Аномалия Самаров Сергей

– Что это?

– Электрошоковый пистолет «Тазер Икс 26-эм». Так называемое несмертельное оружие. Стоит на вооружении французской полиции и жандармерии. На несколько минут вырубает человека мощным электрическим разрядом. Поставлен на вооружение после массовых волнений в Париже. Помните, когда азиаты и африканцы пригороды Парижа громили? Током лупит, скорее всего, будь здоров. От любого насморка одним выстрелом вылечит.

– Пуля нормального пистолета от насморка лечит не хуже. Особенно если попадет в сердце. И без всякого электрического разряда. К чему такая жестокость…

– Как же я вовремя успел перекатиться… – со стороны сказал в микрофон «Подснежника» капитан Лысенков. – Меня как в детстве током один раз долбануло, с тех пор я электричества боюсь панически, на подсознательном уровне.

– Вот на подсознательном ты и перекатился. И потому очередь дал вместо того, чтобы просто в рожу дать, – прокомментировал слова капитана командир. – Лох, что там с иностранцем?

– Открыл один глаз. Второй залит кровью, не открывается. Может, даже выбил ударом о камень. Здесь камни острые. Вертолет, думаю, требуется, чтобы вывозить.

– Я так и заказал группу ФСБ с врачом на вертолете, – сообщил майор Веримеев. – Там в штабе генерал-лейтенант ФСБ Тарасько из Москвы. Очень заинтересовался. Он вылетает на место вторым вертолетом. Нам приказано оставаться на месте. Учения считаются приостановленными, но не закрытыми. Они ждут приезда президента и потому закрыть учения не решаются.

– Сообщи, что мы ждем на месте. Пострадавшего не трогаем. Возможно, после такого падения поврежден позвоночник.

– Хорошо, я звоню.

У майора Веримеева, единственного из группы спецназа ГРУ, имелась трубка спутниковой связи, которую прослушать и проконтролировать значительно труднее, чем обычную трубку, если не подключать систему контроля Управления космической разведки ГРУ. И потому переговоры вел именно он. Командир по необходимости трубкой майора пользовался, но не злоупотреблял…

* * *

Вызванная группа прилетела через полтора часа. И даже не на одном, а на двух вертолетах. Около часа эксперты и следователи все осматривали, измеряли, допрашивали капитана Лысенкова, проверяли магазины у всей группы на предмет наличия в штатном оружии боевых патронов, словно подозревали спецназовцев в том, что они подстрелили иностранного дипломата. Одновременно с пострадавшим работала целая бригада медиков-травматологов, в том числе и реанимационная группа. Состояние канадского дипломата оказалось достаточно тяжелым, подозревали перелом позвоночника, не считая множества других переломов. Более точные данные можно было дать только после рентгеновского обследования, которое в полевых условиях из-за отсутствия в вертолете соответствующего оборудования провести было невозможно. Поднять пострадавшего с подножия горы на руках, не повредив дополнительно позвоночник, было практически невозможно. Потому поднимали его третьим вертолетом, прибывшим по вызову и имеющим соответствующее оборудование. Подняли вместе с носилками, как на лифте, и вынесли на открытое место, откуда потом свободно и без всяких осложнений перегрузили в вертолет. Все это время пострадавший не приходил в сознание, да и врачи постарались: вкатили какой-то укол со снотворным, чтобы создать медленный выход из шокового состояния. Боялись, что он может не выдержать транспортировку.

Потом прилетел еще один вертолет и привез специалиста, которого сразу подвели к старшему лейтенанту Корсакову. К тому времени уже вовсю разгулялся рассвет и вот-вот должно было выйти из-за деревьев солнце, жаркое с самого утра. Наверное, в чистых полях оно уже давно вышло, а в лесу пока еще деревья давали спасительную тень. Но фонарики уже не требовались.

Прилетевший специалист был в гражданской одежде, хотя и по походке, и вообще по внешнему виду сильно походил на военного.

– Показывай, старлей, что там нашли… – потребовал прилетевший.

Корсаков поднял плащ-палатку, которой привычно прикрыл чужую аппаратуру, как прикрывал свою. Специалист глянул коротко и с пониманием кивнул:

– Ясно. Аккумулятор в радиостанции оплавился?

– Оплавился, – сказал Корсаков слегка удивленно. Не вытаскивая радиостанцию из крепления, не вскрыв корпус, невозможно было определить, что оплавился аккумулятор. Тем не менее специалист определил.

– Да. Слабы у них аккумуляторы. А анализатор воздуха в норме?

– В рабочем состоянии.

– И лазер тоже?

– Думаю, может дать спутнику поисковый сигнал.

– Думаешь, лазер поисковый? Маяк? – специалист вроде бы как советовался.

– Без сомнения. Он одноимпульсный. Для подачи разнообразных сигналов не годится.

– Скорее всего, ты прав. По лазерному лучу спутник находил волну передатчика.

– Я не вижу другой необходимости устанавливать здесь лазер.

– А что этот… Так сказать, дипломат… – спросил человек в полевой камуфлированной форме, не дающей возможности определить род войск, но с погонами генерал-лейтенанта. – Он уже снял приборы? Тогда куда он с ними направлялся?

– Я – Первый, – дал команду подполковник. – Парик, ко мне!

Капитан Лысенков почти сразу появился из-за густых кустов, рядом был.

– Перескажи товарищу генералу, как вы с дипломатом встретились.

– Я на посту здесь стоял, товарищ генерал. Слышу, идет кто-то. Ходить не умеет…

– В смысле? – не понял генерал-лейтенант.

– У нас, товарищ генерал, – пояснил подполковник, – считается, что если человек не умеет ходить неслышно, он вообще не умеет ходить. Он шагает…

– Ну-ну… И что? – генерал-лейтенант повернулся к капитану.

– Ко мне смена должна была подойти. Но смена, во-первых, появилась бы с другой стороны, во-вторых, я сменщика только увидел бы, но никак не услышал с десятка метров. Даже когда сменщик на выстрелы прибежал, я его не слышал. А без выстрелов он пешком шел. Я притаился, смотрю. Выходит этот из кустов. Остановился на утесе, склонился, камни раздвинул… Я место следователям показал, они осмотрели. Раздвинул камни и вытащил свой ящик. Потом в сторону шагнул и стал вниз всматриваться, словно тропу в темноте искал. Там есть тропа, но очень крутая. А он решил, видимо, возвращаться по берегу. Ну, мне, естественно, интересно стало, что он там вытащил. Я и спросил, не помочь ли ему нести. А он сразу, разворачиваясь, в меня выстрелил. Пока он разворачивался, я по выбросу руки понял, что он стрелять будет. Правда, я подумал, что там обычный пистолет. А у меня патроны в рожке только холостые. Но он-то этого не знал. И потому я, в целях соблюдения мер собственной безопасности, перекатился и одновременно с его выстрелом дал очередь. Не в него напрямую, а просто в сторону. Он и испугался, шарахнулся, оступился и полетел. Ящик с приборами выронил, пистолет выронил. Я что-то неправильно сделал, товарищ генерал?

– Нет-нет, все нормально, капитан, к тебе претензий никаких нет, только к пострадавшему. Но принимать их будет посольство Канады в Москве. Однако это уже не наша забота. Подполковник! Давай думать, в какие условия возвращать твою группу. Учения следует продолжить. После обеда посмотреть на вас прилетит президент…

ЧАСТЬ I

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. США. Штат Нью-Мексико

Если ехать на машине по «двадцать пятой» дороге от Санта-Фе на юго-запад и не только любоваться красными разнокалиберными скалами и пыльным небом, нависшим над рыжими перевалами, но и по сторонам посматривать, то, ровно пятую часть пути не доезжая до Альбукерке, увидишь слева скромную, по сравнению с федеральными трассами, асфальтированную дорогу, уходящую в горы. Никакого указателя, куда эта дорога ведет, нет, хотя на «двадцать пятой» с двух сторон имеются стандартные знаки, запрещающие поворот, а на самой боковой дороге стоит в самом начале знак, запрещающий движение. Впрочем, этот знак, как бывает обычно, предназначен не для всех. Кто-то имеет специальные пропуска, разрешающие осуществление здесь «производства движения и перевозку грузов», как гласит текст документа, выставляемого обычно на лобовое стекло автомобиля.

Дорога эта, если не сворачивать на развилке вправо, когда минует скалистый рыжий перевал, открытый для всех пыльных местных ветров, приведет в сравнительно небольшую горную пустыню, где нешироко раскинулся полукругом городок Кэртленд, рядом с которым располагается база военно-воздушных сил США. Правда, по пути предстоит миновать три поста охраны, а их из-за скал никак невозможно объехать. А на дороге вправо постов еще больше, и это не удивительно, потому что там располагается база Комиссии по атомной энергии США. Но вправо ездят меньше, чем влево. Однако тех, кто поедет по дороге без пропуска даже влево, в лучшем случае просто заставят развернуться, объяснив, что туристический маршрут закончился еще в Санта-Фе и дальше местный край никаких достопримечательностей не предлагает.

Но это будет неправдой. Достопримечательность есть, и она способна привлечь внимание множества любопытных, и особенно интересующихся всем, что связано с загадочными явлениями, относящимися к понятию, объединенному одним словом – уфология. И об этом пишет большое количество разного толка газет по всему миру. Поговаривают, что в лаборатории на территории базы ВВС в замороженном виде, как туши животных после убоя, хранятся тела инопланетян, погибших во время аварии НЛО над пустыней Невада. И остатки самого НЛО в демонтированном виде тоже хранятся и изучаются здесь же. Одни эти слухи магнитом тянут в здешние засекреченные края любителей всего загадочного. Командование базы факт хранения останков мудро не подтверждает, но и не отвергает, тем самым только подогревая интерес и добавляя беспокойства охране объекта. Вполне возможно, что делается это умышленно, потому что рядом с лабораторией уфологов мало кто уделяет повышенное внимание другой базе ВВС, может быть, объекту несравненно более важному – так называемой «лаборатории Филипса».

Официально известно, что «лаборатория Филипса» занимается изучением метеорологии и северного сияния и в достаточно далеких от своей базы местах имеет испытательные полигоны, где еще с середины 90-х годов прошедшего века активно разворачивает программу, официально называемую HAARP. Полигоны построены на Аляске, в зоне, где запрещены всяческие полеты как гражданских, так и военных самолетов, в Гренландии и в Норвегии, где также соблюдаются повышенные меры безопасности. Финансирование проекта исчисляется сотнями миллиардов долларов, но это не мешает «лаборатории Филипса» вести себя гораздо скромнее, чем она могла бы себе позволить. Скромность объясняется просто. Еще в далеком 1977 году Соединенные Штаты одновременно с Советским Союзом подписали и ратифицировали Конвенцию о запрещении создания и использования метеорологического оружия. Таким образом, все научные работы по созданию искусственного климата или еще чего-нибудь, называемого так же обтекаемо, легли, опять же в США и в СССР, на плечи гражданских организаций и научных учреждений. Правда, охрану этих учреждений почему-то всегда осуществляли военные люди, и зачастую территория самих учреждений являлась анклавом внутри военных территорий.

Ранним утром в понедельник, в начале трудовой недели, по дороге, останавливаясь только на постах, поскольку на них тормозили даже машину командующего базой ВВС, ехало два автомобиля. На первых двух постах, дальних от базы, дежурство несли военнослужащие с базы военно-воздушных сил, но охрана последнего поста у ворот, отдельных от ворот базы ВВС, осуществлялась уже специальной службой ФБР, и там не удовлетворялись обычными пластиковыми карточками-пропусками, которых хватало на первых постах. У ворот всем пассажирам, как и водителям, приходилось выйти, чтобы пройти через помещение, где каждый прикладывал ладонь к считывающему изометрическому сканеру, и только после этого компьютер давал разрешение на проход и сам снимал блокировку с турникета. Пока длилась процедура опознания имеющих допуск сотрудников, охранники уже перегоняли машины за ворота. И, выйдя из помещения, все могли ехать дальше. Впрочем, можно было бы и пройти оставшиеся 30 метров по ровному бетонному пространству, но почему-то никто не любил преодолевать это расстояние пешком, и все всегда добирались до дверей лаборатории только на машине или на автобусе, который привозил сотрудников, живущих в Кэртленде. А таковых тоже было немало, хотя они в большинстве своем не являлись постоянными жителями городка и только снимали там квартиры.

В этот раз два автомобиля, в одном из которых, кроме водителя, сидело только два человека на заднем сиденье, что уже говорило об их статусе, а в другом – пять человек вместе с водителем, приехали раньше, чем прибыл автобус. Но если люди из машины, в которой было пять человек, по какой-то причине остались ждать автобуса у входа, радуясь тому, что жаркий день еще не наступил и можно спокойно проводить время на воздухе, то пассажиры первой машины, оставив водителя за рулем, сами вошли в подъезд, не питая любви к местному пыльному климату.

Здание этой лаборатории, как и несколько других точно таких же корпусов «лаборатории Филипса», было трехэтажным, незатейливым, выстроенным по периметру большого квадрата с внутренним квадратным же двориком. Лифт с прозрачными дверьми кабины находился рядом с входом, по ту сторону небольшого холла, и мог вместить в себя никак не меньше десяти человек. Но двое, вошедшие в здание, лифтом пользоваться не пожелали, открыли с помощью пластиковой карточки боковую дверь и ушли по лестнице на второй этаж, не дожидаясь, когда в помещение войдут остальные сотрудники.

* * *

Полковник Лиддел налил себе стакан воды из кулера[5] и запил таблетку. Он уже много лет страдал непонятного происхождения неудобствами в желудке, причем разные врачи ставили совершенно противоположные диагнозы и предлагали противоречащие одна другой методики лечения. В конце концов полковник решил просто отказаться от всех напитков, кроме воды и крепкого спиртного; пил те простые содовые дешевенькие таблетки, которые, как ему казалось, лучше всего помогали ему, и к врачам больше не обращался.

– Вы думаете, Фил, они в состоянии ответить нам уже в этом году?

Профессор Кошарски нервно передернул плечами и ответил, как обычно, слегка каркая при разговоре:

– Мы же оказались в состоянии ответить им за все прошедшие годы. Почему они не в состоянии ответить нам сразу, когда у них это уже отработанная система?

Профессор вообще был нервным человеком. Оно и понятно, язва желудка кого угодно сделает нервным, да и сам он признался как-то полковнику Бенджамену Лидделу, что в молодости не выпускал изо рта сигарету с марихуаной. Это тоже здоровья ему сейчас, уже в почтенном возрасте, не добавило. Но в годы молодости профессора марихуану курили или пробовали курить все, кто вообще курил, и даже те, кто не курил простой табак. И это не казалось преступлением. Тогда законы были другие, и нравы были другие. Сигарета с марихуаной считалась в любом обществе хорошим тоном.

Полковник сам, еще до поступления в Вест-Пойнт[6], пробовал марихуану, хотя простые сигареты не курил. Но большого удовольствия не почувствовал и потому привычки не приобрел. Наверное, он был из тех пресловутых десяти процентов человечества, на которых марихуана не действует, следовательно, и смысла втягиваться не было.

– А что мисс Александра говорит? – спросил полковник.

– Профессор Троицки приедет только после обеда. Пока же я знаю не больше вашего.

Полковник налил себе еще один стакан воды из кулера. Простая вода, в меру охлажденная. В местном жарком климате Бенджамен Лиддел, по натуре своей человек северный, выпивал очень много охлажденной воды и сам страдал от этого. Но без воды обходиться не мог.

За окном проехал автобус с сотрудниками лаборатории. Входа в здание из окна кабинета профессора Кошарски видно не было, поскольку находился вход в той же стене, что и окно, но стоянку автобуса все же можно было рассмотреть, хотя и под острым углом. Полковник прижался к стеклу, всматриваясь в людей, что выходили из автобуса.

– Что интересного увидели, Бенджамен?

– Мне показалось, что профессор Троицки вышла из автобуса.

– Это вам показалось, – Фил Кошарски глянул на часы. – У нее самолет прилетает только через полчаса.

– Сюда, на базу?

– Нет. Ей по рангу не полагается персональный самолет, а самолеты лаборатории, как вы должны помнить, летают только три раза в неделю. Александра прилетает в Лос-Аламос, в гражданский аэропорт, там ее встречает машина. После обеда будет здесь.

– Если в Лос-Аламос, то будет только завтра утром, – сделал вывод полковник Лиддел. – Женщины плохо переносят самолет, а еще хуже – автомобили. Александра захочет отдохнуть, помыться и все прочее, что требуется женщине.

– Вы плохо знаете женщин, Бенджамен, и совсем не знаете русских женщин. Она будет, как обещала, после обеда. А вообще… Кто вам сказал, что профессор Троицки – женщина?

– А кто же она?

– Трудно сказать. Я представить себе не могу мужчину, который воспринял бы ее как женщину. Тем более русскую женщину…

– Троицки эмигрировала из России больше 30 лет назад. Она давно уже американка.

– Во-первых, Александра эмигрировала из Советского Союза, а не из России. И не просто эмигрировала, а бежала, прихватив с собой копии секретных документов – результат работы лаборатории, которую она возглавляла. Лаборатория была гражданская, хотя работала на армию, но гражданский статус дал ей возможность бежать. Руководителю военной лаборатории такой возможности, скорее всего, не представилось бы. Помимо всего прочего, ее трудно назвать однозначно женщиной хотя бы из-за ее возраста. Благодаря возрасту, и еще более благодаря характеру, она плюет на все условности. И если Александра сказала, что будет после обеда, значит, она будет здесь после обеда. Ну, естественно, если не вмешается погода. И привезет все нужные нам для доклада материалы. Хотя кое-что из материалов у нас уже есть. Но у нее данные точные и конкретные, по разным точкам. В Европе профессора Троицки уважают и помогают ей, чем могут. А в это время, когда вся Европа трясется в ожидании новых ливней, европейцы особенно постараются помочь.

– Будем ждать… – вздохнул полковник Лиддел и взялся за третий бумажный стаканчик, чтобы налить воды из кулера.

* * *

Профессор Фил Кошарски руководил направлением в одном из многочисленных проектов «лаборатории Филипса», и направление это, как и деятельность лаборатории в целом, считалось перспективным, хотя в наиболее острый год кризиса финансирование на исследования и разработки было урезано на две трети. И, как всегда это бывает, посткризисный период стал для направления более сложным испытанием, чем сам кризис, потому что для возобновления финансирования исследований требовалось заново доказывать свою дееспособность делом. Но как объяснить людям, которые требуют сиюминутного результата, разницу между фундаментальной и прикладной наукой? В глубине души каждый из правительственных чиновников понимает, что прикладная наука является только следствием науки фундаментальной, требующей глубины исследований и длительных сроков, и никак не может быть самостоятельной отраслью. Любая, как самая наукоемкая, так и самая примитивная, прикладная наука никогда бы не смогла существовать, если бы ей не предшествовали глубокие исследования. Да, это они понимают и соглашаются с доводами до тех пор, пока в дело не вступает политика и не поднимается вопрос о грядущих выборах. Вот здесь уже требуется пусть маленький, но сиюминутный результат. Чиновники прекрасно знают, как из маленького результата раздуть громадный, можно сказать, колоссальный успех. Если в твоих руках пропагандистская машина, ты можешь долго оставаться на коне, только следует подпитывать мнение избирателей мелкими сиюминутными успехами, представленными в виде глобальных достижений.

Саму «лабораторию Филипса», конечно же, прикрыть никто не посмеет. Она слишком известна, и слишком много сотен миллиардов долларов уже вложены в нее за годы существования. Но отдельные проекты лаборатории всегда рассматриваются вне общего объема финансирования. А объемы финансирования определяются даже не в самой лаборатории, а на уровне правительственных чиновников. И этих чиновников необходимо уметь убеждать.

Когда-то Фил Кошарски, работая над чужими проектами в составе разных групп, мечтал о том, чтобы иметь свое направление, собственную тему и быть в ней руководителем, чтобы ему не указывали на то, что следует делать, а чтобы он указывал другим. Его всегда раздражали руководители проектов. Они казались глупыми и ненужными для науки людьми. Тогда, наивный, он не знал еще, что это такое. Он мечтал о бесконтрольной научной деятельности. В действительности же оказалось, что руководитель проекта больше чем наполовину должен быть администратором, чтобы проект существовал и развивался. И ему пришлось стать администратором, пришлось смириться с тем, что более молодые сотрудники, мечтающие о своих направлениях и проектах, его самого уже считают ненужным для науки человеком, только мешающим процессу, в котором они заняты. Эти мысли он читал в глазах сотрудников, эти мысли витали в воздухе, но сам профессор Кошарски только посмеивался над своим положением. Слегка ехидно, как и полагается язвеннику. И только наедине с собой. Для всех же остальных он так язвенником и оставался – желчным и недобрым, не в меру требовательным и придирчивым, указывающим на то, что следует сделать в первую очередь, и, как казалось молодым со стороны, не понимающим конечного результата.

Тем не менее из всех научных сотрудников, занятых в проекте, только считаные единицы знали настоящее положение вещей, и уж тем более мало кто знал реальный результат. То есть мало кто знал, что результата пока нет и в ближайшее время не предвидится его добиться. Профессор Фил Кошарски занимался именно фундаментальными исследованиями, разрабатывая глубокие научные пласты для того, кто придет ему на смену через поколение, а то и через пару поколений ученых. Раньше на отдачу от исследований рассчитывать было невозможно. И при этом профессору как мудрому администратору приходилось вертеться, чтобы что-то показать далеким от науки людям, типа полковника ВВС США Бенджамена Лиддела, являющегося представителем Министерства обороны в направлении, то есть, по большому счету, представителем заказчика. Правда, в направлении работали еще несколько представителей Министерства обороны, каждый из которых контролировал отдельный проект в общей тематике, но полковник Лиддел курировал самый острый сейчас проект, носящий кодовое название «Жара», и с этим проектом, умудрившись его, что называется, «раскрутить», Кошарски намеревался добиться успеха. Пусть временного, но успеха. Даже временный успех будет в состоянии поднять финансирование на уровень выше. А все последующие неудачи можно будет списать на неблагоприятную погоду. На погоду можно списать что-нибудь всегда…

Острым проект стал после того, как его пытались прикрыть по недостаточности финансирования направления в целом, причем сторонники прикрытия проекта нашлись даже среди руководства самой «лаборатории Филипса». И Кошарски пришлось приложить немало сил и стараний, чтобы проект «Жара» остался на плаву, и, более того, удалось выбить не только необходимые, но даже слегка излишние средства на исследования. Эти средства профессор умело направил в другие проекты, обещающие хоть какую-то действительную внешнюю отдачу.

Отдача же от проекта «Жара» пришла сама собой, хотя и по очень скользкой тропе.

Суперкомпьютер «лаборатории Филипса», один из четырех самых мощных компьютеров в мире, среди множества своих программных функций выполнял еще и банальные метеорологические расчеты, в том числе давал и прогнозы на длительное время. Эти расчеты были доступны всем, но больше других работал с ними именно профессор Кошарски, поскольку метеорологическая программа создавалась специально по заказу его лаборатории, и даже федеральное метеорологическое бюро США часто запрашивало данные с суперкомпьютера «лаборатории Филипса», потому что он, как правило, выдавал прогнозы более точные, чем их более слабые машины. Сами метеорологи уже давно смирились с тем, что они не прогнозы дают, а, как говорят, «шаманят» по поводу погоды. То есть точный прогноз удавалось дать только на три ближайших дня. Это, кстати, как знал Кошарски, мировая тенденция, и более отдаленные прогнозы, как обычно бывает, на неделю, на десять дней и на месяц, всегда идут с грифом «Предположительно». Гриф ставится в документах для специалистов. В прогнозах для населения даже гриф не ставится, и потому население считает метеорологов шарлатанами. Их длительные прогнозы никогда не сходятся с реальностью, а иногда бывают прямой ее противоположностью. Но суперкомпьютер «лаборатории Филипса» часто давал прогнозы наиболее вероятные. И, как ни странно это выглядит, лучше всего ему удавались именно прогнозы долговременные. Поговаривали, что это явилось следствием некой ошибки в программе. Но ошибка, если она и случилась, оказалась единственным правильным решением. И это всех уже устраивало.

Однажды в самом начале года, намереваясь составить график испытания оборудования на несколько проектов своего направления на вторую половину года, профессор Кошарски внимательно изучал весь годовой прогноз. Это только неразумные люди будут испытывать оборудование, призванное влиять на погоду, не используя выгодные моменты, которые могут усилить или же просто оттенить действие оборудования. Или даже, если такое случится, показать действие, когда его вообще нет. И выписал наиболее яркие моменты из прогноза, чтобы привязать к ним испытания. Тогда же программист направления, работающий вместе с профессором, ввел в компьютер искажение данных, чтобы в дальнейшем прогноз выглядел слегка иным и никто не мог бы обвинить Кошарски в использовании имеющихся условий для собственных целей. Еще тогда компьютер предрек страшную жару и засуху в центральных регионах России, а также сильнейшие ливневые дожди и, как следствие ливней, наводнения на севере Пакистана, а чуть позже, как обычно в последние годы, в Европе. Но данные относительно Европы компьютер выдал под грифом «Предположительно». Он любил, как и живые люди, обезопасить себя грифом.

Об испытаниях оборудования по проекту «Жара» вопрос пока не стоял, и серьезных докладов представителям заказчика еще предложено не было. Просто рано было что-то предлагать, и потому российская предполагаемая жара профессора волновала мало. А вот к Пакистану вполне можно было присмотреться внимательнее, тем более что север и северо-запад страны очень волновали американское правительство, как, впрочем, и правительство самого Пакистана, потому что эти районы контролировались афганскими и пакистанскими талибами и «Аль-Каидой». И проведение испытаний в этом районе вполне может сойти за ведение боевых действий. То есть появилась возможность существенно повысить финансирование направления сразу по нескольким проектам. Профессор стал думать и прикидывать свои реальные возможности. Однако, чтобы возможности прикинуть, следовало все-таки завершить систематизацию общих разработок и вычертить так называемый сводный график испытаний, что Кошарски давно уже собирался сделать, но за множеством хозяйственных и организационных вопросов, которые требовали немедленного вмешательства руководителя направления, это сделать никак не удавалось. Теперь пришлось. И пришлось как раз вовремя, когда в голове еще были свежи данные из длительного метеопрогноза, который выдал суперкомпьютер «лаборатории Филипса». Фил Кошарски всегда обладал почти феноменальной памятью. Иногда эта память даже мешала ему, подсовывая ненужные факты и данные, которые только вводили в заблуждение. В этот раз, составляя сводный график испытаний, профессор несколько раз возвращался мыслями к прогнозу суперкомпьютера. И даже в те моменты, когда просчитывал испытания приборов в иной части света, мысли постоянно возвращались к российской жаре. А потом Кошарски вовсе отложил свою срочную работу и задумался.

Он прекрасно владел всеми собранными человечеством знаниями о происходящих на Земле и вокруг нее процессах при формировании погоды. И эти знания позволили Кошарски нечаянно понять, что такой аномально жаркой погоды в центральных областях России не может быть. Просто неоткуда там взяться этой погоде. А если компьютер вывел такие данные, значит, он опирался на что-то, чего сам профессор не заметил. Но возвратить старый прогноз после того, как в данные были внесены изменения, было уже сложно, хотя теоретически возможно.

Обдумав ситуацию, Фил Кошарски решил все-таки сперва закончить работу. На это у него ушел остаток недели. Но за эти дни он буквально извелся, постоянно возвращаясь мыслями к возникшей в голове посторонней задаче. И только после этого начал подробный анализ. Для этого потребовалось запросить у руководства «лаборатории Филипса» закрытое время для работы на суперкомпьютере. То есть никто не имел возможности заглянуть в его рабочие файлы, никто не мог поинтересоваться темой и результатом. Начал с того, что возобновил старый прогноз. Прогноз опять был таким же, как прежде. Но, внимательно изучив все метеорологические предпосылки, профессор не нашел ничего, что могло бы принести аномальную жару в среднюю полосу России. Здесь было только два варианта: или профессор чего-то не знал такого из метеорологических законов, что знает компьютер, или компьютер знал что-то такое, что не дано знать простому человеку. Как ни крути, а это не просто желязяка – это суперкомпьютер, способный переваривать за доли секунды столько информации, сколько не в состоянии переварить население большого города.

Вывод подсказала профессор Александра Троицки, бывший советский специалист, уже много лет назад эмигрировавшая в Америку. Причем выход настолько интересный, что именно он и сумел в итоге поставить на новую высоту проект «Жара».

– У этого суперкомпьютера база данных за сколько лет?

– Все, что знали, вложили в базу.

– За последние годы все вкладывали?

– Все.

– Не только метеорологическую информацию, я полагаю?

– Да какую только в него не вкладывают… Кроме того, он сам считывает из сети многие сводки, которые входят в сферу его интересов.

Александра недолго думала:

– Давайте посмотрим прогноз погоды на 9 мая.

Кошарски открыл программу:

– Утром дождь. Потом совершенно ясно и солнечно.

– Все правильно. Я давно предрекала, что русским это аукнется…

– Что аукнется? – не понял Кошарски.

– Каждый год на 9 мая, а потом еще на другой праздник, который они называют Днем города, это где-то в сентябре, над Москвой искусственно создают ясную погоду.

– Я слышал об этом, – согласился Фил, – они обрабатывают облака на подступах к Москве йодистым серебром, вызывают дождь в области, и, в результате, до самой Москвы доходят не тучи, а легкие облака.

– Слишком часто обрабатывают. Недопустимо часто… И вот результат. Компьютер имеет информацию об обработке облаков на подступах к Москве. Это однозначно…

– Скорее всего, имеет.

– Имеет, – как всегда, категорично заявила Троицки. – Он оценил ситуацию и сделал точно такой вывод, какой я предполагала еще пару лет назад. Два раза в год правительство Москвы «выливает» облака где-то на подступах к столице, образуя при этом нивальную воронку, которая провоцирует создание над самой Москвой антициклональной линзы. Но нельзя же постоянно брать на себя функции Господа! Россия поплатится за действия московского правительства. И не только Россия. Если верить вашему суперкомпьютеру, судя по тому, какой обширной будет данная антициклональная линза, где-то в стороне сама собой возникнет нивальная воронка. Хорошо бы в Европе. Европа устроит Москве страшный скандал, если разберется с этим вопросом.

– Нет, – успокоил коллегу профессор Кошарски. – Ливни будут лить в Пакистане. Позже, возможно, и в Европе. Но это только предположительно.

– Будут, думаю… Страшные ливни и сильные наводнения… – сделала вывод Троицки. – Это обычные последствия. Скорее всего, и в Европе будет то же самое. Нивальные воронки могут возникнуть в нескольких местах. Предсказать, где они будут, чрезвычайно сложно. Хорошо еще, компьютер предсказал Пакистан, что для самого Пакистана является, конечно же, неожиданностью. Но я допускаю, что и в самой России что-то может произойти. Где-нибудь в Сибири. Антициклональная линза – очень опасная вещь.

– Давайте вместе подумаем, что мы сможем из этой ситуации вытащить, – тихо, почти таинственным шепотом предложил Кошарски.

Троицки посмотрела в его блестящие водянистые глаза и поняла, что в голову Филу пришла какая-то гениальная, судя по всему, идея.

– Хотите помочь Европе понять, почему их топит?

– Плевал я на Европу! Мне важно свой проект представить. Предположим, ливни борются с талибами. А жара в России – это побочный эффект. Вернее, изначальная форма, которая вызывает ливни в Пакистане. Это должно смотреться красиво.

Профессор Троицки была прочно завязана в нескольких проектах лаборатории. И хорошо понимала, чем может обернуться для направления красота, которую хотелось продемонстрировать Филу Кошарски.

– Вы – гений, – сказала она в восхищении.

– Жизнь заставляет и гением быть. А как иначе в финансовый кризис?!.

С этого все и началось…

2. Россия. Москва

После того как машина проехала площадь с фонтаном, сам фонтан, застряв в памяти каким-то тяжелым, незаглатываемым куском, долго еще своим зримым образом не выходил из мыслей, не допуская возможности подумать о чем-то другом. И даже хотелось вернуться, презрев все условности и соответствующие должности приличия, и окунуться в прохладную воду прямо в генеральском мундире. Хотя и было неизвестно, насколько вода в фонтане прохладна. Обычно летом там дети купаются, а дети, как каждый из собственного детства, наверное, помнит, любят воду теплую. Сейчас и взрослые, и не только молодые, не стесняясь, лезли через невысокий каменный парапет. Вода тянула всех магнитом, обещала спасение, и никому, наверное, не хотелось из воды выбираться, чтобы дышать на городских улицах битумными испарениями асфальта, внешне совсем не чадящего, но забивающего дыхание своим запахом не хуже, чем запах гари с торфяных болот, что уже прочно осел в городе и не собирался покидать его улицы. Все это являлось, видимо, совокупностью отталкивающих моментов, которые противопоставляли раскаленный город воде. И особенно сильно ее магнетическая сила ощущалась в невероятно разогретых на солнце машинах, которыми город был переполнен, как обычно.

Правда, не всех машин это касалось. Человек, которому хотелось вернуться к фонтану, знал, что он не вернется, но помечтать ему было приятно, и он с удовольствием позволял себе такое расслабление. Его машину, где он сидел на заднем сиденье, уличная жара сильно не доставала, и не было необходимости открывать окна: автомобильный кондиционер справлялся с потоком раскаленного воздуха без натуги. И тем не менее жара за стеклами, по ту сторону кожаного автомобильного салона, все равно ощущалась явственно. И оживали вчерашние воспоминания, когда не было рядом машины с кондиционером, а только дача с крышей из металлочерепицы, под которой был прибит фольгированный утеплитель, причем прибит фольгой в сторону дома, то есть тепло, выходя из дома, утеплителем отражалось назад, в жилые помещения. А сверху добавлялось тепло перегретой на солнце металлочерепицы. И оттого в самом доме, где тоже был кондиционер, нормально сидеть можно было только неподалеку от него. Несколько шагов в сторону, и уже жара цеплялась за все тело, делая его таким вялым и липучим, что приходилось выходить и поливать себя из шланга водопроводной водой. Эти воспоминания вторгались без застенчивости в сегодняшнюю действительность, и потому к воде тянуло с прежней силой. И только тогда, когда машина подъехала к кремлевским воротам и потребовалось предъявить документы для проезда, человек в машине мотнул головой, прогоняя все посторонние ощущения, и сконцентрировался на предстоящем большом разговоре у президента…

* * *

Основной лейтмотив совещания с представителями силовых структур и научных кругов, в данном случае так странно объединенных, президент выразил сразу одним вопросом, на который, конечно, никто не мог дать ему однозначного ответа:

– И все-таки я хотел бы услышать категоричное и обоснованное заявление… В состоянии ли хоть кто-то из вас обойтись без обтекаемых фраз? И сказать конкретно – нынешняя погодная ситуация в центре России вызвана применением против нас климатического оружия? Только «да» или «нет»! Есть человек, который может это сказать?

Такого человека ни среди разведчиков, ни среди контрразведчиков не нашлось, и найти его среди них было невозможно, потому что никто не рискнул бы высказать предположение, что такое оружие существует в действительности, хотя все знали, что оно давно с переменным успехом разрабатывается.

– Значит, опять будем оперировать предположениями, – вздохнул президент. – Ладно, докладывайте по порядку. Начнем с представителей спецслужб. Что вы можете мне сказать?

Первым начал говорить генерал-лейтенант Рукавишников из аналитического управления Службы внешней разведки. Генерал был известен тем, что умел связать внешне совершенно не связанные факты – такие, например, как небольшая акция партии «зеленых» где-нибудь в Северном море, торнадо на Карибах и террористическая акция в Индии – в единую систему и сделать однозначный вывод. В самой Службе внешней разведки говорили, что ни одно государство мира, обладающее самыми мощными и высокопроизводительными компьютерами, не в состоянии создать такой аналитический компьютер, как голова генерал-лейтенанта Рукавишникова. К сожалению, все выводы генерала часто были внешне голословными, потому что сам он не обладал даром красноречия и часто не умел отследить потоки мыслей в своей голове. Он делал выводы, но не всегда логично объяснял, как к ним пришел. И только время показывало, что Рукавишников почти никогда не ошибается.

– По нашим агентурным данным, спецслужбы всех крупных мировых держав сильно оживились от наших климатических аномалий, шлют запросы в различные собственные и международные научные учреждения, пока еще без применения изощренных методов пытают многих ответственных ученых и стараются найти объяснение на первый взгляд необъяснимому. Беспокойство, однако, просматривается отчетливо. На этом фоне возникают достаточно резкие разногласия между странами – участницами Североатлантического блока. Европейцы подозревают, что американцы стали виновниками наводнений в Европе в последние годы и делают это с целью подрыва экономического положения стран Евросоюза и усиления зависимости европейских государств от США. Более того, нам стало известно, что несколько крупнейших европейских держав внутри НАТО создали собственную коалицию по изучению нынешней российской ситуации, находя связь между своими бедами и нашими, и преодолевают при этом сопротивление американцев, которые всячески тормозят разведывательный процесс. Германия не как член НАТО, а просто как заинтересованная сторона отправила официальный, хотя и не опубликованный в бюллетенях правительства запрос о деятельности одной из структур Пентагона. Эта структура называется Отделом перспективного вооружения и включает в себя два департамента: департамент «С» – скорее всего, название происходит от английского слова climate, и департамент «Р», название которого, как мы предполагаем не без некоторых оснований, происходит от английского слова policy, то есть политика. Структура депортамента «С» включает метеорологическую службу, группу специальных разработок, строительно-монтажную группу и еще несколько подразделений. Кроме того, департамент «С» имеет в своем распоряжении крейсер «Вирджиния», оснащенный секретным комплексом оборудования. Место дислокации департамента «С» – Бермудские острова. Немецкая разведка, да и наша в какой-то степени, располагает некоторыми прямыми и множеством косвенных улик, доказывающих опасные опыты, проводимые департаментом «С» с помощью оборудования на крейсере «Вирджиния». В частности, подозревается, что результатом этих опытов стало катастрофическое цунами декабря 2004 года в Юго-Восточной Азии. Есть кое-какие наметки, что косвенно опыты департамента «С» вызвали ураган «Катрина», затопивший Новый Орлеан, хотя американцы и считают почти официально, что этот ураган вызван нашими испытаниями.

Департамент «Р» занимается проблемами воздействия волновых процессов на психику человека посредством создания магнитных бурь и применения целенаправленного излучения волн различного диапазона и различной частоты. Но это уже выходит за рамки нашего сегодняшнего разговора, и потому я тему сверну.

– И что же германский запрос? – спросил президент, впрочем, без особой заинтересованности, словно заранее знал ответ.

Так почти и оказалось.

– Ничего. Американцы не ответили союзникам. Послали какую-то отписку, и все. Это никого в Европе не успокоило, даже наоборот. Однако, как известно, разведывательные структуры НАТО в большинстве своем состоят из подразделений, сформированных европейцами, следовательно, и погоду там делают европейцы. И сопротивление представителей США они смогли преодолеть, наладив сбор небольшой и не ясной до конца информации. Но сбор данных европейцами продолжается. Кроме того, недавно получена еще непроверенная информация, что к европейской коалиции примыкает и Канада, не слишком доверяющая своему соседу и обеспокоенная влиянием на свои территории расположенного на Аляске антенного поля проекта ХААРП[7] – программы высокочастотных активных авроральных[8] исследований. В Канаде в нынешнем году жара стоит сравнимая с нашей.

– Канада примыкает, у нас тоже есть такие данные, – подтвердил сказанное генерал-майор Дошлукаев из ФСБ, замещавший на совещании свое более высокое руководство, которое в этот раз оказалось в разъездах по стране, и чувствующий себя в президентском кабинете слегка неловко. Обычно сюда генерал-майоров не допускают – чином и рылом, как считается, не вышли. Но в данном случае старшие генералы проявили дальновидность, поручив дело генерал-майору, – в надежде, что он может сказать то, что сами они не решаются, и благополучно попрятались. – Но я расскажу об этом в свою очередь.

Генерал-лейтенант Рукавишников коротко глянул на президента, вольготно развалившегося в великоватом для него кресле, и продолжил:

– Проектом ХААРП занимается всем известная «лаборатория Филипса», о которой мы говорили уже не раз. Хотя, согласно нашим источникам, в данном конкретном случае с аномальной жарой на территории Центральной России, вполне вероятно, главным фигурантом вопроса является вовсе не антенное поле на Аляске, а другое структурное подразделение все той же «лаборатории Филипса». С точностью процентов в 80 мы можем утверждать, что в данном случае задействованы силы и средства одного из направлений этой лаборатории, которым руководят некто профессор Фил Кошарски и бывший советский специалист, задействованный в разработке нескольких проектов по созданию климатического оружия в СССР, профессор Александра Матвеевна Троицкая. Она не эмигрировала, а сбежала в США в середине восьмидесятых, прихватив, как мы думаем, копии многих документов, к которым имела отношение, и тем самым на несколько лет продвинув американцев в их исследованиях.

– Важные документы были? – спросил президент.

– Дело ученых – давать оценку степени важности, но мы, со своей стороны, считаем, что эти документы дали возможность американцам сдвинуться с мертвой точки и обойти нас в то время, когда у нас было прекращено финансирование исследований. Возможно, за это время американцы и сами смогли бы чего-то добиться, но Троицкая позволила им сберечь по меньшей мере три-четыре года.

– Продолжайте. И что этот профессор… Фил Кошарски?..

– Среди нескольких проектов его направления особое место занимает так называемый проект «Жара». Название характерное для нашей ситуации и многое говорит само за себя.

– Но название может быть и не связано с нашей климатической аномалией, – сказал один из присутствующих ученых. – Если они назовут проект «Тайфуном», это вовсе не будет говорить о том, что тайфун, который недавно прошел по южному побережью Китая, был вызван действиями американцев.

– Конечно, – согласился генерал Рукавишников. – Но когда ЦРУ разрабатывало проект «Президент», на Украине пришел к власти Ющенко, а в Грузии – Саакашвили. Сотрудники ФСБ помнят, что этот же проект пытались разрабатывать и у нас, но они поставили на кандидата, который не собрал нужное количество достоверных подписей. Так, кажется… Хотя и это ни о чем не говорит, здесь я готов с вами согласиться.

– Тогда что же? – с легким раздражением, должно быть, от напоминания о тех выборах, поторопил генерала президент и переглянулся со своим помощником, который тут же сделал в рабочем блокноте какую-то короткую запись. – Есть у вас более конкретные данные? По существу вопроса. Или только предположения, основанные на названии проекта? Я думаю, что подобные предположения невозможно назвать даже рабочей версией.

– В юриспруденции существует такое понятие, как совокупность косвенных улик, – сказал Рукавишников, ничуть не смущаясь раздражением президента. – Я думаю, мы имеем полное право использовать эту методику при своем анализе ситуации. И здесь всплывает одна заметная подробность. В результате хакерских вылазок в Сеть конгресса мы сумели получить закрытые данные по финансированию различных научных проектов. В том числе и проекта «Жара». 150 миллионов долларов, выделенных не на год, прошу обратить на это ваше внимание, а единовременно! Весной нынешнего года, в апреле. И уже в мае был запущен в космическое пространство американский беспилотный корабль Х-37В[9], миссия которого строго засекречена.

По агентурным данным, этот космический корабль имеет какое-то отношение к направлению, руководителем которого является профессор Кошарски. По крайней мере, из его лаборатории вывозили оборудование для установки на Х-37В, и несколько сотрудников Кошарски постоянно работают в американском Центре управления космическими полетами, хотя раньше их там не было. Это основные данные, на которые мы опираемся, выводя свое предположение и считая его вполне допустимым. У меня все…

Президент в задумчивости постучал тупым концом карандаша по столешнице, словно привлекая внимание, но сам, кажется, не заметил своего движения. И долго так стучал, сопоставляя услышанное с тем, что ему было известно о действительном положении в стране, то есть с тем, что все-таки считали необходимым докладывать ему многочисленные помощники.

– Да, наверное, это весомые аргументы. А чем нам грозит эта аномальная погода? Я не имею в виду пожары, засуху и вообще тот явный вред народному хозяйству, о котором все мы постоянно говорим. В военном плане чем грозит? В общих чертах. Есть, наверное, какие-то серьезные проблемы военного порядка? Что нам ПВО скажет?

Генерал-лейтенант Турмозов из Управления войск ПВО докладывал стоя. Впрочем, его доклад был предельно коротким, и можно было постоять, несмотря на свисающий на стол живот. Генерал на высоких докладах всегда вставал, чтобы в корне пресечь свою дурную привычку. Обычно он любил передергивать замок-«молнию» на ширинке форменных брюк, а в кабинете президента эту привычку могли неправильно понять, как и в любом другом кабинете высокого начальства. Но избавиться от этой привычки генерал не мог с детства, несмотря на все свои старания. И именно из опасения, что она проявит себя и во время доклада, произносимого стоя, генерал все доклады старательно делал краткими и четкими. Сам министр обороны принимал это за высокую степень ума и деловую хватку и любил, когда выступал генерал Турмозов.

– Антициклональное воздействие, когда атмосфера очищается от облаков, а в зону воздействия поступает разогретый воздух из смежных областей, в принципе опасно уже тем, что в нагретом воздухе повышается скорость и дальность полета крылатых ракет, усиливается эффективность действия космических разведывательных аппаратов и значительно увеличивается урон от нанесения точечных авиационных и ракетных ударов. Но здесь есть тонкость, которую все ракетчики после провала американцев в Ираке знают. Воздух нельзя перегревать до температуры выше 50 градусов, иначе просто не будут работать электронные прицелы, и точность катастрофически падает. Ракета может улететь на несколько десятков километров в сторону. Идеальной температурой для ракетного удара при чистом небе является температура порядка 35–40 градусов. При этом следует учесть, что в таких условиях существенно повышается потребление воды личным составом войск обороняющейся стороны, что повышает возможность воздействия химическим и бактериологическим оружием. Это же приводит к деморализации войск обороняющейся стороны и возникновению вспышек инфекций и аварийных происшествий.

– Известна ли достоверная практика хотя бы попыток применения климатического оружия? – задал вопрос президент.

Генерал нервно передернул плечами от жестокого желания сесть, но переборол себя, устоял на ногах и перевернул лист лежащей перед ним стопки с документами:

– Да. Во время войны в Югославии. Вот перевод материала из югославской газеты «Политика» того времени. Я цитирую: «Вечером 5 апреля небо над городом Нис было обложено плотными тучами, и все ждали, что вот-вот пойдет дождь. Донесся гул самолетов, после чего небо вдруг покраснело, облака начали сворачиваться и исчезать, выглянуло солнце. В ту ночь Нис разбомбили. Вечером следующего дня то же самое и в аналогичной последовательности повторилось над городами Неготин и Прахов».

Президент кивнул, и генерал Турмозов торопливо сел, как упал, уронив при этом руки на бедра. Роль любимчика начальства не мешала Турмозову сильно потеть, и даже не от жары, которой в этом кабинете, естественно, не было: об общих бедствиях здесь только говорили, сами бедствия в кабинет не допуская.

В этот раз президент не долго стучал по столешнице тупым концом карандаша.

– Кто у нас следующий докладывает?

– Согласно протоколу, моя очередь, – сказал генерал-майор Дошлукаев. – И в данном случае я могу сказать немного, но даже в этом немногом буду не в состоянии отказаться от критики в свой адрес. То есть в адрес структур, которые я представляю. И критика эта основывается, главным образом, на том, что в советские времена, когда я начинал служить, подобное было бы невозможным. А в теперешнем положении вещей у нас в стране считается само собой разумеющимся, что представители иностранных посольств имеют возможность, грубо говоря, разгуливать по России, и мы не имеем права без достаточных на то оснований контролировать их передвижение. А сами основания могут появиться только в том случае, если мы все же начнем эти разгуливания контролировать. То есть получается замкнутый круг. И только две случайности дали нам возможность…

Генерал вдруг остановился, вспомнив недавний фонтан и людей, в нем купающихся. Он сам не понял, откуда снова появился этот образ. Обычно какие-то второстепенные образы в серьезный момент возникают только благодаря какой-то ассоциации, но сейчас и соответствующей ассоциации не просматривалось.

– Докладывайте, я слушаю, – поторопил президент.

– И только две случайности, – вернулся к действительности генерал Дошлукаев, – дали нам возможность получить информацию. Первый случай произошел в Псковской области, когда почти в приграничном районе, страдающем от засухи, но не от пожаров, объявился датский дипломат, которому там делать совершенно нечего, и был застигнут в момент снятия пострадавшего от жары прибора, отслеживающего кратковременную динамику климатической обстановки в регионе. Дипломат попытался применить при этом электрошоковый пистолет, нанеся травму случайно заставшему его фотографу. У нас даже есть снимок момента выстрела, и потому мы имеем обоснованные претензии к датскому посольству. Второй случай произошел в Самарской области, когда точно такой же пострадавший от жары прибор пытался снять с места установки канадский дипломат. Но выстрелить из такого же пистолета он попытался в офицера спецназа ГРУ, участника совместных антитеррористических учений спецназов внутренних войск, ГРУ и ФСБ. В этот раз дипломат пострадал сам, сорвавшись с обрыва. Исследования приборов дают основания предполагать, что они изготовлены в лабораториях войск НАТО, поскольку такие литиевые батареи используются только в натовских приборах и не имеют хождения в приборах бытовых. Стандартный натовский размер создавался специально, чтобы избежать возможности двойного использования. Допросы дипломатов ничего конкретного не дали, они просто сослались на то, что нашли в лесу какой-то прибор, которым заинтересовались, и доказать обратное мы возможности не имеем. Тем не менее наши аналитики уже по двум примерам делают вывод, что разведчики натовских стран пытаются проводить климатический мониторинг, чтобы определить точно, используется ли климатическое оружие против России. Их обеспокоенность на фоне многолетнего изменения климата в Европе вполне обоснована. В Канаде тоже чувствуют изменения. Это вся моя информация. К сожалению, я повторю: она основана только на двух случайных эпизодах, хотя этих эпизодов могло бы быть больше.

– Я не понимаю такой величины в работе спецслужб, как случайность, – сказал президент.

– Спецслужбы тоже не понимают, почему правительство Гайдара в свое время подписало конвенцию о возможности оперативного слежения за дипломатами только в том случае, если известно, что эти дипломаты ведут разведывательную деятельность в стране своей аккредитации.

Генерал ответил так жестко, что даже президент такого не ожидал, и показалось, что все присутствующие задержали дыхание. Но генерал Дошлукаев продолжил:

– Могу добавить по теме, что в настоящее время разведчики разных государств НАТО, работающие под прикрытием дипломатического паспорта, пытаются собирать информацию по реальным срокам проведения в жизнь инициативы или реформы – не знаю, как это правильно назвать, – министра обороны по переводу большинства элементов военного командования России из Москвы в Санкт-Петербург. Всем известно, что Москва прикрыта противоракетным щитом, который создавался в течение 40–50 лет. Санкт-Петербург такого прикрытия не имеет и полностью открыт для проведения бомбардировок и ракетных обстрелов. Для поражения города ракетами стран НАТО требуется в общей сложности от одной до десяти минут. Иностранные военные специалисты не верят, что нашей армией руководит человек, способный подставить все военное руководство страны под возможный удар, и разведчики в настоящее время пытаются проверить это.

Президент опять постучал тупым концом карандаша по столу.

– Кто у нас следующий выступает?

Генерал Дошлукаев понял, что фонтан во время выступления ему вспомнился совсем не зря, и он, скорее всего, может из этого кабинета, не переодеваясь, поехать к фонтану, чтобы искупаться прямо в генеральском мундире. Но он выполнил свою задачу и громко сказал то, что не решались сказать старшие генералы. А сказать это прилюдно было необходимо. Однако услышал президент или не услышал, это осталось загадкой. Президенты разных стран имеют привычку воспринимать только то, что им хочется.

– Хотелось бы узнать мнение ученых, – подсказал помощник президента.

– Давайте…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1. Россия. Спецназ ГРУ

– И как, Вал Саныч, пистолеты? – подполковник Лученков, заместитель командира бригады спецназа ГРУ и начальник боевой подготовки, выдвинув, как из ящика, из своей маленькой и юркой машины «Судзуки Джимни» неприлично широченные плечи, встретил отдельную мобильную группу подполковника Свентовитова на выходе с тренировочного полигона, сразу за шлагбаумом у будки внутреннего часового. – Что хорошего расскажешь?

Полигон имел обширную зону отчуждения, поскольку там проводились не только простейшие занятия – скажем, по прохождению полосы препятствий спецназа, существенно отличающейся дистанцией и сложностью от такой же общеармейской полосы, – но и совмещенные с занятиями стрельбы, и потому усиленно охранялся, чтобы не допустить посторонних в возможную зону поражения выстрелом. А зона эта имела расплывчатые контуры и не определялась четко. В любом месте при прохождении полосы компьютер, используя в расчетах систему случайных чисел фон-Ноймана, то есть тот же принцип, что используется во всех лотерейных автоматах, давал команду машине, посылающей мишени в полет или в движение. И машина тут же «выстреливала». Причем и мишени были разными – в машину можно было зарядить и пустую консервную банку, и бегущего фанерного человека. Скорость их полета или бега была разная, и даже направление полета мишени могло варьироваться от горизонтального до вертикального, и практически никогда не повторялось в одном месте. За исключением повторений следила специальная программа-блокиратор того же управляющего компьютера. И стрелять приходилось из того оружия, что было в руках, в соответствии с приказом командира, то есть и из автоматов, и из пистолетов, одного или двух, в зависимости от плана подготовки – на бегу, при ползании под колючей проволокой, за спину, вперед, в стороны и даже почти одновременно. Каждый раз компьютер, фиксирующий с помощью фотоэлементов нахождение бойца, подкидывал новую, более сложную задачу, считая ее максимально приближенной к боевой, а иногда и активировал взрывпакеты, если боец не мог самостоятельно определить их взглядом и оказывался на опасной для себя дистанции от «заминированного» участка. Работать на полосе, несмотря на все сложности, бойцы любили, потому что это было намного интереснее, чем, скажем, ползанье в зарослях под присмотром таких же фотоэлементов и микрофонов, чуткостью сравнимых с человеческим ухом, которые при обнаружении ползущего поднимали тревогу.

Полигон был новинкой, оборудованной за счет средств, добытых всеми правдами и неправдами самим спецназом ГРУ, вплоть до того, что снималось финансирование с ремонта квартир в ДОС[10] бригады, чтобы заткнуть необходимые дыры в оборудовании полигона. И приесться такие занятия еще не успели. Пока шла отладка оборудования, полигон использовался только для занятий отдельных офицерских мобильных групп, но вскоре сюда же планировалось запускать и солдат, хотя для них программа готовилась менее сложная, которую реально было освоить за укороченный период службы, хотя и с трудом.

В данном случае отрабатывалась стрельба из недавно полученных по программе перевооружения пистолетов Ярыгина «грач»[11]. Первыми оружие должны были опробовать тоже отдельные мобильные офицерские группы как наиболее подготовленные в боевом плане и способные дать грамотную характеристику новинке.

– Разве что тяжеловат, – вяло ответил подполковник Свентовитов, избегая давать оружию, только-только опробованному, преждевременную категоричную характеристику. – Хотя и легче «стечкина», но тяжелее «макарова». А так бой вроде бы хороший, прицел удобный. По ощущениям на «беретту-92» похож. Может быть, чуть-чуть более конкретный. Более подробно скажу после нескольких стрельб.

– Хорошо. Оборудование работало без сбоев?

– Есть некоторые моменты, которые нужно «доводить».

– Рапорт напиши.

– Напишу. А ты что, Андрей Ильич, специально с этим вопросом приехал?

Подполковник Лученков приехал с другим вопросом – это Валентин Александрович понял сразу, только увидев на правом пассажирском сиденье человека в гражданской одежде и в возрасте, в котором проходить даже простую армейскую полосу препятствий уже бывает сложновато, не говоря уж о полосе препятствий спецназа ГРУ. И человек этот, чтобы слышать разговор двух подполковников, наполовину приспустил в дверце стекло, словно мечтал подышать гарью, идущей от недалеких бушующих лесных пожаров. В обыденной обстановке без очевидной необходимости никто старался стекла в дверцах машин не опускать.

– Нет, я за тобой. Отправляй своих, пусть пивка попьют после работы. В такую погоду пивко будет кстати, а мы с тобой поехали.

– Они у меня, Андрей Ильич, пиво не пьют ни при какой погоде.

– Что так, трезвенники?

– Нет. Просто я сумел их убедить, что от литра водки вреда меньше, чем от литра пива.

– Вреда? – не понял Лученков. – А я вот, грешен, любитель… Да еще с рыбкой…

– Основа пива – шишки хмеля и солод. Шишки хмеля в большом количестве содержат фитоэстрогены. Эстроген – это женский половой гормон, противоположный мужскому тестостерону. В организме мужчины фитоэстрогены давят тестостерон, вследствие чего у мужчин увеличивается грудь, расширяется таз, перестают расти борода и усы. Кроме того, подавляется половая энергия, превращая мужиков в баб. У женщин избыток эстрогенов вызывает онкологические гинекологические заболевания, да и просто разрушает организм. Таким образом, мы всей группой пришли к выводу, что пиво – это напиток педиков, а для людей вреден. Как и современная колбаса, которую мы тоже не едим.

– А за что колбасу обижаешь? – спросил Лученков.

– В современной колбасе мяса нет, в основном соя. А в сое фитоэстрогенов еще больше, чем в хмеле. Кстати, говорят, что много этой гадости и в клевере. И когда стадо коров пасется на клеверных лугах, у коров катастрофически падает рождаемость. Я надеюсь, что в семьях моих офицеров рождаемость падать не будет…

Лученков сначала только пожал плечами, потом все же ответил:

– Озадачил ты меня. А я вечером мечтал пивка попить… Теперь подумаю. Ладно, едем.

Грузовой тентированный «КамАЗ», на котором ОМОГ Свентовитова приехала на полигон, стоял неподалеку. Офицеры группы уже услышали приказ заместителя командира бригады и, не дожидаясь дополнительного приказа своего командира, направились к грузовику, а Валентин Александрович – к маленькому внедорожнику подполковника Лученкова. Человек в гражданском вышел из машины, кивнул, здороваясь со Свентовитовым, и посторонился, давая возможность Валентину Александровичу сдвинуть переднее сиденье, чтобы усесться на заднее. Иного способа загрузки пассажиров в «Судзуки Джимни» не предусмотрено конструкцией. Лученков с пассажиром заняли свои места, и машина двинулась в сторону военного городка, не дожидаясь грузовика…

* * *

Пересекли военный городок, непривычно пустой в то время, когда большая часть солдат были заняты на тушении лесных пожаров и на защите окрестных деревень от огня. Там же находилась и значительная часть техники, которую можно было использовать. Заместитель командира бригады по технической части нашел где-то в соседнем городке бригаду слесарей-сварщиков, привез хороший листовой металл и умудрился поставить на две боевые машины пехоты плуги, поднимаемые в случае ненадобности стандартными лебедками. Эти БМП, заменяя дефицитные в такое время бульдозеры, окапывали деревни высокими рвами и валами, через которые огонь перескочить был не должен. Саму территорию воинской части и ее подведомственные строения окопали в первую очередь. Имеющиеся в наличии в бригаде три пожарные машины постоянно держали на дежурстве, но часто приходилось выезжать и на помощь гражданскому населению. Боевая учеба в такие сложные дни была отложена до лучших времен, и только три ОМОГ продолжали подготовку. Все они готовились к скорой командировке на Северный Кавказ. Подполковник Свентовитов после приезда Лученкова прямо на тренировочный полигон резонно предположил, что его группу командировка ждет скорая и, возможно, отличная от привычных, потому что человек в гражданском явно прибыл для того, чтобы именно с Валентином Александровичем познакомиться. Знакомство состоялось, хотя представления пока еще не было.

Машина остановилась у штабного крыльца. Вышли сразу, и подполковник Лученков повел всех не на третий этаж в свой кабинет, а на второй, в кабинет начальника штаба бригады. Впрочем, начальника штаба на месте не оказалось, да его и не должно было там быть. Свентовитов знал, что полковник уже несколько дней сам командует тушением лесных пожаров и не возвращается в расположение части даже на ночь.

– Кабинет в вашем распоряжении, – подполковник Лученков открыл дверь вытащенным из кармана ключом и передал его не Валентину Александровичу, а человеку в гражданском. – Я в приемной посижу. Если что, зовите. Там есть кнопка под столешницей слева. Звонок громкий, я услышу.

Человек в гражданском вошел первым. Свентовитов проследовал за ним, не дожидаясь приглашения, но интересуясь, куда гость сядет. Тот сел на место начальника штаба и показал рукой на место против себя. Валентин Александрович сел.

– Ну, вас и о вас я кое-что знаю. Теперь разрешите и мне представиться, – сказал человек в гражданском. – Генерал-майор Дошлукаев, Федеральная служба безопасности. Зовут меня Михаил Викторович. Поскольку я не в форме, наверное, можно меня называть по имени-отчеству. Пора мне, кажется, привыкать… Да сиди ты, сиди… – пресек он попытку подполковника встать по стойке «смирно». – Нам с тобой много беседовать, а беседовать лучше сидя. И к этому мне, возможно, пора привыкать…

– На пенсию собрались, товарищ генерал? – спросил Свентовитов, пытаясь поддержать почти душевный тон генерала.

– В отставку, – ответил тот, не уточняя, по каким обстоятельствам он думает об отставке. – Но об этом как-нибудь… Не за пивом, а за чаем. Чай фитоэстрогены не содержит?

– Не слышал. Едва ли.

– И хорошо. Значит, как-нибудь чайку попьем. Я зеленый люблю. А сейчас давай о делах.

Валентин Александрович молча кивнул. Он не умел быть подобострастным перед старшими по званию. Хотя общаться с генералами привычки не приобрел, поскольку в спецназе ГРУ вообще генералов нет. Там даже командующий имеет только полковничью должность и носит одинаковые погоны с командирами бригад и с несколькими начальниками штабов бригад. Тем не менее легкое напряжение подполковник все же чувствовал.

– Мне о тебе самом и твоей группе рассказывал мой начальник генерал-лейтенант Тарасько. Ты тогда на учениях ловко всех провел – и наших, и внутривойсковиков оставил с носом. Это именно та причина, по которой в нашей операции решено задействовать именно твою группу, а не наш спецназ. Ты хорошо генерал-лейтенанта знаешь?

– Видел минут 20.

– Значит, он тебя хорошо знает. Расскажи, как наш спецназ умудрился вас из своей ловушки выпустить?

– Просто. Они мимо нас прошли, а мы ушли им за спину, а потом между вашими и внутривойсковиками через кусты проползли, – проявил скромность Свентовитов.

– Насколько я знаю, островок, куда вас загнали, был окружен полностью. И по реке, и по суше. Как наши мимо прошли? Не очень представляю.

– Да просто, товарищ генерал. Мы им даже мостик сделали. Они по нему и прошли. Там бревна лежали спиленные, противопожарную просеку делали. Мы бревна и перетаскали. И положили их почти на воду. А чтобы не уплыли, на плечах их держали. Ваши по нашим плечам прошли и нас не увидели. Для этого нам, правда, пришлось рожами в грязи искупаться. Но ничего, грязь смывается…

– Да, террористы из ваших парней получились бы отменные, – оценил генерал умение спецназа ГРУ маскироваться.

– Мы не террористы. Мы – диверсанты. Военные разведчики – диверсанты. Я лично вижу в этих терминах большую разницу.

Голос подполковника звучал достаточно твердо. И генерал не стал настаивать на своей формулировке. Он вообще, кажется, проникся восхищением.

– Разве в названии дело? Дело в том, как дело делается, и какое дело! Извини уж за такие филологические то ли изыски, то ли извращения. Но нас очень устраивает умение твоей диверсионной группы работать, умение дело делать. Теперь вопрос на засыпку. Это все были заготовленные варианты? Разведка сработала?

– Исключено. Опечатанные пакеты с легендой вскрывали при нас и при представителях каждой из сторон. Сургучные печати, конечно, можно так вскрыть, что потом никто не догадается, только зачем это делать? Кажется, легенду не знало даже руководство учений. Мне, по крайней мере, именно так показалось. Там были открытые вопросы, которые прорабатывались на ходу, уже рабочим порядком. И все наши действия построены на импровизации.

– Трудно в это поверить, – генерал отчего-то вздохнул.

– Можно поверить. Вы бы, товарищ генерал, не ждали нас сегодня на КПП с подполковником Лученковым, а прошли на полигон и посмотрели на наши занятия. Тогда бы вы больше поняли. Еще лучше, сами попробовали бы пройти дистанцию хоть раз. Хотя бы уполовиненную полосу, солдатскую. Но я и объяснить могу. Любая импровизация возможна, когда существуют во множественном числе наработанные варианты. Чем больше вариантов, тем легче найти аналогию и наиболее подходящий способ действий. А все остальное делается уже за счет тренированности. Физическая подготовка, умноженная на умение терпеть все, причем неограниченное количество времени, – это в нашей специализации главное. Так что, не хотите полигон навестить?

– Это не мой профиль. Я больше специализируюсь по выработке разных хитростей, сидя за картой или над материалами какого-то дела. У вас наработки боевой деятельности, у меня наработанные базы данных. Я тоже использую аналогии, только в другом профиле. А в итоге мы друг без друга не можем. Но мы друг другу нужны, потому что одно дело делаем.

– Здесь я соглашусь. И готов выслушать, какие хитрости вы для нас придумали. Для диверсантов, которых вы готовы к террористам отнести.

Это уже было сказано без прежней серьезности, и генерал понял тон сказанного. Но тут же решил перейти на более деловой тон:

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Отчаянный черный маклер и его верный напарник обаятельны, удачливы и чертовски изобретательны. Они н...
Уникальность этой книги заключается в том, что в ней собраны рецепты и для тех, кто любит проводить ...
Ритуалы сопровождают человека, начиная с глубокой древности и до наших дней. Обряды помогали человек...
Конец XIX века. Молодая помещица Антонина Забродина несчастна в браке и тяжело переживает вечные изм...
Тасе Гончаровой пришлось очень рано повзрослеть – в тринадцать лет. Ее родители погибли в автомобиль...
Один за другим гибнут молодые люди. Смерти, похожие на самоубийство, странно одинаковы в одном: все ...