Вожак Олди Генри
– Рейс № 1274/2 «Тилон – Бисанда – Тишри» прибыл по расписанию. Встречающих, не имеющих программы индивидуального слежения по имущественным, религиозным или иным причинам, просим пройти в зал прибытия номер три первого восточного терминала…
Сейчас не стоило опасаться агентов бесчисленных разведок и контрразведок, которыми кишела Тишри. Шефы спецслужб получили недвусмысленные приказы из самых верхов, считай, из поднебесья: в дела Совета Лиги до особого распоряжения не лезть! Увы, независимым журналистам отдать такой приказ было некому. А прозрачные намёки поумерить пыл действовали на эту братию, как красная тряпка на быка. В итоге госпожа Зеро вместо VIP-зала ожидания облюбовала тихую заводь, многолюдную и непритязательную, где акулам гала-новостей не придет в голову искать жирную добычу.
Монету прячут среди других монет, человека – в толпе.
Полностью избежать утечки информации по Астлантиде не удалось. Кое-что просочилось на ранней стадии, во время отправки первых кораблей Лиги. Сплетни, домыслы, искаженные обрывки сведений, более или менее достоверных. Информационное пространство Ойкумены пришло в движение, подогреваемое запахом сенсации и воплями-заклинаниями о свободах граждан:
«Народ имеет право знать правду!»
Требовалось выпустить пар из котла, иначе варево выплеснулось бы мутным потоком, обжигая правых и виноватых. Коммюнике Совета Галактической Лиги было предельно лаконичным:
«На дальней границе Ойкумены найдена очередная обитаемая планета с цивилизацией ранне-технологического уровня развития. В настоящее время СГЛ рассматривает вопрос о включении планеты в Лигу. Ситуация осложняется рядом вялотекущих конфликтов между туземными государствами. В повестку заседания СГЛ включен вопрос о возможности высадки на планету ограниченного миротворческого контингента ВКС Лиги.»
Прочитав коммюнике, Юлий восхитился. Ни слова лжи! Даже насчет «уровня развития» – чистая правда. О том, что астлане – энергеты, в коммюнике тактично забыли упомянуть. Опять же, акценты: «очередная обитаемая планета», «вялотекущие конфликты», «возможность высадки»… В итоге событие, грозящее потрясением основ, низвелось до малозначительной рутины. Открыли каких-то варваров! Их что ни год открывают. Туземцы грызутся между собой? Грызня в порядке вещей. Принимать новичков в Лигу или нет? Пусть у Совета голова болит: принимать, не принимать, на каких условиях…
Репортёры пытались узнать больше. Им скормили ряд несущественных подробностей, а также снимки астланских джунглей. Порция экзотики, от которой зрители увяли через пять минут. В финале пресс-атташе Совета дал краткое интервью, отделавшись обтекаемыми формулировками и ничего не сказав по существу.
По части демагогии атташе имел большой опыт.
Сенсация оказалась дутой, материал не стоил драгоценного внимания прессы. Лишь бойцы «жёлтых» – наижелтейших! – каналов с упорством шакалов кружили вокруг штаб-квартиры СГЛ. Они пытались разговорить всякого, кто имел доступ хоть к чему-нибудь. С назойливыми щелкоперами следовало быть настороже. Если уверятся, что от них скрывают что-то важное – зубами вцепятся, добудут информацию всеми правдами и неправдами.
А что не добудут, сами сочинят.
Из-за шакальих стай Юлию Тумидусу настоятельно рекомендовали не покидать территорию представительства Помпилии без крайней необходимости. Это была вторая причина, по которой он за три месяца не успел полюбоваться Сиккимом – городом, где располагалась штаб-квартира СГЛ.
Первая же и главная причина была – работа.
Ежедневные сводки по энергоресурсу рабов. Отдельно тех, что принадлежали погибшим либурнариям. Отдельно – по рабам уцелевших: Кнута, Змея и Ведьмы. Отдельно – по рабам декуриона Жгуна, погибшего при попытке клеймения. Рабов центуриона Скока, высосанных досуха, кремировали; эту графу статистики закрыли навсегда. Результаты экспериментов по установлению связи через рабов: как дальней, так и внутри системы. Отчёты военнослужащих…
Бесконечные вопросы без ответов.
– Результаты – мне, и только мне. В крайнем случае, Мамерку, – велела госпожа Зеро. – Представителю я буду сообщать сама.
«…то, что сочту нужным,» – мысленно закончил за неё Юлий.
Когда косяком пошли данные по системе: параметры континуума, напряженности полей, коэффициенты искажения радиоволн в атмосфере – он взбеленился: сказались бессонные ночи.
– Я – энергетик! А тут нужен физик, ясно вам?! – змеёй шипел Юлий, стараясь не сорваться на крик. – Не знаю, какой! Астрофизик! Квантовый механик! Специалист по теории поля! Гений-универсал! Знаете такого? Нет? Ищите, чтоб вас!
Шипение произвело эффект. Мамерк опешил, обалдел, сдал назад. Не будь адъютант госпожи Зеро лысым, волосы его встали бы дыбом.
Физик прибыл на Тишри через три дня. Анк Эмилий Назик, доктор наук, профессор Института фундаментальной физики континуума – молодой человек застенчиво топтался на пороге. Серый, неприлично мятый костюм висел на докторе Назике, как на вешалке. Гений-универсал напоминал вчерашнего студента, в лучшем случае – аспиранта. На Мамерка он поглядывал, как заключенный – на конвоира.
– Вы тоже военный? – с подозрением осведомился физик у Юлия.
– Обер-манипулярий Тумидус! – Юлий щёлкнул каблуками, забыв, что он в мягких туфлях без задника. – Вообще-то я энергетик. Консультант…
– О! – Назик воздел палец к потолку. – Голубчик, вы-то мне и нужны! Вы составили динамическую диаграмму спонтанных освобождений? Есть безумная идейка. Если обнаружится корреляция с фрактальными возмущениями гипера…
Сработаемся, с удовлетворением подумал Юлий, раскрывая перед Назиком базы данных. Забыв о цербере, торчащем в дверях, физик и энергетик по плечи нырнули в сферу – комбинируя, переставляя, отыскивая соответствия, прочерчивая вторичные связи…
Мамерк покрутил пальцем у виска и вышел. Только лысина блеснула на прощанье.
Вдвоем работа пошла веселее. Назику выделили апартаменты по соседству, и он, игнорируя средства коммуникации, вламывался к Юлию по три раза на день – огорошить коллегу очередным безумством. Энтузиазма Назика хватало на десятерых. Он ухитрился заразить своей энергией и Юлия, но выздоровление наступило быстро.
Нет, Юлий Тумидус не бросил работу. Не разругался с Назиком. Просто ушёл азарт. Физик визжал от восторга: «Восхитительно! Полевой конфликт! Непроходимость гипера!» За всем этим для Назика стояли легионы формул, идуших на штурм законов мироздания.
А для Юлия…
Снедающее беспокойство. Синюшный раб-коматозник № 21 в медицинской капсуле. Страх, чувство омерзения при взгляде на заострившееся лицо. Без пяти минут мертвец был свободен. За краем Ойкумены погиб его хозяин, высосанный досуха вместе с сонмом своих рабов. Гибель соотечественников. Отчаянная надежда: Марк жив! Поединок слов и холодной логики, когда Марком готовы были пожертвовать, списав по графе «допустимые потери». Бессонные ночи. Звонки Валерии. И наконец – долгожданное: «Юлька, Марк живой!»
Живой…
Разве объяснишь это гениальному мальчишке, для которого не существует ничего, кроме уравнений? Юлий и не пытался. Зачем? Пусть человек делает своё дело. А он будет делать своё.
– …Вниманию встречающих. Рейс № 0916/1 «Магха – Тренг – Хордад – Тишри» прибыл по расписанию. Встречающих, не имеющих программы индивидуального слежения… просим пройти в зал прибытия… третьего западного терминала…
Вскочив, он едва не опрокинул кресло.
– Задолбали, – бросила Юлия Руф.
Одним махом она опустошила свою рюмку и продолжила, не в силах остановиться:
– Могу по слогам: за-дол-ба-ли! Еще этот… «Почему вы прилетели на яхте?» Чтоб ты скис, придурок! Кто-нибудь видел любопытных гематров? Их, наверное, во всей Галактике три уникума! И конечно же, первый встречается мне…
Плохо выглядит, отметил Тумидус. Осунулась, стала раздражительной.
– Дети, – спросил он. – Вы оставили их на Квинтилисе?
– На Борго, – вместо Юлии ответил ее муж. – У тетушки Фелиции.
– Нам тебя не хватало, – Юлия вцепилась в рукав мундира Тумидуса, как утопающий в спасательный круг. Длинные ногти царапали, портили золотое шитье. – Где ты был, десантура? Нет, где ты был?! Мы прорывались с Квинтилиса с боем. Заградотряды, артиллерийский заслон, рукопашная… Мой отец сделал все, чтобы внуки остались с любимым дедушкой. Дедушка столько лет не видел шалопаев! Дедушка весь исстрадался! Он даже пытался симулировать инфаркт. Когда я его разоблачила, он подкупал внуков лошадками и личными конюхами…
– Тапир, – мрачней тучи, буркнул муж. – У тетушки есть тапир.
Юлия налила по второй: себе, потому что остальные выпить не успели. За маленьким круглым столиком четверым было тесно. Антоний отсел к дверям, вертясь на винтовом табурете. В разговоре телохранитель участия не принимал.
– Ненавижу, – Юлия тряслась в ледяном, опасном бешенстве. – Они заново вводили меня в имущественные права. Тебе хорошо, трибун. У тебя ничерта нет, кроме жалованья и орденов. А у меня недвижимость. У меня депозиты в банках. Акции, наконец. Земельные участки в курортной зоне. Цунами на них на всех! Я стерла пальцы в хлам, подписывая бумаги! Я стерла язык, давая интервью…
– Я тут тоже не развлекался, – обиделся Тумидус. – Ты в курсе, что я символ?
– В курсе. А ты в курсе, что мне восстановили ученые степени? Публично, под духовой оркестр? Это хуже, чем рвать зубы мудрости!
– Идиот ты, а не символ, – вмешался муж. Рюмку Лючано Борготта вертел в пальцах, будто раздумывал: выпить или выплеснуть трибуну в лицо. – Задницы кусок. Кто потащил в пекло маэстро Карла? Кто рисковал жизнью старого, больного человека? Я тебе этого никогда не прощу, символ. Там, где ты, там одни неприятности…
Тумидус аж закаменел от обиды.
– Там, где я? – начал было он. – Там, где я, Борготта? И это я слышу…
Юлия внезапно успокоилась.
– Хватит, – велела она. – Я женщина, меня истерики украшают. А вам, питекантропам, должно быть стыдно. Лючано, перестань: он не виноват, что Стёпа Оселков погиб в распавшемся колланте. И ты, трибун, угомонись. Лючано после гибели Степана сам не свой. Над всеми трясется, за всех боится. Когда он узнал, что маэстро Карл улетел с тобой…
– Я нервничал, – похоронным тоном откликнулся Лючано Борготта, словно это все объясняло. – У меня началась бессоница. Этот напыщенный…
– Хватит!
– Ладно, извини. Больше не буду.
Тумидус сперва не поверил своим ушам. Решил, что Борготта просит прощения у супруги. Но спустя минуту, до краев наполненную угрюмым сопением Лючано, военный трибун понял, что одержал главную победу в своей жизни. Потому что услышал еще раз:
– Извини, говорю. Устал, как собака…
– Твое здоровье, – согласился трибун. – Сладких тебе снов.
– Ты что, специально приехал встретить нас?
– В каком-то смысле.
– Нас, но не всех? Меня ты встречать не хочешь?
– Я имел в виду: не только вас. Я жду племянника…
– Она не хотела рассказывать, – теперь ораторский стих нашел на Лючано. Рюмку он опрокинул, не прерывая беседы. – Я знал про Стёпку, но не знал про эти гадские игры с недопомпилианцами. Пришлось вытягивать буквально по слову. По словечку…
– По жилочке, – уточнила Юлия. – Любимый супруг вгрызся в меня, как крыса в сыр. Железная Юлия? Он изъел мое железо насквозь, хуже ржавчины. Я отбивалась, молчала, пыталась врать. Но если Лючано Борготте что-то втемяшится в голову…
Тумидус кивнул. Он хорошо понимал госпожу Руф.
– Помпилия отыграла назад, – перебил жену Лючано. – Великая империя поджала хвост. Вы в расовом статусе, вы герои. На Октуберане восстанавливают головной офис «Грядущего». Идея коллантов опять пошла на взлёт. Если сейчас колланты начнут гибнуть, все успехи отправятся коту под хвост. А они начнут гибнуть, если киттянские эксперименты продолжатся. Недопомпилианец-коллантарий, выход в космос, распад группы. Лживые, надуманные причины; ледышки в вакууме. Духовой оркестр? – он с укором посмотрел на Юлию, жующую ломтик сыра. – Духовой оркестр, радость моя, будет играть на похоронах. Марш за маршем, и все траурные. Ты что думаешь, вудуны так легко остановятся?
Юлия кивнула:
– Ты прав. Они не остановятся.
Ледышки, подумал Тумидус. Ледышки в вакууме. Шесть тел в холодной мгле; мертвецкий хоровод. И слабая искра – челнок «Карттики», приближающийся к останкам колланта. Я видел эту трагедию в записи. Я вспомнил ее, когда первый раз вступил в Кровь. И вот сейчас, в уюте бара, в безопасности, под тутовую водку.
– Не остановятся, – подтвердил он. – Раз за разом вудуны будут убирать коренного помпилианца из группы, заменяя кем-то другим. Я согласен с тобой, Борготта. Это очень меня беспокоит. Пока мы грыземся, все нормально. Такой, знаешь ли, закон природы. Но если мы придерживаемся одной точки зрения… Этого я боюсь. Я сделаю все, чтобы исправить ошибку.
– Хочешь скандала? – окрысился Лючано.
– Нет. Раз вудуны не остановятся, я хочу их остановить. И знаю, как. Решение мне подсказал брат, перед моим отбытием в Кровь. Я обдумал его слова. Я зубы об них сточил, будь они неладны! «Я звал тебя «десятинщиком», – сказал он. – Я и сына так звал, поначалу. Я не хотел, чтобы он стал военным.» А потом озвучил решение. Юлия, все лежит на поверхности… Мы ломимся в открытую дверь. Вудуны уже остановились. Просто они об этом еще не знают.
– Водочки? – поинтересовался бармен. – Повторить?
И улыбнулся.
– Мне бы этого бармена, – задумчиво произнес Лючано Борготта, когда заказ был принят и доставлен. Тот факт, что бармен прекрасно слышит его рассуждения, Борготту не беспокоил. – Я бы откорректировал его улыбку до естественной. Ну, до почти естественной. Вы бы и разницы не заметили. Гематры обращались к нам на кафедру за консультациями. Хотят разработать электронный аналог невропаста. Контактный имперсонатор в виде чипа – вшил за ухо, и мимика налаживается…
Бармен слушал с интересом.
– Нам к дипломатическому выходу, – сказал Мамерк.
Гибрид проводника с ледоколом, он вклинился в толпу, прокладывая дорогу. Старуха с Юлием двинулись за путеводной лысиной. Мамерк был приторно вежлив. Он не толкался, не ругался, но народ перед ним расступался сам собой. Вскоре они добрались до закутка в дальнем конце зала, остановившись напротив металлопластовой двери без таблички. Я, вспомнил Юлий, когда прибыл на Тишри, проходил через эту же дверь: без досмотра, без докучливых формальностей.
Приложил ладонь к сканеру – добро пожаловать.
Акустика зала не могла до конца погасить людской гомон. Вот-вот объявятся чьи-то родные, друзья, коллеги. Над головами висели «зонтики» с фамилиями прибывающих. Ожидание затягивалось. Последние минуты – самые долгие. Юлий представил, как оранжевая сигара модуля доставки лавирует меж громад кораблей. Или Марку выделили персональную скоростную капсулу?
Три месяца прошло с того момента, как Юлий увяз взглядом в сухой выдержке из доклада, чудом прошедшего через гипер с двадцатой попытки:
«…жив. Получил телесные повреждения. Жизнь вне опасности. Принимаются все необходимые меры для полного восстановления организма.»
Он знал: спрашивать бесполезно. Больше ему ничего не скажут. Больше не знает никто – по эту сторону границы, на просторах обжитой, уютной Ойкумены. «Жизнь вне опасности?» Может ли жизнь сына быть вне опасности в сложившейся ситуации?!
Ждать – тяжелее всего. Теперь, когда от его усилий ничего не зависело, когда судьбой Марка занялись другие люди, и Юлий никак не мог на них повлиять, сердце ударилось в галоп. Врачи – профессионалы. Они знают своё дело. И что?! Логика помогала, как мертвому припарки.
Позже старуха сообщила: Марк на Тренге.
«Почему на Тренге?! Почему не в лучших клиниках Октуберана?!»
«Ваш сын нуждается в реабилитации. Тренг – это не только военное училище, джунгли и динозавры. Это еще и превосходный курорт. Не знали? Песчаный пляж, надежный силовой барьер от хищников. Тёплое море, целебный воздух. Фрукты, витамины, покой и уединение. Неужели Марк не заслужил отдыха?»
Заслужил, подумал Юлий. Покой и уединение – в закрытом санатории на острове Сколарис, арендованном Помпилией у Лиги на девяносто девять лет. У тёплого моря, куда не допускаются посторонние; в первую очередь – инорасцы. Фрукты в обмен на информацию, витамины в обмен на исследования. Что в наше время ценней информации?
«Я лечу к нему.»
«Нет.»
«Я хочу видеть сына! Я имею право!»
«Не сейчас. Вы нужны здесь в качестве консультанта. Мамерк сказал бы: вы нужны родине. И, в целом, был бы прав. Я скажу проще и понятнее: вы нужны мне.»
«Моя жена? Валерия? Она может повидаться с Марком?»
«Не вижу препятствий. Почему бы матери не навестить сына? Я распоряжусь и сообщу вам, когда ей можно будет вылететь на Тренг.»
Сеанс гиперсвязи ему позволили. Пять минут, плоская картинка.
«Привет, сын. Как ты?»
«Нормально. Залатали, даже шрамов не осталось. Знаешь, какая у нас медицина? Бездельничаю круглые сутки. Купаюсь, загораю, нагуливаю жирок. Ананасы ем, финики околачиваю. Потом – наоборот.»
Пошутил, значит. Загорелым Марк не выглядел.
«К тебе мама летит. Прости, меня со службы не отпускают.»
«Мама? Отлично, жду.»
Вспомнив мать, Марк запнулся. Юлий ждал: сейчас сын спросит про деда. Нет, не спросил. Что с тобой сделали, парень? Через что ты прошёл? Реабилитация?! Да пропади оно всё пропадом, если мальчишек швыряют в пекло, как дрова в костер!
Сейчас в Юлии было больше мальчишества, чем в Марке.
«Я прилечу к тебе, как только отпустят.»
«Скорее уж я к тебе! – сын впервые улыбнулся. – До встречи.»
И после неловкой паузы, за миг до разрыва соединения:
«Спасибо, папа.»
Знал? Догадался?!
Не важно.
…почему так долго? Из главного выхода повалил народ. Где Марк? Кто-то махал Юлию рукой. Юлий обернулся, отслеживая движение. Неужели сын воспользовался обычным путём? Нет, это был не сын – брат. Военный трибун Гай Тумидус проталкивался сквозь бурлящую толпу. Юлий шагнул навстречу, мельком бросив взгляд на дверь для дипломатов.
Вспыхнула зеленая полоска.
Створки разошлись в стороны.
КОНТРАПУНКТМАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ(здесь и сейчас)Однажды я попал на творческий вечер Вениамина Золотого. Поэт, он впервые издал сборник прозы.
– Я пишу для вас, – сказал он публике. Кажется, Венечка был пьян. – Я пишу для себя. Парадокс? Ничуть. И то, и другое в одном флаконе. То, что я написал для вас, вы прочтете. То, что я написал для себя, не ваше дело. Свое я спрятал. Оно вне строк и предложений. Вне физических действий героев, вне поступков и движений души. Вне рассуждений и философствований. Оно прячется не в балагане с вывеской «что написано», а в тихом чуланчике, где ножиком на стене выцарапали: «как написано». Хорошо? Плохо? Нет, просто всякий раз по-разному. Когда вы поймете, почему я сегодня пишу так, а завтра иначе, вы станете мной и вырвете мне сердце. А в противном случае…
И он показал публике кукиш.
Великий Космос, как же его освистали!
(из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
Парадная форма сидела на нём, как вторая кожа. Казалось, он в ней родился. Сукно тонкое, из натуральной шерсти; тёмно-синее, как вечер над Октубераном. Золото пуговиц и знаков отличия – россыпь созвездий. Двубортный, прилегающий в талии китель; бритвенно-острые стрелки брюк. Гагат, похожий на каплю смолы в серебряной оправе – «Глаз Бури» II степени скреплял тугой воротник. Орлы в петлицах, по три в каждой. Седьмой орёл флагманом вознёсся над вверенной ему эскадрильей – кокарда на фуражке с высокой тульей.
Хоть сейчас на парад. В столицу, в метрополию!
Глаза – две льдинки. Левая блестела ярче правой, дробясь еле заметными фасетками. На таком взгляде оскальзываешься, будто на «зеркальце», отполированном сотней ног. Падаешь, проламываешь лёд, до крови режешься об острые края, прежде чем ухнуть в стылую воду – и понимаешь, что офицер прибыл не для парадов.
– Марк…
Юлий Тумидус шагнул к сыну. Хотел обнять; не решился, замер в неловкой позе.
– Здравствуй, папа, – Марк пришел к отцу на помощь.
Юлий вцепился в протянутую руку, как упавший с обрыва – в спасительную веревку. Ладонь у Марка была твердая, жесткая. Похоже, он сдерживал силу, боясь причинить отцу боль. Чужой, взрослый; всё видит, всё контролирует…
Свободной рукой Юлий хлопнул сына по плечу:
– Ну наконец-то! Ты был прав…
– В чём?
– Ты прилетел ко мне раньше, чем я к тебе.
Улыбайся, велел Юлий себе. Улыбайся, болван. Сумеем ли мы с Валерией растопить этот лёд? Надеюсь, что да. Надеюсь, у нас для этого будет время.
– Дела, – согласился Марк. – Я в курсе, как тебя загрузили. Зато теперь хоть каждый день…
– Скажи это моему начальству. Будь их воля, я бы…
– Извини, папа.
Марк сделал шаг в сторону. Щёлкнув каблуками, вытянулся во фрунт:
– Здравия желаю, господин военный трибун!
– Вольно, обер-центурион.
Рукопожатие дяди и племянника вышло крепче, чем у отца и сына. Военный трибун отстранился, изучая молодого офицера.
– Похож, – кивнул он.
В голосе Гая Тумидуса звучала странная печаль.
– Навигация – хорошо.
Расчеты по семи точкам, вспомнил Марк. Шесть, пять, три. Серебро игл в зрачках. Слизь улитки в раковине черепа. Коррекция курса. Искушение, морок; звезды. Какое там хорошо! С натяжкой, удовлетворительно. Если бы не Кий с Тарара, мир их праху…
Мир.
Прах.
Огненное погребение на орбите Острова Цапель.
– Пилотирование – отлично.
Вой, вспомнил Марк. Рёв. Хрип двигуна. Болтанка. Слой облаков. Я тормозил маневровыми. Они, по крайней мере, слушались. Глиссада превратилась в ломаную линию. Треск сучьев. Визг металлопласта. Полная мощность на движки. Режим обратной тяги. Взлетать было легче. Мы летели домой, это всегда легче.
Отлично.
Мы выжили, значит, отлично.
– Физическая подготовка – хорошо.
Чикчан, содрогнулся Марк. Он атаковал стремительным, змеиным броском. Кими отогнал меня к колонне, не оставив пространства для манёвра. Киб бил размашисто, мощно; крылья и клюв – одно целое. Иик несся, как ветер. Минус глаз. Минус селезенка. Плюс знание языка и мигрень.
– Вы меня слышите?
– Так точно!
– Мне показалось…
– Я вас слушаю, господин дисциплинар-легат!
Начальник училища отошел к окну. Заложив руки за спину, Гракх с минуту молчал. Ему было неуютно в санаторском коттедже. Ему было дважды неуютно наедине с Марком Тумидусом. Гракх настаивал на личной встрече, писал рапорт за рапортом. Сейчас он понимал: зря. Между курсантом, которого он знал, и офицером, с которым он встретился, лежала пропасть.
Дисциплинар-легат не в первый раз стоял у края этой пропасти. Когда-то она отделила его самого от курсанта, каким Гракх был тысячу лет назад.
– Огневая подготовка – хорошо.
– Я промахнулся, – возразил Марк.
– Что?
– Я стрелял из положения лёжа. Чужой пистолет… Это меня не извиняет. Я промахнулся. Тизитль ушёл. Я ранил его в бедро, но он всё равно ушёл.
– Расстояние?
– Шестьдесят метров. Может, больше.
Поразмыслив, Гракх решил не заострять внимания на бегстве какого-то Тизитля. Зачёт сдавался не в тире, стрелок одной ногой был в реанимации… Балл выставлялся комиссией сообразно прежним достижениям курсанта Тумидуса. Учитывай комиссия экстремальную стрельбу в положении лёжа – оценку бы, скорее всего, повысили.
– Психология поведения ботвы – отлично.
– Благодарю.
Гракха покоробила ирония ответа. Он не видел причин иронизировать.
– Координация действий в корсете – отлично.
– Пятнадцать против пятерых.
– Что?
– Тройной перевес. Доспехи. Мы сбросили их с пирамиды.
Скорей бы это кончилось, подумал дисциплинар-легат. Ничего не произойдёт, если я не озвучу остальные оценки. Ничего не сталось бы, если бы я вообще сюда не приехал. Старею, делаюсь сентиментальным. Пора в отставку.
– Поздравляю, – хмуро подвел он итог. – Ваш диплом об окончании училища будет отослан к месту прохождения вашей службы. Запрос от командования лежит в канцелярии. Если хотите, копию мы вышлем по указанному вами адресу.
– Деду, – кивнул Марк. – Вышлите копию моему деду, Луцию Тумидусу, на Октуберан. Адрес дать?
– У меня есть.
У меня нет, подумал Гракх. Но это неважно. Копией займется та контора, откуда я получил приказ: экстренно оформить диплом. У них отыщется любой адрес в Ойкумене. А я хочу побыстрее закончить наш разговор.
И всё-таки он не удержался.
– Катилина, – сказал Гракх. – У него проблемы. Вы в курсе?
– Что?!
Марк сорвался с места. Вихрем он подлетел к окну, толкнув дисциплинар-легата. Уставился вниз, на крыльцо, где дремал молоденький ягуар: сытый, ленивый. Руки дрожат, отметил Гракх. У парня дрожат руки. А вот уже не дрожат.
– Всё в порядке, – улыбнулся Марк. – Никаких проблем.
– Катилина, ваш сокурсник. Вы дрались на дуэли. Ресурс его клейма не восстановился полностью. Катилина нуждается в регулярных инъекциях сервостиламина. Иначе поводки истончаются…
– Да? – равнодушно спросил Марк. – Сочувствую.
Сочувствую, подумал Гай Тумидус.
Военный трибун знал этот взгляд. Он видел его в зеркале по утрам – с тех пор, как звено штурмовиков под командованием обер-центуриона Тумидуса сожгло пять вехденских «каребов» в созвездии Дикого Жеребца. Первая настоящая битва. День, когда он не дал ударить во фланг помпилианской флотилии. Звено порвали в клочья, Гай выжил чудом. После боя капсулу с обожжённым, потерявшим сознание командиром звена подобрала спасательная бирема медицинской службы.
– Как здоровье?
– К строевой службе годен!
В зале космопорта Бен-Цанах перед военным трибуном стоял он сам, обер-центурион Тумидус тридцатилетней давности. Какое чувство испытываешь при встрече с молодостью? Гордость? Сожаление? Желание предостеречь? Слова разбегаются: как ни назови, все мимо «яблочка»…
– Разрешите обратиться?
– Разрешаю.
«Только не вздумай поздравлять меня с возвращением расового статуса! С новым званием, и прочая, прочая, прочая! На гауптвахте сгною!» Военный трибун не был телепатом. Но Гай очень надеялся, что эта мысль достаточно ясно отразилась на его лице.
– Спасибо. И вы, и отец… Вы сделали всё, чтобы нас вытащить.
– Почему ты говоришь это мне?
– А кому надо?
– Почему не отцу?!
– Вытаскивали меня, – Марк смутился. Повернулся так, чтобы видеть обоих мужчин. – А вытащили всех. Спасибо.
В битве у Дикого Жеребца среди погибших был Ицилий Отон Руга, однокашник Гая по училищу. Друг; ведомый. Ведомые потом у Гая были, а друзья – нет.
– Похож, – повторил Гай.
И добавил чуть слышно, для одного Марка:
– Не вздумай повторить мою судьбу, балбес!
– Так точно! – козырнул наглец. – Разрешите быть свободным?
Марк едва заметно мотнул головой, скосив глаза в сторону бюро справок. Трибун даже не стал туда смотреть. Он и так знал, кто там стоит. Н’доли Шанвури, дочь Папы Лусэро, терпеливо ждала, пока родственники получат своё.
– Свободен.
– Унтер-центурион Тумидус!
Читать бесплатно другие книги:
