Темная сторона души Михалкова Елена

– Вероника… – позвала она, спускаясь по лестнице.

Никто не ответил. Но Маша пять минут назад слышала голос подруги из нижних комнат и была уверена, что та все еще в доме.

– Верони-ика! – повторила она, заглядывая в большую комнату. Там никого не оказалось, и Маша уже собиралась выйти, как хрипловатый голос будто совсем рядом с ней произнес:

– Столько лет прошло, а все пережевываешь в голове, забыть не можешь?

Вздрогнув, Маша резко обернулась и увидела в палисаднике за открытым окном две фигуры. Ветер дул в окно, принося голоса с собой, и казалось, что разговаривают в комнате.

– И хотела бы забыть, да не получается, – отозвалась Вероника сдержанно. – Очень хочется поддержку семьи получить в темный час, понимаешь?

В ответ раздался негромкий смех. Юлия Михайловна смеялась искренне, от души.

– Значит, ты, Верка, полежала в больнице пару недель и решила, что вот оно, несчастье? – спросила она наконец. – Темный час? Да ты просто ничего в жизни не видела, ничего о ней не знаешь, вот тебе и кажется всякая ерунда несчастьем.

Вероника начала что-то говорить, но Юлия Михайловна перебила ее. Голосом, из которого исчезло все веселье, проговорила, наклонившись к дочери:

– Запомни, милая: твой самый темный час еще впереди. Ждет он тебя, слышишь? Вот дождется – и вспомнишь ты ту больницу как легкую жизнь. Помяни мое слово – дождется!

– Юля, прекрати, пожалуйста, – негромко сказала Вероника, но мать уже вышла из палисадника и прикрыла за собой калитку. Вероника осталась сидеть с тяпкой в руке над маленькими бархатцами, трепетавшими на ветру растопыренными листочками.

После полдника Вероника показала Маше дорогу в баню.

– Вот по той тропинке надо идти, а потом направо завернуть, – объясняла она, стоя около дома Липы Сергеевны. – В общем, просто рядом с их участком пройти.

– Знаешь, Вероника, давай-ка мы с тобой вместе сходим, – покачала головой Маша. – А то мне неловко разгуливать по чужому огороду. Вдруг не туда поверну?

Вероника открыла калитку и по вытоптанной тропинке пошла впереди Маши. Маленькая черная покосившаяся банька виднелась далеко впереди, в самом конце заросшего поля.

– Зачем же было так далеко баню строить? – проворчала Маша, старательно обходя кусачую крапиву. – Пока идешь обратно, опять перепачкаешься.

Она остановилась и огляделась. Они прошли половину пути, оставив за собой участок с длинными ровными грядками. Впереди росла трава, из которой выглядывали ромашки, а за банькой сразу начинался шумящий лес. Дорога к нему проходила метрах в ста от бани, и по ней сейчас брели, покачивая белыми головами, две козы.

– Ты коз не боишься? – оборачиваясь к ней, улыбнулась Вероника.

– Побаиваюсь, – призналась Маша. – Думаешь, они тоже мыться в баню пойдут?

Вероника рассмеялась.

– Поздороваться точно подойдут, потому что это наши знакомые козы, – ответила она. – И хозяин их – наш знакомый.

Они как раз подошли к дверям бани, и козы, тряся головами, подбежали к Веронике. За ними по тропинке от дороги шел хозяин – коренастый широкоплечий мужик в штанах-шароварах и куртке на голое тело.

– Здрасьте, Вероника Сергевна, – за двадцать шагов громко поздоровался он, тряся перед собой маленькой корзинкой. – Вот, деткам подарочек несу!

Маша удивленно взглянула на Веронику. Та улыбнулась и пожала плечами.

– Это Лесник, – негромко сказала она. – Я сейчас вас познакомлю, он тебе понравится…

Голубоглазый Лесник, а, точнее, Степан Андреевич Лесников, и в самом деле понравился Маше. В том, как он заглядывал Веронике в глаза, как ласково почесывал своих коз, как протягивал корзинку, доверху наполненную ароматной лесной земляникой, было что-то очень трогательное.

– Он и в самом деле раньше лесником работал, – рассказывала Вероника, потом, когда они с Машей сидели на крылечке бани и поедали пахучие сладкие ягоды, – пока не уволили его. Хороший человек, но в такие запои уходит, что даже деревенским пьянчужкам не снилось. А лесу постоянный пригляд нужен. В общем, наш Степан Андреевич давно уже не лесник… А мы с ним дружим, – продолжала она, – молоко у него заказываем, да и он сам просто так заходит. Митя даже подшучивает, что Лесник в меня влюблен.

Она неожиданно покраснела и протянула Маше корзинку с ягодами.

– Это хорошо, – сказала Маша, поднимаясь с крыльца. – Если Митя тебя бросит, без мужика не останешься.

Вероника подняла на нее возмущенный взгляд и собиралась что-то сказать, но рассмеялась вслед за Машей.

– Ну тебя! Я ведь всерьез приняла. Совсем шутки перестала понимать в последнее время, потому что…

Она не договорила, но это и не требовалось: Маша знала, что имеет в виду Вероника.

– Пойдем, баню топить пора, – позвала она и пошла по тропинке к дому Липы Сергеевны, осторожно поднимая корзинку над травой.

Баня к их приходу получилась такой, какой и обещала Маша, – теплой и мягкой. Они с Костей с удовольствием поплескались холодной водой из тазиков, выпустили несчастную бабочку, бившуюся о крохотное запотевшее окошко, и долго потешались над веником из нескольких жалких веточек, стоявшим в углу. Как Маша ни пыталась объяснить Косте, что им не подметают пол, а парятся, он отказывался ей верить. Придумал, что на нем летает старушка Липа Сергеевна, потому что метла – это для молодых ведьм, а веник – как раз для старых, и был страшно доволен своей выдумкой.

– Ты бы спасибо сказал Липе Сергеевне, – шутя пристыдила его Маша. – Она по доброте душевной нас помыться пустила, а ты говоришь – Баба-яга. Иди одевайся… Сам Кощей Бессмертный!

Улыбающийся Костя выскочил в предбанник, быстренько растерся полотенцем и натянул на себя чистую майку и штаны.

– Мам, я пошел! – крикнул он под дверью. – Что тете Веронике сказать? Ты когда придешь?

– Скажи – примерно через час, – откликнулась Маша. – Голову вымою, белье постираю – и приду. Ключ у меня, дверь я закрою – пусть не беспокоится.

Послышалось угуканье, показывающее, что Костя воспринял информацию, проскрипела дверь, и Маша осталась в бане одна.

Она набросила на дверь крючок и принялась стирать белье, тихонько напевая себе под нос. Где-то в углу жужжала муха, по крыше пару раз пробежала птичка. Маша глянула в окошко и удивилась: оказывается, уже стемнело, а она и не заметила со своей стиркой. Конечно, возиться ей пришлось долго, потому что за многие годы беспорочной службы стиральной машинки Маша совершенно отвыкла стирать руками. Вдобавок маленький обмылок хозяйственного мыла постоянно выскальзывал из рук, и она отругала себя за то, что не догадалась попросить у Вероники стиральный порошок.

За дверью послышались шаги.

– Костя, это ты? – обрадовалась Маша, решив поэксплуатировать сына и сгонять его за порошком, чтобы достирать остатки белья как белый человек. – Костя?

За дверью молчали.

– Вероника? – спросила Маша, перестав полоскать майку.

Человек за дверью не отвечал.

«Хозяйка, наверное, пришла меня выгонять, – сокрушенно решила Маша. – Ну конечно, деревенские рано спать ложатся, а сейчас уже стемнело. Эх, не достираю…»

Наклонившись, она зашла из предбанника внутрь бани, шагнула к окошку, чтобы посмотреть, кто пришел, и замерла на месте, чуть не вскрикнув. Снаружи к окну были прижаты две ладони.

– Костя, что… – осторожно начала она, но оборвала себя на полуслове. Пальцы были не Костины. Руки, плотно прижатые к стеклу, не могли быть руками двенадцатилетнего мальчишки. Нужно было бы попытаться через щели рассмотреть, кто там балуется возле бани, но Маше почему-то совершенно не хотелось этого делать. Ей стало не по себе.

Пересилив себя, она быстро подошла к окну и стукнула по нему ладонью.

– Эй, ну-ка прекратите! – скомандовала она громко, стараясь говорить уверенно.

Руки неожиданно исчезли, но не успела Маша наклониться, чтобы посмотреть на безобразника, как прямо перед ее лицом что-то закрыло окно, и она отшатнулась. Приглядевшись, Маша поняла, что загородила его старая доска, которую она видела за баней. Доска была прижата к окошечку так, что не оставалось даже щели.

Маша вернулась в предбанник, подошла к двери и положила руку на крючок. «Сейчас открою и наору на урода, – решила она. – Матом». Она, правда, совершенно не умела материться, но сама мысль о том, как страшно она облает того, кто стоит снаружи, придала ей храбрости. Маша уже собиралась распахнуть дверь, когда снаружи раздался странный звук.

– Ш-ш-ш-ш, – сказал тот, кто был за дверью. – Ш-ш-ш-ш-ш-ш…

Он стоял вплотную к двери, прижав губы к узенькой щели, и говорил только «ш-ш-ш-ш…». Это было так дико и абсурдно, что Маша перепугалась. Она не была трусихой, не боялась темноты и страшных маньяков в городских парках, но, стоя в предбаннике в одной майке и вслушиваясь в негромкое шипение, испугалась.

– Долго шипеть будешь? – спросила она, сглотнув и постаравшись взять себя в руки. – Отойди от двери, сейчас кипятком обварю!

Снаружи послышался смешок. Человек, который шипел, откуда-то знал, что никакого кипятка у нее нет и что она не откроет дверь.

«Господи, да кто там может быть? – уговаривала себя Маша, не сводя глаз с крючка, казавшегося очень маленьким и ненадежным. – Ну, подросток шалит. Или, может, пьяный подошел…» Маленькая тусклая лампочка над головой неожиданно мигнула, и Маша дернулась: остаться в темном предбаннике было бы совсем жутко.

Шипение прекратилось. Теперь за дверью стояла тишина – но тишина неправильная, ненастоящая. Настоящая была с жужжанием мухи, с топотком трясогузки по крыше, а наступившая была тишиной ожидания. Тот, кто стоял снаружи, ждал, что сделает Маша. Он наверняка не боялся, что она закричит, потому что баня стояла вдалеке от дома, а хозяева глуховаты. Нет, кричать бессмысленно… Маша прислушалась к звукам за дверью, и ей показалось, что теперь тишина изменилась.

«Ушел?»

Сунула ноги в стоптанные кроссовки, подошла к двери и затаила дыхание. Тихо. Она сжала руки в кулаки, разжала и быстро откинула крючок. Дверь со скрипом открылась, впуская в предбанник свежий вечерний воздух.

Маша шагнула наружу и быстро огляделась. Тропинка терялась в сумерках, но на ней никого не было. Светились окошки домов. Где-то грустно промычала корова. Маше нужно пройти по тропинке всего каких-то пятьдесят шагов, чтобы оказаться рядом с домом старушки Липы Сергеевны… Но она остановилась на месте, настороженно вглядываясь в высокую траву по сторонам тропинки.

Тот человек находился теперь там. Маша сглотнула слюну и обругала себя за трусость, но ничего не помогало: что-то внутри подсказывало, что он просто играет с ней, как кошка с мышкой, прячется в траве, присматривается к ней и хихикает. Она ясно представила, как он прыгнет на нее сзади, когда она пойдет по тропинке. «Ну конечно, как Рэмбо!» – попыталась она сыронизировать сама над собой, но самоирония не помогла. Страх засел внутри – противный, как наевшийся таракан.

«Нельзя стоять здесь всю ночь», – сказала она себе. Сзади раздался шорох. Маша вскрикнула, резко обернулась, но оказалось – всего лишь ветер качнул дверь.

– Все, хватит, – решительно сказала Маша и пошла по тропинке. Первый шаг, второй, третий… Она уже почти поверила в то, что напридумывала себе всяких ужасов, когда в десяти шагах от нее из травы стала подниматься темная фигура.

У Маши перехватило горло, так что она не смогла даже вскрикнуть. Она бросилась сначала к бане, но внезапно заметила на дорожке вдоль леса человека, идущего к околице, – он был еле виден в сгустившихся сумерках. Не раздумывая ни секунды, Маша помчалась к нему.

Ей казалось, что она никогда так не бегала. Трава хлестала по голым ногам, а около дороги она споткнулась, и старенькая кроссовка чуть не слетела. Маша вылетела прямо на человека, остолбеневшего при виде ее, и выдохнула:

– Там кто-то в траве прячется, мне страшно! Пожалуйста, проводите меня до дома!

И только тогда, подняв глаза, узнала спортсмена из дома напротив.

Когда запыхавшаяся дамочка выскочила на Сергея, как чертик из коробки, он чуть не отскочил в сторону. Это была соседка, про которую на днях сказал ему Макар. Тогда он не рассмотрел ее издалека, заметил только, что волосы у нее рыжие. Они и впрямь были светло-рыжие, как у собаки колли, собранные сейчас в хвостик сзади. Лицо у нее было бледное, с двумя красными пятнами на щеках, а глаза такие испуганные, словно она увидела привидение. Сергей сначала даже не понял, что она сказала.

– Человек в траве, – повторила Маша, которая очень хотела вцепиться в его рукав, но понимала, что будет тогда выглядеть полной идиоткой. Мужик с хмурой физиономией, кажется, и так счел ее ненормальной.

– Где? – быстро спросил Бабкин, уже направляясь к бане. – Покажите, где вы его видели.

Немного удивленная столь активными действиями, Маша пошла за ним, оглядываясь по сторонам. Страх ее почти исчез, и осталось только воспоминание о страхе – гадкое, липкое. Они дошли до бани, и мужик обошел ее кругом, зашел внутрь и даже поднял голову, оглядывая крышу. Маша держалась рядом с ним, не отставая ни на шаг.

– Расскажите-ка подробнее… – попросил он и сел на крыльцо.

Маша послушно рассказала, не забыв про шипение. Бабкин взглянул на окно. Доска лежала на траве.

– Вы… проводите меня, пожалуйста, – попросила Маша неуверенно.

– Провожу, конечно, – удивленно посмотрел на нее сосед. – Вы, главное, не бойтесь.

«Решил, что у меня тараканы в голове живут, – поняла она. – Человек шипел… в траве прятался…» Ей захотелось убедить мужчину в том, что она ничего не придумала, но Маша сдержалась. В конце концов, какая разница, что подумает о ней сосед из дома напротив?

Бабкин незаметно бросил взгляд на женщину. Она уже пришла в себя – пятна исчезли, лицо приобрело нормальный цвет. Ей года тридцать два – тридцать три, но из-за хвостика на затылке выглядит моложе… Серые глаза вопросительно взглянули на него, и Сергей поднялся с крыльца.

– Пойдемте, а то совсем стемнеет, – сказал он. – Вещи свои не забудьте.

Когда они дошли до дома Егоровых, и в самом деле стало темно. Вдалеке горел одинокий фонарь. Маша поставила тазик на крыльцо и обернулась к соседу.

– Спасибо вам большое, – благодарно улыбнулась она. – Я и правда очень испугалась.

– Было отчего, – лаконично ответил Бабкин. – Кстати, меня Сергеем зовут.

– А меня – Машей.

Она ждала, что он скажет что-нибудь вроде стандартного «приятно познакомиться», но Сергей молчал, глядя на нее, покачиваясь вперед-назад и заложив руки за спину.

– Изучили? – спросила Маша серьезно.

– Угу, – кивнул тот. – Пойдете завтра с утра с нами на озеро?

– А я… я с Костей, – растерялась Маша.

– А я…. я с Макаром, – с такой же интонацией ответил Сергей, и она искренне рассмеялась – получилось забавно и похоже.

– В десять зайду, – пообещал Бабкин. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказала она ему в спину.

Бабкин перешел дорогу и скрылся в своем дворе. Ему хотелось дойти до бани соседей, но он понимал, что ни малейшего смысла в том нет: тот, кто прятался в траве, уже двести раз успел удрать далеко-далеко.

«Что ж за сволочь? – подумал Сергей, заходя в дом. – Шипел он, значит…»

– Ты в лесу заблудился? – сонно пробормотал со своего дивана Макар.

– В траве, – хмыкнул в ответ Сергей. – Грибы искал.

– Нашел?

– Почти. Тощий такой гриб, гнилой. Если не ошибаюсь, Раскольников его фамилия.

Глава 7

К утру Маша окончательно уверилась, что вчерашнее вечернее происшествие было совершенно незначительным: подумаешь, кто-то из деревенских шутников захотел посмеяться над глупой городской теткой. А потому Веронике с Митей она решила ничего не рассказывать, чтобы, во-первых, лишний раз не выставлять себя трусихой, а во-вторых, не пугать и без того запуганную Веронику.

Но отмолчаться не получилось.

Когда утром Маша с Костей спустились к завтраку, то обнаружили Юлию Михайловну, восседающую не на своем обычном месте у окна, а за столом, напротив Машиного стула. На сей раз на ней были не заношенные майка и штаны, а цветастое кимоно с длинным шелковым поясом.

Дождавшись, пока все поздороваются и рассядутся за столом – поедать испеченную Вероникой с утра творожную запеканку, – Юлия Михайловна выждала паузу и невинно сообщила:

– А наша гостья-то вчера отличилась! Мужика с собой из бани привела…

Пять пар глаз уставились на Машу. Костя только открыл рот, как Маша невозмутимо спросила:

– Завидуете, Юлия Михайловна?

И пока Ледянина искала, что бы достойно ответить, Маша перехватила инициативу и рассказала озадаченным Егоровым о том, что случилось накануне.

– Руки к стеклу прижимал? – недоверчиво переспросил Митя Егоров и переглянулся с женой.

– Угу, – кивнула Маша, мельком поглядев на Костю. Тот сидел нахмурившись и переводил взгляд с одного взрослого на другого.

– Хм, что-то новенькое, – покачал головой Митя. – Никогда такого не было.

– Алкашей в Игошине хватает, но все они тихие, безобидные, – вступила Вероника. – А около бани прятаться и потом в траве сидеть… я даже не знаю, на что это похоже…

Она еще раз посмотрела на мужа, и в глазах обоих Маша явственно прочитала недоверие. Очевидно, что неизвестного, поджидавшего ее ночью в траве, они сочли плодом Машиного встревоженного воображения.

– Я теперь с тобой везде буду ходить! – громко заявил Костя.

– Защитничек… – хмыкнула Юлия Михайловна. – Правда, все лучше нашего суслика.

Она выразительно поглядела на зятя. Маша внутренне сжалась, ожидая очередного скандала, но Митя, к ее удивлению, отреагировал довольно спокойно.

– Юлия Михайловна, вы можете называть меня как хотите, – пожал он плечами и встал, чтобы помочь Веронике собрать посуду. – Вы уже старый, больной человек и не можете контролировать себя. А на больных обижаться….

Он не закончил фразу, повернулся лицом к раковине и принялся мыть посуду. Дети за столом замерли, и Маша поняла: они ждут продолжения, ждут, что же ответит старуха! Им, конечно, страшно, противно, но одновременно интересно. Она встретилась глазами с Юлией Михайловной и прочитала в них удовлетворение. Мать Вероники была довольна, она улыбалась. «Бедный Митя», – успела подумать Маша до того, как Юлия Ледянина заговорила.

– Уже лучше, – одобрительно заметила она, поигрывая концом своего шелкового пояса. Ткань извивалась между ее пальцев, как тропическая змейка. – Значит, ты придумал домашние заготовки и теперь будешь их использовать. Неплохо, неплохо… – Она хрипло хохотнула, как всегда, когда была чем-то довольна. – Только вот, суслик, у тебя соображалки не хватит на большее. Ну-ка скажи мне, – ее голос стал резким, речь ускорилась, – ведь именно ты вчера ходил за ней подглядывать, правда? – Она кивнула в сторону Маши. – Знаю, что ты. Из окна тебя видела, как ты крался через дорогу. Сказал-то ведь, что пошел калитку заднюю прикрыть, а сам…

– Неправда! – выкрикнул Митя, обернувшись, и все увидели, какое красное у него лицо. – Зачем же вы так нагло и гадко врете?!

– Митенька, Митенька, успокойся, – дрожащим голосом попросила Вероника. – Юля, ну как тебе не стыдно…

– Мне?! – изумилась старуха. – Не мне, а ему должно быть стыдно!

Ее указательный палец, обмотанный красно-зеленой тканью, вытянулся в сторону зятя.

Маша одним глотком влила в себя чай и собралась поскорее встать из-за стола, но тут раздался голос Ирины.

– Папа, это правда? – спросила она, глядя на отца. – То, что она говорит, – правда?

– Ирина, да ты что! – строго сказала Вероника. – У Юли шутки такие, разве не знаешь?

– Нет, папа, ты сам скажи! – настаивала Ирина, поджимая тонкие губки.

– Фу-ты, пропасть! – Митя в сердцах так приложил тарелку об стол, что по ее краю пошла трещина. – Неужели у тебя, Ирка, совести хватает такие вопросы мне задавать? Да ты за кого меня принимаешь?!

– А ты не кричи на меня! – выкрикнула Ирина, вскочила с места и выбежала из комнаты.

Митя секунду смотрел вслед дочери, а затем ушел в дом, крепко прикрыв за собой дверь. Вероника вздохнула и села на место, сжимая в руках надтреснутую тарелку.

Снаружи раздался стук в калитку.

– Эй, хозяева! – послышался мужской голос. – Дома кто есть?

– Есть! – откликнулась Маша. – Одну минуту!

Она быстро вымыла посуду за собой и Костей и сочувственно посмотрела на Веронику. Та так и сидела, проводя пальцем по маленькой трещинке на тарелке. Маша хотела что-то сказать, но поняла, что любые слова сейчас бесполезны, и вышла из кухни. Новый знакомый уже ждал, и задерживать его ей не хотелось.

Три часа, проведенные на озере, пролетели незаметно… Друг Сергея с редким и забавным именем Макар остался дома, и Сергей пообещал познакомить их в другой раз.

– Вы ему понравитесь, – успокаивающе сказал он Маше по дороге таким тоном, каким обычно люди говорят: «Не беспокойтесь, он вам понравится».

Маша хмыкнула и хотела спросить, с какой стати она должна нравиться неизвестно кому, но передумала. Стоило признаться самой себе, что ей и в самом деле хотелось бы понравиться другу Сергея, кем бы он ни был.

Ее беспокоило, как Костя отнесется к новому знакомцу, но, к Машиному облегчению, в первые же десять минут все разрешилось наилучшим образом, стоило только Сергею упомянуть о том, кем он работает.

– Не, вы реально сыщик? – изумленно протянул Костя.

– Чисто конкретно и в натуре, – серьезно кивнул Бабкин. – Только не государственный, а частный.

– Вау!

Костя остановился и уронил в песок пакет, который ему было поручено нести особенно бережно.

– Костик, помидоры! – страдальчески воскликнула Маша. – Все передавишь!

Бабкин забрал у мальчишки пакет и подмигнул ему.

Следующие полчаса он подробно отвечал Косте на все его вопросы. Поначалу Маша пыталась осаживать сына, но потом махнула рукой. Ей и самой было ужасно любопытно, чем же занимаются частные сыщики, и она с открытым ртом слушала, как Сергей и его друг искали девушку, попавшую в религиозную секту[Эта история описана в книге Е. Михалковой «Знак Истинного Пути», издательство «Эксмо».].

– Слушайте, классная у вас работа, – с уважением заметила она, дослушав до конца.

– А вы чем занимаетесь?

Сергей повернулся к ней и первый раз за все время посмотрел на нее в упор. Сейчас, на свету, стало видно, что глаза у него не черные, как ей показалось вчера, а темно-карие, с золотистой оболочкой вокруг зрачка. Взгляд был пристальным, но не наглым.

– Я сценарии пишу, – сказала Маша, слегка смутившись. – Для детишек. По ним делают детскую передачу, называется «Домик Шуши и ее друзей».

Они подошли к самому берегу озера, поросшему мягкой травой. Костя с радостным воплем сорвал с себя майку и бросился в воду, подняв тучу брызг.

– Только у меня вся работа встала, – неожиданно призналась она, стоя рядом с Бабкиным и наблюдая за сыном.

– Почему?

– Потому что… потому что мать Вероники живет с нами, и она меня сбивает, – путано объяснила Маша. – То есть не сбивает, а… мешает… в общем, даже не знаю, как объяснить.

– Пожилая тетка, которая ходит по саду? – нахмурился Сергей, припоминая. – С хриплым голосом?

– Угу. Она своеобразный человек, и мне при ней трудно работается. У меня такое в первый раз, честно говоря, и я даже не знаю, что мне делать. Сценарии-то надо писать.

Она вздохнула и потрогала воду босой ногой. Вода была холодная и чистая. На дне мелькали мальки, и Маша подумала, что нужно написать сценарий про мальков: как они вылупляются из икринок. В конце концов, ей это и самой интересно.

Елена Игоревна Царева выкатила коляску с внуком во двор и поставила в тень липы. Мальчик запрокинул голову назад и уставился на листья, колышущиеся над ним. Елена Игоревна с надеждой наклонилась к Егору, но взгляд ребенка был бессмысленным, как и раньше. Как и всегда. «С нами Бог», – проговорила про себя Елена Игоревна, запретив себе предаваться отчаянию. Отчаяние – для слабых духом, для тех, кто сомневается в Господе. Она не из таких.

С тихим неудержимым вздохом она присела на корточки и начала массаж, который нужно было делать каждый день. Так сказал знахарь, к которому они возили Егора, – не настоящий знахарь, конечно, а просто бывший врач, занявшийся альтернативными методами излечения детей с ДЦП. «Альтернативные методы» – это звучало хорошо, веско, а главное – вселяло надежду, что раз уж не помогли традиционные методы, то есть еще и другие, альтернативные, и вот с ними-то все непременно получится.

Елена Игоревна нажимала на точки: под коленками, в которых, казалось, прощупывается каждая косточка, потом на щиколотке, постепенно спускаясь к стопе. Она повторяла процедуру четыре раза в день, строго по часам, читая молитвы, как и велел доктор. Елена Игоревна знала, что Светлана никаких молитв не читает и вообще не верит в то, что Егору что-нибудь поможет. Поэтому она должна была стараться за двоих и верить тоже за двоих.

– Тяжело, – вслух призналась она мальчику, прервав молитву. – Но мы должны тебя вылечить, правда, дружок?

Егор пускал слюну изо рта, и глаза его были по-прежнему бессмысленны.

– Мальчик, ты меня слышишь? – умоляюще спросила бабушка. – Егорушка!

Ветер подул сильнее, и шорох листьев усилился. Егор по-прежнему не отводил от них взгляда, но что именно он видит, Елена Игоревна не знала.

«Ничего, – сказала она самой себе. – Ничего. Справимся. Только бы Светлана выдержала, не сдалась, как в тот раз».

Вспомнив события двухлетней давности, Царева помрачнела. Тогда она смогла изменить ситуацию, подчинить дочь своей воле, спасти ее душу от страшного греха. Но в глубине души Елена Игоревна всегда чувствовала: дай она хоть малейшую слабину, и Светлана повторит то, что сделала тогда, два года назад. И на сей раз ее не остановишь, дочь пойдет до конца.

Елена Игоревна перекрестилась сама, перекрестила внука и повезла коляску к калитке.

Макар заметил старуху, когда она пыталась перевезти коляску через дорогу. Глубокая песчаная колея мешала ей, колеса вязли в песке, и в конце концов женщина поняла, что у нее ничего не получится. Она наклонилась над мальчиком и обхватила его двумя руками.

– Подождите! – крикнул Макар, закрывая за собой калитку. – Я вам помогу!

Он подошел поближе и поздоровался. Соседка смотрела на него, сжав губы, и секунду подумала, прежде чем ответить на приветствие. Лицо у нее было бледное, с острым подбородком, выдающимся вперед, с глубоко посаженными темными глазами, смотревшими недружелюбно из-под седых бровей.

– Я перенесу мальчика, а потом коляску, – сказал Макар. – Вы сами не справитесь.

Он поднял ребенка, оказавшегося неожиданно тяжелым. Судя по его худобе, Макар полагал, что парнишка почти ничего не весит. С трудом перетащив мальчика через дорогу, Илюшин посадил его на траву и вернулся за коляской.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила соседка, когда он поставил коляску рядом с мальчиком. – Дочь спит, а самой бы мне не справиться. Как вас зовут?

– Макар, – ответил Илюшин, слегка удивленный вопросом. Он был уверен, что женщина, нехотя принимающая его помощь, не захочет общаться и постарается уйти поскорее.

– А меня – Елена Игоревна. Скажите, Макар, как пройти на поле с васильками коротким путем?

Макар объяснил дорогу, и соседка собралась уходить, коротко кивнув на прощание.

– Елена Игоревна, вы так любите васильки? – не сдержал он любопытства.

Старуха взглянула на него и хотела осадить, но увидела простака-студента, глядящего на нее открыто и простодушно.

– Нет, не люблю, – покачала она головой. – Но лекарь, который пользует Егора, с чего-то решил, что мальчику нравится синий цвет и что ему нужно видеть больше синего вокруг себя. Вот я и показываю Егору… синий.

Она пожала плечами, отвернулась и покатила коляску по улице. Макар покивал чему-то, понятному только ему, и вернулся в дом.

А спустя полчаса громко хлопнула входная дверь, и ввалился Бабкин, потряхивая пакетом с полотенцем.

– Зря не пошел с нами, – сообщил он Макару с порога. – Вода классная, карасиков видно.

– Вот и принес бы… карасиков! – послышался голос Дарьи Олеговны, выпалывавшей сорняки под окном в палисаднике. – Кстати, что за девица с тобой ходила?

Бабкин высунулся в окно и посмотрел на тетушку. Дарья Олеговна подняла голову, утерла пот со лба и испытующе посмотрела на него.

– Долго таращиться-то будешь? – поинтересовалась она. – А, можешь и не рассказывать. Без тебя знаю. Егоровых девица, живет у них с сыном. Так-то с виду вроде приличная, одно плохо – рыжая!

– Дарья Олеговна, а почему рыжая – это плохо? – спросил Макар, высовываясь в окно рядом с Бабкиным.

– Так ведь веснушки, – удивленно ответила тетушка Бабкина, наклоняясь и машинально закапывая мокрицу обратно в землю. – Что ж хорошего, если у бабы вся физиономия в веснушках? То она простоквашей их выводит, то одуванчиками, то чистотелом, а они выводиться и не думают. У нее тогда что будет? Душевные метания и расстройство кишечника.

Бабкин хрюкнул и исчез. Макар пару секунд задумчиво наблюдал за действиями Дарьи Олеговны, а затем заметил:

– Дарья Олеговна, вы ее полить не забудьте. Мокрица – она водичку любит.

– Какая мокрица? – спохватилась тетушка. – Мокрица?! Ах ты ж, господи! Ну, Сережа, совсем заговорил меня, поганец, со своими бабами! Вот только приди еще ко мне с разговорами! – грозно закричала она. – А где ж мои бархатцы-то, а?

Она вышла из палисадника, и некоторое время Макар с Бабкиным вслушивались в затихающие причитания по поводу бархатцев и сорняков.

– Как искупался? – спросил Макар.

– Хорошо, – кивнул в ответ Бабкин, явно думая о чем-то своем. – Очень даже неплохо. Вода отличная, в ней мальки плавают. А, я тебе уже говорил… – вспомнил он.

Макар внимательно посмотрел на него, усмехнулся и плюхнулся обратно на диван.

* * *

Елена Игоревна всегда знала, что добром отношения ее дочери с этим кудрявым молодым человеком не кончатся. Правда, она о любых отношениях считала, что добром они не кончатся, а счастливая любовь до гроба встречается лишь в бессмысленных слюнявых женских романах, которые Елена Игоревна презирала до глубины души. Но в данном случае она оказалась права.

Кудрявый был начальником отдела маркетинга в одной из фирм, которые проверяла Светлана. Чуть полноватый, высокий, с гладким лицом херувима и обаятельной улыбкой, делавшей его похожим на какого-то голливудского актера, он пользовался успехом у женщин, о чем хорошо знал. Нет, не у женщин – у девушек, причем преимущественно молоденьких. Дамы постарше почему-то не торопились падать к ногам очаровательного Виталика, но он предпочитал списывать их холодность на наличие у него жены и двух очаровательных ребятишек, как две капли воды похожих на папочку. Дамы не хотели понимать, что жена – это одно, а легкие, ни к чему не обязывающие отношения – совсем другое. А вот девушки понимали, и соглашались, и принимали обаятельного Виталика таким, какой он есть, – со всеми его достоинствами и недостатками. Он сразу предупреждал их о том, что ему нужен лишь секс, но так очаровательно и легко, что девушки не оскорблялись и соглашались на его условия.

Светлана Царева являлась исключением хотя бы потому, что девушкой назвать ее ну никак нельзя было. Она стала выглядеть по-женски лет с семнадцати, как цветок, который вечером был крепко сжатым бутоном, а наутро – раз! – и уже полностью распустившийся пион. Впрочем, на пион Светлана не была похожа – скорее на бледную комнатную фиалку, не претендующую ни на особенную изысканность, ни на редкостную красоту. Так, стоит что-то незамысловатое в горшке, цветет – и хорошо.

Но вот ее женское начало, добавлявшее Светлане если не прелести, то миловидности и сдержанного достоинства, Виталик почувствовал сразу. Ему не хватало этого начала в жизни, заполненной юными девушками и по вечерам – уставшей женой, нянькающейся с бойкими погодками. Потому он твердо решил покорить крепость, заранее настроившись на то, что она окажется неприступной.

Крепость пала после второго свидания – не потому, что Светлана была легкодоступной, а потому, что она сразу поверила всему, что он говорил ей, и искренне решила: вот оно, счастье – в лице прекрасного, кудрявого, влюбленного начальника маркетингового отдела. О его семье она, конечно же, знала, но вычеркнула информацию из головы, не напрягаясь, будто годы материнской опеки и нравоучений, вбивания в ее голову понятия «грех» растворились за одну секунду от обаятельной улыбки посредственного прохвоста.

От матери она не скрывалась, да это было и невозможно – Светлана пела по утрам, ходила с блаженной улыбкой, беспрестанно писала сообщения, выстукивая их на клавишах своего сотового телефона и смеясь, когда тот вместо нежнейшего обращения «милюся» удивленно выводил на экран «Нильс?», не понимая, чего от него хотят. Елена Игоревна, узнав о семейном положении избранника дочери, почернела лицом и устроила Светлане такое, что та пряталась по углам, зажимая уши, лишь бы не слышать обвиняющего голоса матери, бросающего страшные слова. Никогда еще старшая Царева не была в такой ярости: все, чему она учила дочь, все нормы нравственности и морали были повергнуты, растоптаны, отданы на поругание похоти! Она собралась посоветоваться с батюшкой о том, как отвратить Светлану от выбранного ею омерзительного пути, но это оказалось лишним: два дня спустя после ее обличения Виталик, смущенно улыбаясь, признался Светлане, что больше не будет продолжать с ней отношения – жена начала что-то подозревать. Светлана была неосторожна и звонила Виталику на все известные ей телефоны совершенно бездумно, а маркетолог за две недели совместной постели был сыт Светланиной влюбленностью по горло.

Светлана не верила ни в религию матери, ни в Бога вообще, но в тот момент была очень близка к тому, чтобы поверить. Кара, как и предсказывала ее мать всего двумя днями ранее, наступила быстро и оказалась жестокой. «Вот так же и я собиралась его у жены отобрать, – в каком-то тупом ошеломлении от случившегося думала она. – И тогда она бы страдала, а с ней и дети. Это меня мое чувство наказало. Так нельзя, нельзя…»

Страницы: «« 123

Читать бесплатно другие книги:

Я надеюсь, что моя книга поможет амбициозным людям, мечтающим стать «номер один» в чем угодно, не пр...
Взрыв на Чернобыльской АЭС 2006 года, породивший Зону, разрушил множество жизней и сломал тысячи суд...
Трудно уцелеть в мире победившей Тьмы. На улицах Сосновска льется кровь и творится злая волшба, любо...
Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана....
Над людьми – ангелы....
В мирной деятельности антикваров иногда случаются эксцессы. Визит милиции в магазин и обвинение в то...