На веки вечные Звягинцев Александр

– Не знаю. Я немец, – угрюмо ответил Олаф.

– Я тоже, – залился смехом американец. – Только мои родители уехали из Германии лет этак сто назад.

– А я здесь родился.

– Не повезло. Надеюсь, вы не из гестапо? И не из СС?

– Нет, я юрист.

– Ого! Быть юристом при Гитлере… Видимо, увлекательное занятие! – покачал головой американец. – Ладно, пойду на разведку. Мне сказали, что тут немецких генералов – видимо-невидимо. Не знаете, чем они тут занимаются?

– Видимо, дают показания.

– Интересно было бы послушать. Наверное, это неплохой товар по нынешним временам… Думаю, его можно будет выгодно продать…

Олаф пожал плечами – кому это нужно?

– Я издатель, – пояснил американец. – Покупаю и продаю лучшие воспоминания о тысячелетнем рейхе, который просуществовал всего десяток лет… Кстати, нет желания поделиться воспоминаниями «Как я осуществлял правосудие при Гитлере»?

Американец, довольный своей дурацкой шуткой, насвистывая, пошел к домам. Олаф со свинцовой ненавистью смотрел ему вслед.

Где-то через час из дома вышли барон и мужчина в военной немецкой форме без погон. Какое-то время они еще прогуливались по асфальтовой дорожке, наконец распрощались.

Когда выехали за территорию лагеря, Олаф спросил:

– По-моему, это был генерал Цейтцлер из генерального штаба?

– Он самый.

– Могу я спросить, чем они тут занимаются?

– Они составляют отчеты о ходе военных кампаний вермахта. Причем преимущественно на Восточном фронте.

– И кому такие отчеты понадобились?

– Американцам, разумеется. Хочешь спросить – зачем? Думаю, они хотят избежать тех ошибок, что мы допустили на Восточном фронте.

Олаф удивленно посмотрел на барона:

– Не хотите же вы сказать, что они готовятся воевать с русскими?

– А тебя тут что-то смущает? – невозмутимо спросил барон. – Ты не представляешь себе, как все могло перевернуться еще в апреле… Тогда господин Черчилль заявил, что новое время требует создания новых ситуаций. Английские войска получили приказ складировать трофейное немецкое оружие, а сдавшихся в плен немецких солдат и офицеров размещать в Шлезвиг-Гольштейне и Южной Дании целыми дивизиями. То есть они могли в любой момент превратиться в боеспособные части. Поначалу мы не могли понять смысла этих действий господина премьер-министра, но после смерти президента Рузвельта цель стала ясна. Черчилль предложил новому американскому президенту жестко остановить продвижение русских войск. Угрожая силой и новой войной. Операция была уже разработана британским штабом и носила кодовое название «Немыслимое». В ней должны были принять участие как раз те самые нерасформированные немецкие дивизии, о которых я говорил. Была даже назначена дата начала новой войны – 1 июля…

– Звучит как сказка, – не поверил Олаф. – Действительно «Немыслимое».

– И, тем не менее, это реальная политика. Черчилль хотел любой ценой остановить русских. Любой ценой не пустить их в Европу.

– И что же ему помешало?

– Американцы не решились. Их генералы слишком хорошо представляли себе, что значит воевать сегодня с русскими. Кроме того, они очень рассчитывают на помощь русских в войне с японцами. Без русских они могут воевать с японцами еще годы и нести огромные потери. А президент Трумэн в свою очередь очень надеется, что русские испугаются атомной бомбы, которую они взорвали в Японии.

Олаф помолчал, потом сказал с усмешкой:

– Мне даже стало жалко русских – получить от союзников такой удар в спину.

– Что ты хочешь от англичанина?

– Интересно, знали ли об этом русские? Об этом самом «Немыслимом»?

– Думаю, кое-какая информация на сей счет у них была. Поэтому они и решили взять Берлин как можно быстрее. И чего бы им это ни стоило. Чтобы продемонстрировать своим добрым союзникам, на что они способны. Американцы и англичане на такие битвы не годятся. Так воевать могут только два народа в мире – русские и немцы. И если бы они воевали вместе, перед ними никто бы не устоял. Но они почему-то все время воюют друг с другом…

Машина катила по лесной дороге, когда прямо перед ней вдруг обрушилось дерево. Олаф едва успел затормозить. Затем с шумом рухнуло дерево сзади. Все пути оказались отрезаны. На какое-то время наступила абсолютная тишина.

Олаф сунул руку под сиденье и достал пистолет.

– Кто это может быть? – спросил барон.

– Это не американцы. И вряд ли русские, – спокойно сказал Олаф. – Или это какой-то сброд из тех, кого завозили сюда на работы, или голодные немцы…

– Черт, какая глупость! Не хватало еще погибнуть от рук каких-то голодранцев.

– Я выйду, господин барон. Вы оставайтесь пока в машине и пригнитесь. Дверь не закрывайте. Если начнут стрелять по машине, постарайтесь выбраться…

Олаф приоткрыл дверцу и крикнул:

– Не стрелять! Мы немцы! Можем поговорить.

Тишина была ему ответом. Он выскользнул из машины и, напряженно оглядываясь по сторонам, пытался понять, откуда может грозить опасность.

Наконец впереди качнулись ветки, и на дорогу вышел человек в защитной униформе со «шмайсером» в руке. Он держал автомат за рукоятку дулом вниз и неторопливо шел к машине. Перепрыгнув через ствол, загораживавший дорогу, он подошел совсем близко.

– Господи, Гюнтер! – закричал Олаф. – Это ты!

– А кто же еще? – засмеялся Гюнтер. – Какой ты стал важный и богатый. Может, сигаретой угостишь?

– Сейчас.

Олаф вернулся к машине и взял лежавший на заднем сиденье блок сигарет.

– Кто это? – осведомился барон.

– Мой сослуживец Гюнтер Тилковски. Еще месяц назад мы вместе прятались в лесах. Минуту, господин барон, одну минуту.

Вручив Гюнтеру сигареты, Олаф спросил:

– А ты все скрываешься?

– Да, знаешь, не тянет в лагерь на американскую баланду, – насупившись, сказал Гюнтер и закурил.

– Вас тут много?

– Несколько групп. Но ты же знаешь, нам не нужны полки. Десяток таких ребят, как ты и я, могут многое. Кстати, сегодня вечером мы перебазируемся, поэтому немного спешим.

– Далеко?

– В Нюрнберг.

– В Нюрнберг?

– Да, говорят, там будет серьезное дело.

– Не буду тебя задерживать. Я тоже еду в Нюрнберг. Там и увидимся.

– Надеюсь, мы будем на одной стороне? Мне не хотелось бы воевать с тобой, дружище.

– Мне тоже. Только я буду работать под прикрытием.

– Ну, тебя-то я ни с кем не спутаю.

Они обнялись. Гюнтер помахал рукой, и несколько парней в камуфляже убрали дерево с дороги.

Когда отъехали достаточно далеко, Олаф задумчиво сказал:

– Гюнтер говорит, что они перебираются в Нюрнберг.

– Я слышал, – кивнул барон.

– Что это значит?

– Это значит, что есть люди, которые хотят организовать нападение на трибунал, освободить заключенных и переправить их в какой-нибудь Парагвай…

– Вы думаете, это возможно?

– Сначала хорошо бы понять, какой будет охрана на процессе и какие силы потребуются для такой операции… Но ты знаешь мою позицию. Если бы мне даже удалось их спасти, до Парагвая я бы их не довез… Они уже отработанный историей материал и могут в живом виде только мешать. К сожалению, решения принимаю не я один.

Постскриптум

Посольство США в Буэнос-Айресе выясняет обстоятельства, связанные с сообщением о том, что Гитлер и Ева Браун высадились с подводной лодки № 530 на острове Куин Мауд в Антарктике, близ Южного полюса. Вскоре после этого подводная лодка № 530 сдалась аргентинцам.

Газеты сообщают, что на острове было создано немецкое поселение «Берхстесгаден» еще во время германской экспедиции в 1938–1939 годах. Возможно, подводная лодка № 530 является одной из группы подводных лодок, которые вышли в самом конце войны из немецких портов, направляясь в Антарктику.

Глава XVI

«Альпийское» золото

В своей берлинской резиденции генерал Филин сочинял очередное донесение в Москву, когда вошел Ребров.

– Вызывали, Сергей Иванович?

– Да. Мы перебираемся в Нюрнберг. Так что готовься к отъезду. Кстати, ты будешь аккредитован на процессе в качестве эксперта нашей делегации.

– По каким вопросам?

– По историческим, юридическим, международным… Выбирай на вкус! Помнишь, у Маяковского? – улыбнулся Филин.

– Кем работать мне тогда, чем заниматься?

– Ну, чем заниматься, я тебе подскажу. В общем, в Нюрнберге станешь практически человеком свободной профессии. Чувствуй себя вольно, но не зарывайся. Там будет работать специальная бригада Главного управления контрразведки «СМЕРШ» – решать оперативные вопросы. Возглавит ее полковник Косачев. А этот человек имеет обыкновение решать вопросы самыми грубыми способами.

– Есть не зарываться, товарищ генерал.

– А теперь самое важное. В Нюрнберге будет работать наш агент. Его кличка – Гектор. Надо разработать надежную схему получения информации от него. Учитывая, сколько там будет американских, английских и прочих спецслужб, надо придумать что-нибудь необычное. Засветить этого агента мы не имеем с тобой права. Это абсолютно исключается. Вот, кстати, его последнее сообщение. Оно пришло из Москвы:

«В лагерь, где под присмотром и по заданию американцев немецкие генералы анализируют ход войны на Восточном фронте, свозится огромное количество документов. Не исключено, что в ходе ознакомления с ними немцы смогут уничтожать некоторые документы, которые могли быть использованы против них. И в первую очередь, доказывающие, что они долго и тщательно готовились к нападению на Советский Союз. На предстоящем процессе они собираются это всячески отрицать».

– Это что же, будут доказывать, что это мы на них напали?

– Они, понимаешь ли, были вынуждены напасть на нас. Превентивный такой удар нанесли. Из самых лучших побуждений. Чтобы защитить Запад, форпостом которого от большевистской агрессии, как выясняется, они были и остаются…

– Да кто им поверит!

– Кому надо, тот и поверит. Или сделает вид, что верит. Кстати, обо всем этом ты можешь лично расспросить господина Геринга.

– Кого? – изумленно уставился Ребров на Филина.

– Рейхсмаршала Геринга, – невозмутимо повторил тот. – Слышал о таком? Американцы наконец разрешили нам допросить его, а все наши следователи еще в Москве. А тебе, кстати, и переводчик не нужен. Так что не будем упускать шанс – поработаешь пока немного следователем. Дело нехитрое. Задашь ему несколько вопросов. Разогреешь его перед тем, как за него возьмутся наши следопыты. Собирайся в Мондорф, это в Люксембурге. В общем, поговоришь с Герингом по душам. Кстати, спросишь его про «альпийское золото». Тот же Гектор сообщает, что американцы этим страшно интересуются. С вопросами я тебе помогу.

– А что мы о нем знаем? Об этом самом золоте?

– Ну, что… Что еще до начала войны Гитлер заложил в Альпийских горах восемь секретных, тщательно замаскированных шахт, в которых хранились золотые и платиновые слитки. Это был запас на черный день. Во время войны таких шахт стало тринадцать. Все заключенные, которые вели работы, были уничтожены эсэсовцами. Потом уничтожались и те, кто уничтожал их. Американцы думают, что, кроме Гитлера, знать, где золото было спрятано, могли Гиммлер, Геббельс, Борман, Геринг и Лей, как один из самых близких к Гитлеру людей. Гиммлер и Геббельс мертвы, Борман исчез… Остались Геринг и Лей… Оба они в руках американцев. Лея американцы, кстати, допросить нам не позволили, говорят, он очень плох – то ли болен, то ли свихнулся от пьянства. А вот Герингу вопрос про золото задай…

– Думаете, он сразу все и расскажет?

– Не думаю. Но за реакцией понаблюдай.

– А может, не стоит про золото спрашивать?

– Это почему?

– Ну, американцы будут все писать, зачем им знать, что мы знаем про «альпийское золото»?

Филин наставительно сказал:

– Как раз для этого ты и спросишь. Пусть знают, что мы знаем. И захапать золото втихаря не получится.

Постскриптум

«6 апреля 1945 года 12-й корпус американской армии генерала Паттона обнаружил в подземных хранилищах соляного рудника в Меркерсе (Германия) золотые слитки, золотые монеты, ящики с почти тремя миллиардами рейхсмарок и саквояжи с добром, конфискованным немцами у жертв концлагерей. А также предметы искусства, которые, по более поздним оценкам, составляли четверть того, что содержалось в Музее искусств в Берлине. Обеспокоенный тем, чтобы вывезти все сокровища до прихода советских войск, Паттон обеспечил грузовики, танки, воздушное прикрытие и дал батальон рейнджеров».

Из воспоминаний Хэпа Гея – начальника штаба армии Паттона

Глава XVII

Голубые чемоданы

Ребров в сопровождении молоденького американского офицера шел по коридору гостиницы «Гранд-отель» в люксембургском городке Бад-Мондорф.

– Мы их свозим сюда со всей Германии, – охотно рассказывал на ходу американец. – Ждем, когда отремонтируют тюрьму в Нюрнберге, тогда отправим их туда. Мы их тут приводим в чувство. Вот камера Роберта Лея. Хотите взглянуть на этого героя?

Американец подозвал часового, разгуливавшего по коридору, и тот открыл дверь камеры.

Лей встретил их стоящим по стойке «смирно». Он выглядел уже протрезвевшим. Смотреть на этого немолодого уже человека, стоящего навытяжку и пожирающего вошедших глазами, было даже неловко.

Когда дверь снова закрыли, Ребров спросил:

– Таковы тюремные правила – встречать входящих по стойке «смирно»?

– Нет, они сами вытягиваются так, что кости трещат. Немцы, что вы хотите? Порядок и дисциплина у них в крови. Кстати, тюрьма многим из них идет на пользу. Вот Лей, когда его сюда доставили, ничего не соображал. От него разило, как от пивной бочки. Зато теперь все время просит бумагу и чернила и что-то там сочиняет.

– Вы читаете?

– Нет. Для этого здесь есть специальные люди. Целая команда, – засмеялся американец.

– Понятно.

– А Геринг! Видели бы вы, сколько чемоданов он привез с собой! Причем все они были из нежно-голубой кожи. Представляете себе? Голубые чемоданы! Чего в них только не было!.. Мешки крестов и золотых перстней! Только золотых маршальских жезлов с бриллиантами несколько штук. Но при этом он еще канючил, что у него сперли жезл рейхсмаршала! Вы не представляете эту гору барахла. Нам просто некуда было их девать. Еще там были чемоданы со жратвой на все вкусы… А потом мы нашли кучу таблеток, как выяснилось, заменителей морфина. Он трескал их горстями утром и вечером. Мы хотели отобрать их у него, но врачи сказали, что если он резко прекратит прием, то просто немедленно свихнется. Поэтому сейчас мы потихоньку уменьшаем ему дозы. Делаем из законченного наркомана человека. Так что благодаря этой чистке его уже можно допрашивать… А вот и комната для допросов. Устраивайтесь, его сейчас приведут.

В небольшой комнате стояли два стола. За тем, что был в углу, сидели американский офицер с небольшими аккуратными усиками и две девицы в военной форме, жующие резинку.

– Это наш следователь, переводчица и стенографистка. Они будут присутствовать на допросе, вести стенограмму, – объяснил Реброву его словоохотливый спутник.

Когда он ушел, Ребров устроился за пустым столом у окна. Положил перед собой бумаги и карандаш, принесенные с собой, пригладил волосы. Девицы, не скрываясь, разглядывали его и, прыская, обменивались впечатлениями.

– Вам уже приходилось допрашивать Геринга? – спросил Ребров усатого следователя.

Он слегка волновался – все-таки Геринг как-никак! Можно ли было представить себе такое пару лет назад?

– Да, и не раз, – вдруг откровенно зевнул тот.

Видимо, для него это была уже поднадоевшая рутина.

– И что вы можете о нем сказать?

– Это весьма странный и злобный человек. А кроме того, он мастер притворяться, ломать комедию. Каждый раз он ведет себя по-разному… А вообще-то, по-моему, он профессиональный лжец и фантастический сукин сын.

В этот момент двое солдат завели в комнату Геринга. На нем был мешковатый китель без погон и слишком просторные даже для этого толстяка брюки. Геринг по сравнению с кадрами кинохроники, на которых его видел Ребров, выглядел сильно похудевшим, осунувшимся, каким-то обветшалым. Усевшись на указанный ему стул, он улыбнулся и доброжелательно уставился на Реброва. Он словно демонстрировал, что совершенно готов к сотрудничеству. И был совершенно не похож на «фантастического сукина сына». Американец в углу наблюдал за ним с саркастической усмешкой.

Представившись просто майором, Ребров задал заранее придуманный неожиданный вопрос, чтобы сбить Геринга с толка:

– Владеете ли вы русским языком?

Геринг на какое-то время и впрямь опешил, а потом любезно сообщил:

– Нет, я знаю только одно русское слово – «великий».

– Чем же это слово оказалось для вас столь примечательно?

– Под Великими Луками мы столкнулись с большими затруднениями в военных действиях. Тогда я потребовал разъяснить мне, что означает слово «великие».

Похоже, Геринг был непрочь пуститься в воспоминания, но Ребров, тезисно записывая ответы Геринга, резко перебил его:

– Как вы отнеслись к факту нападения Германии на Советский Союз?

– Когда я узнал о военных планах Гитлера, я просто пришел в ужас. Я неоднократно пытался отговорить фюрера от его намерений воевать с русскими. Но фюрер буквально носился с мыслью войны против России, и разубедить его я не мог. Он говорил, что это указание свыше, – Геринг с усмешкой показал на потолок. – Он же был большой мистик. Ездил в Нюрнберг, чтобы беседовать с духами древних германских воинов…

– Почему в Нюрнберг?

– Потому что именно там в храме Святой Екатерины вроде бы было хранилище так называемого Копья Судьбы. Он был уверен, что Копье хранит его от краха… Гесс объяснял мне, что для Гитлера поход на Восток был санкционирован каким-то там Центром космических контактов на Земле… И потому должен был состояться во что бы то ни стало.

– Но в своих публичных выступлениях вы тоже говорили о своей ненависти к Советскому Союзу, о том, что «Советский Союз будет раздавлен»?

Геринг удивленно посмотрел на Реброва. Затем удивление сменилось мягкой укоризной.

– Я был бы очень удивлен, если бы вы могли предъявить мне хотя бы одну мою речь, сказанную в этом духе, – аккуратно выбирая слова, сказал он. – Вопрос стоял не о ненависти или любви к Советскому Союзу, а о целесообразности войны с ним. Я считал, что воевать с СССР нецелесообразно, но вместе с тем я всегда был противником вашего мировоззрения. Мне тут нечего скрывать. Мои мысли известны всему миру.

– Насколько Гитлер доверял вам государственные секреты в последнее время?

– С тех пор как пост секретаря партийной канцелярии занял Мартин Борман, мой главный противник, меня старались не допускать к ним. Никогда в жизни я не пользовался таким влиянием на Гитлера, как Борман за последние годы. Знаете, как в узком кругу мы называли Бормана? «Маленький секретарь, большой интриган и грязная свинья», – с удовольствием доложил Геринг.

– Каковы были ваши личные взаимоотношения с Гитлером?

– Мои отношения с фюрером были отличными до 1941 года, – гордо выпрямился Геринг. – В ходе войны они все время ухудшались, пока не дошли до полного краха. Гитлер снял меня с должности, исключил из партии и приговорил к смерти. 22 апреля Гитлер заявил, что он остается в Берлине и умрет там. Они там, в бункере, посходили с ума… Если бы вы знали, что там происходило!

– Расскажите об обстановке в Ставке Гитлера непосредственно перед капитуляцией.

– Говорить о капитуляции в Ставке запрещалось. Еще 20 апреля Гитлер говорил о возможности победоносного окончания войны. О каком-то оружии возмездия и тайных силах, которые спасут его… Когда я видел его последний раз, это была развалина – голова у него болталась, руки дрожали, голос невнятный. Однако при этом он без колебаний выносил смертные приговоры, никому не доверял. Он как будто действительно слышал голоса и внимал только им… В общем, это был конец.

– Как относились вы лично к расовой теории Гитлера, которую он ставил в основу своей политики?

– В такой резкой форме, как она ставилась Гитлером, я ее никогда не разделял. В то, что мы полубоги, я никогда не верил.

– А Гитлер?

– Для Гитлера это было несомненно. Полубог с Копьем Судьбы наперевес, – хмыкнул Геринг и даже вроде бы подмигнул Реброву.

– Вы понимаете, что вам предстоит предстать перед Международным трибуналом, который оценит ваши действия и их последствия для народов разных стран?

– Понимаю. Но я не верю в справедливый суд победителей над побежденными. Это политическая затея с предрешенным исходом, и я заранее готов к последствиям.

Геринг вдруг резко изменился. Он приосанился, принял величественную позу, а в голосе его появились властные интонации.

– За то, что на моей совести, я готов нести ответственность. Но уж никак не за то, что на совести других.

– Не только победители, но и немцы сейчас считают, что на вашей совести вполне достаточно, – решил сбить с него спесь Ребров.

– Поменьше слушайте, что сейчас болтают немцы. Они сейчас раздавлены и лижут сапоги победителей. А что они говорят обо мне… На это мне в высшей степени наплевать. Я отлично помню, что они говорили еще совсем недавно и как рыдали от счастья, увидев фюрера. Пока все шло как по маслу, они обожали и боготворили нас. Не беспокойтесь, я наш народ знаю!

– Интересное признание, – заметил Ребров.

Геринг самодовольно усмехнулся.

– Вы уверены в самоубийстве Гитлера? И не считаете ли это трусостью – то, что он повел себя так?

– Трусость? Нет. Гитлер заранее объявил близким людям, что они с Евой Браун уйдут из жизни. Сами. Он был фюрером великого Германского рейха. Не могу себе представить, чтобы он сидел в камере и ожидал суда над собой как над военным преступником. Суда иностранцев! Он был слишком велик для этого!

– Но ведь в конце войны он хотел вас расстрелять?

– Это ничего не меняет. Он был символом Германии. Нет, я ни за что на свете не хотел бы видеть фюрера перед судом победителей. А вот на Гиммлера посмотрел бы с удовольствием. Пусть бы ответил за себя и своих подручных!.. Мне никогда не понять, как он и его эсэсовские генералы творили все эти ужасы! Как они могли при этом оставаться в ладах со своей совестью?!.. Непонятно.

Ребров с изумлением заметил, что Геринг говорит все это чуть ли не с искренним возмущением. Можно было и впрямь подумать, что сам он ни о чем не догадывался. Он посмотрел на американского офицера, и тот выразительно развел руками – мол, я предупреждал. Ребров внимательно посмотрел на Геринга – сейчас, когда он такой искренний, самое время задать вопрос поострее.

– Что вы можете сказать о так называемом «альпийском золоте»? Вы знаете, где его спрятали?

Американский офицер тут же насторожился. Ребров заметил это краем глаза, но продолжал гнуть свое.

– Я говорю о золоте, которое было награблено в захваченных странах и спрятано в горных шахтах.

Геринг прикрыл глаза. Теперь он стал сразу похож на воздушный шар, в который ткнули иглой.

– Я устал. У меня болит сердце. Ведь меня лишили необходимых лекарств…

Лицо его действительно посерело и покрылось каплями пота. Было ясно, что разговор продолжать дальше бессмысленно.

Когда его вывели, усатый следователь проворчал вслед:

– Борман, видите ли, грязная свинья! А сам ты кто? Его послушаешь, так лучшего друга у евреев, чем он, не было.

– Его в окружении Гитлера называли «жирной свиньей», – усмехнулся Ребров.

– Все они там были свиньи. Зато считали себя хозяевами мира! С космическими связями. Скорее бы их всех повесили! Все на сегодня? – потянулся американец. – А то, может, пропустим по стаканчику? Смочим глотку?

– Я бы хотел еще поговорить с Кейтелем.

– Кейтель так Кейтель, – махнул рукой американец. – Сейчас его приведут.

– А что представляет собой этот… фельдмаршал?

– Этот тихий и послушный. Со всеми раскланивается и убеждает каждого, какой малозначительной фигурой он был. Просто начальник Генерального штаба. Всего-навсего. Никаких полномочий, никакой власти. Просто передавал приказы Гитлера в войска и следил за их исполнением… Такой вот тихий чиновник. Хотя и фельдмаршал.

Фельдмаршал Вильгельм Кейтель внешне представлял собой типичного прусского офицера – сухой, прямой, про таких говорят – аршин проглотил. Аккуратнейший пробор в седых желтоватых волосах, небольшие сивые усики. Как и у всех остальных пленных, на мундире его не было ни погон, ни каких-либо других знаков различия. С ним Ребров решил говорить сухо и по-деловому.

– Вы – генерал-фельдмаршал, начальник Генерального штаба вооруженных сил Германии, – жестко начал Ребров. – Прошу вас ясно и четко ответить на вопрос, с какого времени Германия начала подготовку к войне против Советского Союза и какое участие вы принимали в этой подготовке?

Кейтель прокашлялся и доложил:

– Генштаб располагал данными, что с ранней весны 1941 года Советский Союз приступил к массовому сосредоточению своих сил в приграничных районах, что свидетельствовало о подготовке СССР если не к открытию военных действий, то, по крайней мере, к оказанию открытого военного давления на внешнюю политику Германии. Все подготовительные мероприятия, проводившиеся нами до весны 1941 года, носили характер оборонительных приготовлений на случай возможного нападения Красной армии. Конечно, при подготовке этих мероприятий мы решили избрать более эффективный способ, а именно – предупредить нападение Советской России и неожиданным ударом разгромить ее вооруженные силы.

Я должен подчеркнуть, что в наши расчеты не входило полное завоевание России.

Очевидно было, что Кейтель отвечает на вопросы хорошо продуманными и отточенными от долгого повторения формулировками. Видимо, только этим он в заключении и занимался.

– А какими же были ваши расчеты? – невозмутимо поинтересовался Ребров, хотя внутри у него все клокотало – оказывается они просто хотели предупредить нападение! Всего-навсего!

– Мероприятия в отношении России после разгрома Красной армии намечались только в форме создания военной администрации. О том, что предполагалось сделать позже, мне неизвестно. По крайней мере, я знаю, что при разработке планов войны на Западе немецкое командование и политическое руководство никогда не задавалось определенными политическими формами, которые должны были быть установлены в государствах после их оккупации.

– И вам неизвестны планы расчленения СССР? Превращения славян в рабов? Уничтожения евреев и коммунистов?

– Разумеется, нет, – еще больше вытянулся Кейтель на своем стуле. – Я ничего не слышал о таких планах. Ничего и никогда.

– Понятно. Тогда как вы объясните это?..

Ребров достал из папки подготовленные Филиным документы.

– 16 сентября 1941 года вы издали распоряжение немецким войскам, в котором говорится: «Человеческая жизнь, в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит… Устрашающее воздействие на противника возможно лишь путем применения необычайной жестокости».

Кейтель прикрыл глаза и пробормотал:

– Я не помню такого распоряжения. Я солдат, а не каратель.

– Ну-ну…

Углубляться в тему Ребров не стал, потому что пора было задать главный вопрос, который поручил ему поставить генерал Филин именно перед Кейтелем.

– Что вам известно о так называемой армии Власова? Какую роль предназначало германское командование для самого Власова?

– Насколько мне известно, генерал Власов был взят в плен в районе 18-й армии. Армейская рота пропаганды начала распространять листовки за его подписью. Отсюда и берет начало вся история с власовскими войсками. Я точно не помню, но мне кажется, что сначала Власова заметило Министерство иностранных дел… Серьезное внимание Власову Генеральный штаб сухопутной армии уделил весной 1943 года.

– После разгрома ваших войск под Сталинградом и пленения фельдмаршала Паулюса.

– Так точно. Генштаб сухопутных войск предложил сформировать и вооружить русские части под командованием генерала Власова. Однако Гитлер самым решительным образом запретил формирование вооруженных русских частей и отдал мне приказание проследить за выполнением его директивы. После этого Власов был взят мною под домашний арест и содержался в одном из районов Берлина. Гиммлер также выступал против формирования русских частей под эгидой Генштаба сухопутной армии.

– Как же они оказались на фронте, если все были против?

– В октябре – ноябре 1944 года Гиммлер изменил свое отношение к Власову. Он специально посетил меня, чтобы узнать, где находится Власов, и переговорить с ним. Он предложил мне доложить фюреру о необходимости формирования русских частей и использования генерала Власова. Я от этого решительно отказался. Но в дальнейшем Гиммлеру удалось получить разрешение фюрера на создание русской дивизии, которая, насколько я знаю, была брошена в бой в апреле 1945 года южнее Франкфурта-на-Одере. Покровительство Власову оказывали только Гиммлер и СС… И вообще я должен заявить, что германская армия была воспитана на благородных принципах прусских воинов, а все безобразия творили войска СС.

Когда Кейтеля увели, американец взорвался:

– Нельзя верить ни одному их слову! Даже когда им предъявляют документы, они все отрицают. Как эти мелкие людишки могли натворить столько зла?

Постскриптум

Молодой датчанин нашел близ Роскильде запечатанную бутылку с немецкой этикеткой, в которой находилось письмо немецкого моряка. Письмо написано готическим шрифтом. Сама бутылка сделана по заказу на одном из гольштейнских пивоваренных заводов.

В письме говорится:

«Это последние строки одного из оставшихся в живых на подводной лодке «Хауцилус», на которой скрывался фюрер немецкого народа Адольф Гитлер. Лодка находилась на пути из Финляндии в Испанию, натолкнулась на потонувший корабль и дала течь. Мы могли выдержать еще приблизительно 15 часов под водой, и за это время я написал это сообщение…

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Горсть игрушечных домиков и рой бриллиантовых огоньков рассыпались по берегу, а кругом стояли недос...
«Утренний поезд Николаевской железной дороги вошел под своды вокзала, оставляя за собой длинную поло...
«В том, что Раскольников думал об этом вопросе долго с теоретической его стороны, нет никакого сомне...
«Горе – пробный камень души человеческой и необлыжное мерило нравственных сил человека. Под бременем...
Большую часть статьи занимает подробнейший разбор типичного явления «смирдинского» периода русской л...
Борьба с Шевыревым, провозглашавшим, что литературе нашей для преуспеяния нужно равняться на «светск...