Секретная информация (сборник) Трищенко Сергей

Нищенство – основа благополучия

Бик-Шмак блаженствовал. Оставалось совсем немного до осуществления заветной мечты: покупки должности главы гигантской корпорации. Он шёл к этому всю жизнь. Пятьдесят долгих лет сидел на углу Пятой и Восьмой улиц с неизменной чашкой для сбора милостыни. Изо дня в день, с утра до вечера. Не делая даже небольших перерывов, чтобы сбегать в близлежащий туалет. Спасали бесплатные муниципальные памперсы.

Надо сказать, что мэрия в деле обеспечения нищих была на высоте. Да и как иначе, если все служащие – от консьержки до мэра – когда-то сами были нищими. Да что мэрия! Парламент страны целиком состоял из бывших нищих. Так что нужды и чаяния народа парламентарии знали.

И сам президент тридцать лет выпрашивал милостыню, пользуясь накладными шрамами и деревянной ногой, треснувшей посередине и жутко скрипевшей при ходьбе. Это, да ещё чёрная повязка через глаз, да хриплый голос, да непревзойдённые актерские способности, и позволили ему в столь короткий срок сколотить требуемый капитал и сделаться самым молодым президентом в истории страны. Остальные добирались до заветной должности лишь к семидесяти-восьмидесяти годам, и покрасоваться в золочёном кресле им удавалось недолго: один даже не успел принести присягу и скончался от долгожданной радости.

Но не все были столь честолюбивы.

Бик-Шмак вспомнил одного из знакомых, Карт-Фрайя, с которым когда-то начинал нищенствовать. Тот смог выдержать всего полгода, хотя был совсем молодой, и, накопив на фартук, рукавицы, бляху и метлу, устроился работать дворником.

– Я не могу нищенствовать! – заявил он. – Я не карьерист. Мне стыдно!

Стыдно ему, видите ли! Да ведь нищенство – основа благосостояния! Этот девиз находится на государственном гербе!

Как иначе накопить денег, чтобы открыть собственное дело? Или купить нравящуюся государственную должность? Ведь любая должность, любой пост, любая профессия покупались в обязательном порядке. А других средств, кроме полученных нищенством, добыть было неоткуда. Никто ведь не может работать без инструмента. А инструмент надо покупать самому. Хочешь стать плотником – покупай топор, пилу, молоток, гвозди. Иначе нечем работать. А нечем работать – ничего не сделаешь. А ничего не сделаешь – не получишь зарплаты. А не получишь – не на что будет купить еды и одежды. А если нет возможности купить еду и одежду – значит, тебе прямая дорога в нищие. Круг замыкался.

Вот потому-то все с нищих и начинали. Кое-кто, правда, и заканчивал, если не удавалось укрепиться во вновь приобретенном статусе. Но такое случалось редко: если долго пестуешь и лелеешь мечту, то, когда она сбывается, делаешь всё возможное и невозможное, чтобы сохранить её.

Но все начинали с нищенства. Нищему хорошо: покормят бесплатно – на это есть кухни Армии Спасения. Бесплатно и оденут, из запасов той же Армии. Обеспечат крышей над головой, то есть дадут направление в ночлежку. А там и душ, и туалет, и телевизор – чтобы от жизни не отрываться.

Немалые средства тратятся на нищих. Откуда всё берется? Из налогов конечно, откуда ещё? Все работающие обязаны платить налоги.

Налоги идут на армию и флот, на космос, на фундаментальные научные исследования – помимо частных инвестиций, разумеется, – и на социальное обеспечение, то есть на нищих. Ах, да, и на зарплату государственных служащих. Так что источник финансирования у тех не меняется всю жизнь.

А налоги на работающих такие, что им едва-едва хватает на еду, на одежду, на оплату жилья – в пределах своего социального статуса. Ну и, опять-таки, на воспроизводство источника собственных доходов, то есть на покупку материалов и инструментов, необходимых для выполнения работы. Мало у кого остается средств на изменение статуса, об этом надо думать сразу, пока ты нищий.

А если кто хочет сэкономить, тот должен тщательно беречь свои средства производства. Но старыми инструментами много не наработаешь, и потом: для чего тогда прогресс? Да и вопросы престижа не последнее место занимают. Одно дело, когда ты работаешь на станке последней модели, а другое – если рубанком двадцатилетней давности. Тут к тебе и отношение соответствующее, и заказы, и оплата.

Бик-Шмак вспомнил Барг-Чизгена, решившего стать токарем, и три года честно копившего нищенством на токарный станок и первую партию заготовок. Как-то он навещал Бик-Шмака, подал какую-то мелкую монетку, и долго извинялся, что не может дать больше: он работал на каком-то заводе, и трудовой коллектив решил приобрести его в коллективную собственность. Поэтому все деньги шли на оплату завода.

«И что хорошего? – подумал Бик-Шмак. – Налоги плати, за материал плати, за реконструкцию завода плати…»

То ли дело быть нищим! Живёшь на полном государственном обеспечении, да ещё и знаешь, что каждый день приближает тебя к осуществлению мечты. А всего и делов: целый день выпрашивать милостыню, а вечером отнести деньги в банк и положить на счёт. И радоваться, видя, как от года к году увеличивается число нулей.

Единственно, реклама задалбывает: к справке о состоянии счёта неизбежно прилагаются проспекты, сообщающие, что на накопленные тобой деньги ты уже можешь купить… и далее идёт перечисление постов, должностей и профессий, с дифирамбами в адрес каждой.

Некоторые не выдерживают, ломаются. Слабаки! Ну и что, что к должности, например, директора банка, прилагается возможность два раза в год ездить в экзотические страны на отдых, а также рыцарский средневековый замок? А содержать замок сколько стоит? И, к тому же, что это за должность: директор банка? Всего пятнадцать слуг и три автомобиля. Нет уж, если и променять свою свободу, то только на пост генерального директора крупнейшей корпорации.

Бик-Шмак не скрывал своих амбиций, и на блюдечке, с которым сидел, и в которое собирал подаяние, написал: «Собираю на пост генерального директора…» ну и так далее.

Многие относились с пониманием, ведь речь шла об осуществлении человеческой мечты, поэтому подавали неплохо.

Этому способствовал и солидный вид Бик-Шмака. Любой, взглянувший на него, мог сказать: «Да, этот будет неплохо смотреться в кожаном кресле!»

Обильному подаянию способствовал специальный закон о нищенствовании, согласно которому сумма налогов уменьшалась на величину подаяния. Тем более что все в своё время были нищими, и понимали, как это мучительно: годами ждать осуществления мечты.

В тарелку плавно опустилась солидная купюра.

Бик-Шмак поднял глаза. И удивился: перед ним стоял Карт-Фрай.

– О! Это ты! – обрадовался Бик-Шмак. – Как дела? Вижу, вижу, неплохо: такими деньгами разбрасываешься!

Карт-Фрай присел на корточки возле Бик-Шмака.

– Я уже старший дворник, – тихо сказал он. – Избрали на общем собрании. А ты всё копишь на свою мечту? Не думаешь заняться чем-нибудь другим?

– Нет, – покачал головой Бик-Шмак. – Я не меняю своих решений!

– Вот поэтому я и решил тебя поддержать, – Карт-Фрай кивнул на купюру в миске.

– Спасибо! – Бик-Шмак погладил купюру двумя пальцами, как котёнка.

– А чем ты ещё занимаешься? – спросил Карт-Фрай.

– А чем ещё можно заниматься? – удивился Бик-Шмак. – Сижу с утра до вечера, ни выходных, ни отпуска… Ты же знаешь, нам не положено.

– А я картины начал писать, – неожиданно признался Карт-Фрай. – Скоро выставка будет. В Национальной Галерее.

– Это – оттуда? – Бик-Шмак указал пальцем на купюру.

– Нет, – покачал головой Карт-Фрай. – Выставка бесплатная.

– А я думал, ты начал подрабатывать…

– Чисто случайно начал рисовать, – признался Карт-Фрай. – Кто-то выбросил мольберт и краски. Я нашёл и взял себе. Попробовал – получилось.

– Молодец…

Они помолчали.

– Ну, я пойду, – словно извиняясь, произнёс Карт-Фрай.

– Иди… Удачи тебе… на выставке.

– И тебе – в осуществлении мечты.

– Спасибо.

Бик-Шмак провожал взглядом Карт-Фрайя, пока тот не скрылся из виду.

А когда вновь посмотрел на мисочку, в неё планировала вторая купюра, крупнее первой.

Бик-Шмак поднял глаза и обнаружил источник купюры: Барг-Чизгена. Тот широко улыбался.

– Да вы сговорились, что ли! – вырвалось у Бик-Шмака.

– Ты разве не рад? – спросил Барг-Чизген, продолжая улыбаться.

– Рад, конечно, рад! Только что поговорили с Карт-Фрайем. У него всё хорошо, он старший дворник. А у тебя как дела? Всё точишь?

– Точу. Но не только. Я… песни начал писать.

– Песни?

– Да. Шум станка однообразен, хочется чего-то нового. И, когда иду с работы, прислушиваюсь к шуму ветра, шелесту деревьев, пению птиц, стуку шагов, шуршанию шин… И песни слагаются сами собой. Их уже многие поют. Ты разве не слышал?

И он насвистел простенький мотивчик, который, случалось, доносился из окон проезжающих автомобилей или который намычивали прохожие, опускающие монеты в миску Бик-Шмака.

– Это – оттуда? – Бик-Шмак указал на купюру. Две смотрелись в миске намного солиднее одной.

– Нет. За песни пока ничего не платят. Может быть, потом…

– Понятно…

– А ты всё копишь?

– Как видишь. Спасибо тебе. Теперь накоплю быстрее. А потом как-нибудь встретимся, посидим…

– Ну да! Потом у тебя будет другая компания…

– Что ты! Разве я забуду старых друзей!

– Ну, смотри! Ты пообещал!

Барг-Чизген ушёл.

А в миску Бик-Шмака опускалась третья купюра.

– Ба! Да это ты! – чуть не заорал он. Не на купюру, конечно, на Чик-Спрайя.

Чик-Спрай задержался в нищих, наверное, дольше всех из четвёрки. Он хотел стать шофёром-дальнобойщиком, а приличный тягач и хорошая фура стоят довольно дорого. Конечно, меньше, чем пост генерального директора крупнейшей корпорации, но всё-таки… К тому же Чик-Спрай хотел возить мороженое и охлаждённые напитки в южные районы, чтобы повидать море, а рефрижератор стоил ещё дороже, чем обычная фура.

– Как дела? – с подозрением спросил Бик-Шмак. – Ты, случайно, романы писать не начал?

– С чего ты взял? – удивился Чик-Спрай. – Шоферю, как прежде.

– Да тут сегодня ко мне подходили Карт-Фрай и Барг-Чизген, – важно протянул Бик-Шмак, – так один картины рисует, а другой песни сочиняет. Вот я и подумал: может, ты детективы писать начал?

– Нет, некогда, – отмахнулся Чик-Спрай. – Целыми днями за баранкой, до писанины ли тут? Песни Барг-Чизгена по радио слышал, знаю. А что Карт-Фрай художником заделался, впервые слышу.

– Сказал, выставка будет в Национальной Галерее.

– Молодец! Надо будет сходить, посмотреть.

– А ты точно ничем не занимаешься? – подозрительно спросил Бик-Шмак.

– Точно, – улыбнулся Чик-Спрай. – Я… города собираю.

– Го-ро-да? – протянул Бик-Шмак.

– Ну да. Я же дальнобойщик. Езжу, смотрю, запоминаю, фотографирую. Города, пейзажи, растения. Увижу что-нибудь интересное – остановлюсь, сфотографирую. А потом размещаю в Интернете.

– А в море искупаться удалось? – вспомнил Бик-Шмак.

– Всего один раз, – с сожалением вздохнул Чик-Спрай. – Пока разгружали рефрижератор. Но ничего, скоро опять на юг поеду, может, ещё разок окунусь.

– Удачи!

– И тебе тоже

Когда Чик-Спрай ушёл, Бик-Шмак задумался: всем удалось осуществить свою мечту. Да ещё и попутные занятия появляются. А чем бы ему заняться, когда осуществится мечта? Бабочек коллекционировать? Или старинные картины? А может, к тому времени и Карт-Фрай в моду войдёт…

Додумать Бик-Шмак не успел: возле него остановился роскошный автомобиль.

Бик-Шмак улыбнулся: сегодня удачный день. Если владелец автомобиля даст хотя бы одну сотую от его стоимости, а такие случаи бывали, мечта Бик-Шмака приблизится ещё на пару дней.

Человек вышел из автомобиля и приблизился. Бик-Шмак, улыбаясь, поднял мисочку и протянул навстречу. Пусть посмотрит, что перед ним не простой нищий, а успешный!

Вон сколько ему сегодня подали! Такой человек, несомненно, достоин того, что написано на тарелочке!

Человек наклонился и посмотрел Бик-Шмаку в лицо. Губы его искривились в странной улыбке.

– Так это ты намереваешься занять моё место? – спросил он. – Ну, ты и наглец! Не бывать этому!

И, не успел Бик-Шмак опомниться, как нынешний генеральный директор крупнейшей корпорации схватил тарелочку с сегодняшним подаянием и высыпал себе в карман.

Теперь ты знаешь всё

– Я ухожу, – сказал он. Я не понял:

– Куда?

Но, взглянув на него, замер. Его лицо выражало полную сосредоточенность и отрешённость. Такие лица уже не принадлежат нашему миру.

– Когда? – прошептал я.

Мы были с ним неразлучны не то, что с детского сада – с рождения: мы появились на свет в одном и том же роддоме. Только я на два дня раньше. И поэтому он иногда в шутку называл меня «стариком». А потом – один детский сад, одна школа, один университет. Вот только факультеты разные: он поступил на мехмат, я на психологический. Именно из-за того, что хотел изучить данную проблему. А оказалось, он прикоснулся к ней первым. Теперь он опередил меня. На два дня?

– Когда? – переспросил он. Немного помолчал и ответил: – Послезавтра.

– Так скоро! – вырвалось у меня.

Он пожал плечами:

– Ты же знаешь, от меня это не зависит.

Я знал. Теперь это знают все. Но понимают ли? Хотя бы в меру своего разумения. И принимают ли?

Нет, примириться с этим невозможно. А противиться нельзя. Да, собственно, и раньше никто не мог этому противиться. Просто раньше не знали. А теперь знают.

Жёсткий детерминизм развития привёл человечество к тому, что ему пришлось контролировать всё: течение рек и силу ветра, рост растений и таяние ледников, движение астероидов и вспышки Сверхновых, рождение и смерть…

Впрочем, насчёт последнего можно поспорить. Была ли альтернатива, или не было никогда? «Многие знания – многие печали». Пока человек не знал о жёстких рамках собственной жизни, ему казалось, что он обладает свободой воли. И, может быть, поначалу так и было. Но полная свобода ведёт к хаосу. А хаоса люди допустить не могут, раз уж взяли на себя большинство функций природы. Теперь приходилось брать последние…

Собственно, раньше было почти то же самое. Казалось, никто не мешал человеку сделать выбор: иди на перекрестке направо или налево, делать покупки или копить деньги, иди работать или жить на пособие. Но по мере того, как разрасталась сфера накопленных людьми знаний, выходило, что каждый шаг человека строго предопределён и логически обоснован. Вот только логика оказалась не вполне человеческой.

Ну что же, и это было в истории: так велят боги – самая краткая и ёмкая, всё оправдывающая формула. Вот они, наконец, и появились…

Не боги, конечно – существа иных измерений. И, что самое обидное, хотя слово «обидное» здесь не вполне уместно, но пусть остаётся. Так вот, самое обидное то, что они – это мы. Вернее, мы станем ими. После физической смерти на Земле.

– Тебе ведь всего девятнадцать! – снова не выдержал я.

Он улыбнулся:

– Да, как и тебе.

– Мы столько намеревались сделать! – не унимался я. – Строили такие планы!

– Они будут осуществлены, – кивнул он. – Но не здесь, не на Земле. Открытие, которое я сделаю, слишком опережает своё время.

– Это они сказали тебе? – я мог бы и не спрашивать. А кто же ещё?

Кто ещё? Больше некому… Обычно так и происходит: к человеку, которому настало время уйти, являются… Ангелы Смерти – как называют одни. Или Вестники Богов – по мнению других. Всё зависит от точки зрения. Они-то и рассказывают человеку, когда и как ему предстоит умереть. А также и то, что его ждёт в последующей жизни. Обычно там намного лучше, чем здесь, поэтому мало кто огорчается.

Вековечная мечта человечества о бессмертии наконец-то подтвердилась. Учёным удалось установить прямой контакт с так называемым «потусторонним миром». Но это произошло лишь потому, что»потусторонний мир» захотел сам открыться.

Смириться с этим было нельзя. Но приходилось.

– Так рано! – повторил я.

– Я нужен там.

– Я понимаю, – я понурил голову. Остаться одному, без друга, в самом начале жизни.

Погоди, а может быть…

Я поднял голову.

– А… насчёт меня ты не спрашивал? Может, мы скоро встретимся с тобой… там?

Он покачал головой:

– Ты знаешь, они об этом не говорят…

– Но ты знаешь! – настаивал я. – Я понял по твоим глазам! Они не могли тебе не сказать! Ты… попросил их?

Он сдался. Да, ему хорошо пошли навстречу. Обычно исключений не делают.

– Ты проживёшь долгую жизнь и умрёшь в своей постели, окружённый внуками и правнуками. Ты ведь всегда этого хотел.

– Хотел… – пробормотал я. – Это была шутка, обычный трёп…

– Женишься на Светке, – продолжал он.

Я прикусил губу. Светка мне очень нравилась. И ему тоже. Мы часто гуляли втроём, но она, кажется, больше склонялась к его кандидатуре.

– Береги её, – сказал он.

– Что-нибудь случится? – вскинулся я. – С ней?

Он покачал головой:

– Это я так… в общем…Как говорится, вы с ней умретё в один день.

Я попытался справиться со шквалом нахлынувших мыслей. Срочно надо что-то сказать…

– Не думаешь же ты, что они сделали так специально? Но, кажется, никакие просьбы на них не влияют…

Он кивнул:

– Они тут ни при чём. Они просто больше знают. А так – они почти такие же люди, как и мы.

– Да знаю я… И сколько лет мне осталось?

– Я не должен этого говорить, – поморщился он. – Тебе всё расскажут… в своё время.

– Скажи! – потребовал я. – Ты мне друг или кто?

Он назвал число. Я присвистнул:

– Ого! И ты будешь меня ждать столько времени?

Он снова покачал головой:

– Дело в том, что я и в том мире долго не задержусь, меня переправят дальше.

– Цепочка миров… – пробормотал я.

– Да, цепочка миров. Но… там мне будет проще: я умру при рождении.

– Ох, ты! – вырвалось у меня. Я вспомнил когда-то прочитанную фразу: «сверхгении умирают во младенчестве». А он – сверхгений для следующего мира. Почему же он тогда родился в нашем?

– Наш мир тоже нужен, – сказал он, словно услышав мои мысли. А может, так оно и было? – В нём человек приобретает те качества, которые не может приобрести в других. Так было нужно: чтобы мы с тобой прожили девятнадцать лет вместе.

Чего-то он всё же недоговаривал.

– А кем я стану? – потребовал я.

Он покачал головой:

– А вот этого я тебе сказать не могу, извини.

– Понятно, – пробормотал я, и вдруг спросил: – А как ты умрёшь у нас?

– Я утону, – ответил он.

– Но ты ведь великолепно плаваешь!

– Сердце, – пояснил он. – Буду лежать на пляже, разогреюсь. Потом брошусь в холодную воду – и всё. Остановка сердца.

– А может… останешься? – робко попросил я.

Он невесело усмехнулся:

– Нет, так надо. Для Мира.

Он смотрел на меня, а видел что-то другое. Потом поднялся:

– У меня самолёт через два часа. Ещё успею искупаться сегодня. И завтра – целый день в море!

– Я провожу тебя! – сорвался я с места.

– Не надо. Меня брат отвезёт на мотоцикле.

Он ушёл, а я остался. Ни о чём не хотелось думать. В душе царила пустота.

Всё знать… так ли это хорошо? – спрашивал я сам себя. Ты поступил в университет, чтобы разобраться с проблемой перехода из одного мира в другой. Почему, даже зная о предстоящей лучшей жизни в ином мире, люди всё равно плачут при смерти близких? От того, что – да, там будет хорошо, но они-то остаются здесь?

И вот теперь я столкнулся с этой проблемой лично. Смогу ли я удержаться от слёз? Ведь теперь как будто я всё знаю…

И собственное будущее… Люди всегда стремились узнать, что им предстоит пережить. Теперь ты знаешь всё. И что: тебе от этого легче?

…На его похоронах я плакал…

Тут ничего нет

Под поверхностью желтоватой воды светился большой воздушный пузырь.

– Ну и что? – спросил Николай.

– Как что? – не понял Вовка. – Он же стоит на месте! Так не бывает!

Николай почесал затылок:

– А если это дом паука-серебрянки?

– Ты что! – возмутился Вовка. – Такой большой? Он же больше метра диаметром! Вот это паучище! Таких не бывает!

– Ладно, – пробурчал Николай. К горячности младшего брата он привык, и остудить не пытался. – Сейчас посмотрим.

Он вытащил весло из уключины и осторожно подвёл лопасть к пузырю, опасаясь, что тот сейчас лопнет, и брызги полетят в лицо. Николай даже прикрыл лицо плечом.

Но пузырь не лопнул. Охотно пропустил весло внутрь себя, и так же легко выпустил обратно. Волны на поверхности воды создали иллюзию, будто пузырь заколыхался.

– Да не так! – недовольно скривился Вовка. – Сбоку! Не боись, не лопнет, я пробовал. Сверху ничего не увидишь. Сбоку давай!

– Ага, сбоку! – отозвался Николай. – Весло, ить, тяжёлое!

Но всё же перехватил весло поудобнее, заглубил на вытянутых руках и снова ткнул лопастью в пузырь. Тот снова не шелохнулся.

Но что это? Едва конец лопасти исчез с одной стороны пузыря, как тотчас появился с другой.

– Ух, ты! – не выдержал Николай. – Что за чертовщина?

– Во! – завопил Вовка. – А я что говорил? И у меня точно так было!

Он опустил руку с борта лодки и ухватился за вышедшую из пузыря лопасть. Николай почувствовал сопротивление.

– Бросай, я тяну! – в азарте выкрикнул Вовка.