Кольцо с тайной надписью Вербинина Валерия
– Затем, что время не сходится. Первый раз сотовый Кликушиной зазвонил минут через пять после того, как я вошла в квартиру. А ты говорил, что сумел добиться сведений о Кликушине незадолго до того, как я из квартиры вышла. А в квартире я пробыла не меньше 40 минут.
Ласточкин был настолько ошарашен, что чуть не врезался в хвост едущей впереди машины.
– Молодец, – сказал он, когда обрел дар речи. – Звони. Ну и осел же я!
– Такие мелочи, – самодовольно ответила я, – способна заметить только женщина. – И я набрала номер. – Алло! Простите, вы мне звонили на сотовый примерно часа полтора назад. Да… Что? Я сказала, что это какая-то ошибка и я его не знаю? Видите ли, я была занята, меня отвлекли… Не могли бы вы повторить еще раз его приметы? Так. От двадцати восьми до тридцати трех лет, темные волосы, шрам ниже левого локтя… Значит, никаких документов? Только визитная карточка с телефоном Эм… с моим телефоном? О, черт… Теперь я поняла, кто это. Я к вам сейчас приеду! – И я отключилась. – Ласточкин, – сказала я, поворачиваясь к моему напарнику, – дуем в больницу. Рано утром к ним доставили человека в тяжелом состоянии. Два пулевых ранения, легкое пробито. Он в коме. Никаких документов при нем не было обнаружено, только в кармане нашли на визитке номер мобильного Эммы Кликушиной. Поэтому они и пытались дозвониться до нее. Полчаса назад им это удалось, но она заявила, что никого с такими приметами не знает, и бросила трубку. Ну, а мы-то с тобой знаем, кто это, верно? Едем!
– Сдается мне, что Дмитрий Седельников нашелся, – проронил Ласточкин. – Ну-ка, врубим музыку! – Он включил сирену, под истошный вой которой мы понеслись быстрее ветра по восхитительной, разомлевшей от тепла Москве.
Да, это лето выдалось жарким. За одно утро мы видим уже третье тело. Первое дожидалось нас в квартире известного актера, второй – состоятельный бизнесмен – был застрелен возле собственного дома, и вот теперь – этот парень в реанимации.
«Кома», – сказал немолодой серьезный врач, согласившийся побеседовать с нами.
– Какие у него шансы?
Врач пожал плечами. Нет, он был честен, этот седоволосый человек с усталым взглядом. Не стал морочить нам голову словами про «индивидуальные особенности организма» и тому подобное.
– Это знает только Бог, – ответил он.
В темноволосого парня стреляли два раза. Первая пуля ударила в мобильник и разнесла его на части. Вторая пробила грудную клетку. Раненый лежал в скверике, истекая кровью, и не мог даже позвать на помощь. Обнаружили его только в пятом часу утра. Ни денег, ни сотового, ни документов при нем не оказалось. Возможно, пользуясь беспомощностью раненого, их забрали бомжи, а возможно, тут постарался киллер. Единственное, что нашли в карманах, визитку с написанным от руки номером личного сотового телефона Эммы.
– Где пули, которые вы вытащили из него? – спросил Ласточкин.
Врач удивленно приподнял брови.
– Их забрали ваши коллеги из районного отделения полиции, на территории которого был найден этот человек.
– Не помните, как их зовут?
Врач нахмурился.
– Минуточку… Один из них немного заикается.
– Капитан Колесников?
– Да, именно так его и звали.
– Спасибо.
– Да не за что. – Врач немного поколебался. – Так вы не узнали, как зовут этого человека? Мы должны все-таки поставить в известность его родственников.
– Мы предполагаем, – медленно промолвил Ласточкин, – что его зовут Дмитрий Седельников, и он был охранником у Михаила Кликушина, который сегодня не доехал до операционного стола.
– А, криминальные разборки, – довольно вяло промолвил врач. – Ясно.
Дверь приотворилась, и в проеме показалось лицо медсестры в марлевой повязке.
– Максим Арнольдович, только что привезли… После аварии. В третьей операционной…
– Извините, – сказал врач, – мне пора идти.
Он кивнул нам и вышел вместе с медсестрой. Темноволосый человек за стеклом, опутанный проводами и какими-то трубками, по-прежнему лежал неподвижно. Ласточкин потер подбородок и прошелся взад-вперед.
– Любопытно, – наконец произнес он. – Ты не находишь?
– Нет, – сказала я честно. – Сначала киллер подстерег охранника и застрелил его. После этого он на следующее утро спокойно убил Михаила Кликушина и исчез.
– Я о визитке с номером сотового, – терпеливо пояснил Ласточкин. – И о более чем странной реакции мадам Кликушиной на звонок из больницы. В конце концов, вряд ли она могла не понять, что речь идет об охраннике ее мужа.
Я мгновение подумала.
– Ты считаешь, что он был не просто охранником? Ведь свой номер сотового кому попало не дают, это очень личный телефон. Думаешь, у Кликушиной с Седельниковым был роман? А какое отношение это имеет к смерти Кликушина?
– Еще не знаю, – честно признался Ласточкин. – Больше всего мне не дает покоя странная реакция господина Верховского на мой намек о том, что Эмма нам что-то выболтала. Ты заметила, что с ним произошло? Он просто запаниковал!
– Что будем делать, капитан? – спросила я.
– Установим адрес Седельникова и позвоним Колесникову. – Ласточкин поморщился. – Ах да, надо ведь еще отчет написать. По убитому актеру, для Стаса.
– Значит, возвращаемся в отделение?.. – начала я, но тут из коридора до нас донеслись шаги и голоса.
Ласточкин насторожился. Прежде чем я успела понять, что происходит, он схватил меня в охапку и затащил в угол, в закуток между входной дверью и каким-то шкафом. Капитан прижал палец к губам, показывая, что сейчас стоит помолчать, но я уже и так сообразила, что к чему, и согласно кивнула головой. Дверь растворилась, почти целиком закрыв нас своей створкой, и в помещение просочилась дама в элегантном костюме цвета персика, с платочком и стеганой сумочкой на цепочке. Даму под локоть поддерживал господин в очках, с широкими плечами и волосами, расчесанными на идеальный пробор. До меня долетел его приглушенный голос:
– И совершенно необязательно было идти сюда!
– Прошу вас, Никита, – сказала дама знакомым голосом Эммы Григорьевны.
Я насторожилась. После этих слов наступила довольно продолжительная пауза.
– Это он? – спросил наконец широкоплечий.
– Да, это Седельников.
– Но откуда у них оказался ваш номер?
– Они объяснили, что он был записан на какой-то бумажке, которую они нашли в его кармане. Никита, я… Я оказалась в ужасном положении.
– Само собой, – буркнул недовольный Никита. – Но хуже всего, если этот охранник придет в себя и начнет направо и налево рассказывать о ваших с ним взаимотношениях.
– Но между нами ничего не было! – возмутилась Эмма Григорьевна. – То есть почти ничего.
– В данном случае это совершенно несущественно, – безжалостно оборвал ее спутник. – Запомните, дорогая: в девяноста девяти случаях из ста, когда совершается убийство, под подозрение первым делом попадает жена жертвы, у которой есть любовник.
– Ах, какие ужасы вы говорите! – пролепетала Эмма. – Не пугайте меня, Никита, прошу вас! Вы же знаете, я ни на кого не могу положиться, кроме вас.
– Хотя, конечно, – смягчился Никита, – может, охранник вообще никогда не придет в себя. Кома – такая штука…
– И не говорите, – жалобно сказала Эмма. – Ужасно, просто ужасно! Интересно, а нельзя ли его как-нибудь отключить? Чтобы он не мучился, – поспешно добавила она. – Как подумаю о том, что этот несчастный чувствует, у меня просто душа не на месте!
– Отключить? – поразился ее спутник. – Дорогая, но ведь это убийство!
– Я не знаю, – забормотала Эмма, – просто не знаю. Все это так сложно, Никита…
Ласточкин оттолкнул меня и вышел из закутка, в котором мы прятались.
– Что ж, Эмуля, – спросил он голосом, который не сулил решительно ничего хорошего, – замышляем очередное убийство?
Вдова Кликушина издала приглушенный визг и шарахнулась назад. Широкоплечий Никита, наоборот, подался вперед.
– Позвольте, но это просто неслыханно! Какая она вам «Эмуля», в конце концов?
– Спокойно, адвокат, – отозвался капитан. – Мы с госпожой Кликушиной старые знакомые. Правда, тогда, когда я с ней познакомился, ее звали Эммой Григорьевной Шараповой. Родилась двадцать девятого февраля одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, арестована в две тысяча девятом по подозрению в убийстве. А мне выпала честь надевать на нее наручники.
– Что вы мелете? – заволновалась Эмма. – Какое еще убийство?
– Его звали Андрей Разенков, и он был вашим хорошим знакомым. Вы пожаловались вашему ухажеру Владиславу Крапивкину, что Разенков не дает вам проходу, и он, недолго думая, убил парня. Вам повезло, что Крапивкин взял всю вину на себя, потому что в нашем УК есть статья о подстрекательстве к убийству. А на самом деле этот Разенков знать вас не желал, и вы ему так отомстили.
Не говоря ни слова, Никита Болдыревский переводил взгляд с лица капитана на красную Эмму Кликушину и обратно.
– Я ни о чем подобном не знал, – произнес он с расстановкой. – Правда, Эмма Григорьевна мне как-то намекнула, что однажды ее арестовали менты и, чтобы отличиться, подбросили ей наркотики. Но…
– Да соврала она вам, адвокат, – отмахнулся Ласточкин. – Ее арестовывали только один раз в жизни, и по какому обвинению – я вам сказал.
«Так вот почему ты не пожелал сегодня утром идти допрашивать Кликушину, а отрядил меня», – подумала я. Ласточкин просто опасался, что она могла узнать его, и тогда беседа бы точно сорвалась.
– Никита, – жалобно промолвила Эмма, и голосок ее предательски дрогнул, – неужели вы будете стоять и слушать, как меня оскорбляют?
Болдыревский кашлянул. Было видно, что он находится в затруднительном положении.
– Прошу прощения, но в любом случае Эмма Григорьевна – мой друг и, более того, моя клиентка. Должен вас предупредить, если вы попытаетесь использовать ей во вред слова, которые она опрометчиво тут произнесла…
– Вообще это гадко, – встряла Эмма. Она воспрянула духом, поняв, что адвокат, несмотря ни на что, все еще находится на ее стороне. – Они подслушивали!
– Вы не имели права этого делать, – заявил Болдыревский.
– Да ну? – иронически осведомился Ласточкин. – Насколько я помню, никому не возбраняется слышать разговоры, которые при нем ведутся.
– Это наглая провокация, – продолжал адвокат, очевидно, не желая сдавать свои позиции. – Совершенно неслыханная! Кстати, должен вам сообщить, что, если Эмму Григорьевну вызовут для дачи показаний, говорить она будет только в моем присутствии. Мне прекрасно известно, господа, как вы в вашем учреждении умеете проводить допросы. – Он воинственно вздернул подбородок.
– А мне известно, – заметил Ласточкин в пространство, – что есть женщины, которые выходят замуж только для того, чтобы поскорее овдоветь.
Эмма Григорьевна ахнула и прикрыла рот ладошкой.
– Это что же, обвинение или ваше личное предвзятое мнение? – холодно осведомился адвокат.
– Ну, не я один так думаю, – скромно ответил мой напарник.
Вообще-то он имел в виду меня, но Эмма Григорьевна истолковала его слова совершенно по-другому.
– Какая мерзость! Боже, какая мерзость! Это что же, вам Верховский все это наплел?
Ласточкин прищурился.
– Откуда вам известно, что я говорил с Юлианом Валентиновичем?
– Он сам позвонил мне и… Нет, каков фрукт, в самом деле! Сам крутил с моим мужем делишки всякие, а…
Она умолкла, словно только сейчас заметив, что сболтнула лишнего.
– И что же это были за делишки такие? – осведомился капитан, дернув щекой.
Эмма выпрямилась и обожгла его презрительным взглядом.
– Вас они не касаются! – Она повернулась и, поправив цепочку сумочки, двинулась к выходу. Вслед за ней последовал и адвокат. У порога он все же обернулся и бросил нам:
– Я бы на вашем месте все-таки хорошенько подумал бы сначала, прежде чем бросаться подобными обвинениями. Сами знаете, чем это может обернуться.
– Да ладно тебе, Никита, – почти беззлобно отмахнулся Паша. – Ты, главное, гонорар натурой не бери.
Адвокат побагровел, буркнул нечто ругательное и скрылся за дверью. Ласточкин повернулся ко мне.
– Извини, Лиза. Я должен был сразу же предупредить тебя насчет этой дамочки. Зря я так долго темнил.
– Да ладно тебе, – сказала я. – Время уже второй час. Пошли лучше перекусим чего-нибудь. Только надо предупредить охрану, чтобы приглядывали за реанимационным отделением. Мало ли что…
Ласточкин кивнул и покосился на неподвижно лежащего Дмитрия. Но тот витал где-то в совершенно другом мире, и презренные земные дела его не касались.
– Надо еще Колесникову позвонить, – напомнил капитан. – И установить координаты Седельникова. Где он жил и всякое такое.
Однако ничего этого мы сделать не успели, потому что, как только мы сели в машину, оказалось, что нас ждет новый вызов.
Глава 6. Дама без попугая
– Сбесились они все, что ли? – проворчал Ласточкин, продираясь сквозь запутанный лабиринт улиц в этой части города.
Его раздражение вполне можно понять. Лето – не сезон убийств. На это время года приходится наибольшая часть краж, но вот убийств, как правило, совершается в Москве куда меньше, чем обычно. Объясняется это тем, что многие жители столицы в это время уходят в отпуска и уезжают на отдых. С одной стороны, беспризорные квартиры представляют лакомый кусочек для воров, с другой – в столице в это время заметно убывает население, и, как следствие, кривая убийств резко падает вниз.
– Ты записала адрес? – спросил Ласточкин.
– Так точно. Да нам этот дом уже известен. Помнишь, тот самый, откуда в прошлом месяце был ложный вызов?
Ласточкин хмыкнул и невольно рассмеялся. Я тоже рассмеялась, потому что забыть такую историю было невозможно.
В конце июня к нам в отделение явилась растрепанная девица и поведала ужасную историю. Девицу звали Маша Олейникова, а ее подруга, Настя Караваева, жила в нашем районе. До недавнего времени девушки созванивались каждый день, но примерно неделю назад Настя внезапно перестала отвечать на звонки. Маша примчалась в дом к подруге, долго и тщетно звонила и барабанила в дверь, но ей – Маше, разумеется, а не двери – никто не отвечал…
В этом месте своего рассказа Маша разразилась рыданиями и заявила, что с ее любимой подругой наверняка случилось нечто ужасное. Может быть, у бедной Насти произошел сердечный приступ, и она лежит на полу, холодная и окоченевшая? Может быть, в квартиру забрался вор, убил спящую хозяйку и бежал? Неужели родная полиция откажется принять необходимые меры, чтобы спасти бедную Настю? Ведь так страшно подумать, что она осталась там совершенно одна и ей никто, совершенно никто не может помочь!
Ласточкин выслушал слезливую просительницу с непроницаемым лицом.
– Скажите, – спросил он, когда вконец обессиленная Маша умолкла, – у вашей подруги очень слабое сердце?
Маша возмутилась и заявила, что не понимает, какое это отношение имеет к делу, и что вообще Настя – самый здоровый человек на свете.
– Так, – протянул Ласточкин. – Еще вопрос. На каком этаже живет ваша подруга?
Выяснилось, что на четвертом.
– А замок у нее какой?
– Я не знаю, – нерешительно протянула Маша. – Дело в том, что у нее железная дверь и…
– Тогда до свидания, – сказал Ласточкин. – Ничего с вашей подругой не могло случиться.
Маша с негодованием объявила ему, что он бессердечный эгоист и что вообще в полиции служат одни бесчувственные чурбаны, после чего прямиком отправилась к нашему начальнику, полковнику Тихомирову. У полковника она потребовала две вещи: во-первых, незамедлительно уволить нас и, во-вторых, спасти ее ненаглядную подружку.
В общем, она допекала нашего шефа до тех пор, пока он, совершенно озверев, не вызвал нас с Ласточкиным и не приказал нам отправиться на улицу Мозжухина, дом девять, чтобы только эта ненормальная наконец от него отвязалась.
Уважив приказ начальства, мы прибыли в означенный дом и обнаружили, что мамзель Караваева жила за железной дверью такой толщины, что ее не пробил бы и артиллерийский снаряд. Как мы открывали эту дверь – это отдельная история, да что там история – целая эпическая поэма, а то и драма. Ибо, когда дверь наконец дрогнула под нашим напором и мы – я, Ласточкин, ненормальная и двое наших коллег, которые помогали вскрывать дверь, – ввалились в квартиру, навстречу нам выскочила злобная особа в коротенькой ночной рубашке и с помощью отборного мата осведомилась, какого дьявола мы делаем на ее территории и кто, мать вашу за ноги, позволил нам ломать ее дверь, которая обошлась ей черт знает во сколько денег!!!
– Ой, Настенька! – пролепетала струхнувшая ненормальная. – Так ты живая? А я думала… Мне показалось… Я думала, у тебя что случилось!
Настенька открыла рот.
– А, это ты, паршивая прилипала! – были ее первые слова, когда она заметила лучшую подружку. – Спасения от тебя нет! Какого черта тебе от меня понадобилось?
– Но ты не отвечала на мои звонки! – стонала прилипала, прижимаясь спиной к стене. – Я к тебе приходила на днях, звонила в дверь, а ты не открыла!
Настя Караваева топнула ногой.
– Потому что ты мне осточертела, гнусная подлиза! Вот! Ясно тебе?
– Настенька, ну что же ты сердишься? – заискивающе спрашивала подлиза. – Я тебе билетики достала… На концерт, куда ты хотела пойти…
Настенька посоветовала засунуть эти билетики в такое место, которое в литературных произведениях обычно не упоминается, после чего переключилась на нас.
Мы сломали ее дверь! Дверь, которая стоила черт знает сколько денег! Как мы смели, в самом деле? И кто, интересно, ей будет ставить новую?
– Я полагаю, ваша подружка, – ответил Ласточкин с присущей ему находчивостью. – Прошу вас обратить ваше внимание на то, что это она нас вызвала.
– Но зачем? – в изнеможении спросила Настенька, и в это мгновение из комнаты вылетела темная тень, тяжело хлопая крыльями. Я шарахнулась, но это оказался всего лишь громадный попугай какого-то необыкновенного лилового оттенка.
– Ой, Флинтик! – взвизгнула Маша тоном преувеличенного восторга. – Здравствуй, дружочек!
– Не смей трогать мою птицу! – цыкнула на нее Настя. Попугай сел на тумбу и покосился на меня круглым желтым глазом.
– Лапочка! – заискивающе шепнула Маша и протянула руку, чтобы его погладить.
– Отвяжись, подлиза! – совершенно отчетливо произнес попугай голосом Насти.
– Видите ли, – говорил меж тем Ласточкин хозяйке квартиры, – ваша… гм… подруга решила, что раз вы не отвечаете на ее звонки, с вами что-то случилось. Может, вам стало плохо или вас убили…
Настя с негодованием фыркнула.
– И вы послушались эту безмозглую дуру? – спросила она. – Вы что, не видите, кто она?
– Душечка, – спросила подлиза нежно, – ты немножко не в настроении, да?
Настя побагровела.
– Убирайся вон! – закричала она страшным голосом. – Вон, и чтобы духу твоего здесь не было! Поняла? И вы тоже! Вон отсюда, все! Иначе я не знаю, что с вами сделаю! Я полицию вызову!
Само собой, мы поспешили выполнить пожелание хозяйки квартиры и быстренько ретировались. Маша сделала попытку задержаться, но в конце концов и ей пришлось покинуть квартиру. Мне показалось, что вслед ей на площадку вышвырнули какой-то тяжелый предмет, но, возможно, это только моя фантазия.
– Приехали, – сказал Ласточкин. – Мозжухина, дом девять. Какая квартира-то?
– Тридцать семь, – ответила я.
Только с опозданием я сообразила, что сморозила страшную глупость. Ласточкин, сделавшись клюквенно-красным, медленно повернулся ко мне.
– Лиза, ты что, издеваешься? Это же квартира Караваевой!
Мы поднимались по широченной старинной лестнице с огромными маршами. Дом, очевидно, был построен еще при последнем императоре, и лифта в нем предусмотрено не было.
– Ну, – шипел капитан, шагавший впереди, – если и на этот раз ложный вызов… если эта чокнутая опять нам удружила… я не знаю, что с ней сделаю. Просто не знаю!
Мы добрались до четвертого этажа. Ласточкин перевел дух и нажал кнопку звонка. К нашему удивлению, дверь тотчас же растворилась. На пороге стоял смертельно бледный и, судя по всему, смертельно перепуганный человек.
– Слава богу, вы приехали! Входите, пожалуйста… Она там, в комнате…
Сразу посерьезнев, Ласточкин перешагнул порог.
– Она мертва? – быстро спросил он. – Вы ее трогали?
Человек в отчаянии заломил руки.
– Нет, я… Я не смог.
Ласточкин кивнул и двинулся вперед. Я шла следом за ним, машинально отмечая про себя детали обстановки. Высоченные потолки с лепниной, сверкающие хрустальные люстры. Мебель – ровесница Серебряного века, не меньше. На стенах – несколько картин, но не из числа тех, от которых способно затрепыхаться в груди сердце коллекционера. Моя мама, за которой с недавних пор стал ухаживать эксперт по западноевропейской живописи, пренебрежительно называет такие полотна «раскрашенными фотографиями», и я с ней согласна. Однако в этой квартире они смотрелись уютно и вполне органично. Сад, морской пейзаж, вид кремлевских башен, нарисованный в начале двадцатого века. Часы на стене важно тикали, а наискосок от них, на ковре, ногами к окну лежала Анастасия Караваева. Ее глаза были широко открыты, зубы оскалены. В жизни это была симпатичная молодая женщина с продолговатым лицом и светлыми кудрями. Теперь мало кто рискнул бы назвать ее симпатичной. Ласточкин осторожно дотронулся до ее руки.
– Уже окоченела, – констатировал он. – Она мертва со вчерашнего дня, не меньше. Зарезана ножом или, во всяком случае, каким-то острым предметом, которым ее ударили несколько раз. – Он махнул мне рукой. – Вызывай бригаду, Лиза, тут есть для них работа.
Через несколько минут в квартире номер тридцать семь закипает жизнь. Фотограф снимает место преступления, судмедэксперт осматривает тело, а эксперт-криминалист ищет следы, которые могут помочь нам понять, за что и каким образом была убита дама с попугаем.
– Поразительно, – говорит Сергей Кромвель, фотограф, который всегда умудряется острить с неподвижным лицом. – Куда Ласточкин ни заявится, там непременно появляется труп! Я полагаю, давно пора обратить на это внимание компетентных органов!
– Точно подмечено! – смеется эксперт-криминалист Самохвалов.
Сам Ласточкин меж тем ведет допрос мужчины, который обнаружил труп и вызвал полицию. Его зовут Антон Игоревич Илларионов, и он является женихом Насти Караваевой. Антон работает в международной фирме и прошлую неделю провел в Италии – был в командировке. Вернувшись, он открыл дверь своим ключом и почти сразу же наткнулся на труп.
– Я сразу же позвонил в полицию, – говорит он.
– И правильно сделали, – произносит Ласточкин. – Я бы хотел попросить вас об услуге. Осмотрите вещи и проверьте, что пропало.
– Думаете, это убийство с целью ограбления? – с дрожью в голосе спрашивает Илларионов. – Но…
– Что?
Илларионов пожимает плечами.
– Дверь! Она новая, железная. Мы поставили новую дверь незадолго до моего отъезда в Италию. Представляете, ее придурковатая подружка, с которой Настя рассорилась, вызвала к ней ментов, и эти уроды сломали старую дверь.
Ласточкин нервно чешет щеку.
– И? – сухо спрашивает он.
– Да-да, – торопится Антон, – я же еще не сказал. Так вот, ключи были только у меня и у Насти. Как же вор мог забраться сюда?
Ласточкин нахмурился.
– Помнится, когда мы вошли, форточка была приоткрыта, – говорит он. – Но с этим мы разберемся. Я прошу вас все-таки осмотреть вещи. У вашей невесты было что-нибудь ценное?
– А как же, – с готовностью отвечает Илларионов. – Деньги, бриллиантовые украшения, меха… Много чего. Идемте…
Мы вернулись в гостиную, где произошло убийство. Тело уже увезли, и все же Илларионов чуть ли не на цыпочках обошел темное пятно на ковре, где лежала бедная Настя. Теперь она и впрямь была «бедной Настей».
– Вот… – Илларионов открыл шкафчик и достал из него шкатулку. – Здесь должны быть ее бриллианты. Видите? Все на месте.
– Проверьте прочие ценности, – лаконично распоряжается Ласточкин и поворачивается к Самохвалову: – Леша! С комнатой закончил?
– Йес, босс. Нарыл кучу отпечатков, кстати.
– Зарой их обратно и осмотри замок на входной двери.
– Наш девиз – доставлять удовольствие клиенту, – отозвался Самохвалов и, подмигнув мне, подхватил с пола свой чемоданчик и отправился обследовать дверь.
Между тем Илларионов переворошил ящики в шкафу, извлек на свет божий кредитные карточки и пачки наличных в долларах и евро, пересчитал меховые манто и объявил, что ничего не пропало. Ласточкин нахмурился.
– Значит, это убийство не с целью ограбления, – буркнул он.
– Я же вам говорил, – с удовлетворением заметил жених Насти.
Капитан кивнул мне.
– Дуй к Самохвалову. Что там насчет двери?
Я вернулась буквально через минуту и доложила, что Самохвалов дает на отсечение голову – разумеется, не свою, а мою, – что дверь никто не взламывал и что ее могли открыть только изнутри либо своим ключом.
– Значит, – подытожил Ласточкин, – либо она знала убийцу в лицо и сама впустила его, либо у него был свой ключ, с помощью которого он сумел войти в квартиру.
– А окно? – напомнила я.
Капитан улыбнулся и махнул рукой.
– Я упомянул о нем просто так, для проформы. На самом деле в форточку на четвертом этаже никто не заберется.
Илларионов задумчиво почесал подбородок.
– Но вы знаете, у меня всё же такое впечатление, что чего-то не хватает.
Ласточкин прищурился.
– Чего же именно? – с расстановкой спросил он.
– Нет, это не то, что вы думаете, – ответил Илларионов. – Деньги и драгоценности на месте. Компьютер тоже, и ноутбук, и планшет…
– А картины? – спросила я.
– И картины тоже все на месте. Нет, я не об этом. Я не могу понять… Ну да, конечно же! – Он наклонился и подобрал с пола маленькое фиолетовое перо.
– Что такое? – насторожился Ласточкин.
– Флинт! Куда он мог пропасть?
– Вы это о попугае? – поинтересовалась я.
– Ну да. Но откуда… – Он умолк и вытаращил глаза.
– Дело в том, – со смешком сказал Ласточкин, – что мы и были теми уродами, которых вызвала эта чокнутая Олейникова. Значит, попугай исчез?
– Да, – сокрушенно сознался Илларионов.
– Больше ничего не пропало?
– Абсолютно ничего. Я уверен в этом! В конце концов, я постоянно бываю в этой квартире.
Мы с Ласточкиным переглянулись.
– И все-таки, – мягко промолвил мой напарник, – я не думаю, что кто-то пожелал убить вашу невесту из-за попугая.
– Флинт очень дорого стоит, – с оскорбленным видом заметил Илларионов. – Это я подарил его Насте на день рождения. Вы знаете, такие попугаи, как Флинт, встречаются крайне редко. Во-первых, он совершенно особой породы. А во-вторых, это было такое умное существо, что вы и представить себе не можете! Обычно попугаев считают глупыми птицами, но Флинт…
Ласточкин досадливо поморщился.
– Вы не хотите меня выслушать, – мягко перебил он славословия Илларионова по адресу подаренного им попугая. – Я хочу сказать, что вашу невесту убили не с целью ограбления и, разумеется, не из-за какого-то попугая, который, скорее всего, просто-напросто вылетел в форточку. А убил вашу невесту кто-то из знакомых ей людей, которого она не побоялась впустить в свой дом. Поэтому мы сейчас с вами сядем, и вы расскажете мне все, что вы знаете о ее друзьях и знакомых. – Тут он заметил меня. – Синеокова! Неси сюда сотовый жертвы или сотовые – все, что найдешь. – Ласточкин повернулся к раздавленному его сообщением Илларионову. – А вы, Антон Игоревич, пожалуйста, разыщите для нас записную книжку вашей невесты, ее органайзер, ежедневник – то, куда она заносила свои контакты. Уверяю вас, такие мелочи иногда очень сильно облегчают нам поиски убийцы.
Глава 7. Опасные связи
Человек так устроен, что ему куда легче принять версию о том, что его знакомого убил кто-то посторонний, скажем, забравшийся в квартиру вор, чем согласиться с тем, что убийцей был другой знакомый. Поэтому в реакции Илларионова на сообщение Ласточкина не было ничего необычного – для нас, разумеется.
Читать бесплатно другие книги:
