Стрела Габинчи Орлов Алекс
Пришлось открыть.
– Ну чего тебе? – спросил Клаус, освещая лампой перекошенное лицо Брицая, от которого разило так, что от него прятались даже собаки.
– Тебе убить хотят… Эта…
– Убить? О чем ты?
Клаусу показалось, что пьянчуга бредит, и он оглянулся на дверь комнаты – если мать такое услышит, ее потом не успокоить.
– Беги… Убьют и повесют… Господские слу… слуги…
– Уходи отсюда, Брицай. Уходи. Тебе это приснилось – иди восвояси.
– Побере… гись… Они тут… они на… улице…
Клаус хотел выпроводить с крыльца Брицая, но не желал пачкать руки об его зловонные лохмотья. Впрочем, пьянчуга сам повернулся и, покачиваясь, пошел прочь, продолжая что-то бормотать.
Уже закрывая дверь, Клаус услышал:
– За золото габинч… чийское… На дыбу… На дыбу…
Он стоял и не верил собственным ушам – откуда Брицай мог знать про габинчийское золото?
Дунув на фитиль лампы, Клаус постоял у двери, привыкая к темноте. Потом поставил лампу в угол и, стараясь не шуметь, снова открыл дверь.
Было тихо. Где-то далеко, у дороги, лаяли собаки, журчала в канаве вода. По улице, не разбирая дороги, уходил по грязи Брицай. Время от времени он что-то бормотал, но разобрать что было трудно.
Клаус вышел на покосившееся крыльцо и потянул носом, улавливая знакомое зловоние: до сточной канавы было меньше десяти шагов. Дальше она сворачивала вправо и тянулась до самой реки, а вдоль нее была натоптана тропинка, по которой он каждый день таскал воду.
Сделав еще несколько шагов, Клаус оказался на подгнившем настиле, который здесь, на грязной окраине, был вместо мостовой.
Накануне вечером прошел дождь, который «подновил» грязь и сделал обочины улиц непролазными.
Где-то открылось окно и на улицу выплеснули ночной горшок. Волна зловония прокатилась вдоль стен и достигла Клауса.
«Даже до канавы дойти ленятся, свиньи», – подумал он, вспомнив рассказы заезжего торговца о городах на севере, в которых дерьмо уходило в реки не по канавам, а с помощью спрятанных в землю потаенных труб, и оттого на улицах поддерживался чистый воздух.
Представить такое Клаусу было трудно, к запаху зловонных улиц он привык с детства.
Вдруг в непроницаемых тучах появилось оконце, и свет неполной луны робко скользнул по латаным крышам с потрескавшейся черепицей. Клаусу показалось, что в темноте блеснуло железо, и он замер, словно каменное изваяние, стараясь уловить хотя бы слабый звук.
«Человек там, что ли?»
Это был шепот, который Клаус уловил будто во сне.
«Не шевелится… Нет, не человек…»
«А я тебе говорю – человек… Не было его там… Не было».
Клаус затаил дыхание, пытаясь угадать, откуда раздается шепот. Но никаких подсказок, кроме журчания нечистот в канаве и мяуканья кошки на соседней улице, слышно не было.
«Показалось», – решил он и вздохнул.
«Пошевелился вроде…» – тотчас донеслось от стены справа. Тучи разошлись, давая больше лунного света.
«Да человек же!» – настаивал все тот же беспокойный голос, но ему никто не ответил. В следующее мгновение раздался металлический щелчок, обеспокоивший Клауса – уж не целятся ли в него из арбалета?
«За золото габинч… чийское… На дыбу… На дыбу…» – вспомнил он бессвязный бред пьяницы Брицая. Мог ли тот что-то подслушать на темной улице? Да запросто! Кто примет всерьез грязного пьянчугу? При таком говорят не стесняясь.
«На дыбу… Убьют и повесют… Господские слуги… Беги…»
А куда бежать? Если вниз к реке, там открытое место и спрятаться негде. Остается только вперед, до пересечения с Брусничной, а дальше налево и снова к окраине, чтобы проскочить в кузнечную слободу, где мастерских понаставлено да кучи угля. Кто не знает, особенно не побегает!
В какой-то момент Клаусу пришла мысль, что все это лишь дурной сон. Ну да, по-другому и быть не может!
– Клаус, сын прачки Марты, именем лорда Ортзейского и земли Ганускай графа Виндорфа ты арестован! Не смей сопротивляться, ибо это будет зачтено как…
Дослушивать Клаус не стал, он рванулся вперед по едва видимому в темноте прогибающемуся под ногами настилу.
– Держи его! Стреляй в ноги!..
Клаус сиганул вправо, тотчас погружаясь в грязь. Ах, новые сапоги! Ах, новые штаны, за золото купленные!
Щелкнул арбалет, болт с треском врезался в дверь зеленщика Руттерга. Клаус снова выскочил на мостки и понесся что было духу, боясь лишь подскользнуться и шлепнуться на грязную обочину.
– Воры! Воры-ы-ы! – закричала спросонья какая-то баба.
«Вот дура…» – подумал Клаус, сворачивая на Кузнечную улицу, мощенную камнем за счет мастерового народа. Так им было сподручнее возить руду и уголь.
Впереди показался отряд стражников с алебардами и масляными фонарями. Клаус прибавил ходу, надеясь проскочить между ними, однако стражники выставили алебарды.
– Вон он, Хоттерн! Стреляй! – закричали сзади. Клаус бросился влево, и, как оказалось, вовремя. Щелкнул арбалет, и в кирасу самого рослого стражника врезался болт.
Поднялась суматоха, надо было воспользоваться ею и как-то прорваться сквозь шеренгу стражи, однако легко проскочить Клаусу не дали. Чей-то кулак врезался ему в лицо, и он покатился по мостовой, освещенной полудюжиной масляных ламп.
– Руби злодея! – заорал кто-то совсем рядом. Клаус оттолкнулся от стены и перекатился в другую сторону, а в следующее мгновение по мостовой лязгнула здоровенная секира, вышибив сноп искр и каменную крошку, больно хлестнувшую Клауса по уху.
– Руби! – завопили с другой стороны. Клаус разогнался на четвереньках, вскочил на ноги и рванулся к кузнечной слободе.
– Уйдет же! Уйдет, стреляйте кто-нибудь!
Клаус шмыгнул в проходной двор, слыша сзади топот и тяжелое дыхание.
«Убьют!» – подумал он, и эта мысль придала ему сил.
Никогда еще Клаус не бегал так быстро и так много. Он взбегал на кучи угля и резко менял направление, перемахивал через заборы и, замирая, таился в темных углах. Но оторваться ему никак не удавалось, к преследователям подходили все новые силы, и пару раз его едва не схватили.
Поняв, что еще немного – и его поймают, Клаус судорожно выгреб из кармана все свои монеты – золотые, серебряные, медные – и, крикнув «Забирайте свое золото!», швырнул их в стену перед собой, а потом резко свернул налево.
Брошенный в него кинжал пролетел мимо, а звон монет отрезвил загонщиков, заставив сбавить темп. Когда последние из погони стали собирать монеты, первые тоже вернулись к ним и устроили ссору.
Ссора разгоралась, послышались оскорбления и звон мечей, а Клаус продолжал нестись по улицам, потеряв всякую ориентацию.
Наконец, немного поостыв, он понял, где находится, и, выскочив к грязной канаве, побежал к реке.
Другого направления для себя он не представлял, река казалась ему лучшим убежищем.
Добравшись до берега, Клаус остановился, чтобы перевести дух. Где-то в городе еще слышались крики, и собаки заливались злобным лаем, а река мирно несла свои воды к океану. Только теперь Клаус понял, что спасся.
Мазнув ладонью по лицу, он обнаружил кровь, натекавшую из рассеченной брови.
Умывшись и немного попив, Клаус посмотрел на противоположный берег и спросил сам себя:
– Ну и что теперь делать?
Ответом ему был жуткий, полный ужаса вопль, донесшийся со стороны города. Клаус так испугался, что юркнул под дырявую лодку, не зная, что и думать.
Прошло несколько тревожных минут, а потом вдруг послышалось шлепанье босых ног по берегу и всхлипы с жалобными подвываниями.
Голос показался Клаусу знакомым. Вот человек достиг берега, похлебал речной воды и снова стал подвывать, все более убеждая Клауса, что он его знает.
– Ригард… Ригард, это ты?
Всхлипы прекратились, стало тихо.
– Румяный, не бойся, это я, Клаус!
– Кла… Клаус? Шо… Что ты здесь делаешь?
Ригард перестал всхлипывать и пошел на знакомый голос.
– То же, что и ты, – ответил Клаус и вздохнул. – Меня стражники гнали и стреляли из арбалета.
– В… в меня тоже стреляли… – поделился Ригард и всхлипнул. – Мамашу напугали…
– Да ты в ночной рубашке, что ли? – удивился Клаус – в слабом свете луны Ригард выглядел как белое пятно.
– В рубашке, да. Как есть голый… Одежку пришлось с собой тащить и сапожки… Все новое, Клаус, тебе такие и не снились! Я за все золотой полуталер отдал, честное слово!
– Ну что же, мой ноги и надевай свои обновки. И как ты их не потерял?
– Как я мог потерять, я же такой одежки в жизни не носил! У купца Стоккриша покупал, с выбором!
– А я у Венцеля.
– Правда? Ты тоже в обновке?
– Да, – Клаус вздохнул. – Наверное, мы вчера совсем немного разошлись, а то бы в одну лавку пошли.
– Наверно… А сапожки у тебя короткие?
– Короткие.
– А курточка суконная?
– Да, серая и с подкладкой.
– А у меня черная.
Перестав всхлипывать, Ригард какое-то время шуршал обновками, а потом притопнул ногами – это означало, что он полностью одет.
– И что теперь делать будем? – спросил он, присаживаясь на лодку.
– Не знаю. У тебя деньги остались?
– Нет. Должно, из кармана выпали, когда я штанами тряс. А ты свои куда подевал?
– В стену бросил.
– В стену? Как это в стену?
– Они меня почти схватили, прямо в затылок дышали, тогда я и бросил все, что нашел в кармане, в стенку и так отвлек их. Иначе бы не уцелел.
– Ну… Ну и правильно. Это лучше, чем алебардой получить…
– А кто там орал так страшно? Я даже обомлел.
Ригард хмыкнул:
– Это я стражника уделал.
– Чем уделал?
– А ногтями! Расцарапал рожу одной рукой. В другой-то обновка – сапоги, курточка, штаны… А он меня за рубашку схватил и орет – поймал! Вот я его и уделал.
Ригард хохотнул, но потом снова загрустил и зашмыгал носом.
– Что теперь с нами будет, Клаус?
– Не знаю. Но отсюда нам бежать надо.
– А куда?
– Пойдем вдоль реки, может, набредем на какой-нибудь дальний порт и наймемся на галеру.
– Да, наймемся на галеру! – обрадовался Ригард. – А потом отправимся до самого океана и вернемся через год богатыми людьми, правда? Небось за год все забудется, правильно я говорю?
– Конечно, забудется, Ригард… – Клаус вздохнул. Он и представить себе не мог, как будет жить этот год и на какие средства. Хорошо бы наняться на галеру, но он слышал, что в команды берут людей подготовленных. А какая у них с Ригардом подготовка? Они лишь смотрели с берега да заглядывали на пристани через борта.
В конце концов приятели двинулись на восток, решив до рассвета отмахать миль десять, чтобы пущенные по следу конные стражники не смогли поймать их.
В том, что будет погоня, они не сомневались.
– И зачем мы на это золото позарились… – со вздохом произнес Ригард, когда они отошли от города на полмили.
– Теперь жалеть поздно, – сказал Клаус. – Зато одежку купили. Потом ее продать можно, а сами пойдем в простом.
– Я свою не продам! Я о такой одежке всю жизнь мечтал!
Клаус не ответил.
– Они нас что же, за грабителей приняли? – спросил Ригард через пару минут.
– Выходит, так.
– Но мы же еще дети, Клаус! Разве могли мы солдат поубивать? Что они там думают, эти стражники?
Клаус, немного подумав, сказал:
– Наверно, им все равно, кого хватать. Потом, на дыбе, мы бы во всем признались.
– Как это «на дыбе»?! – воскликнул Ригард и даже остановился.
– Меня Брицай предупредил. Видать, услышал что-то на улице, пока в канаве валялся, и постучался ночью. Бубнит что-то непонятное, я его прогнать хотел, а он и давай говорить – беги, дескать, а то на дыбу отправят и повесят. Вот я и задумался.
– А меня, выходит, ты предупредил…
– Как это?
– Ты мимо моего дома пробежал, мамашу переполошил, вот я и проснулся. И почему-то сразу решил, что это за мной пожаловали. Вскочил как был в рубашке, схватил с лавки одежку, сапоги – и в дверь, а там уже и солдаты со стражниками. Фонари горят, арбалеты клацкают и алебарды, алебарды… Много алебард! Вот я вдоль них и побежал, а они вжик-вжик, да все мимо!
– Жуть какая! – поразился Клаус, живо представив страшную картину, как босой Ригард бежал между отточенных лезвий.
– Да уж. Слушай, а может, в Габинчи рванем, а? – вдруг предложил Ригард.
– А почему не ко двору его королевского величества? – усмехнулся Клаус. – Нет, Ригард, нам теперь нужно по-настоящему жизнь налаживать, ведь мы с тобой, считай, взрослые люди. Такие уже на войну ходят, а мы при мамашиных юбках засиделись. Разве это правильно?
– Ну… – Ригард вспомнил полную съестных припасов кладовку и вздохнул. – Может, ты и прав, Клаус. Может, ты и прав.
18
Капитан-полковник Форнлет стоял перед графом Виндорфом с красным от волнения лицом и, активно жестикулируя, докладывал о ночных событиях. Ему требовалось как можно ярче описать жесткое сопротивление ночных злодеев, поскольку только этим можно было объяснить, почему четыре десятка городских стражников и пятнадцать арбалетчиков графа не смогли поймать двух безоружных подростков.
– У нас есть раненые, ваше сиятельство! Люди с изуродованными лицами и другие – с простреленными латами!
– Они что же, стреляли в вас? – спросил граф.
– Так точно, ваше сиятельство! Несмотря на ранний возраст, они оказались весьма опытными разбойниками! Дрались, как вепри, стреляли из арбалетов, носились по городу, как угорелые, и везде находили содейство!
– Чье же содействие, капитан-полковник?
– Неизвестно чье, ваше сиятельство, но мы выясняем. Каким-то образом оба прознали про облавы и предприняли все преступные меры, чтобы избегнуть оных! Мы немедленно расследуем все обстоятельства и доложим вашему сиятельству.
Граф покосился на Картоза, но тот поспешно отвел глаза, не желая до времени высказывать суждение о докладе капитан-полковника.
Секретарь лорда давно уяснил, что можно высказывать какие угодно доводы, но лишь в отсутствие тех лиц, кого они касались. Благодаря этому он имел хорошие отношения со всеми офицерами графа Виндорфа, а также со слугами, об усердии которых также предпочитал высказываться в их отсутствие.
– Что намерены предпринять, капитан-полковник?
– Допрашиваем всех родственников злодеев, ваше сиятельство.
– И много их?
– Двое, ваше сиятельство. Матушка первого и матушка второго злодея.
– И что они говорят?
– Не говорят совсем, ваше сиятельство. Только плачут и очень беспокоятся о состоянии собственных чад.
– Ну, это понятно…
Граф подошел к окну и, глядя на улицу, стал наблюдать за прохожими и проезжими экипажами. В гостиницу он перебрался еще до рассвета, дольше стеснять торговцев было неловко, да и условия там были скверные – отхожее место располагалось снаружи и делить его приходилось с двумя дюжинами солдат. А в гостинице «Золотая синица» им удалось занять апартамент из трех комнат с горячим водоснабжением и двумя отхожими местами с фаянсовыми стульчаками – по самой последней моде. И если горячее водоснабжение графу было не нужно, ему хватало одной ванны в три-четыре дня, то к фаянсовым стульчакам он был весьма пристрастен.
Солдаты графа расположились бивуаком на площади напротив гостиницы, где мешали проезду телег и городских экипажей, но это его совсем не заботило.
– Что еще нового? Какие происшествия?
– Воры напали на коннозаводчика из Виспы. Перебили всех, кто был в хозяйстве, лошадей в загонах не тронули.
– Виспа у нас на востоке, значит, напасть могли те же самые воры?
– Так точно, ваше сиятельство!
– Идите, капитан-полковник, проводите свое расследование дальше. И отправьте по всем направлениям разъезды, чтобы держать под надзором все дороги на двадцать миль от Денвера.
– Будет исполнено, ваше сиятельство! – прокричал капитан-полковник, развернулся и, звеня шпорами, вышел в коридор.
– Что думаешь, Картоз, кто напал на габинчийских купцов? – спросил граф, продолжая смотреть в окно.
– Полагаю, это сделал Лефлер, ваше сиятельство. Из лагерей ушли пешими, это им не возбраняется, а лошадей, для скорости злодейства, взяли в Виспе. А коннозаводчика убили, чтоб не болтал.
– М-да, похоже, так все и было. – Граф вздохнул и, отойдя от окна, стал прохаживаться по просторной гостиной. – Жаль, что ночью никого не поймали, нам бы это зачлось в извинениях. А теперь что же, с Лефлером воевать? Положить на это тысячу солдат? Нет, подобное нам совсем ни к чему.
– Ни к чему, ваше сиятельство, дорого очень, – подтвердил Картоз.
– Значит… Дня три еще будем искать беглецов, за это время, если не поймаем, они уйдут за пределы наших владений, а потом станем вытеснять Лефлера. Уж коли наворовался, так пусть и уходит. Перестанем давать дрова и корм для лошадей. Если деньгами обзавелись, дерзить не решатся.
– Не решатся, ваша светлость.
– Но если я заполучу верного свидетеля этого безобразия на дороге, пошлю королю требование на арест Лефлера.
– И это правильно, ваше сиятельство…
Граф немного помолчал и вернулся к окну. Потом усмехнулся и покачал головой.
– Сколько бываю в городе, всегда испытываю странное чувство. С одной стороны, у меня, как у лорда данной земли, десять тысяч голосов в выборах бургомистра, а с другой – повесить его я не имею права. Ну разве не странно?
– На то и городские вольности, ваша светлость. Король получает половину городских налогов и за то дает городам свободы.
– Да понимаю я, все понимаю, но все равно как-то странно, что я на своей земле холопа повесить не могу, хотя бы он и оказался бургомистром.
В дверь постучали, и в отсутствие лакея в коридор выглянул секретарь.
– Чего тебе? – спросил он коридорного.
– Его сиятельство вино требовали, так я могу принести, но… Оно у нас скверное – кислое вино, его только купчины лакают, которые в этом не понимают.
– И что, его сиятельству теперь воду пить?
– Зачем же воду, ваша милость? Возьмите пиво ротбельское, оно на отборном хмелю и на овсе золотистом поджаренном тридцать дней в стеклянной колбе настаивалось, пузырьками пошло. Да еще холодное!
Картоз обернулся, ожидая реакции графа, который, разумеется, все слышал.
– Пусть подают пиво, – махнул рукой Виндорф. – И кур жареных. Куры-то у них не прокисли?
– Не прокисли, ваша светлость! В сухарях и золотистой корочке! – крикнул из коридора слуга.
– Пусть несут, и будет у нас деревенский обед.
Спустя несколько минут граф уже хрустел поджаренной курицей и потягивал белое пиво из высокого запотевшего бокала. Секретарь скромно сидел у окна на узкой лавке и тоже пил пиво из фаянсовой кружки.
– Плебейское пойло, плебейская еда, а до чего вкусно, – признался Виндорф. – Надеюсь, при дворе не дознаются, что лорд Ортзейский пьет пиво с куриными потрохами. Скандал будет.
– Не дознаются, ваше сиятельство, а если и дознаются, мы на все отповедь дадим.
19
С первыми лучами солнца над убежищем стали виться мухи. Они садились Клаусу на лицо, заставляя его отмахиваться и прятаться в вороте куртки. Однако это лишь добавляло мухам азарта, и они не отставали от Клауса до тех пор, пока он не поднялся и не сел, чтобы оглядеться.
Рядом храпел Ригард, и утренние мухи ему совершенно не мешали.
Клаус сбросил с себя ветки, выбрался из ямы, служившей приятелям убежищем, и подошел к высокой ели справить нужду.
Вокруг, радуясь солнцу, пели птицы, но Клауса ничто не радовало. Ему предстояло как-то налаживать жизнь, ведь возвращаться в город было нельзя.
После скорого двухсуточного марша, который приятели совершили, чтобы не попасться в руки тем, кто, возможно, был послан по их следу, ноги слегка побаливали.
Поначалу они шли по дорогам без опаски, но потом случайно заметили солдат лорда Ортзейского – раньше, чем те увидели беглецов.
Перепугавшись, приятели ушли в непроезжую местность и двинулись по узким тропинкам, отчего их путь становился путаным и слишком длинным.
– Эй, Клаус, я жрать хочу! – крикнул из ямы проснувшийся Ригард. – Сил уже нет терпеть!
Он выбрался из убежища и поскреб всклокоченную голову.
– Сегодня я попытаюсь поймать рыбу, – пообещал Клаус и, приведя в порядок штаны, достал из кармана куртки намотанный на щепку конский волос.
– Что это? – спросил Ригард, подходя ближе.
– Это конский волос, я его на дороге нашел.
– И что ты им будешь делать?
– Сделаю петлю, пойдем ловить вьюнов.
– Вьюнов? Да тут до реки миль пять будет!
– Мы не к реке пойдем, а к озеру – до него меньше полмили станет. Это там, – сказал Клаус, указав на густой ельник.
– Откуда ты знаешь, что там озеро?
– Лягушек слышал, да и крачки озерные оттуда прилетали.
– Ишь ты. – Ригард покачал головой. – А я ничего не заметил.
– Это понятно. Ты на готовое привык, а для меня река много значила. Я, как воды натаскаю, обычно снова на реку возвращался и рыбачил. Когда на сомика, а когда просто петлей.
– Такой же? – спросил Ригард, следя за тем, как ловко Клаус вяжет узелки на конском волосе.
– Да. Только дома делал из шелковой веревочки. Она и вяжется проще, и подлиннее будет. Ну все, идем, заодно и помоемся.
– А чего мыться-то? На свадьбу, что ли, едем?
– Ну хотя бы пот смыть, мы же двое суток, почитай, на ногах.
– Что двое суток, я помню, за это время мы только щавеля поели да пару голубиных яиц выпили, – пожаловался Ригард, шагая за Клаусом, который безошибочно шел к озеру, видя и слыша то, что Ригард не слышал и не видел.
В городе его образ жизни значительно отличался от жизни Клауса, вся работа его сводилась к тому, чтобы встретить мать возле дома бургомистра и помочь ей донести до дома объедки с господского стола, а иногда одежду или обувь, которая не годилась домочадцам бургомистра, но была в хорошем состоянии.
Иногда, если болел закупщик, Ригард бегал на рынок или ездил на осле в ближайшую деревню, чтобы выгадать в цене, тогда за какие-то два дня удавалось заработать серебряный полуталер. Но такое случалось редко.
– Даже не знаю, как мать теперь без меня обходится, – сказал Клаус и вздохнул. – И кто ей воду таскать будет?
– Так она только на себя работать будет, тебя-то кормить не надо, – утешил приятеля Ригард.
– Ну… Тоже верно, – согласился Клаус. – Нужно, как обустроимся, подать им в город весточку.
– Эх, и где же мы обустроимся?.. – вздохнул Ригард и сбил ногой мухомор.
Читать бесплатно другие книги:
