Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия Вильмонт Екатерина

– Да ничего. Объяснят ей в суде, что это решение посольства. Вот с ним пусть и судится.

– Не понимаю.

– Чего ты не понимаешь?

– Как можно быть такой дурой…

– Ты это обо мне?

– Да ты что, Давыдовна! Это я о той тетке. А ты у нас умная! Хотя не очень. У тебя в договоре написано, что за действия посольства ты ответственности не несешь?

Софья Давыдовна озадаченно уставилась на девочку.

– Не написано! Вот теперь и расхлебывай! Хотя, конечно, тебе ничего не будет, но впредь все-таки вставь в договор этот пункт – и тогда с тебя взятки гладки.

– Ну, Ирина, ты даешь! Вот что значит дочь юриста! – сказала Соня и тут же осеклась: – Ой, прости…

– Да ладно! Не волнуйся. Рыдать не буду. Между прочим, я знаю, к кому он слинял. К молоденькой. Только маме не говори, хорошо?

– Ирина, а ты откуда знаешь?

– Выследила. Мы с Машкой выследили. И узнали, кто она.

– И кто?

– Тоже юристка. Только в этом году юрфак окончила. Двадцать три года. Зовут Олеся. Олеся Луговая.

– Луговая? Похоже на псевдоним.

– Ну зачем ей псевдоним? Это фамилия такая.

– Как ты все это разузнала? – поразилась Софья Давыдовна.

– Секрет фирмы! – хихикнула Ириша. – Только, чур, маме ни слова.

– Но ведь рано или поздно она все равно узнает.

– Лучше поздно, чем рано. Пусть пока привыкает, что его нет… Знаешь, как мне ее жалко! Она такая несчастная ходит. На ней просто написано: меня муж бросил. Хорошо хоть, Алиса заставила ее подстричься, но все равно… А я, Давыдовна, решила: ни за что замуж не выйду! Ни за что!

– Ну это мы еще поглядим.

– Нет, я серьезно. Зависеть от какого-нибудь козла? Чтобы он потом меня на Луговую сменял?.. Ну ничего, он эту Олесю тоже бросит, он такой… Еще потом приползет к маме, когда никому уже не нужен будет. А она, наверное, примет его, – вздохнула Ириша. – Она же у нас бесхребетная.

– Неправда! – вступилась за подругу Софья Давыдовна. – Она вовсе не бесхребетная, а добрая. И очень принципиальная.

– Только на работе. С авторами она воюет будь здоров!

Но тут в двери повернулся ключ, и Иришка прижала палец к губам.

– Мама, смотри, кто у нас!

– Сонька! Как я рада!

– Татуша, до чего тебе идет стрижка! – воскликнула Софья Давыдовна, поразившись тому, как плохо выглядит Тата. – А я вот была тут рядышком и решила зайти. Ужином покормите?

– Конечно! Идем на кухню!

– Мам, ты меня позови, когда готово будет!

Иришка удалилась в свою комнату, давая им возможность поговорить наедине. И Тата тут же рассказала о сегодняшнем визите Ильи.

– Ты правильно повела себя, Татуша, – одобрила Соня. – Пусть думает, что у тебя кто-то есть. А ему наверняка это было неприятно.

– Мне так показалось.

– Вот и отлично! Не все же тебе от него терпеть. – О встрече с Ильей в магазине парфюмерии Соня умолчала. – Знаешь, я тут пообщалась с Иришкой, она такая умница у тебя.

– Знаю, – кивнула Тата. – Опора и поддержка. Ладно, Сонька, хватит о моих делах, надоело. Что у тебя?

– Все то же. Работа, мама, Славик.

– Именно в такой последовательности? – улыбнулась Наталия Павловна. – Славик на последнем месте?

– Ну не на первом же… Я, Татка, кажется, от него устала.

– Неужели? Только сейчас? Мы с Алисой от него уже давно устали.

– Раньше я все-таки на что-то надеялась, а теперь…

– Сонька, ну скажи ты мне, почему мы все такие невезучие? В личной жизни, я имею в виду.

– Раньше я считала, что невезучие только мы с Алиской, а у тебя все хорошо. Муж, дочка… А теперь… Не знаю, что и сказать. Мужиков-то кругом вроде бы много, а на самом деле их просто нету. Я вот смотрю, – все-таки через нашу контору много людей проходит, – но что-то ни одного не видела, от которого бы хоть сердце забилось. Разве что по телевизору…

– А от кого в телевизоре у тебя сердце бьется? – полюбопытствовала Наталия Павловна, вываливая на сковородку замороженные грибы.

– От Чубайса, например. Вот он настоящий мужик.

– Чубайс? А что, в нем действительно что-то есть. Только где Чубайс, а где мы… А вообще ты про Чубайса помалкивай, а то и побить могут! Известно же – «во всем виноват Чубайс»! Ну а поближе никого нет?

– Даже и не пахнет.

– А кому же ты меня сватать собиралась?

– Ваньке.

– Кто такой? – без особого интереса спросила Наталия Павловна.

– Сосед. Хороший мужик, овдовел не так давно. Детей нет. Неглупый, красивый…

– А что ж ты сама им не займешься?

– У него мама. А две мамы на меня одну – это слишком. К тому же его мать, кажется, антисемитка.

– Спасибо тебе, подруга! – рассмеяласьТата.

– Но ты же русская.

– Ну и что? Все равно терпеть не могу антисемитов! И вообще, Сонька, ты сама, что ли, не знаешь, что все эти знакомства – чепуха, почти никогда ничего не выходит. И не надо. Буду учиться жить одна, как Алиска.

– Так Алиска зарабатывает будь здоров, а в твоем издательстве много не получишь.

– Это правда. Но Илья будет давать деньги.

– А квартиру разменивать он не предлагал?

– Нет.

– Тогда соглашайся на все, Татка. Может, и хорошо… А роман закрутишь с каким-нибудь автором. Мало ли их у вас толчется.

– Нет, с автором не получится, – вздохнула Наталия Павловна.

– Почему?

– Мы печатаем в основном таких авторов, что хочется просто убить или отправить на конюшню, чтобы их там выпороли. Есть у нас один, Виктор Тушилов… Не знаю, как я ему в волосенки не вцепилась.

– А в чем дело? – улыбнулась Софья Давыдовна, поудобнее устраиваясь на кухонной табуретке. Она обожала Таткины истории об авторах.

– Является сегодня вопросы снимать. Он их посмотрел дома и взъярился. «Что вы мне тут три раза подчеркнули?» Я говорю: «У вас написано „Диплом, обрамленный в рамку“. – „Ну и что?“ – „По-вашему, „обрамленный в рамку“ – это хорошо? Почему не сказать просто „диплом в рамке“? Дешево и сердито“. – „Вот именно, что дешево! – фыркает этот стилист. – Но, если вы настаиваете, я, так и быть, это уберу. А тут вас что смущает?“ – Я говорю: „У вас написано, что герою заплатили гонорар в рейхсмарках“. – „Ну и что?“ – „Но у вас же дело происходит в наши дни“. Он смотрит на меня как баран на новые ворота. „Сейчас, – объясняю, – нет рейхсмарок – хотя бы потому, что нет и самого рейха“. – „Но деньги же так называются!“ – „Нет, отвечаю, они называются просто „марки“ или, на худой конец, „дойчмарки“. – „Вы уверены?“ – „Уверена!“ – „Вероятно, я что-то спутал. Но надо еще уточнить“. – «Уточняйте!“ А при этом морда у него наглая, и смотрит он на меня как на какую-то вошь, которая его, гениального, посмела укусить.

Вероятно, Тата могла бы долго еще продолжать о господине Тушилове, но тут на кухню явилась Иришка:

– Ой, как вкусно пахнет! Грибочки! Класс! Мам, ты опять про своих усосков?

– Про кого? – не расслышала Софья Давыдовна.

– Она моих авторов усосками зовет, – засмеялась Наталия Павловна.

– Ну, судя по твоим рассказам, она недалека от истины, – заметила Софья Давыдовна, хватая со стола соленый огурчик. – Ужас, как жрать охота.

– Сейчас, сейчас, сметанки добавлю…

– Ну, Ирина, что у тебя в школе? Как успехи? – обратилась к девочке Софья Давыдовна.

– Тоска смертная, – пожала плечами та, – жду не дождусь каникул.

– А на каникулах что?

– Да так… есть кое-какие идеи, – смутилась вдруг Ириша. И поспешила переменить тему: – Давыдовна, а как моя любименькая тетя Берта?

– Вот придешь к нам Восьмого марта, увидишь свою любименькую.

– А что такое будет Восьмого марта?

– Женский день, забыла?

– Да, вылетело из головы, что вы всегда в этот день тусуетесь.

– Придешь?

– Ну я еще не знаю…

– Хватит болтать, Ирина, руки помыла? Тогда садись! – распорядилась Наталия Павловна. Она была рада, что неожиданно явилась Соня и теперь не придется коротать вечер вдвоем с дочерью, которая явно изнывала от жалости к ней.

Поев, Ириша спросила:

– Мам, можно я к Машке пойду, а?

– Можно. Только не очень засиживайся.

– Ладно!

И она убежала.

– Сонька, какая ты умница, что пришла… А то Иришка из-за меня торчит вечерами дома как приклеенная. А ей это скучно.

– Я не пойму, она вроде даже не очень расстроена?

– Расстроена, еще как расстроена, но ей ведь всего пятнадцать. Не лить же слезы с утра до вечера, правда?

– А в тридцать девять надо лить? – ласково усмехнулась Соня.

– Но оснований-то больше… Знаешь, мне Ирка рассказывала, что видела летом, как Илья к Алиске приставал и получил от нее по морде. А к тебе случайно не подкатывался?

– Подкатывался. Сколько раз, – со вздохом призналась Соня. – Но и тут обломался… Не повезло ему с подругами жены.

– Кошмар! А я-то думала…

– Ничего ты не думала! Да и он ничего не думал, а цеплялся просто по пьяни. Ох, как же мне все надоело! – вдруг проговорила Соня.

– Что тебе надоело? – испуганно спросила Тата.

– Все, Татка. Я влюбиться хочу! Хочу замуж! Ребенка хочу!

– Сонька, но как же… Ты ведь всегда говорила…

– Мало ли что я говорила! Я, Татка, плакаться не люблю, вот и выдумываю себе… И не верь ты никому, все бабы одного хотят.

– Сонечка, но ведь поздно уже.

– Что – поздно?

– Рожать.

– А мне плевать. Почему поздно? Я еще могу… наверное.

– А есть от кого? Не от Славика же… – деловито осведомилась Тата.

– Ну производителя найти можно.

– Сонька, но тогда надо спешить.

– Поспешишь – людей насмешишь. И потом ты можешь себе представить, что будет с мамой?

– Да ничего с ней не сделается! Обрадуется! Будет обожать внука или внучку! Сонечка, милая, что ж ты столько лет потеряла, а? Неужели из-за мамы? Или Славика своего ждала?

– Да я не знаю. Все казалось успею, то одно было, то другое, а вот не успела… Ну и из-за мамы тоже… Она ведь у меня такая… Властная. Все хочет, чтобы по ее было.

– Сонь, не выдумывай, я сколько помню, она всегда твердила: хочу Сонечку замуж выдать.

– Да уж… – горько усмехнулась Соня. – Только вот все мои романы рушила, как бульдозер. Ты вспомни… Все ей не так было. Один плохо воспитан, другой недостаточно красив, третий слишком красив и так лет до тридцати. А когда уж я опомнилась и стала от нее все скрывать, время было потеряно. Потом Славик появился, все что-то обещал, а там уж и времена такие настали – не до любви, не до детей… Сейчас вроде бы чего-то добилась… Работа хорошая… Но все равно страшновато. Знаешь, меня тут Надюшка моя в гости позвала, помнишь Надюшку?

– Это с твоей прежней работы?

– Ну да. Она ж молоденькая еще, двадцать восемь лет, а у нее уже трое детей, можешь себе представить? Живут, конечно, трудно, но я, Татка, позавидовала… Такие детишки чудные, и муж хороший, вот я и подумала: неужели я так и помру, ни разу даже замужем не побывав? А уж про детей и говорить нечего… Да ерунда это все… Какие дети в сорок лет да без мужа…

– Муж не главное, ребенок гораздо важнее. – Тата с горячим сочувствием смотрела на подругу. Собственное горе показалось не таким уж и горьким. Ведь у нее есть Иришка. – Соня, а этот… производитель-то у тебя есть хоть на примете?

– Да нет у меня никого, даже на примете… И вообще, не бери в голову. Просто нашло на меня… Только прошу, не рассказывай Алиске, ладно? А то она дразниться будет. – Соня как-то по-детски шмыгнула носом. И улыбнулась: – Все. Закрываем тему.

И что это я вдруг рассиропилась? – подумала она. А может, и хорошо, по крайней мере Татка отвлеклась…

Они еще долго сидели на кухне, болтая обо всем и ни о чем. Потом вернулась Иришка, и Соня засобиралась домой.

– Давыдовна, ночуй у нас! Там погода – жуть! Мокро, скользко, просто мрак.

– Правда, Соня, оставайся!

– Нет, девочки, мне от вас на работу далеко, и мама волноваться будет.

– Так позвони, в чем проблема?

– Да нет, я уж как-нибудь доберусь. Машину поймаю.

– Зачем тебе это нужно?

– Просто люблю спать в своей постели, вот и все.

– Давыдовна, это старость! – поставила диагноз Иришка.

Женщины расхохотались, но как-то невесело.

– Да, детка, это типичные старческие причуды, – кивнула Соня, натягивая ботинки.

– Была бы сейчас Лушка, я бы тебя с ней проводила, – печально проговорила Тата.

– Дойду. Кому нужна такая старая кошелка.

Соня вышла на улицу. Черт побери, погода и вправду кошмарная, скорее бы весна, «высокий сезон», тогда уж не до глупостей будет, только успевай поворачиваться. Она ступила на проезжую часть и вскрикнула. Густая снежная каша залилась через край невысоких модных ботиночек. Она решительно подняла руку. Теперь уж не до экономии. Но машины проносились мимо, обдавая ее фонтанами брызг. Хорошо, что сообразила надеть кожаное пальто, обреченно подумала она, продолжая тянуть уже окоченевшую руку. Ну остановись же, остановись! Но автомобили мчались прочь. Вернуться, что ли? Но тут вдруг одна машина мигнула подфарниками и подкатила к ней. Старенькие «жигули».

– На Красноармейскую!

– Сколько?

– Полтинник!

– Шестьдесят!

– Ладно!

Соня села рядом с водителем, хотя мама сто раз ей внушала, что садиться надо сзади, так безопаснее. Однако сейчас ей хотелось только согреться.

– Ну и погодка! – проворчала она.

– У меня печка так шпарит, вмиг согреетесь.

Соня искоса посмотрела на мужчину за рулем. Очки на носу, а больше в темноте и не разглядишь. Голос приятный, интеллигентный. Но вступать в беседу она не собиралась.

– А на Красноармейской в какое место? – поинтересовался водитель.

Соня открыла глаза и назвала номер дома.

– Все там же живешь или к маме в гости едешь? – спросил вдруг он.

Соня непонимающе на него уставилась. Ослышалась она, что ли?

– Не узнаёшь?

– Нет… Ой, господи, Левка! Это ты?

– Я! Ну наконец-то! А я тебя сразу узнал. Ты совсем почти не изменилась.

– Ой, Левка, я так рада… Погоди, остановись на минутку, дай я на тебя погляжу!

– Нет, останавливаться не буду, а то простудишься еще. Изучай пока мой дивный профиль!

Но тут он встал на красный свет и повернулся к ней лицом:

– Сонька, давай поцелуемся! На радостях можно!

Они расцеловались.

– Левушка, сколько ж мы не виделись?

– Лет пятнадцать, наверное?

– Ничего себе! Как ты? Где ты?

– Да все там же.

– В МВТУ?

– Ну да. Только теперь это называется МГТУ. И вот видишь, подрабатываю извозом. Иначе не прожить.

– Понятно. А как вообще? Женат?

– В разводе. А ты?

– Семейное положение – не замужем!

– Не может быть! Почему?

– Желающих не нашлось.

– Ладно врать-то своим ребятам! Слушай, Соня, а как твои девчонки? Тата? Алиса? Вы еще дружите?

– А как же! Вот сейчас как раз от Татки еду.

– Надо же… А ты по-прежнему химичишь?

– Нет, Лева, я теперь совсем в другой области работаю.

– С химией покончила?

– Давно уже.

– И что теперь у нас в предмете?

– Туризм. Работаю в турагентстве.

– И кем?

– Исполнительным директором.

– Мать честная! Ты, значит, госпожа директор? И много у тебя подчиненных?

– Пять человек. Негусто, да? Так что я тот еще директор. Но зато я столько уже повидала… Знаешь, я больше всего на свете люблю ездить.

– Здорово. А я вот ни разу еще за границей не был.

– У тебя что, допуск?

– Какой там допуск! Просто инерция, наверное. Да и денег, честно говоря, нет. Зато дочка живет в Америке, вот так вот… Ты только не подумай, что я жалуюсь! Нет-нет! Просто встретил тебя, и что-то разбередилось… А вообще все не так уж скверно. Слушай, Соня, а давай я твой телефончик запишу… Или он у тебя не изменился, а?

– Нет, не изменился. Но ты… Ты лучше звони мне на работу. Вот тебе моя визитка…

– А что у тебя дома-то? Ты ж не замужем.

– Мама!

– Понял! – засмеялся Лева.

Соня вдруг покраснела. Почему она решила скрыть от мамы Левку? Да просто не хочется лишних разговоров. «Зачем тебе этот босяк?» – непременно скажет мама. А от Левкиного голоса у Сони стало тепло на душе. И не хотелось ни с кем этим теплом делиться.

Когда они подъехали к дому, Соня замялась. Но потом решительно вытащила кошелек.

– Не вздумай! – предупредил Лева.

– Но ты же этим живешь!

– Не волнуйся, я заработаю! И не верещи, я с тебя все равно не возьму!

– Ну как хочешь… Тогда знаешь что? У меня возле работы есть симпатичное кафе. Я приглашаю тебя туда. Поужинаем как-нибудь.

– Нет, я за счет женщин по кабакам не хожу. И не чувствуй себя обязанной, очень тебя прошу. Я тебе непременно позвоню, и мы что-нибудь придумаем. Все.

– Договорились. Спасибо, Левка!

– На здоровье.

Соня чмокнула его в щеку и выскочила из машины.

Едва она взбежала на свой второй этаж, как дверь квартиры распахнулась.

– Ну наконец-то! Сколько можно таскаться!

– Мама!

– Ты посмотри, на кого ты похожа! Пальто все в грязи!

– Подумаешь! Оно же кожаное, отмоется!

– Оно-то отмоется! А вот ты…

– А что – я? Я тоже отмоюсь!

– Не надо все понимать так буквально! Не все можно отмыть в ванной! Опять звонил твой мерзавец!

– Мамочка, тебе не надоело? – добродушно проворчала Соня, стаскивая ботинки.