Пелагия и красный петух Акунин Борис
Не ответил.
Она спустилась во двор, к колодцу. Ополоснула лицо, расчесала волосы – благо стесняться некого.
Всё небо покрылось звездами. Пелагия как взглянула вверх, так и застыла.
Петушок был тут как тут. Вскочил на колодезный сруб, тоже задрал голову. Может, ему показалось, что по небу рассыпано золотистое пшено. Он перескочил повыше, на колодезный ворот, вытянул шею, но до зернышек все равно не достал. Сердито заквохтал и снова:
– Куккарекууу!!!
Чем привел Пелагию в недоумение. В каком это смысле он кукарекал? По своим петушьим часам или просто так, от досады? Можно этот крик засчитать как «навтора» или нельзя?
Но в других дворах тоже закричали кочеты. Значит, пора.
Пока пересекала луг, луна зашла. Сделалось совсем темно, как и положено перед рассветом.
Тропинка еле серела во мраке, а каждый шаг отдавался гулом. Сначала монахине даже показалось, что сзади кто-то идет, но потом сообразила – эхо. Она и не знала, что эхо бывает на открытом пространстве. Может быть, от особенной прозрачности воздуха?
Посередине луга обнаружилось, что петух увязался за своей новой знакомой. Прискакивал сзади, похлопывал крыльями. «Ах, какой отчаянный, – пожурила его монашка. – Вертопрах! Бросил и семейство, и жилище ради первой же юбки».
Пошикала на него, помахала руками: иди, мол, возвращайся. Но Петя-Петушок не послушался. Ладно, решила она, пускай себе. Захочет – дорогу найдет.
Дурка ждала у мельницы.
– Вот, видишь, я с кавалером, – сказала ей Пелагия. – Привязался. Гнала его, гнала…
– Глянулась ты яму. Таперь не отстанет. Они, красные, жуть какие цепучие. Ну чаво, пойдем на Камень иль как?
– Пойдем.
Лучше бы, конечно, наведаться туда днем, подумала Пелагия. Но днем могут заметить, а это ни к чему. Какая разница, день или ночь – все равно в пещере темно.
– Карасиновая? – уважительно кивнула девочка на лампу, что несла в руке монахиня.
– Да, на керосине. В городе сейчас все такие. А на улицах газовые фонари. Я тебе обязательно покажу.
Через речку перебрались по камням: впереди Дурка, Пелагия за ней, подняв рукой подол. Петушок прыгал сзади.
Потом довольно долго шли кустарником – пожалуй, с версту. А там начались и утесы.
Девочка шла быстро, уверенно. Монахиня еле за ней поспевала.
И опять, как в Лесу, у Пелагии возникло ощущение, что ночной мир на нее смотрит, причем не спереди, в глаза, а по-воровски – в спину.
Даже оглянулась и, конечно, заметила сзади шевеление каких-то теней, но испугаться себе не позволила. Если ночных теней пугаться, то как же в пещеру лезть? Вот где будет по-настоящему страшно.
Еще, может, и не полезу, дрогнула Пелагия. Посмотрю, где она, и довольно.
«А зачем смотреть? – спросила она себя. – На что тебе вообще понадобилась эта пещера?»
Не нашлась, что ответить, потому что никакого рационального ответа не было. И все же знала, пускай и не понимая резона, что взглянуть на место, где Дурка обнаружила пророка Мануила, нужно. Сергей Сергеевич, раз нерационально, не стал бы. Но ведь он мужчина, они устроены по-другому.
– Вон Чертов Камень, – остановилась девочка, показывая пальцем на темный горб, отвесно поднимавшийся кверху. – Нето повернем?
– Веди к пещере, – велела Пелагия и стиснула зубы, чтоб не заклацали.
Место и вправду было недоброе. Тут и днем, наверное, брала жуть – от тесно сдвинувшихся скал, от абсолютной, звенящей тишины. Ночью же и подавно.
Но Дурка, кажется, совсем не боялась. Должно быть, воспоминание о Мануиле окрашивало для нее этот зловещий ландшафт в иные, вовсе не страшные цвета.
– В череву часто наведываешься? – спросила Пелагия.
– Нутрь ни разочка не лазала. А к Чертову Камню бегаю.
– Почему же внутрь не идешь?
Девочка дернула плечом:
– Так.
Не захотела объяснить.
Петя-Петушок, кажется, тоже чувствовал себя отлично. Вскочил на большой камень, бодро растопырил крылья.
«Выходит, тут одна я трусиха?» – упрекнула себя Пелагия и попросила:
– Ну, где? Показывай.
Вход в пещеру оказался в заросшей кустами расщелине, которая вонзалась в скалу узким клином.
– Бона, – показала Дурка, раздвигая ветки.
Сквозь предрассветные сумерки чернело узкое отверстие. Высотой аршина полтора – чтоб войти, нужно согнуться.
– Полезешь? – уважительно спросила Дурка.
Петух прошмыгнул у ней между ног. С любопытством посмотрел на дыру, скакнул вперед и исчез.
– Конечно, полезу. А ты?
– Не, мне не можно.
– Здесь подождешь?
Дурка помотала головой:
– Бегти надо. Федюшка-пастух скоро стадо погонит. Да ты, тетенька, не робей. Толь далёко не уходи. Кто ее знает, череву-то… Обратко в деревню пойдешь – тропки держись. Ну, пакедочки.
Развернулась и помчалась назад, только белые икры засверкали.
Пелагия перекрестилась, вытянула вперед руку с фонарем. Полезла.
Дурка бежала легко, воздушно, и казалось ей, что она не бежит, а летит над белесой рассветной дымкой, что стелилась по-над землей. Даже руки в стороны раскинула, как птица-журавль.
Чтоб поспеть к выгону, нужно бы еще и быстрей припустить, не то настегает Федюшка по сидельному месту.
«Ничаво, ничаво», – шептала Дурка, несясь меж утесов. Так ловчей бежалось, если повторять: ни-ча-во, ни-ча-во.
Уже прикидывала: до кустарника добежит, а там задохнется, придется до речки шагом. Там можно сызнова запустить, по лугу-то. Поспеть бы только – вон уж почти совсем светло.
Но задохнуться она не успела, потому что убежала от Чертова Камня недалеко, шагов на полста.
Там, где тропинка прижималась к самому обрыву, от скалы навстречу бегущей качнулась большая черная тень.
– Аману… – хотела позвать Дурка, но не договорила.
Что-то хищно свистнуло, рассекая воздух.
Раздался короткий костяной хруст.
И стало тихо.
В пещере
Надо сказать, что, решившись проникнуть в черное отверстие, сестра Пелагия преодолела не обычную женскую опасливость, которой в чернице, пожалуй, почти и не было (во всяком случае, любопытство неизменно одерживало в ней решительную победу над робостью, даже и в ситуациях порискованней нынешней). Нет, здесь имелась причина более серьезная.
Дело в том, что с некоторых пор, после одной истории, приключившейся в неотдаленном прошлом, у инокини имелись особые счеты с пещерами. И теперь, от одного ощущения, что со всех сторон теснятся невидимые во мраке каменные стены, а сверху напирает невысокий свод, в душе у Пелагии вострепетал сырой, нерассуждающий ужас.
Протянув руку над головой и не нащупав потолка, она осторожно выпрямилась и заставила себя успокоиться.
Ну что страшного могло быть в этой «череве»? Хищный зверь?
Непохоже. Если бы медведь или волчья стая облюбовали пещеру себе под жилище, чувствовался бы острый запах.
Летучие мыши?
Для них здесь слишком тесно – как следует крыльями не размахнешься.
В общем, кое-как уговорила себя, успокоила.
Зажгла лампу, посветила во все стороны.
Про тесноту она, оказывается, ошиблась: за узким лазом пещера раздавалась и вширь, и вверх, так что стен было не видно – тонули в темноте.
На самом краю освещенного круга мелькнула низенькая тень. Это Петя-Петушок исследовал территорию.
«Зачем я сюда все-таки пришла? – спросила себя Пелагия. – Что за надобность?»
Прошла немного вперед, увидела, что в дальнем углу стены и потолок снова сужаются, но пещера там не кончалась, только, кажется, забирала кверху.
Сестра поставила лампу на пол, сама села на выступ.
Стала думать, отчего это судьба ее всё в какие-то пещеры загоняет?
Что это вообще за притча такая – подземные ниши? К чему они Господу? В каком смысле задуманы? А что смысл в том есть, и смысл особенный, ясно всякому, кто хоть раз в жизни забредал в мало-мальски глубокую, уединенную пещеру.
Вот ведь и в Писании сколько про них изложено.
Древние израильтяне и жили в пещерах, и хоронили в них своих мертвых. Пророку Илии из пещеры был Голос, вопросивший: «Что ты здесь, Илия?» А может ли быть случайно, что именно в пещере воскрес Христос?
Природный ход в земные недра – разве не лаз это из одного мира в другой? Из света во тьму, от видимого к невидимому? Пещера подобна жерлу вулкана, что ведет от поверхности в истинную суть Земли, планеты, которая, как утверждает наука, на девяносто девять сотых состоит из пылающего огня. Так и летим сквозь мрак на огненном шаре, едва прикрытом тоненькой кожицей тверди. Над нами гибель, и под нами тоже.
То ли от философических мыслей, то ли еще от чего, но только почудилось Пелагии, будто мрак вокруг словно бы колышется, плывет. И заклонило в сон, и послышался тихий, неясный звон, которому взяться здесь было совершенно неоткуда.
А потом случилось вот что.
Из темноты, с той стороны, где находился вход, раздался треск, грохот. Сначала смутный, потом всё громче и громче.
Пелагия кинулась на шум.
В лаз проползла на четвереньках, с бешено бьющимся сердцем.
И уперлась руками в сплошную каменную осыпь.
Обвал!
Попробовала разобрать камни – какой там! Придавленные сверху, они встали насмерть.
Пелагия отчаянно, ломая ногти, попыталась расшатать, хоть немножко сдвинуть груду, но ничего не вышло. Наоборот, снаружи донесся гул нового обвала. Куча чуть шелохнулась навстречу монашке, приняв на себя еще большую тяжесть.
Спокойно, обойдемся без бабьей истерики, приказала себя Пелагия, вытирая рукавом лоб, весь покрытый капельками холодного пота.
Завтра, то есть уже сегодня, Дурка увидит, что я не вернулась, прибежит сюда и поймет, в чем дело. Если сама не сможет разгрести, приведет крестьян. Ради такого случая обретет дар речи.
Несколько часов потерпеть. Много – день. Плохо, конечно, но не смертельно.
Монахиня перебралась обратно, на просторное место. Заставила себя сесть. Фитилек укрутила, чтобы керосин расходовался экономней.
Посидела-посидела, и вдруг сердце стиснулось от скверной мысли.
«Вот ты гадала, что тебя в эту пещеру тянет? А может, потому и тянуло, что именно здесь тебе предписано встретиться со своей судьбой? Что, если тебя привел сюда инстинкт – только инстинкт не жизни, а смерти?»
От этакой догадки Пелагия вскочила – очень уж испугалась. Какая будет злая насмешка рока, если она здесь погибнет! Вот уж воистину: любопытной Варваре нос оторвали! И, главное, глупо-то как, безо всякой нужды и смысла!
Нужно что-то делать, сказала себе монахиня. Иначе тут с ума сойдешь. Что они ко мне привязались, эти проклятые пещеры? За что они меня мучают, чем я им не угодила?
Схватила лампу, полезла вверх по гравию, по камешкам. Вдруг сыщется другой выход?
Пещера сузилась настолько, что карабкаться приходилось на локтях и коленках. Проползешь шаг-другой, потом тянешь за собой лампу, ставишь ее повыше. Снова ползешь. Бедная монашка старалась не думать о том, что тут вполне могут быть змеи. Они как раз просыпаются после зимней спячки. Апрель, у гадюк самый яд. Господи-Господи…
Через некоторое время ход сделался шире и вывел в новый зал – много больше нижнего.
Пелагия обследовала полость. Сходила и вправо, и влево. Обнаружила целых девять не то лазов, не то просто трещин. Какой путь выбрать?
А петушок, оказывается, тоже успел перебраться сюда. И нисколько не утратил бодрости – бегал взад-вперед, постукивая коготками.
Тут сестра вспомнила, как Дурка говорила, будто петух всегда найдет выход из лабиринта.
Присела перед кочетом на корточки, стала уговаривать:
– Петя, Петенька, выведи меня отсюда. Я тебе целый мешок пшена добуду. А, Петенька?
Он смотрел на нее, повернувшись профилем, прислушивался к ласковому голосу. Идти никуда не шел.
Тогда, потеряв терпение, Пелагия взяла его и стала поочередно подносить к каждому из лазов. Принесет, поставит и смотрит – пойдет или нет.
В первую трещину петух шмыгнул было, но тут же выскочил обратно.
Во вторую и клюв совать не стал.
Зато в третью юркнул так проворно, что сразу исчез из вида.
Пелагия подхватила лампу, протиснулась следом.
Эта нора была еще уже той, что вела из первого яруса во второй. В одном месте, похожем на бутылочное горло, Пелагия чуть не застряла. Сама кое-как просунулась, а до лампы потом дотянуться не смогла – та осталась внизу.
Дальше карабкалась в кромешной тьме, нащупывая, за что ухватиться. Вся вымокла и продрогла – по камням стекала холодная вода. Это еще не означало, что наверху есть выход, – вода, как известно, просочится через любую трещину, иногда даже профильтруется через сплошную породу.
Монахиня гнала прочь ужасную мысль: вот сузится ход до такой щелки, что двигаться дальше станет нельзя. Тогда – конец, причем страшный, потому что пятиться в обратном направлении невозможно. Так и застрянешь в этом каменном саване, и никто никогда не сыщет… Зачем только ее понесло за петухом? Лучше сидела бы себе внизу, ждала помощи!
Куда он делся, погубитель? Ему-то что, он где угодно пролезет.
Пелагия обессиленно прижалась лбом к мокрому камню, закрыла глаза.
Тут-то Петя себя и объявил, заорал во всё петушье горло – где-то наверху, близко:
– КУККАРЕКУУУУ!!!!!
Должно быть, подошло ему время в третий и последний раз кричать.
Сестра открыла глаза, задрала голову – и увидела слабо брезжущий свет!
Ахнув, рванулась кверху.
Небо, ей-богу, небо! Оно нестерпимо сияло, резало привыкшие к темноте глаза.
Пелагия по пояс высунулась из норы, вдохнула полной грудью блаженный запах свободы. Рядом, на камне, как ни в чем не бывало, сидел Петя, на монашку внимания не обращал – деловито выклевывал себе что-то из-под красного крыла.
Свет был не таким ярким, как показалось сестре из мрака. Оказывается, только-только рассвело, солнце еще не поднялось над горизонтом.
Странно – инокиня могла бы поклясться, что пробыла в подземном заточении несколько часов, а по цвету неба выходило, что самое большее полчаса. Какая все-таки загадочная материя – время. То застынет на месте, то несется сломя голову, и никогда одна минута не равна другой, час часу, день дню, год году.
Читать бесплатно другие книги:
