от стрел, я поднялась повыше, развернулась и полетела на восток.
Я долго летела над темными песками, пока не стих рокот шагающей Саранчи: уммм… груммм… Одежда моя вымокла не то от пота, не то от росы, пальцы онемели. От усталости я не могла больше держаться в воздухе, земля начала притягивать меня, противиться полету. Я опускалась все ниже, пока не зачерпнула кроссовками песок и не шлепнулась на верхушку дюны.
Пустыня молчала. Далеко на западе продолжалось шествие Саранчи. Я теперь отлично понимала Гарольда: он готовится встать на пути этого равнодушного, совершенно безжалостного потока. Гарольд наверняка знал, что не удержит замок и город, что непременно умрет – и все-таки шел, и вел за собой людей.
Вернуться бы сейчас в город, войти в замок… Взять маленького Елена – не зря Гарольд назвал сына в мою честь. Увести его в наш мир – подальше от Саранчи…
Не только у Гарольда дети. Я представила, как возвращаюсь домой, увешанная ребятишками… А потом они вырастут, и я буду объяснять им – мол, я, маг дороги, оставила ваших родителей накануне последней битвы, потому что все равно они были обречены, и нет никакой разницы, сражалась я рядом с ними или нет.
А может быть, и Гарольд пусть уходит? Тогда время в Королевстве замрет, и Саранча никогда не уничтожит замок, построенный Обероном…
Где сейчас Оберон?
Над головой каркнула птица. Через секунду на песок рядом свалился Максимилиан – его рубашка выбилась из черных вельветовых штанов. Приземлившись, он аккуратно заправил ее на место.
– Разведчик из тебя… своеобразный, Лена. Ты специально их дразнила, что ли?
– Извини, – пробормотала я сквозь зубы. – Я думала…
– Ты думала, пару раз грохнешь молнией из посоха – и они разбегутся?
– Они первые напали…
– Иногда мне кажется, что ты думаешь не головой, а навершием посоха, – Максимилиан усмехнулся. – Ну, чего ты? Тихо, тихо, я пошутил…
Я отодвинулась. Он был прав; в пустыне царила тишина, будто в склепе, и только земля чуть подрагивала. Или мне казалось?
– Максимилиан, что, если остановить в Королевстве время?
– Навсегда? – Он соображал очень быстро. – Кому-то из магов перейти к вам?
– Ну… тебе-то все равно где жить!
Я перевела дыхание. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы Максимилиан оставался в нашем мире навсегда. Лучше бы он нашел себе какое-то другое место для обитания.
– Мне-то, допустим, не все равно… Ну ладно: я навсегда перейду к вам. Все здесь перестанет двигаться, расти, жить… Зависнет, замрет…
– Это лучше, чем верная гибель, – сказала я не очень уверенно.
– Не получится, Лена.
– Почему?
– А почему Стелла живет у вас, а время здесь не остановилось?
– Она перестала быть частью Королевства…
– Вот и думай.
У него был вид учителя, изрядно утомленного тупостью ученицы. Я почувствовала, как краснеют уши; конечно же. Маг, сбежавший накануне испытаний, недолго останется частью Королевства. Когда некромант окончательно приживется в нашем мире – время здесь потечет опять, и орды Саранчи двинутся к городу…
– Ладно, Максимилиан. Я все поняла. – Язык во рту казался чужим и жестким, как плохая конфета. – Похоже, у меня нет выхода… Я встану с ними на стене. Вместе с Гарольдом. Какое-то время продержимся.
– Идиотка, – сказал он удивленно.
– Что?
– Ничего, это я о своем, – он ухмыльнулся. – Это к тебе не относится.
– Не относится?!
Он примиряюще поднял руку:
– Извини. При виде благонамеренных дураков я забываю о хороших манерах, это правда.
Я направила посох некроманту в грудь.
– Тихо, тихо, я ведь извинился! – Он опять ухмылялся, очень довольный. Было бы чему радоваться.
Песок хрустел у меня на зубах. Поднимался слабый ветер, по дюнам ползли, извиваясь, змейки летучих песчинок. Кажется, приближался рассвет; я только теперь поняла, до чего устала. Не то что взлететь – на ноги встать не смогу.
– Ты хочешь героически погибнуть – или всех спасти? – деловито осведомился Максимилиан.
– Разумеется, погибнуть, – я отвернулась.
Максимилиан зачерпнул в горсть песок. Поднял руку; песок полился из его кулака тоненькой струйкой.
– Мы с тобой выяснили, что Оберон стал жертвой злого, по-настоящему большого колдовства. Его все забыли…
Я не удержалась:
– Он привел нас сюда. Он построил город и замок. Как они могли?!
Максимилиан снова зачерпнул песок:
– Если они виноваты – возмездие не за горами.
Я против воли оглянулась. Посмотрела на запад, откуда неуклонно надвигалось войско Саранчи.
– Меня другое интересует, – продолжал Максимилиан. – Почему мы с тобой его не забыли?
Я подняла голову:
– Что?
– Когда я шел между мирами, – ровно сказал Максимилиан, – меня интересовало одно. Помнишь ли ты Оберона.
– Я его не забуду никогда.
После этого мы долго молчали. Максимилиан сидел, скрестив ноги, песок вытекал из его кулака, снова становился частью дюны. Наконец разошлись облака, показывая кусочек луны.
– Послушай, Макс. Ты ведь не просто так меня привел. У тебя есть план, да? Ты знаешь, как вернуть Оберона? И без меня не можешь справиться?
Он посмотрел искоса:
– Ты вышивать умеешь?
– Чего?!
– Вышивать. Крестиком. Или гладью.
Когда-то давно, в третьем классе, я в самом деле немного вышивала. Мама покупала мне кусочки ткани с уже нанесенным рисунком – надо было только понаставить крестиков цветными нитками мулине…
– При чем тут вышивка?
– При том, что у мира, как и рукоделья, есть лицевая сторона и есть изнанка. Все это чувствуют, но немногие знают. И уж совсем немногие могут туда пробиться.
– На изнанку мира?!
Я представила свое детское вышивание со свисающими нитками, с неаккуратными узелками, с петлями. Неужели на изнанке мира творится подобное безобразие?
– Оберон тебе ничего не рассказывал об изнанке? – спросил Максимилиан, наблюдая за моим лицом.
Оберон мне много чего не рассказывал, подумала я грустно.
Ветер усиливался. Я могла уже не смотреть ночным зрением: впереди над песками поднималось зарево, звезды гасли. Еле слышно содрогалась земля – грумм, грумм.
– Насколько мне известно, ты не из трусливых, – сказал Максимилиан задумчиво.
Я сжала посох:
– Ну?
– Пошли, – он поднялся. – Надо добраться до замка раньше, чем начнется жара.
Я попыталась встать – и снова села на холодный песок:
– Не могу. Погоди.
– Довоевалась? – спросил он едко. – Напарилась в небесной высоте?
На его месте Оберон – или хотя бы Гарольд – протянули бы руку у меня над головой и поделились собственными силами. Максимилиан делал вид, что понятия не имеет о таком простом заклинании «Оживи!». А может быть, и в самом деле не знал; так или иначе, просить у него помощи я не собиралась.
Я мысленно прикинула расстояние до замка – над песками, над скалами, над озером. Сжала кулаки, чувствуя, как струятся песчинки между пальцами. Нет, не долететь. Через час начнется жара, а мы не взяли с собой даже фляги…
– Так и будем сидеть? – Максимилиан широко зевнул. – Я тоже спать хочу… Но не дрыхнуть же посреди пустыни, под солнцем, под носом у Саранчи?
– Нет, – я лихорадочно соображала. – Вот что… Давай перейдем ко мне. В мой мир. Здесь время остановится… А мы отдохнем, выспимся… и ты мне расскажешь подробнее про изнанку мира.
– Мама, это Макси… Максим. Ему негде ночевать, можно, он переночует у нас одну ночь?
Я проговорила все это, глядя в пол. Мама будет не просто удивлена – она будет шокирована; только усталость заставила меня пойти на поводу у Максимилиана и явиться домой с незнакомым парнем под ручку.
Первые несколько секунд все шло, как я предполагала: мама глубоко вздохнула, посмотрела на меня, на Максимилиана… и вдруг замерла. Я обернулась; за моей спиной стоял парень лет пятнадцати, худющий, лопоухий, в тонких очках, очень смущенный. Он попятился, будто испугавшись, и скороговоркой пробормотал:
– Нет, извините, Лен, не надо, я же говорил… Я лучше на вокзале…
У мамы расслабилось лицо. Неожиданно для меня она вдруг улыбнулась:
– Ну, почему же нет? Бывают в жизни всякие случаи… Правда, у нас тесно, но можно поставить раскладушку на кухне, будет удобно…
Братья, Петька и Димка, глазели на Максимилиана, разинув рты. Я прошла в комнату, стянула с себя одежду и рухнула на кровать; все провалилось в яму, стоило мне закрыть глаза. А когда я их открыла, за окном высоко стояло солнце, и несколько секунд я была абсолютно уверена: это сон, странный, страшный, дурацкий…
Потом я резко села на кровати.
На кухне разговаривали. Я узнала голос Максимилиана – негромкий, очень мягкий, он журчал, как ручеек. Что-то говорила мама, ласково смеялась. Потом она сказала: «Петя, давай чашку», – значит, Петька и Димка тоже на кухне… Но их, против обыкновения, не слышно.
Я протерла глаза. Конец августа, солнце за окном, скоро в школу…
Это не сон. Оберона забыли в Королевстве.
Из зеркала в ванной на меня глянуло бледное, растрепанное чудище. Я убила пару минут на то, чтобы привести себя в порядок. Постояла, прислушиваясь к голосам; Максимилиан заливал так, что любой соловей утопился бы от зависти. Мама у него главный бухгалтер на какой-то там фирме, отец – компьютерный дизайнер, и вот сейчас они оба в Крыму, а он вернулся из Англии, где был по обмену, там белки с черными хвостами, вороны, полисмены, он потерял ключи на вокзале, придется ехать в Крым к родителям…
Не могу сказать, что он врал уже совсем неправдоподобно. Я заглянула на кухню; Максимилиан, в черной футболке и джинсах, восседал на лучшем месте за столом – месте отчима, спиной к двери. Мама, Петька и Димка смотрели на него как зачарованные – я видела их горящие глаза и разрумянившиеся щеки. Им будто показывали любимое кино – до того они выглядели увлеченными и довольными.
Мне стало неприятно. В моем мире, у меня дома некромант морочил головы моим родным – и морочил блестяще.
– Максим!
Он обернулся: улыбка от уха до уха, ямочки на щеках, на носу все те же тоненькие очки.
– Доброе утро, Лена!
– Доброе утро, – благодушно подхватила мама. – Ты уже умылась? Садись завтракать, остывает курица…
Максимилиан смотрел на меня, по-прежнему улыбаясь. Вчера я, наверное, лишилась рассудка от усталости: как можно было привести в родной дом некроманта?!
– Нам с Максимом надо идти, – сказала я деревянным голосом.
– Куда это? Ты еще не ела! Петя, Дима, подвиньтесь, пусть Лена сядет… А Максим пусть погостит еще, дождется родителей из Крыма…
Я запихивала в себя горячие ломти тушенной с картошкой курицы и слушала, как Максимилиан втирается в доверие к моим родным. Впрочем, в доверие он втерся еще вчера, а теперь обманным путем пробирался маме в душу. Непостижимым образом он чуял, какие слова ей приятно будет услышать, и раз за разом попадал в яблочко:
– Очень люблю читать. Не понимаю этих геймеров – все бы сидеть носом в экран… Спина колесом, сколиоз вырабатывается…
– Совершенно верно, – мама смотрела на него, будто он был ее любимым старшим сыном. – В наши времена…
Я запила картошку крепким горячим чаем. Мельком глянула на часы на стене: уже почти десять. Долго же я валялась в постели.
– Вот это была жизнь, – некромант вздохнул. – Не было этой очумелой беготни, как белка в колесе: работать на трех работах, чтобы как-то тянуть семью, а на жизнь уже и времени не остается…
Я разинула рот: Максимилиан повторял собственные мамины слова, которые она, бывало, в плохом настроении говорила соседкам. Мама не насторожилась – наоборот, закивала с готовностью.
– А этот гламур, – продолжал Максимилиан, глядя маме в глаза. – Эта пошлость… Невозможно стало включить телевизор…
– Нам пора, – я встала, чуть не опрокинув табуретку. – Максим, пошли.
– Лена, что за командный голос? – Мама нахмурилась. Петька и Димка исподтишка перебрасывались куриными костями за ее спиной.
Я выразительно посмотрела на Максимилиана.
– Извините, Евгения Павловна, – Максимилиан поднялся. – Мне надо сегодня сдать книгу в библиотеку. Прямо сейчас.
– Никогда не смей так делать.
– Как?
– Не смей колдовать у меня в доме! Не смей издеваться над моими родными!
– Издеваться? Колдовать?! Лена, такому колдовству обучен любой разумный младенец…
– Ты понял, о чем я говорю, – сказала я, как отрезала. – И хватит!
В пустыне светало. На песке виднелись, не занесенные ветром, наши вчерашние следы; впрочем, какие они вчерашние, ведь здесь, в пустыне у границ Королевства, время не сдвинулось ни на секунду.
Саранча еще заканчивает ночной переход. Но скоро уже остановится, чтобы разбить лагерь – днем варвары отдыхают, укрывшись от солнца в шатрах и палатках.
– Хватит так хватит, – пробормотал Максимилиан, обернулся черной птицей и взмыл в небо.
Я взлетела за ним, тяжеловато, но уверенно. Лететь навстречу рассвету – приятно; из-за горизонта показался край солнца, я прищурилась. Ветром меня подбрасывало, как лодку на волнах, впереди показалась зубчатая кромка гор, пески внизу сменились лугами, потом перелесками…
Какое оно красивое, мое Королевство. Какие синие горы, какие желтые и синие луга. Как живописно бегут ручьи по камням, будто нарисованные. Какими яркими белыми лентами тянется прибой вдоль морского берега… И какая страшная опасность надо всем этим нависла.
Замок некроманта щетинился башнями. Я приземлилась на самую высокую – как божья коровка на кончик черного пальца. Перевела дыхание.
Горело под солнцем озеро. Вода у берега волновалась. Присмотревшись, я различила колоссальное белое брюхо, то всплывавшее, то снова уходившее в глубину.
– Что там?
– Рыба-зомби, – Максимилиан на лету превратился из птицы в человека, шлепнул подошвами кроссовок о каменный зубец. – Страж озерных ворот.
– Почему вверх брюхом?
– Потому что дохлая!
– Где ты взял эту гадость?
– Где взял, там больше нет!
Вниз с башни вела узкая лестница. Из стен справа и слева торчали стальные штыри.
– Это зачем?
– Тут у меня будут живые мертвецы прикованы.
– Как тогда развернуться на такой узкой лестнице? Как в автобусе в час пик?
– Прикованные мертвецы нужны не для удобства, а для того, чтобы останавливать врагов. И устрашать вассалов.
– У тебя есть вассалы?
– У меня и мертвецов пока что нет, – миролюбиво согласился Максимилиан. – И хватит меня упрекать, ты ведь знаешь, кто я такой, и все равно со мной водишься!
А что мне остается делать, подумала я грустно, но вслух ничего не сказала.
Глава 6
Оборванные нити
Мы спустились в пиршественный зал. Стояло солнечное утро; огненные шары погасли. Свет пробивался из витражных окон, узких, будто цветные ленточки. На мозаичном полу, приглядевшись, можно было различить орнамент из черепов и костей.
– Завтракать будем?
– Ты у моей мамы полхолодильника сожрал! А теперь нет ни минуты лишней!
– Хорошо. – Максимилиан уселся на трон с высокой черной спинкой, закинул ногу на подлокотник. – Первое: изнанка – не другой мир. Это часть нашего мира. А значит, когда мы уйдем на изнанку, здесь время не остановится. Саранча все так же будет топать и к послезавтрашнему утру встанет у замка.
– Ясно, – пробормотала я сквозь зубы.
– Второе: на изнанке можно отыскать потерянные нити. Забытые, спутанные. Если где-то можно найти следы Оберона – только на изнанке.
– Ясно, – отозвалась я куда с большим энтузиазмом.
– Третье: долго оставаться на изнанке нельзя. Портит характер.
– Да ну? – Я не сдержала нервный смешок. – А если у кого уже испорчен?
– Тот сам себе злобный домовой, – отозвался Максимилиан без улыбки. – Если долго пробыть на изнанке жизни, все на свете начинает казаться отвратительным, мерзким… Кругом мерещатся враги. В конце концов человек захлебывается в собственной желчи.
– Весело, – сказала я, никакого веселья не чувствуя.
– Поэтому мы будем входить на изнанку и возвращаться обратно так быстро, как только сможем.
– Согласна.
Максимилиан покачал ногой в черной кроссовке:
– Для того чтобы пройти на изнанку и вернуться, нужны двое. Два мага.
Я кивнула. Разумеется: если бы Максимилиан мог обойтись без меня – обошелся бы.
– Ты готова?
– Хоть сейчас, – сказала я так громко и уверенно, как только смогла.
Он серьезно глянул мне прямо в глаза. Взгляд у него был сумрачный – мурашки по коже.
Через полчаса мы приземлились на широком пыльном подоконнике кабинета Оберона. Я бы не нашла его среди многих окон замка – но Максимилиан, кажется, бывал здесь не раз. Он птицей впорхнул внутрь; я сперва повисла на руках, посмотрела вниз на ров с острыми кольями, потом, ругаясь, залезла в окно.
В комнате было по-прежнему пусто. Темнела крысиная дыра в полу. Штора, прикрывавшая книжный шкаф, белела размытыми пятнами – известка?
– Начнем отсюда. – Максимилиан хищно огляделся. – Поднимись на скамейку.
– Зачем?
– Чтобы мы были одного роста, – терпеливо объяснил Максимилиан. – Вот так.
Прежде чем забраться на скамейку, я отвернула край клетчатой шкуры, чтобы не запачкать. Мне не хотелось ничего портить в кабинете Оберона – даже теперь, когда кабинет разорен, а король пропал. Встав кроссовками на светлое дерево, мысленно попросив у Оберона прощения, я обернулась к некроманту.
Покидая свой замок, он переоделся. Теперь на нем были кожаная куртка, короткие штаны, мягкие сапоги выше колен – все аспидно-черное. Тонкий плащ крепился у горла черной эмалевой застежкой.
– В черном-пречерном лесу… – пробормотала я с нервным смешком. – На черной-черной поляне…
– Что?
– Ничего…
– Боишься?
– Кто, я?!
– Ну вот и ладненько.
Он стоял передо мной, и теперь мы действительно были одного роста. Максимилиан поднял руки ладонями вперед – будто собираясь поиграть со мной в «ладушки». Я повторила его жест, и наши ладони встретились. Я невольно вздрогнула: у некроманта были очень холодные руки.
– Когда почувствуешь, что пора, просто шагни вперед, – пробормотал Максимилиан. – Все имеет изнанку, Лена. Все имеет изнаночную сторону…
Его белое лицо заколебалось, будто отражение в воде, будто марево над костром. У меня зашумело в ушах; кожа Максимилиана становилась темнее, глаза светлее, волосы из белых сделались темно-русыми…
Я узнала себя. Это я стояла передо мной, и мои руки касались моих ладоней…
Я шагнула вперед – и свалилась со скамейки.
Мы оказались стоящими посреди той же комнаты – кабинета Оберона. Той самой, но здорово изменившейся; пол был затянут густым ковром из переплетающихся цветных корешков, нитей, петелек, а поверх него накрыт слоем тумана, зыбкого, неровного. Сгустки его чередовались с почти прозрачными «окнами».
Я посмотрела на Максимилиана. Вопреки моим страхам, некромант остался прежним, в меня не превратился. Надо думать, и у меня белые патлы не отросли.
– Ищем, – сказал Максимилиан. – Шкаф.
Из-под портьеры, прикрывавшей книжный шкаф, тянулись целые гроздья, жгуты ярких, мерцающих в тумане ниточек. Максимилиан сорвал ткань раньше, чем я успела крикнуть: «Осторожно!» Взвилась туча пыли, но больше неприятностей, к счастью, не случилось: открылись книги на полках, опутанные, пронизанные нитями.
– Вот они, изнаночные связи, – пробормотал некромант. – Давай разбирать.
Он принялся снимать с полок том за томом. Яркие нити тянулись за книгами, тусклые рвались, будто сгнившие тонкие корешки. Максимилиан брал в руки одну веревочку за другой, ощупывал их, пытаясь отделить от общей путаницы. Нити шевелились, как струи дыма в воздухе, как волосы утопленника под водой, тянулись за его руками и пытались ускользнуть из его рук; мне стало не по себе.
Я взялась за посох и, ощутив его в ладонях, немного осмелела. Навершие мерцало красным. Смутная опасность грозила отовсюду.
Я огляделась. По всему кабинету Оберона, вдоль стен и на потолке, тянулись нити, толстые и тонкие, целые и рваные. Казалось, тут поработал сумасшедший электрик или безумный паук. Большей частью нити были собраны в пучки и протянуты аккуратно – наверное, потому, что указы и решения, принимавшиеся в этом кабинете, были правильными и справедливыми. И только вокруг книжного шкафа царила путаница. Может быть, в этом были замешаны авторы книг? Или читатели, когда-то использовавшие их мудрость не по делу?
Три или четыре легкие нитки, будто шерстяная пряжа, обвивались вокруг моей шеи. Двигаться не мешали. Я взялась за них – от прикосновения они истончились и пропали, но стоило мне разжать руку – появились снова.
Немного освоившись в комнате, я выглянула в окно. Изнаночное Королевство казалось блеклым, сумрачным, вовсе не таким, как настоящее. Я видела людей, суетящихся на крепостной стене, и знала, что каждый из них опутан нитями и узелками, хотя разглядеть их с такого расстояния невозможно…
– Ты будешь мне помогать или нет?!
Максимилиан сгрузил с полок уже половину книг, больших и маленьких, в кожаных и матерчатых переплетах. Я не сразу заставила себя взяться за светящиеся нити; на ощупь они оказались очень разные – шершавые и заскорузлые, скользкие, как шелк, пульсирующие, как трубочки с горячей водой; иные расползались в руках, как гнилые травинки. Это были причины, следствия, обрывки когда-то прочных связей. Две книги, одинаково большие и толстые, оказались прочно пришиты друг к другу – автор одной был учеником автора другой, оба жили в незапамятные времена…
Подсвечивая себе навершием посоха, я заглянула в самую глубь шкафа. Туда, как в темную пещеру, уходили нити; я нащупала странный томик. Черный кожаный переплет местами будто истаял, из-под него проглядывал то картонный, совсем простой, то медный с прозеленью, то желтый из непонятного материала. Вся книга казалась слепленной из фрагментов и лоскутков, и непонятно, как все это держалось вместе.
– Книга-оборотень, – сказал Максимилиан. – Испорченная.
Он бесцеремонно выхватил мою добычу. Лопнули две-три старые нитки, другие потянулись за книжкой, будто лазерные лучи, – откуда-то с потолка, с пола, от двери…
– Ого, – сказал Максимилиан.
Он плюнул на палец и потер обложку. Черный кожаный переплет на миг сделался серым и снова вернул себе прежний цвет, картонные «заплатки» потемнели. Проступило название – «Чердак Мира», частью тисненное золотом, частью отпечатанное типографской краской на картоне. Совсем недавнее воспоминание проскользнуло, будто солнечный зайчик, по дну памяти – и пропало раньше, чем я успела его ухватить.
– Здесь свежие нити, – пробормотал Максимилиан. – Молодец, Ленка.
И он принялся пролистывать страницы, то желтые, то белые, украшенные старинными гравюрами и аляповатыми детскими иллюстрациями. Эта книга напоминала модницу, нацепившую одновременно бальное платье, лыжную шапочку, звериную шкуру, бикини и рясу. От каждой страницы тянулись нити, и они путались, свивались в клубок, рвались, но одна нитка выделялась среди всех. Она прошивала книгу, она держала на себе весь спутанный клубок других нитей, и даже на ощупь была тугой, как струна. Максимилиан ловко выделил ее, ухватился и, скользя по нити пальцами, проследил до самой двери. Там нитка уходила вниз, в полный узелков «ковер», и пропадала в тумане.
Читать бесплатно другие книги:
![Success [успех] в Большом городе](/book/mini/2104.jpg)
