Ведьмак (сборник) Сапковский Анджей

– Нет.

– Это упрощает дело.

– Не думаю. Я не намерен оставаться в стороне.

Ренфри прищурилась.

– Стрегобор завтра умрет, – проговорила она тихо, отбрасывая со лба прядку неровно подстриженных волос. – Зло было бы меньше, если б умер только он.

– Если, а вернее, прежде чем Стрегобор умрет, умрут еще несколько человек. Другой возможности я не вижу.

– Скромно сказано – несколько.

– Чтоб меня напугать, требуется нечто большее, чем слова, Сорокопутка.

– Не называй меня Сорокопуткой, не люблю. Дело в том, что я вижу другие возможности. Стоило бы их обсудить, но, что делать, Либуше ждет. Она хоть ничего, эта Либуше?

– Это все, что ты имела мне сказать?

– Нет. Но теперь иди. Либуше ждет.

В его каморке на мансарде кто-то был. Геральт знал об этом еще прежде, чем подошел к двери, и понял по едва ощутимой вибрации медальона. Он задул каганец, которым освещал себе ступени, вынул кинжал из-за голенища, сунул его сзади за пояс. Нажал ручку. В комнатке было темно. Не для ведьмака.

Он, умышленно не торопясь, как бы сонно, переступил порог, прикрыл за собой дверь. В следующий момент, сильно оттолкнувшись, прыгнул ласточкой, навалился на человека, сидевшего на его лежанке, прижал того к постели, левое предплечье сунул ему под подбородок, потянулся за кинжалом. Но не вынул. Что-то было не так.

– Недурно для начала, – глухо проговорила Ренфри, неподвижно лежа под ним. – Я рассчитывала на это, но не думала, что мы так скоро окажемся в постели. Убери руку с моего горла, будь любезен.

– Это ты?

– Это я. Слушай, есть два выхода. Первый: ты слезешь с меня, и мы побеседуем. Второй: все остается как есть, но хотелось бы все же скинуть сапоги. Как минимум.

Ведьмак выбрал первый выход. Девушка вздохнула, встала, поправила волосы и юбку.

– Зажги свечи. В темноте я вижу не как ты, а видеть собеседника люблю.

Она подошла к столу, высокая, худощавая, гибкая, села, вытянув ноги в сапогах. Оружия вроде бы у нее не было.

– Выпить есть?

– Нет.

– В таком случае хорошо, что я прихватила, – засмеялась она, ставя на стол дорожный бурдючок и два кожаных кубка.

– Почти полночь, – холодно сказал Геральт. – Может, перейдем к делу?

– Минутку. Пей. Твое здоровье, Геральт.

– Взаимно, Сорокопутка!

– Меня зовут Ренфри, черт побери, – подняла она голову. – Разрешаю упускать княжий титул, но перестань именовать меня Сорокопуткой.

– Тише, разбудишь весь дом. Могу я наконец узнать, чего ради ты влезла сюда через окно?

– Какой догадливый! Я хочу спасти Блавикен от резни. Чтобы обсудить это с тобой, я лазила по крышам, словно мартовский кот. Цени.

– Ценю. Только вот не знаю, какой смысл в таком разговоре. Положение ясное. Стрегобор сидит в колдовской башне, чтобы его достать, тебе придется организовать осаду. Если ты это сделаешь, тебе не поможет твой королевский папирус. Если ты в открытую нарушишь закон, Аудоен не станет тебя защищать. Войт, стража, весь Блавикен выступят против тебя.

– Если выступит весь Блавикен, то жутко пожалеет. – Ренфри усмехнулась, показав хищные белые зубки. – Ты разглядел моих мальчиков? Ручаюсь, они свое дело знают. Представляешь себе, что произойдет, если начнется драка между ними и теми телками из стражи, которые то и дело спотыкаются о собственные алебарды?

– А ты, Ренфри, воображаешь, что я буду стоять в стороне и спокойно взирать на такую драку? Видишь, я живу у войта? При надобности буду рядом с ним.

– Не сомневаюсь, – посерьезнела Ренфри. – Только скорее всего один ты, потому что остальные попрячутся по подвалам. Нет на свете бойца, который управился бы с моей вооруженной мечами семеркой. Это не под силу ни одному человеку. Но, белоголовый, давай не будем пугать друг друга. Я сказала – резни и потоков крови можно избежать. Конкретно: есть два человека, которым это под силу.

– Я – само внимание.

– Один – Стрегобор. Лично. Он добровольно выйдет из своей башни, я отведу его куда-нибудь на пустырь, а Блавикен снова погрузится в благостную апатию и вскоре забудет обо всем.

– Стрегобор, возможно, и похож на спятившего, но не до такой же степени.

– Как знать, ведьмак, как знать. Есть доводы, которые невозможно отвергнуть, и предложения, которые нельзя отбросить. К таким, например, относится тридамский ультиматум. Я предъявлю колдуну тридамский ультиматум.

– В чем его суть?

– Это маленькая и сладкая тайна.

– Пусть так. Только сомневаюсь в ее эффективности. У Стрегобора, стоит ему заговорить о тебе, начинают зубы стучать. Ультиматум, который заставил бы его добровольно отдаться в твои прелестные ручки, должен и вправду быть каким-то особым. Давай-ка перейдем сразу ко второй особе, которая может предотвратить резню в Блавикене. Попытаюсь угадать, кто это.

– Ну-ну. Интересно, насколько ты проницателен, белоголовый.

– Это ты, Ренфри. Ты сама. Ты проявишь воистину княжеское, да что я – королевское великодушие и откажешься от мести. Я угадал?

Ренфри откинула голову и громко рассмеялась, успев прикрыть рот рукой. Потом посерьезнела и уставилась на ведьмака горящими глазами.

– Геральт, я была княжной, но в Крейдене. У меня было все, о чем только можно мечтать, даже просить не было нужды. Слуги по первому зову, платья, туфельки. Трусики из батиста. Драгоценности и бижутерия, буланый пони, золотые рыбки в бассейне. Куклы и дом для них повместительнее твоей здешней лачуги. И так было до того дня, пока твой Стрегобор и эта шлюха Аридея не приказали егерю отвести меня в лес, зарезать и подать им мои сердце и печень. Прелестно, не правда ли?

– Скорее отвратительно. Я рад, что ты тогда разделалась с егерем, Ренфри.

– Разделалась?!! Как же! Он смилостивился и отпустил меня. Но сначала изнасиловал, сукин сын, отобрал серьги и золотую диадемку.

Геральт глянул ей в лицо, поигрывая медальоном. Она не отвела глаз.

– На том и кончилась княжна. Платьице разорвалось, батистовые трусики навсегда потеряли белизну. А потом были грязь, голод, вонь, палки и пинки. Я отдавалась первому встречному за миску похлебки и крышу над головой. Знаешь, какие у меня были волосы? Как шелк и спадали на добрый локоть ниже икр. Когда я завшивела, мне обрезали косы ножницами для стрижки овец под самый корень. Больше они так и не отросли по-настоящему.

Она ненадолго замолчала, отбросила со лба неровную прядку.

– Я воровала, чтобы не подохнуть с голоду. Убивала, чтобы не убили меня. Сидела в ямах, провонявших мочой, не зная, повесят меня утром или только выпорют и выгонят. И все это время моя мачеха и твой колдун преследовали меня, нанимали убийц, пытались отравить. Насылали порчу. Проявить великодушие? Простить им по-королевски? Я ему по-королевски башку оторву, а может, сначала вырву обе ноги, там видно будет.

– Аридея и Стрегобор пытались тебя отравить?

– Именно что. Яблоком, заправленным вытяжкой из красавки. Меня спас один гном. Он дал мне рвотный камень, от которого, я думала, меня вывернет наизнанку, как чулок. Но – выжила.

– Один из семи гномов?

Ренфри, которая в этот момент как раз наполняла кубок, держа над ним бурдючок, замерла.

– Ого. Ты много обо мне знаешь. А что? Что ты имеешь против гномов? Или других гуманоидов? Если быть точной, они относились ко мне лучше, чем большинство людей. Но тебе до этого нет дела. Я сказала, Стрегобор и Аридея, пока могли, преследовали меня, как дикого зверя. Потом уже не могли, я сама стала охотником. Аридея откинула копыта в собственной постели. Для нее я составила особую программу. А теперь – для колдуна. Геральт, как ты считаешь, он заслуживает смерти? Ну скажи.

– Я не судья. Я – ведьмак.

– Именно что. Я сказала, есть два человека, которые могут предотвратить резню в Блавикене. Второй – ты. Тебя колдун пустит в башню, и ты его убьешь.

– Ренфри, – спокойно сказал Геральт, – по пути ко мне ты, случайно, не свалилась с крыши головой вниз?

– В конце концов, ведьмак ты или нет, черт побери?! Говорят, ты убил кикимору, привез ее на ослике для оценки. Стрегобор хуже кикиморы, она – бездумная скотина и убивает, потому как такой ее боги сотворили. Стрегобор – изверг, маньяк, чудовище. Привези его мне на ослике, и я не пожалею золота.

– Я не наемный убийца, Сорокопутка.

– Верно, – улыбнулась она и откинулась на спинку стула, положив ноги на стол и даже не пытаясь прикрыть юбкой бедра. – Ты – ведьмак, спаситель людей, которых защищаешь от Зла. А в данном случае Зло – это железо и огонь, которые разгуляются здесь, когда мы встанем друг против друга. Тебе не кажется, что я предлагаю Меньшее Зло – самое лучшее решение? Даже для этого сукина сына Стрегобора. Можешь убить его милосердно, одним движением, случайно. Он умрет, не зная, что умирает. А я ему этого не гарантирую. Совсем наоборот.

Геральт молчал. Ренфри потянулась, подняв руки над головой.

– Понимаю твои сомнения, – сказала она. – Но ответ я должна получить немедленно.

– Знаешь, почему Стрегобор и княгиня хотели тебя убить тогда, в Крейдене, и после?

Ренфри резко выпрямилась, сняла ноги со стола.

– Думаю, это ясно, – взорвалась она. – Хотели отделаться от первородной дочери Фредефалька, потому что я была наследницей трона. Дети Аридеи родились в результате морганатической связи, и у них не было никаких прав на…

– Я не о том, Ренфри.

Девушка опустила голову, но только на мгновение. Глаза у нее разгорелись.

– Ну хорошо. Якобы я проклята. Испорчена еще в лоне матери. Я…

– Договаривай.

– Я – чудовище.

– А разве нет?

Какое-то мгновение Ренфри казалась беззащитной и надломленной. И очень грустной.

– Не знаю, Геральт, – шепнула она, потом черты ее лица снова ожесточились. – Да и откуда мне, черт побери, знать? Если я уколю себе палец, идет кровь. Ежемесячно тоже… ну, сам понимаешь. Переем – болит живот, а перепью – голова. Если мне весело – я пою, если грустно – ругаюсь. Если кого-то ненавижу – убиваю, а если… А, дьявольщина, довольно. Твой ответ, ведьмак.

– Мой ответ таков: нет.

– Ты помнишь, о чем я говорила? – спросила она после недолгого молчания. – Есть предложения, которые нельзя отвергнуть, последствия бывают страшными. Я тебя серьезно предостерегаю, мое предложение относится именно к таким. Подумай как следует.

– Я подумал как следует. И отнесись ко мне серьезно, потому что я тоже предостерегаю тебя серьезно.

Ренфри какое-то время молчала, играя шнуром жемчуга, трижды обернутым вокруг красивой шеи и кокетливо прячущимся в углублении между двумя изящными полушариями, выглядывающими в разрезе блузки.

– Геральт, Стрегобор просил тебя убить меня?

– Да. Он полагал, что это будет Меньшее Зло.

– И ты отказал ему так же, как и мне?

– Так же.

– Почему?

– Потому что я не верю в Меньшее Зло.

Ренфри слабо улыбнулась, затем губы у нее искривились в гримасе, очень некрасивой при желтом свете свечи.

– Стало быть, не веришь. Видишь ли, ты прав, но только отчасти. Существуют просто Зло и Большое Зло, а за ними обоими в тени прячется Очень Большое Зло. Очень Большое Зло, Геральт, это такое, которого ты и представить себе не можешь, даже если думаешь, будто уже ничто не в состоянии тебя удивить. И знаешь, Геральт, порой бывает так, что Очень Большое Зло схватит тебя за горло и скажет: «Выбирай, братец, либо я, либо то, которое чуточку поменьше».

– Можно узнать, куда ты клонишь?

– А никуда. Выпила немного, вот и философствую, ищу общие истины. Одну как раз нашла: Меньшее Зло существует, но мы не в состоянии выбирать его сами. Лишь Очень Большое Зло может принудить нас к такому выбору. Хотим мы того или нет.

– Я явно выпил слишком мало, – ехидно усмехнулся ведьмак. – А полночь меж тем уже миновала, как и всякая полночь. Перейдем к конкретным вопросам. Ты не убьешь Стрегобора в Блавикене, я тебе не дам. Не позволю, чтобы дело дошло до бойни и резни. Вторично предлагаю: откажись от мести. Откажись от намерения убить его. Таким образом ты докажешь ему, и не только ему, что ты не кровожадное, нечеловеческое чудовище, мутант и выродок. Докажешь, что он ошибается. Что причинил тебе Очень Большое Зло своей ошибкой.

Ренфри некоторое время смотрела на медальон ведьмака, вертящийся на цепочке, которую тот крутил пальцами.

– А если я скажу, ведьмак, что не умею прощать или отказываться от мести, то это будет равносильно признанию, что он и не только он правы? Верно? Тем самым я докажу, что я все-таки чудовище, нелюдь, демон, проклятый богами? Послушай, ведьмак. В самом начале моих скитаний меня приютил один свободный кмет. Я ему понравилась. Однако поскольку мне он вовсе не нравился, а совсем даже наоборот, то всякий раз, когда он хотел меня взять, он дубасил меня так, что утром я едва сползала с лежанки. Однажды я встала затемно и перерезала сердобольному кмету горло. Тогда я еще не была такой сноровистой, как теперь, и нож показался мне слишком маленьким. И, понимаешь, Геральт, слушая, как кмет булькает, и видя, как он дрыгает ногами, я почувствовала, что следы от его палки и кулаков уже не болят и что мне хорошо, так хорошо, что… Я ушла, весело посвистывая, здоровая, радостная и счастливая. И потом каждый раз повторялось то же самое. Если б было иначе, кто стал бы тратить время на месть?

– Ренфри, – сказал Геральт. – Независимо от твоих мотивов и соображений ты не уйдешь отсюда посвистывая и не будешь чувствовать себя так хорошо, что… Уйдешь не веселой и счастливой, но уйдешь живой. Завтра утром, как приказал войт. Я уже тебе это говорил, но повторю. Ты не убьешь Стрегобора в Блавикене.

Глаза Ренфри блестели при свете свечи, горели жемчужины в вырезе блузки, искрился Геральтов медальон с волчьей пастью, крутясь на серебряной цепочке.

– Мне жаль тебя, – неожиданно проговорила девушка, не спуская глаз с мигающего кружочка серебра. – Ты утверждаешь, что не существует Меньшего Зла. Так вот – ты останешься на площади, на брусчатке, залитой кровью, один-одинешенек, потому что не сумел сделать выбор. Не умел, но сделал. Ты никогда не будешь знать, никогда не будешь уверен. Никогда, слышишь… А платой тебе будет камень и злое слово. Мне жаль тебя, ведьмак.

– А ты? – спросил ведьмак тихо, почти шепотом.

– Я тоже не умею делать выбор.

– Кто ты?

– Я то, что я есть.

– Где ты?

– Мне холодно…

– Ренфри! – Геральт сжал медальон в руке.

Она подняла голову, словно очнувшись ото сна, несколько раз удивленно моргнула. Мгновение, краткий миг казалась испуганной.

– Ты выиграл, – вдруг резко бросила она. – Выиграл, ведьмак. Завтра рано утром я уеду из Блавикена и никогда не вернусь в этот задрипанный городишко. Никогда. Налей, если там еще что-нибудь осталось.

Обычная насмешливая, лукавая улыбка опять заиграла у нее на губах, когда она отставила кубок.

– Геральт?

– Да?

– Эта чертова крыша очень крутая. Я бы лучше вышла от тебя на рассвете. В темноте можно упасть и покалечиться. Я княжна, у меня нежное тело, я чувствую горошину сквозь тюфяк. Если, конечно, он как следует не набит сеном. Ну, как ты думаешь?

– Ренфри, – Геральт невольно улыбнулся, – то, что ты говоришь, подобает княжне?

– Что ты, ядрена вошь, понимаешь в княжнах? Я была княжной и знаю: вся прелесть жизни в том и состоит, чтобы делать то, что захочется. Я что, должна тебе прямо сказать, чего хочу, или сам догадаешься?

Геральт, продолжая улыбаться, не ответил.

– Я даже подумать не смею, что не нравлюсь тебе, – поморщилась девушка. – Уж лучше считать, что ты просто боишься, как бы тебя не постигла судьба свободного кмета. Эх, белоголовый! У меня при себе нет ничего острого. Впрочем, проверь сам.

Она положила ему ноги на колени.

– Стяни с меня сапоги. Голенища – лучшее место для кинжала.

Босая, она встала, дернула пряжку ремня.

– Тут тоже ничего не прячу. И здесь, как видишь. Да задуй ты свою треклятую свечу.

Снаружи в темноте орал кот.

– Ренфри?

– Что?

– Это батист?

– Конечно, черт побери. Княжна я или нет? В конце-то концов?

– Папа, – монотонно тянула Марилька, – когда мы пойдем на ярмарку? На ярмарку, папа!

– Тихо ты, Марилька, – буркнул Кальдемейн, вытирая тарелку хлебом. – Так что говоришь, Геральт? Она выматывается из городка?

– Да.

– Ну, не думал, что так гладко пойдет. С этим своим пергаментом да с печатью Аудоена она приперла меня к стенке. Я прикидывался героем, но, по правде говоря, хрен что мог им сделать.

– Даже если б они в открытую нарушили закон? Устроили шум, драку?

– Понимаешь, Геральт, Аудоен страшно раздражительный король, посылает на эшафот за любую мелочь. У меня жена, дочка, мне нравится моя должность. Не приходится думать, где утром достать жиру для каши. Одним словом, хорошо, что они уезжают. А как это, собственно, получилось?

– Папа, хочу на ярмарку.

– Либуше! Забери ты Марильку! Да, Геральт, не думал я. Расспрашивал Сотника, трактирщика из «Золотого Двора», о новиградской компании. Та еще шайка. Некоторых узнали.

– Да?

– Тот, со шрамом на морде, Ногорн, бывший приближенный Абергарда из так называемой ангренской вольницы. Слышал о такой вольнице? Ясно, кто не слышал. Тот, которого кличут Десяткой, тоже там был. И даже если не был, думаю, его прозвище пошло не от десяти добрых дел. Чернявый полуэльф Киврил – разбойник и профессиональный убийца. Вроде имеет какое-то отношение к резне в Тридаме.

– Где-где?

– В Тридаме. Не слышал? Об этом много было шуму. Три… Ну да, три года назад, потому как Марильке тогда было два годка. Барон из Тридама держал в яме каких-то разбойников. Их дружки, среди них, кажется, и полукровка Киврил, захватили паром на реке, полный пилигримов, а дело было во время Праздника Нис. Послали барону требование: мол, освободи всех. Барон, дело ясное, отказал, и тогда они принялись убивать паломников по очереди, одного за другим. Пока барон не смягчился и не выпустил их дружков из ямы, они спустили по течению больше десятка. Барону за это грозило изгнание, а то и топор: одни заимели на него зуб за то, что он уступил, только когда прикончили стольких, другие подняли шум, что-де очень скверно поступил, что, мол, это был прен… прецендент, или как его там, что, дескать, надо было перестрелять всех там из арбалетов вместе с заложниками или штурмом взять на лодках, не уступать ни на палец. Барон на суде толковал, что выбрал Меньшее Зло, потому как на пароме было больше четверти сотни людей, бабы, ребятня…

– Тридамский ультиматум, – прошептал ведьмак. – Ренфри…

– Что?

– Кальдемейн, ярмарка.

– Ну и что?

– Не понимаешь? Она меня обманула. Никуда они не выедут. Заставят Стрегобора выйти из башни, как заставили барона из Тридама. Или вынудят меня… Не понимаешь? Начнут мордовать людей на ярмарке. Ваш рынок посреди этих стен – настоящая ловушка!

– О боги, Геральт! Сядь! Куда ты, Геральт?

Марилька, напуганная криком, разревелась, втиснувшись в угол кухни.

– Я ж тебе говорила, – крикнула Либуше, указывая на Геральта. – От него одна беда!

– Тихо, баба! Геральт! Сядь!

– Надо их остановить. Немедленно, пока люди не хлынули на рынок. Собирай стражников. Когда будут выходить с постоялого двора, за шеи их и в яму!

– Геральт, подумай. Так нельзя, мы не можем их тронуть, если они ничего не сделали. Станут сопротивляться, прольется кровь. Это профессионалы, они вырежут мне весь народ. Если слух дойдет до Аудоена, полетит моя голова. Ладно, соберу стражу, пойду на рынок, буду следить за ними…

– Это ничего не даст, Кальдемейн. Когда толпа повалит на площадь, ты уже ничем не успокоишь народ, не остановишь панику и резню. Их надо обезвредить сейчас, пока рынок пуст.

– Это будет беззаконие. Я не могу допустить. Что до полуэльфа и Тридама – это может быть сплетня. Вдруг ты ошибаешься, и что тогда? Аудоен из меня ремни нарежет!

– Надо выбрать Меньшее Зло!

– Геральт! Я запрещаю! Как войт запрещаю! Положи меч! Стой!

Марилька кричала, прикрыв мордашку ручонками.

Киврил, заслонив глаза ладонью, посмотрел на солнце, выползающее из-за деревьев. На рынке начиналось оживление, погромыхивали тележки и возы, первые перекупщики уже заполняли палатки товаром. Стучал молоток, пел петух, громко кричали чайки.

– Намечается чудесный денек, – молвил Десятка задумчиво. Киврил косо глянул на него, но смолчал.

– Как кони, Тавик? – спросил Ногорн, натягивая рукавицы.

– Готовы, оседланы. Киврил, их все еще мало на рынке.

– Будет больше.

– Надо бы чего пожрать.

– Потом.

– Как же! Будет у тебя потом время. И желание.

– Гляньте, – неожиданно сказал Десятка.

Со стороны главной улочки приближался ведьмак, обходил прилавки, направляясь прямо к ним.

– Ага, – сказал Киврил. – Ренфри была права. Дай-ка самострел, Ногорн.

Он сгорбился, натянул тетиву, придерживая ногой стремечко. Тщательно уложил стрелу в канавке. Ведьмак шел. Киврил поднял арбалет.

– Ни шага дальше, ведьмак!

Геральт остановился. От группы его отделяло около сорока шагов.

– Где Ренфри?

Полукровка скривил свою красивую физиономию.

– У башни. Делает чародею некое предложение. Она знала, что ты придешь. Велено передать тебе две вещи.

– Говори.

– Первое – послание, которое звучит так: «Я есть то, что я есть. Выбирай. Либо я, либо то, другое, меньшее». Вроде бы ты знаешь, в чем дело.

Ведьмак кивнул, потом поднял руку, ухватил рукоять меча, торчащую над правым плечом. Блеснул клинок, описав круг над его головой. Он медленно направился в сторону группы.

Киврил мерзко, зловеще рассмеялся.

– Ну-ну! Она и это предвидела, ведьмак. А посему сейчас ты получишь то второе, что она велела тебе передать. Прямо меж глаз.

Ведьмак шел. Полуэльф поднес самострел к лицу. Стало очень тихо.

Звякнула тетива. Ведьмак махнул мечом, послышался протяжный звон металла по металлу, стрела, крутясь, взмыла вверх, сухо ударилась о крышу, загромыхала в сточной трубе. Ведьмак шел.

– Отбил… – охнул Десятка. – Отбил в полете…

– Ко мне, – скомандовал Киврил. Лязгнули мечи, вырываемые из ножен, группа сомкнула плечи, ощетинилась остриями.

Ведьмак ускорил шаг, его движения, удивительно плавные и мягкие, перешли в бег – не прямо, на ощетинившуюся мечами группу, а вбок, обходя ее по сужающейся спирали.

Тавик не выдержал первым, двинулся навстречу, сокращая расстояние. За ним рванулись близнецы.

– Не расходиться! – рявкнул Киврил, вертя головой и потеряв ведьмака из виду. Выругался, отскочил в сторону, видя, что группа распадается, кружится между прилавками в сумасшедшем хороводе.

Тавик был первым. Еще мгновение назад он гнался за ведьмаком, теперь вдруг увидел, что тот мелькнул у него слева, направляясь в противоположную сторону. Он засеменил ногами, чтобы остановиться, но ведьмак пролетел рядом прежде, чем он успел поднять меч. Тавик почувствовал сильный удар выше бедра. Развернулся и начал падать. Уже оказавшись на коленях, с удивлением взглянул на свое бедро и принялся кричать.

Близнецы одновременно, атакуя мчащуюся на них черную расплывчатую фигуру, налетели один на другого, ударились плечами, на мгновение потеряв ритм. Этого оказалось достаточно. Выр, которого Геральт рубанул по всей ширине груди, согнулся пополам, опустил голову, сделал еще несколько шагов и рухнул на прилавок с овощами. Нимир получил в висок, закружился на месте и, обессилев, тяжело свалился в канаву.

На рынке закипело от бегущих перекупщиков, загрохотали переворачиваемые прилавки, поднялись пыль и крик. Тавик еще раз попробовал приподняться на дрожащих руках и упал.

– Десятка, слева! – рявкнул Ногорн, мчась полукругом, чтобы обойти ведьмака сзади.

Десятка быстро обернулся. Недостаточно быстро. Получил раз по животу, выдержал, размахнулся для удара, тут же получил снова – в шею под самым ухом. Напрягшись, сделал четыре неуверенных шага и свалился на тележку, полную рыбы. Тележка покатилась. Десятка соскользнул на брусчатку, серебрящуюся чешуей.

Киврил и Ногорн ударили одновременно с двух сторон, эльф с размаху сверху, Ногорн с присесту, низко, плоско. Оба удара ведьмак парировал, два металлических удара слились в один. Киврил отскочил, споткнулся, удержался на ногах, схватившись за деревянные столбики ларька. Ногорн бросился и заслонил его поднятым вверх мечом. Удар был настолько сильный, что его отшвырнуло назад, пришлось подогнуть колени. Вскакивая, он заслонился рукой. Поздно. Получил удар в лицо симметрично старому шраму.

Киврил, оттолкнувшись спиной от ларька, перескочил через падающего Ногорна, налетел с полуоборота, ударил обеими руками, не попал, моментально отскочил. Удара он не почувствовал. Ноги под ним подкосились, когда, защищаясь, он попытался перейти с финтом к очередному выпаду. Меч выпал у него из руки, рассеченной с внутренней стороны, выше локтя. Он упал на колени, затряс головой да так и замер в красной луже, среди раскиданной капусты, баранок и рыбы.

На рынок вступила Ренфри.

Она шла мягким, кошачьим шагом, обходя возки и прилавки. Толпа, словно рой шершней, гудевшая в улочках и у стен домов, утихла. Геральт стоял неподвижно, держа меч в опущенной руке. Девушка подошла на десять шагов, остановилась. Стало видно, что под кафтанчиком у нее кольчуга, короткая, едва прикрывающая бедра.

– Ты выбрал, – сказала она. – Ты уверен, что правильно?

– Здесь не будет второго Тридама, – с трудом сказал Геральт.

– И не было бы. Стрегобор высмеял меня. Сказал, что я могу перебить весь Блавикен и добавить несколько ближайших деревушек, но он все равно из башни не выйдет. Что так смотришь? Да, я обманула тебя. Я всю жизнь обманывала, если это было необходимо, чего же ради делать исключение для тебя?

– Уйди, Ренфри.

– Нет, Геральт, – рассмеялась она и быстро выхватила меч.

– Ренфри.

– Нет, Геральт. Ты свой выбор сделал, теперь моя очередь.

Одним рывком она сдернула юбку с бедер, закружила ею в воздухе, обматывая материал вокруг левого предплечья. Геральт отступил, поднял руку, сложив пальцы в знак. Ренфри снова засмеялась, коротко, хрипло.

– Пустое, белоголовый. Это меня не берет. Только меч.

– Отойди, Ренфри, – повторил он. – Отойди. Если мы скрестим мечи, я… Я уже не смогу…

– Знаю, – сказала она. – Но я… Я тоже не могу иначе. Просто не могу. Мы есть то, что мы есть. Ты и я.

Она двинулась на него легким, раскачивающимся шагом. В правой руке, выпрямленной и отведенной в сторону, поблескивал меч, левой она волокла юбку по земле. Геральт отступил на два шага.

Она прыгнула, махнула левой рукой, юбка взлетела в воздух, вслед за нею, заслоненный материалом, блеснул меч. Короткий удар. Геральт отскочил, ткань его даже не задела, а клинок Ренфри скользнул по его мечу, он машинально защитился серединой клинка, связал оба меча коротким вращением, пытаясь выбить у нее оружие. Это была ошибка. Она отбила его острие и сразу на полусогнутых, раскачивая бедрами, ударила, целясь в лицо. Геральт едва успел парировать удар, отскочил от падающей на него ткани. Закружился, избегая мелькающего в молниеносных ударах меча, снова отскочил. Она налетела на него, бросила юбку прямо в глаза, ударила вблизи с полуоборота. Он уклонился, увернувшись совсем рядом с ней. Она знала эти приемы. Развернулась одновременно с ним и, почти коснувшись его, так что он почувствовал ее дыхание, проехала ему лезвием по груди. Боль резанула его, но он не сбил темпа. Развернулся еще раз, в противоположную сторону, отразил клинок, летящий к его виску, сделал быстрый финт и выпад. Ренфри отскочила, наклонилась для удара снизу. Геральт, присев в выпаде, молниеносно рубанул ее снизу, самым концом меча, через открытое бедро и пах.

Она не крикнула. Упала на колено и на бок, отпустила меч, впилась обеими руками в рассеченное бедро. Кровь толчками запульсировала между пальцами, ручейком стекая на изукрашенный пояс, на лосиные сапоги, на грязную брусчатку. Толпа, втиснутая в улочки, зашевелилась и заорала.

Геральт спрятал меч.