Криминальный пасьянс Овчаренко Александр
После долгих и безрезультативных поисков Варан приказал сворачиваться. Охранники перестали лазить по кустам, тщательно осмотрели днище и салон автомобиля. В салоне на чистом резиновом коврике обнаружили следы грунта, но из машины ничего не пропало, и в салон ничего взрывоопасного не подложили. Варану доложили, что вероятней всего спугнули «барсеточника»[2], мелкого воришку.
В расстроенных чувствах Варан сел на переднее сиденье рядом водителем, и эскорт в составе двух автомобилей тронулся. На выезде из города машины на повороте сбавили скорость. На пригорке возле поворота сидел и смолил сигаретку припозднившийся рыбак.
При виде двух чёрных джипов, рыбачок выплюнул сигарету, достал из нагрудного кармана пульт размером с сотовый телефон, и привычно нажал кнопку. Через пару секунд в машине Варана сработала запрятанная в подголовник мина «МОН-50».
Особая «прелесть» этой противопехотной мины состоит в том, что на расстоянии до пятидесяти метров она своими осколками в секторе поражения выкашивает не только солдат противника, но и траву. Поэтому досталось не только водителю и горемыке Варану, но и шедшему впереди джипу сопровождения.
Рыбачок равнодушно посмотрел на горящий внедорожник, подтянул резиновые сапоги и, подобрав удочки, скрылся в кустах.
Клим примчался на место происшествия, как только ему по сотовому позвонил оперативный дежурный ОВД, который давно был у Клима «на зарплате». На повороте скопилось, празднично мигая разноцветными огнями, с десяток автомобилей. Пожарные уже залили пеной то, что осталось от внедорожника Варана, и сворачивали брезентовые рукава.
Ехавший впереди Варановского джипа автомобиль сопровождения беспомощно ткнулся в неглубокий кювет носом, где и застрял. Возле него толкались милицейские чины в больших погонах и одетые в штатское члены следственно-оперативной группы. Клим хотел подойти поближе, но стоящий в оцеплении молоденький милиционер его не пропустил.
Клим нехорошо усмехнулся и стал ждать, когда его заметят. Попросить помощи у знакомого прокурорского следователя не позволял воровской статус.
Наконец следователь его заметил, и сам подошёл к нему. Они знали друг друга много лет и не единожды сходились в схватке. Однажды следователь задержал Клима на сходке, и дело едва не дошло до рукопашной, но в глубине души они уважали друг друга, как может враг уважать врага, видя в нём достойного противника.
– Не поделишься соображениями? – спросил Клим следователя после короткого приветствия.
– Это ты меня спрашиваешь? – удивился прокурорский работник. – Это мне следует спросить тебя, что происходит? Неделю назад Корейца «замочили», сегодня Варана! Завтра чья очередь? Может быть, твоя?
Клим недовольно поморщился: за прошедшие семь дней ему уже дважды предрекали смерть.
– Что ты кипятишься? – примирительно произнёс «авторитет». – Ты же знаешь – наши люди здесь не при делах. Всё было тип-топ, и начинать передел мне не в масть. Знаю, что чужие работают, но кто и откуда, сказать не могу.
Разговор не клеился. Они молча смотрели, как из джипа сопровождения, больше похожего теперь на решето, медики доставали тела охранников Варана и, констатировав смерть, укладывали труппы в специальные полиэтиленовые мешки чёрного цвета. Клим повернулся, чтобы уйти, но неожиданно следователь тронул его за рукав.
– Клим, я всё понимаю! Ты сейчас начнёшь искать исполнителей, а через них постараешься выйти на заказчика, возможно, даже быстрее меня. Я тебя прошу: не надо крови! Просто дай мне знать, кто и где, а всё остальное я сделаю сам, при этом твой статус не пострадает, да и грехов на тебе меньше будет.
– Скажу тебе без протокола, начальник, что грехов на мне – не замолить, не искупить! – усмехнулся старый вор. – Да ты и сам это знаешь, а принять твоё предложение мне западло! Я честный вор, и с ментами никогда дружбы не водил.
– Вор честным быть не может по определению, но в одном ты прав: до сегодняшнего дня ты был вором. А что будет завтра, когда найдёшь стрелка и заказчика? Перейдёшь в разряд мокрушников?
– Не я это «мочилово» начал, – после короткого раздумья произнёс авторитет, – но я должен их найти и наказать, так велит воровской закон!
– Тогда по закону я должен буду наказать тебя, и ты это знаешь, – подытожил следователь.
– Накажи! … Если сможешь! – усмехнулся Клим, и, по старой привычке глубоко засунув руки в карманы плаща, ушёл в ночь.
Тёмной сентябрьской ночью в дежурную часть УВД г. Южно-Сахалинска наряд патрульно-постовой службы доставил мелкого хулигана.
– Что натворил? – поинтересовался оперативный дежурный старший лейтенант милиции Артемьев.
– Кафе «Рябинушка». Дебошир. Напился, отказался платить по счету и запустил в бармена стаканом, – коротко пояснил старший патруля.
– Ещё оскорбил официантку нецензурной бранью и посуды набил на триста рублей, – дополнил молоденький патрульный.
– Оскорбил! – заплетающимся языком с трудом произнёс пьяный дебошир, поняв, что речь идёт о нём. – Потому как сука она!
– Вот его паспорт и протокол, – закончил старший патруля и протянул Артемьеву документы.
– Васин Олег Анатольевич, – нараспев прочитал оперативный дежурный, открыв паспорт хулигана. – Что же это мы, гражданин Васин, 1965 года рождения, общественный порядок нарушаем? – для проформы спросил дежурный и принялся переносить паспортные данные в «Журнал регистрации лиц, доставленных в ДЧ для проведения разбирательства». В это время его внимание привлекла одежда Васина.
– Сержант! – зычно позвал Артемьев. – Почему у задержанного шнурки и ремень не изъяты?
– Я не задержанный! Я лицо, доставленное для проведения разбирательства. Моя вина не доказана и оснований для задержания пока нет, – абсолютно трезвым голосом произнёс хулиган.
Артемьев от удивления вытаращил глаза. Он привык, что пьяные ругаются матом, козыряют знакомством с высокими милицейскими чинами и грозят ему скорым увольнением из органов. Васин же не матерился, не требовал немедленного освобождения, и к тому же был подозрительно трезв.
– Тебе привет, начальник! – вполголоса произнёс мгновенно протрезвевший дебошир.
– От кого? – машинально уточнил дежурный.
– От абонента МТС, – усмехнулся хулиган и протянул Артемьеву обрывок салфетки, на которой был написан номер сотового телефона. Этот номер Артемьев знал наизусть – это был номер Клима.
– Вспомнил? – уточнил Васин. – По лицу вижу, что вспомнил. Теперь слушай сюда. Я у тебя в «обезьяннике» до утра перекантуюсь, а ты за это время пробей по базе вот этих ребятишек, – протянул дежурному листок с двумя десятками фамилий.
– Да тут все не местные! Придётся по телетайпу краевое УВД запрашивать, – пробормотал Артемьев, пробежав глазами список.
– Мне по барабану, будет это факс или телетайп, хоть телеграф, но чтобы к утру всё было тип-топ. Понятно? Ну, а теперь зови сержанта!
Семейная лодка Дениса Артемьева разбилась о быт, точнее, о малозначительную милицейскую зарплату. Романтики и адреналина в работе лейтенанта милиции было много, а денег платили до смешного мало. Молодая жена Дениса поняла это сразу после медового месяца. Год она терпела, но через год терпение кончилось, и она подала заявление на развод.
– Ты хоть и офицер, а получаешь, как уборщица в порту, – сказала она мужу напоследок и, захватив с собой все свадебные подарки, уехала к маме.
С тех пор Денис, чтобы скрасить одиночество, стал посещать местный ресторан, где без проблем можно найти подругу на ночь. Расценки на продажную любовь были высокими, но девушки делали ему, как работнику правоохранительных органов, пятидесятипроцентную скидку.
В тот памятный день всё было, как всегда: Денис сменился с дежурства, приехал домой, принял душ и завалился спать до вечера. Вечером он надел свадебный костюм и направился в ресторан. Не успел он сесть за столик, как к нему неожиданно подсел прилично выпивший парень. Денис хотел дать нахалу в ухо, но парень упредил его, пояснив, что они учились с ним в одной школе, только в параллельных классах.
– Мы же с тобой почти одноклассники! – распинался школьный знакомый, который представился Артемьеву Толиком. Толик заказал бутылку коньяка и закуску. – Гуляем, Дениска! Мне для друга ничего не жалко! Угощаю! – бахвалился новый знакомый и лез целоваться.
– Не надо! – брезгливо отстранялся Денис.
– Надо! – упорствовал Толик и рвал на груди рубаху. – Да я за тебя любому глотку порву!
Денис незаметно для себя быстро захмелел, и новообретённый школьный друг не казался ему уже таким противным.
– А чего это мы здесь сидим? – задался вопросом Толик, после того, как бутылка опустела. – Давай возьмём «водяры»[3] и поедем ко мне. Я тебя с сестрой познакомлю. У меня сеструха, знаешь какая? Красавица! Поехали! Мы с Валькой после смерти стариков вдвоём в трёхкомнатной живём, так что места всем хватит!
Как ехали в такси, и как пили водку на кухне у школьного товарища, вместе с его сестрой, Денис помнит смутно. Сестра Валентина оказалась далеко не красавицей, но после бутылки коньяка и пол-литра водки её можно было назвать хорошенькой. Толик вскоре заснул прямо за столом, а Валька потащила Дениса в свою комнату.
Пробуждение было очень неприятным: кто-то ударил Дениса ладонью по лицу. От неожиданности он сел и замотал головой. Оказалось, что он, абсолютно голый, сидит на Валькиной кровати, а вокруг кровати стоят четверо молодых коротко стриженых мужчин в чёрных кожаных куртках. Сама Валька в одних кружевных трусиках стояла рядом с желчного вида парнем и, не стесняясь наготы, покуривая длинную розовую сигаретку, с интересом наблюдала за развитием событий.
– Просыпайся мент! – произнёс желчного вида парень с ранней сединой на коротко стриженом ёжике чёрных волос, и отвесил Денису вторую пощёчину, от которой у последнего посыпались искры из глаз. Денис ещё раз тряхнул головой и, не скрывая злобы, взглянул в лицо обидчику. По характерному разрезу глаз, седине и овалу лица Артемьев опознал в нём Клеща – Клишевского Вадима Сергеевича, ранее дважды судимого, а теперь ближайшего помощника «смотрящего» Клима.
– Что же ты, мент, надругался над девушкой? Опорочил её девичью честь, и согласия не спросил? – издевательским тоном произнёс Клещ.
– А может, я не согласная была! – включилась в игру Валька. – Я, может быть, ждала, что ты меня с родителями сначала познакомишь, в ЗАГС заявление подадим, а уже опосля в койку! А ты вон как коварно обошёлся – напоил девушку и снасильничал! – войдя в роль, закричала Валька, и от её почти натурального гнева тряслись маленькие обвисшие груди и оплывшие от регулярного пьянства щёки.
– Это тебя-то замуж? – возмутился Денис. – Ты себя в зеркало видела?
Бандиты дружно загоготали, что привело Вальку в бешенство и она, выставив вперёд руки, с криком бросилась на Артемьева. Когда Вальку удалось оттащить, на лице у Дениса красовались четыре глубоких царапины.
– То, что надо! – удовлетворённо произнёс Клещ, разглядывая царапины на милицейском лице. – Сейчас поедем в больничку мазок брать, и заодно побои снимем. Слышишь, шалава, не вздумай подмываться.
– Какие побои? – не поняла Валька.
В ответ Клещ сильно ударил её ладонью в лицо, и из разбитого Валькиного носа на кружевные кремовые трусики обильно брызнула кровь.
– За что, Вадик? – захныкала Валька. – Больно ведь!
– Всё должно быть натурально и достоверно, – ровным голосом пояснил Клещ. – Тебя пытались изнасиловать, а ты сопротивлялась. Отсюда следы побоев на твоём прекрасном лице, царапины на лице насильника и частички его кожи у тебя под ногтями. Понятно? Но сколько бы ты не сопротивлялась, мужчина оказался сильнее, и в результате совершил с тобой насильственный половой акт, о чём свидетельствует наличие спермо-семенной жидкости.
– Грамотно излагаешь! – подал голос Артемьев, которому сюжет разыгранного спектакля стал ясен.
– Тебя как зовут? – поинтересовался Клещ и присел к нему на край кровати. – Кажется, Денисом? Так вот, Денис, между нами, мальчиками, говоря, свою девичью честь Валька потеряла ещё в шестом классе на школьной переменке в мужском туалете, и по жизни она шалава, каких мало, но это дела не меняет. Если она сейчас накатает на тебя «заяву», прокурорские закроют тебя, как пить дать, потому что все признаки изнасилования налицо.
- – Я наивной была и юной!
- Заманил ты меня сладкой лестью.
- Что же сволочь ты сделал со мною —
- надругался над девичьей честью[4],
– неожиданно тонким голосом пропела Валентина, у которой перепады настроения, как у человека с нездоровой психикой, следовали один за другим.
– Засохни, курва! – прикрикнул Клещ.
– Я же говорю, что ты всё грамотно устроил. – повторился Артемьев.
– Меня, мент, в ПТУ по конкурсу не приняли – баллов не хватило. Пришлось подавать заявление на юридический, – почти задушевно произнёс Клещ. – Так что я пацан с незаконченным высшим образованием…
– Клещ, кончай бодягу! Нам что, в этом клоповнике до ночи торчать! – подал голос один из братьев по криминалу.
В это время в комнату вполз пьяный в дым Толик, который, судя по всему, успел опохмелиться.
– Вот и родственничек подтянулся! – почему-то обрадовался Клещ. – Ну что скажешь, болезный?
– Дениска, друг! Да как же ты так! – вдруг заныл Толик, размазывая пьяные слёзы по грязным щекам. – Что же ты сотворил, брат? Как же мне теперь жить?
– Вполне правдоподобно, – подытожил Клещ. – Не забудь так же на суде выступить. Можно, конечно, обойтись и без суда…
– Хватит комедию разыгрывать! Говори, чего надо? – перебил его Артемьев.
– Нужна информация, – нормальным человеческим голосом произнёс Клещ. – "Уголовка" парочку наших пацанов повязала. Мне надо знать, что против них имеется. Ты как раз сегодня дежуришь, заодно постарайся им кое-что на словах передать.
Когда Клещ уходит из квартиры, не вышедший из роли Толик хватал его за штаны и слёзно вопрошал:
– Как же мне теперь быть, Вадик? Как быть?
– С этим вопросом можешь обратиться к Гамлету, – мимоходом посоветовал бандит с незаконченным высшим образованием, брезгливо освобождаясь от грязных пальцев алкоголика.
– У кого спросить? – окончательно растерялся пьяный Толик.
– У Принца Датского! – почти весело закончил Клещ, и хлопнул дверью.
Через три месяца, будучи на дежурстве, Артемьев принял от вернувшегося с выезда участкового материал по факту самоубийства гражданки Арефьевой Валентины Ивановны – той самой Вальки, у которой так неудачно заночевал. Следуя из протокола осмотра и заключению судмедэксперта, самоубийство произошло на почве злоупотребления алкоголем. Гражданка Арефьева допилась до белой горячки и повесилась в собственной комнате.
Вскоре куда-то пропал и школьный друг Толик, не забыв нотариально заверить составленное по всем правилам завещание, в котором он, в случае своей смерти, отписывал гражданину Клишевскому Вадиму Сергеевичу трёхкомнатную квартиру.
Однако смерть брата и сестры Арефьевых для Артемьева ничего не решала: «соскочить» с бандитского крючка старший лейтенант милиции уже не мог.
Правду говорят: «Коготок увяз – всей птичке пропасть»!
Утром хулиган Васин стал натурально каяться.
– Граждане начальнички! Да вы посудите сами, разве бы я позволил себе такое в трезвом виде! – театрально заламывал руки хулиган. – Водка виновата! Она, проклятая, меня опять под монастырь подвела. «Палёнкой»[5] торгуют, сволочи, вот у меня, гражданин лейтенант, крыша и поехала. Теперь-то я всё осознал, всё прочувствовал! А если какой штраф оплатить надобно, так я завсегда готовый, нечто я без понятия! Отпусти начальник, мне на работу надо!
Васину выписали пятьсот рублей штрафа, обязали возместить материальный ущерб, и пинком отправили на волю. Покидая территорию УВД, мелкий хулиган Васин уносил с собой подробную информацию на двадцать прибывших с материка гостей, в настоящее время отдыхающих в санаторно-курортном комплексе «Горный воздух». Менее чем через час широкая бумажная лента с отпечатанным на милицейском телетайпе текстом, лежала перед Климом. «Положенец» оказался прав: все гости проживали в Питере и ранее привлекались к уголовной ответственности.
Клещ не поленился и лично съездил в санаторий, где обстоятельно побеседовал с администратором. Администратор вспомнил, какого числа «спортсмены» вместе с тренером Казариным не ночевали у себя в номерах. Даты подозрительно совпадали с датами смерти Корейца и Варана.
Клещ приказал подручным привести к нему Казарина, но Феликс Сергеевич, как назло, куда-то исчез, и с ним исчезли ещё десяток «спортсменов».
– Будем брать, что имеем, – сказал Клещ, и через пять минут из ресторана вытащили и уложили носом в пол двух подгулявших подопечных тренера Казарина.
– Давай их ко мне на базу! – велел Клещ, и «спортсменов» погрузили в белую «Газель». В загородном коттедже, который был оформлен на дальнего страдающего слабоумием родственника Клишевского, гостей разместили в подвальном помещении. Ночью их развели по отдельным комнатам, где с пристрастием допросили. Быстро протрезвевшие «спортсмены» сразу поняли, что дело приобрело нешуточный оборот, и корчить из себя героев не стали. После парочки зуботычин они рассказали всё, что интересовало Клишевского. Показания сравнили – они совпадали даже в мелочах.
– Чего ты ждёшь, Клим? – напирал Клещ. – Давить их надо, пока не поздно!
– Успеем! Никуда они с острова не денутся. Меня сейчас больше интересует, где этот самый Казарин и его десять «штыков»?
В этот момент в комнату, где совещались Клим и Клишевский, без разрешения влетел недавно принятый в бригаду «пехотинец» по кличке Жбан. Жбан напоминал молодого откормленного бычка с едва наметившимся пивным животиком.
Клим выразительно посмотрел на Клишевского: поведение «пехотинца» было явным нарушением заведённых авторитетом правил. Клещ это понял и приступил к допросу:
– Объявили всеобщую амнистию? Нет? Тебя приняли в пионеры! Опять не угадал? Тогда что ты здесь стоишь и сопли жуёшь?
– Чалый! – проглотив стоявший в горле комок и переведя дыхание, ответил Жбан.
– Что Чалый? – предчувствуя нехорошее, переспросил Клим.
– Чалый накрылся!
Глава 5
Если бы Борису Исааковичу полгода назад кто-то сказал, что он, находясь в международном розыске, полетит в Россию с целью реализации очень крупного и перспективного коммерческого проекта, он рассмеялся бы этому фантазёру в лицо. После того, как он открыто стал оппонировать существующему в России режиму, дорога на российский рынок ему была заказана. Борис Исаакович искренне об этом сожалел, потому что он, как никто другой, понимал огромную выгоду от ведения бизнеса именно в России. При существующем российском законодательстве Березуцкий научился делать деньги чуть не из воздуха, и поражался лености и недальновидности властей, ввергнувших страну в экономическую катастрофу.
Попирая ногами огромные богатства, российские власти унизительно клянчили у МВФ[6] очередной транш, чтобы хоть как-то накормить страну. О возрождении экономики речи не шло. Огромная страна уподобилась нищему скрипачу, который с утра до ночи за гроши играл в подземном переходе, не осознавая, что в его руках находилась скрипка Страдивари.
Вспоминая об этом, Борис Исаакович потирал от удовольствия руки. Ах, что за прекрасное время наступило тогда для творчески мыслящих людей! Ни в одной стране мира нельзя за пару-тройку лет стать долларовым миллиардером. Нигде, кроме как в России. Судьба дала ему шанс, и он этот шанс не упустил. Борис Исаакович обладал неуёмной натурой, и спокойно почивать на лаврах было не в его характере.
Обожая сложные многоходовые комбинации, Борис Исаакович не скупился на громкие заявления в прессе о необходимости смены существующего в России «преступного режима». В то же время он одновременно продолжал искать малейшую возможность наведения теневых контактов с той самой «преступной властью». Для этого Борис Исаакович вызвал в Лондон и на короткое время приблизил к себе бывшего офицера ФСБ Литовченко, которому определил роль эмиссара.
– Я понимаю, что нынешние власти не могут публично прижать меня к широкой груди и прилюдно облобызать, да я этого и не требую. Пусть всё остаётся, как есть: я буду продолжать играть роль политического изгнанника, а российские мужи, власть предержащие, делать вид, что страстно добиваются моей экстрадиции. Тем самым мы все сохраним лицо в этой непростой ситуации, – напутствовал Березуцкий Литовченко. – В качестве компенсации я предлагаю часть вывезенных мною на Запад средств негласно пустить в оборот российской экономики на взаимоприемлемых для всех условиях. Деньги не должны лежать в чужих банках, деньги должны работать! Я, конечно, мог бы обойтись и без согласия властей, но рано или поздно ушлые ребята из спецслужб выяснят, что я пытаюсь прорваться на российский рынок через подставные фирмы, и обеспечат мне головную боль. А оно мне надо? Так что постарайтесь довести до сведенья моих оппонентов, что я ностальгией не страдаю, и слёзы на глазах при упоминании о русских берёзках не наворачиваются, но я был и остаюсь русским патриотом и, несмотря на сложившуюся политическую конъюнктуру, хочу помочь своей далёкой Родине.
Литовченко отбыл в Москву, где немедленно связался с бывшим коллегой, который теперь являлся народным избранником и заседал в Государственной Думе. Бывший коллега неохотно пошёл на контакт с опальным Литовченко, и встречу назначил через несколько дней, после негласных консультаций с заинтересованными лицами. Через три дня Литовченко, сидя в модном кафе за чашкой чая, устно передал пожелания опального олигарха.
Литовченко ожидал, что российские власти обеими руками ухватятся за предложение Бориса Исааковича, но вялая реакция бывшего коллеги привела его в растерянность.
Старый товарищ что-то промямлил про непростое время, нежелание властей рисковать перед предстоящими выборами, и ушёл, не заплатив по счету.
Литовченко несколько раз пытался связаться с ним, но слуга народа каждый раз под благовидным предлогом уклонялся от встречи. Так, не солоно хлебавши, Литовченко вернулся к своему новому хозяину на берега туманного Альбиона.
– Видимо, я работаю не в том формате! – сказал сам себе опальный олигарх, выслушав эмоциональный рассказ вернувшегося из России эмиссара.
Следующую попытку Березуцкий предпринял через месяц в Чечне, куда прилетел под видом подданного государства Израиль Лазаря Белевича.
Борис Исаакович понимал, что сильно рисковал, но рассчитывал на то, что российские власти не решатся пойти на обострение с президентом Чеченской республики, гостем которого он являлся. Всё прошло, как он планировал: спецслужбы сделали вид, что поверили в «легенду» о визите в Чечню коммерсанта Белевича, президент разрушенной гражданской войной маленькой, но гордой горной республики его предложение об оказании финансовой помощи в восстановлении Грозного принял с радостью, а пожелания на негласное сотрудничество с российскими властями на этот раз были услышаны.
По возвращению в Лондон, Борис Исаакович повторно отправил Литовченко в Москву на встречу с его бывшим коллегой. Теперь старый боевой товарищ от встречи не уклонялся, теперь он сам искал возможность переговорить с Литовченко. Судя по сильно изменившемуся поведению народного депутата, кое-кто в Кремле всерьёз воспринял предложение беглого олигарха о «плодотворном сотрудничестве».
Борис Исаакович уже предвкушал триумфальное (пускай пока и тайное) возвращение на российский рынок, как неожиданно всё испортил жадный Литовченко, которому надоела приставка «бывший» – бывший майор, бывший подданный, бывший глашатай свободы в стенах самого закрытого в стране учреждения. Оказавшись на чужбине, он явно рассчитывал на большее. Непосредственная близость к «выдающемуся российскому политику в изгнании» и участие в выполнении его «специальных» поручений, дарило ему обманчивую надежду на пожизненное безбедное существование.
Борис Исаакович в услугах бывшего офицера спецслужбы больше не нуждался, поэтому, расплатившись, постарался от него дистанцироваться. Литовченко это очень не понравилось, и он старательно, но неумело подогревая интерес к своей персоне, стал делать в прессе двусмысленные заявления, обещая со дня на день представить разоблачительные документы. Кого собирался разоблачать бывший майор и бывший любимчик капризной фортуны, было неясно, но Березуцкий впервые за годы вынужденной эмиграции почувствовал себя неуютно. С Литовченко надо было что-то делать.
Пока Борис Исаакович раздумывал, какой сделать ответный ход, Литовченко преподнёс очередной сюрприз – он умер. Причём умер так, как мечтал жить – в свете софитов и под прицелом объективов многочисленных фотокамер. Результаты судебно-медицинской экспертизы шокировали: Литовченко умер от отравления редким радиоактивным элементом, полонием.
«Шакалы пера» ликовали: это было не вульгарное самоубийство, и не пьяная драка с поножовщиной, Литовченко умер, как и положено секретному агенту – красиво и необычно! Здесь чувствовалась рука профессионала.
В прессе поднялся большой шум, и Борису Исааковичу через третьих лиц дали понять, что разочарованы его поведением и аннулируют прежние договорённости.
Березуцкий неоднократно делал в прессе заявления, что не причастен ни к смерти Литовченко, ни к «полониевому скандалу». ФСБ тоже открещивалось от смерти своего бывшего сотрудника, и, как ни странно, Березуцкий им верил. Ни одна спецслужба не взялась бы устранять неугодную им персону таким экстравагантным методом. Профессионалы на службе у государства всё бы сделали тихо и аккуратно: обычный сердечный приступ, или, на крайний случай, автомобильная катастрофа.
В смерти Литовченко необычный способ умерщвления как бы подчёркивал пренебрежение к государственным структурам, словно говоря: «Смотрите! Это сделал Я! Я могу это себе позволить, мне наплевать на ваши законы и запреты! Сегодня я использовал полоний, а завтра, если захочу, будет ядерная бомба»!
Березуцкий был вне себя от ярости! Из-за одного идиота провалился такой блестящий план, а сумма упущенной выгоды вообще не укладывается в голове!
И вот в один из дней, когда Борис Исаакович устал кусать собственные локти, в двери его роскошного лондонского особняка постучал незнакомец. Надо сказать, что служба безопасности у лондонского изгнанника получала свои фунты стерлинги не зря, и на приём к Березуцкому было попасть непросто, но незнакомец каким-то непостижимым образом прошёл все заградительные кордоны, и без суеты, по-домашнему, вошёл в приёмную беглого олигарха. Секретарь пару минут удивлённо взирала на вошедшего высокого скуластого мужчину, с плаща и шляпы которого обильно стекали на дорогой ковёр дождевые капли.
– Как прикажите доложить, сэр? – после минутного замешательства по-английски обратилась к странному посетителю затянутая в деловой костюм красавица.
– Скажите Борису Исааковичу, что его хочет видеть Председатель! – по-русски ответил незнакомец и небрежно бросил мокрую шляпу на лежавшие на столе деловые бумаги.
Когда секретарь доложила Березуцкому о визите странного посетителя, Борис Исаакович интуитивно понял, что, несмотря на то, что посетитель явился к нему без предварительной договорённости, что в Англии считается признаком дурного тона, манкировать визитёром не следует.
– Я не знаю никакого председателя! – на всякий случай громко заявил он секретарю, но, тут же сменив гнев на милость, добавил: – но раз он пришёл, я его приму. Не выгонять же его под дождь!
Борис Исаакович не успел закончить фразу, как визитёр, не дожидаясь приглашения, сам вошёл в его рабочий кабинет. Мокрый плащ и шляпу незнакомец оставил в приёмной, но ботинки на тонкой подошве продолжали оставлять на дубовом паркете мокрые следы.
– Судя по той беспардонности, с которой Вы вошли в мой кабинет, и мокрой обуви – Вы мой соотечественник! – вместо приветствия скороговоркой по-русски выдал Березуцкий. – Итак, чем обязан? – продолжал напирать беглый олигарх.
– Вы позволите? – с улыбкой спросил визитёр и, не дожидаясь разрешения, удобно устроился в кресле.
Борис Исаакович машинально отметил про себя ещё одно нарушение этикета, но промолчал. Поведение незнакомца не было пустым позёрством, так могли вести себя только очень сильные и уверенные в своём могуществе люди.
– Мне доложили, что Вы председатель, простите, председатель чего?
– Ах, Борис Исаакович, дорогой Вы мой, всё норовите сразу взять быка за рога! – улыбнулся незнакомец. – Мне импонирует Ваша деловая хватка. Отвечая на Ваш вопрос, скажу – для Вас я просто Председатель. С некоторых пор это моё второе имя, хотя у меня много имён и ещё больше забот. Учитывая, что мой рабочий график расписан по минутам, я, конечно, мог вместо себя прислать профессионального переговорщика. У нас есть настоящие профессионалы, которым только волю дай, они самого пророка Магомета «уломают» на свиную отбивную, но я не мог отказать себе в удовольствии повидаться с Вами лично. Скажем так: я представляю некую инициативную группу предпринимателей, которые кровно заинтересованы в Вашем успехе на российском рынке.
– Неужели! Никогда не слышал, чтобы чужой успех грел кому-то душу, скорее наоборот.
– И, тем не менее, Борис Исаакович, это действительно так. Правда, с небольшими оговорками.
– Послушайте, э-э, господин Председатель! Вы приходите ко мне, можно сказать, инкогнито, без рекомендательного письма, без поручителей, в мокрых ботинках, пачкаете мне пол и при этом смеете утверждать, что Вас делегировала некая таинственная группа предпринимателей. Вы случайно не являетесь родственником лейтенанта Шмидта?
– Дались Вам мои ботинки, уважаемый Борис Исаакович! Я давно не был в Лондоне, поэтому решил прогуляться по его улицам, но не угадал с погодой и попал под дождь. Я мог купить зонтик, да что зонтик – фабрику по производству зонтиков, но до её офиса значительно дальше, чем до Вашего особняка. Поверьте, я человек состоятельный. Пять лет назад мои активы превысили активы Билла Гейтса, и сегодня я мог бы приехать к Вам на позолоченном «Роллс-Ройсе», а безымянный палец моей левой руки украшал бы перстень с бриллиантом чистой воды, стоимость которого в несколько раз превышала бы стоимость вашего особняка. Однако я пришёл не для того, чтобы пускать Вам пыль в глаза, как это делают профессиональные мошенники, коих Вы имели в виду, упоминая о детях лейтенанта Шмидта. Я пришёл, чтобы с Вашей помощью изменить карту мира, что, соответственно, повлечёт за собой изменение направления денежных потоков. Хотя, скажу Вам по чести, деньги для меня не главное.
– Какой удар для Гейтса! Надеюсь, Вы тактично сообщили ему, что он утратил пальму первенства, – с нескрываемым сарказмом произнёс Березуцкий. – Простите уважаемый э-э, Председатель, но всё, что Вы говорите, больше напоминает сказки Шахерезады. Так что давайте не будем тратить ни моё, ни Ваше время…
– Минутку! – прервал его гость и достал обычный с виду сотовый телефон. – Одну минутку! Я предусмотрел и этот нюанс.
Телефон в руке Председателя завибрировал и замигал разноцветными огоньками.
– Возьмите! – протянул трубку Председатель. – Можете говорить свободно – эта линия надёжно защищена от прослушивания.
Березуцкий нехотя взял телефон и осторожно приложил к своему большому уху. В трубке зазвучал хорошо знакомый, немного дребезжащий голос Ветрича.
– Боря! Я, конечно, должен был сначала поинтересоваться твоим здоровьем, – вместо приветствия промолвил Ветрич, – но что-то мне подсказывает, что если ты сейчас меня не послушаешь, то оно тебе может не понадобиться! Поверь мне – уже то, что ты говоришь по этому телефону, значит многое. Тот, кто к тебе пришёл – очень и очень серьёзный человек! Можешь мне не отвечать, я знаю, что он рядом с тобой. Боря, помнишь историю с «ЛОГОВАЗом»? Ты тогда меня не послушался и вляпался в дерьмо по самые свои еврейские уши. Боря, не строй из себя потца! Человек, с которым ты сейчас имеешь дело, настолько богат, что может купить у архангела Гавриила не только ключи от рая, но и сами райские кущи! Ты меня понял?
– Я тебя понял! – ровным голосом произнёс Борис Исаакович и вернул гостю телефон.
– Вот это уже более правдоподобно, а то я, знаете ли, авантюристов в нашем деле побаиваюсь! Вдруг это что-то заразное, – с наигранным весельем произнёс Березуцкий. – Так какие условия?
– Вам необходимо сменить вектор ваших притязаний.
– Нельзя ли точнее?
– Обратите своё внимание на восток, точнее, на Дальний восток. Я бы порекомендовал задержать взгляд на острове Сахалин…
Они проговорили около часа. Напоследок Березуцкий не утерпел и задал давно мучавший вопрос:
– Скажите, господин Председатель, если деньги для Вас не главное в этой жизни, то зачем тогда эти прогулки под дождём? Если таки верить Вам, то Вы, как человек состоятельный, вернее, очень даже состоятельный, и остаток своих лет могли провести в неге и роскоши! Как говорят в Одессе – зачем Вы делаете себе нервы?
Незваный гость неторопливо стряхнул ладонью с широких полей фетровой шляпы серебристые дождевые капли и, взглянув в глаза опытного интригана, уверенно произнёс:
– Я брожу под лондонским дождём, как простой смертный, более того, я мотаюсь по странам и континентам чуть ли не в эконом-классе потому, что мне это интересно. Вы никогда не задумывались, почему пресловутый Билл Гейтс мог позволить себе прийти на заседание совета директоров в рваных джинсах? Ответ прост: он перерос тот уровень, когда надо носить дорогой костюм, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к классу богатых людей. Богатых много, а Гейтс один! И что бы он ни надел, он был и есть один из самых богатых людей мира. Разумеется, он обо мне не знает, обо мне вообще мало кто знает, потому что я не просто бизнесмен – я Председатель! Мне, так же как и Вам, трудно удержаться от соблазна творить историю своими руками. Один из знакомых мне президентов – страстный шахматист. Для меня же шахматную доску заменяет карта мира, на которой сильные мира сего для меня всего лишь разменные пешки, и я недрогнувшей рукой посылаю их на смерть. Власть – это самый сильный и самый желанный наркотик! Деньги дают определённую свободу и какую-то толику власти. Большие деньги дают большую власть. Я же пользуюсь безграничной Властью, даже если на мне рваные джинсы!
Закончив пространный монолог, Председатель надел шляпу, и, не прощаясь, по-английски шагнул за порог особняка в знаменитый лондонский туман, разбавленный жидким болезненно-жёлтым светом уличных фонарей.
Тихо урча хорошо отрегулированным мотором, из тумана хищно выплыл длинный чёрный лимузин, внутри которого верный слуга-индус подготовил для сахиба сухую одежду и горячую чашку зелёного чая.
Председатель торопливо нырнул в уютное тепло автомобильного салона, но ни Березуцкий, ни его челядь, этого не видели.
Глава 6
– Высоко-высоко в горах, в самом сердце Тибета, в светлом оазисе пустыни Гоби, с незапамятных времён располагается таинственная и великая Шамбала. В этой легендарной гималайской стране, надёжно укрытой от глаз непосвящённых вечными снегами и непроходимыми перевалами скалистых гор, с момента сотворения мира и поныне властвует всесильный и вечный Владыка Страха и Трепета!
На мгновение гурудева[7] прервал повествование, прикрыв карие глаза тонкой коричневой кожицей век, на которых по причине старости полностью отсутствовали ресницы и, покачиваясь в такт мыслям, ушёл в себя.
Саид уже хотел потревожить почтенного гуру, как тот неожиданно открыл глаза и продолжил повествование:
– Да! Владыка Страха и Трепета! Несмотря на то, что всё в этом суетном мире определено бесконечным процессом движения от Темноты к Свету, от Простейшего к Сложному, от Созидания к Разрушению и снова к Созиданию, Владыка Страха и Трепета из века в век незримо и мудро управляет Вечным Движением – тем, что непосвящённые называют ходом мировой истории. Из первородного Хауса, из Света и Тьмы, из вечного противостояния Добра и Зла и зарождается Вечное Движение! Нет ничего более совершенного и прекрасного, чем этот таинственный и до конца непознанный процесс. Люди называют его Жизнью. Это верно только отчасти: Жизнь – всего лишь мгновенье божественного мироздания, частичка бытия – блёклое отражение минувшего в бесконечной цепочке превращений кармы. Жизнь – это движение к Смерти. Сама же Смерть состоит из Света и Тьмы, ибо со стороны Тьмы – Смерть конечная точка существования человека, а со стороны Света – Смерть есть отправная точка начала новой Жизни. Это закон существования Бытия – закон Вечного Движения.
Гуру вновь прикрыл глаза и замолк. Саид во время таких коротких перерывов пытался проанализировать и запомнить слова учителя. Так во время первого урока, который, как всегда, проходил в виде размеренной беседы, гурудева сказал: «Ничто не приходит из ниоткуда и не исчезает в никуда»! Саид сначала принял это за каламбур, но потом, поразмыслив, пришёл к выводу, что таким образом гуру сформулировал закон сохранения энергии. Сам учитель напоминал высохшую живую мумию, обтянутую прокалённой солнцем коричневой кожей и набедренной повязкой. Сколько лет учителю, не знал никто. Сам гуру на этот вопрос отвечал с усмешкой:
– Что такое время? Чем вчерашний закат отличается от сегодняшнего или завтрашний восход будет чем-то отличен от восхода солнца на прошлой неделе? Всё это условность. Время – это мифический дракон, пожирающий собственный хвост.
Саид пытался спорить с учителем, пытаясь доказать, что один закат отличается от другого, потому что меняется долгота дня, что в свою очередь влияет на время восхода солнца.
– Вы же не будете спорить, учитель, что сезон засухи сменяется сезоном дождей, и что вслед за весной приходит лето? – упорствовал Саид.
– А разве в прошлом году не было сезона дождей или весна с летом поменялись местами? – усмехался гуру. – Всё в этом мире движется по кругу и всё повторяется. Человек в своём стремлении познать законы мироздания, подобен муравью, ползущему по склону горы. И вчера, и сегодня, и десять лун спустя, муравей видел, и будет видеть перед собой только камень, не осознавая, что карабкается по отвесному склону великой Джомолунгмы.
– Но если следовать вашей логике, о учитель, то получается, что для муравья нет ни прошлого, ни будущего, а есть только каменная стена и бесконечный процесс движения к вершине священной горы?
– Ты сам ответил на свой вопрос, мой пытливый ученик! Для человека непосвящённого доступно только настоящее время, но чтобы проверить правильность этой догадки, надо перестать быть муравьём и, возвысившись над настоящим, попытаться окинуть мысленным взором всю священную гору.
– Но как достигнуть такой степени просветления, как мне перестать быть муравьём и однажды на заре увидеть таинственную и прекрасную Шамбалу во всём её великолепии? Что мне делать, о мудрейший из мудрых? – воскликнул ученик, невольно нарушив правила приличия.
– Нет ничего невозможного для человека, поставившим перед собой цель и упорно идущего к этой цели…
Иногда гуру в своих рассуждениях впадал в крайность и начинал говорить банальности, которые Саид, как послушный ученик, должен был принимать чуть не за божественное откровение. В такие минуты Саид замолкал и, глядя на обтянутые коричневой кожей бритый череп гуру, терпеливо ожидал окончания пространного монолога…
Три месяца назад Саид вместе с проводником, которого нанял его новообретённый друг и наставник Швейк, после длинного и утомительного пути, заключительную часть которого пришлось проделать пешком, наконец-то приблизился к подножью Гималаев. Указывая на островерхие заснеженные горы, вершины которых терялись в серой дымке щедро напитанных влагой облаков, проводник уважительно поведал ему, что в переводе с санскрита Гималаи – это Снежная обитель, и что ему, непосвящённому, дальше дороги нет.
– Дальше Вы, господин, пойдёте один! И если Провидению будет угодно, и Вы, господин, останетесь живы и благополучно минуете перевал, то по ту сторону склона горной гряды, почти у самого её подножья, Вы найдёте райский сад, в котором много пищи и родниковой воды. На краю глубокого ущелья, сплошь заплетённого лианами, в которых навечно запуталась весна, Вы, господин, найдёте горные пещеры, в которых издревле проживают махатмы – божественные ламы. Это и есть знаменитый тибетский монастырь, о котором говорят, что он является первой ступенькой на пути к великой и таинственной Шамбале, но мало кто его видел.
Перед самым отъездом в Тибет Саида навестил Швейк.
– Твоя задача отыскать монастырь с тибетскими монахами. Среди монахов есть так называемые Посвящённые, которых наши учёные называют криптоисториками, – напутствовал его Швейк, разливая по металлическим стаканчикам припасённое для особого случая виски. – Есть версия, что эти самые криптоисторики изучают тёмные силы, управляющие мировыми процессами.
Швейк грустно вздохнул и залпом выпил содержимое стаканчика.
– Чин-чин! – запоздало сказал Саид и слегка пригубил огненный напиток.
Спиртное он не любил, но обижать наставника не хотелось.
– В девятнадцатом веке твоя соотечественница госпожа Елена Блаватских исследовала ученье тибетских монахов и создала своё ученье, которое назвала теософией, – продолжил Швейк, раскурив ароматную сигару. – По её утверждению, в пещерах тибетских монастырей махатмы до сих пор хранят священные тексты рукописей, которые сама госпожа Блаватских назвала «Стансы Дзене». Подтверждения, так же как и опровержения, этой теории нет, недостаточно фактов. Если отбросить всю религиозную атрибутику, то есть определённая доля вероятности, что изолированная от общества и хорошо законспирированная группа лиц владеет неизученными приёмами воздействия на человеческую психику и физические возможности человека, а возможно и неземными технологиями! Ведь не зря фашистские учёные и высокопоставленные офицеры СС из «Аненербе»[8] накануне Второй мировой войны упорно пытались найти подходы к легендарной Шамбале. Видимо, им частично что-то удалось выведать у тибетских монахов, хотя саму Шамбалу они отыскать не смогли. Кстати, контакты с Тибетом фашистская Германия поддерживала до 44 года. После штурма рейхстага советские оккупационные войска обнаружили много мёртвых тибетских монахов, одетых в эсэсовскую форму. Монахи не участвовали в защите рейхстага, они совершили коллективный акт самоубийства. Даже изобретатель знаменитых ракет «ФАУ» Вернер фон Браун после окончания войны, работая на американцев, как-то сказал, что много полезного в разработке «оружия возмездия» он почерпнул, общаясь с тибетскими монахами, которых Верховный лама лично командировал в Берлин в распоряжения «короля Гитлера» для какой-то особой миссии.
Постарайся войти в доверие к божественным ламам и стать учеником одного из них. После курса обучения ты дашь мне знать, и я пришлю за тобой связника.
– А каким образом я сообщу Вам об окончании курса обучения? – удивился Саид.
– Вот когда ты достигнешь определённого уровня просвещения, этот вопрос отпадёт сам собой, – улыбнулся Швейк. – Если же возникнут форс-мажорные обстоятельства, я пришлю за тобой нашего человека. Запомни пароль…
– Не надо пароля, – перебил его Саид. – Я не доверюсь человеку только потому, что он скажет мне условную фразу. Если я Вам срочно буду, нужен, приезжайте за мной сами. В крайнем случае, можете прислать человека, которого я знаю в лицо, и раньше с ним лично общался.
– Возможно, ты прав, – после короткого раздумья произнёс Швейк. – Ты должен помнить, что как бы ни сложились обстоятельства, мы тебя в беде не оставим!
– «Мы» – это кто? – поинтересовался Саид.
– Мы – это твои друзья! – улыбнулся Швейк и выпустил очередной клуб ароматного дыма.
– Нельзя ли точнее?
– Хорошо! Не буду держать тебя в неведенье, – согласился Швейк. – Рано или поздно тебя пришлось бы посвятить в эту тайну. Ведь ради этого я и вытащил тебя из ущелья той памятной ночью. Мы – это сотрудники «Бюро по планированию и проведению разведывательных операций».
– Интересно! И к какой организации относится это «Бюро»?
– К международной. Наши враги и завистники присвоили нашей организации неофициальное название «Клуб Избранных». Так что добро пожаловать в семью, сэр!
Через три месяца после этого разговора Саид стоял у подножья Гималаев. Холодный ветер задувал за капюшон его «аляски», а слова напутствия, сказанные напоследок проводником, не внушали уверенности в благополучном исходе экспедиции.
«Может, вернуться в долину и отсидеться в одном из многочисленных буддийских монастырей?» – мелькнула малодушная мыслишка, но Саид прогнал прочь сомнения. В юности решения принимаются легко и быстро, поэтому юный искатель приключений раздумывал недолго. Сделав глубокий вдох и натянув на голову поглубже капюшон, он решительно зашагал в сторону перевала.
Ближе к вечеру Саид понял, что ввязался в явную авантюру: без карты с детально проработанным маршрутом и без специального снаряжения ни один из альпинистов и не пытался бы пройти труднодоступный перевал.
Саида спасла хорошая погода, что само по себе было счастливой случайностью. Вечером ветер утих, небо над головой юного путешественника очистилось, и из-за горной гряды показалась неправдоподобно большая луна, которая бледным светом залила всё пространство. Козья тропа, по которой шёл Саид, в лунном сиянье была видна необычайно хорошо, и он после короткой передышки решил не останавливаться на ночлег, а идти вперёд. Вскоре тропа пропала под снежным настом, и Саид, положившись на проведение и своего ангела хранителя, пошёл наугад, наивно полагая, что серебристая лунная дорожка, услужливо вымощенная луной на горном снежном склоне, и есть правильное направление.
– И если провидению будет угодно, и Вы, господин, останетесь живы, и благополучно минуете перевал… – некстати вспомнились слова проводника, и Саид зябко подёрнул плечами.
Чем выше он поднимался, тем меньше воздуха ему удавалось вдохнуть в обожжённые морозным воздухом лёгкие. От недостатка кислорода начинала кружиться голова, и Саид всё чаще и чаще стал делать остановки для отдыха. Во время одной из остановок он вдруг понял, что не чувствует лица и пальцев рук. Испугавшись, Саид стал судорожно растирать лицо пригоршней снега, но это привело к кому, что он разодрал колючими льдинками кожу на щеках.
«Так и замёрзнуть можно!» – пришла запоздалая мысль, и горе-путешественник, задыхаясь, торопливо стал карабкаться ввысь. Сколько времени занял этот рывок к вершине, юноша не запомнил, но сопровождавшая его луна из бледно-жёлтой превратившись в серебряную, перебралась на западный склон ночного небосвода.
Очнулся Саид только когда добрался до ровной заснеженной площадки, с которой на залитом лунным светом склоне хорошо просматривался спуск.
– Я на перевале! – догадался Саид и засмеялся счастливым смехом, который перешёл в надсадный кашель.
Отдышавшись, он заметил, как на востоке средь тёмно-синего бархата ночного неба, у самого горизонта, несмело прорезалась тоненькая алая полоска света, явственно обозначив границы царства ночи.
– Теперь дойду! Обязательно дойду! – прошептал Саид, глядя на первые проблески зари, и снова захлебнулся надрывным кашлем.
…Его обнаружили через день, в предгорье, Обессиленный и простуженный, он в беспамятстве лежал среди альпийских мхов. На его счастье, в тот день два монаха вышли на сбор целебных трав. Они-то и привели, вернее, притащили Саида на собственных плечах в монастырь. То ли перемена климата сказалась благотворно на восстановлении юного организма, то ли таинственные снадобья, которыми монахи поили больного, оказали целительное действие, но так или иначе через неделю Саид полностью поправился и стал проявлять к окружающему вполне объяснимый интерес. Но монахи, казалось, не слышали его вопросов. Они, как и прежде, приносили ему скудную пищу, состоящую из маисовых или рисовых лепёшек и фруктов, поили травяными настоями и при этом не проявляли к его персоне никакого интереса.
Тем временем наступил сезон дождей, и дни стали серыми, дождливыми и унылыми. В один из таких дней Саид стоял у входа в пещеру, и молча взирал на льющиеся с неба потоки воды.
Неожиданно к нему подошёл монах, на теле которого была только ветхая набедренная повязка, и на сносном английском спросил Саида, о чём он думает, глядя на дождь.
– Я думаю о двух очень важных вещах, пытливый незнакомец: во-первых – о непостоянной природе вещей, типа всё течёт – всё меняется, и, во-вторых – какого хрена меня занесло в эти катакомбы, если я здесь уже неделю сижу, и ничему ещё не научился! – с нескрываемым сарказмом ответил Саид.
Монах внимательно выслушал ответ юноши, и, почтительно поклонившись, продолжил путь вглубь пещеры.
Монастырь представлял собой разветвлённую сеть просторных ходов, которые соединяли между собой многочисленные огромные залы – пещеры, в которых монахи проводили молебные собрания и религиозные обряды. Жили монахи по одному, в маленьких кельях, которые представляли собой небольшие пещерки или, точнее, землянки. Все жили одинаково скромно, порой скромность граничила с нищенством, но монахи на это не обращали внимания и в быту были очень неприхотливы. Каждый из жителей подземного монастыря был погружён в свой мир, в свои размышления, отчего производил впечатление легко помешанного.
Читать бесплатно другие книги:
