Легионер. Век Траяна Старшинов Александр

Глава III

День первый

Начало лета 849 года от основания Рима. Эск. Нижняя Мезия

В этот раз лагерь встретил их недружелюбно даже по меркам Куки. Воплями встретил, истошными криками привязанного к столбу человека. Голый, он обвисал на веревках мешком. Центурия легионеров, выстроенная в два ряда по обе стороны столба, производила экзекуцию. Выйдя из строя, легионер наносил удар прутом по спине и, передав орудие пытки следующему, становился в шеренгу напротив. Судя по длине двух построений, парень на столбе получил уже ударов пятьдесят. Одни соратники щадили несчастного, замахиваясь только для вида, другие били так, что летели клочья кожи.

При каждом ударе парень выкрикивал:

– Это не я!

С десяток ветеранов, из тех, кто был освобожден от ежедневных трудов легиона, наблюдали за экзекуцией, оценивая удары и шансы парня получить все сполна или потерять сознание прежде.

Происходящим руководил центурион. Не Валенс – другой. Вид этого другого очень не понравился новобранцам, несмотря на то, что выглядел центурион потрясающе – в начищенной лорике[35], с серебряными фалерами[36] на груди, с алым поперечным гребнем на сверкающем шлеме. Был этот центурион мужчина зрелый, но еще совсем не старый, гораздо моложе Валенса, с виду самоуверенный и спесивый. Его темные, похожие на окатанную гальку глаза без блеска смотрели холодно, и с этим человеком не хотелось встречаться взглядом. С ним вообще не хотелось встречаться.

Оставалось еще ударов десять, когда несчастный наконец перестал кричать и обвис на столбе.

– Хватит! – рявкнул центурион. Помедлив, махнул рукой – отвяжите.

Двое солдат спешно освободили от пут потерявшего сознание парня и унесли.

– За что его так? – пробормотал вновь начавший дрожать Квинт.

Иммун[37], наблюдавший за экзекуцией, окинул насмешливым взглядом новичков.

– Что, впечатлило? – подмигнул трясущемуся Квинту. – Готовьтесь, парни, вам это еще предстоит.

– Так за что? – теперь задал вопрос Приск. Спросил требовательно, надменно.

– За ерунду какую-то, – отозвался ветеран. – Нонний – дикий зверь, сам не свой, если кого-нибудь поутру не выпорет. Вас не к нему в центурию определи?

– К Валенсу.

– Ну да, в пятьдесят девятую. Валенс тренирует новобранцев. Наберет полную центурию – будете у него под началом и дальше. Да не трясись ты! – ветеран несильно ткнул Квинта в плечо кулаком. – Еще успеет Нонний отведать вашей кровушки, непременно прицепится. Ждите. – Кривая усмешка перекосила лицо иммуна.

Видимо, сам он тоже побывал у этого столба и отведал палки Нонния.

– Не больно ли он молод для центуриона? Или такой хороший воин? – одолело Куку сомнение.

– Хороший воин?! – ветеран расхохотался. – Сын примипила, сначала в провинции при декурионе[38] какого-то городка подвизался, потом папаша устроил его на должность. Патрон-благодетель ему вооружение справил. Знаешь, сколько стоит оружие центуриона? Сорок тысяч! Старый солдат копит на такую роскошь несколько лет. А этот р-раз – и с неба упала милость. Так что Нонний зверствует по двум причинам – хочется власть показать, мол, недаром он палку из виноградной лозы получил… – иммун замолчал.

– Это первая. А вторая?

– Натура такая. Нравится ему чужую плоть рвать на куски.

Новобранцы принялись потихоньку пробираться к своему бараку.

– Назад никак нельзя? – шепотом спросил Квинт.

– Н-не знаю, – ответил Кука. – Главное, на какие доходы ехать в Италию, а? У меня ни асса не осталось. Только тессера к нашему кабатчику. Можно напиться.

Они сбились в кучу и стояли, понурив головы. Тоскливое ощущение безысходности разом навалилось на всех.

– Двадцать пять лет однако… – пробормотал Квинт. – Даже из рудников приговоренных после десяти лет освобождают и переводят на легкие работы…

– Да ладно вам! – приободрился Кука, плечи расправил, оскалился, что должно было изображать улыбку. – Наверняка будет война. Раз война – значит, добыча! И потом… – он понизил голос. – Хвала богам, мы попали к Валенсу, а не к этому живодеру.

– Сегодня Валенс, завтра другой, вроде этого Нонния, – Квинт едва не плакал.

– Эй, ребята!

Они оглянулись. Ветеран, оказывается, шел за ними.

– Главное – первые четыре месяца пережить. Потом обнюхаетесь, все наладится.

– Так за что все-таки этого парня били? – вновь стал приставать с вопросами Квинт.

– Говорят, кто-то подрезал сухожилия кобыле Нонния и его мулу. Так что центуриону придется раскошелиться на новую животину. Вот центурион и подумал на этого парня…

– Так это он…

– Он только подумал, – перебил иммун, – точно никто не знает. А кто знает – молчит.

– Ну, где вас носит? – возник перед новобранцами коротышка с короткой толстой шеей и густой черной шевелюрой, больше похожей на шерсть.

Для солидности он почему-то выбрал себе и тунику, и лагерную кожаную лорику куда больше по размеру, чем нужно, не замечая, что выглядит в таком наряде по-шутовски нелепо. Это был опцион, то бишь помощник центуриона.

– Валенс вас уже целый час ждет.

– Где ждет?

– Да вон, возле нашего барака. Вам что, никто не сказал, где барак пятьдесят девятой центурии?

– Нет! – легионеры замотали головами.

– Быстро! Быстро! Валенс так и кипит! Не хуже чем его самоварный сосуд! – Опцион затрусил, показывая дорогу.

Валенс, в самом деле, расхаживал взад и вперед у барака, постукивая себя палкой из виноградной лозы по поножам.

– Ну, ребята, держись! – шепнул Кука.

Новобранцы построились, вытянулись в струнку (им так показалось, во всяком случае).

Опцион принялся докладывать:

– Новобранцы прошли через ворота еще в первую стражу, но заплутали в лагере. Им никто не сообщил расположение барака.

Опцион замолк – физиономия него была страшно довольная, видимо, радовался, что к несчастьям молодых недоумков он не имеет никакого отношения.

– Спросить не могли? – хмуро оглядел своих «цыплят» Валенс. – Простой вопрос – где квартируется центурия Валенса. Любой легионер ответит.

Новобранцы растерянно переглянулись.

– Мы не подумали – ответил за всех Кука.

Видимо, должность банщика в Байях навсегда лишила его такого понятия как страх.

– Да? Не подумали? Мозги в самом деле цыплячьи?

Соглашаться не хотелось, поэтому все промолчали.

– Отвечать! Цыплячьи? Да?

– Мы хотели спросить, – вдруг высунулся Приск. – Но тут увидели, как секут парня у столба.

Валенс прищурился.

– Впечатлило?

Опять молчание. В тишине стало слышно, как стучат у Квинта зубы.

Валенс повернулся к опциону.

– Нонний… – сказал тот одними губами.

Валенс несколько раз кивнул, нахмурился еще больше, прошелся взад и вперед, вновь при каждом шаге постукивая по поножам палкой.

Неожиданно он сделал два шага вбок, очутился за спинами новобранцев и прошелся по спине каждого, нанося по два удара – справа и слева. Приску, когда его огрели, показалось, что ожгли раскаленным прутом по ребрам. Почти все закричали – кто истошно, кто сдавленно. Кажется, один Молчун снес наказание молча.

– Хорошо прочищает мозги, особенно цыплячьи! – Валенс вновь очутился перед строем. – Выпрямиться! Не сметь чесаться, будто свиньи у забора! – рявкнул так, что восьмерка застыла.

– Итак, вы не легионеры, – объявил им центурион. – Вы только еще тироны, то бишь новобранцы. Четыре месяца тренировок, и я сделаю из вас настоящих солдат. А пока и жалованье у вас куда меньше, и присягу вы дадите только спустя положенные четыре месяца. Знак легионный вам на плечо тоже поставят после присяги. Первую выплату жалованья получите в январе будущего года.

Новобранцы не смогли сдержать протяжный вой разочарования. Обычно легионерам выплачивали жалованье трижды за год. А тут – ждать придется больше полугода.

– Тихо! – рявкнул Валенс. – Если кто думает, что можно сбежать, то он глубоко ошибается – через эти ворота (центурион ткнул своей палкой в сторону лагерных ворот) вас либо вынесут вперед ногами, либо вы уйдете на костылях, либо… – он сделал паузу. – Через двадцать пять лет с мешком сестерциев и кучей шрамов на теле. Не бойтесь, голодать вы эти четыре месяца не будете. Припасы вам выдадут в счет жалованья. Опять же одежду и оружие купите в долг. Если что захотите приобрести – посуду какую, или инструмент, скажете мне, в канцелярии все запишут, чтобы потом вычесть из жалованья. А вот на всякие глупости денег не будет – не ждите. Ночью из казармы ни ногой.

Он помолчал и добавил – мягче и тише:

– Первые десять дней будет очень тяжело. Готовьтесь. А сейчас разойтись.

Оставив нехитрые пожитки в бараке, новобранцы первым делом двинулись получать довольствие. Каждому выдали мешок зерна (из расчета три фунта[39] на день на одного человека), мешок бобов (в половину меньше, чем с пшеницей), соль, бутыль с оливковым маслом, голову сыра, мешочек с чесноком плюс на всех свиной окорок. Да еще каждому по глиняной бутыли винного уксуса: ни один легионер не отправлялся в поход, не прихватив с собой фляжки с этим составом, способным любую воду сделать более свежей на вкус и менее опасной для желудка. Пока новобранцы прикидывали, что делать с этим богатством, от котлов под навесом, где томилась над мерцающими углями бобовая каша с салом, к ним направился шустрый черноглазый паренек в тунике из некрашеной шерсти.

– Готовить сами будете или из общего котла хотите? – поинтересовался паренек, судя по бронзовому ошейнику, легионный раб.

Кука и Приск переглянулись. Согласно древнему обычаю легионеры должны были готовить себе сами – из зерна, что им выдавали, молоть муку и крупу, варить кашу или печь хлеб, а потом высушивать его, чтобы иметь в походе запас сухарей. Но каждому, даже неопытному мальчугану, было понятно, что такая готовка отнимет уйму времени. И еще не понятно, где в постоянном лагере разводить столько костров для готовки.

– Что нужно-то? – спросил Кука, чуя подвох.

– Сдаете мне все припасы, получаете хлеб и кашу из общего котла с сальцем каждый день. Ну и за работу мне – четыре асса с каждого в месяц. Если кто баранинки или свининки желает – придется приплачивать. Готовлю я вкусно – клянусь Геркулесом, он ведь известный был обжора. Зовут меня Гермий. Если мясо отдельно пожарить, или там рыбку – это пожалуйте. Тут кстати в реке полно рыбы, а в лесах дичи. Если центуриону приплатить, он дней через десять вас отпустит поохотиться за оленем или на рыбалку. Или вам нравится самим вращать жернов?

Как бы в подтверждение его слов жалобно скрипнул рычаг мельничного жернова, который вращали двое рабов и старый полуслепой мул. Из пекарни дежурный легионер, обнаженный по пояс, вынес лоток с круглыми караваями. Хлеб был пшеничный, с румяной корочкой, духовитый.

Новобранцы едва не захлебнулись слюной.

– А если поход? – спросил практичный Кука. – Что тогда?

– На поход сами запас делайте. Сухари там, сыр… В походе я вам не помощник, сами готовить будете.

– Давайте согласимся, – принялся канючить Скирон. – Все время готовить – сил нет. Это что ж, после тренировки изволь муку молоть да кашу варить?

– Я вам сейчас же каши каждому в миску наложу, – пообещал кашевар.

Такому аргументу никто уже противиться не смог – тут же молодняк отдал все зерно и масло, выложил по четыре асса с носа. За Куку заплатил Приск – у бывшего банщика не было при себе ни единого медяка, а компенсацию за проезд им обещали выдать только через месяц. Видимо, соблазны канабы станут тогда не так сильно манить новобранцев.

Так что не прошло и четверти часа как новички сидели на солнышке и бодро работали ложками.

– Масло зачем отдали? – вдруг спросил Кука.

– Что? – не понял Скирон.

От еды он осоловел, его потянуло в сон.

– Говорю, зачем масло отдали? Сами, что ли, не могли в кашу себе влить? Этот проходимец Гермий в котел на всех не больше ложки отслюнявил, клянусь Геркулесом. И потом… что с походом… где мы возьмем сухари? А?

Да, масло в каше явно не чувствовалось. Не обнаружили новобранцы и сальца. Пришлось отрезать по ломтю от Кандидова окорока, чтобы обед не выглядел таким скромным.

– Что ты думаешь по этому поводу? – спросил Кука, обращаясь к Приску, но при этом зло поглядывая на Скирона. – Я, между прочим, хорошо готовлю, могли сами на мельнице зерна намолоть и…

– Думаю, парень хочет на свободу, заиметь дом в канабе, причем каменный, – усмехнулся Приск.

– Я сыт, и мне на все плевать… – пробормотал Скирон.

– А мне нет! – возмутился Кука и двинулся назад к кухне.

Остальные потянулись за ним.

Гермий тем временем разделывал оленью тушу – кто-то из легионеров, получив пару дней отпускных, недурно поохотился. Легионер, дежуривший в пекарне, теперь отдыхал, вытянувшись под навесом и накрыв голову туникой. Лотки с хлебом он накрыл редким полотном от мух, что налетели роем на мясо.

– В чем дело, ребята? Не понравилась каша? – спросил Гермий, не оборачиваясь и продолжая свежевать тушу.

– Мы решили забрать назад ветчину и масло, – заявил Кука.

– Ничего не выйдет. – Гермий наконец обернулся, вытер перепачканные в крови руки о кожаный фартук. – Масло я влил в общую амфору. Отливать оттуда никак не могу. Ветчину опять же покрошил в кашу. Вы ж сами ее и ели.

От подобной наглости новобранцы смогли только открыть рот.

– А сухари для похода? – спросил Кука.

Отдыхавший под навесом легионер поднялся, снял холстину с одного из лотков.

– Идите сюда, каждому по лепехе. Нарежете на сухари.

– Приходите вечером, – подмигнул Гермий. – Отведаете жаркого. Два асса со всех скопом исключительно только для вас, уж больно вы ребята хорошие. Оленинка чудная! Кстати, это вы нашли тело на дороге в Филиппополь?

– Ну, мы, – нехотя подтвердил Кука.

– Дорога эта проклятая, – заявил Гермий. – На ней раза три в месяц кто-нибудь непременно погибает, торговцы, гонцы. Теперь вот солдата убили. Там где-то гнездо оборотней, только Декстр его найти не может. Могу продать хороший оберег от оборотней. Всего денарий. Вам уступлю в долг.

– Нам эти твои безделушки ни к чему, – отрезал Тиресий.

– Это почему же? – прищурился Гермий.

– Потому как бесполезные.

– Как это ты определил? – хмыкнул раб-кашевар, правда, не слишком уверенно.

– Я это вижу.

Укомплектованный легион – это шесть с половиной тысяч человек, если считать вспомогательные отряды и кавалерию. Но нынче в Пятом Македонском по всем, даже самым смелым расчетам, не набралось бы даже три тысячи личного состава. Пополнение в виде восьми заморышей было первым за последний год. Да, военных действий не велось, но солдаты умирали от болезней и старых ран, ветераны выходили в отставку, задерживать их сверх срока легат легиона даже не пытался – бунт вблизи границы вещь очень неприятная.

Была еще одна причина убыли, о которой не любили распространяться ни центурионы, ни военные трибуны, но которая была всем известна: немало солдат, особенно молодежи, бежало за реку. Таких перебежчиков принимали в Дакии с охотой – особенно ветеранов, кто мог обучать легионному строю или строить баллисты. Так что после очередного зверства Нонния или других его собратьев, что не скупились на розги, обычно человек десять парней исчезало из лагеря и никогда больше не возвращалось.

Барак пятьдесят девятой центурии поражал удивительной гулкостью и пустотой. Казарма делилась на две неравные половины. Справа от двери располагались помещения центуриона, где он жил вместе с опционом и со своим денщиком, здесь же находилась кладовая, где хранились общая амуниция и архив центурии. Слева располагались десять комнат по пять с каждой стороны коридора. Одна комната на контуберний[40]. Плюс в каждой комнате имелась своя кладовая. Валенс, указав восьмерке на ближайшую к выходу комнату, приказал жить только здесь, в другие помещения не соваться и ни его самого, ни его опциона излишним ором не беспокоить.

Вид у комнаты был довольно чистый – стены заново оштукатурены и побелены известью. Имелась даже кожаная занавеска, натянутая на деревянную раму. Ее стоило вешать вечером на крюк над окном, когда зажигали масляные светильники, чтоб всякая летучая дрянь от реки не летела в комнату. Кожа была плохо выделана, и занавеска гремела, как тимпан. Деревянные кровати были двухъярусные, по обе стороны от широкого прохода. Под маленьким окошком во всю ширину стены громоздился старый сундук. В уголке возле двери имелась ниша для домашнего алтаря. Возле кроватей в стены были вбиты здоровенные бронзовые гвозди – чтобы вешать вещи и оружие. Новобранцы обозревали новое жилище в какой-то растерянности, не понимая еще, что, быть может, вся их будущая жизнь пройдет в этих стенах – не считая палаток временных лагерей или не менее временных обиталищ под чужой крышей в чужих городах.

Приск, малость помедлив, развязал тесемки мешка, и извлек оттуда бронзовую статуэтку Лара, обтер голову божка о тунику, оглядел и поставил в нишу.

– Ну вот, мы и дома. Что еще надо сказать?

– Да охранит нас Юпитер и гений легиона, – сымпровизировал Кука.

– Гений казармы, – добавил Приск.

Койки быстро разобрали, дележка даже не вызвала спора. Практически каждый выбрал, что хотел. Приску досталась нижняя у окна, над ним сверху расположился Кука.

Квинт принес из мастерской в глиняном черепке немного киновари и принялся тростинкой писать на стене имена товарищей.

Верхняя слева – Скирон и Кука. Нижняя слева – Малыш и Приск. Справа верхняя – Тиресий и Крисп, нижняя – Молчун и Квинт. Краска оказалась сильно разбавленной, чтобы легче было писать, и буквы расплылись, набухли по низу кровавыми каплями и вдруг, прорвавшись, устремились вниз. Квинт принялся стирать потеки, но лишь размазал и перепачкал руки.

– Косорукий! – разозлился Скирон. – Такую стену испортил.

– Придется забелить заново, – заметил Малыш.

– Не надо. Пусть так и будет, – сказал Кука. – Так даже интереснее. Эй, Тиресий, что скажешь?

– Дурость ничего не говорит, кроме того, что она дурость, – заявил Тиресий.

– Теперь каждый вояка увидит, что в этой комнате живут придурки-тироны, – веско сказал Молчун.

– Косорукий! – вновь встрял Скирон.

– Надоел! – огрызнулся Квинт.

И неожиданно нарисовал напротив имени Скирона, возбужденный фаллос и написал, «не стесняйся, присаживайся!» Никто не ожидал от пухлолицего, похожего на ребенка, Квинта подобной дерзости.

– Ах ты, писака! – взъярился Скирон, отнял у Квинта кисть и накарябал рядом с его именем: «Растяни задницу».

После чего кисть пошла по кругу писали, кто, во что горазд, и вскоре вся стена была покрыта надписями, а новобранцы измазаны красным, будто побывали в жестоком сражении. Крисп вскарабкался на верхнюю койку и, свесившись, написал выше всех: «Славная восьмерка – лысые жопы». Один Приск не поучаствовал в деле. Усевшись на свою койку, он наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой.

– Что же ты! – Кука передал ему кисть.

Тот покачал головой и слегка отстранился.

– Пиши! – заорали все хором.

Он раскланялся, как актер на просцениуме, а затем вывел:

«Многие писали на этой стене, а я – ничего».

«Браво!» – на единственном чистом кусочке подвел итог дискуссии Молчун.

После чего легионеры побежали к водопроводу – мыться.

Когда сбросили туники, то обнаружили, что у каждого на спине проступают красные полосы буквой «V» – отметины утренней порки.

– Э, похоже, нас приняли в легион! – вздохнул Квинт, изворачиваясь и нащупывая пальцами набухший рубец.

– Хорошо, что мы не в XXII-м, – заметил Молчун.

Кажется, это была первая его шутка за все время их знакомства.

В конце четвертой ночной стражи Приск проснулся из-за того, что кто-то тряс его за плечо. Тряс яростно и приговаривал: «Проснись!»

Комната уже была заполнена сероватым предрассветным сумраком, и Приск сумел различить, что разбудил его Крисп.

– Ты что, сдурел? – пробормотал Приск, – будить до трубы…

– Т-т-тиресий умер… – пробормотал Крисп, заикаясь.