Маленькие женщины Олкотт Луиза Мэй

Глава седьмая

– Этот мальчишка – настоящий циклоп, верно? – вырвалось однажды у Эми, когда Лори промчался мимо них верхом, хлыстом стегая коня.

– Как ты можешь так говорить? У него целы оба глаза, да еще и такие красивые! – вскричала Джо, как всегда, вставая на защиту друга.

– Я ничего не говорила насчет его глаз и не понимаю, почему ты так кипятишься. Я восхищаюсь тем, как он ездит верхом.

– Господи боже мой! Эта маленькая гусыня имеет в виду кентавра, а не циклопа! – рассмеялась Джо.

– Тебе вовсе необязательно мне грубить, это всего лишь «оговорка речи», как выражается мистер Дэвис, – огрызнулась Эми, окончательно добив Джо. – Просто мне не помешала бы хоть капелька тех денег, которые Лори тратит на свою лошадь, – добавила она словно бы про себя, но с тайной надеждой, что сестры ее услышат.

– Для чего? – с улыбкой поинтересовалась Мег, пока Джо корчилась от смеха после очередного ляпа Эми.

– Они мне очень нужны. Я влезла в ужасные долги, а деньги на карманные расходы получу только через месяц.

– Ты влезла в долги, Эми? Как прикажешь тебя понимать? – Мег перестала улыбаться.

– Видишь ли, я задолжала что-то около дюжины цукатов, а без денег расплатиться за них не смогу, потому что мамочка запрещает мне брать продукты в кредит.

– А ну-ка, рассказывай. Цукаты вошли в моду? Раньше мы проделывали дырки в ластике, а потом вовсю забавлялись. – Мег изо всех сил старалась сохранять серьезное выражение лица, потому что вид у Эми был строгий и даже важный.

– Видишь ли, девочки все время покупают цукаты, и, если не хочешь прослыть жадиной, ты тоже должна это делать. Сейчас все помешались на лимончиках, их сосут под партой на уроках или обменивают на карандаши, браслеты из бисера, бумажных кукол и все такое прочее. Если одной девочке нравится другая, она угощает ее лимончиком. А если наоборот, злится на нее, то стоит рядом и демонстративно сосет цукат, не предлагая даже попробовать. Все угощают друг дружку по очереди, и я съела уже много-много цукатов, но сама еще ни разу никого не угощала, хоть и должна была, ведь это – долг чести, сама понимаешь.

– И сколько нужно денег, чтобы восстановить твое доброе имя? – поинтересовалась Мег, доставая ридикюль.

– Четвертака будет более чем достаточно, еще и останется несколько центов, чтобы купить парочку цукатов для тебя. Или ты не любишь лимончики?

– Не особо. Лучше съешь их сама. Вот, возьми. Только постарайся вложиться в эту сумму, потому что денег у нас немного.

– Ой, большое спасибо! Как, наверное, хорошо – всегда иметь много карманных денег! У меня будет настоящий праздник, ведь на этой неделе я еще не попробовала ни одного лимончика. Я отказывалась, когда меня угощали, потому что не могла ответить тем же, хоть мне и очень хотелось полакомиться цукатами.

На следующий день Эми опоздала в школу, но при этом не смогла устоять перед искушением и продемонстрировала одноклассницам – с вполне понятной гордостью – покрытый пятнами сиропа пакет из коричневой бумаги, который потом спрятала в самый дальний уголок собственной парты. Уже через несколько минут ее ближайшее окружение узнало о том, что Эми Марч принесла в школу двадцать четыре восхитительных лимончика (один она съела по дороге), которые и собирается раздать подругам. Девочки окружили Эми вниманием. Кэти Браун тут же пригласила ее к себе на вечеринку. Мэри Кингсли дала поносить до перемены свои часы, а Дженни Сноу, острая на язык юная леди, еще совсем недавно упрекавшая Эми в отсутствии лимончиков, незамедлительно зарыла топор войны и подсказала ей ответы на некоторые из наиболее трудных задач, заданных на дом. Однако Эми не забыла уничижительные замечания мисс Сноу по поводу «некоторых особ с плоскими носами, способных унюхать лимончики у окружающих и при этом не постеснявшихся их выклянчить». Она тут же разрушила надежды Дженни, отбив ей исполненную презрения телеграмму: «Можешь не утруждать себя внезапной вежливостью, все равно ты не получишь ни одного лимончика».

Так уж случилось, что в то утро школу посетила одна высокопоставленная особа. Прекрасно выполненные контурные карты Эми удостоились похвалы. Честь, оказанная врагу, уязвила мисс Сноу до глубины души, а мисс Марч напустила на себя вид прилежной ученицы. Но увы и ах! Гордыня не доводит до добра, и мстительная Дженни Сноу взяла реванш с ошеломительной быстротой и успехом. Не успело важное лицо отпустить дежурные комплименты и откланяться, как Дженни, сделав вид, будто хочет задать важный вопрос, уведомила мистера Дэвиса о том, что Эми Марч прячет в своей парте цукаты.

Необходимо заметить, что мистер Дэвис провозгласил лимончики злостной контрабандой и торжественно поклялся публично покарать первого же злодея, который осмелится нарушить закон. Сей терпеливый субъект, на долю которого выпали многочисленные тяготы, сумел тем не менее после долгой и яростной войны изгнать из школы жевательную резинку, устроил погребальный костер из конфискованных романов и газет, закрыл подпольное почтовое отделение, запретил гримасничать, давать прозвища и рисовать карикатуры – словом, сделал все, что только может сделать мужчина, дабы удержать в узде полсотни непослушных девчонок. Господь свидетель, учительское терпение испытывают и мальчишки, но уж девочки в этом плане не знают удержу, особенно когда речь заходит о нервных джентльменах вроде доктора Блимбера, обладающих замашками тирана и напрочь лишенных педагогических талантов. Мистер Дэвис достаточно хорошо знал греческий, латынь, алгебру и прочие науки, благодаря чему прослыл хорошим учителем, но на его манеры, моральные принципы, чувства и примеры никто не обращал особого внимания. Момент для того, чтобы наябедничать на Эми, был выбран самый неподходящий – или наоборот, это уж как посмотреть, – и Дженни прекрасно об этом знала. Сегодня утром мистер Дэвис явно заварил себе слишком крепкий кофе. К тому же ветер дул с востока, что всегда дурно влияло на его здоровье. А тут еще ученицы, по мнению учителя, не выказали ему должного уважения. Посему, говоря выразительным, пусть и не совсем галантным языком, принятым в школьной среде, «он был раздражительным, как старая ведьма, и разъяренным, как медведь». Слово «цукаты» подействовало на учителя как красная тряпка на быка. Желтое лицо покрылось пятнами яркого румянца, и он стукнул кулаком по столу с такой силой, что Дженни с несвойственной ей быстротой шмыгнула на свое место.

– Молодые леди, прошу минуточку внимания!

При этом недвусмысленном призыве шум в классе моментально стих и пятьдесят пар голубых, черных, серых и карих глаз уставились на лицо мистера Дэвиса, страшное в гневе.

– Мисс Марч, прошу к доске.

Эми, сохраняя внешнее спокойствие, повиновалась, но тайный страх исподволь грыз ее: контрабандные цукаты тяготили ее совесть.

– Захватите с собой лимончики, те, что вы храните у себя в парте, – последовало необычное распоряжение, которое заставило девочку замереть на месте.

– Не забирай все, – прошептала ее соседка, удивительно хладнокровная особа, не утратившая присутствия духа.

Эми поспешно вытряхнула из пакета половину конфет, а остальные послушно выложила перед мистером Дэвисом, надеясь, что мужчина, у которого есть сердце, непременно смягчится, когда его носа коснется столь восхитительный аромат. К несчастью, запах популярных сладостей вызывал у мистера Дэвиса особое отвращение, которое лишь подбросило дров в пламя его гнева.

– Это все?

– Не совсем, – запинаясь, пробормотала Эми.

– Немедленно принесите остальное.

Бросив отчаянный взгляд на свое окружение, девочка повиновалась.

– Вы уверены, что больше ничего не осталось?

– Я никогда не лгу, сэр.

– Вижу. А теперь берите эту гадость по две штучки в каждую руку и выбрасывайте в окно.

По классу пронесся тихий вздох, породивший легкий ветерок – последняя надежда умерла, угощение отняли от страждущих губ. Покраснев от стыда и гнева, Эми шесть ужасных раз прошлась взад и вперед, а после того, как обреченные сладости, выглядевшие столь сочными, выпали из ее противящихся такому кощунству рук, с улицы донесся крик, усугубивший всеобщее горе: девочкам стало понятно, что предназначавшееся для них лакомство стало добычей ирландских мальчишек, их злейших врагов. Нет, это было уже слишком. К мистеру Дэвису обратились раскрасневшиеся и негодующие лица, а одна страстная любительница лимончиков даже расплакалась.

Когда Эми вернулась из своего последнего похода, мистер Дэвис издал многозначительное «гм!» и изрек в своей внушительной манере:

– Юные леди, вы помните, что я говорил вам неделю назад? Мне жаль, что так случилось, но я никому не позволяю пренебрегать установленными мною правилами и всегда держу слово. Мисс Марч, вытяните руку.

Эми испуганно вздрогнула и быстро спрятала обе руки за спину, метнув на учителя умоляющий взгляд, куда более красноречивый, чем любые слова. Пожалуй, ее даже можно было назвать любимицей «старого Дэвиса», как его величали, разумеется, за глаза, и я склонна полагать, что он все-таки нарушил бы свое слово, если бы негодование одной непокорной молодой леди не нашло выхода в шипении. Этот свистящий звук, пусть и едва слышный, привел вспыльчивого джентльмена в ярость и тем окончательно решил судьбу виновницы происшествия.

– Вашу руку, мисс Марч! – Такой ответ был дан на немую мольбу Эми, и, будучи слишком гордой для того, чтобы плакать или умолять, она стиснула зубы, с вызовом вскинула голову и бестрепетно снесла несколько жгучих ударов по своей ладошке. Их нельзя было назвать ни многочисленными, ни сильными, но для нее это уже не имело никакого значения. Впервые в жизни ее ударили, и позор, по ее мнению, был столь же велик, как если бы ее сбили с ног.

– А теперь вы останетесь стоять у доски до перемены, – повелел мистер Дэвис, решительно настроенный довести начатое до конца.

Это было ужасно. Просто вернуться на свое место под взглядами друзей и недругов уже было достаточно тяжело, но взглянуть в лицо всему классу после недавнего бесчестья представлялось и вовсе невозможным, и на мгновение Эми захотелось провалиться сквозь землю и залиться слезами. Однако острое ощущение свершившейся несправедливости и мысль о Дженни Сноу помогли ей выстоять. Заняв место у позорного столба, Эми устремила взгляд поверх целого моря лиц, вперив его в печную трубу, и застыла, настолько бледная и неподвижная, что девочкам вдруг стало трудно усваивать новый материал при виде этой трогательной фигурки.

В течение следующих пятнадцати минут гордая и впечатлительная маленькая девочка пережила такой позор и такую боль, которые она никогда не забудет. Кому-нибудь другому вся эта история могла бы показаться тривиальной и даже нелепой, но для Эми она превратилась в настоящую трагедию, ведь на протяжении двенадцати лет ее жизнью правила любовь и о подобных ударах судьбы невозможно было даже помыслить. Боль в ладошке и в сердце затмила горькая, болезненная для самолюбия мысль: «Мне придется рассказать обо всем сестрам, и они во мне разочаруются!»

Пятнадцать минут показались Эми часом, но и они подошли к концу. Еще никогда возглас «Перемена!» не казался ей таким желанным.

– Можете идти, мисс Марч, – сказал мистер Дэвис, выглядевший смущенным, что, впрочем, было совсем неудивительно.

Он не скоро забудет укоризненный взгляд, которым его на прощание окинула Эми. Не сказав никому ни слова, она направилась прямиком в раздевалку, взяла свои вещи и покинула школу, клятвенно пообещав себе, что больше никогда сюда не вернется.

Домой Эми пришла в крайне подавленном настроении. Как только вернулись мать и старшие сестры, состоялся митинг протеста. Миссис Марч сохраняла молчание, но выглядела при этом весьма обеспокоенной; она пыталась в меру сил утешить расстроенную дочь. Мег омыла пострадавшую ладошку глицерином и слезами, Бет сочла, что даже ее возлюбленные котята не смогут стать утешением в подобном горе, Джо с гневом предложила немедленно арестовать мистера Дэвиса, а Ханна погрозила «негодяю» кулаком и с такой яростью толкла на обед картошку, словно видела перед собой его ненавистное лицо.

Бегства Эми не заметил никто, кроме ее одноклассниц, но остроглазые девицы подметили, что весь остаток дня мистер Дэвис пребывал в великодушном, мягком расположении духа, что было ему несвойственно, и, кроме того, явно нервничал. Незадолго до окончания уроков в школу явилась Джо. Ее лицо было мрачным и угрюмым. Джо направилась к учительскому столу, положила на него письмо от миссис Марч, затем собрала вещи Эми и удалилась, тщательно вытерев ноги о дверной коврик, словно отрясая пресловутый прах этого места со своих ног.

– Да, ты можешь устроить себе каникулы и не ходить в школу, но я хочу, чтобы ты каждый день понемногу занималась вместе с Бет, – заявила в тот же вечер миссис Марч, обращаясь к Эми. – Я не одобряю телесных наказаний, особенно для девочек. Мне не нравится манера обучения мистера Дэвиса, и я не думаю, что одноклассницы, с которыми ты дружишь, научат тебя чему-нибудь хорошему. Я переведу тебя в другую школу, но прежде спрошу совета у твоего отца.

– Вот и хорошо! Мне бы хотелось, чтобы девочки ушли все до единой, тогда эта старая школа закроется. Я схожу с ума от тоски, вспоминая добрые старые времена, – с видом невинной жертвы вздохнула Эми.

– Я не жалею о том, что ты с ними рассталась. Ты нарушила правила и заслуживала наказания за непослушание, – последовал суровый ответ, изрядно разочаровавший юную леди, которая не ожидала встретить ничего, кроме сочувствия.

– Ты рада тому, что меня опозорили перед всем классом? – вскричала Эми.

– Я не стала бы выбирать подобный способ наказания, – ответила ей мать, – и не уверена в том, что он принесет тебе больше пользы, чем более мягкое порицание. Ты становишься тщеславной и высокомерной, моя дорогая. Самое время всерьез заняться твоим воспитанием. У тебя имеется масса добродетелей, но их совсем необязательно выставлять напоказ, ведь самодовольство способно погубить даже гения. Вероятность того, что настоящий талант долгое время останется незамеченным, невелика, но, даже если это случится, осознание обладания им должно удовлетворить кого угодно. Главное достоинство человека – скромность.

– Так и есть! – воскликнул Лори, который играл в уголке в шахматы с Джо. – Я знавал одну девочку, которая обладала поистине замечательными способностями, но даже не подозревала об этом. Оставаясь одна, она сочиняла музыкальные композиции, но даже не догадывалась, какие они замечательные, и ни за что бы в это не поверила, даже если бы ей кто-нибудь об этом и сказал.

– Я хотела бы с ней познакомиться. Быть может, она сумела бы мне помочь, ведь я такая глупая, – сказала Бет, стоявшая рядом с юношей и внимательно слушавшая его.

– Ты знакома с ней, и она помогает тебе больше, чем кто-либо еще, – отозвался Лори, глядя на Бет с таким лукавством в насмешливых черных глазах, что девочка внезапно залилась краской до корней волос и, ошеломленная столь неожиданным открытием, спрятала лицо, уткнувшись в диванную подушку.

Джо позволила Лори выиграть эту партию, дабы отблагодарить за похвалу в адрес Бет, которую, впрочем, так и не удалось убедить сыграть для них. Поэтому за инструмент сел Лори и запел, запел чудесно. Он пребывал в особенно приподнятом настроении.

После того как гость ушел, Эми, весь вечер задумчиво молчавшая, вдруг спросила, словно после долгих размышлений пришла к окончательному решению:

– А Лори – талантливый юноша?

– Да, он получил прекрасное образование и у него замечательные способности. Из него получится настоящий мужчина, если только его не избалуют чрезмерной заботой и потаканием, – ответила мать.

– И он не тщеславен, не так ли? – осведомилась Эми.

– Ни в малейшей степени. Вот почему он так очарователен и нравится нам.

– Понимаю. Хорошо быть воспитанным и элегантным, но при этом не задаваться и не выставлять свои достоинства напоказ, – задумчиво протянула Эми.

– Это всегда проявляется в манерах и словах человека, если сопровождается скромностью, но нарочно демонстрировать их совсем необязательно, – сказала миссис Марч.

– Это то же самое, что надеть все свои шляпки и платья одновременно, дабы показать окружающим, что они у тебя есть, – добавила Джо, и все дружно рассмеялись.

Глава восьмая

– Девочки, куда это вы собрались? – поинтересовалась Эми, в субботу после обеда войдя в комнату к сестрам и обнаружив, что они собираются выйти на улицу. Загадочный вид Мег и Джо немедленно возбудил ее любопытство.

– Никуда. Маленьким девочкам необязательно об этом знать, – ответила Джо.

Если и есть что-либо оскорбительнее для чувств юной особы, так это получить такой вот ответ, да еще и сопровождаемый пожеланием: «Иди поиграй в куклы, дорогуша». Обида заставила Эми ощетиниться, и она вознамерилась узнать тайну во что бы то ни стало, пусть даже для этого ей придется еще целый час сносить насмешки. Повернувшись к Мег, которая ни в чем не могла ей отказать, девочка взмолилась:

– Скажи мне! Пожалуй, лучше я пойду вместе с вами. Бет не отходит от своего пианино, а мне решительно нечем заняться, и я чувствую себя никому не нужной.

– Это невозможно, дорогая, тебя ведь не приглашали… – начала было Мег, но ее резко оборвала Джо:

– Мег, замолчи немедленно, иначе все испортишь! Ты не можешь пойти с нами, Эми, поэтому перестань ныть и жаловаться, как маленькая.

– Ага! Вы куда-то идете вместе с Лори. Вчера вечером вы о чем-то шептались и пересмеивались, сидя на диване, а когда я вошла, сразу же замолчали. Так вы идете вместе с ним?

– Да, идем. А теперь помолчи, пожалуйста, и не приставай к нам.

Эми прикусила язык, зато распахнула глаза пошире, и от ее внимания не укрылось, что Мег сунула в карман веер.

– Знаю! Знаю! Вы идете в театр, чтобы посмотреть пьесу «Семь замков»! – вскричала девочка и решительно добавила: – И я с вами. Мама сказала, что я могу посмотреть эту пьесу. Деньги на карманные расходы у меня есть, и с вашей стороны было бы нечестно не взять меня с собой.

– Будь хорошей девочкой и послушай, что я тебе скажу, – принялась увещевать ее Мег. – Мама не хочет, чтобы ты ходила в театр на этой неделе, ведь твоим глазам еще вреден яркий свет. А вот на следующей неделе ты преспокойно отправишься на представление вместе с Ханной и Бет и вы получите массу удовольствия.

– О каком удовольствии ты говоришь? Я хочу пойти с тобой, Джо и Лори. Пожалуйста, возьмите меня с собой! Из-за болезни я так долго сидела взаперти, что теперь мне просто необходимо развлечься. Прошу тебя, Мег! – жалобно взмолилась Эми. – Я буду хорошо себя вести.

– Предположим, что мы ее возьмем. Не думаю, что мама станет возражать, если мы хорошенько ее укутаем, – начала Мег.

– Если Эми пойдет в театр, то я останусь дома, а если меня не будет, Лори это не понравится, – сердито заявила в ответ Джо, которой совсем не хотелось присматривать за непоседливой сестренкой, в то время как она сама желала от души повеселиться. – И вообще, Мег, после того, как Лори пригласил только нас с тобой, будет невежливо притащить с собой еще и Эми. На ее месте я бы постеснялась соваться туда, куда меня не просили.

Слова и манеры Джо ужасно разозлили Эми, которая тут же начала надевать башмаки, заявив безапелляционным тоном:

– Я иду с вами. Мег говорит, что я могу пойти. Я заплач за себя сама и не доставлю Лори никаких забот.

– Ты не сможешь сесть рядом с нами – наши места были забронированы заранее, – а сидеть одной тебе тоже нельзя, значит, Лори придется уступить тебе свое место, что испортит нам всем удовольствие. Или же ему придется найти кресло для тебя, что тоже никуда не годится, ведь тебя не приглашали. Так что уймись и оставайся дома, – осадила младшую сестру Джо, которая уколола в спешке палец и разозлилась еще сильнее.

Эми, сидящая на полу в одном башмаке, расплакалась. Мег попыталась воззвать к ее благоразумию, но тут снизу раздался голос Лори и обе девушки поспешили на первый этаж, оставив младшую сестру заливаться слезами. На мгновение Эми забыла, что должна вести себя как взрослая, и действовала как избалованный ребенок. Когда наша троица уже выходила из дома, Эми перегнулась через перила и угрожающим тоном крикнула:

– Ты еще пожалеешь об этом, Джо Марч, обещаю тебе!

– Какой вздор! – парировала Джо, с грохотом захлопывая за собой дверь.

Они чудесно провели время. Пьеса «Семь замков Бриллиантового озера» показалась им просто замечательной, лучшего нельзя было и желать. Однако, несмотря на смешных рыжих чертят, блестящих эльфов и прелестных принцесс и принцев, к удовольствию Джо примешивалась капелька горечи. Золотистые кудри сказочной феи напомнили ей об Эми, и в перерывах между актами девушка спрашивала себя, что же намерена предпринять ее сестренка, чтобы заставить ее «пожалеть». Между Джо и Эми частенько случались оживленные перебранки, поскольку обе обладали вспыльчивым нравом и, доведенные до крайности, демонстрировали склонность к насилию. Эми дразнила Джо, Джо раздражала Эми, в результате чего случались в некотором роде спонтанные вспышки, за которые обеим впоследствии было стыдно. Джо, хоть и была старше, быстрее выходила из себя и с трудом сдерживала свой буйный нрав, из-за которого регулярно попадала в неприятности. Впрочем, она не умела долго злиться и, смиренно признав свою вину, искренне раскаивалась и старалась исправиться. Сестры даже шутили, что им нравится доводить Джо до белого каления, потому что потом, после эмоциональной вспышки, она превращается в ангела. Бедная Джо отчаянно стремилась вести себя прилично, но ее лучший враг готов был в любую минуту поколебать ее сдержанность, и требовались долгие часы терпеливых усилий, чтобы его утихомирить.

Вернувшись домой, сестры застали Эми в гостиной. Она читала. Когда Мег и Джо вошли, девочка напустила на себя вид оскорбленного достоинства и даже не подняла глаз от книги. Эми ни о чем их не спросила. Быть может, любопытство все-таки победило бы негодование, не случись рядом Бет, которая забросала старших сестер вопросами и получила в ответ исполненное восторга описание спектакля. Поднявшись наверх, чтобы убрать свою лучшую шляпку, Джо первым делом устремила взгляд на комод: после их предыдущей ссоры Эми в порыве чувств высыпала содержимое верхнего ящика на пол. Однако на этот раз все оставалось на своих местах. Торопливо заглянув в шкафчики, сумочки и коробки, Джо решила, что Эми простила ей причиненную обиду и обо всем забыла.

Джо ошиблась. Это выяснилось уже на следующий день, после чего разразился грандиозный скандал.

Солнце уже клонилось к закату. Мег, Бет и Эми сидели рядом. Вдруг в комнату ворвалась возбужденная Джо и, едва переведя дух, осведомилась:

– Кто-нибудь брал мою книгу?

Мег и Бет в один голос удивленно ответили:

– Нет.

Эми поворошила угли в очаге и ничего не сказала. Джо заметила, как на ее щеках заиграл румянец, и тут же набросилась на нее:

– Эми, это ты взяла мою книгу!

– Я ничего не брала.

– Значит, тебе известно, где она!

– Нет, неизвестно.

– Ты лжешь! – вскричала Джо и схватила Эми за плечи.

При этом у нее на лице отразилась такая злость, что мог бы испугаться ребенок и гораздо храбрее Эми.

– Нет. Я не брала твою книгу и не знаю, где она. И вообще, мне нет до этого никакого дела.

– Тебе что-то известно. Говори немедленно, или я тебя заставлю! – И Джо легонько встряхнула Эми.

– Ругайся сколько душе угодно, но ты больше никогда не увидишь свою дурацкую книгу! – крикнула в ответ Эми, в свою очередь приходя в волнение.

– Почему?

– Потому что я ее сожгла.

– Что? Мою маленькую книжку, которую я так любила, над которой так долго работала и собиралась закончить к приезду папы? Ты действительно ее сожгла?

Джо побледнела как смерть, в то время как глаза ее пылали. Она продолжала держать Эми за плечи.

– Да, сожгла! Я обещала тебе, что ты заплатишь за то, что вчера на меня разозлилась, так что…

Эми не смогла больше вымолвить ни слова. Вспыльчивый нрав взял над Джо верх, и она тряхнула младшую сестру так, что у той лязгнули зубы, а потом заплакала от гнева и бессилия:

– Ты – гадкая, дрянная девчонка! Я не смогу дописать свои сказки и за это не прощу тебя до конца своих дней!

Мег бросилась на помощь Эми, а Бет поспешила успокоить Джо, но та окончательно вышла из себя и, напоследок больно дернув обидчицу за ухо, выскочила из комнаты и бросилась вверх по лестнице на чердак, к старому дивану, чтобы погоревать в одиночестве.

Внизу буря вскоре утихла: домой вернулась миссис Марч и, выслушав рассказ о случившемся, помогла Эми понять, как дурно та обошлась с сестрой. Книга Джо была ее гордостью, и вся семья считала, что этот литературный росток внушает большие надежды. Этот сборник включал всего полдюжины сказок, но Джо терпеливо работала над ними, вкладывая в свое творение душу и надеясь, что из-под ее пера выйдет нечто достойное увидеть свет. Она совсем недавно старательно переписала сказки начисто, уничтожив черновик. Поступок Эми погубил труд нескольких лет. Для остальных эта потеря, возможно, и была невелика, но для Джо это стало величайшей трагедией. Она решила, что все ее труды пошли прахом. Бет горевала, словнолишилась любимого котенка, и даже Мег отказалась защищать свою любимицу. Миссис Марч выглядела опечаленной, и Эми поняла, что никто не полюбит ее вновь, пока она не попросит прощения за свой проступок, о котором девочка теперь сожалела больше всего на свете.

Когда позвонили к чаю, с чердака спустилась Джо. Она выглядела такой мрачной и неприступной, что Эми пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы смиренно пролепетать:

– Джо, прости меня, пожалуйста. Мне очень, очень жаль.

– Я никогда тебя не прощу, – сурово отрезала Джо, и с этого момента Эми перестала для нее существовать.

Присутствующие, включая миссис Марч, старались ни словом не упоминать о трагедии – они по собственному опыту знали: пока Джо пребывает в столь мрачном расположении духа, любые слова будут напрасными. Наиболее разумным представлялось немного подождать, пока какое-нибудь событие не смягчит негодование Джо и не положит конец ссоре. Вечер трудно было назвать веселым, хоть сестры, как обычно, взялись за шитье, а мать читала им отрывки из Бремер[15], Скотта и Эджуорт[16]; недоставало чего-то неуловимого, атмосфера покоя и умиротворения была нарушена. Это стало особенно заметным, когда пришло время петь. Бет могла только играть, Джо застыла, словно окаменев, Эми расстроилась окончательно, и пели лишь Мег и миссис Марч. Но, несмотря на все усилия, даже их замечательные голоса звучали не в тон и не в лад.

Целуя Джо на ночь, миссис Марч нежно прошептала:

– Моя дорогая, не позволяй гневу завладеть собой. Простите и помогите друг другу, и завтра начните все с чистого листа.

Джо хотелось спрятать лицо у нее на груди и выплакать гнев и обиду, но настоящие мужчины не плачут. К тому же девушка была настолько уязвлена и обижена, что о прощении пока что не могло быть и речи. Посему она лишь сморгнула слезы, тряхнула головой и резко ответила (зная, что Эми прислушивается к их разговору):

– Это был отвратительный поступок. Она не заслуживает прощения.

С этими словами Джо, гордо подняв голову, отправилась в постель. В тот вечер сестры не обменивались веселыми сплетнями и секретами.

Эми же оскорбилась из-за того, что ее попытки помириться были столь безжалостно отвергнуты, и уже начала жалеть о том, что прилюдно унизилась, и начала лелеять обиду, утешая себя доводами о собственном моральном превосходстве, причем таким образом, который вызывал у нее еще большее раздражение.

Джо по-прежнему походила на грозовую тучу, и на следующий день у нее все пошло наперекосяк. Утро выдалось на редкость холодным. Джо уронила в грязь свой пирог; у тетки Марч случился очередной приступ суетливого беспокойства; Бет выказала необычайную ранимость; Мег, вернувшись домой, выглядела угрюмой и расстроенной, а Эми то и дело отпускала колкие замечания в адрес людей, которые только говорят о необходимости вести себя хорошо, а сами даже не пытаются исправиться, даже когда другие подают им пример. «В этом доме все ненавидят друг друга. Лучше я приглашу Лори покататься на коньках. Уж он-то всегда остается добрым и веселым. Он поможет мне успокоиться», – сказала себе Джо и отправилась в гости к соседу.

Эми услышала лязг коньков, выглянула в окно и раздосадованно воскликнула:

– Вы только посмотрите! Джо обещала, что в следующий раз возьмет меня с собой, поскольку лед скоро растает. Впрочем, просить такую злюку бесполезно.

– Не смей так говорить! Ты поступила очень дурно, и Джо очень нелегко тебя простить, но, думаю, она уже готова к этому, если ты заговоришь с ней в нужный момент, – отозвалась Мег. – Иди за ними. Но не говори ничего, пока к Джо не вернется хорошее расположение духа (что в обществе Лори случится непременно), а потом улучи момент и просто поцелуй ее или выкажи свою любовь каким-нибудь иным способом, и тогда, я уверена, вы тут же помиритесь.

– Я попробую, – согласилась Эми.

Этот совет устраивал ее как нельзя лучше. Торопливо одевшись, она выскочила вслед за Эми и Лори, которые только что скрылись за холмом.

До реки было недалеко, но, когда Эми догнала их, оба уже успели надеть коньки. Джо увидела сестру издалека и тут же повернулась к ней спиной. А вот Лори не заметил Эми. Он осторожно катался вдоль берега, пробуя лед, – сильным морозам предшествовала оттепель.

– Прежде чем мы начнем с тобой бегать наперегонки, я прокачусь до первой излучины и посмотрю, крепкий ли там лед, – долетел до Эми его голос, и Лори, в своем отороченном мехом пальто и шапке похожий на русского парнишку, устремился вперед.

Джо слышала, как отдувается Эми после быстрого бега, как топает ногами и дышит на пальцы, пытаясь надеть коньки, но, так и не обернувшись, медленно покатила зигзагами вниз по реке, получая горькое удовлетворение от мелких неприятностей и забот младшей сестры. Джо лелеяла свой гнев, пока он не завладел всем ее существом, как всегда бывает с недобрыми мыслями и чувствами, если не задушить их в зародыше. Сворачивая за излучину, Лори крикнул ей:

– Держись поближе к берегу! На середине реки небезопасно.

Джо услышала его, а вот Эми пропустила эти слова мимо ушей. Старшая сестра оглянулась, и маленький демон, которого она пестовала в своей душе, шепнул ей на ухо: «Слышала она или нет, пусть сама о себе позаботится».

Лори исчез за поворотом. Джо приближалась к излучине, а Эми, изрядно отстав от обоих, катилась к середине реки, где лед был гладким. На мгновение Джо, охваченная недобрым предчувствием, замерла, но потом решила двигаться дальше. Но не успела она сдвинуться с места, как что-то заставило ее обернуться, и Джо увидела, как Эми, неловко взмахнув руками, провалилась под треснувший лед – с криком, от которого у старшей сестры остановилось сердце. Джо хотела окликнуть Лори, но голос ее не слушался. Она попыталась рвануть вперед, но ноги у нее словно примерзли к месту. Несколько мгновений девушка стояла неподвижно, глядя на искаженное ужасом маленькое личико, обрамленное голубым капором. Но вот кто-то стремительно промчался мимо и в уши Джо ударил крик Лори:

– Неси палку! Быстрее, быстрее!

Как ей удалось это сделать, Джо и сама не могла бы объяснить. Несколько следующих минут она двигалась как одержимая, беспрекословно повинуясь Лори, который сохранял присутствие духа. Он лег на лед, протянул Эми клюшку, другой рукой схватил девочку за локоть и удерживал до тех пор, пока Джо не притащила перекладину, вытащенную из забора. Уже вдвоем они вытянули малышку из воды. Похоже, Эми не пострадала, а всего лишь испугалась.

– Теперь надо как можно быстрее отвести ее домой. Укутай ее в нашу одежду, а я пока сниму эти чертовы коньки, – распорядился Лори, заворачивая Эми в свое пальто и дергая завязки, которые еще никогда не казались ему такими неподатливыми.

Они привели домой дрожащую, насквозь промокшую, плачущую Эми. Согревшись после треволнений, девочка, укрытая несколькими одеялами, вскоре уснула у очага. Во время всей этой суматохи Джо не проронила ни слова, лишь молча металась по дому, бледная и взъерошенная, в порванном платье, с ладонями, покрытыми синяками и порезами, появившимися в результате борьбы со льдом, перекладиной и неподатливыми застежками. Когда же Эми уютно засопела, в доме воцарилась тишина. Миссис Марч устроилась у постели младшей дочери, позвала Джо и стала бинтовать ее израненные руки.

– Ты уверена, что с ней все в порядке? – прошептала Джо, с раскаянием глядя на златовласую головку, которую быстрое течение навсегда могло унести под предательский лед.

– Да. Эми не пострадала и даже не простудилась. Вы поступили очень благоразумно, быстренько укутав ее и приведя домой, – отозвалась мать.

– Это все Лори. А я даже не удержала ее. Знаешь, мама, если бы Эми утонула, в этом была бы виновата я. – Джо упала на пол возле кровати и, заливаясь слезами раскаяния, рассказала обо всем матери, упрекая себя в бессердечии и благодаря Провидение за то, что ее избавили от жестокого наказания, которое могло на нее обрушиться. – Во всем виноват мой ужасный характер! Я пытаюсь исправиться, честное слово, но потом он снова вырывается на волю, становясь еще хуже, чем прежде. Ох, мамочка, что же мне делать? Что делать? – рыдала в отчаянии бедная Джо.

– Оставаться настороже и молиться, дорогая; никогда не сдаваться и не опускать руки; пытаться загладить свою вину и стать лучше, – отозвалась миссис Марч, прижимая к груди растрепанную головку дочери и так нежно целуя ее в мокрую щеку, что Джо зарыдала еще сильнее.

– Ты даже не знаешь, не догадываешься о том, как это ужасно! Мне кажется, что в приступе злости я могу сделать все что угодно. Меня охватывает такое бешенство, что я могу причинить вред любому, да еще и радоваться этому. Боюсь, что однажды я сотворю нечто невообразимое и этим погублю собственную жизнь, а все вокруг станут меня ненавидеть. Ох, мамочка, помоги мне, помоги, пожалуйста!

– Конечно, дитя мое, обязательно помогу. Перестань плакать. Лучше запомни этот день и пообещай себе, что такого больше никогда не повторится. Джо, родная, всех нас преследуют искусы, нередко они намного сильнее твоих, и на то, чтобы преодолеть их, иногда уходит целая жизнь. Ты думаешь, что твой характер – худший на свете, но, поверь, у меня в свое время был такой же.

– У тебя, мама? Ты же никогда не злишься! – От удивления Джо на несколько мгновений забыла о собственных угрызениях совести.

– Я пыталась исправить его на протяжении сорока лет, но научилась лишь сдерживаться. Я злюсь почти каждый день своей жизни, Джо, но научилась не показывать этого и все еще надеюсь когда-нибудь избавиться от этого чувства, хоть для этого может понадобиться еще сорок лет.

Терпение и смирение, отразившиеся на лице, которое она так любила, стали для Джо куда лучшим уроком, чем самая мудрая нотация или самый болезненный упрек. Девушка моментально утешилась, сообразив, что ей дарованы сочувствие и уверенность. Осознание того, что мама страдает от тех же изъянов, что присущи ей самой, помогло Джо примириться с собственными недостатками и укрепило ее в решимости избавиться от них, хоть сорок лет и представлялись пятнадцатилетней девочке чрезмерно долгим сроком, для того чтобы все время оставаться настороже и молиться.

– Мама, иногда ты поджимаешь губы и даже выходишь из комнаты, когда тетка Марч начинает браниться или кто-то другой тебе досаждает. Это означает, что ты сердишься? – спросила Джо, чувствуя, что стала ближе и дороже матери, чем когда-либо прежде.

– Да, я научилась сдерживать гневные слова, уже готовые слететь с языка, а когда чувствую, что они все-таки вот-вот сорвутся с губ против моей воли, просто выхожу на минутку и устраиваю себе легкую встряску за то, что проявляю слабость и злюсь, – ответила миссис Марч, сопроводив свое признание легким вздохом и улыбкой, и погладила Джо по голове.

– Но как ты научилась себя сдерживать? Именно это доставляет мне наибольшее беспокойство: резкие слова вылетают из моего рта прежде, чем я успеваю сообразить, что делаю. Чем больше я говорю, тем хуже, до тех пор пока я не начинаю получать удовольствие оттого, что причиняю людям боль. Расскажи мне, как тебе удается с этим справляться, мамочка.

– Мне помогала моя собственная мама…

– Как и ты нам, – перебила ее Джо, запечатлев на щеке миссис Марч поцелуй.

– Но я потеряла ее, когда была ненамного старше тебя, и долгие годы мне пришлось сражаться со своим характером в одиночку, ведь я была слишком горда, чтобы признаться в своей слабости кому-либо еще. Мне было нелегко, Джо, и я пролила немало горьких слез над собственными неудачами – мне казалось, что, несмотря на все усилия, у меня ничего не получится. А потом в моей жизни появился твой отец и я почувствовала себя очень счастливой; с тех пор проявлять добродетель и сдерживать гнев мне стало очень легко. Но потом, когда у меня родились четыре маленькие девочки, а мы обеднели, я заметила, что прежние беды вернулись, поскольку я не обладаю терпением от природы, да еще и очень страдаю, когда вижу, что мои дети не имеют того, чего заслуживают.

– Бедная мамочка! И как же ты с этим справилась?

– С помощью твоего отца, Джо. Он никогда не выходит из себя, никогда ни в чем не сомневается и ни на что не жалуется, но не теряет надежду, работает и ждет с такой верой, что вести себя иначе в его присутствии просто невозможно. Он помог мне, утешил и показал, что я должна стараться проявлять те достоинства и добродетели, которые хотела бы видеть у своих маленьких дочерей; должна служить вам примером. Мне было легче бороться ради вас, чем ради самой себя. Испуганный или удивленный взгляд одной из вас, когда я позволяла себе недопустимую резкость, ранил меня больнее, чем любые слова, а любовь, уважение и спокойная уверенность моих детей стали для меня лучшей наградой, какую я только могла получить за стремление стать той женщиной, которой им хотелось бы подражать.

– Ох, мамочка, если мне удастся стать хотя бы наполовину такой хорошей, как ты, я буду счастлива! – вскричала Джо, тронутая до глубины души.

– Надеюсь, что ты станешь гораздо лучше меня, моя дорогая. Но ты должна остерегаться своего злейшего врага, как называет его отец, в противном случае твоя жизнь может изрядно осложниться. Ты уже получила первое предостережение. Помни об этом и изо всех сил старайся обуздать свой буйный нрав, пока он не навлек на тебя куда бльшие горести и сожаления, чем ты уже познала.

– Я постараюсь, мамочка, честное слово, постараюсь! Но ты должна мне помогать. Я ведь часто видела, как папа прикладывал палец к устам, глядя на тебя ласково, но строго, после чего ты всегда поджимала губы и выходила из комнаты. Таким образом он напоминал тебе о необходимости сдерживаться? – мягко спросила Джо.

– Да. Я всего лишь раз попросила его помогать мне таким вот образом, и он никогда не забывал об этом, удерживая меня этим жестом и ласковым взглядом от резких и обидных слов.

Джо увидела, как глаза матери наполнились слезами, а губы задрожали. Испугавшись, что наговорила слишком много, девушка встревоженно прошептала:

– Я поступила дурно, наблюдая за тобой, а потом сказав об этом? Я не хотела показаться невежливой. Мне так радостно оттого, что я могу говорить с тобой обо всем, что думаю, и при этом чувствовать себя счастливой.

– Моя дорогая Джо, со своей матерью ты можешь говорить о чем угодно. Я бесконечно счастлива и горда, что мои девочки поверяют мне свои мысли и чувства, зная, как сильно я их люблю.

– А я думала, что заставляю тебя страдать…

– Нет, дорогая. Однако, раз уж мы заговорили об отце, я должна признаться, что сильно скучаю по нему, что многим ему обязана и что должна неустанно работать над собой и оставаться настороже, чтобы его маленькие дочери пребывали в безопасности и дождались его возвращения.

– Тем не менее ты разрешила ему пойти на войну, мама, и не плакала после его ухода, и никогда не жалуешься и не просишь о помощи, – задумчиво протянула Джо, явно пораженная этой мыслью.

– Я отдала все лучшее, что у меня было, своей стране, которую люблю, и не плакала, чтобы ваш отец не увидел моих слез. Какое я имею право жаловаться? Мы оба всего лишь исполнили свой долг и станем от этого только счастливее. А если тебе кажется, что мне не нужна помощь, то это оттого, что у меня есть верный и надежный Друг; Он утешает и поддерживает меня. Дитя мое, горести и искушения в твоей жизни только начинаются, их может быть много, но ты сумеешь преодолеть их, если научишься чувствовать силу и нежность Отца нашего Небесного так же, как и своего земного родителя. Чем сильнее ты будешь любить Его и доверять Ему, тем меньше станешь полагаться на бренную людскую силу и мудрость. Его любовь и забота никогда не иссякнут и не обесценятся, их нельзя отнять. Напротив, они могут стать источником жизненной силы, счастья и умиротворения. Верь в это всем сердцем и обращайся к Господу со своими маленькими тревогами, надеждами, грехами и скорбями так же свободно и бестрепетно, как к собственной матери.

Вместо ответа Джо лишь крепче обняла мать, и в наступившей тишине из ее сердечка вырвалась самая искренняя молитва, которую она когда-либо произносила. Потому что в этот печальный, но счастливый час девушка познала не только угрызеия совести и горечь отчаяния, но и сладость самоотречения и самоконтроля, и, направляемая материнской рукой, стала ближе к Другу, дарующему каждому ребенку любовь, которая крепче отцовской и нежнее материнской.

Эми пошевелилась и вздохнула во сне, словно ей не терпелось поскорее загладить свою вину; Джо взглянула на нее с таким выражением, какого раньше у нее на лице еще никогда не отображалось.

– Я позволила гневу овладеть мной. Я отказывалась простить Эми, и сегодня, если бы не Лори, могло бы случиться непоправимое! Как я могла быть такой злой и гадкой? – прошептала Джо, разговаривая сама с собой, и склонилась над сестрой, бережно гладя ее по волосам, разметавшимся по подушке.

Как будто услышав ее, Эми открыла глаза и протянула к ней руки, улыбнувшись при этом так, что сердце Джо растаяло. Никто из них не произнес ни слова, сестры лишь крепко обнялись (этому не помешали даже одеяла) и поцеловались. Все было прощено и забыто.

Глава девятая

– Нет, как все-таки здорово, что мои подопечные заболели корью именно сейчас, – сказала ясным апрельским днем Мег, стоя в своей комнате в окружении сестер и укладывая вещи в свой дорожный сундук.

– И как мило, что Анни Моффат не забыла о своем обещании. Целых две недели сплошного веселья – это замечательно! – подхватила Джо, которая, складывая юбки Мег, размахивала своими длинными руками, будто мельница крыльями.

– Да еще в такую чудесную погоду, которая не может не радовать, – добавила Бет, аккуратно сортируя свои лучшие ленты для волос и бархатки, которые решила одолжить сестре по такому особому случаю.

– Жаль, что я не могу отдохнуть как следует и примерить все эти замечательные вещи, – сказала Эми; ее рот был полон заколок и булавок, которые она ловко втыкала в подушечку, принадлежащую сестре.

– Мне бы хотелось, чтобы все вы поехали со мной, но, раз уж это невозможно, я расскажу вам о своих приключениях, когда вернусь. Это меньшее, что я могу для вас сделать, учитывая то, как вы были добры ко мне, одолжив свои вещи и помогая собираться, – сказала Мег, окидывая взглядом комнату и свой очень простой наряд, который, по мнению ее сестер, выглядел просто безупречно.

– А что дала тебе мама из своей шкатулки с драгоценностями? – полюбопытствовала Эми: она не присутствовала при открытии пресловутого кедрового сундучка, в коем миссис Марч хранила немногочисленные реликвии, оставшиеся от былого богатства; она намеревалась подарить их дочерям, когда придет время.

– Пару шелковых чулок, вот этот красивый резной веер и чудесный голубой кушак. Правда, я хотела взять еще и наряд из фиолетового шелка, но времени на его переделку уже не оставалось, так что мне придется довольствоваться своим старым платьем из тарлатана[17].

– С моей новой муслиновой нижней юбкой оно будет выглядеть просто чудесно, а кушак прекрасно его подчеркнет. Какая жалость, что я сломала свой коралловый браслет, а то бы ты могла взять и его, – сказала Джо, обожавшая дарить и одалживать вещи, но, к сожалению, обычно они пребывали в столь плачевном состоянии, что возможность их дальнейшего использования исключалась.

– В шкатулке с драгоценностями лежит чудесный комплект старинных жемчужных украшений, но мама сказала, что лучшее украшение для юной девушки – это живые цветы. Лори пообещал прислать мне все, что нужно, – продолжала Мег. – Так, давайте посмотрим: вот мой новый серый костюм для прогулок (только на шляпке нужно поправить перо, Бет). А это поплиновое платье для воскресений и приватных вечеринок; однако, для весны оно выглядит тяжеловатым, не правда ли? Фиолетовый шелк был бы гораздо лучше. О боже!

– Не переживай, для больших приемов у тебя есть платье из тарлатана; в белом ты похожа на ангела, – заявила Эми, сосредоточенно размышляя о маленькой шкатулке с драгоценностями, которые приводили ее в неописуемый восторг.