Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 2 Перумов Ник
– Что, оробели? – спокойно, не повышая голоса, сказал Патриарх. – Намочили штаны? Сейчас побежим сдаваться и просить прощения? Фихте! Давай гони своих бездельников! Я должен знать, что там случилось…
Аврамий всё сделал правильно. Ему в отличие от того же гнома – помощника Ланцетника – не требовалось копить обиды на магов. В любой Империи есть люди, превыше всего – и даже собственной жизни – ставящие так называемое благо государства, разумеется, так, как они его сами понимают. Под благом Империи легат понимал безусловное повиновение Императору и всяческое укрепление его, Императора, власти. Так решили боги, так решил Спаситель. Значит, так будет лучше и для людей. А когда на Империи, как пиявки, висят маги… то чем скорее они уйдут, тем лучше.
Радугу Аврамий знал не понаслышке. Его родная сестра была волшебницей Ордена Лив. И семья ничего не слыхала о ней вот уже семь лет – с того момента, как четырнадцатилетняя девочка-подросток без колебаний переступила порог башни магов в Мельине.
Когорта шла неплохо. Легат служил не так долго, однако все старые воинские хитрости знал назубок. В городе достаточно более-менее безопасных крысиных нор, где можно отсидеться. Центурионы не станут спешить выдавать беглецов, если дело, по их мнению, грязное. Однако сейчас манипулы шли ходко и ровно, не нарушая строя, длинной железной змеёй, протянувшейся по улицам замершего от ужаса города.
И никто не пытался улизнуть от отработки своего легионерского жалованья.
Белый Город остался позади. Впереди – Кожевенные ворота и за ними – город Чёрный. Там, где сейчас вот-вот начнётся настоящее дело.
Кожевенные ворота… Слишком узки. Стары и слишком узки. Манипулам придется перестраиваться на ходу. Затор. Потеря времени…
Когорта Аврамия не зря набиралась из мельинских уроженцев. И потому никто не удивился его команде:
– Через стену! На крюках!
Отчего-то легату очень не хотелось протискивать свою когорту, все восемьсот мечей, через узкое игольное ушко старых ворот. Стража от них уже ушла, но тяжеленные створки были наглухо закрыты. Засов – настоящее бревно – задвинут до отказа.
– Открывайте! – бросил легат.
Его когорта уже разворачивалась вправо и влево от ворот. Легионерские сапоги ступали по плоским крышам, во множестве летели забрасываемые за края бойниц крюки с длинными верёвками; десятки людей уже лезли вверх.
Несколько воинов рысью подбежали к воротам. Засов медленно двинулся в сторону.
Легат Аврамий отчего-то с тревогой взглянул на вечернее небо – по-осеннему тёмное и недоброе. И – отошёл подальше от Кожевенных ворот.
В следующий миг Радуга показала, что слухи о её растерянности и неспособности контратаковать, мягко говоря, преувеличены.
Аврамий видел, как это было. Видел, как облака внезапно набрякли алой сияющей каплей. Как эта капля потянулась вдруг вниз, как стремительно истончилась огненная нить, ещё удерживавшая страшный подарок магов высоко над землёй, и как наконец эта нить не выдержала и огненная капля сорвалась.
Земля встала на дыбы. Жидкий огонь плеснул во все стороны, и всё, к чему он прикасался, тоже обращалось в огонь. А там, куда упала капля, там, где только что были Кожевенные ворота и прилегавшая к ним небольшая площадь (вместе с парой-тройкой домов), там сейчас кипел котёл чистого белого пламени. В небе же, размётывая тучи, стремительно рос чёрно-алый огненный гриб, плюющийся короткими молниями, разбрасывающий вокруг себя десятки и сотни таких же капель, что и породившая его самого, только поменьше…
От десятка легионеров не осталось ничего, даже пепла.
Аврамий с трудом приподнялся на локте. Дорогу преграждал костёр – костёр, в котором пищей пламени служил сам камень. Горели скелеты привратных башен, горели остовы соседних домов, по несчастью возведённых слишком близко; пылала мостовая, расплавленная алая масса мало-помалу проваливалась всё глубже и глубже, словно огонь, раз получив пищу, и не думал успокаиваться. С шипением и треском полыхала стена – точно деревянная, а не из крепчайшего камня. Однако легионеры как ни в чём не бывало продолжали лезть через неё.
Аврамий дал знак сигнальщикам. Пусть разверзнутся небо и земля, пусть облака запылают огнём, когорта должна услышать знакомый приказ: «Рассыпься и жди!»
Удостоив пожар не более чем парой взглядов, легат махнул окружавшим его охране и сигнальщикам. Время идти за стену и им. Когорта ждёт.
А маги хоть и сильны, но тоже промахиваются.
«Будем надеяться, что этот промах не останется единственным», – подумал легат, отпуская верёвку по другую сторону стены.
Оставаться в стороне, когда его воины штурмуют подворье Лива, Император не мог и не хотел. Вычурные доспехи с гербом державы – разъярённым василиском – были выкованы гномами. Император сам испытывал нагрудник. Пущенное со всей силы копьё сломалось, а на блестящей поверхности металла не осталось даже царапины. Давно, очень давно были сотворены эти доспехи… в те годы, когда люди и гномы помирились на время.
Когда вместе сражались против эльфов и Дану.
На высокой арочной галерее внезапно появилась облачённая в голубое женская фигура. Император едва успел вскинуть руку, останавливая мигом нацелившихся в волшебницу арбалетчиков.
Он угадал – чародейка высоко подняла не отягощённые оружием руки в знак того, что хочет говорить. Понятно, что маги не нуждались в мечах и стрелах; однако повернутые к врагам открытые ладони всегда означали только одно – знак мира, предложение переговоров.
– Что произошло, повелитель?! – с неподдельным отчаянием в голосе выкрикнула волшебница. – Зачем это безумие? Почему ты убиваешь нас? Что мы тебе сделали?..
Чёрный камень в перстне Императора потеплел, как и всегда, если рядом начинала твориться какая-то волшба.
Сулле, второму легату и командиру манипулы арбалетчиков, достаточно было одного едва заметного кивка головы повелителя.
Воздух на миг потемнел и сгустился от стрел.
А перед облачённой в голубой плащ чародейкой засветился жемчужно-серый овал призрачного щита. Слишком мало времени оставалось у неё на более изощрённое заклятие.
Тяжёлые железные дроты, что насквозь прошивали всадника в полном защитном вооружении, бессильно отскакивали от новосотворённой преграды.
– Это твое последнее слово, Император? – донеслось с высокой галереи. – Тогда да узришь ты гнев…
Император вскинул руку. Впереди уже нарастал рёв хлынувших внутрь подворья легионеров; у Голубой волшебницы оставалось совсем мало времени на достойный ответ, и Император надеялся, что его чёрный камень в состоянии хотя бы ненадолго отвлечь чародейку.
Теплота камня означала творение чар. И сейчас эта теплота поднималась от перстня вверх по руке. Камень – и заключённое в нём существо – готовились исполнить приказ. Подарок самой Радуги обращался против неё. Пусть это далеко не самый сильный амулет, не самый сильный талисман, но в течение многих столетий он верой и правдой служил повелителям Империи, он помнил каждое биение сердца каждого из Императоров, он знал вкус их крови, что, случалось, лилась на него из ран; и нынешний владелец перстня верил, что всё это не могло пройти бесследно.
Вокруг вытянутой руки Императора стремительно сгущалось багряное облако. Всё, о чем он мог сейчас мечтать, – это если не рассеять, то хотя бы растянуть прикрывавший волшебницу щит.
Силы камня пришли в движение; они видели цель и сами знали, что делать.
Десятки и сотни крошечных крылатых существ, состоящих из одних лишь кожистых крыльев и жилистых лап с громадными когтями, что призваны были для одной-единственной цели, с истошным воем рванулись в атаку. Им было отпущено совсем немного времени, вся жизнь их длилась несколько мгновений – долететь до щита волшебницы… и всё.
Могучие силы, вызвавшие эти существа к жизни, давшие им на мгновение новые тела, вновь свёртывались тугими глобулами, уходя внутрь чёрного камня.
По руке Императора струилась кровь, обильно сочась прямо из пор. «Камень ничего и никогда не делает даром, если только не спасая жизнь своего господина – или, может, просто того, кому он разрешает носить себя?» – вдруг подумалось Императору.
Повелитель повернулся к Сулле, но командир арбалетчиков уже всё сделал сам. Имперские стрелки умели перезаряжать своё страшное оружие за считанные мгновения, с невообразимой быстротой ловя прицел.
Пёстрая туча вызванных камнем существ уже вцепилась в края сотворенного волшебницей щита.
– Прочь! Прочь, вы!.. – услыхал Император отчаянный вскрик девушки.
Слишком поздно.
Крылатые твари горели и корчились в мгновенно брошенном чародейкой огненном шлейфе, но свое дело они сделали. На краткий миг, но они растянули, разорвали несокрушимую, казалось бы, преграду, открыв дорогу второму залпу арбалетчиков Суллы.
На сей раз имперские стрелки не промахнулись.
Огонь ничего не мог сделать с железными дротами. Растянутый, с прорехами щит тем не менее отразил почти все стрелы – за исключением двух. Одна вошла в щеку волшебницы, пробив навылет голову, другая впилась под левую грудь.
Маги Семицветья живучи. Могучие чары не раз и не два спасали даже самых тяжелораненых. И, наверное, будь стрела лишь одна, волшебница Лива сумела бы спасти себя.
Но на два смертельных ранения её не хватило.
Арбалетные стрелы отбросили девушку к дальней стене галереи – такова была сила удара. Голубое, ещё не успевшее пропитаться кровью платье исчезло за изломом парапета.
Когорта отозвалась восторженным рёвом.
Легионы Империи умели брать приступом любые крепости. Вот и сейчас – не прошло и мгновения, а вверх уже летели канаты с крюками и самые отчаянные уже карабкались по ним, точно обезьяны в южных лесах.
Однако здесь не было мэтра Ланцетника с его травами. Гибель одной магички ещё не означала поражения остальных.
Император скомандовал общую атаку. Скорее, скорее, пока остальные не оправились от потрясения, пока не выстроили новую защиту; он понимал, что использовать чёрный камень вторично уже не сможет.
Резервные манипулы двинулись на приступ.
Глава вторая
– Будь я проклята! – громко сказала Клара Хюммель сама себе. – Пусть я достанусь на потеху оркам, если я хоть что-нибудь понимаю! Она стояла возле южных, Морских ворот Мельина. Широченный, вымощенный брусчаткой Тракт вел на полдень, к недальнему морю, вел по высокому речному прилугу. Внизу теснились пристани – многие купцы предпочитали сами подниматься вверх по течению, продавая свои товары в Мельине, где цены традиционно держались выше, чем в приморских городах юга.
Насколько Клара могла припомнить, ночной Мельин никогда не отличался спокойствием и умиротворённостью. И хотя волшебница редко бывала здесь, о катакомбах, вполне пригодных для развлечения боевого мага её ранга, она, конечно же, слышала. Как и о веселых кварталах Чёрного Города, куда, случалось, заглядывали даже её товарищи по Гильдии.
Однако такого фейерверка она, конечно же, не ожидала.
Всё вокруг было залито мрачным алым светом, трепещущим, словно в неистовой пляске смерти. Зарево над городскими кварталами поднялось до самых звёзд, заставляя стыдливо померкнуть ночные светила. Доносились тяжкие удары, словно исполинский молот раз за разом бухал о землю. То и дело вверх взмывали языки ярко-жёлтого пламени, рассыпающиеся среди чёрных дымных облаков тучами подвижных, весёлых искр.
И та незримая для простых смертных среда – таинственный воздух магов – прямо-таки дрожала и звенела от мощи пошедших в ход заклятий.
– Если все это устроил ты, мой мальчик, то, право же, тебя надо приволочь в Академию хоть на аркане, – пробормотала Клара себе под нос.
Волшебница постояла возле наглухо запертых ворот ещё некоторое время, размышляя. Судя по всему, выследить мальчишку в Мельине с помощью магии сейчас не удастся. Клара Хюммель была крайне невысокого мнения о чародеях Радуги, но при том безумии, что творилось сейчас в городе, при таком возмущении всех магических потоков нечего было и думать отыскать тончайший эфирный след беглеца.
Клара витиевато выругалась. Её проклятие заставило бы покраснеть даже городового орка, поелику в нём упоминались все без исключения родственники неназванной персоны до двенадцатого колена и перечислялись разнообразные способы интимных отношений между ними. Отношения эти отличались известной экзотичностью, причем зоофилия была, пожалуй, самым невинным извращением из всех.
Облегчив таким образом душу, Клара подошла к воротам. Стража сбежала – волшебница не чувствовала поблизости ни одного живого существа.
– Хотела б я знать, с кем они тут дерутся, – сообщила чародейка запертым дубовым створкам. Те сочувственно промолчали.
Как всякий боевой маг высшего класса, Клара Хюммель умела летать – хотя прибегала к этому крайне редко. Заклятье левитации требовало огромных сил, вызывая вдобавок после этого дикие головные боли и тошноту, точно при беременности. Но сейчас, похоже, без этого было не обойтись – разносить ворота вдребезги волшебница не хотела, а карабкаться по верёвкам считала несолидным. Лучше уж пусть поболит голова, чем она унизится сама перед собой.
Она потратила довольно много времени, сплетая сложное, изощрённое заклинание, однако пускать его в ход отчего-то не спешила. То самое шестое чувство, которым так часто обладают маги, всегда слыло Клариной сильной стороной. И сейчас что-то подсказывало ей – жди здесь. Не уходи. Жди.
Своего внутреннего голоса Клара старалась слушаться. За долгую – для боевого мага в особенности – жизнь себе она научилась доверять.
Она ждала, стараясь не обращать внимания на полыхающее зарево.
До утра было ещё далеко.
На окровавленную, но ещё живую и дергающуюся руку-лапу козлоногого чудища с торчащим обломком кости было страшно даже смотреть, не то что касаться. Фесс не обольщался – такие твари наверняка очень живучи, куда как живучее людей или даже магов; воин Серой Лиги не удивился бы, узнав, что вместо оторванной козлоногий уже заимел новую конечность.
Он стоял в неприметном тупичке возле пересечения Дровосечной и Углежогной улиц. Эти места Чёрного Города Фесс знал более чем хорошо. Обычно здесь было тихо. Лихой народ сюда захаживал редко – многим ли разживёшься у бедняков?
Однако сегодня была такая ночь, что переворачивает всё на свете. Изумленный Фесс увидел взбудораженных мужчин с кольями и топорами в руках; увидел женщин, похватавших домашние резаки и прикрутивших их верёвками на манер наконечников копий к длинным ручкам от мётел; увидел детей, подростков с пращами, шмыгающих под ногами взрослых; увидел всё то, что на обычном языке называется мятежом.
Он увидел размётанный в клочья дом; не осталось даже фундамента, одна безобразная яма да груда обугленных брёвен. Фесс втянул ноздрями воздух – гарью совершенно не пахло. Дом сжёг не обычный огонь, его уничтожила магия.
Он увидел тела на обочине – неузнаваемые, полуобугленные, с чудовищно разорванными животами. И тоже – никакого запаха. Обитателям этого дома очень сильно не повезло.
Руки сами собой взяли глефу на изготовку, хотя Фесс понимал, что сейчас сражаться здесь совершенно не с кем. Маги разили издалека, оставаясь неуязвимыми в своих зачарованных башнях.
Его, конечно, заметили. Но, хотя по-воински одетые и до зубов вооружённые люди едва ли особенно часто встречались в этой части Чёрного Города, особого внимания Фессу никто не уделил. Ему даже пришлось схватить за рукав дюжего мужика с топором на длинной рукоятке, чтобы узнать хоть что-нибудь.
– Где они? – в лоб спросил Фесс. Ясно, что задавать сейчас вопросы типа «А с кем это вы, голубчики, тут дерётесь?» было по меньшей мере опрометчиво.
– В башне попрятались, гады. – Мужчина ничуть не сомневался, что под «они» подразумеваются именно враги, чародеи Радуги. – Засели, сволота, и огнём плюются. Эвон Даркин дом сожгли. И Даркины все погибли. Лютой смертью. – Он неожиданно хлюпнул носом. Видно, погибшие Даркины приходились ему кем-то большим, чем просто соседи.
– А чего именно сюда-то плюнули? – спросил Фесс, держа глефу на изготовку.
– А Дану их знают! – Мужчина злобно ощерился. – Не видал я. Только уж когда стукнули, увидел. Как дом рушится, значит, увидел, – уточнил он.
– Ну так что ж, пошли тогда к башне. – Фесс перехватил оружие поудобнее. – Пошли, и, клянусь, никакая магия им уже не поможет!
Они влились в толпу. Разрозненные группки к тому времени успели превратиться в настоящий людской поток. Очевидно, внимание чародеев привлекло что-то иное – в стороне, левее, где-то около Самоцветной улицы, раздалось пять или даже шесть громких хлопков, словно какой-то исполин от души аплодировал закончившим выступление артистам.
Фесс невольно вздрогнул. Он знал – и, следовательно, мог чувствовать достаточно, чтобы понять, какой силы магия пошла в ход.
Толпа, очевидно, тоже научилась уже кое-чему. Кто-то вскрикнул, раздались многоголосые проклятия, заплакали женщины. Фесс повернул голову – в багрово-чёрное небо медленно поднимались пять витых столбов золотисто-жёлтого пламени.
Воин вздрогнул. Защиты от этих чар он не знал. Если его накроет…
Внезапно и сильно заныло плечо, так что он даже скривился от боли.
Они миновали большой, наполовину сожжённый трактир. На мостовой лежали неубранные трупы – не меньше двух десятков. Сюда, похоже, маги ударили прицельно.
Башня Зелёного Ордена гордо стояла посреди неширокой площади, подобно всем остальным твердыням Радуги в пределах кварталов Мельина. Вокруг неё в беспорядке были набросаны тела – похоже, первый штурм дорого обошёлся восставшим.
– Спервоначалу огнём плевались, – выдохнул прямо в ухо Фесса его давешний собеседник. – А вот теперь что придумают?..
Маги Радуги и впрямь могли придумать многое. Могли, например, сотворить заклятье Перемещения и дружно покинуть башню, предоставив горожанам разбивать лбы о её несокрушимые стены и терять людей под ударами охранных чар.
Острый шпиль башни тонул в багряных клубах дыма. На противоположной стороне площади горело несколько домов – тоже, как видно, под действием волшебства, потому что пламя не дерзало перекидываться дальше.
На балконах и высоких галереях башни не было видно ни души. Казалось, огонь возникает сам по себе, ниоткуда, словно карающий гнев самих богов.
Однако никаких богов тут не было.
Фесс застыл, вжимаясь в покосившуюся стену дома – плохая защита, но всё же лучше, чем никакой. Он понимал, что шансов у нападающих нет. Пусть даже они завалят трупами все подступы к бронзовым воротам.
Наверное, в иное время он попытался бы проникнуть в башню через подвалы и катакомбы – он не сомневался, что каждый подобный оплот Радуги имеет хотя бы один потайной отнорок. Но, конечно же, не сейчас.
Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, пытаясь уловить ток пронзающих весь тварный мир потоков магической энергии, зачерпнуть в них Силу – он ведь был как-никак магом, хотя и не закончившим кичливую Академию в родной Долине.
И немедленно ощутил опаляющий гнев. Кто-то, куда более сведущий в магической войне, нежели Фесс, держал в тугом узле все доступные воину потоки. Фесс видел разворачивающееся покрывало мрака и пару горящих огнём глаз на нём – Страж Силы заметил чужака и готовился к отпору.
Первое, что сделала Радуга, – это постаралась защитить себя от волшебников-ренегатов.
Фесс с мучительной болью еле-еле сумел оторваться от двинувшегося на него чудовища.
Он не успел даже подумать, что же делать дальше, как левее, там, где в площадь вливался крошечный проулок Старьёвщиков, кто-то истошно завопил, и крик этот подхватили сперва десятки, а затем и сотни глоток.
– На приступ, на приступ, на приступ, на приступ!
Так бывает, что людям кажется – они неуязвимы. Им кажется, что стены рухнут от одного их боевого клича. Им кажется, что ворота откроются сами по себе и засовы отодвинутся тоже сами, едва их ладони коснутся створок.
Боевое безумие. Когда целое войско обращается в сонм разъярённых берсерков, не замечающих ран, не чувствующих боли и не боящихся смерти. Не боящихся и не замечающих даже собственной гибели.
Фесс распластался по стене, вжался в неё, понимая, что бежать вместе со всеми – это смерть куда более верная, чем если прыгать с обрыва в тысячефутовую пропасть. Он очень хотел бы зажмуриться – даже у воинов Серой Лиги наступает предел. Но глаза отказывались закрываться. Веки не повиновались. И, оцепенев, оледенев, Фесс смотрел.
…Толпа хлынула со всех сторон, из всех улиц, улочек, проулков и просто щелей между домами. Фесс и представить себе не мог, что багровая тьма таит в себе столько народу. Мелькнули стрелы, лучники целились в окна верхних ярусов и бойницы – нижних. «Напрасная попытка, – подумал Фесс. – Никому из магов нет нужды стоять на виду или хотя бы около бойницы. Они сейчас все внутри, собрались вокруг талисманов, вокруг напоенных магической силой кристаллов, что помогают улавливать и использовать даром текущие реки Силы; ничто не заставит магов высунуть даже и нос, а вот от толпы сейчас ничего не останется».
Конечно, маги могли бы прибегнуть к иллюзии, внушить атакующим панический ужас и, наверное, небезуспешно… если бы попытались сделать это немного раньше. Сейчас толпу не остановила бы и орда огнедышащих драконов.
Раздалось глухое «зумпф!», словно целая стая исполинских китов выдохнула разом. Башня засверкала нестерпимым блеском, от кончика шпиля до самых фундаментов, окна превратились в чёрные провалы на фоне ослепительного сияния, а потом пламенеющая тень самой башни вдруг резко поднялась вверх, раскрываясь точно зонт и нависая над полной народу площадью исполинским шатром. Фесс судорожно зашептал про себя затверженную ещё с детства молитву-оберег. Ничто иное защитить его уже не могло.
Пылающая сеть рухнула вниз, и площадь в одно мгновение обернулась истинным адом. Огненные нити распарывали бегущих, словно на пути огня оказалась не полная крови человеческая плоть, а плавкий воск свечей. Зашипел и потёк камень; кровь убитых мгновенно вскипела, и площадь окуталась густым паром.
Фесс наконец-то смог закрыть глаза. Но он знал, что крики умирающих будут преследовать его теперь даже за гранью смерти.
Однако сеть смела далеко не всех. Слишком далеко отстояли друг от друга слагавшие её нити; наверное, половина атакующих избегла этой участи. Перепрыгивая через тела упавших, скользя и падая в покрывшей камень горячей, парящей крови, они бежали дальше – вперёд, вперёд, только вперёд, к воротам!
Фесс мельком подумал: «Неужто маги настолько боятся, что прибегли к таким чарам? Ведь если б они просто заперлись в башне…»
Теперь из бойниц вырвался целый рой зеленоватых шаровых молний. Запахло свежестью, как при грозе. Однако Фесс ясно видел – это второе заклятье куда менее мощно, нежели первое. Огненная сеть скосила полтысячи человек; от второго погибло самое большее сотня. Уцелевшие издали дикий вой, добежав наконец до вожделенной башни; створки ворот задрожали и загудели от обрушившегося града ударов; тотчас начали расти живые пирамиды.
Фесс и представить себе не мог, что мельинские обыватели так хорошо умеют штурмовать укрепления. Не мог и представить, что ненависть к магам настолько глубока, что может бросить людей на верную смерть, и они будут умирать с яростно-бессмысленным боевым кличем на устах.
Волшебники Долины, как правило, пренебрежительно относились к простым смертным. Но в эти мгновения Фесс понял, что сам бы он никогда и ни за что не нашёл в себе сил с таким высоким презрением к собственной жизни рвануться навстречу уничтожающему огню. Он думал, как победить и выжить. Умиравшие на площади люди думали только о том, чтобы победить.
Откуда-то появился импровизированный таран – вывороченный из земли привратный столб с окованным навершием. Десятки рук раскачали столб, железо грянуло в бронзу дверей, и Фесс, замирая, понял, что маги проигрывают, несмотря на все свои силы. Они сожгли сотни и сотни, но оставшиеся с муравьиным упорством продолжали штурм, не разбегаясь в ужасе и не поднимая рук, моля о пощаде. Если народ ворвётся в башню, защитникам придется совсем плохо. Чародеев просто задавят числом, и тут уже не поможет никакая магия… кроме разве что самой изощрённой. Но ею, казалось Фессу, аколиты Флавиза не владели.
Сверху, из окон, вниз полетела зеленоватая светящаяся пыль, словно стаи мелких мотыльков. Защитникам пришлось встать к бойницам. Очевидно, в башне не нашлось достаточно сильного мага, чтобы вновь объединить мощь всех чародеев, зачерпнуть сил в неиссякаемых магических реках и ударить, применив заклятие наподобие той огненной сети, обратившей во прах самое меньшее пять сотен человек. Каждый волшебник сражался сам за себя.
Зелёная пыль опустилась на головы штурмующих, и боевой рёв толпы тотчас прорезали истошные вопли. Пыль мгновенно въелась в плоть, пожирая кожу, кровь и мышцы; мелькнули обнажившиеся кости. Таран упал; однако на место погибших тотчас же встали новые. Лучники, не скрываясь, били и били по окнам и бойницам, били почти что в упор, и Фесс видел, как чёрные росчерки стрел то и дело врывались в узкие тёмные щели.
Звук ударов внезапно изменился – запоры и петли начали поддаваться. Ещё немного, и створки рухнут.
Очевидно, в башне это тоже прекрасно поняли.
Обмерев, Фесс увидел медленно разгорающееся над шпилем зеленоватое сияние. Он чувствовал магию – магию рвущую, разрыхляющую, ломающую преграды, но притом отнюдь не убийственную. Воин не понимал, что задумали защитники; ему и в голову не могло прийти, что…
Брусчатка площади заходила ходуном. Тут и там появились провалы, над ними тотчас же закурился дымок. Потянуло мерзкой вонью, и тут Фесс осознал, что происходит.
«Тупица!» – только и успел он обругать себя, бросаясь вперед.
Маги нашли самое простое решение. И, наверное, самое лучшее.
Целые столетия Мельин простоял на раскинувшейся под его улицами паутине старинных катакомб, проложенных руками ещё дочеловеческих рас. Фесс знал, что самые старые выработки восходят к временам, когда здесь и слыхом не слыхивали не только о людях, но даже об эльфах, гномах и Дану.
Потом пришли новые хозяева и, не утруждая себя, возвели новые дворцы и хижины на старых фундаментах. Вот тогда-то в подземельях Мельина и появилась – во множестве! – та самая Нечисть. Правда, долгие годы мир подземный и мир наземный не слишком-то беспокоили друг друга. Обитатели Мельина быстро усвоили, что глубоко им лучше не лезть, а обитатели катакомб, несмотря на всю свою звериную тупость, – что двуногих обитателей поверхности лучше не трогать. К тому же регулярные удары Радуги, точно метла мусор, выметали из подземелий целые легионы свежих трупов.
Однако, несмотря на это, Нечисть под Мельином никогда не переводилась. Питалась чем придётся, отбросами большого города в том числе.
И ждала, ждала, ждала…
…Из провала с писком ринулась целая лавина тварей, чем-то похожих на здоровенных крыс, только покрытых грязно-зелёной чешуей. Из другой ямины высунулась огромная усатая морда громадного безглазого червя; из третьей вывалился клубок спутанных щупалец, тотчас сграбаставших и потащивших к себе живую добычу.
Фесс видел, как падали люди, как в их руках замелькали, вздымаясь и опускаясь, дубины, топоры и самодельные копья. Однако маги, похоже, стянули сюда Нечисть из-под всего Мельина. Были тут и отродья, каких Фесс никогда не встречал и даже не подозревал, что такие существуют. Гигантов было мало – им труднее найти пищу да и вообще передвигаться по тесным, извилистым ходам катакомб; однако зубастой мелочи хватало.
Фесс наотмашь рубанул глефой по голове только-только высунувшегося из провала червя. Лезвие просекло плоть на всю глубину – черви эти тем и отличались от змей, что не имели ни черепа, ни даже костей.
Фонтан зелёной дурно пахнущей слизи взлетел, наверное, футов на шесть. Туша провалилась обратно в темноту; Фесс собрался было запечатать дыру заклинанием, но впереди уже разгорелась настоящая битва. Обитатели верхнего Мельина сражались с обитателями нижнего.
О башне и магах все словно бы забыли.
Это было тоже яростное сражение; подстёгиваемые магией твари нападали, не помня себя, забыв об осторожности и страхе перед огнём. Висли на людях чудовищными гроздьями, пуская в ход и клыки, и когти, и щупальца. Ядовитые жвалы, стрекала, острые шипы гребней – в ход шло всё.
Фесс врезался в кипящее море тварей. Воин Серой Лиги рубил с такой быстротой, что оба клинка глефы слились в одно шелестящее кружение; чёрная и зелёная кровь взмывала потоками, когда очередное сердце лопалось, разрубленное надвое зачарованной сталью.
Фесс оставлял позади себя настоящую просеку. Спасти его могла только быстрота, нельзя было дать тварям вцепиться ему в ноги – что они обычно проделывали со своими противниками.
Его заметили. И оказалось, что маги Флавиза очень даже пристально следили за всем, что творилось на площади.
Фесса спас инстинкт. Воспитанный в Долине, прошедший неплохую школу у Клары Хюммель, он успел уклониться в последний момент. Облачко зелёной пыли проплыло возле самой его головы – и, промахнувшись, опустилось на какую-то злодейского вида многоножку, только-только высунувшую уродливую харю из-под земли.
Заклятье само просилось наружу, и Фессу стоило немалых усилий сдержаться. Радуга не должна ничего знать о нём… по крайней мере пока.
Однако становилось ясно, что люди проигрывают битву. Слишком много повылезало Нечисти; ярость уступала место страху и желанию выжить.
Таран бросили. Сперва постепенно, а затем всё быстрее и быстрее люди начали отходить; и не прошло нескольких мгновений, как отступление превратилось в паническое бегство.
Люди бежали – а твари мчались по пятам, бросаясь на их плечи всей массой и заваливая вожделенную добычу. Немногих уцелевших спасло лишь то, что бестии тотчас устраивались пировать, забыв про всё на свете.
Фесс видел, как чешуйчатая зелёная крыса вспрыгнула на плечи истошно завизжавшей девчонке лет пятнадцати, увидел, как в тонкой руке взлетел нож и как проткнутая тушка покатилась по камням – и как сразу три крысы вцепились девчонке в ноги, а едва она, взвыв от боли, нагнулась, размахнувшись ножом, сразу пара тварей оказалась у неё на голове и шее. Брызнула кровь из прокушенных вен; девочка выпустила нож, зашаталась и рухнула навзничь. Полчища крыс тотчас накинулись на новую добычу.
Глефа воина Серой Лиги опоздала на считанные мгновения.
Отбиваясь на ходу, Фесс бежал следом за остальными, всей спиной чувствуя нацеленные в него полные ненависти взгляды.
Радуга распознала врага.
Агата замерла, подобно птичке перед удавом, глядя на громадную уродливую фигуру. Хозяин Ливня был во всё той же древней, покрытой пробоинами и вмятинами броне, рогатый шлем, чудовищный череп-фонарь в левой руке, глазницы пылают зелёным огнем; длинный фламберг в правой длани, по чёрному клинку бегут струйки Смертного Ливня; злая сила, чужая самой плоти этого мира, «древних ратей воин отсталый», неведомо как избегнувший объятий смерти и сохранивший в себе одно-единственное чувство – жажду. Жажду теплой крови, словно истинный вампир.
Агата не могла двинуться, не могла пошевелиться. И маги Красного Арка надеялись, что она справится с эдаким страшилищем? Она, безоружная?
Она не могла ни бежать, ни сражаться. Только стояла, бессильно уронив руки, и смотрела на приближающуюся смерть.
Что ж, может, оно и к лучшему. Там, в Вечном Лесу, куда уходят после телесной гибели все Дану, она рано или поздно встретится с родителями, с друзьями детства, с кем играла под походными телегами армии Дану…
Пусть только скорее.
Чудовище остановилось. Череп повернулся, два зелёных луча-кинжала уперлись в Агату. Магия Арка выдержала удар – хотя отдача разлилась тяжёлой болью по всему телу девушки-Дану.
– Чую, чую, чую… – забубнил глухой шлем. Смотровая щель обернулась к Агате. – Выпью душу, выпью душу, выпью… выпью…
И Хозяин Ливня сделал первый шаг к обмершей Дану.
«Конец…» – обречённо подумала она. И, точно в сказках, Агата на самом деле вдруг увидела себя совсем крошечной, играющей рядом с родителями; только теперь она понимала, что за странные повозки окружают их и почему и мама, и отец облачены в доспехи, а за поясами – длинные и тонкие мечи с рукоятками, выточенными из корней тех деревьев, что росли рядом с домом.
Картина сменялась картиной. Вот праздник Первого Локона, после которого девушка считается взрослой и может жить сама, как считает нужным – но в полном согласии с многочисленными обычаями Дану. Вот на празднике звучат обращённые к ней, Сеамни Оэктаканн, слова жреца, слова Уст Леса: желает ли она покинуть родительский кров? И её ответ в полном согласии с традицией: «Разве я изменщица отцу моему и матери моей? Разве оттолкну я взрастившее меня лоно и защищавшую меня грудь?»
И потом – дни и ночи, ночи и дни, походы, сражения, краткие мирные передышки… Империя наступала, легионеры шли сквозь леса, и даже всё искусство прославленных лучников-Дану не способно было их остановить.
И потом – о, злая судьба, пославшая ей и тотчас же отнявшая Иммельсторн, последнюю надежду народа Дану!
Иммельсторн… Агата представила себе, что в руке – чуть шершавый эфес Деревянного Меча. Представила себе его дивную соразмерность, остроту его гибельного лезвия…
Когда она открыла глаза, то почти по-детски обиделась невесть на кого, увидев свою правую ладонь по-прежнему пустой.
Однако Хозяин Ливня не приблизился ни на шаг. И даже зелёный блеск в глазницах черепа как-то приугас.
Остриё фламберга опустилось к земле.
– Вы… пью… – повторил Хозяин Ливня, но уже без прежней уверенности.
Неужели сама мысль о Деревянном Мече повергла непобедимое чудище в такой ужас? Дрожа, Агата постаралась вновь вызвать ускользающее видение – представить себе восхитительно гармоничный изгиб клинка, баланс, при котором оружие кажется продолжением руки, спокойную силу Лесов, что дремлет где-то в душе Меча, в её непредставимой глуби, а когда открыла глаза…
Хозяин Ливня закинул свой чудовищный чёрный фламберг на плечо.
– Дочь Дану! – внезапно прогудел он. Вполне членораздельно, хотя и очень низким рокочущим басом. – Дочь Дану… изведавшая… принявшая… Дочь Дану!
Агата наконец нашла в себе силы попятиться. Говорящий Хозяин Ливня казался ещё страшнее молчаливого.
– Возрадовался я, что ты оказалась на пути моем! – Страшный череп теперь и вовсе смотрел в землю. – Рад я вельми! Дай руку мне, Дочь Дану, и мы покинем сию юдоль!
– К-куда? – еле-еле смогла пролепетать Агата.
– Ко мне, Дочь Дану, ко мне на восходный брег великого моря, где солнце поднимается из воздушных бездн, где стоит мой дом. Давно я искал равную тебе, о Дочь Дану! Многих встречал я, но… лишь ты, приявшая великую силу Иммельсторна… Идём же!
– Но… но я… – пробормотала Агата.
– Не есмь важно всё сие, не есмь важно и всё иное, – поднял руку Хозяин Ливня. – Значимо есмь лишь то, что я нашёл тебя. Идём же!
Агата сжалась, замерла, парализованная ужасом. В сознании вновь всплыл образ Деревянного Меча – но на сей раз Хозяин Ливня не остановился. Он просто подошёл к Агате и протянул к ней руку в наполовину истлевшей и распавшейся ржой латной перчатке.
– Пусть творится то, что должно! – торжественно провозгласил великан. – А наш с тобой путь, о Дочь Дану, – на восход, на самый восход, где горы встают из пламенеющего моря!
Гигантская рука коснулась возведённого магией Арка защитного купола.
– О-о, – прогудел Хозяин. – Зрю я, ты послана огненными колдунами! – Вокруг латной перчатки заплясал ореол чистого алого пламени. Однако старинная сталь медленно, но верно продолжала вдавливаться внутрь. Из-под глухого забрала вырвался короткий стон.
– Сильна волшба их, и неможно превозмочь её так просто! – сдавленно проговорил Хозяин.
И в этот миг завеса лопнула.
Мир вокруг Агаты взорвался. Тьма, смешанная с яростным пламенем, ринулась на неё со всех сторон.
И последнее, что успела подумать девушка, – не на это ли и рассчитывал хитроумный Верховный маг Арка?..
Ливень прекратился внезапно, в один миг. Сидри так и подскочил на жёстком каменном ложе, когда неумолчный стук капель по внешней стене вдруг стих.
Не веря своим глазам, Сидри заставил ставни открыться. Небо оставалось серым и бессолнечным, но страшные чёрные тучи Смертного Ливня истаивали, рассеиваясь безвредным паром, как всегда случалось после его окончания.
Гном в задумчивости почесал бороду. По его расчетам, ждать нужно было ещё не меньше трех недель. Что случилось? Почему впервые за много-много лет Смертный Ливень прекратился намного раньше срока?
И не случится ли так, что он возобновится? Попасть под него в дороге, особенно после того, как добыт Драгнир, Сидри совсем не улыбалось. Если Ливень внезапно кончился – чего не случалось никогда раньше, – то почему бы ему и не начаться вновь?
– Не торопись, не торопись, Сидри, – сказал сам себе гном. – НЕ ТОРОПИСЬ! Каменный Престол это бы не одобрил. Выжди. День, два, может быть, три. Пока все остальные…
«Нет! – внезапно подумал он. – Об этом не может быть и речи. Среди хумансов наверняка найдутся отчаянные, что уже собираются в дорогу. Ты рискуешь попасть под Ливень – но страшнее Ливня встретить кого-то из Радуги. Забыл почтенного Ондуласта?»
Больше гном не колебался. Собрав немудрёные пожитки, он принялся крепить верёвку. Незачем рисковать. Он спустится вниз по внешней стене – именно сейчас, пока в округе нет никого из охотников за самоцветами и их магов-покровителей.
Сказано – сделано.
Немного времени спустя гном тяжело перевалился через каменный парапет. За спиной его, намертво прикрученный великим множеством петель, покоился Драгнир.
Тави осторожно выглянула из низкой дыры тоннеля. Всё правильно. Это здесь.
Она по-прежнему не пользовалась факелами. Магия позволяла видеть даже в кромешной тьме, а сейчас был не тот момент, чтобы экономить силы.
Громадный зал, где разыгралась давешняя схватка, был пуст. Лишь у стены застыло чудовищно скорченное и изломанное тело Кан-Торога. Вольный лежал, так и не выпустив оружия.
Тави осторожно опустилась на одно колено. Нечего было и думать исполнить все до единого сложные ритуалы Вольных, и всё же какие-то слова она должна найти.
– Ты умер лучшей смертью, какой только может погибнуть Вольный, – негромко сказала Тави, опуская мёртвому веки. – Ты умер, сражаясь с поистине неодолимой силой, и ты одолел её – своей гибелью. Я обещаю, Круг Капитанов узнает о случившемся. Твоя дружина сможет гордиться тобой, Кан-Торог. А тело твоё да пребудет здесь до той поры, пока не изменится мир и Спаситель, в которого не верили ни ты, ни я, не воссядет для Последнего Суда.
Девушка выпрямилась. Осторожно разжав сведённые последней мукой пальцы, взяла меч – согласно обычаю, снискавший славу клинок должен и дальше пребывать в дружине, несмотря на гибель владевшего им.
– Я донесу его до Круга Капитанов, – сказала мёртвому Тави. – Все возрадуются и воздадут тебе хвалу, Кан-Торог. И душа твоя возрадуется тоже, странствуя по неведомым надмировым путям…
Она закрыла глаза и развела руки в стороны, раскрываясь, давая волю дремлющей внутри магической искорке.
Удар! Золотистый ливень молний вонзился в каменную плоть стены; с грохотом обрушилась лавина, погребая под собой тело Вольного.
Читать бесплатно другие книги:
