В добрый час! Гнездо глухаря Розов Виктор

Герои и время

По воспоминаниям Виктора Сергеевича Розова, ему нагадали жизнь трудную, но интересную и счастливую. И хотя он не верил в предсказания, но вынужден был признать: в марте 1949 года они начали сбываться. Пьеса «Ее друзья», которую сам автор самокритично оценивал как «весьма жиденькое произведение», была принята к постановке в Центральном детском театре. До того времени актер костромского театра, выпускник театрального училища Розов уже прошел многие из выпавших на долю его поколения испытаний. В самом начале войны двадцати восьми лет от роду он ополченцем ушел на фронт, был тяжело ранен. Оправившись от ранения, он работал во фронтовом театре, сочинял пьески для концертных бригад. После войны Розов продолжил учебу, в 1952 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького, в котором позже стал преподавать, руководить семинаром начинающих драматургов.

Пьесы Розова – а их около двадцати – в совокупности отразили целую эпоху, однако эпические темы, в отличие от драматургии военных и послевоенных лет, не стали в его творчестве доминирующими. Розов писал о том, о чем писала русская классическая литература, – о человеческих чувствах. Он был поклонником психологического стиля Московского Художественного театра, и ему удалось возвратить на сцену, да и в литературу психологическую драму. Его профессиональный интерес был сосредоточен на проблемах личности, семьи, этики, то есть на тех вечных ценностях, которые только и были в состоянии гуманизировать наш прагматичный и жестокий век.

Герои Розова непосредственны и чисты, в их отношении к миру неизменно сохраняется естественность. Будучи молодыми и наивными, они каким-то неведомым искушенному уму образом всегда ответственны за свои решения. Им трудно в расчетливом и дряхлеющем обществе, им несладко и одиноко даже в собственной семье. Розовские мальчики – именно так их принято называть в критических работах – вышли на театральные подмостки в 50-е годы, и оказалось, что они не столь уж странны; наоборот, их узнавали, зритель их ждал и видел в них себя. Честные и добрые, они, однако, сами нуждались в сочувствии, не находя его в окружающей действительности. Психологические пьесы Розова вскрыли те социальные болезни, о которых не принято было говорить и которые воспринимались тогдашним обществом как нормальные явления, как образ жизни.

Уже первая пьеса Розова «Семья Серебрийских» (1943), названная при публикации в 1956 году «Вечно живые», рассказывала о самоценности любви, личного счастья в трагическое для страны время – события происходили в годы Великой Отечественной войны. Героический пафос, характерный для сознания людей той поры, не подавлял в пьесе лирической темы. Нравственным компромиссам, приспособленчеству была противопоставлена истинная любовь. В основу пьесы была положена традиционная антитеза, на которой выстраивались сюжеты великого множества произведений русской и зарубежной литературы.

Но Розов усложнил интригу, поставил героиню перед выбором, заставил пройти ее по пути иллюзий и разочарований. На фронте пропадает без вести доброволец Борис, и его любимая девушка Вероника совершает, как она сама признается, «нечто страшное»: спасая себя, выходит замуж за пианиста Марка, двоюродного брата Бориса. Возможно, ей, как когда-то пушкинской Татьяне Лариной, после потери любимого стали «все жребии равны» и она пытается жить по принципу «привычка свыше нам дана, замена счастию она».

Однако любовь к Борису одерживает верх над инстинктом самосохранения, а душевная чистота героини препятствует дальнейшей совместной жизни с меркантильным, малодушным Марком, для которого смысл существования заключается в том, чтобы выжить любой, даже самой безнравственной ценой.

В 1957 году спектаклем по этой пьесе Розова в постановке Олега Ефремова открыл свой первый сезон Московский театр-студия «Современник». В том же году режиссером Михаилом Калатозовым и оператором Сергеем Урусевским был снят по мотивам этой пьесы получивший мировое признание кинофильм «Летят журавли», удостоенный на фестивале в Каннах высшей награды – Золотой Пальмовой ветви.

Розова волновало прежде всего духовное бытие молодого современника, проникновение в сферу его мыслей, эмоций, настроений, поисков, и именно здесь он находил истоки драматических конфликтов, социально содержательных и философски обобщенных. Розовские пьесы (один из критиков верно назвал их драмами «пробуждающейся и зреющей нравственной силы») в высшей степени «внимательны» к любым моментам, облегчавшим движение художественной мысли внутрь и в глубь человеческого характера.

Вслед за образом погибшего на войне Бориса, цельного, открытого юноши, в пьесах Розова появляются молодые нравственные максималисты, предъявляющие счет обществу, забывшему те высокие моральные принципы, по которым жил герой «Вечно живых». Будучи мастером психологического рисунка, драматург не стремился делить своих героев на положительных и отрицательных. Все его персонажи могли пережить минуты слабости, добросовестно заблуждаться, ошибаться, но классическими «злодеями» никогда не были. Носители тех или иных ложных жизненных ценностей оставались вместе с тем добрыми, любящими и заботливыми людьми, искренне верящими в свои убеждения, полагающими свой образ жизни истинным: они были и расчетливы, и наивны одновременно. Внешнему конфликту драматург предпочитал антитезу, и проблематика пьес прояснялась за счет раскрытия психологического состояния героя. Эти черты драматургии Розова стали очевидными уже в пьесах, написанных в конце 40 – начале 50-х годов, – «Ее друзья» (1949), «Страница жизни» (1952), «В добрый час!» (1954).

В комедии «В добрый час!» драматург ставит своих молодых героев перед выбором: выпускники школ решают, кем им быть и какими им быть. Розовские мальчики – романтики, они не склонны к компромиссам, свойственным людям старшего поколения. Да, они наивны в своей вере в добро, но Розов демонстрирует их незаурядную нравственную силу, которая должна им помочь возмужать, отстоять их право на доверие к себе, к чистоте своих помыслов и желаний, преодолеть пока неведомые трудности. Молодые люди из интеллигентных, благополучных семей, они еще не знают жизни, не испытали самых горьких ее проявлений.

Действие пьесы разворачивается в квартире пятидесятилетнего доктора биологических наук Петра Ивановича Аверина. Человек науки, он сохраняет в себе рыцарское отношение к идеалам добра, не принимает мелочности своей супруги Анастасии Ефремовны, успешно обустраивающей комфортный быт семьи и пытающейся по запискам, по блату устроить в Бауманское училище своего младшего сына Андрея. Всеми силами она стремится к тому, чтобы непутевый сын, не обременяющий себя ни заботами о хлебе насущном, ни поисками своего призвания, «в люди вышел». «Ты провалишься на экзаменах, так и знай!.. Смотри, останешься ни с чем, пойдешь на завод, к станку!» – сегодня эти материнские «наставления» звучат почти неуклюжей пародией. Но дело не в анахроничных реалиях, определявших в свое время социальный статус человека. В отличие от мужа, Анастасия Ефремовна гораздо прагматичнее относится к современной жизни, в которой многое решает верность фамусовскому принципу «порадеть родному человечку». Она живет, как велит здравый смысл. Сварливая, суетливая, лукавая, она вместе с тем добра, мягкосердечна, хорошая хозяйка, заботливая жена и мать.

Уже первая авторская ремарка вводит нас в благополучную атмосферу семьи: при всех сложностях «квартирного вопроса» Аверины живут в новом доме, у них есть даже столовая-гостиная, обставленная добротной мебелью. Вообще быт воспринимается Розовым не просто как естественная основа человеческого существования, он является в его представлении орудием испытания героев на нравственную прочность, дает ему возможность нелицеприятно судить об уровне их моральных критериев.

Следуя традициям драматургии Островского, Розов создает характеры во многом за счет описания быта, в том числе подробных ремарок. Так, вводя читателя и зрителя в мир Анастасии Ефремовны, он придает особое внимание вещным деталям, перечисляет многие предметы интерьера: тут и большие часы, и рояль, и люстра, и комически обыгрываемая, экзотическая раковина-пепельница (в доме, где никто не курит).

В дальнейшем в ремарки и диалоги входят подробнейшие указания на то, что едят герои, как закрывают дверь, что вытаскивают из кармана и т. д. Пьеса и начинается с внешне необязательного для сюжета и раскрытия характеров столкновения братьев – Андрея и Аркадия Авериных – до поводу галстука. Но эта вещная деталь, побуждающая героев осыпать друг друга упреками, тем самым позволяет определить их «болевые точки» – у одного «гулянки на уме», другой тяготится положением актера-неудачника.

Через многочисленные атрибуты бытовой среды драматург раскрывает всю пестроту разнообразных общественных и личных связей, так или иначе оказывающих влияние на духовное состояние героев. В пьесе «В добрый час!» страсть к вещизму, к благополучию любой ценой прямо противопоставляется доброте. Петр Иванович говорит своей супруге: «Когда мы жили в одной комнате, ты как-то добрее была, Настя». Прошлое, по которому ностальгируют герои, представляется добрым миром, в котором жили бессребреники. А Андрей в укор сытому, обеспеченному настоящему напоминает о военных годах, которые он провел у сибирских родственников: «Ничего не помню, только бревенчатые стены и ходики… Мягко тикали…»

Воспоминания отца и сына усиливают мотив разлада, неправедной жизни Авериных. Персонажи появляются на сцене как бы между прочим, их присутствие не мотивировано предыдущим эпизодом и не связано с сюжетными линиями других героев. В эту чистую квартиру они зашли будто случайно, и никому нет дела до другого, кроме Анастасии Ефремовны, чья забота о сыновьях обретает уродливую форму.

Покой семьи нарушен двумя обстоятельствами: Андрей сдает вступительные экзамены в Бауманское училище и из Сибири приезжает племянник Аверина-старшего Алексей, тоже абитуриент. В системе персонажей пьес Розова практически нет героев, своим жизненным опытом и воззрениями повторяющих друг друга. Андрей и Алексей почти одногодки, но если первый инфантилен, то второй разумен, самостоятелен, ответствен за свои поступки и решения. Алексей рос без отца, воспитывался в большой семье, учебу в школе совмещал с работой на лесопильном заводе, в мастерских, чистил тротуары. Эти жизненные трудности закалили его характер, способствовали его быстрому духовному возмужанию.

Иная судьба у Андрея, чей образ стал настоящим художественным открытием драматурга. В отличие от других персонажей, он еще не осознал себя, его характер не сформировался. В обаятельной, полной душевной теплоты и непосредственности фигуре этого парнишки соединяются ребячье озорство и пытливая активность острой, напряженно работающей мысли, наивная задиристость многих рассуждений и романтически окрыленная мечта о настоящем деле в жизни, напускная развязность и скрытая за ней внутренняя чистота и порядочность, органическое презрение к пошлости, к фальши в любых ее обличьях.

Андрей неизменно весел и ироничен, однако его насмешливость не имеет ничего общего с пустым злопыхательством, наигранным скепсисом молодой, но уже разочарованной души. Наоборот, и бойкое слово, и остроумная шутка, и язвительные укоры, и непритворное обличение позерства и модничанья – все это помогает ему оставаться самим собой, быть всегда жизнерадостным, бодрым и сохранять оптимизм, который не только не противопоставляется иронии, но ею во многом поддерживается и проверяется.

Характер Андрея, представленный в развитии, наиболее интересен драматургу, сделавшему именно этого персонажа главным героем. Андрей по-детски протестует против вещизма, приспособленчества, рассудочности матери. Его нигилистический максимализм эпатирует: «Иногда мне хочется пройтись по нашим чистым комнатам и наплевать во все углы…» Порой он неразборчив по отношению к добру и злу: то, как романтик, заявляет, что желает уехать «хоть на край света», то говорит, что после института устроится в Москве.

Он соглашается отнести рекомендательную записку к декану («Считай, что я в Бауманское попал»), но он же, мучимый угрызениями совести, рвет ее. Обращенный к Андрею вопрос Алексея: «…теленок ты или подлая душа?» – вызван прежде всего чистосердечием главного героя: он ни от кого не скрывает своих сомнений и метаний.

В Андрее словно борются два начала – высокое, отцовское, и недостойное, прагматичное, воспринятое от матери. Однако за внешней инфантильностью, легкостью, беспринципностью Андрея таится взрослое чувство: «Думаешь, веселый дурачок? Это ведь так… Тоска». Именно эта неудовлетворенность собой – едва ли не самое ценное качество розовского героя. Конфликт внутри личности более привлекает драматурга, чем конфликт личностей.

В семейный сюжет Розов вводит социальный мотив: Андрей протестует и против лицемерия, ставшего нормой тогдашней общественной жизни. Он не принимает ханжества, культивирующегося в комсомоле: школьный коллектив дружно «прорабатывал» его за некомсомольское отношение к своему участию в жизни страны – а ведь он всего лишь честно признался, что не знает, кем хочет быть.

Демагогия, карьеризм типичного воспитанника столичного комсомола проявляются в образе Вадима, приятеля Андрея. По характеристике Анастасии Ефремовны, он всегда «подтянутый», «опрятный, вежливый, да еще и умница». Его речь изобилует штампованными фразами-«агитками» вроде «в наше время учиться шаляй-валяй – недостойно», «в любой профессии можно прозябать и можно стать человеком». С апломбом рассуждая о большой мечте, о долге, о настойчивости и упорстве в достижении цели и прочих высоких материях, он замечает: «Кажется, этому нас в школе учили и в комсомольской организации».

В отличие от Андрея, Вадим не испытывает никаких сомнений относительно своей дороги в жизни, ибо его нравственное кредо вполне определилось: будучи сыном знаменитого академика, он не без оснований надеется легко попасть по отцовской протекции в облюбованный им престижный Институт внешней торговли. Более того, он расчетливо и цинично планирует свою жизнь на много лет вперед.

Розов здесь словно отсылает нас к нравственным проблемам классических произведений XIX века, вводя в пьесу мотив «необыкновенной личности» и «простых смертных». Ученик столичного комсомола после окончания вуза не намерен «затеряться в должности какого-нибудь делопроизводителя в министерстве» и рассчитывает на работу в странах капиталистического Запада.

В пьесе нет внешнего, явного конфликта. Правда, фигурами Вадима и Алексея, стоящих на прямо противоположных нравственных «полюсах», Розов создавал возможность построения драматического конфликта в виде открытого, обнаженного столкновения, но не использовал ее в достаточно полной мере. Целеустремленно развивающейся борьбы между этими персонажами на протяжении сценического действия фактически не происходит. Вплотную они сталкиваются только в одном эпизоде, когда застенчивый, скромный Алексей, возмущенный хвастливо-демагогической болтовней Вадима, изменял привычной сдержанности и «взрывался» («Чести у тебя нет, совести. Подлец ты!»). Схватка эта не получает дальнейшего продолжения в сюжете, зато самым непосредственным образом отражается на судьбе Андрея. Она как бы проецируется на внутренний мир главного героя, делающийся реальной ареной проявления всех ее последствий. Ибо Вадим и Алексей не меняются, остаются антиподами и после столкновения друг с другом. Меняется Андрей, укрепляются его здоровые моральные устои.

И сюжет, подчиняющийся законам комедийного жанра, не отличается драматизмом: не поступил молодой человек в институт и уехал в провинцию… На сцене появляются и исчезают персонажи, которые говорят в равной мере и о мелочах, и о судьбоносных проблемах, и именно в этих разговорах, а не в драматизме обстоятельства заключается драматургическая суть пьесы, раскрываются характеры. Но, развивая тему жизненных ценностей, смысла человеческого существования и не прибегая при этом к непримиримой борьбе своих персонажей, Розов подводит их бесконечные разговоры о том о сем к неожиданному, сюжетно не мотивированному поступку главного героя – и поступок этот концентрирует в себе весь смысл пьесы. Здесь практически нет завязки, а кульминация приходится на финал.

«В добрый час!» заканчивается на оптимистической ноте, в финале побеждает высокая мораль. Андрей совершает достойное действие, перечеркивающее его благополучную и безответственную жизнь. Сюжет строится как бы на обратной ситуации: в начале пьесы Алексей приезжает в Москву, в конце ее Андрей отказывается сдавать решающий экзамен, бросает уютную столичную квартиру и уезжает с Алексеем в Сибирь, следуя тем самым по стопам отца, начинавшего свою трудовую жизнь чернорабочим. Последнее сценическое слово Андрея: «Пошли!» – выражает веру драматурга в своего героя. А развязки в прямом смысле слова здесь нет. В свое время Гоголь утверждал, что «Ревизор» – пьеса без конца. Розовские пьесы часто заканчиваются началом нового этапа в судьбе героя, и они тоже словно без конца.

Как правило, сценическое действие у Розова не сосредоточивается на одном герое, что роднит его драматургию с чеховской. Ему в равной степени интересны все персонажи, они самоценны, их сюжетные линии не находятся в подчинительных отношениях с судьбой главного действующего лица. В комедии «В добрый час!» своей самостоятельной сценической жизнью живут и Алексей, и Вадим, и подруга Андрея Галя, и его брат – актер Аркадий, у которого свои проблемы не только с любимой девушкой и с матерью, но прежде всего с самим собой. Он живет по инерции, не удовлетворен работой в театре, теряет веру в свое призвание. Андрей называет его неудачником, а Маша, его возлюбленная – персонаж явно морализаторского плана, выразитель авторских оценок, – говорит ему: «Ты потерял вкус к жизни, себя стал любить, а не искусство – вот оно и мстит тебе!» Но Аркадий все же преодолевает свои сомнения, убеждается в том, что театр, роли – это его жизнь. Он обретает второе дыхание и тоже оказывается на пороге новых свершений.

Материальные блага, взлеты карьеры, общественный престиж – ценности, ставшие приоритетными, значимыми в послевоенной городской среде. Востребованные в той социальной атмосфере, которую воссоздает Розов, они органически не принимаются его молодыми героями, не склонными противопоставлять измельчавшему миру патетические речи, высокие лозунги, моральные проповеди и отторгающими их всем своим естеством, натурой, сознанием.

Действие пьесы «В поисках радости» (1957) происходит, как и в других произведениях Розова, в городской квартире, конфликты разворачиваются в семье. Образ ученика средней школы Олега Савина, отцовской саблей изуродовавшего новую мебель – символ мещанской жизни, накопительства, приобретательства в условиях тотального дефицита и очередей, – стал для современников знамением времени, напоминанием об истинном смысле жизни. В целом он отвечал как идеалам людей, помнивших войну, так и официально пропагандируемой советской морали.

В пьесе появляется отрицательный герой, а в основу сюжета положен внешний конфликт: Олег и Леночка, жена его старшего брата Федора и удачливая приобретательница, выступают антагонистами по отношению друг к другу. Леночка показана как весьма предприимчивая и меркантильная особа, ее никто не любит, кроме мужа, которого она презрительно именует бездарем и тряпкой, и автор практически не оставляет зрителю никакой возможности быть к ней снисходительным. Что же касается Олега, в сердцах обзывающего Леночку курицей, то он действует как нравственный максималист, воспитанный на Маяковском: пресловутая мебель брата для него столь же нестерпима, как мещанская канарейка для поэта (стихотворение «О дряни»), и если был призыв свернуть головы канарейкам ради светлого будущего, то и эксцентричный поступок юноши имеет моральное оправдание. В конечном счете этический ригоризм, нетерпимость Олега порождены временем в той же мере, что и вещизм Леночки – оба персонажа отражают крайности общественной морали.

В пьесе нет назидательности, морализаторства, как нет и традиционной развязки, в которой бы обнаружились правые и виноватые. Розов не выносит приговор своим героям, но очевидно, что авторские симпатии – на стороне Олега. В отличие от Андрея Аверина, он не претерпевает в ходе драматического действия заметных нравственных преображений, но то, чем он уже обладает, – прямодушие, бескомпромиссность и честность, неприятие стяжательских устремлений, – является для драматурга залогом духовно содержательного будущего пути его героя.

Экстравагантная выходка Олега сама по себе ничего не предрешает в судьбах персонажей, не разрубает многослойный конфликтный узел, завязавшийся в их отношениях друг с другом (хотя и заметно активизирует драматическое действие, сообщает ему ту резкость, напряженность, которой не было в комедии «В добрый час!» с ее мягкой, сдержанной иронично-юмористической тональностью и отсутствием острособытийных сюжетных моментов). Сценические обстоятельства создают

предельно накаленную обстановку в доме, когда так или иначе должны выявиться нравственные возможности разных персонажей, каждый из которых оказывается в ситуации выбора.

Розов отнюдь не упрощает и не облегчает последствий конфликтной ситуации, возникающей после бунта Олега. Слабовольный, душевно парализованный Федор Савин, уступая агрессивным притязаниям жены, все же уходит из родной семьи, но уходит в подавленном состоянии, с горестным чувством вины перед матерью, перед близкими и перед самим собой. Напротив, сверстник Олега Геннадий Лапшин под его воздействием избавляется от дурных сторон деспотического отцовского воспитания, духовно распрямляется, преодолевает апатию, безучастность к проявлениям несправедливости.

Впрочем, как и в других своих пьесах, драматург не настаивает на однозначно-категорических решениях – жизненная перспектива «ищущих» героев очерчивается к финалу в общем виде, акцент ставится прежде всего на процессе перестройки их сознания. В конечном счете пьеса «В поисках радости» органично совмещает в себе раскрытие конфликта внутреннего, подспудного, развивающегося в сфере личных нравственных понятий, и динамику открытых, мировоззренческих по своему существу столкновений.

Конфликт в отношениях молодого высоконравственного героя и порочного окружения становится непримиримым в комедии «Неравный бой» (1959), к тому же он осложнен традиционным для русской классической литературы противостоянием «отцов» и «детей» и обогащен любовным мотивом. Сценическое действие концентрируется в ней преимущественно вокруг одного момента – слишком поздних возвращений героя, студента-первокурсника Славы Заварина, по вечерам, что вызывает резкое недовольство со стороны его бдительных родственников. Как бы принимая эстафету от Олега Савина с его нравственным максимализмом, Слава с еще большим ожесточением и яростью защищает свое «неприкосновенное хорошее», свое право на самостоятельность жизненных решений, безапелляционно отвергает любые компромиссы: «Если я сейчас уступлю, я ведь потом все в жизни уступить могу… Все продать, предать, у меня уже чести не будет… совести… Я не уступлю ни на один микромикрон… не уступлю…»

Не придавая в данном случае решающего значения изображению внутреннего движения, внутренней эволюции характеров, Розов строит «Неравный бой» в форме открытого, публицистически обнаженного столкновения персонажей друг с другом. Финальная схватка Славы с его дядей, «гонителем» первой любви племянника, не оставляла никакой надежды на их примирение, бесповоротно закрепляла участников борьбы на полярно противоположных жизненных позициях.

Этические проблемы решаются Розовым и в пьесах «Перед ужином» (1961), «В дороге» (1962). В драме «В день свадьбы» (1963) проверке на нравственную зрелость подвергаются уже не дети, а вполне взрослые – хотя и молодые еще по возрасту – люди со своими сложившимися, но не осмысленными до конца убеждениями. Центром драмы избрана ситуация необычная, предельно заостренная, кризисная: в день свадьбы, в день заранее подготовленного и уже почти состоявшегося торжества невеста вдруг заявляет, что свадьбе не бывать и что она навсегда расстается с женихом, хотя бесконечно его любит. При всей неожиданности столь решительного поступка поведение героини – Нюры Саловой, дочки ночного сторожа в маленьком приволжском городе, – имеет свою неумолимую внутреннюю логику, вплотную подводящую ее к необходимости отказа от долгожданного счастья. По ходу действия Нюра убеждается в горькой, но непреложной истине: человек, за которого она выходит замуж, давно любит другую женщину.

Своеобразие конфликтной ситуации, возникающей в пьесе, заключается в том, что борьба разгорается не между героями в пределах замкнутого любовного «треугольника». Драматург следит в первую очередь за тем напряженным противоборством, которое происходит в душе героини, ибо ей самой надлежит сделать нравственный выбор, произнести решающее слово. Именно душевные переживания Нюры, с мучительными усилиями постигающей подлинную правду человеческих отношений, являются главным источником драматизма, движущего пьесу. И в трудных условиях Нюра все же принимает хоть и страшное для себя, но твердое решение. Этот добровольный отказ героини от своей любви оценивается драматургом как торжество истинной духовности. Нюра, которая начинает свою жизнь на сцене в состоянии какой-то внутренней заторможенности, бездумной подчиненности окружающей ее среде, оказывается после этого смелого поступка равной себе, своему представлению о личности человека.

В пьесе «Затейник» (1964) мир чувств обогащается политическим мотивом: героиня по имени Галя в начале 50-х годов, желая уберечь от репрессий любимого Сергея, выходит замуж за человека, к которому не испытывает никаких чувств, но спустя годы случайно узнает о незавидной участи своего возлюбленного – опустившегося, духовно сломленного человека. Пьеса завершается уходом Гали из материально обеспеченной семьи, героиня уезжает к Сергею. Как и другие пьесы Розова, «Затейник» заканчивается мотивом дороги, перспективы, наступления новой жизни. Впервые в творчестве Розова здесь появляется герой с трагической судьбой: выясняется, что розовские молодые люди не просто нуждались в человеческом участии, не просто были ранимыми, но оказывались беззащитными, порой беспомощными перед непредсказуемыми поворотами судьбы. Жизнь героя в этой пьесе зависима не только от проблем семьи, но и от ситуации в стране.

Тот же мотив обусловленности жизни человека происходящим в России развит в пьесе «Традиционный сбор» (1967). Как уже не стремился к «иным берегам» и жил своим безотрадным настоящим Сергей из «Затейника», так и герои «Традиционного сбора» осмысливают пройденный путь и свое сегодняшнее состояние. Действие пьесы происходит в середине 60-х годов, бывшие одноклассники собираются вместе и рассказывают друг другу о себе, раскрываются перед своими товарищами как профессионально и нравственно состоявшиеся или несостоявшиеся личности. На сцене представлено сложное поколение – поколение победителей и романтиков, растерявших в военные и послевоенные годы иллюзии, воспитанные школой. В пьесе довольно много персонажей, ее действие не замыкается в пределах семьи или частных отношений двух-трех героев, перед нами коллектив. В числе действующих лиц оказываются и литературный критик, и заведующий овощным складом, и физик, и рабочий, и профессор химии, и люди других профессий, но для драматурга принадлежность к тому или иному роду занятий не имеет принципиального значения. Как говорит один из героев, Сергей Усов, апеллирующий к первоосновам человеческой духовности, «порядочный человек – это уже состоявшийся человек».

В своем стремлении распознать тенденции развития личности Розов, по складу своего дарования драматург камерный, тяготеющий к устоявшимся формам семейно-бытовой, психологической пьесы, не прибегает к масштабным философским обобщениям, не создает широких исторических панорам. В «Традиционном сборе» он открывает для себя новые возможности движения в глубины человеческой души, демонстрируя при этом уверенное драматургическое мастерство, умение через быт проникать в процессы повседневной, будничной жизни. Но если в первых пьесах Розова доминировала определенность авторского взгляда на судьбы героев, то «Традиционный сбор» строится в большей мере как отражение естественного, ничем не стесненного потока жизни, как сцепление разных – больших и малых – факторов, что само по себе свидетельствует о возросшем напоре действительности на творчество драматурга, не стремящегося подвести под одну черту поставленные жизнью проблемы.

Существенно, что сложные, драматичные судьбы персонажей «Традиционного сбора» «завязываются» задолго до поднятия занавеса – точно так же, как остается открытым и финал, не предопределяющий разрешения сценических ситуаций. В таком свободном, непреднамеренном развитии действия чувствуется зрелое искусство мастера драматургической композиции. Вместе с тем эта открытость финала, означающая бесплодность попыток дать готовые рецепты для исцеления нравственных недугов и как бы с новой силой устремляющая героев по тем же их трудным жизненным дорогам, проникнута у Розова особой лиричностью, какой-то умиротворенной просветленностью, снимающей остроту драматических переживаний, сглаживающей резкость столкновений.

Мораль и профессия, этические критерии и сфера производства – эти составляющие судьбы человека образуют конфликтный узел пьес «Ситуация» (1973) и «Четыре капли» (1974).

В поздних пьесах Розова «Гнездо глухаря» (1979) и «Кабанчик» (1981) усиливаются трагические мотивы, напрямую связанные с духовным и мировоззренческим кризисом тех лет. Новые молодые герои видятся теперь драматургу обреченными на одиночество и неспособными найти ответы на волнующие их вопросы, организовать свою жизнь, руководствуясь высокими нравственными побуждениями, преодолеть аморальность и цинизм окружения. Лишенные былого оптимизма Андрея Аверина и Олега Савина, нынешние розовские мальчики испытывают горестное ощущение преждевременной душевной усталости. В них угадывается нечто от лермонтовского лирического героя: подобно своим далеким предшественникам из эпохи 1830-х годов, они страдают от равнодушия общества, их ум иссушен «наукою бесплодной», им скучны «роскошные забавы» предков. Жизнерадостный юмор прежних розовских героев сменяется горькой иронией, и если раньше драматург верил в своих Андреев и Олегов, то теперь он мог бы сказать о новом поколении словами Лермонтова: «Его грядущее – иль пусто, иль темно». Правда, в отличие от героя лермонтовской «Думы», розовских молодых героев конца 70 – начала 80-х годов нельзя упрекнуть в том, что они «к добру и злу постыдно равнодушны» – «холод тайный» вовсе не царствует в их душах…

В «семейных сценах» «Гнездо глухаря», где в целом не происходит никаких экстремальных событий и внимание драматурга сосредоточено на повседневности, очевиден сатирический пафос, с каким воссоздается духовно мертвая обстановка в респектабельной семье Судаковых. На примере отца и двух его детей Розов демонстрирует и этапы нравственного падения человека, и безответственность старших с их порочными взглядами на смысл человеческого существования перед молодым, только вступающим в самостоятельную жизнь поколением.

«Глухарь» – это Судаков-старший, в прошлом участник Великой Отечественной войны, а ныне расчетливый карьерист, успешно претворяющий в жизнь свои честолюбивые планы. Раб служебных интриг, служебного престижа, он глух к душевным болям своих детей. Фигура главы семейства отражает приоритеты советского образа жизни, элиты общества, расценивающей человека исключительно по его служебному положению. Заклейменные классиками XIX века лжеидеалы оказались востребованными в СССР конца 70-х годов, где человек как данность, с его чувствами, талантами, интеллектом, уже не является самоценностью. По-видимому, Судаков, проявляя себя, как о нем сказано, «где-то в сфере работы с иностранцами», достиг тех степеней, о которых в свое время мечтал Вадим – персонаж пьесы «В добрый час!».

Розов, как всегда, чуток к бытовым реалиям времени, отобранным для воплощения творческого замысла, – о семейных ценностях сообщается уже в первой авторской ремарке. Конечно, сервант, который исступленно рубил отцовской саблей Олег Савин двадцать с лишним лет тому назад, несравним с теперешним «стильным» убранством судаковского кабинета, долженствующим материализовать представление о культуре, широте интеллекта его хозяина. Но дело не в диапазоне интеллектуального кругозора Судакова, а в его стремлении быть «на уровне», иметь то, что, так сказать, «положено по чину» иметь людям его круга. Розов иронично передает пристрастия советской элиты 70-х годов: для хозяина кабинета нет никакой разницы между языческими культами диких племен и христианскими символами, модерн сосуществует у него со стариной, ритуальные африканские маски – с иконами. О нравственной невзыскательности Судакова свидетельствуют такие экзотические украшения кабинета, как «засушенная человеческая голова малых размеров», яйцо страуса, чучело небольшого крокодила. Все это, как и «ряд древнерусских икон», собрано вместе человеком, явно одержимым честолюбием.

В доме Судаковых первостепенное значение имеет престиж, и ему подчинены и продвижение по служебной лестнице, и обучение младшего сына в специальной школе с перспективой поступления не в технический вуз, котировавшийся в 50-е годы (недаром именно туда хотела устроить свое чадо мать Андрея Аверина), а в МИМО.

Даже русская литература в семье Судаковых оказывается показателем престижа. Как говорит сын Судакова Пров, «в каждом порядочном доме есть Цветаева, Пастернак и Юрий Трифонов». Книги названных писателей – впрочем, как и других, – в 70-х годах были столь же недоступны большинству, что и засушенная голова малых размеров. И ценность домашней библиотеки Судаковых определяется не количеством и даже не качеством книг, а именно их дефицитностью. Нечего и говорить о таких престижных мелочах, как альбом Босха или бутерброды с осетриной, которую в то время можно было получить разве что в спецпайках. Эти и им подобные детали быта, как и случайные обмолвки персонажей, разговоры ни о чем, играют в пьесе роль не меньшую, чем ключевые монологи.

«Заплывает душа телом» – так объясняет Пров нравственную глухоту отца. Судаков-старший живет в замкнутом номенклатурном мире, его речь сплошь состоит из прямых газетных цитат, изобилует всякого рода идеологическими постулатами. Человек своего чиновного клана, он панически боится вникать в проблемы мира внешнего. Дружбу сына с девочкой Зоей, у которой мать торгует в ларьке овощами, а отец-водопроводчик сидит в тюрьме, он воспринимает как нечто недопустимое. Самодовольный «глухарь» не замечает, что комфортабельный быт, окружающий его семью, разрушает нравственные устои, калечит судьбы близких, духовно их опустошает. Ни отчужденность жены, ни семейная драма дочери, ни душевное смятение сына не вызывают в нем тревоги.

Рядом с Судаковым живет его дочь Искра, по настоянию неверного мужа сделавшая аборт, одинокий и добрый человек, но трудности дочери для отца семейства – лишь внешние раздражители, чрезвычайно обременительные обстоятельства. Очарованный преуспевающим зятем, он не видит отчаяния дочери. Так, он признается Егору: «Ведь я на тебя как на творение своих рук любуюсь, горжусь тобой!» – и он же с поразительной черствостью и агрессивностью реагирует на то, что несчастная Искра молится Господу перед иконами в его кабинете.

Если в Егоре «глухарь» находит утверждение своих идеалов, то дети представляют для его образа жизни скорее угрозу. Поступок Искры для него опасен потому, что дочь может скомпрометировать отца: советский чиновник и его семья обязаны быть атеистами. Страх инициирует в Судакове грубые чувства, вульгарные намерения: он требует от дочери-«богомолки» плевать на иконы. Он глух и к просьбе сына купить в ведомственной аптеке дефицитное сердечное лекарство («Не загружайте меня всякой ерундой!»), и тот, кому оно предназначалось, умирает.

Номенклатурный мир жесток и циничен. Показателен разговор Судакова и его зятя Егора об Андрее Никаноровиче Хабалкине, высокопоставленном чиновнике, у которого «сын удавился». Сочувствие Хабалкину-отцу заглушается сочувствием Хабалкину-чиновнику, ибо, хорошо зная неписаные законы номенклатурной «механики», собеседники убеждены, что после случившегося его карьере придет конец. Как объясняет Егор, «не сумел собственным сыном управлять, какой же ты начальник». В итоге благоразумие одерживает победу над состраданием: зять советует тестю по тактическим соображениям не появляться на похоронах. И в Судакове, и в Егоре проявляются наклонности, достойные мародеров: оба стремятся получить место Хабалкина.

Розов не только показывает морально деградировавших людей, современные «мертвые души», но и создает совокупный образ порочной социальной системы. Чиновники взаимообязаны друг другу, каждая просьба влечет за собой цепочку последующих. Чтобы вмешаться в распределение ордеров на жилплощадь в ведомственном доме, необходимо кому-то устроить путевку в Карловы Вары, а чтобы получить эту путевку, нужно чьего-то племянника «протолкнуть» в аспирантуру… Судаков называет эту взаимозависимость «второй сигнальной системой». Под первой, очевидно, имеется в виду обязательная в те времена в каждом ведомстве телефонная сигнальная система гражданской обороны. Порой в Судакове просыпается чувство жалости к попавшему в беду человеку, но доброе начало, заложенное в его натуре, подавляется всем образом жизни советского чиновника: он привык к этой жизни и иной не желает.

Равнодушие Судакова к людям и его прямо-таки самозабвенное участие в служебной обрядовости, карьерных условностях гипертрофированно развиты в его зяте Егоре Ясюнине. Для Егора, как, впрочем, и вообще для нового поколения чиновничества, Судаков – уже архаизм, его поведение «обременено условностями». «Вчерашнее жаркое», «старье – оно и есть старье» – так отзывается о «глухаре» молодой сослуживец Егора Золотарев. И Егор, и Золотарев – чиновники грядущих предперестроечных 80-х годов, у которых сильно развит инстинкт самосохранения: они выживут при любых социальных потрясениях.

Виртуозный карьерист, расчетливый и хладнокровный, Ясюнин в системе персонажей с полным основанием претендует на амплуа абсолютного злодея, не знающего рефлексий, сомнений и страстей. Отмеченное в критике принципиальное сходство драматургии Островского и Розова заключается еще и в том, что моральные качества многих их персонажей определены изначально, до их появления на сцене.

Зять Судакова руководствуется принципами, помогающими ему строить свой благополучный мир и прорываться к вершинам карьеры. Один из таких принципов – «надо учиться отказывать», другой – «чувство благодарности принижает человека, делает его рабом этой благодарности». В годы, когда социальное происхождение имело весьма существенное значение и в статистических отчетах по тому или иному поводу непременно указывались проценты принадлежащих к рабочим, колхозникам или интеллигентам, Егор – «великий рязанец», по ироничной характеристике Прова, – использовал свою биографию как средство достижения цели, став своего рода экспонатом советской демократии. Судаков демонстрирует его иностранному гостю как работающего на международной ниве сына рязанского мужика-колхозника.

Биография Егора – не важно, реальная или им придуманная, – способствует его успешному продвижению по службе. Неустроенная жизнь «в общежитии, в бараке» с отцом, приехавшим в Москву на заработки, развила в нем природное честолюбие, стремление к успеху, а в конечном счете к власти. Он являет собой типичное порождение социальных парадоксов общества, идеологии тех лет, лицемерия как факта государственной морали: «В школе все о высоких материях – идеи, комсомольский энтузиазм, долг перед Родиной и прочее, а в барак вернусь, и в глаза мне такая другая академия лезет… Учился бешено. Золотая медаль мне как воздух нужна была, как жизнь, как пропуск в будущее». Роскошная по тем временам обстановка в квартире Судаковых лишь утвердила его в намерении добиться успеха любым путем: «Я тогда такое только в кино видел».

Двадцатидевятилетний Егор по своей натуре – победитель. Закончив школу с золотой медалью, получив по окончании вуза диплом с отличием, защитив кандидатскую диссертацию без единого «черного шара», он удачно продвигается по службе, читает лекции в Историко-архивном институте. Егор – красавец, у него роман с дочерью большого начальника, от которого зависит его дальнейшее восхождение по служебной лестнице. Когда-то он появился в семье Судаковых робким провинциальным юношей и с подобострастием Молчалина был готов каждому услужить; в конце же пьесы мы узнаем, как, используя расположение отца своей любовницы, он занимает тот самый пост, о котором мечтал его тесть.

Юный герой пьесы Пров Судаков с болью чувствует, что не только в семье, но и за пределами квартиры, в большом взрослом мире, неумолимо побеждает расчет, что добро бессильно, а слабые мира сего так и останутся слабыми, на обочине той дороги, по которой с торжеством идут Егоры. Юношеское отчаяние, однако, притупляется у него эпатирующим сарказмом. Пров не способен к активному противостоянию, а за его иронией скрываются детская незащищенность и слабость. Он может бросить красивую фразу о социальных безобразиях, их корнях и необходимости эти корни вырывать, но сам не в состоянии никому помочь. Образ жизни отца толкает героя на бессмысленный поступок, столь же детский и отчаянный, как и «бунт» Олега Савина из пьесы «В поисках радости». Свою нелепую выходку с портфелем, выхваченным у прохожего, он совершает для того, чтобы хоть как-то воскресить в отце живое человеческое чувство, побудить его к пересмотру жизненных ценностей, измеряемых отнюдь не только ступенями служебной лестницы.

Проблематика пьесы перерастает из семейно-бытовой в социальную, что во многом происходит за счет внесценических ситуаций. Так, трагическая история с самоубийством сына Хабалкина свидетельствует о растерянности, одиночестве молодых людей, об их духовной инфантильности и беззащитности в прагматичном мире отцов, что придает семейной драме Судаковых статус общественной болезни. Пров вспоминает, как незадолго до смерти Коля Хабалкин высказал ему горькую сентенцию о том, что самые счастливые – камни: «Я бы хотел быть камнем. Существовать миллионы лет, все видеть и ни на что не реагировать». Ту же проблему трагического существования личности в абсурдном и «каменном» мире раскрывает внесценическая история сына Валентины Дмитриевны, одноклассницы Судакова-старшего: во время поездки в Польшу Дима увлекся польской девушкой и, забыв инструкцию руководителя, присоединился к группе позднее установленного срока. Невинная в наши дни ситуация была расценена тогда как грубейшее нарушение режима, обязательных эталонов социального поведения со всеми вытекающими отсюда последствиями: юношу не допустили к защите дипломной работы. Слова Прова: «Я хочу, чтоб дом был чистый», – могут быть отнесены ко множеству советских семей, а в конечном счете и ко всей стране.

Розовские мальчики – не те интеллектуалы, мыслители, которые способны своим разумом, опытом оградить себя от теневых сторон жизни. В сущности, они еще дети, воспринимающие мир преимущественно на эмоциональном уровне, поэтому столь импульсивны их поступки. Андрей Аверин и Олег Савин были активны, в них чувствовалась надежность; недаром пьеса «В поисках радости» заканчивалась бодрыми словами Олега: «Не бойся за нас, мама!» В отличие от них, и Пров Судаков, и Коля Хабалкин, и Дима несамостоятельны, они нуждаются в сочувствии и помощи – и не потому, что так измельчало поколение, а потому, что действительность стала куда более циничной.

Розов показывает, сколь неоднородна молодежь того времени. Студентка Ариадна, любовница Егора, – меркантильное создание, достойная дочь высокочиновного отца. Соблазняя Егора, она без обиняков говорит ему: «Что тебя тут держит, не понимаю. У нас шикарней». В противоположность ей подруга Прова Зоя дорожит прежде всего вечными жизненными ценностями, она способна духовно сопротивляться болезням общества, да и собственным трудностям: «Отец в тюрьме, мать пьет часто, но я ее понимаю… Я люблю жизнь и детей учить хочу. Я буду их учить любить жизнь…»

Розов с присущим ему обостренным чувством времени широко и полно демонстрирует нам полифоничный молодой мир – и романтичный, и духовно усталый, и прагматичный; это его представителям придется утверждать или опровергать те социальные и моральные принципы, которые заявят о себе на рубеже 80 – 90-х годов и коренным образом изменят Россию.

Драматичные семейные и служебные перипетии побуждают «глухаря» Судакова по-новому слышать мир, ему приоткрываются подлинные и ложные ценности его окружения. Вспомним гоголевского городничего из «Ревизора»: в финале эта личность из комической стремительно превращается чуть ли не в трагическую. На последних страницах «Гнезда глухаря» сатирические черты в образе Судакова истончаются, убывают и на смену им появляются трагические: он предан, он не нужен Ясюниным и Золотаревым, его дочь обманута мужем, его сын попадает в милицию… «Живем мы хорошо…» – эту привычную фразу, обращенную к очередным иностранным визитерам, он произносит в финале дрогнувшим голосом, хрипло, глотая слезы.

И все-таки по большому счету поражение Судакова для автора не трагедия. Если в начале пьесы гость-итальянец замечает по поводу некоторого беспорядка в квартире Судаковых: «…это хорошо, чувствуется, что здесь живут люди, а не вещи», – то в конце это суждение постороннего человека подтверждается: в главе семьи пробуждается живая душа. Финал «Гнезда глухаря» элегичен. В нем нет оптимизма прежних пьес Розова, нет лозунговости, никто не едет в Сибирь, никто не говорит о наступлении новой жизни, но в душах героев появляется светлое успокоение: заколачивается дверь на сторону Егора, он для своих бывших родственников теперь только сосед; у Судакова возникает потребность встретиться со старыми товарищами, с которыми он не виделся лет двадцать; а заключительная сцена еще одного визита иностранных гостей, которые молятся «со своими, ритуальными жестами» на черные маски судаковского кабинета, даже окрашена юмором. Сочетание комического, лирического, обнадеживающего в конце пьесы создает ощущение предвестия нового в жизни семьи, хотя это новое в общем-то – хорошо забытое старое, вечное и истинное.

Авторская, скорбная мысль о нравственной деградации общества, о бессилии человека что-либо изменить в сложившейся системе социальных отношений с новой художественной силой прозвучала в пьесе «Кабанчик», написанной в 1981 году, но увидевшей свет только в начале перестройки – в 1987 году. Герою пьесы – Алексею Кашину около восемнадцати лет, которые он в замкнутом семейном мире прожил вполне благополучно, спокойно, с опорой на идеалы добра. Однако то были лишь иллюзии. Узнав, что его высокопоставленный отец, представитель советской элиты, – вор, преступник, Алексей сразу же нравственно взрослеет, избавляется от юношеского инфантилизма, становится человеком ответственным, которому стыдно жить в бесчестье. В противоположность Андрею Аверину, чье заключительное энергичное слово «Пошли!» утверждало веру героя в свою жизнеспособность, в духовные силы, герой «Кабанчика» вскоре после слов: «Главное – жить! Самое дорогое у человека – жизнь…» – берет пистолет и уходит из дома, вынося себе беспощадный приговор. Если пьеса «В добрый час!» заканчивалась отцовским бодрым напутствием: «Пусть поищет!», то отец Алексея Кашина, отнявший у сына всякий смысл существования, толкает его к гибели.

В 1989 году Розов создает пьесу «Дома» – о людях, вернувшихся с афганской войны, а также комедию «Скрытая пружина», показывающую нравы в среде творческой интеллигенции. Теме художника, его отношений с миром посвящены автобиографическая проза Розова «Путешествие в разные стороны» (1987) и пьеса «Гофман» (1991).

Каждое десятилетие второй половины XX века рождало своего героя времени – и он становился героем пьес Розова. В 90-х годах в отечественной драматургии заявили о себе новые имена, появились новые пьесы. Однако пока не прозвучало имени, которое стало бы по-розовски знаковым на стыке двух веков. Драматургии Розова никогда не были нужны свободные пространственно-временные просторы, действие в его пьесах редко выходило за пределы одной квартиры, одной семьи с ее более или менее устоявшимся, размеренным существованием и ограничивалось несколькими днями, максимум – неделями. Но именно ему, драматургу с удивительной творческой интуицией, с его интимным, исключительно личным видением актуальных социальных и этических проблем, удалось отобразить в своем творчестве интеллектуальный, нравственный, эмоциональный опыт молодых современников, когда-то романтически веривших в добро, а когда-то ощутивших себя в отчаянном, безвыходном положении. Как настоящий, большой мастер, Розов создал свою художественную традицию, если не сказать – школу, и несомненно, что в наступившем новом веке эта традиция окажет свое мощное воздействие на драматургию и театр. Да и пьесы его еще не раз будут востребованы нашей быстротекущей жизнью.

Б. Бугров

В добрый час!

КОМЕДИЯ В ЧЕТЫРЕХ ДЕЙСТВИЯХ, ПЯТИ КАРТИНАХ

Действие первое

Картина первая

Столовая-гостиная в квартире Авериных. Это квартира в новом доме. Обставлена добротной мебелью, большей частью новой, но есть и старинные вещи, например большие часы, стоящие слева, у стены. Рояль. Люстра. Просторно, чисто. Есть балкон. Из соседней комнаты выбегает Андрей с галстуком в руках. За ним, в майке-безрукавке, в носках, держа раскрытую книгу, бежит Аркадий.

Аркадий. Положи на место, слышишь?

Андрей. Не кричи, отец занимается. Тихо!

Аркадий. Я сказал – отдай!

Андрей. Съем я его, что ли?

Аркадий. Дай сюда!

Андрей. Маша подарила?

Аркадий. Не твое дело!

Андрей. Маша – вот и трясешься! На, держи, жадина! (Забрасывает галстук на люстру.)

Аркадий (достает галстук). Гулянки на уме! Пролетишь на экзаменах – тогда забегаешь! Останешься без специальности!

Андрей. Ты выучился… Артист, называется! В одних массовках играешь, смотреть совестно!

Аркадий идет к себе.

(Кричит вслед ему.) Позор, позор нашей фамилии!

Аркадий уходит. Андрей прошелся по комнате, подошел к роялю, не присаживаясь, играет одним пальцем «По улицам ходила большая крокодила…». Оборвав игру, закрыл крышку. Снова прошелся по комнате. Звонок. Андрей бросился открывать дверь. Возвращается с Машей.

Маша. Он занят?

Андрей. Чем? Лежит на кровати и какие-то театральные мемуары читает. (Идет к двери своей комнаты.)

Маша. Не говори, что это я.

Андрей (кричит). Артист, к тебе пришли!

Голос Аркадия: «Кто?»

Андрей. Выйди и посмотри. (Маше.) Сейчас появится – он в одной майке валяется.

Маша. Зачем ты его дразнишь?

Андрей. Сам напрашивается. Органически не перевариваю неудачников. Вечно они ноют… Кто-то их зажимает…

Маша. Тебе обидно за него?

Андрей. Брат все-таки… Ну как у человека самолюбия нет? Торчит в своем театре… А… его дело!

Маша. Безусловно. А ты как время проводишь?

Андрей. Как всегда, – тоска. Вы обратили внимание, Маша, какая у нас в доме тоска?

Маша. Нет, не замечала.

Андрей. Да, с виду у нас чистота, уют… Мать старается. (Подошел к столу, вертит в руках большую пепельницу-раковину.) Во какую каракатицу купила! Зачем? В доме никто не курит. Говорит – для гостей. Или часы. Жаль, вы опоздали, они сейчас восемь раз отбахали. Я по ночам каждый раз вздрагиваю… В детстве мы у каких-то родственников в Сибири жили, в войну. Ничего не помню, только бревенчатые стены и ходики… Мягко тикали… Что-то от них приятное на душе осталось… А у нас? (Махнул рукой.) Иногда мне хочется пройтись по нашим чистым комнатам и наплевать во все углы… В школе хоть весело было… Скорей бы ребята пришли…

Маша. А ты так и не решил, в какой институт поступить?

Андрей. Мать заставляет идти в Высшее техническое имени Баумана: говорят – солидно. С чего она решила, что я туда попаду? Ладно, срежусь – в какой-нибудь другой пристроюсь.

Маша. А сам бы ты куда хотел?

Андрей. Никуда.

Маша. Что ж, у тебя никакого призвания нет?

Андрей. Маша, в девятом классе нас как-то на уроке спросили: кто кем хочет быть? Ну, ребята отвечали, кто что думал. Так ведь не все правду. Федька Кусков, например, сказал – летчиком. Зачем сказал? Так, для бахвальства. А сейчас хочет приткнуться туда, куда легче попасть. Володька Цепочкин еще хлеще ответил: кем бы ни быть, лишь бы приносить пользу Родине. А этот Володька был, есть и будет подлецом первой марки: подлипала и прихлебала! А я тогда честно сказал: не знаю. Что поднялось! «Как, комсомолец! В девятом классе – и не знает!» Чуть ли не всей школой прорабатывали! Этак ведь на всю жизнь ко всякому призванию отвращение можно получить! (Замечает, что Маша посматривает на дверь, ожидая выхода Аркадия.) Это он туалетом занимается. Я надоел?

Маша. Не выдумывай.

Андрей. Скажите, Маша, только, умоляю вас, честно: вы фотограф; профессия, прямо скажем, не ахти какая, – это и был предел ваших мечтаний?

Маша (смеется). Конечно нет… Но волею судеб я стала фотографом, и мне нравится эта работа. Представь себе, даже очень нравится.

Андрей (смеется). Нет, Маша, не представляю.

Маша. Ну конечно, в семнадцать лет вы все хотите быть непременно великими. А вдруг получится из тебя какой-нибудь обыкновенный смертный – счетовод, провизор или фотограф?

Андрей (с сердцем). Не получится! (Успокоившись.) А какие у вас были планы? Кем вы хотели быть?

Маша. Пианисткой, и обязательно – знаменитой.

Андрей. Шутите?

Маша. Ничуть.

Андрей. Сыграйте что-нибудь.

Маша. Я два года не подхожу к инструменту.

Андрей. Почему?

Аркадий (входит, здороваясь с Машей). Это ты?..

Маша. Всего-навсего.

Аркадий (Андрею). Пойди прибери на своем столе – устроил свинарник.

Андрей. На своем столе что хочу, то и делаю, а выйти могу и так, без предлога. (Маше.) С вами приятно поболтать, вы не глупы… (Уходит.)

Маша (смеется). Андрюша ужасно важный стал.

Аркадий. Смешного мало… Растет оболтус, в голове – каша…

Пауза.

Маша. Я, оказывается, не злопамятна. Перебрала в голове все твои доводы, так и не поняла, отчего мы не должны больше встречаться.

Аркадий. Я решил.

Маша. Твердо?

Аркадий. Да.

Маша. Окончательно?

Аркадий. Да.

Маша. Почему?

Аркадий. Мне трудно тебе это сказать, но если хочешь полной правды…

Маша. Жажду!

Аркадий. Я не люблю тебя.

Маша. Неправда!

Аркадий (смеется). Занятно… Ну, мне сейчас не до любви. Это ты можешь понять?

Маша. Пожалуй, хотя с натяжкой. У Андрюшки в голове каша, говоришь. Ну что же, в его возрасте это бывает. А у тебя? Ты даже не представляешь, каким ты становишься… Я принесла наглядные пособия… (Разворачивает сверток, с которым вошла. Там две большие фотографии. Показывает Аркадию.) Артист Аверин четыре года тому назад – смеющийся парень… И теперь – кислая физиономия человека средних лет… Полночи трудилась…

Аркадий. Вчера распределяли роли в новой пьесе. Мне – опять ничего. А Вася Мышкин снова получил главную. В театральной школе он не проявлял больших способностей…

Маша. Вероятно, вырос.

Аркадий. А я врос…

Маша. Одни движутся вперед легко, Аркаша, другие – трудно, медленно…

Аркадий. Скажи проще: тоже меня за бездарность считаешь, – чего церемонишься?

Маша. Поедем завтра на выставку собак?

Аркадий. Куда?

Маша. На выставку собак. Говорят, такие страшные псы, огромные…

Аркадий. Тебе это интересно?

Маша. Конечно, надо же посмотреть, какие на свете собаки бывают.

Аркадий. Представь себе, если в один прекрасный день передохнут все собаки мира, я останусь абсолютно равнодушен.

Маша.. У, какой ты стал злющий… А помнишь, года два тому назад, словно бродяги, – где мы только с тобой не бывали!

Аркадий. Легче смотрел на жизнь, был глуп.

Маша. А сейчас?

Аркадий. Во всяком случае, повзрослел. Перестань, пожалуйста, улыбаться!

Маша. (с грустью). Аркаша, милый, не сердись! Мне так тяжело, что ты такой… Раньше о театре ты мне рассказывал как о чем-то светлом, красивом, легком…

Аркадий. Легком! Вот, ты подтверждаешь, до какой степени я был глуп! Наивно, беспросветно…

Маша. Ты веришь в свои способности?

Аркадий (упрямо). Да, верю.

Маша. Это главное, Аркаша. У какого-то автора я очень меткое замечание прочла: загубленных талантов не бывает…

Аркадий. А ты?

Маша молчит.

Аркадий. Пустая фраза. У нас в театре…

Маша. Не надо об этом, Аркаша.

Аркадий. Да-да… (Прошелся по комнате. Пауза.) Сегодня проснулся в пять утра, солнце в комнате… Лежу, и почему-то легко-легко было. А потом поползли мысли, все вспомнил… Хотел уснуть и не мог, проворочался до девяти. (Подходит к Маше.) Ты мне не верь… Я, конечно, действительно изменился. Очень?

Маша молчит.

(Подходит к фотографиям, смотрит, отложил в сторону.) Очень… И это сказано объективно. (Улыбнулся.) Я уйду из театра.

Маша. Зачем?

Аркадий. Да-да, даю слово. И скоро. Сделаю одну попытку и уйду.

Маша. Какую попытку?

Аркадий. Я готовлю роль, большую… Мне разрешили… Покажусь и, если неудачно, – уйду, вот увидишь!..

Маша. Когда показываешься?

Аркадий. Не скажу. Просмотр будет днем, никого посторонних не пустят.

Маша. А может быть, не нужно, Аркаша? Ты играешь маленькие роли. Хорошо играешь. Тебя и в газетах не раз отмечали.

Аркадий. Для этого я и театральную школу кончал, для этого и на свет родился? Оставь, пожалуйста, тебе легко говорить… Ты как-то приспособилась к жизни…

Маша. Приспособилась?

Аркадий. Ну, устроилась.

Маша. Когда со мной случилось несчастье, ты приходил ко мне, целовал руки и говорил, говорил, говорил… Сколько дней! Думаешь, я помню хоть одно твое слово? Я и не думала о тебе. Мне тогда хотелось умереть… Но грубости я себе никогда не позволяла. (Пошла.)

Аркадий. Маша!

Маша. Не надо… Ты потерял вкус к жизни, себя стал любить, а не искусство – вот оно и мстит тебе! Я не приспособилась, а живу… И гораздо более счастливо, чем ты! (Уходит.)

Аркадий (быстро ходит из угла в угол). Все равно, все равно…

Петр Иванович (входя, что-то мурлыча себе под нос). Уже в театр?

Аркадий. Еще рано: мне к последнему акту.

Страницы: 12 » »»