Посмертный образ Маринина Александра

Глава 1

Стасов

Бывший работник уголовного розыска, бывший подполковник милиции, а ныне начальник службы безопасности киноконцерна «Сириус» Владислав Стасов занимался вполне прозаическим делом: составлял при помощи ручки и листа бумаги список продуктов, которые нужно завтра непременно купить, чтобы наготовить еды себе и дочери на всю следующую неделю. Бывшая жена Стасова Маргарита упорхнула в очередную командировку, оставив восьмилетнюю Лилю на его попечении, чему Стасов был несказанно рад. Работа у Маргариты была нервная, хлопотная и связанная с частыми и длительными отлучками, поэтому ему доводилось жить с дочерью даже чаще, чем он мог надеяться, когда разводился. Лилю Стасов обожал.

Перво-наперво, думал он, нужно купить побольше всякой всячины для бутербродов: Лиля любит забраться на диван с книжкой и что-нибудь непрестанно жевать. Конечно, для восьмилетней девочки она весила многовато, даже с учетом ее высокого (в папеньку) роста, но бороться с вредной привычкой Стасов не считал нужным. С книгой и бутербродами Лиля могла проводить одна все дни и вечера, не особо нуждаясь в присутствии вечно занятых и замотанных родителей.

Во-вторых, нужно купить большой кусок мяса с косточкой и наварить кастрюлю борща. В этот же пункт меню вошли свекла, морковь, лук, картофель. Да, и сметана, не забыть бы.

В-третьих, нужно купить вырезку и настрогать из нее отбивных штук двадцать, по четыре на каждый из пяти рабочих дней. Что же касается гарнира, то его можно тоже изобразить заранее, а можно варить каждый день по чуть-чуть, благо что макароны, что гречка варятся быстро, пока он будет раздеваться и есть борщ, они как раз и поспеют. Лиля сама гарнир не ест, она почему-то предпочитает мясо с кетчупом или квашеной капустой, заедая огромными ломтями черного хлеба.

Так, с этим все. Теперь десерт. Компот, что ли, сварганить? Или купить побольше фруктов, пусть ребенок витаминизируется. Ладно, это можно решить завтра прямо на рынке, выбор большой.

Составив список продуктов, Стасов принялся было за ревизию бакалейных товаров в кухонном шкафу-пенале, но в это время зазвонил телефон. Прежде чем снять трубку, Стасов кинул взгляд на часы – половина первого ночи. Черт, неужели на работе что-то стряслось? Оставлять дочку одну на ночь не хотелось, хотя она и не боялась темноты. Он уставился на звенящий аппарат, отслеживая длительность интервалов между гудками, и с облегчением убедился, что интервалы эти чуть короче обычных. Звонок междугородный, значит, это Татьяна. Так и оказалось.

– Не разбудила? – услышал он в трубке ее хрипловатый звучный голос, от которого у Стасова мгновенно заныло в груди – так сильно он скучал по ней.

– Не поверишь, когда скажу, чем я только что занимался.

– И чем же?

– Работал Ирочкой.

– Это как?

– Составлял меню на следующую неделю.

– Бедный ты мой, – посочувствовала Татьяна насмешливо. – Может, тебе Ирочку прислать? Сдам ее тебе напрокат, пока твоя Маргарита не вернется. Хочешь?

– А ты как же без нее?

– А она у меня сначала поработает Стасовым, наготовит мне еды на неделю, а потом сядет в поезд – и утром у тебя.

– Я не могу принимать такие жертвы, – гордо отказался Стасов. – Мировая литература мне этого не простит. Кстати, как двигается работа?

– Отлично. К следующим выходным, наверное, допишу.

– И сколько получится?

– Листов двадцать. К сожалению, опять двадцать, мой любимый размер. Мой издатель меня убьет.

– Почему? – удивился Стасов. – Разве двадцать листов – это плохо?

– Конечно, плохо, – вздохнула Татьяна. – Издателю нужен объем, из которого он может сделать книгу. Либо двенадцать-четырнадцать печатных листов для издания карманного формата, либо двадцать пять-тридцать для толстой книжки обычного формата. А двадцать – не пришей кобыле хвост. Карманный формат такого объема не выдержит и рассыплется, а обычный получится тоненьким и несолидным, в руки взять противно. И вот начинает издатель ломать голову, что к моим двадцати листам пристегнуть, чтобы получилась толстая книжка. Можно взять повесть какого-нибудь другого автора, но где взять такую, чтобы точно подходила по объему? Повести на пять-восемь листиков мало кто пишет, теперь у всех мания величия, как и у меня. Все гонят по восемнадцать-двадцать листов. Кроме самых опытных, конечно, которые умеют заранее объем рассчитывать.

– А ты не умеешь?

– Нет. Но я учусь, так что я не безнадежна.

Стасов снова взглянул на часы. Они разговаривали уже три минуты.

– Тань, давай я тебе перезвоню, а? Мне твоих денег жалко.

– Не выдумывай, пожалуйста. По-моему, мы с тобой этот вопрос уже закрыли. Я получаю удовольствие от беседы с тобой, и за свое удовольствие плачу сама.

– Вот если бы ты не была такой упрямой и вышла за меня замуж, я бы знал, что ты проговариваешь наши общие деньги. А так я чувствую себя нахлебником.

– Ну Дима, мы же договорились…

Татьяна была единственной, кто из всех возможных производных от имени Владислав выбрал самый редкий вариант – Дима. Кроме нее, Димой Стасова не называл никто. Все остальные пользовались Владиками, Стасиками и Славиками.

С Татьяной Стасов познакомился три месяца назад, даже чуть меньше. Спустя неделю он сделал ей предложение, чем немало удивил не только ее, но и самого себя. В первый раз Татьяна не то чтобы отказала ему, но всерьез как-то не восприняла. Он повторил попытку еще через неделю и получил принципиальное согласие вернуться к обсуждению вопроса зимой. Но Стасова это не устроило. Он и сам не понимал, отчего ему так «приперло» жениться на Татьяне, но он знал совершенно точно – он хочет этого больше всего на свете. И он-таки добился от нее согласия на бракосочетание в январе.

– Да помню я, помню, не раньше января. Но может, ты все-таки передумаешь, а? Ну что тебе январь этот? Давай сейчас поженимся. И все проблемы снимутся сами собой.

– Ладно, в конце декабря.

– Нет, сейчас, – настаивал Стасов, почувствовав, что поймал благоприятный момент и можно «дожать» неуступчивую возлюбленную. Он так скучал без нее! Он так ее любил.

– В начале декабря.

– Немедленно! Таня, ну я прошу тебя…

– Ну ладно, в ноябре, – сдалась Татьяна.

– Договорились, – подхватил Стасов. – В начале ноября, в аккурат на День милиции.

– Димка! Не передергивай, не бери меня за горло.

– Спасибо, Танечка. В первые же свободные выходные я приеду, и мы подадим заявление. Как Ирочка?

– Прекрасно. Порхает, поет, готовит, убирает, следит за мной, аки нянька за младенцем.

– Везет тебе.

– Надо уметь выбирать родственников, тогда и тебе повезет.

Ирочка была сестрой первого мужа Татьяны. После развода муж уехал на постоянное жительство в Канаду, а его родная сестра превратилась в ближайшую подругу, наперсницу и домоправительницу Татьяны Образцовой, которая работала следователем, а в свободное время писала под псевдонимом Татьяна Томилина детективные романы, пользовавшиеся у читателей большим спросом. Такая интенсивная деятельность была бы невозможна без Ирочки Миловановой, освободившей Татьяну от всех бытовых забот и умело организующей ее время, превращая двадцать четыре часа суток как минимум в тридцать шесть, как хорошая хозяйка из скудных запасов в холодильнике готовит стол для четверых внезапно нагрянувших гостей. Положив трубку, Стасов увидел, что в кухню, сонно покачиваясь, вползает его любимое чадо в байковой пижамке.

– Это мама звонила?

– Нет, тетя Таня. Почему ты не спишь?

– Ты будешь на ней жениться? – спросила Лиля, совершенно проигнорировав отцовский строгий вопрос о причинах «неспанья».

– Ну… Если ты не возражаешь.

– И я должна буду называть ее мамой?

– Совсем не обязательно. Даже и не нужно. У тебя есть мама, а тетя Таня будет моей женой, и ты можешь называть ее тетей Таней или просто Таней. Как тебе захочется.

Лиля облегченно вздохнула. Давным-давно предоставленная самой себе в части выбора книг, она прочитала уже столько «взрослого», что в головке ее образовалась чудовищная смесь чисто детских представлений и трагических «жизненных» историй. В частности, это были истории про плохих приемных матерей и страдающих падчериц.

– Папа, а если мама женится…

– Не женится, а выйдет замуж, – поправил ее Стасов.

– Если мама выйдет замуж, я должна буду называть ее мужа папой или можно будет дядей Борей?

Так, подумал Стасов. Ритка же клялась ему, что не приводит своего мерзкого Рудина домой в присутствии Лили. Откуда же девочка узнала про него? Опять Рита врет. Ничему ее жизнь не учит.

– Ну, детка, во-первых, совсем не факт, что нового маминого мужа будут звать Борисом. С чего ты взяла? Может, он будет Григорием, или Михаилом, или Александром.

– Но его же зовут Борис Иосифович, а не Григорий и не Михаил. Ты что, папа, не знаешь? Борис Иосифович Рудин.

– Во-вторых, котенок, – продолжал Стасов, словно не слыша ее реплики, – совсем не факт, что мама захочет выйти за него замуж.

– Но они же встречаются!

Логика ребенка была безупречной, впрочем, как и его информированность.

– Они дружат, – терпеливо объяснял Стасов. – А возникнет ли между ними более сильное чувство, которое приведет к их свадьбе, это еще бабушка надвое сказала.

А то и натрое. Но не объяснять же Лиле, что Рудин женат и вроде бы разводиться не собирается. У него таких, как Маргарита, полный мешок, небось не знает, куда их девать.

– И вообще, котенок, шла бы ты спать. Завтра в школу вставать рано.

– Ты что, папа? Завтра же суббота.

– Тьфу ты, я и забыл, что вы по субботам не учитесь. Мы-то в свое время учились и по субботам.

– А ты завтра работаешь?

– Не знаю, малышка, как фишка ляжет.

Фишка ляжет плохо. Но об этом бывший подполковник милиции Владислав Стасов узнает только утром.

Мазуркевич

Услышав лязганье ключа в замке, Михаил Николаевич Мазуркевич, президент киноконцерна «Сириус», перевел дыхание и бросил взгляд на свои руки. Руки тряслись, как когда-то в юности перед экзаменами. Сейчас она получит, эта сука, эта безмозглая шлюха.

Жена в прихожей двигалась осторожно, видно, думала, что он уже спит, и старалась не разбудить. Мазуркевич сидел в гостиной в полной темноте и ждал. Когда вспыхнул свет, он увидел Ксению и помертвел. Похоже, подтверждались самые худшие его опасения. Лицо ее было бледным, на скулах горел румянец, ярко-голубые глаза блестели.

– Уже три часа ночи, – сказал он как можно более ровным тоном. – Я могу узнать, где ты была?

– Нет, не можешь, – равнодушно бросила Ксения. – Это не твое дело.

– Ты хоть что-нибудь соображаешь? – взорвался Мазуркевич. – Я тысячу раз тебе объяснял, и твой отец тоже тебе объяснял, что ты должна прекратить свои гулянки! Ты что, хочешь оказаться под забором вместе со своими шоферюгами? Дура, кретинка! Я не требую, чтобы ты хранила мне верность, этого нельзя требовать от женщины, которая стала блядью еще до рождения, но хотя бы соблюдай приличия! Твой отец ясно сказал: еще раз жену Мазуркевича, дочь самого Козырева, увидят в машине со случайным водителем – все. Больше никаких денег мы не получим. И поддержки в делах не получим. Ни кредитов, ни льготных ставок, ничего. Ты этого добиваешься?

– Отвяжись, – бросила Ксения, на ходу вынимая из ушей сережки с бриллиантами и стягивая через голову свитер.

Это было в ней неистребимо – надевать серьги с бриллиантами даже к свитерам и джинсам.

– И бриллиантов тебе никаких не будет, если твой папаша узнает о том, что ты вытворяешь, несмотря на его запрет. Все твои цацки придется продать, чтобы расплатиться с долгами по кредитам.

Ксения повернулась к нему, лицо ее было перекошено холодной ненавистью и презрением. В свои сорок четыре года она не выглядела ни на день моложе, фигура начала оплывать, подглазья были покрыты сеточкой мелких морщин, волосы уже не блестели. Но в те дни, когда она возвращалась после занятий любовью с очередным случайным знакомым-водителем, она выглядела почти красавицей. Такое было хобби у дочери одного из крупнейших банкиров России Козырева: садиться в машину к незнакомым мужчинам, знакомиться с ними и заниматься любовью где-нибудь в переулке. Иногда это заканчивалось тем, что салон машины освещался фонарем милицейского патруля, открывая взорам присутствующих бесстыдно обнаженные женские груди и мужскую задницу. Составлялся протокол, история предавалась огласке, Козырев и Мазуркевич хватались за голову, а Ксения нагло ухмылялась, ничего не отрицая и не обещая. Казалось, ей совершенно все равно, будут у ее мужа деньги или нет. Но сам Мазуркевич прекрасно понимал, что ей не все равно. Она привыкла к роскоши и достатку. Но еще больше она привыкла потакать любому своему желанию. И если таковое у нее возникало, то средства шли в ход любые. Ксения знала, что Мазуркевич зависит от своего тестя в финансовом отношении и поэтому будет терпеть все ее выходки.

Она схватила с журнального столика только что вынутые из ушей бриллиантовые сережки и изо всех сил швырнула их на пол, под ноги мужу.

– Да подавись ты, импотент, – процедила она сквозь зубы. – Нашел чем испугать. А то я не найду, где взять бриллианты…

Она ушла в ванную, хлопнув дверью. Михаил Николаевич некоторое время сидел неподвижно, потом налил себе рюмку коньяку, выпил залпом. Сосуды расширились, руки стали теплыми, дрожь постепенно улеглась. Он подошел к двери ванной, за которой слышался ровный шум включенного душа.

– Тебя кто-нибудь видел? – спросил он, повышая голос.

Ксения не ответила. Может, не слышит?

– Тебя видел кто-нибудь? – повторил он громче.

– Завтра узнаешь, – донесся до него насмешливый голос жены.

Конечно, подумал Мазуркевич, завтра он узнает. Если Ксению снова видели, то завтра прямо с утра до него дойдут разговоры. Весь «Сириус» знал о финансовых проблемах своего президента и о том условии, соблюдение которого необходимо для решения этих проблем.

– Сука, – прошептал он, давясь бессильной злобой. – Какая же ты сука!

Каменская

Субботнее утро Настя Каменская провела за своим любимым занятием. Она ленилась. Еще вчера вечером на вопрос мужа: «Чем собираешься завтра заниматься?» – она честно ответила: «Буду лениться».

И вот теперь она валялась в постели, прихлебывая крепкий горячий кофе, слушала музыку и предавалась неспешным размышлениям. Правда, надо отдать ей должное – размышления были все-таки связаны с работой. Во-первых, она думала об исчезновении вещественных доказательств по делу об убийстве пятнадцатилетнего подростка. Этим убийством их отдел занимался вот уже четыре месяца. Во-вторых, она думала о свалившемся на них два дня назад убийстве пятерых человек – целой семьи известного московского художника-портретиста. В-третьих, Анастасия Каменская с раздражением думала о том, что нужно получать новый комплект форменной одежды, а для этого нужно найти старые ордера, по которым она так и не получила форму в прошлый раз. Куда она эти ордера засунула, Настя вспомнить не могла, стало быть, придется сочинять покаянный рапорт об их утере.

Выходные ей предстояло провести в приятном одиночестве. Ее муж работал в подмосковном Жуковском, ездить ему было далеко, поэтому в тех случаях, когда необходимо было его присутствие в институте в течение нескольких дней подряд, Алексей жил у своих родителей, квартира которых находилась в десяти минутах ходьбы от института. В понедельник должна была начаться очередная крупная международная конференция по проблеме, в которой доктор физико-математических наук профессор Алексей Чистяков считался одним из ведущих специалистов, и, конечно же, ему приходилось дневать и ночевать на работе, готовя свой доклад и занимаясь массой организационных вопросов.

Еще одним поводом для размышлений стал поиск ответа на дежурный вопрос, который она задавала себе каждое утро вот уже четыре месяца: «Правильно ли я сделала, выйдя замуж?» В те дни, когда ответ получался отрицательным или вызывал сомнения, Настя ходила злая, проклиная весь мир и саму себя. Но надо признаться, дни такие выпадали все-таки не очень часто. Сегодня, в субботу, 16 сентября 1995 года, ответ получился резко положительным, и это сразу подняло настроение и вселило даже некоторую бодрость.

Поленившись в постели часов до двенадцати, Настя переползла лениться на кухню, где уютно устроилась в уголке, приготовила себе гренки с сыром и, закутавшись в теплый махровый халат, приступила ко второй серии, состоящей из двух чашек кофе и стакана апельсинового сока. В соответствии с составленным ею же самой планом на день лениться она собиралась часов до четырех, после чего намеревалась приступить к написанию аналитической справки по убийствам и изнасилованиям в Москве. Такие справки она готовила ежемесячно к двадцатому числу.

Пока все шло по плану. Успешно проленившись до без четверти четыре, Настя стала с сожалением прощаться со сладостным бездельем. Она вытащила из сумки принесенные с работы материалы и начала их сортировать на те, которые достаточно просто прочитать и записать в компьютер краткое резюме, и те, сведения из которых нужно записывать в компьютер полностью. В десять минут пятого это занятие было прервано телефонным звонком.

– Настасья, готовься, сейчас к тебе приедет Коротков, – сказал ей полковник Гордеев тоном, не допускающим возражений. – Он сегодня сменился с суток, в девять утра выезжал на труп, провалдохался там до трех часов, уже на ходу засыпает. Он тебе передаст все материалы, а сам поедет поспит хоть пару часов. За эти два часа ты обдумай все, что он там наковырял за полдня. Поняла?

– Поняла, Виктор Алексеевич. А чей труп-то?

– Алины Вазнис.

– Чей?!

– Алины Вазнис. Киноактрисы. Тебе в киношной среде работать еще не приходилось?

– Нет пока.

– Дерьма там… В общем, ничего хорошего. Единственное светлое пятно – это то, что Вазнис постоянно снималась в киноконцерне «Сириус», а там начальником службы безопасности работает наш бывший коллега, Стасов Владислав Николаевич. Ты с ним знакома?

– Немножко.

– Он мужик очень приличный во всех отношениях, но с характером. Ты уж постарайся найти с ним общий язык.

– Я тоже с характером, – усмехнулась в ответ Настя. – Это пусть он со мной общий язык ищет.

– Ну, твой характер всем известен. Рядом с твоими выкрутасами Стасов может отдыхать.

– Да ладно вам, Виктор Алексеевич, что я, монстр какой-то, что ли?

– Монстр не монстр, но стерва та еще, – констатировал Гордеев. – Держи себя в узде, Стасенька, я тебя прошу. Киношники – народ истеричный и ненадежный. Там сплошная зависть, интриги и пьянка без продыху. Хороших свидетелей среди них найти трудно, практически невозможно, поэтому Стасов – наша единственная опора в этом свинарнике.

– Должна ли я понимать так, что вы мне поручаете заниматься этим убийством?

– Да, вместе с Коротковым. До понедельника будете пахать с ним вдвоем, а потом я разберусь с текучкой, может, отпущу его в отгул за суточное дежурство и пристегну к вам еще кого-нибудь.

– Мишу Доценко, – тут же попросила Настя.

– Не торгуйся, не на базаре. Я же сказал – разберусь и решу.

– Ну, Виктор Алексеевич, я же не для себя прошу – для дела.

– Зачем тебе Доценко?

– А у него с женщинами-свидетельницами хорошо получается. Он из них душу вынет, а они и не заметят. Мишаня уставится на них своими огромными черными глазищами, и они начинают млеть и вспоминать все в деталях, только чтобы ему понравиться.

– Ишь ты, млеть… А мужчины-свидетели тебя не интересуют?

– С мужчинами я как-нибудь сама.

– Интересно, как? – поддел ее начальник. – У тебя же нет таких глаз, как у Михаила.

– Зато характер есть, – рассмеялась она. – Убойная сила.

Юра Коротков приехал минут через сорок, серовато-бледный, с кругами под глазами после бессонной ночи, голодный и злой. Увидев его на пороге, Настя приняла решение мгновенно.

– Сейчас я буду тебя реанимировать, домой ты не поедешь.

– Аська, я с ног валюсь, отпусти меня поспать, – взмолился Коротков.

– Спать будешь здесь, чтобы не тратить время на дорогу.

– А Лешка?

– Что – Лешка? Во-первых, он в Жуковском, а во-вторых, он человек с нормальной психикой. Даже если бы он был сейчас здесь, я бы тебя спать уложила. Значит, программа такая: горячий душ, чтобы сосуды расширились, потом обед, во время которого ты мне все быстренько расскажешь, потом полстакана мартини, чтобы снять остаточное напряжение и моментально уснуть. Это чудесное событие должно произойти, – она посмотрела на часы, – в семнадцать тридцать. В половине восьмого я тебя подниму, контрастный душ, второе кормление, кофе по рецепту «Смерть врагам», и ты будешь как новенький. Таким образом, у нас будет три часа на то, чтобы нанести нужные визиты до истечения предусмотренных этикетом двадцати трех часов. Ну что ты стоишь, время только теряешь? Раздевайся – и в душ.

– Слава богу, что тебя никто не слышит, – устало пробормотал Коротков, расстегивая рубашку. – Можно подумать, что ты меня в постель тащишь.

– Именно туда я тебя и тащу, – расхохоталась Настя.

* * *

Коротков действительно уснул мгновенно. Настя хорошо знала, что после длительного напряжения у человека возникает сильное желание уснуть, но стоит ему закрыть глаза, как он понимает, что ничего у него не получается. Мозг продолжает работать, сердце колотится, как после стометровки, и если на сон отведено мало времени, то добрую половину его «съедает» процесс успокоения и расслабления. Поэтому так важно правильно подготовиться к кратковременному отдыху. И самое главное – спать нужно не одетым, свернувшись калачиком на сдвинутых стульях и накрывшись курткой, а раздевшись и лежа в чистой постели, чтобы кровоток был нормальным и все мышцы отдыхали. Этой наукой Настя Каменская владела хорошо, поскольку сама испытывала немалые трудности со сном.

Она сидела на кухне и чертила на листках бумаги какие-то закорючки, кружочки и стрелочки, обдумывая то, что ей успел рассказать за обедом Коротков. Сегодня в семь утра Алина Вазнис, молодая, но уже довольно известная актриса, должна была явиться в павильон на съемку. Когда она не появилась к половине восьмого, съемочная группа забеспокоилась. На телефонные звонки домой Вазнис не отвечала. В восемь часов режиссер фильма Андрей Смулов, любовник Алины, принял решение ехать к ней. Ключи от квартиры Вазнис у него были, поскольку они состояли в близких отношениях уже четыре года, о чем было известно всему киноконцерну «Сириус». Смулов сказал, что его машина неисправна, и попросил кого-нибудь отвезти его. В результате к Алине поехали Смулов и помощник оператора Николай Котин. Когда Вазнис не открыла дверь на их настойчивые звонки, они вошли в квартиру и обнаружили хозяйку задушенной. Приехавший с оперативной группой врач констатировал, что смерть Алины Вазнис наступила ориентировочно семь-девять часов назад, то есть от ноля до двух часов ночи.

Подозрение, как водится в таких случаях, сразу же пало на любовника убитой, режиссера Андрея Смулова. Однако после первых же бесед с членами съемочной группы оказалось, что Андрей Львович пострадал от смерти Алины больше всех. Вот что заявил Короткову президент «Сириуса» Михаил Николаевич Мазуркевич:

«У Андрея творческая биография складывалась очень непросто. Он снимает детективы, триллеры. Первый его фильм сразу прогремел, он был очень талантливо сделан, и Смулов, как пишут в книгах, проснулся в одно прекрасное утро знаменитым. Потом был второй фильм, чуть послабее, потом третий, еще слабее. Никто не мог понять, в чем дело. То, что Андрей Львович безумно талантлив, было ясно всем и каждому, но почему-то все следующие фильмы были неуловимо, а порой и весьма ощутимо похожи на предыдущие. А потом он нашел Алину, она тогда была студенткой ВГИКа и снималась в нашей музыкальной студии.

Смулов очень многое поставил на Алину, во-первых, она действительно хорошая актриса, а во-вторых, он влюбился в нее без памяти. И она в него тоже. Он очень много работал с ней, снял ее в трех фильмах, занимался с ней как педагог. Надо сказать, что Алина сильно украсила фильмы Смулова, но все равно они становились все слабее и слабее. Но Андрей не отступался, он вообще редкостный трудяга, и вот наконец в прошлом году он сделал совершенно блистательную вещь. Понимаете? Он смог перешагнуть через себя, подняться на новую творческую ступень, и снова прогремел. А уж Алина… Не знаю, что там у них случилось, звездный час любви, или как это называется, но Алина своей игрой просто всех потрясла. Фильм получил несколько престижных премий, Алину Вазнис и Андрея Смулова стали называть «звездной парой». Все, честно говоря, боялись, что они захотят после этого успеха оформить свои отношения, ведь Алина не была замужем, а Смулов давно разведен. Почему боялись? Потому что Алина – очень красивая актриса, секс-символ, и мужчине-зрителю необходимо ощущение, что она может принадлежать ему. Но, насколько мне известно, о свадьбе пока не заговаривали.

После того успеха Смулов немедленно взялся за следующий фильм, тоже с Алиной в главной роли. Это, я вам скажу… В общем, даже лучше, чем предыдущий. У Андрея словно второе дыхание открылось. Неделю назад группа закончила последние съемки на натуре, и там Алина показала такое невероятное мастерство, что после просмотра отснятого материала раздались аплодисменты. Представляете? Рабочий просмотр дублей, в зале сидят практически те же люди, что участвовали в самой съемке, то есть те, кто все это уже сто раз видел, и все равно они не могли удержаться от аплодисментов. Один дубль был особенно удачен. Героиня, которую играет Алина, находится в людном месте и вдруг видит что-то очень страшное. И представьте себе, от корней волос до самой шеи по ее лицу разливается бледность, глаза западают, губы делаются серыми. Без всякого грима, без монтажа, без спецэффектов! Она сама, силой своего таланта сумела вызвать у себя такую вазомоторную реакцию. Еще ни одной актрисе в мире это не удалось! Вот что такое Алина Вазнис. После того рабочего просмотра мы сказали Смулову, что этот кадр войдет в сокровищницу мирового кино, ну вот как кадр с детской коляской, несущейся вниз по лестнице в «Броненосце «Потемкине», или финальный проход и улыбка Джульетты Мазины в «Ночах Кабирии». Понимаете, о чем я говорю? В общем, этот новый фильм должен был принести Смулову и Алине мировую славу. Оставалось доснять совсем немного… Не знаю, как Андрей это переживет. Такая утрата! Да и для всех нас тоже. В фильм были вложены большие деньги, но он должен был принести огромную прибыль. Теперь мы снова окажемся в долгах…»

Из беседы с ассистентом режиссера Еленой Альбиковой:

«Алина была очень скрытной. Нет, не замкнутой, а именно скрытной. Она прекрасно общалась со всеми, шутила, смеялась, могла протанцевать в компании всю ночь напролет, но, по сути, никто ничего о ней не знал. Только Андрей Львович, может быть. У нее не было ни задушевной подружки в нашей среде, ни даже просто близкой приятельницы. Весь ее мир был сосредоточен вокруг Андрея Львовича. Была ли она доброй? Я не знаю. Я не испытывала на себе ее доброты. А вот то, что кое-кто ее ненавидит, это точно. Кто именно? Ну, во-первых, Зоя Семенцова, эта старая карга. За что? Не знаю. Она прямо трясется вся, когда слышит про Алину. А во-вторых? Ну, пожалуй, жена нашего шефа. Ничего точно не скажу, но говорят, что Ксения Мазуркевич публично оскорбила Алину и та собиралась как-то с ней посчитаться. Нет, деталей не знаю…»

Из беседы с режиссером Андреем Смуловым:

«Это конец… Вся моя жизнь кончена. Без Алины я – ничто. Я не знаю, как жить дальше… Как работать… Как дышать…»

Настя выключила магнитофон и налила себе очередную чашку кофе. Значит, сегодня нужно попытаться выяснить, что это за старая карга Зоя Семенцова и почему она «прямо трясется вся», когда слышит про Алину Вазнис. И узнать, что это за история с публичным оскорблением, которое якобы нанесла Алине жена Мазуркевича Ксения. До назначенного времени пробуждения Короткова оставался еще час, и Настя уселась за телефон. К половине восьмого, обзвонив не менее десятка людей, ей удалось выяснить следующее.

Актриса Зоя Семенцова ненавидит Алину Вазнис уже на протяжении многих лет, еще с тех пор, когда Алина снималась в музыкальной студии. Подробности может сообщить художественный руководитель студии Дегтярь Леонид Сергеевич, телефон домашний… служебный… адрес…

Ксения Мазуркевич на последнем просмотре в Киноцентре, состоявшемся четыре дня назад, громогласно заявила, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, что Алина ничего из себя не представляет как личность, что вся ее игра «придумана, осмыслена и сделана» самим Смуловым, что Алина – не более чем смазливый фасад, за которым ничего нет. «Не зря же она двух слов связать не может, она же просто тупая, ограниченная и необразованная самка, годная только для того, чтобы спать с режиссером и сниматься крупным планом с голыми сиськами. А что еще вы хотите от дочери неграмотного латышского крестьянина, который ради московской прописки женился на старой деве-еврейке? Феноменальная тупость, помноженная на жидовскую пронырливость». После этого Алина Вазнис проявила интерес к адресу и номеру телефона Валентина Петровича Козырева, отца Ксении. При этом Алина, обычно сдержанная и не яркая в проявлении своих эмоций, выглядела весьма нервозной и настроенной крайне решительно.

И наконец, выплыло новое имя. Некто Харитонов, работающий все в том же «Сириусе». Он брал у Алины Вазнис крупную сумму денег в долг под пятнадцать процентов в месяц и уже несколько месяцев тянул с возвращением. Вчера, то есть в пятницу, 15 сентября, Алина жестко потребовала, чтобы весь долг вместе с процентами был немедленно возвращен.

Итак, три человека, трое подозреваемых. Две женщины и один мужчина. С кого начать?

Мазуркевич

Когда опергруппа уехала, Мазуркевич вызвал к себе Стасова.

– Ты знаешь кого-нибудь из них? – спросил Михаил Николаевич, имея в виду сотрудников милиции.

– Двоих, – кивнул Стасов. – Юру Короткова и следователя Гмырю. Остальных не знаю.

– Как они тебе?

– Я не понял вопроса, – осторожно ответил Стасов.

– Они смогут разобраться?

– Кто ж это знает, Михаил Николаевич, – пожал он плечами. – Это заранее не предскажешь. Как фишка ляжет. А…

– Вот что, – перебил его Мазуркевич, глядя куда-то в сторону. – Брось все свои дела и выясни, где была моя жена вчера вечером.

– Что, опять? – сочувственно спросил Стасов.

– Я сказал – выясни. Только не пыли. Быстро и аккуратно.

– Господи, да о чем вы думаете! У вас ведущая актриса погибла, молодая женщина, а вы…

– Вот об этом я и думаю, – жестко сказал Михаил Николаевич.

– Вы думаете, что ваша жена причастна к убийству? – изумился Стасов.

– Не твое дело, что я думаю. Выясни, где она вчера была, и как можно скорее. Домой она явилась в три часа ночи.

– Как скажете.

Стасов вышел из кабинета не попрощавшись, и Мазуркевич понял, что его начальник службы безопасности чрезвычайно недоволен и обеспокоен. Сам же Михаил Николаевич был не просто обеспокоен. Он был в панике.

В девять утра ему позвонили домой с киностудии и сообщили, что Алина найдена убитой. От телефонного звонка проснулась Ксения. Она слышала весь разговор, и от Мазуркевича не укрылось выражение удовлетворения, мелькнувшее на ее лице. Ну что ж, в конце концов, всем понятно, что сорокачетырехлетняя увядающая шлюха завидует двадцатипятилетней красавице и ненавидит ее молодость, славу, привлекательность. Он тогда не насторожился. Но через несколько часов стало известно, что пропали бриллианты Алины. Вот тут-то и вспомнил он искаженное презрением и холодной ненавистью лицо Ксении, швыряющей ему под ноги дорогие серьги, и ее слова: «Да подавись ты, импотент! Нашел чем испугать. А то я не найду, где взять бриллианты». И Михаила Николаевича Мазуркевича, президента киноконцерна «Сириус», охватил самый настоящий ужас. Да, он слышал, как его жена поливала грязью Алину несколько дней назад на просмотре в Киноцентре. Но о том, что Алина собиралась связаться с его тестем, банкиром Козыревым, он узнал только сегодня. Чему ж тут удивляться, мужья, как говорится, всегда узнают последними. Наверняка Ксения узнала про это раньше. И вот результат… Фильм, в который вложено столько денег, не доделан, на концерне снова повисает огромный долг, а он, Михаил Мазуркевич, был мужем шлюхи, рогоносцем, а стал мужем убийцы. Боже мой, боже мой, за что же ему все это?

Алина Вазнис за девятнадцать лет до смерти

Впервые Алина Вазнис остро почувствовала свое одиночество, когда ей было шесть лет. Ее мать умерла, когда Алине было всего пять, и она осталась с отцом и двумя старшими братьями, тринадцати и девяти лет. Сестра отца сразу же после похорон стала говорить, что Валдису следует как можно скорее снова жениться, пока дом не развалился без женской руки и дети не отбились от семьи. Она же привела к нему какую-то дальнюю родственницу, тоже латышку, привезла ее прямо с хутора, откуда-то из-под Лиепаи. Через полгода после смерти жены Валдис Вазнис женился снова. Инга была молчаливой, скупой на ласку, но работящей и очень доброй. Детей не обижала, дом тянула, а большего от нее и не требовалось.

Однажды на улице к шестилетней Алине подошел парень лет семнадцати. Он был высоким, болезненно худым, с впалыми щеками, на которых ярко горели отвратительные красные прыщи, обрамлявшие большое коричневое родимое пятно. Парень протянул Алине конфету в блестящей золотистой обертке и присел перед ней на корточки. Девочка доверчиво подошла ближе, и тогда парень осторожно взял ее за руку и стал говорить разные слова. Алина тогда почти ничего не поняла, было много незнакомых слов, значения которых она не знала, но по всему выходило, что он собирался снять с нее трусики, а потом что-то делать с ее длинными густыми каштановыми волосами. Сами по себе слова ее не испугали, но вот глаза этого парня… Они были страшными, и все лицо его было страшным, и голос тоже, дрожащий, вибрирующий, и рука его, крепко сжимавшая ее маленькую ладошку, была страшной и почему-то липкой. Внезапно парень запнулся, на мгновение зажмурился, потом тяжело вздохнул и отпустил ее руку.

– Никому не рассказывай, – сказал он, поднимаясь. – А то глаза выколю.

Алина ни минуты не сомневалась, что он свою угрозу исполнит.

Дня два она мучилась, потом все-таки спросила старшего брата Иманта, которому уже исполнилось четырнадцать лет.

– Имант, а что такое сперма?

Брат побагровел.

– Не смей произносить это слово, – строго сказал он. – Это очень плохое слово, и если маленькие девочки его произносят, у них во рту вырастают отвратительные лишаи. Запомнила? Ты все запомнила?

– Да, Имант, – послушно ответила маленькая Алина. – Я больше никогда не буду произносить это слово.

Но пообещать было легче, чем сделать. Это было единственное незнакомое слово, которое ей удалось запомнить из бормотания того парня, и любопытство все-таки пересилило. Еще через несколько дней она спросила об этом свою подружку в детском саду. Та тоже не знала, что такое сперма, но пообещала выяснить у родителей. На другой день подружка пришла в садик и прямо с порога заявила:

– Я больше не буду с тобой водиться. Моя мама сказала, что ты плохая, испорченная девчонка, раз говоришь такие грязные слова, и я не должна даже близко к тебе подходить, чтобы не заразиться твоей испорченностью.

К вечеру и остальные дети в группе стали сторониться ее. Ночью, уткнув лицо в подушку и заливаясь горькими слезами, девочка думала в отчаянии: «Ну и пожалуйста, ну и не надо со мной дружить. Я больше никогда никому ничего не расскажу про себя. Никогда. Никому. Ничего. Никто мне не нужен. И я никому не нужна. Я буду совсем одна… Совсем одна…»

Долгие годы возле нее будут только трое мужчин и чужая неласковая и неразговорчивая женщина. Алина привыкнет быть одна и никому ничего о себе не рассказывать. Она привыкнет жить без подруг, без задушевных бесед, без доверительных откровений. А если бы брат Имант сначала спросил, откуда она узнала это запретное для шестилетней девочки слово… И если бы воспитательница в детском саду поинтересовалась, отчего это дети больше не хотят играть с маленькой Вазнис… И если бы Валдис или Инга Вазнисы обратили внимание на то, что у Алины совсем нет подружек, никто ей не звонит, не приходит в гости и не зовет к себе… Но Алина хорошо училась и не болела, а стало быть, пристального внимания отца и мачехи не требовала. Если бы Имант не напугал ее лишаями во рту, если бы родители подружки не сказали, что она заразная, раз говорит такие мерзкие слова… Если бы…

Но случилось так, как случилось. И отныне Алина Вазнис была обречена на одиночество и постоянное, запрятанное глубоко внутри, глухое, болезненно ноющее отчаяние.

Глава 2

Каменская

Леонид Сергеевич Дегтярь, основатель и художественный руководитель музыкальной студии киноконцерна «Сириус», уже слышал о случившейся трагедии и потому живо и охотно откликнулся на Настину просьбу встретиться и поговорить. Уже несколько дней его мучил радикулит, и он, долго извиняясь и оправдываясь, предложил ей приехать к нему домой. Жил он в той же части Москвы, что и сама Настя, и около девяти часов вечера в субботу, 16 сентября, она переступила порог его большой и очень своеобразной квартиры.

Леонид Сергеевич, замотанный от шеи до бедер в теплые пуховые платки, выглядел глубоким старцем, хотя Настя, наведя о нем предварительные справки, знала, что ему всего пятьдесят два года и в «хорошем» состоянии он прекрасно ходит на лыжах и с удовольствием играет в волейбол. Едва войдя в квартиру, Настя услышала знакомые с детства звуки увертюры к «Травиате». Она тут же вспомнила, что, изучая утром программу телевидения, отметила галочкой фильм-спектакль, который должен был идти по петербургскому каналу примерно в это время, и от души пожалела, что теперь придется его пропустить. А ей так хотелось послушать. Впрочем, может быть, не все еще потеряно: раз хозяин квартиры тоже включил телевизор, значит, и ему это интересно. Авось удастся хоть краем уха…

– Проходите, пожалуйста, – сделал гостеприимный жест Дегтярь. – Я прошу прощения, сейчас я включу видеомагнитофон, чтобы записать «Травиату», пока мы будем с вами беседовать. Потом послушаю.

– А на две кассеты нельзя записать? – вырвалось вдруг у Насти против ее воли. Она даже сообразить не успела, что делает, а язык сам произнес эти слова.

Леонид Сергеевич бросил на нее удивленный взгляд и шаркающей походкой направился в комнату.

– Разумеется, можно и на две. Вы тоже любительница? Или интересуетесь просто так, по службе?

– Нет, не по службе. Я люблю оперу, а «Травиату» особенно.

Дегтярь подключил параллельно два магнитофона, вставив в них кассеты, и повернулся к Насте:

– Почему именно «Травиату», позвольте спросить? Музыка красивая?

В его тоне Настя уловила легкую издевку настоящего меломана и знатока над поверхностной дилетанткой. Конечно, оперу по-настоящему знают сейчас немногие, куда уж тут работнику милиции. Но «Травиату», по крайней мере по названию, знают практически все. Поэтому сказать, что любишь эту оперу, это все равно что сказать: «Я очень люблю Пушкина, особенно «Евгения Онегина».

– На самом деле я люблю «Травиату» и «Пиковую даму», – улыбнулась Настя. – Потому что они – про жизнь, про настоящие трагедии, про любовь и смерть. Про живых обыкновенных людей, проще говоря. А не про королей, принцесс, злых волшебников и переодетых героев. Что же касается музыки, то в этой части мне больше нравится «Трубадур» и «Битва при Леньяно». Но это дело вкуса, конечно.

– Да? – внезапно оживился Леонид Сергеевич. – Забавно, ну надо же, как забавно…

– Что вас так позабавило? – насторожилась Настя.

– Именно из-за «Трубадура» и произошел скандал между Алиной Вазнис и Зоей Семенцовой…

…Музыкальная студия киноконцерна «Сириус», помимо клипов с хитами, взялась снимать видеофильмы-оперы. Фильмы эти предназначались для узкого круга настоящих меломанов, которые не удовольствуются тем, что возьмут кассету в прокате и один раз ее прокрутят, а будут покупать их, чтобы слушать постоянно. Кассеты эти были очень дорогими, но дело себя окупало. Для фильма подбирались хорошие актеры, делались отличные декорации, много снимали на натуре, а озвучание шло при помощи официальных или пиратских записей знаменитых певцов и самых лучших оркестров. Хорошо известно, как трудно подобрать молодого стройного тенора или юную прелестную сопрано, чтобы и вокальное, и драматическое мастерство их украсило фильм. Великий Карузо был маленьким и толстым. Лучшее современное сопрано мира – Монсеррат Кабалье, но она же в экран не влезает. Паваротти – тучен, Каррерас – строен, но мал ростом. Стройный и высокий Доминго при любом гриме не сойдет за молодого. А заставить истинного знатока приобрести кассету можно только вокалом мирового класса. Поэтому приходилось комбинировать.

Алина Вазнис начала подрабатывать в студии сначала на эпизодах, потом ей доверили роли второго плана. Полина в «Пиковой даме», Амнерис в «Аиде», Алиса в «Лючии ди Ламмермур». После того как удалось записать «Трубадура», поставленного в «Метрополитен Опера» с Лючано Паваротти и Миреллой Френи, Дегтярь задумал сделать и этот фильм. На центральную женскую роль молодой красавицы Леоноры пригласили пробоваться Алину Вазнис, а на вторую женскую роль, старой цыганки Азучены, – Зою Семенцову. Зое было уже хорошо за сорок, от неумеренного употребления алкоголя внешность ее давно потеряла свежесть, и на роль старой цыганки она подходила, как говорится, «более чем». И вдруг, как гром среди ясного неба, к Дегтярю заявилась Алина Вазнис и сказала такое, от чего у Леонида Сергеевича искры из глаз посыпались.

– Я хочу играть Азучену, – заявила девушка.

– Чего ты хочешь играть? – переспросил худрук, он же режиссер «Трубадура», решив, что ослышался.

– Я хочу играть Азучену, – повторила Алина.

– Ты больна? У тебя голова не в порядке? Какая Азучена? Это старая цыганка, прочти либретто, если не знаешь. Ее будет играть Зоя.

– Я читала либретто, и поэтому хочу играть Азучену. А Леонору я играть не буду. Она мне не интересна. Любит одного, и чтобы не выходить замуж за другого, готова принять постриг и уйти в монахини. А когда любимому предстоит умереть, выпивает яд, чтобы не пережить его. Цельный характер, все просто, как пряник. Что тут играть-то?

– Вот это и играть, цельный характер. Я не понимаю, чего ты хочешь, – развел руками Леонид Сергеевич.

– Мне неинтересно играть Леонору, – упрямо повторила Алина. – Отдайте мне Азучену.

Страницы: 12 »»

Читать бесплатно другие книги:

Хочешь сделать как лучше, а получается... Ужасная история! Я, частный детектив Евлампия Романова, со...
Вот так фишка – украли фишку! Прямо из дома! И, получается, что я, Евлампия Романова, сама навела гр...
Иван Подушкин не в состоянии больше терпеть тиранию владелицы детективного агентства «Ниро». Но прих...
Любовь – страшная сила, это давно известно. Из-за нее происходят невероятные вещи! И я, Виола Тарака...
Очень часто читатели задают мне одни и те же вопросы: правда ли, что я усыновила Аркадия, удочерила ...
Верхом на «Титанике»… Что, сложно представить? Но именно такой образ пришел в голову Ивану Павловичу...