Останусь лучше там… Фунт Игорь

В барак зашел Гвоздь, авторитет-положенец, завел «терпилу»:

– Слышь, Башмак, разобраться надо!

Сергей Башаров, смотрящий по пятой «строгой» зоне, слышал о произошедшем:

– Говори, – обратился он к вошедшему мужичку – невысокому, плотному, с лицом, как блин со сковороды. Мясистый нос, пообвядший в неволе, приобретал, наверное, малиновый оттенок там, в родном колхозе… Мужик смотрел на Вора, как на икону, с надеждой – видно было, последней. В бараке никого, кроме них.

– Сергей Василич… Мне год остался. Натерпелся я. Полтинник скоро… я ж не мальчик…

– Короче, – Башмак частенько что-то утирал, разруливал – правильные, справедливые решения укрепляли авторитет Вора, неправильных решений не было. Зона под Новосибирском с крепким, несгибаемым «черным» лидером, держащим общак под контролем, устраивала всех: и администрацию лагеря, и районное начальство – у них своих, вольных проблем тогда, в середине девяностых, не перечесть. Случалось, не то что зэкам – служащим ИТУ пожрать не доставалось.

Башмак знал, о чем речь… Шурик, из «стремящихся», правильный пацан, зашел в лагерь по тяжелой групповой статье; сидит недавно, молодой, жесткий. Слишком… По научному – получал с чертей, по-простому – грабил мужицкий барак, пытаясь закрепить его за собой: чтобы жить не тужить, да чифирёк мутить-шмутить. – «Твою мать! Перестарался!»

– Как звать?

– Балык…Балыкин я.

– Зачем до кума пошел?

…Двадцатидвухлетний Шурик выбрал верную дорогу. Рослый, костистый, возмужавший в уличных драках, он не признавал авторитетов, греб под себя все, что плохо лежит. Сразу сошелся (пришлось сойтись) с Гвоздем, человеком Башмака, так что был под присмотром.

Мужички – они разные. Шурик этой разницы не чувствовал – рубил направо и налево чуть что. Так и тут: успокойся, возьми паузу, дай человеку в себя прийти – мы ж на зоне, никуда работяга не денется, а если правильно подвести тему[2], так и сам приползет. И будет потом ходить как пришитый.

Этот, Балык – уперся, пошел в отмах: Шурик передавил, морально передавил. Мужиков наказывают за драки и, как правило, они уступают под напором блатных – духу не хватает. Тем, блатным, терять вроде как нечего («вроде как» всего лишь) и, раз прогнувшись, простые сидельцы попадают до конца срока кто в рабство, кто в гарем, кто просто на поди-подай… Шныри, уборщики, кони – все они помимо своей положняковой трудовой нормы выполняют чью-то чужую…

– Эт не я. Меня сержант приволок к куму-то…

– И че?

– Кум говорит типа: пиши заяву.

– Написал?

– Нет!

– Чешешь?![3]

– Гадом буду…

– А как от кума соскочил?

– Я бригадира сдал, Шершня. Мол, он водяру продает, а меня подставляет – вроде как мой канал. Да, я получаю грев[4], жена – главбухом в совхозе, но мне же год. – Походило на правду. Шершень – морда беспредельная, жил кучеряво, стучал по ходу (но… не доказано! – не пойман). Башмак бригадира не трогал – свое Вор с него имел, да и Шершень не возбухал, чуял грань, где можно, а где нет. – Только нельзя мне, Сергей Василич… чтоб узнал-то он… сгноит.

Мужик этот, лох-лохом, а выбрал из двух зол меньшее – Шурика не спалил. Не факт, конечно, но того не спросишь – получил десять суток ШИЗО так, для приличия. Не впервой, злей будет. Мужику – год до воли, перекосы не нужны, и так бы не кочевряжился. А сейчас он между молотом и наковальней: Шурик не отступит от сказанного, не по-пацански, от Шершня, коли чего пронюхает, жди беды.

В глазах пришедшего на разбор – мольба, надежда, растерянность:

– Он бить меня начал… Я упал, крикнул другана Серегу, а он меня, блатной-то, пидаром назвал… при всех!

Вор и про это слышал: затем мужик, как ошпаренный бросился на Шурика, началась дикая неразбериха, свалка, в барак залетел сержант-контролер, второй… Напоследок Шурик прилюдно пообещал опустить несчастного Балыка. Драчуна – на ШИЗО, «терпилу» – к куму.

– Оперу сказал, что блатные у меня водку просили, а я типа говорю, откуда она у меня, водка-то? Сдал Шершня… Сергей Васи… – Лицо-блин сморщилось: безысходность сползающими морщинами превратилась в маску горя. Рассказывая, все вспоминая, Балык вдруг ясно ощутил, как безвозвратно удаляется трепетно нарисованная им в воображении развеселая картинка возвращения домой. Башмак отпустил терпилу, дал указания…

* * *

Дверь карцера открылась, вошел кум. При других обстоятельствах они и не встречались – субординация: Вор есть Вор, никаких контактов с красными. Положение обязывало бы, если б не нужда. А нужда была – это понимали оба: капитан Ясенев, начальник оперативной части, и вор-рецидивист Башмак.

– Здорово живешь, гражданин начальник.

Подполковник Ясенев

«Так. Секунда на подходе к Термезу. Золото у старого сутенера Башмака. Деньги получены. Денег много! Украина… хм. Всего не просчитать в этой жизни. Тот, кто принимал участие в операции на нашей стороне, будет молчать, ему хватит до конца дней. Кто не за нас…» – Подполковник, приехав домой, подключился к среднеазиатскому интерфейсу. На линии пять каналов: Секунда, Башмак, Термез и две оперативные группы. Это только в Азии. Вдоль стены кабинета, друг за другом – американский, ближневосточный, китайский сервера.

В принципе, деньги ему не нужны… ему лично! – но они нужны всем, кто окружает общество, созданное потом и кровью: кому за молчание, должность, кому за большие звезды. Организация несет немалые затраты. Никто не владеет информацией более, чем требуется выполнению конкретного задания. Основная часть работы прикрыта официальными федеральными программами, к примеру, азиатская программа досконально скоординирована с разведуправлением.

Рутина… Ежедневная рутина перестает быть невыносимой при пересечении с изощренным преступным умыслом. «До поры до времени, конечно». – Он прекрасно понимал, рано или поздно придется резать по живому, жертвуя кем-то во имя собственного спасения. Единственный, кто более-менее полно владеет доступом к общей карте происходящего – Колька-Секунда.

«Секунда… – Александр Петрович задумался. Без малого пятнадцать лет назад Ясенев с Колькой взялись разрабатывать свой замысел. – С ним начинал, с ним и закончим, – он потер веки, снимая напряжение. – Им и закончим, точнее. А деньги?» – Деньги не нужны подполковнику лично, они нужны всепоглощающему чудищу под названием Смерть – смерть всем, кто не вписывался в регламент происходящего в голове Ясенева криминального процесса. Начав формироваться в давние морозно-лагерные сибирские времена, идея по извлечению денег из всего, что связано с предательством и подставами, обернулась в хитроумного монстра в обличье офицера российских спецслужб.

Секунда

Потрепанная Ауди медленно вползла на мост: пограничный переход. Бомбила и я достали документы – солдат подошел к водителю:

– Здравствуйте. Пассажир?

– Да… Туда-обратно… Термез. – Небритый водила заглушил двигатель, медленно, тяжело толкнув дверь – солнце припекало не на шутку, денек обещал быть жарким.

– Багажник откройте.

На мосту небольшая очередь. Десять часов утра. Двое из трех погранцов, проводив впередистоящую тачку, лениво подошли к распахнувшемуся окну будки-таможни – кто-то их позвал. Появился капитан. Кинул пару слов солдатам. За спиной хлопнул багажник моего такси. В тишину врезалась разухабистая мелодия вплотную подъехавшей сзади машины. Солдаты шли в нашу сторону. Все бы ничего, если бы за ними не двигался капитан. Офицер – парень молодой; его подводил взгляд: во взгляде читалась проблема, которую он не мог решить. Излишне напряжен. Осталось метров пять.

«Что-то тут…» – Я знаю это движение наизусть – слишком медленно! – пальцами правой руки капитан нервно расстегивал кобуру… Люк Бессон слепил бы из этой сцены очередной шедевральный кинокадр, я – спокойно открыл пассажирскую дверь.

* * *

– Что будешь делать? – спросил без предисловий Кум, капитан Ясенев, перешагнув порог карцера.

Башмак покашлял, поерзал, пострелял глазами так, для приличия.

– Кури, – опер протянул «Приму»… – Мне дисциплина нужна. Проверка скоро.

Пустые слова. Оба понимали, что к чему: без авторитета нет дисциплины, без правильных, пусть жестких, жестоких решений нет авторитета:

– Дай еще парочку про запас.

– Не положено, – капитан встал со шконаря, молча отдал Башмаку всю пачку, только начатую. – Чтоб ни-ни. – Взгляд-вопрос получил утвердительный взгляд-ответ. Затем – неизменный сухой кашель, означавший полный контроль над ситуацией. Кум вышел из камеры довольный разговором.

Через неделю что-то там случилось на промке, какая-то херня упала, соскочила, сорвалась – под каким-то шкворнем случайно оказался бедолага Балык – Федька Балыкин, вот ведь, чума! – год оставался мужику. Все было оформлено официально – производственная травма, не совместимая с жизнью. «Вот, чума! Не повезло».

* * *

Башмак, с трудом перенося тяготы калифорнийского морского зноя, частенько вспоминал покойничка Балыка и еще нескольких таких же простых каторжан-сидельцев, так – за здорово живешь, товарищ Вор, железной рукой укрепляющий дисциплину, равную пачке кумовской «Примы»! – отдавших свои пропащие жизни там, в лагере. Здесь же, на американском побережье, он приторговывал девочками – русскими, украинками. Отвечал, так сказать, за местный сегмент рынка. Получал «товар» и отправлял его дальше за территорию штата Флорида: работенка не пыльная, система работала по принципу конвейера – разные сборочные блоки не контактировали меж собой. Так бы и дальше.

Шеф позванивал, давал указания. Но сердце ёкнуло именно в этот раз. Екнуло и не отпускало всю дорогу – сначала в Россию, потом в Азию. Ощущение беды не отвязывалось – где, откуда? Кто бы знал, но!.. – слишком четко была выверена, отработана операция с золотом. Чересчур хорошие деньги она сулила, чрезмерно хорошие! Так думал Сергей Васильевич Башаров, в лагерную бытность Вор, на сегодняшний день Иван, пересекая таджикско-узбекскую границу в отбитом у боевиков «столыпине».

Секунда

Люк Бессон был бы разочарован: очередной шедевральный триллер под названием «Амударья в крови» закончился, не начавшись. В наручниках, под прицелом автоматчиков, меня сопроводили в местную каталажку, не объяснив причины задержания. В запасе оставался час. «Включенный» мозг напряженно искал выход – нет! – вычислял малейшую возможность изменить сложившуюся ситуацию.

Я сидел на бетонной лавке типичного совдеповского обезьянника с закованными спереди руками без возможности что-либо предпринять и попросить. Тоскливое осознание невыполненной работы вгоняло в безысходность. Тихо… Подошел к решетке, вслушиваясь, стараясь уловить звуки, долетавшие до моего склепа. Обзор ограничивался поворотами каменного мешка-коридора – влево-вправо по два метра. Тюрьма находилась обособленно от служебных помещений погранзаставы – их соединял переход метров в десять – успел отметить, когда заворачивали сюда с конвоем через бронированную дверь со двора.

Кажется, шаги! Я расстегнул ширинку брюк, вплотную прижавшись к прутьям.

* * *

Двадцать пять минут назад Секунда должен был дать сигнал о проходе границы. ЧП, однозначно! «Столыпин» полчаса как в тупике, якобы пропуская встречный. Остановка была задумана для последней передышки перед началом заключительной стадии операции, а также на всякий вездесущий, вечно вползающий в нашу земную жизнь всемогущий Случай. Вот и он!

Люди Шефа в составе боевого расчета прибывшего спецназа уже на пути к Термезу. Грузовик Федеральной службы безопасности подобрал их в трех километрах от места высадки с «золотого поезда». Все по плану, только нет известий от Секунды. «Ждем десять минут! Где ж твой мобильник, брат?!» – Из всех Ясеневских людей только Секунда знал точное расположение спрятанных ящиков с золотом, на него одного выписаны документы в обратную дорогу. Дублер у Секунды, конечно, был: официально, с предписанием, но он ожидал возвращения состава на таджикской стороне в кабинете капитана Чалого – физически невозможно состряпать бумаги на большее количество народу, к тому же часть которого нужно успеть проинструктировать с двойной, тройной возможностью исхода событий…

Подполковник Ясенев с нетерпеливым раздражением сверлил взглядом телефон: «Одна кнопка, черт возьми! Куда ж ты дел мобильник, брат?!»

* * *

Мой «включенный» мозг: «Задержание не связано с чем-то серьезным. Какая-нибудь мелочь, не более! Проколов не было, утечки – ноль. Иван? У него под ногами миллионы долларов – что ему до меня! Та-ак… Солдаты, конвоировавшие меня – срочники, это видно. Если идут они…» – В гулкий пол коридора уперлась тугая струя – я не отливал с самого утра. Шаги приближались. Кажется, он один! Не таясь, подбавил газку. Послышались незнакомые слова, понятные без перевода.

Руки в браслетах – внизу, держат «прибор», лбом я упирался в промежуток между прутьями, заманчиво так упирался… Появившись из-за угла, боец-срочник, ругаясь, развернул автомат прикладом вперед и, стараясь попасть в неширокое пространство, нанес мне удар в голову. Он не сразу понял, почему не может достать оружие – что-то заело: уклонившись от удара, я заблокировал приклад цепью наручников, резко дернул, схватил за цевьё и вновь рванул на себя. Мгновение – опешивший солдат увидел, что предохранитель уже снят и дуло акээма смотрит ему же между глаз:

– Ключи от камеры, чурка, быстро!

В ответ, заикаясь:

– Нэ-э-ту! Н-н-эту ключ!

* * *

«Та-ак… – Шеф, подполковник Ясенев, привык решать невыполнимые задачи. По первоначальному замыслу Секунда должен был припрятать оплаченный Иваном груз в приграничном с Афганом терминале на Амударье. Но Секунда молчит. – Что делать? Придется менять план. Меняем всё!»

5

Иван сидел в купе майора и нервно курил одну за другой. Остановка поезда – обычное дело, хоть и незапланированное, как утешал командир, – граница все-таки!.. Уверенность майора внушала какое-то доверие. Очевидно, тот знал о грузе, но не догадывался о его содержимом, зачем ему? Волшебная сила высокопоставленного Шефа не вызывала никаких сомнений, мутили-шмутили с Ясеневым не первый год, а что до заезда в тупик, так этого не ведал даже старый прожженный товарищ и компаньон Чалый, начальник пропускного пункта, запросивший остановку после прохода таджикско-узбекской границы, – куда уж тут. Значит, так надо.

Рассуждения командира «золотого состава» были понятны Ивану-Башмаку, его тревожило другое обстоятельство – они с Шефом злополучную стоянку, длящуюся уже сорок минут, не обговаривали. Однако понимал и обратную, закулисную сторону операции: если что-то идет не так, Ясенев в курсе и наверняка решает проблему. А думать о худшем – к чему? Бывший Вор и Узбекистан-то выбрал для пущей подстраховки – только она, страховка-то, вся в Термезе, блин. Поезд тронулся. Майора в купе не было.

Секунда

Держа таджикского вояку на прицеле, я рявкнул:

– От наручников! – Он протянул ключ от браслетов. – Зови начальника! Иди… Сюда его, чурка, сюда!

Вжался наизготовку между задней стеной камеры и шершаво-каменной шконкой-выступом: прицельным огнем они, ясное дело, меня завалят, но какое-то время продержусь, должен продержаться… Откуда пойдут – слева, справа? Уши вдруг заложило – взревела тревожная сирена. Куда ж без нее? Праздник начался, жаль салюта не видно. Я ждал.

Что-то долго. Где-то вдалеке, внутри погранзаставы шум, гвалт, крики! Да-а, они серьезно готовятся к атаке. По ходу, мирных переговоров не получится, на что втайне надеялся. Ситуация безвыходная: я собирался озвучить код доступа третьей категории, чтобы их начальство позвонило в Москву – убедилось, что взяли не того. Бред, конечно, – мог вспыхнуть шпионский скандал, но я бы хоть на виду был, а не валялся дохлым здесь, в помойке. Проверил обойму – полная.

* * *

Иван глянул в окно – медленно, метр за метром, поезд давал задний ход. Все понятно! – выезжаем из тупика на основной путь. Он глубоко вздохнул, выдохнул резко, с явным облегчением: «Наконец-то!» – До станции километров сорок, не больше. Там ждут.

Снова остановились: «Нормально, сейчас должны двинуть вперед. – Поезд гремел сцепками. Башмак достал пистолет, автоматически, по привычке проверил наличие патронов, щелкнул затвором, поставил на предохранитель. Во время стоянки опять пришлось вооружиться и занять оборонительные позиции в вагонах состава. – Надо будет вновь всё спрятать перед Термезом». – Крякнув, хлопнув рукой себя по колену, он встал, взялся за ручку двери, собираясь выйти в коридор.

Взрыв!

Слева, справа! Еще, еще!!!

Башмака выбросило в проход, заполненный фантастически яркой, фосфоресцирующей, смертельно ядовитой смесью, ослепившей, оглушившей его, убившей.

* * *

– Султан, что там у вас?

– Нападение на «столыпин», жертвы…

– Версия?

– Оружие. Нападавшие, видимо, взяли, что хотели. Состав уже тащим в Душанбе, капитан Спирин принял его у Чалого на границе. Одновременно в Термезе разоружили бригаду боевиков с транспортом, они ждали товар, который вез «столыпин». Проворные ребятки оказались, пришлось пострелять, есть раненые.

– Поезд?

– Плохо там, – замначальника среднеазиатского ГРУ тяжело дышал в трубку, – машинист с помощником дают показания, пара бойцов-перевозчиков еле дышит, они в больничке под присмотром. Солдаты сопровождения убиты, майора, начальника поезда, не нашли пока…

– А этот… главшпан контрабандистов? – голос Шефа ни на йоту не выдавал волнения. – Есть сведения, кто-то, мол, из серьезных?

– А-а… Так тоже – в розыск. Никаких данных по нему, исчез… Или среди обгоревших трупов найдется, опознание покажет.

– Да, у меня там человек на третьей заставе под арестом – это из прикрытия, шел на Термез…

– В курсе. Майор, начсостава, сдал его погранцам на Амударье – смекнул, видимо, что спалился с оружием – хотел по-родственному сгноить твоего человечка после сделки с бандюгами. Ф-фу-у… начнут сейчас шерстить! А разведчик твой домой уже чешет, в гостиницу «Душанбе». Странный какой-то. Чуть войнушку не устроил на заставе.

– Работа такая!

– Мог и остаться там… навсегда.

– Работа такая. – Ясенев положил трубку.

Секунда

Дождался… Движение – в левом крыле коридора. Навстречу звуку я переметнулся к правой стене в готовности отразить атаку. Упор в колено, мушка прицела в ожидании цели, где они? Звук упавшей гранаты рядом, под решеткой, всё! – я, не меняя позы, закрыл глаза.

– Подполковник Ясенев подтверждает ваш код доступа номер. Оружие на пол! Встать, лицом к стене, руки держите перед собой, мы заходим.

Учебная лимонка остановилась между прутьями, отделяющими мою несвободу от, пусть нещадно палящего, но вольного июньского солнца!

Провожал меня тот же, кто арестовывал – начальник погранпункта, молодой русский капитан. За десять минут, пока шли к остановке автобуса, он поведал мне о своем отце-военном, женившимся на таджичке, о своей семье и судьбе, пустившей корни в эту землю. За его словами я уловил невысказанное сожаление – его тянуло туда, где не легче, но понятнее… Он рассказывал о наболевшем, я же думал о насущном:

– Что в Термезе?

Капитан сделал паузу, переключаясь на повседневность:

– Там обезвредили банду, промышлявшую оружием. Бандиты ждали поезд с Таджикистана, документы подготовлены на проход границы в Афган. Говорят, стрельба была. Брали их жестко.

– А поезд?

– Тебе повезло – вовремя соскочил со «столыпина»! Сдал тебя комсостава, майор, он что-то прочухал, смекнул, что спалился с контрабандой и со страху попросил придержать тебя до поры под запором – он родня мне по отцу… По ходу, взяли его свои же после границы.

– Кто?

– Боевики «движения Узбекистана» – там у них армия, капитально все…

– Откуда знаешь?

– Так уже звонили сверху – начнут теперь чистить. Да я его, майора-то, всегда недолюбливал, скользкий он, насквозь скользкий. Давно по лезвию. Вон, автобус твой пришел! Давай, разведка, мож, свидимся! – Мы добрели до остановки.

– Что значит «свои же»? – Я запрыгнул на подножку.

– Да это к слову. Оттуда не возвращаются.

Я смотрел в окно автобуса, медленно, подбирая с трассы голосующих, ползущего в Душанбе: «Эх, Санька, Санька! Видно, тебе не выйти из игры. Не выйти и мне без твоей помощи. Что было бы в Термезе, если б не алчный майор, что с «духами» сотрудничал? Майор пошел ва-банк? Он что – открыл спрятанные ящики? И как Шеф предполагал забрать золото из «столыпина», коли в Термезе груз ждала вооруженная шайка?»

Ответов не будет. «Что произошло? Подстава? Кто её устроил, и почему в таком случае меня вызволили из тюрьмы? Или все это звенья одной цепи? Тогда какого лешего я не в курсе, и кто тогда вообще в курсе, черт побери?!»

Значит, Шеф предусмотрел и такую возможность развития событий.

Предусмотрел ли он, что я выживу?

Нет ответа.

Да-а… Сила мысли не имеет преград.

Сила денег не боится преград!

Сила Золота – беспредельна и непорочна, как непорочен в нашем мире Беспредел, раковой опухолью накрывший реальность большими Деньгами, нереально большими.

– Здравия желаю, товарищ…

– Заходи, Ясенев!

Генерал, сомкнув густые брови, пристально смотрел на подполковника:

– Задействовал ГРУ?

– Так точно, товарищ генерал-майор.

– Зачем?

– Я бы не успел так быстро получить доступ на проход границы – слишком много людей в деле. Да и Султана давно…

– В курсе, знаешь… Зачем подключил Узбекистан – там проблемы сейчас у меня. Людей потеряли, Термез на уши подняли! Султана, считай, засветили, ради чего? В итоге приказ свернуть программу. Что имеем: банду с пустыми грузовиками, кучу трупов в чужой стране, посредника-майора, начсостава, пропавшего черт его знает куда. Там ведь американцы стоят. Начнутся вопли. Чьи интересы мы представляли: России? Ни фактов, ни хрена! Где коррупция, где оружие?!

Александр Петрович изучил генеральскую привычку нагнетать напряженность, поэтому смотрел тому прямо в глаза, не давая повода уличить себя в слабости.

– Да!.. И что там за спецагенты с третьим уровнем секретности, воюющие с пограничниками?

Перевести в шутку, чтоб не зацепился:

– Это из четвертого Управления… С нашей помощью вышел непосредственно на покупателя оружия. Так сказать, «бомба изнутри» подразумевалась. Только говорят, его самого гранатой останавливали, учебной…

– Может, зря учебной-то? У кого из «четверки» он?

– Това-а-рищ генерал!

– Тьфу ты… заладил: генерал, генерал… Что делать будешь?

– Заканчиваю рапорт. Завтра доложу по форме: зацепок много, схема противоправной деятельности, в принципе, вырисовывается. Жаль сворачиваться, спору нет… Султана Валеевича постараюсь вывести из-под удара – так, косвенный контакт, братская помощь, взаимная вежливость – я укажу все. Помните, в прошлом году, дабы обезопасить, экстрадировали в Таджикистан замминистра по-тихому?

– Давай! Завтра меня не будет – оставишь все у секретаря. Вызывают в Кремль: что-то там на Украине всплыло. Освобожусь, сразу вызову. Свободен!

– Слушаюсь! – Что может всплыть в Украине – одному Богу известно. И Ясеневу. И Секунде.

Бесполезное дело: пытаться заснуть после столь напряженных событий. Освежившись в душе, я вышел в город из отеля «Душанбе», заодним захватив документы и сумку с нехитрыми пожитками. Вышел, чтобы навсегда исчезнуть для окружающих.

Светло для ночи – завернул к центральному парку отдыха, ожидавшего шумных дневных гостей зазывными зонтиками, цветастыми шатрами, лодками на озере, весело постукивающими друг дружку бортами. Курс держал на железнодорожную станцию – там я должен был найти поезд со спрятанными в нем сокровищами и принять окончательное решение насчет дальнейших действий.

6

Капитан Ясенев, девяностые годы

Не собирался ни думать, ни рассуждать на щекотливую тему – так все получилось… Катя находилась в заключении года два. «Катя…» – Проводя построения отрядов, не хотел смотреть в ее сторону, но время шло, и это случилось.

Неудивительно, что тюрьма, неволя сближает и заключенных, и ментов. Злость – всеядная, бескомпромиссная, рано или поздно кончается и все становится проще. Как поется в песне: «Для тебя там, браток, за колючим забором – свобода, для меня там, браток, за колючим забором – тюрьма».

Женский барак в лагере строгого режима под Новосибирском был всего один. В девяностые годы до женской колонии у регионального руководства руки не доходили – как таковая числилась, но лучше бы ее не было вовсе, настолько сильно требовался ремонт; поэтому попасть в соседний лагерь под оперативное управление молодого, симпатичного кума – капитана Ясенева, считалось у сидельцев слабого пола удачей: кормежка, обувка, какая-никакая работенка. Не то чтобы уж совсем образцово-показательная, но порядок в зоне присутствовал, что признавалось всеми.

Не стало вот только порядку в молодой еще душе капитана – он влюбился и боялся себе в этом признаться. Чудно как-то получалось: настоящего друга, Кольку-Секунду, он также приобрел среди арестантов. Невероятно, но когда узнал, что его отца насмерть прибил кулаками именно Колька, капитан Ясенев воспринял известие внешне спокойно. С того момента и началось у него реальное, как ему казалось, понимание, что происходит в жизни случайно, а что – нет.

Понимание довольно странное: судьба не должна зависеть от непредвиденного – к примеру, шаг, дуновение ветра или дождь не могут кардинально повлиять на всю оставшуюся жизнь, так он думал. Происходящие же далее события убедили в обратном: невозможно отбрасывать Случай, который предопределил любовь, превратил потенциального врага в друга… смерть – в жизнь за гранью. Потом он сделал очень важный вывод: если ты, в принципе, невольный раб обстоятельств, то при определенном давлении можно эти обстоятельства менять и предопределять. Никакой метафизики – как говаривал тот же Секунда… только менять – в своих, исключительно своих интересах! Кто добровольно захочет стать жертвой? Никто! Но потенциально все мы жертвы… Чуть подтолкнуть – и ты там, за гранью добра и зла, там, куда исподволь направил тебя человек, всецело владеющий фигурками на шахматной доске жизни.

Показал Катюху Секунде. Невысокая, миниатюрная, очень опрятная девушка, простая. На что так запал? Секунда объяснил по-своему: все мы, находясь в состоянии, граничащим с непрерывным стрессом – волки и овцы – стремимся обрести дом, покой, пусть маленький, всего лишь на одной восьмой части души, но туда нет входа посторонним – это не барак, это дом. Так и было с Катюхой: внешне неприметная, она стала для капитана воплощением несмирившегося духа, который еще ой-ой как себя проявит – дай волю, брат. Ясенев увидел, почувствовал в ней дремлющую Любовь, втюрился, как школьник! Что он искал – нравственного отдохновения?

Секунда

В «столыпине» горел свет. Пять утра: внутри не спят. «Охрана, наверное». – Нашел «золотой поезд» там же, откуда забирал его два дня назад. Вывод: кипиша по мою душу пока не было, иначе Шеф перепрятал бы вагон с ящиками или уж точно обложил его заградотрядом.

С отеля забрал не все вещи – оставил пару шмоток и ноутбук для проформы – показать, что вернусь, ежели обнаружится слежка, хотя уходил-то насовсем, вроде бы. Они сразу хватятся, если не отвечу на вызов по утренней электронной почте, надо ведь давать отчет о внезапном тюремном заключении на границе. Решимость, полностью владевшая мной еще пару часов назад, вроде как улетучивалась. Непонятное состояние, честно сказать. Долго ли протяну на нелегальном положении, коль пришло время распрощаться с Ясеневым: Афган, Казахстан, Иностранный легион? Если Россия, то подполье – выжидать – сколько: год, два? Федеральный розыск, Интерпол – все на стороне Шефа, пока того не обезвредить… Нужно принять решение.

– Привет! – Перед носом из ниоткуда возник Серега Корякин, недавний напарник. Я вряд ли испугался:

– Следишь?

– Сопровождаю – извини, приказ.

– Кто в вагоне?

– Капитан Спирин, он принял состав на таджикской стороне…

– Ваш человек?

– Группа захвата.

– Мой дублер? – Говорили шепотом.

– Так ты ж у нас Бэтмен! Улетишь, где искать?

– Не Бэтмен, а Супермен! – Я понял, особых указаний по мне, кроме как безобидно проследить, у Сереги не было. – Буди Спирина! Пусть ставит чайник.

– Звоню… – Спецназовец набирал номер: – Спирин, подъем!

Все вставало на свои места: «Рано в Иностранный легион-то». – Сидели в купе, где еще сутки назад верховодил маслолиций майор, изображающий ожесточенное сопротивление боевикам-подельникам. Втроем – я, Корякин и Спирин, мы сводили воедино части замысловатой мозаики произошедшего в Узбекистане. Поразила грамотная работа боевиков: личный состав «столыпина» практически уничтожен, начальства с товаром – след простыл. Спецы сопровождения, мои собеседники, уверенно говорили о пропаже оружия как о свершившемся факте, они ж не знали про золото.

Иван был обречен при любом раскладе, это пришлось признать в свете последних событий. Если бы я подоспел вовремя к операции в Термезе, меня тоже могли ликвидировать, а скорей всего – арестовать до выяснения. До полного выяснения нужности или ненужности Шефу или… как всегда – возможность двойного исхода событий, тройного. Ведь моим заданием было забрать оплаченный Иваном груз и перепрятать.

Пили чай, мирно говорили. Золото под ногами, но это пока никого не волновало. Наступало утро, которое не раз вспомнится нам в дальнейшей жизни. Утро, когда я принял решение развернуть обстоятельства на сто восемьдесят градусов против часовой стрелки, взведенной Ясеневым. Скоро в отель на сеанс связи:

– Подбросишь?

Корякин оценил иронию:

– Какой базар? Мне случайно в ту же сторону…

Капитан Ясенев, девяностые годы

На табличке перед входом в кабинет было написано: начальник учреждения номер… майор Возженин А.А.

Хозяин.

Без его ведома ничего не происходило в лагере строгого режима.

Пресловутая вертикаль власти выпестовывалась с довоенных времен: красные и черные зоны подчинялись единому, равному для всех закону – личность должна быть морально уничтожена, унижена, ровнехонько причесана совдеповским напильником и смачной отрыжкой выброшена в счастливую коммунистическую действительность для дальнейшего гармоничного развития. В принципе, ничего не изменилось с тех пор, разве что социалистическое руководство сменилось на капиталистическое со всеми вытекающими: к силе Власти добавилась сила Денег.

– Ты знаешь, проверка! – Капитал кивнул в ответ.

– Знаешь, аврал, чистка. Подтираем. – Вновь кивок… Майор Возженин криво усмехнулся: – Замминистра едет, черт бы его побрал!

Слушаем… «Так точно!» – Взгляд, кивок.

Ясенев работал правильно – четыре года от Хозяина не было претензий: «У вас Вор, бля?! Хотите с его помощью власть на зоне держать типа – Луис Корвалан, которого в Чили не пускают, а тут, в гулаге, гуляй себе, чилийцы! – только по периметру, бля, по периметру!.. Ну и ладушки – вот вам чай, сигареты, маленькие поблажки – и чтоб ни-ни! Влево-вправо – расстрел, лады?»

– Как там с культурной программой у тебя?

Капитана накрыло волной неясных подозрений, трансформирующихся во время разговора в пропасть осознания беды:

– Да-а… нормально вроде. Концерт готовим, выставку поделок… Территорию драим-моем.

– Зимина Екатерина… расконвоированная. Она досугом занимается?

– Так точно.

– Что там у вас?

– В каком смысле, товарищ майор?

– В смысле – любовь?

Беда пришла: вот они! – два берега пропасти, прыгай или оставайся:

– При чем тут любовь, товарищ майор? Зиминой полгода осталось – я ее до суда вывел на поселение, благо что рядом.

– Тут вот какое дело… Не хотел говорить заранее. Радость не должна обгонять печаль… – Сан Саныч по-отечески обнял капитана всеприемлющим взором, не вставая из-за стола: – Мне пора, так сказать, в полковники потихоньку перебираться, да и отдых заслуженный не за горами, во-о-т… А тебе, так сказать, не снился чтоб покой, пришло время майорскую звездочку примерить! Со всеми вытекающими, ес-с-сно.

Ясенев смотрел на Хозяина в упор, даже взглядом не переходя границы дозволенного: он все понял. Возможность манипулировать людьми, их судьбами – тонкая материя, порвать которую, как целку сломать – раз плюнуть! Там, наверху, шахматная партия уже разыграна. Хозяин, безоговорочно принимая верного опричника за своего, просто облекал принятое решение в удобоваримую форму: мы же люди, в конце концов. От капитана и не требовалось ничего – только выслушать и подчиниться. Иначе… Что иначе? «Иначе» даже не подразумевалось.

– Видел я твою Зимину…

– Товарищ майор!

– Не перебивай! Может, и обойдется все. Инспекция УИН – это тебе не хухры-мухры!.. Даст концерт твоя краля, опосля посидит немножко с начальством, попляшет. У меня на примете еще парочка симпатичных имеется… Делов-то – тьфу!

На дворе метель. Февраль. Два часа ночи. Двухэтажный деревянный дом в центре лагеря – комендатура. В единственном окне второго этажа горит свет – колышется от бьющихся в стекло снежных волн. В окне мечется тень человека. Человек-тень не знает, куда деть руки – он то вскидывает их к голове, то резко бросает вниз, бьет себя по бокам, опять судорожно вздергивает кверху.

Снаружи, со двора, происходящее за окном кажется жуткой фантасмагорией – страшное чудище загнано в клетку и не может найти выход. Оно бьется головой о стекло, отходит, разбегаясь… Все это происходит без звука, слышна лишь вьюга. Только Колька-Секунда, прижавшись к обледенелой стене дома, слышит, как там, за порывами ветра, звенящими морозными окнами, давясь слезами ревет, воет от невозможности что-либо изменить его друг капитан Ясенев. Превращаясь из человека в очередную гармонично-развитую, коварную тварь.

Подполковник Ясенев

Вообще-то, у автора исчерпан лимит на «сомкнутые густые брови» генерала, начальника следственного управления. Да, тому было о чем задуматься: из-под носа уходят реликты какого-то там царя, украденные американцами во время войны в Ираке. На украинском наркотрафике бездарно палится сплошная мелочь. – «Где боссы, мафия? В Узбекистане безрезультатная бойня. Одни проколы. Боевики – да, сработали. Поганцы погранцы – сработали, им ли не корячиться за такие бабки? Что мы имеем от вложенных средств и людских резервов? Оружия нет… Нет ни золота, ни результата». – В Кремле неоднозначно дали понять: все крутится вокруг украденных сокровищ, хотя генерал с такой постановкой проблемы был не согласен, да и Ясенев, руководитель одного из подразделений, не одобрял версию с сокровищами. Генерал ему верил – за годы службы всякие бывали заминки, как без этого, но, главное, сомнений в преданности и исполнительности подполковника не возникало. В Кремле так не считали.

Александр Петрович сидел в приемной генерал-майора в ожидании вызова. Судя по паузе – что-то шло неправильно. Марь-Иванна молча колдовала с клавиатурой. Ясенев понял – приглашения не будет. Исподлобья взглянул на секретаря. Она будто почувствовала вопрошающий взор подполковника – сразу взялась за трубку, щелкнув кнопкой, кивнула услышанному, покачав головой:

– Занят… – Потом добавила: – Можно не ждать, Александр Петрович.

«Так… Так-так-так. Генерал будет отстаивать мои интересы перед руководством, – это Ясенев знал точно. – Операции просчитаны, аналитически продуманы, жертвы оправданы. Нет результата? Что ж, война… Война с коррупцией, злоупотреблениями… битва за возрождение… страны, России. Ну, с лозунгами вроде как все понятно, хм… Пришло мое время? Неужто пришло? Смертельная игра не может длиться вечно. – Подполковник медленно выходил из следственного управления. – И движет нами умысел преступный». – Всплывшие из лагерной памяти строки блатной песни как нельзя лучше выражали эмоциональное состояние: «Бояться нечего, настолько все запущено. Шутка». – Выйти из Игры не составляло особого труда, отход был подготовлен заранее. – «Люди? А что люди? Пешками жертвуем. Фигурами? Фигуры в моих руках, информация в моей голове. У остальных – обрывки снов, слов… Одно только «но». Вот этим-то «но» я и займусь в ближайшее время».

Поутру Ясенев выслал Секунде, ожидающему контакт в Душанбе, очередные указания по взаимодействию с сопровождающими его спецами во главе с Корякиным. Вызов подтвержден – агент на связи. «Вряд ли он помышляет об окончании партии – слишком сильна зависимость. Куда ему идти, в Иностранный легион? Добровольный прыжок под пресс Уголовного кодекса. Загаситься где-нибудь в СНГ? Бессмысленная затея, учитывая послужной список… Все тут ясно и без слов: его жизнь – это я, моя жизнь. Давай-ка, брат Секунда, дуй обратно в Узбекистан, подальше от бесценного вагончика, и вообще… Вместе с Кряком и чешите туда. В Душанбе сейчас шмон, проверки. Давай-давай! – на Термез, вторая попытка. А золото, что золото? Золото надо бы пригасить до времени. Там у меня в поезде Спирин. Та-а-к… Учитывая обстоятельства, ящики лучше не трогать с места. Я получил с них дважды – жадничать себе дороже. Еще лучше – помочь их «найти», и на блюдечке – к генералу. Вот замутил так замутил! А организовал столь хитроумную заварушку с сокровищами кто? Се-кун-да! Вот он – агент влияния. Значит: сливаем лучшего друга (немного грустно), сами остаемся с вероятностью двойного исхода, тройного».

Вариант первый: Ясенев снова в деле, к тому же со звездой на погоне. Второй: Ясенев бесследно пропадает вслед за обнаруженным предателем Секундой; не исключено, что геройски гибнет в бою. Спирин («свой» сукин сын) отпишется как положено, сдаст золотишко в управление, да и себя не забудет: «Надо ввести его в курс дела».

Дважды выстрелившая нажива с политых кровью контейнеров обеспечивала беспрепятственную возможность манипулировать обстоятельствами в ту или иную сторону. Вот и нашелся ответ на мучивший долгие годы вопрос; давно, кстати, отыскался… – «Как отыскался? А как у меня выкупили мою Катьку?! Как смотрящий по зоне продавал людей за укрепление своего авторитета? А бедолага Балык, попавший под наковальню понятий, погибший ни за что – за слово! Вор Башмак – за пару злотых отхватил себе лихую смерть… Сколько их?»

Стоит ли двойная прибыль этих потерь? Оказывается – да, стоит! – вот и ответ.

Осталось одно – рассчитаться за отца. Пришло время.

7

За последним краем снег беззвучно тает – забудь…

Бьет апрель фонтаном, чтоб тебя обманом вернуть.

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Она словно медлила перед тем, как постареть всерьез, и с приветливым видом все держалась. Теперь не...
«Летом и осенью – речь идет о восемнадцатом годе – Армавир несколько раз переходил из рук в руки.Пов...
«…На околице деревни мне встретилась торопливая чистенькая старушка. Она тащила на веревке дымчатую ...
«…Через полчаса зверь высунул из травы мокрый черный нос, похожий на свиной пятачок. Нос долго нюхал...
Многовековая летопись России писана кровью. Полотно ее истории соткано из нескончаемых смут, войн, п...
Когда уже верить больше не во что, когда последние угольки надежды затухают во мраке боли и отчаяния...